| ||
|
Милостивый Государь мой Н. И.! Истинное удовольствие, с каким я читал перевод ваш некоторых Омеровых* песней, побуждает меня сообщить вам несколько примечаний о нашем стопосложении, и особенно в отношении к древним языкам. ______________________ * Извините, что я пишу Омер, а не Омир. Нельзя мне решиться изуродовать столь почтенное имя. ______________________ Отдельные отрывки нашей отечественной поэзии доказывают, что наш язык вмещает все оттенки систематической прозодии. Первые памятники нашего стихотворения представляют особенный характер, основанный на весьма определенном произношении долгих и кратких слогов. Сие стопосложение тем более соглашается с гением нашего языка, что мы находим и доныне в нем большую наклонность к напеву и к музыке; но вместо того, чтоб сему следовать и постепенно усовершенствовать русскую прозодию, первые и лучшие стихотворцы отступили вовсе от сего правила. История нашей поэзии доказывает нам то слепое подражание, с каким мы приняли не только иноземные идеи, но даже иноземные формы; предрассудок в пользу французских писателей был так силен, что славный Ломоносов, который дал истинное бытие нашей поэзии, следовал сам общему примеру. Он стал подражать французам и писать эпопею александрийскими стихами; между тем как сам же почитал за наилучшую и великолепнейшую форму стихов экзаметр, из анапестов и хореев состоящий; а также из хореев и дактилей, как способнейший к изображению сильных и слабых, скорых и тихих действий, которым составил и пример в письме своем «О правилах Российского стихотворства»*; однако ж он был увлечен общим предубеждением, и эпоха сия решила судьбу русской поэзии. С тех пор подражание иноземному овладело всеми родами словесности. Прежде нежели образовался наш театр, стали мы наблюдать строго все правила французского театра; у Малерба и Руссо заимствовали мы размер французских од! и сей род стихотворения, не имеющий никакого сношения с древнею лирическою поэзиею, так быстро распространился между нами, что мы в числе од не уступаем, конечно, числу италиянских сонетов. ______________________ * Полное собрание соч. М.В. Ломоносова в 3. 1744 года части 1-й стран. 19. ______________________ Но это не входит в предмет моего письма; обратимся к влиянию древней поэзии на нашу словесность. Сие влияние было, по несчастию, весьма маловажно. О выгодах или, лучше сказать, о необходимости знания классических языков не нужно и упоминать. Два только способа существуют для распространения сего знания: первый, правильное изучение древних языков; второй, хорошие переводы лучших подлинников. Никакой перевод не может, конечно, сравниться с подлинником. Лучший из оных будет всегда, по свойству языков, несовершенный отголосок оригинала; особливо когда мы сравниваем скудость наших новейших наречий с неисчерпаемым богатством классических языков, из коих греческий есть без сомнения совершеннейшее произведение ума человеческого. Какой же язык был обработан, усовершенствован такими писателями, как еллинский? Одна из величайших красот греческой поэзии есть богатое и систематическое ее стопосложение. Тут каждый род поэзии имеет свой размер; и каждый размер не только свои законы и правила, но, так сказать, свой гений и свой язык. Экзаметр (шестистопный героический стих) предоставлен эпопее. Сей размер весьма способен к сему роду поэзии. При величайшей ясности он имеет удивительное изобилие в оборотах, важную и пленительную гармонию. Экзаметр дает совершенное понятие о выражении Горация: loqui ore rotunda [Говорить полными устами (лат.)]. Все эпические поэмы писаны сим размером. Я не буду разбирать всех изменений оного со времен Омера до последних эпических пиитов, которые заменили истинный гений поэзии искусством стопосложения и большею метрическою тонкостию. Это увлекло бы меня слишком далеко. Итак, возвращаясь к моему предмету, скажу только, что экзаметр был во всей древности языком эпопеи. Когда же римляне захотели образовать свой жесткий и греческому гению противный язык, то они употребили первое старание на изобретение метрических форм. Римляне заимствовали все оные у греков потому, что они их признавали совершеннейшими и что латинский язык был весьма мало свойствен для поэзии. Все знатоки согласны в том, что Латинской поэзии удалось присвоить себе экзаметр лучше всех других частей метрической системы греков. Никогда римляне не решались писать эпопею иначе, как экзаметром. Когда после мрачных столетий луч наук и художеств возник опять в Италии, то страсть к древности овладела всею Европою. Но тогда направление умов особенно стремилось к тому, чтобы вникнуть в дух древности. И в то время мало переводили древних писателей на новые наречия, или оттого, что страсть к древности походила тогда на какое-то слепое исступление, или оттого, что греческий и латинский языки всем столько известны были, что почти никто не нуждался в переводах. Начиная с того времени, каждый европейский народ образовал свою словесность, и каждая из них имеет свой характер. Поэзия отличалась везде вновь изобретенными, так сказать, природными тем языкам формами. Италия, Испания, Португалия, Франция и, наконец, Англия и Германия вступили в поприще словесности. Каждая достигла своею дорогою до степени образования и украсилась многими знаменитыми творениями. История французской словесности всем известна. Я не буду рассматривать средств, которыми она возвысилась на первое место в ученом свете. Когда французы начали писать правильно, переводить древних и подражать им, то они были принуждены сделать себе особую систему стопосложения. Язык их при всем его достоинстве и красоте был весьма неспособен к поэзии. Хотя и в прочих новейших языках метрические правила древней поэзии были заменены другими новыми формами; хотя рифма овладела уже и другими наречиями, однако ж французский язык более всех нуждался в такой метрической системе, в которой число слогов могло бы заменить расположение их; и где механизм стопосложения был бы довольно приятен, чтоб приучить ухо к вечной монотонии полустишия и рифмы. Таким образом изобрели французы александрийский стих, как самый способный по неимению во французском языке прозодии и самый согласный с правилами поэзии. Говорят, что уже в XII столетии написана была французская поэма, под заглавием «Александр Великий»; и что оттого и произошло название александрийского стиха. Александрийский стих поистине весьма недостаточен; не только монотония его тягостна слуху, но он своею сухостию, краткостию и невольным ударением на полустишие заслужил хулу самих французов. Волтер, который без сомнения знал все выгоды и все недостатки природного своего языка, обращаясь к китайскому государю, говорит: Ton peuple est-il soumis a cette loi si dure
______________________ * Твой народ порабощен ли тому жестокому закону, который требует, чтоб с шестью стопами равной меры, из двух александрийских стихов, рядом чинно выступающих, один служил для рифмы, а другой для смысла так, что если б сему обряду и не следовать, то можно половину сочинения убавить, ничего в смысле оного не потеряв. Послание к китайскому Королю. (Пер. С.С. Уварова.) ______________________ Здесь Волтер шутит, — но в сей шутке видно его мнение, и мнение знатока. Вместо того чтоб приводить еще другие доводы против александрийского стиха, я спрошу: кто, даже между французами, мог без утомления читать Генриаду? И не происходит ли это единственно от размера стихов, которыми она писана? Прилично ли нам, русским, имеющим, к счастию, изобильной, метрической прозодиею наполненный язык, следовать столь слепому предрассудку? — Прилично ли нам, имеющим в языке сии превосходные качества, заимствовать у иноземцев беднейшую часть языка их, прозодию, совершенно нам несвойственную? Отдавая всю должную справедливость поэзии других народов и читая с восхищением Расина, Гете и Мильтона, каждого на своем языке, должно, однако ж, согласиться, что когда идет дело о правилах вкуса в стихосложении, то они должны непоколебимо следовать свойству того языка, для которого они составляются. И потому каждый народ, каждый язык, имеющий свою словесность, должен иметь свою собственную систему стопосложения, происходящую из самого состава языка и образа мыслей. Возможно ли узнать экзаметр Омера, когда, сжавши его в александрийский стих и оставляя одну мысль, вы отбрасываете размер, оборот, расположение слов, эпитеты, одним словом, все, что составляет красоту подлинника? Когда, вместо плавного, величественного экзаметра, я слышу скудный и сухой александрийский стих, рифмою прикрашенный, то мне кажется, что я вижу божественного Ахиллеса во французском платье. Нет, М. Г. м<ой>, хотя предрассудок, слабость, влияние французской словесности увлекали нас до сих пор и отклоняли от истинного пути: но если мы хотим возвысить достоинство нашего языка, если мы хотим достигнуть до того, чтоб иметь словесность народную, нам истинно свойственную, то перестанем эпопею писать или переводить александрийскими стихами; перестанем отягощать младенчество нашей словесности тяжелыми цепями французского вкуса. Если же мы не возвратимся к истинному характеру нашего языка; если не сделаем метрическую систему, на самом гении языка основанную; если мы не будем иметь способа воскресить прозодию древнего нашего стихотворства, то без сомнения опасаться должно, что в весьма коротком времени наша поэзия будет походить на младенца, носящего все признаки дряхлости, или на увядшего юношу. Вам предстоит, М. Г. м<ой>, сильно содействовать к сей счастливой перемене в нашей словесности. Один из лучших способов к достижению оной цели есть знакомство с древними. Если немцы, владея языком весьма непокорным, достигли до того, что имеют хорошие и верные метрические переводы, зачем нам, русским, не иметь наконец перевода Омера экзаметрами? Не забудьте Шлецера, который говорит, что перевод Омера на славянорусском языке должен превосходить все прочие переводы* macto anrmo**. Отрывки Омера, вами по настоянию моему экзаметрами переведенные, подают мне надежду, что публика с удовольствием примет сей опыт греческого стопосложения. Читающие Омера в подлиннике возрадуются, услышав отголосок его бессмертных песней; нуждающимся в переводе откроете вы наконец путь к точному познанию красот древней словесности и языков классических. Честь имею быть, М. Г. м<ой>, ваш... С. Уваров. ______________________ * Бей живо.
Впервые опубликовано: Чтение в Беседе любителей русского слова. Чт. 13. СПб., 1813.
Уваров Сергей Семёнович (1786-1855) русский государственный деятель, граф (1846). Член Российской академии (1831), почётный член (1811) и президент (1818-1855) Петербургской академии наук. | ||
|