| ||
|
Проблема "любви к отечеству и народной гордости" приобретает в наши дни особенную жизненную остроту. Когда факт патриотизма становится непосредственно несомненен, осязателен для каждого, естественно, что каждый мыслящий человек стремится так или иначе этот факт осознать, осмыслить, — выработать определенную теорию патриотизма. Что такое любовь к отечеству, где ее корни, в чем ее смысл? Каким образом ее познать и должно ли ее оправдать или осудить? Если она подлежит оправданию, то в какой форме и в каком отношений? Как возможен истинный национализм? — Так формулируется "критический вопрос", на который современность требует ясного и отчетливого ответа. В русской публицистике за самое последнее время проблему национализма чрезвычайно остро и ярко поставил г. Д. Муретов своими "этюдами о национализме"*. В апрельской книжке "Русской Мысли" помещена в высшей степени интересная полемика между автором этих "этюдов" и кн. Е.Н. Трубецким. Центр полемики — вопрос о "развенчании национализма" и о смысле "борьбы за национальный эрос". ______________________ * "Этюды о национализме". "Русская Мысль", 1916, кн. I. ______________________ Точка зрения г. Муретова сводится к подчеркиванию изначальной иррациональности, внеразумности (или сверхразумности) любви к отечеству. Патриотизм есть факт, необъяснимый объективно-моральными качествами любимой родины. "Национальность — пишет г. Муретов — не говорит о моральном отношении, а именно о той любви, о которой ничего не говорит ни одна моральная заповедь". Национализм говорит, употребляя терминологию К. Н. Леонтьева, не о любви — сострадании, а о любви — восхищении. Он говорит: не "ты должен любить свой народ", но просто "я люблю свою народность"*. ______________________ * "Русская Мысль", 1916, кн. I, стр. 65. ______________________ Далее, автор цитируемой статьи образно сопоставляет любовь к родине с половою любовью. И там и здесь он видит Эроса, слепого, не нравственного и не безнравственного, не доброго и не злого, не богатого и не бедного, исступленного, гениального. "Когда объектом такой слепой, выше справедливости идущей любви делается не личность отдельного человека, но исторический народ, тогда возникает вид политического исступления — национализм"*. ______________________ * Там же, стр. 67. ______________________ Это исступление плодотворно; как плодотворно всякое подлинно эротическое устремление. Ведь еще Платон учил, что Эрос — дух рождения, гений творчества. Великая любовь — восхищение, любовь-страсть рождает великие ценности. В этой творческой способности — весь ее смысл. И конечный вывод из такого понимания гласит: — "Национализм теоретический, т.е. философское учение национализма, может и должно состоять в оправдании этой любви-пристрастия, иначе говоря, в оправдании Эроса в политике, как силы творческой, как того состояния, в которое впадает душа народа, когда одержимая великим гением, она хочет рождать"*. ______________________ * Там же, стр. 67-68. ______________________ Концепция г. Муретова мне представляется заслуживающей серьезного внимания и живого интереса. Кажется, она правильно схватывает самое существо проблемы и намечает верный путь к ее разрешению. В самом деле, прежде всего необходимо исходить из факта любви к родине. И значит нужно взять этот факт таким, какой он есть. Если угодно воспользоваться модным ныне философским термином, нужно произвести "феноменологический анализ" этого факта. Иначе непременно получится несообразность — или простое извращение самой природы вопроса и теоретически ложный ответ на него, или добродетельное, но в данном случае совершенно излишнее провозглашение некоторых почтенных моральных трюизмов. Или то и другое вместе. Ведь нельзя же отрицать, что величия и славы желаешь своей родине не в силу доводов рассудка ("не победит ее рассудок мой"), не на основании зрелого размышления, а просто как-то непосредственно, по неоспоримо ясному предписанию "внутреннего чувства", ранее всяких соображений и рассуждений. И часто поэтому подобные рассуждения и соображения кажутся фальшивыми, натянутыми, искусственно подогнанными разглагольствованиями post factum*. Взять хотя бы конкретный пример. Признаюсь откровенно, я очень сомневаюсь в возможности дать ясный, бесспорный ответ в рассудочных и этических категориях на вопрос — почему мы теперь желаем победы России и разгром Германии. Мне кажется, г. Муретов глубоко прав, утверждая, что в применении к великим, трагическим столкновениям народов, подобным переживаемой нами войне, "вопрос о правой и виноватой стороне становится комически неуместным"**. Исторические судьбы неисповедимы, а в смысле количества и качества духовных "потенций" наши враги едва ли беднее нас. Почему же все мы так страстно жаждем победы, так мечтаем и молим о ней? Почему каждая победная реляция штаба вызывает в душе такую радость, такое светлое торжество, а каждая неудача — такую грусть и тоску?.. Конечно, многочисленным и сильным доводам в пользу необходимости русской победы ученый и умный немец сумел бы противопоставить такое же количество таких же солидных (и таких же шатких) доводов в пользу необходимости победы немецкой. И все же заранее несомненно, что русский никогда не убедил бы немца, а немец — русского: "разумные" доводы здесь мало убедительны. Здесь иная область, не поддающаяся учету логического и морального сознания, не повинующаяся его указке. Здесь иное царство, своеобразное, многообразное, имеющее собственные законы... ______________________ * Подобные разглагольствования обильно заполняли нашу "военную литературу" особенно в первый год войны. Чем только не старались возвысить себя и унизить врага! Рядом с авторами открыток и фельетонов, посвященных "Вильгельму Кровавому", выступали даже и "серьезные" публицисты, отпускавшие невероятно тяжеловесные остроты на тему о низменности и убожестве германской культуры, о "бескрылии" и тупом "мещанстве" ее духовных вождей...
______________________ Здесь — пламень, созидающий культуру, вносящий в мир новые ценности. Сама мораль обогащается этою великою любовью, даже сама логика оплодотворяется и совершенствуется ею. Ибо поистине она — неиссякаемый источник творчества, вечно свежий родник, вливающий животворящую силу во все сферы бытия. Вера в родину покоится не на тех или других внешне очевидных, объективно явленных ее достоинствах. "Идея" нации не есть начало, раз навсегда зафиксированное и поддающееся точному определению. Напротив, она является как бы вечной задачей, процессом, постоянно созидающим самого себя. Как очень метко заметил в свое время П.Б. Струве, "формальная идея национального духа выражает бесконечный — с точки зрения отдельных личностей и поколений — процесс, содержание которого постоянно течет, в котором "сегодня" всегда спорит со "вчера" и "завтра", в котором все, как бы оно ни строилось основательно, столь же основательно разрушается и перестраивается"*. Да, национальный эрос — великая разрушительная и вместе с тем творческая сила, мощный стимул всемирно-исторического бытия и развития! ______________________ * Петр Струве, "На разные темы", СПб., 1902, стр. 529. ______________________ Однако было бы ошибочным утверждать, что одним лишь подобным указанием на культурно-зиждительную роль национального эроса разрешается вся проблема любви к отечеству и народной гордости. Разумеется, вопрос здесь гораздо сложнее и труднее. Пусть факт патриотизма лежит по ту сторону этики — теория патриотизма не может с нею не считаться. Пусть эрос сам по себе неразумен — оценке разума он все же подлежит. Как же совместить любовь — восхищение перед родиной с требованиями логики и нравственности? Или, быть может, такое совмещение по существу невозможно? В этом отношении чрезвычайно поучительно открытое письмо кн. Е.Н. Трубецкого редактору "Русской Мысли", посвященное критике статьи г. Муретова. Интересно также и ответное письмо последнего. Кн. Трубецкой резко подчеркивает необходимость этической оценки, этического критерия при анализе чувства патриотизма. По его мнению, "утверждение такого национализма, который не есть "моральное отношение" к своему народу и к другим народам, есть по самому существу своему принципиальное отрицание национальной совести"*. Страсть должна подчиняться разуму, регулироваться нормами объективной справедливости. "Именно утверждение вне-этичности половой любви и национального чувства унижает и обесценивает как то, так и другое. Именно этот своеобразный эротический аморализм, низводящий любовь к женщине и к родине до уровня слепой страсти, несовместим с тем духовным подъемом, который озаряет оба эти чувства высшим смыслом и делает их бесконечно дорогими"**. ______________________ * "Русская Мысль", 1916, кн. IV, стр. 85.
______________________ Мне кажется, что в этих замечаниях кн. Трубецкого нельзя видеть опровержения теории национального эроса. Ибо последняя вовсе не отрицает применимости этических категорий к чувству патриотизма. Она лишь полагает, что не этическими категориями означенное чувство конструируется. Г. Муретов, отстаивая свою концепцию, определенно заявляет: "я никогда не говорил, что эроса нельзя ценить с моральной точки зрения, применять к нему категорию доброго и дурного; как и все, что само не вытекает из закона, любовь-эрос может быть доброй или дурной через подчинение или неподчинение себя закону"*. Достаточно вспомнить, что и сам Платон в "Федре" делит любовь на "правую" и "левую"... ______________________ * Там же, стр. 92 .
______________________ Важно, таким образом, не то, что любовь к родине, как и всякое другое чувство, может подлежать нравственному суду, а то, что эта любовь в своей интимнейшей сущности не вытекает из требований нравственного закона. Моральный императив бессилен предписать подобную любовь, она возникает совершенно независимо от него. Если бы какой-либо исследователь захотел познать и "адекватно" формулировать внутренний состав патриотического чувства, то он не мог бы этого сделать, пользуясь лишь категориями системы природы и системы этики. Потребовались бы какие-то другие, высшие, категории. Однако, не будучи опровержением теории национального эроса, полемическое выступление кн. Е.Н. Трубецкого плодотворно тем, что оно заставляет эту теорию углубить и продумать до конца даваемую ей трактовку национальной проблемы. Оно ставит дальнейший критический вопрос, которого не касался в своих этюдах г. Муретов, но который неизбежно должен встать — вопрос о роли нравственных начал в области международных отношений. Здесь, действительно, возможны крупные трудности. Ибо нельзя отрицать, что нередко "любовь-пристрастие" к отечеству может предъявлять требования, противоречащие нормам отвлеченной этики. Как же тогда быть? Нужно ли порвать с "этикой", или, наоборот, следует подавить в себе непосредственный голос патриотического чувства? Или есть еще какой-либо выход, более удачный? Теория национализма не в праве отказываться от разрешения подобных затруднений. До тех пор, пока она их не разрешит, сомнения кн. Трубецкого естественны и уместны. Кроме того, критика кн. Е.Н. Трубецкого ценна еще и потому, что она приводит к убеждению в недостаточности понимания национального эроса, как чего-то абсолютно иррационального, радикально чуждого какому бы то ни было умозрительному объяснению. В самом деле, ссылка на "иррациональность" анализируемого факта всегда является плохою рекомендацией для соответствующей теории. В сущности, это — не что иное, как замаскированный отказ от ожидаемого объяснения. Прибегать к такому отказу допустимо лишь в крайнем случае, который должен быть всегда достаточно обоснован. Мне представляется истинным утверждение теории национального эроса, что любовь к родине ускользает от формул рассудочно-логических и моральных. Для них она, действительно, запредельна, "иррациональна". Но бывает, что иррациональное в одной плоскости оценок может стать рациональным, осознанным в другой плоскости, в другом "плане" норм, в области оценок высшего порядка. Так, напр. многие "пробелы" логики заполняются этикой, ибо этическая система глубже проникает в материал познания, чем система природы. И если так, то путь исследования должен пройти через все системы возможных оценок и ценностей, чтобы найти, наконец, такие орудия, при помощи которых можно было бы. успешно объяснить данный факт. И вот, в заключение я позволю себе высказать одно предположение, которое, думается мне, допускает и систематическое обоснование: "родина" есть эстетическая категория. Факт любви к отечеству, необъяснимый ни с точки зрения системы природы, ни с точки зрения системы этики, может быть умозрительно выведен при помощи категорий эстетического познания. Недаром учил Платон, что "Эрос есть рождение в красоте"... При таком понимании национальной проблемы, вопрос об отношении патриотизма к нравственности превращается в более общий принципиально философский вопрос об отношении эстетического законодательства к этическому. И здесь, быть может, в результате исследования придется прийти к убеждению, что эстетическая система, являясь наивысшей в сфере человеческого познания, содержит в себе и одновременно преодолевает собою ("снимает") принципы системы этической, подобно тому как эта последняя диалектически вбирает в себя и одновременно отменяет принципы системы природы*. ______________________ * См. об этом интересные замечания у Б. Вышеславцева, "Этика Фихте", глава девятая. Глубочайшее значение эстетики в системе философии провидел и Вл. С. Соловьев. ______________________ Красота конкретно осуществляет, но вместе с тем творчески дополняет, "исправляет" нормы отвлеченного Добра. Такое соотношение может иногда порождать некоторый разлад между всеобщим законом этики и конкретным императивом эстетического порядка. Однако, "примат" в подобных случаях должен всегда принадлежать последнему, ибо начало Красоты выше и "окончательнее", нежели начало Добра. Но, разумеется, развитие и обоснование этого ряда мыслей требует сложной работы, совершенно не входящей в план настоящего очерка. Впервые опубликовано: Проблемы Великой России. М. 1916. № 18, 10 (23) декабря, с. 9-12.
Устрялов Николай Васильевич (1890-1937) (псевдоним Петр Сурмин) - правовед, философ, политический деятель. | ||
|