| ||
|
Отец Глеба Ивановича ревностно оберегал будущего даровитого писателя от знакомства с бытом простого народа, воспитывая его как настоящего барича, которому строго-настрого внушалось не заводить знакомства с семинаристами, мещанами, тульскими оружейниками, а пуще всего с мужиками. Ему предназначалась блестящая карьера "палатского" сановника, который по сущей правде мог бы сказать своей душе: "Яждь, пий и веселись!". Но вышло наоборот: барство во всех его видах и формах не пришлось Глебу Ивановичу по душе. Лишь только он достиг юношеского возраста, все его симпатии стали неудержимо клониться на сторону простой деревенской жизни, изучению и художественному воспроизведению которой он посвятил все свое оригинальное дарование, достигшее своего апогея в произведениях: "Нравы Растеряевой улицы" и "Власть земли". Однажды летом Глеб Иванович посетил мою деревенскую квартиру близ города Черни Тульской губернии. Переступив порог, он с неподдельным восторгом воскликнул: — Боже мой, как у тебя хорошо!.. Экая прелесть!.. Ну, брат, ты поистине можешь назваться счастливейшим из смертных... Вон гуси плывут по реке... Я как-то видел гусей в Петербурге на дворе, где ни единой капли воды не было... Ты не можешь себе представить этих покрытых какой-то сажей несчастных птиц. Я уж думал, глядя в окно, не пингвины ли это какие, о которых так подробно повествует Дарвин... А это, скажи, пожалуйста, кто идет по лугу? — внезапно обратился ко мне с вопросом дорогой гость, глядя в растворенное окно. — Наш причетник. — Нельзя ли зазвать его сюда да побеседовать... Небось, водки нужно? — Устроим все как следует... Эй! Софроныч! Заходи сюда... — Это кто же такие будут? — входя в мою комнату и указывая на Глеба Ивановича, спросил меня причетник. — Рекомендую, мой двоюродный брат, сын известного вам делопроизводителя палаты государственных имуществ. — Боже праведный! Да неужели это сынок Ивана Яковлевича, моего незабвенного благодетеля, который помог мне выдать старшую дочь за волостного писаря... — Ну, будет об этом толковать!.. Вы лучше расскажите, куда ходили, что видели, слышали?.. Не угодно ли водочки? — Спаси вас Царица Небесная!.. Ходил я в волостную насчет загону... Никакого толку не вышло... Было одно только перекобыльство... с позволения вашего сказать... Глеб Иванович разразился неудержимым хохотом и, отозвав меня в соседнюю комнату, сказал: — Уступи мне это слово... — Какое? — изумился я. — "Перекобыльство". Мне хочется вставить его в диалог своих героев... — Пользуйся им, сколько угодно, тем более что оно мне не нравится... В это время причетник с тревожным видом известил нас: — Господа! Ради самого Бога, спрячьтесь куда-нибудь... Сюда идет сам атаман-разбойник!.. Он вам покою не даст... — Какой такой атаман? — Зарешенный дьякон... из села Голенищей... пьяница — не накажи Господь! Он всех своих родных поголовно в смятение привел... Вдруг в передней раздался могучий бас: — Хозяину дома сего — здравия, душевного спокойствия и во всем благого поспешения... — Пойдем, пожалуйста, посмотрим, что за личность, — радостно проговорил Глеб Иванович, как ребенок, которому предстояла возможность увидать живого льва или тигра. Едва мы вступили в зал (широкая комната со скрипучим полом), как перед нашими глазами предстала колоссальных размеров высокая фигура с всклокоченными волосами и опухшими глазами, одетая в засаленный темный подрясник. — Считаю долгом аттестовать себя благородным лицам, — продолжал незнакомец, — отрешенный от должности сельского дьякона вследствие злокозненных ухищрений местного благочинного Иоанн Златоверховников; некогда получал за чтение Апостола на свадьбах по двадцать пять рублей, одевался в порфиру и виссон и, как евангельский богач, говорил самому себе: "Раззорю житницы моя и большия созижду"... Но, между прочим, провидению угодно было допустить, чтобы злоухищрения благочинного села Голенищей превозобладали над моей судьбой... — Вот тип-то!.. — шепнул мне Глеб Иванович. — Послушай... Отдай мне его... — Сделай милость!.. Только я недоумеваю, каким образом я преподнесу тебе этот презент!.. — А вот каким образом: ты отправляйся на охоту... (ведь у тебя есть ружье) или куда-нибудь гулять... хоть в Чернь... а я займусь этим индивидуумом... — Как бы тебя этот индивидуум не укокошил в пьяном виде?.. — Волков бояться — в лес не ходить... — Браво! — сказал я и, вскинув ружье на плечо, вышел из своей квартиры, оставив с глазу на глаз русского Брема с хищным животным, которое предназначалось быть возведенным "в перл создания"... Возвратившись с охоты, я увидал моего гостя сидевшим за некрашеным столом в переднем углу и занятым письменной работой. — Не помешал я тебе, Глеб? — Напротив, я тебя жду не дождусь... От скуки заказал хозяйке самовар и принялся рыться в твоих бумагах... Ты уж извини... Мне ужасно понравилось начало твоего рассказа под названием: "Сцены на постоялом дворе"... Я никак не мог удержаться, чтобы не продолжать его... Вот прочти, что я написал... Я просмотрел сценку, начерченную мастерским пером Глеба Ивановича, и дружески пожал ему руку. — Теперь и ты помоги мне, — сказал он, — у меня в одной повести должны разговаривать мещане... Что ты будешь делать... Никак не могу справиться с жаргоном этих господ... Я немедленно исполнил желание Глеба Ивановича, и мы приступили к чаепитию... Впервые опубликовано: Успенский Н.В. Из прошлого. М., 1889.
Успенский Николай Васильевич (1837-1889) русский писатель. Двоюродный брат Глеба Успенского. | ||
|