| ||
|
Склоны, обращенные к морю, были глинисты, буры и бесснежны. На горах лежал туман. Дорога, поднявшись на плоскогорье, пошла запорошенною снегом степью в тесной молочной мгле. Представления о времени и пространстве стерлись, и казалось, что я давно уже сбился с пути на этой незнакомой равнине. Неожиданно вынырнули чугунные столбы Индийского телеграфа, а за ними большие деревья, с корней до вершины и до самых тоненьких веточек украшенные стразами и ряснами инея. Под этими сказочными возношениями ютился неузнаваемый южный городок и шло военное разорение. Вдоль дорог, желтых от конского навоза, валялись вздутые лошадиные трупы, дымились походные кухни, зияли выбитые рамы, неуклюже скакали верховые. Я метался по уезду с безнадежной задачей по охране художественных и культурных ценностей. Для меня открыли заколоченное здание Школьного дома. Зала была пуста. Я занял эту залу для Центрального Музея и Библиотеки. Вечер привел меня искать ночлега в местный Отдел Народного Образования. Заведующая Отделом «старая партийная работница», с темными и невеселыми глазами, приютила меня. Когда мы разговаривали, через комнату шмыгнула смуглая девочка, похожая на мать, с живым, любопытным и настороженным лицом. — Вот будущая поэтесса, — рекомендовала мне ее мать. На следующий день Верася, как ее звали в семье, читала мне свои стихи. Нет ничего более трудного, чем судить по стихам о таланте начинающих поэтов. Им хочется писать так же красиво, как «настоящие» поэты. В их стихах есть всё кроме их самих. Но в Вериных стихах мне почувствовался и особенный огонек, и юмор, и насмешка. За детскою неловкостью и застенчивостью — полет самоутверждающей мечты. Чувствовалось, что в этой смуглой и нервной девочке Кто-то растет и пробует крылья. И не раз в ближайшие месяцы, колеся по разоренной Киммерии в напрасной борьбе за уничтожаемые культурные гнезда и человеческие жизни, я вспоминал облик этой девочки и думал о том, каковы должны быть теперь, во время гражданской войны, спазм террора, голода, людоедства, во время последнего падения и одичания человеческой личности, впечатления этого ребенка, чувствующего, мыслящего, наблюдающего, ищущего точных форм для выражения своих мыслей. Но ей не суждено было вырасти: ее убила болезнь, павшая на нее с жестокостью и неотвратимостью библейской казни. Два года спустя, выходя из Феодосии с мешком на плечах, я встретился с ее отцом. — Верочка приговорена врачами. У нее саркома. Она не проживет больше двух недель. Зайдите сейчас к ней. Мы теперь живем в городе и недалеко отсюда. Но я не мог зайти: я должен был до ночи пройти пятнадцать верст по горам сквозь снег, грязь и мятель. Так я больше и не встретил Веру в живых. Несколько месяцев спустя я зашел к ее матери. — Вы знаете о нашей потере? От Вераси остались стихи, дневники и записки. Я хочу исполнить мой долг перед ее памятью: напечатать их. Посмотрите эти материалы. Что вы найдете нужным выбрать отсюда? Прочтя, я сказал: — Здесь есть обещания и нет достижений. Смерть не дала их выполнить. — Но меня чтение это взволновало глубоко, потому что, хотя и кратко, но все же я знал Веру. Для того, чтобы сделать такую книгу интересной для постороннего читателя, надо прежде всего запечатлеть саму Веру. Тогда и эти литературные опыты приобретут свой перспективный интерес и значение. — Я знаю, что вы не писательница, но вы — мать, вы — старый педагог. Запишите все, что вы пережили с Верой и о Вере. Тогда оставшиеся от нее записи станут через вас интимно ценны читателю, как сейчас они стали интимно ценны мне. Совет мой был принят. Книга написана. В ней нет претензий на литературное значение. Но, как интимный документ о детской душе, нерасцветшей среди трагических зарев и ужасов нашей эпохи, она представляет глубоко человеческий интерес. Впервые опубликовано: Синайская-Финкельштейн В. Нерасцветшая. М.; Л.: Земля и Фабрика, 1924. С. 5-10.
Максимилиан Александрович Волошин (1877-1932) русский поэт, переводчик, художник-пейзажист, художественный и литературный критик, общественный деятель украинского происхождения. | ||
|