C.C. Уваров
О народонаселении в России

Около середины 18-го столетия возникла под именем экономистов секта писателей, принявших за основание в политической экономии особую теорию касательно народонаселения. Главная аксиома их состояла в том, чтобы всеми средствами способствовать всевозможному приумножению человеческого рода, как вернейшему залогу благосостояния и силы государственных. Сие правило согласовалось с общей системою сих писателей; они во всех предметах искали неограниченного усиления производства (production), предполагая, что число потребителей всегда равняется с числом производителей и что всякое новое производство находит потребителей новых. Сие начало распространилось столь быстро в Европе и столь сильно овладело умами, что никто не смел сомневаться в безошибочности оного. Тщетно несколько голосов скромно изъявляли свои сомнения; никто им не внимал. Министры, философы, писатели, все руководствовались одними умозрениями и начиная с ткания шерстяных и бумажных изделий постепенно и до воспитательных домов, все подчинилось одному правилу: "неограниченное производство всех предметов"; в сих словах заключалась общая мудрость государственных людей, и ни одно догматическое учение не находило никогда поборников столь непреклонных и столь упрямых.

Ныне, по пространному обороту в общем мнении, вопрос о народонаселении принял неожиданно вид новый и прежнему во всем противный. Теперь уже не ускоряют быстрое распространение оного; напротив, ищут все средства сему воспрепятствовать. Бесчисленные бедствия открыли, наконец, глаза и тем, кои наиболее ослеплялись теориею экономистов. По возвышении политической экономии на степень положительных наук, теперь должно признаться, что она нуждается в твердых основаниях и доселе более способствовала мечтательной игре воображения, чем узнанию истинных источников государственного богатства. Известнейшие и опытнейшие в науке политической объявляют, что она не существует. Г-н Сей сознается, что доныне она весьма мало известна. Г-н Сисмонди ясно говорит, что она давно уже потеряла свое направление. Г-н Мальтус уничтожил все, что почитали основными определениями в экономии политической и даже сам г-н Рикардо, хотя по наружности принадлежащий к прежней школе, развивает понятия совершенно новые о началах, кои казались доселе не подлежащими сомнению.

Сие сотрясение во всем пространстве науки государственного благосостояния коснулось и до теории народонаселения и по обыкновенному ходу человеческих мнений, умы, устрашенные вредными последствиями прежнего учения, быстро устремились к противоположной крайности, равно исключительной, равно чрезвычайной. За полвека и более Ф. Кене (Quesnay) и его школа проповедовали, что ни один зародыш не должен пропадать во всем пространстве мира, ни мало не заботясь о том, что с ним станется, когда он получит существование. В нынешнее время предлагают правительствам самые странные и даже некоторым образом смешные средства* для приостановления избытков народонаселения. Сии разительные крайности достаточно показывают, сколь политическая экономия заблуждалась относительно одного сего предмета и сколь мало известны еще истинные границы ее исследований.

______________________

* См. между прочими: Weinhold, von der Uberbevolkerung von Mittel-Europa. 1828.

______________________

В настоящем положении сей науки, ничто не поражает удивлением так, как видимая несоразмерность способов к цели. Глубокомысленнейшие из государственных людей и политических писателей ежедневно это испытывают. Одаренные живым, проницательным взором, необыкновенным искусством разлагать зло, от коего страдает гражданское общество, те, кои наилучше знают неудобства настоящего порядка вещей, сами предлагают средства недостаточные, неудобоисполнимые; предлагают их без жару, без убеждения и как бы для того только, чтобы угодить нетерпеливым требованиям раздраженного воображения. Человек, составленный из двух противоположных начал, человек, истинный представитель и отпечаток общества, едва ли может весь подлежать одному закону, одному истолкованию. Если, смотря на него как на математическую единицу, мы подчиняем его началам положительным, непреложным, отвлеченным, то другая его половина, вся чувственная, вся умственная, расстраивает лучшие расчеты и улетает из-под ножа политических прозекторов. Если, с другой стороны, мы увлекаемся теми утонченными, мистическими понятиями, кои не обращают внимания ни на состав общества, ни на его практические нужды и существенные недуги, то не только не приносим чрез сие никакой пользы обществу, но умножаем еще его бедствия, требуя от оного то, что выше его сил и не согласно с его многосложным естеством.

Таким образом, в числе затруднительных задач, принадлежащих к науке государственного устройства, находится и вопрос о народонаселении. Нужно было кратко изложить исторический ход оного, дабы дать основу тем замечаниям, которые составляют предмет сего рассуждения. Кто с настоящей точки зрения увидит, как ныне в Европе смотрят на сей важный вопрос, и в теории, и в практическом отношении, тот убедится в том, что, с одной стороны, предлагаемые средства для приостановления излишнего народонаселения тщетны и неудовлетворительны, с другой же стороны, что для большой части Европы предстоят неисчислимые бедствия от несоразмерного умножения жителей. Истина сего предложения признана всеми правительствами. В России государственные люди особенно обязаны обращать внимание на сей важный вопрос, обняв его со всех сторон. Тогда почувствуют они, сколь отечество наше должно почитаться счастливым, что оно не подлежит еще бедствию, грозящему древним государствам Европы. Тогда узнают, с каким тщанием они обязаны, сколько могут, сохранять Россию в том благоприятном положении, в коем земля и народ состоят во взаимном уравнении, в коем довольно земли для рук и довольно рук для потребностей государственных. Тогда увидят они, с какою предосторожностью должно избегать всех тех преждевременных мер, коими может нарушиться сие положение вещей, очевидное благодеяние Промысла и верный залог могущества и независимости России.

Число жителей ни в одном государстве не определяется безошибочно. Г-н Сей заметил, что лучшие для сего средства не полны и лучшие исчисления не совсем верны. Я не буду говорить об арифметическом числе жителей в России; я постараюсь изложить отношение числа жителей к пространству земли, как я имел случай наблюдать за оным почти во всех краях любезного отечества нашего; я хочу обозреть сей вопрос со стороны философической, не касаясь до цифр и не заботясь о разногласных показаниях статистики.

Всякой раз, когда надобно обнять Россию одним взглядом, ум затрудняется выводить одно общее положение и в подобных случаях общие положения делаются почти всегда неправильными и несправедливыми. Тысяча голосов твердит, что в России недостает жителей, и я не знаю ничего неосновательнее сего. Если б зависело от правительства рассаживать жителей по столько-то на квадратную версту, то, конечно, значительное количество земли в России оставалось бы необработанным; но если, глядя на сей предмет с высшей точки зрения, привести в известность сложное количество всех плодов земледелия, то увидим, что не только они достаточны для изобильного продовольствия жителей империи, но еще, что умножение оных продуктов было бы совершенно в тягость для государства и вне всякой соразмерности с требованиями остальных держав европейских. Определять силу какой-либо страны по числу жителей или богатство народное по сложности всех возможных продуктов и произведений, есть остаток устарелого предрассудка экономистов, который не могли искоренить доселе ни опыт, ни время. Достойно замечания, что особенно в политических науках рождается между ложными понятиями какая-то искусственная связь, в коей посредственные умы едва в состоянии дать себе отчет, тем более, когда сия связь принимает в их глазах виды новых идей, новых соображений. Чем менее они в состоянии расширять свою умственную сферу, тем более дорожат понятиями, которые им кажутся плодами собственного усилия, и если иногда, следуя примеру людей отлично просвещенных, решаются оставить битый путь, коим дотоле шествовали, то всегда находятся в опасности тщетно кружиться в тесных своих пределах, не узнавая под новыми именами тех же обветшалых понятий, владычества коих они едва ли когда избегнуть могут.

Одно из главнейших заблуждений по части политической экономии состоит в том, чтоб ограничиться настоящим временем и не помышлять о будущем. Рассматривая карту Российского государства, если видят в отдаленных его краях большое пространство земель не обработанных плугом, то спешат заключить, что избыток жителей, поселенный на сих так называемых степях, должен умножить в геометрической пропорции силу и богатство империи, не заботясь впрочем о том, найдут ли сии новые поселяне и новый сбыт для своих произведений, или должны ли сии продукты стекаться к известным уже местам и обременять собою отяготительный сбыт ныне производимых продуктов земледелия? Развитие народонаселения тогда только полезно и желательно, когда требование превосходит производство, т.е. когда имеется более потребителей, нежели производителей; но когда сия соразмерность исчезла, то всякое умножение числа жителей есть ничто иное, как общее, неотвратимое бедствие. Ясно, что Россия имеет и ныне достаточное число рук, способных к земледелию и к военному ремеслу и что у нас народонаселение идет столь же быстрыми шагами (а может быть и быстрее), чем в прочих европейских государствах. Должны ли мы ускорять ту эпоху, когда избыток жителей сам собою перенесется в те богатые степи, которые природою как будто оставлены в запасе, и кои образуют со временем земледельческий пояс империи, когда губернии, лежащие ближе к центру, достигнут той степени мануфактурной промышленности, на коей настанет для них необходимость сократить полевые работы и предоставить другим краям промышленность земледельческую.

Россия разделена природою на несколько обширных поясов, из коих каждый имеет свои особенные выгоды, свою отличительную печать. С одной стороны Губернии, составляющие центр империи, стремятся уже всеми силами к торговле и промышленности; с другой стороны, губернии юго-восточные, обогащенные плодородием земли и большими судоходными реками, посвятили себя земледелию на неимоверном пространстве. Волга, Нил России, как будто связывает между собою сии два пояса и, следуя течению оной, находим мы на волжских берегах высокое развитие благосостояния народного, развитие, неизвестное иностранцам и для многих русских непонятное. В окрестностях Волги население достигло уже до высшей своей степени, по крайней мере от Тверской губернии до двух третей Саратовской. Во многих особенно плодородных местах число жителей дошло даже до излишества в сравнении с удобною к возделыванию землею. Где земля обилует в благословенном черноземе, там стекаются и толпятся люди. На нагорной стороне Волги цены на землю чрезмерно высоки; недавно в Симбирской губернии платили за годовой наем одной десятины от 20 до 30 руб. Какое сильное доказательство благосостояния народного и развития его умственных и телесных сил!

Между тем страны, окружающие Черное море, считая в числе их и Украину, достаточны бы были для составления сильного государства и, как мне кажется, могут в одно время стремиться и к промышленности торговой и к промышленности земледельческой. Свободное плавание по Черному морю будет лучшим венком наших блистательных побед над Портой Оттоманской. Надеяться должно, что, открыв постоянный сбыт для своих продуктов, сей край империи почувствует новое движение и жизнь; одна пшеница, которую можно бы вывозить из портов Черного моря, достаточна для продовольствия всей Европы. Вероятно, что английские законы о торговле хлебом должны скоро подлежать значительному изменению и сие обстоятельство, присоединившись к свободному плаванию по Черному морю, откроет южному краю России необъятное поприще и много новых источников обогащения. Само собою разумеется, что для приведения внутренней торговли в твердое и совершенное устройство, надобно ожидать эпохи, когда система водяных коммуникаций, доведенная до окончания, сблизит отдаленнейшие края России и способствовать будет их взаимному действию и беспрерывным сношениям.

Если принять в соображение войны, перенесенные отечеством с начала сего столетия, 1812 год и содержание под ружьем огромной армии, то объезжая Россию должно удивляться, видя ее населенною сильными и многочисленными племенами. Опустошения, произведенные в сем году холерою, не должны быть поставляемы в счет; во всяком случае сие гибельное явление есть явление неожиданное, мгновенное и при попечении правительства будет, уповательно, последнее сего рода. Между тем ничто в России не означает недостатка в жителях. Сделавшись торгового и мануфактурного, в такое время, когда система механических сил приняла уже совершенное развитие, Россия не отрывает от плуга работников для устроения фабрик и не будет впоследствии находиться в необходимости возвращать земледелию огромное число фабричных людей, сделавшихся ненужными от введения машин. Промышленности нашей не угрожает опасный переворот, от коего страдают просвещеннейшие государства в Европе. Промышленность явилась между нами в сопровождении тех механических изобретений, от коих сила человеческая приводится почти в ничтожество, и которым она уступать должна. Мы не знали промышленности мануфактурной в первобытном ее виде; мы узнали ее вместе с системою машин; в глазах русского она не отдельна от них. Нам нет нужды приносить в жертву одному классу народа другой класс, не менее достойный внимания правительства; потому то у нас фабричные люди и не разбивают машин, ибо они не лишили их последнего куска хлеба. В России машины благотворны и необходимы, и не только не возбуждают ненависти народа, но еще сильно и верно содействуют его благосостоянию и согласуются с числом людей, коих без вреда для земледелия можно отделить на фабрики. Последние происшествия во Франции, в Нидерландах, в Германии ясно доказывают, что борьба механического производства с умножающимися нуждами низшего класса, содержит в себе зародыш величайших политических бедствий и самых непреоборимых затруднений. И в сем отношении Промысел благословил Россию, призвав ее последнюю в сонм просвещенных Государств!

Итак, в то время, когда одна часть империи, отличающаяся преимуществом познаний и капиталов, ближайшим сношением с Европою, посвятит себя торговой и мануфактурной промышленности, другая часть, пользуясь благоприятным небом и богатыми нивами, тем более устремится к земледелию, что найдет менее состязания в производстве, более сбыту для продуктов хлебопашества. Мы имеем полное право надеяться, что правительство под десницею великодушного монарха будет покровительствовать сему одновременному развитию двух различных сил государственных узаконениями простыми, твердыми, согласными с духом нашего народа и с обстоятельствами. Тогда Россия, в коей все ново, которая представляет в одно время отпечаток всех веков, Россия о коей нельзя судить ни по принятым правилам, ни по европейским теориям, Россия, сама себя обогащающая и сама потребляющая, посредством обмена, большую часть своих продуктов, укрепится на прочной степени благосостояния и решит одну из затруднительнейших задач политической экономии.

Но для достижения сей возвышенной цели должны мы не только ожидать благотворных мер со стороны правительства, но еще сами обязаны всеми силами содействовать оному. Государственный человек у кормила правительства, писатель в тишине кабинета, помещик посреди своих поселян, торговец, фабрикант, крестьянин, все должны стремиться к возможному соединению пользы каждого с пользою всех. И здесь, как и во всем пространстве Государственного хозяйства и сельского домоводства, необходимы: Русская система и Европейское образование; система Русская — ибо то только полезно и плодовито, что согласно с настоящим положением вещей, с духом народа, с его нуждами, с его политическим правом; образование Европейское — ибо больше как когда-нибудь, мы обязаны вглядываться в то, что происходит вне пределов отечества, вглядываться не для слепого подражания или безрассудной зависти; но для исцеления собственных предрассудков и для узнания лучшего — и если нам не дано видеть полного успеха всех таковых предприятий, внушенных и любовию к отечеству, и даже гордостью народной, то по крайней мере поколение, которое нас скоро заменит, соберет плоды наших трудов. Оно будет достойно высокого своего предназначения.

Впервые опубликовано: Чтения Императорской академии наук в Санкт-Петербурге за 1829 и 1830 годы. Отделение наук исторических, филологических и политических. СПб., 1831. Кн. 1. С. 115-128.

Уваров Сергей Семёнович (1786-1855) русский государственный деятель, граф (1846). Член Российской академии (1831), почётный член (1811) и президент (1818-1855) Петербургской академии наук.