| ||
Чтобы понять жизнь большого города, надо узнать, как он относится к смерти. Истинное лицо Парижа надо искать в искаженных масках Морга и в каменистой тесноте Пер-Лашеза. Могила пробный камень. Вся интимность, задушевность, мелочность и пошлость жизни проступает на могильной плите. Надгробный памятник — и память умершему, и приговор живому. Мещански-роскошные кладбища Генуи и Милана отражают текущее мгновенье не меньше, чем бульварный листок печатанной бумаги. На больших парижских кладбищах церемониал смерти слишком канонизировался и обратился в обряд приличия, в законченные формы траура и традиционных надписей. На могилах нет интимной беседы со смертью. Памятники и надгробные часовые так же замкнуты от постороннего взгляда, как серые парижские дома и буржуазные квартиры. Для чувств живого есть строго определенное русло: оно не вырывается на могиле ни восклицательным знаком, ни сдержанным рыданием. Проще, откровеннее и искреннее парижане на кладбище собак и других домашних животных. Это — единственная нить, по которой можно прочесть связь городского человека с его братом-зверем. Этих зверей немного в городе. Собака, кошка, попугай... из всего мира природы парижанин взял с собой только их. За Парижем, со стороны Клиши, в том месте, где Сена разделяется на три рукава перед Аньером, на острове, называемом Ilе des Ravageurs [Остров опустошителей (фр.)]. возвышается решетка с каменными воротами и странно звучащей надписью: "Necropole Caninne" [Собачий Некрополь (фр.)]. Здесь Сена обросла густыми зарослями деревьев и берега ее шевелятся тонкими удочками рыболовов, точно усиками бабочки. К этим тенистым окраинам Париж подступает пыльными и душными улицами предместий, фабричными трубами, животами нефтяных баков, тонкими переплетами подъемных кранов — и только один белый купол Sacre Coeur светлеет в серо-лиловой дымке. Из-за решетки кладбища виден большой мраморный памятник знаменитому сенбернару Барри, биография которого украшает все детские хрестоматии. На нем надпись: "Он спас жизнь сорока человек. Сорок первый убил его". Символика смерти здесь должна была отыскивать для себя новые формы и слова, и потому каждое слово звучит здесь трогательно и оригинально. Много есть памятников на манер человечьих, но есть и иные. Есть фотографии, портреты, бюсты и фигуры погребенных животных. Есть графские и княжеские короны над могилами. Надгробные надписи здесь полнее выражают склад и характер живого и его отношение к жизни. На одном памятнике можно видеть слова Паскаля. "Человек — это не больше как зверь, который мыслит". Рядом горькие слова Шамфора: "Чем больше я вижу людей, тем больше я люблю животных". На других целая история: "Памяти Лулу. В знак признательности от бедной матери, которой Лулу спасла ее ребенка, тонувшего в Гаронне в 1895 году. Храброй Лулу было в то время только девять месяцев и одна лапка у нее была сломана". На каменной собачьей будке с цепью, на которой висит старый кожаный ошейник, надпись, напоминающая о грустных страницах Метерлинка, посвященных его черному бульдогу Пелесу в "Double jardin" ["Двойной сад" (фр.)]: "Он был слишком впечатлителен и умен для того, чтобы жить". Над свежей могилой, обсаженной васильками и гераниумом, такая надпись: "Фрике, Фрикет, Лизор, мои бедные малютки. Я сделал все и не мог спасти вас от смерти. Мои бедные щеночки, мои бедные малютки, я грустен и мы все вас искренне жалеем". В другой надписи уже целая сдержанная драма: "Ни имени? Ни числа?
При мне кладбище было пустынно. Только в одном углу я заметил трех дам, которые привезли свежих цветов на могилу. Они были одеты с большим шиком. Но лица их были страшны и необычайны, как лица существ, не привыкших к солнечному свету. Они были стары. Кожа их была желта и умерщвлена косметиками. Под глазами были синеватые впадины и складки. Губы, дряхлые, бесхарактерные и бессильно опущенные, говорили о многом и страшном. На этом кладбище им принадлежит много надписей. "Вечно я буду сожалеть о моей любимой малютке, как будет пуста и одинока моя жизнь без тебя. Прощай моя маленькая Wou-Wou. Твоя Тини". Еще более сомнительно, намекающе звучит четверостишие: "Si ton ame, Sapho, n'accompagne la mienne
Плавильный огонь смерти вытопил на этих немногих плитах все страсти, трагедии, извращенности и нарывы большого города. Впервые опубликовано: Русь. 1905. 10 сент. № 215. С. 3; под названием "В Париже".
Максимилиан Александрович Волошин (1877-1932) — поэт, художник, литературный и художественный критик, идейно и эстетически близкий к символизму. | ||
|