| ||
|
Однажды Некрасов, весь обложенный журналами и газетами, лежал в цветном халате и туфлях на низеньком широком диване и просматривал какие-то корректурные листы, а я сидел за круглым столиком и читал помещенное в "Свистке" стихотворение Добролюбова: У ворот двора сквозного
— А я забыл вам сказать, Успенский, — прервал молчание Николай Алексеевич, — с вами желает познакомиться Тургенев... Он приехал из Парижа третьего дня... Если хотите, отправляйтесь к нему сейчас же... попадете как раз к обеду. Он остановился в гостинице "Демут" в Большой Конюшенной, рядом со знаменитой булочной Вебера... Там, вы увидите, около самого подъезда гостиницы висит исполинских размеров вызолоченный крендель... Я немедленно нанял извозчика и отправился в Большую Конюшенную, стараясь запомнить существенный признак временного жилища Тургенева — вызолоченный крендель. — Как об вас прикажете доложить? — вежливо и почти робко спросил меня Захар, белокурый и симпатичный лакей Ивана Сергеевича, служащий ему около тридцати лет. Я сказал свою фамилию. — Проси, — услыхал я мягкий голос знаменитого литературного корифея, тяжелые шаги которого раздавались в соседней комнате. Вошедши в зал, я увидал необычайно величественную и богатырскую фигуру нашего неподражаемого беллетриста, который внезапно заключил в свои мощные длани мою руку. Хотя я и не был из числа малорослых, но должен был, подняв голову вверх, смотреть на приветливое и в высшей степени привлекательное лицо Ивана Сергеевича, причем меня немало поразил его тихий голосок, который вовсе не шел к его исполинскому организму. — Мне очень хотелось с вами познакомиться, — начал Тургенев, опускаясь в кресло, — хотя заочно я знаю вас давно, по вашим рассказам, которыми всегда запасаюсь на дорогу, чтобы не скучать... Мы с вами, кажется, земляки? — Я уроженец Тульской губернии, Ефремовского уезда. — В Ефремовском уезде, близ села Каднова, у меня есть именье, где я, впрочем, почти никогда не бываю... Я люблю свою родину — село Спасское, на границе Чернского и Мценского уездов. У вас, я слышал, есть кто-то из родных в Чернском уезде? — Мой дедушка, сельский дьякон... — Представьте, ведь я его знаю... такой маленький, лысенький старичок... Раз как-то по пути из села Тургенева, где живет мой брат Николай, я со своим охотником Афанасием зашел к вашему дедушке, и он мне много интересного сообщил об одном однодворце, которого я в своем рассказе назвал Овсянниковым. Однако соловья баснями не кормят... Не хотите ли со мной обедать? — С удовольствием. Захар принялся готовить нам трапезу, украшая ее бутылками с вином и хрустальными вазами с фруктами. — Вы, пожалуй, года уж три работаете у Некрасова, — наливая мне тарелку супа, заметил Тургенев. — Да. — А хорошо он вам платит? — Не знаю, сколько он назначит за лист... Мы с ним не считались... — Будьте осторожны!.. Это человек, которому, как говорится, пальца в рот не клади... Однажды он какую штуку со мной сделал? Проездом через Париж я встретил его на rue de Rivoli и спрашиваю: "Вы из Парижа куда думаете? В Питер?" — "Нет, заверну в Лондон". — "А скоро туда отправитесь?" — "Да хотел было завтра..." — "Ну вот и прекрасно! Пожалуйста, передайте моему приятелю... восемнадцать тысяч франков... а мне необходимо на днях быть во Флоренции..." Некрасов взял деньги, и мы расстались. Недели через две я приезжаю в Лондон и спрашиваю приятеля: "Получил деньги?" — "Какие?" — "От Некрасова". -"Никакого Некрасова и никаких денег я и в глаза не видал..." А этот скорбный поэт "мести и печали", как оказалось, вместо Лондона-то укатил в Петербург, где и пустил мои денежки в оборот... — Это ужасно! — воскликнул я. — Неужели это правда? Тургенев только добродушно усмехался и счел за лишнее отвечать на мой вопрос. — И вот теперь Некрасов чуть не со слезами просит у меня прощения, что так коварно поступил со мной... — Но деньги, разумеется, возвратил вам? — Незначительную часть... — Почему же не все? — Ну, уж, видно, такова натура русского дельца... Теперь я ему ни одной строки своей не дам... После обеда Иван Сергеевич прилег на диван в кабинете, где ярко пылал камин; подкладывая себе под голову подушку, он сказал: — Ну, Успенский, расскажите что-нибудь... — Иван Сергеевич, — начал я, согретый обедом, вином, камином и радушием великого поэта, — отчего вы все пишете про любовь? — А что же, что же, — вдруг, приподнимаясь с дивана, возразил Тургенев, — что же, скажите мне, интереснее любви?.. — Но почему вы оставили свои бессмертные "Записки охотника", которые вас так прославили... — Не могу, не могу! — возразил Иван Сергеевич. — Не удовлетворяют меня более эти рассказы... вот в чем дело... А вы лучше мне скажите, где это вы списали такую чудесную картину "Ночь под Светлый день"? — Мой отец, — объяснил я, — был сельский священник, и к нему все прихожане в ожидании заутрени под Светлый день сходились со всех деревень... В зале обыкновенно помещались мелкопоместные дворяне, приказчики, дворники, в средней комнате — лакеи, сапожники, зажиточные крестьяне, а кухню заполняли мужики, разряженные парни, бабы и девки... — У вас один недостаток, — подхватил Тургенев, — вы пишете очень мало... Где вы больше работаете? В Питере или в деревне? — Где придется... — Разве у вас нет никакой оседлости, любимого уголка, где бы вам весело и легко работалось? — Нет... — Это очень жаль... Вам бы следовало обзавестись недвижимой собственностью... Хотите, я продам вам в своем Спасском десятин двадцать-тридцать?.. Вы себе выстроите домик и будете писать... — Все это прекрасно, но у меня нет денег на покупку земли... — Вздор! Мы с вами как-нибудь сочтемся... Иван Сергеевич встал с дивана и начал размешивать в камине угли... Опубликовано в сборнике: Успенский Н.В. Из прошлого. М., 1889.
Успенский Николай Васильевич (1837-1889) русский писатель. Двоюродный брат Глеба Успенского. | ||
|