| ||
|
1. В порядке дня — вопрос о дальнейшем политическом бытии России в связи с очевидным завершением обанкротившейся, выродившейся, "умершей" революции. Вопрос о характере этого бытия, о его "качествах". Если самый факт радикального крушения революционных иллюзий все в большей и большей мере уясняется нашим общественным сознанием, то гораздо менее ясно для всех, каким же образом это крушение отразится в жизни, каковы будут его реальные результаты. В самом деле, — пусть погибла революция, но что же явится на ее место? Пусть достаточно дискредитирована революционная демократия всех призывов и всех оттенков, — но кто же ее заменит? И перед умственным взором впечатлительной русской интеллигенции уже готовы предстать перспективы мрачные, безотрадные. Все мертво в России, повсюду лишь мертвые души, неубранные трупы. И некому возвратить к жизни несчастную страну, и беспочвенны все надежды, бесплодны ожидания. "Нет здоровых элементов, не на что опереться". И конечный вывод, или, если хотите, первоначальная, редко высказываемая, но постоянно подразумеваемая предпосылка всех этих жалоб вырисовывается сама собою: — Никуда не годный народ, туда ему и дорога. "Сам виноват". Сам себя до смерти искалечил. Не на кого пенять. Каковы правители, таковы и граждане: "всякий народ заслуживает etc..." Подобная психология и подобные рассуждения крайне характерны не только для рядового "демократически" настроенного обывателя русского, но даже и для интеллигента повышенного типа, которому больше дано, с которого больше и взыщется. Хорошо известна "политическая история" такого интеллигента за последний год. Прошлою весною он, конечно, предавался великому энтузиазму, категорически требовал от несчастного Правительства "решительной демократической политики", "бичевал" Милюкова, провозглашал принцип "доверия к силам демократии" — с одной стороны, и принцип "самоопределения народов" — с другой, приветствовал Керенского, преклонялся перед Церетели... Летом, на выборах в органы самоуправления, он голосовал, разумеется, за "социалистический блок" или за какую-либо из его составных частей, бранил кадетов за их буржуазную природу, за их недавний монархизм, и спасение от надвигавшейся уже опасности усматривал лишь в "народе"... Под осень всю силу своей любви он перенес на Учредительное собрание, молился на него, как на чудотворный образ, и уверял, что оно призвано дать России "не какой-нибудь английский или французский парламентаризм", а "настоящее народоправство". Потом, после 25 октября, он было смутился, но быстро оправился, решив в сердце своем, что большевики не продержатся и двух недель, если он перестанет ходить на свою службу и станет urbi et orbi кричать — "да здравствует народовластие, да здравствует Учредительное собрание!" Ну, а когда это последнее явило свой лик и было безо всякого труда и безо всякого ущерба для кого-либо "аннулировано", — интеллигент впал в полное отчаяние и махнул рукою на все... И на народ, подчинившийся большевикам, и, что особенно любопытно, даже на буржуазию... — за то, что она не сумела "выдвинуть" хотя бы хорошего диктатора (!!)...*. ______________________ * Весьма знаменательной в этом смысле должна быть признана появившаяся не так давно во "Власти Народа" (№ 43) статьи г-жи Кусковой "Где же живые?" ______________________ Слишком быстро склонны мы от величайшей веры переходить к величайшему унынию и от неумеренного самопревознесения к чрезмерному самооплеванию. 2. "Нет элементов..." Вспоминаю, как накануне февральского переворота произносились эти же слова. Все мы тогда, вот как теперь, жили съежившись, унылые, подавленные ходили по своим редакциям, взвешивали и учитывали "возможности" и, как теперь, привычным для русского журналиста эзоповым языком, обсуждали, обличали, призывали... А когда у кого-либо прорывалась вдруг искренняя вера в просветление, в освобождение, в скорое падение деспотизма, — немедленно скептики пожимали плечами: — Скажите, где же реальные силы? Земский союз? Дума? Против штыков? Где "элементы" переворота?.. Нужно рассуждать трезво. И презрительно, и грустно усмехались: — "куда нашему народу! Вобла!" И прибавляли неизменное: — "всякий народ заслуживает правительство, которое имеет..." Так было. Элементы, однако, нашлись. Как всегда в великих стихийных движениях масс, они разом всплыли откуда-то из глубин индивидуальной и коллективной психики на поверхность исторического процесса и разом стали определяющими факторами жизни. То, что долго невидимо созревало в глуби, дало, наконец, осязательные плоды, как бы оправдывая афоризм Ницше, — "все великое приходит в мир голубиного поступью". Так и теперь. Нужно бросить старые, трафаретные материалистские схемы — и бесконечно "поворачиваться кругом", ища глазами оздоровляющую "силу" в какой-либо части пространства, в каком-либо "классе", в каком-либо "диктаторе". "Диктатор" идет, не звеня шпорами и не гремя саблею, идет не с Дона, Кубани или Китая. Он идет "голубиного походкою", "неслышною поступью". Он рождается вне всяких "заговоров", он зреет в сердцах и в недрах сознания, и неизвестны еще конкретные формы его реального воплощения. Никому неизвестны, хотя воплотиться он может мгновенно, и никакие революционеры с ним ничего не поделают, ибо он, как таинственная сила в старой русской былине о конце богатырей, будет лишь усиливаться от каждого удара, в него направленного. "Нет реальной почвы для желанных перемен". Неправда. Есть почва. Прислушайтесь. Все еще не могут русские интеллигенты отвыкнуть от навыков поверхностных исторических методов, все еще продолжает им казаться, что процесс "оздоровления" и "возрождения" есть какая-то "вещь", которую можно видеть физическими глазами и ощущать руками. А между тем это не так. Припомним хотя бы знаменитый "термидоровский" переворот, который за последнее время любят часто у нас поминать. Разве не голубиного походкою вошел он в историю? Там ведь тоже, как и у нас теперь, не было тогда могущественной буржуазии или организованной "контрреволюции". Робеспьера, всесильного властителя, свергло "болото" во главе с такими ничтожествами, как Фрерон, Тальен, Лушэ... Видимых, конкретных "элементов" оздоровления не было тогда во Франции, но была страшная усталость от террора и жажда порядка. Не класс и не классовый диктатор породил термидоровскую "реакцию" (в сущности, реакцией в настоящем смысле этого слова ее и назвать-то нельзя), а нация, измученная "душа" нации, и даже г. Мартов, живи он в то время во Франции, едва ли смог бы придать этой реакции "менее термидоровский характер". Ну, а Бонапарт пришел много позже. Жажда порядка! О, это великий фактор, хотя он и не есть чье-либо осязательное и конкретное действие. Вообще, в политике следует учитывать не только действия, но и состояние. Некоторые состояния для некоторых деятелей гораздо опаснее и гораздо действеннее некоторых действий. Вот почему смерть революции не есть в моих глазах явление особенно удручающее, и я не вижу оснований впадать от него в полное отчаяние. "Тупика" нет. Длится обычная непрерывность процесса. Спросят и спрашивают: — "Так где же новые люди?"* Но все дело в том, что каких-то неслыханно новых людей и не нужно. Изменится атмосфера, переродятся сердца, и, поистине, уже перерождаются, раз некоторые социалисты без особой ненависти пишут о диктатуре, перебирают в своем сознании разные соответствующие имена, и, не остановись ни на одном из них, по-видимому, вовсе не ощущают от этого обстоятельства особого удовольствия... Дело в духовном перерождении страны. А люди есть в России. ______________________ * См. цитированную статью г-жи Кусковой. ______________________ Нужны не новые какие-то "элементы", но лишь иное соотношение, сочетание элементов, имеющихся налицо. Как для мгновенного замерзания "переохлажденной" воды достаточно лишь слабого толчка, еле слышного сотрясения, так для некоторого плодотворного "подмерзания" распустившейся и уже страдающей от этой распущенности, уже "переохлажденной" нации требуется лишь слабый толчок, вызывающий некоторое перемещение элементов... Нет, внутреннее положение наше, при всей серьезности его, совсем уже не так мрачно, не так безнадежно, и напрасны интеллигентские жалобы. В умах и сердцах, в "душе" страны зреют благие возможности, и неслышною, но верною поступью приближается национальный ренессанс. Худший момент, вероятно, уже пройден, уже позади. И лишь грозовые тучи с Запада, действительно, зловещею тенью ложатся на русской земле... Впервые опубликовано: Накануне. 14 (1) апреля 1918. № 2. С. 5-6.
Устрялов Николай Васильевич (1890-1937) (псевдоним Петр Сурмин) - правовед, философ, политический деятель. | ||
|