А.М. Возлядовская
Арвис

Героическое фэнтези

Произведения А.М. Возлядовской

СОДЕРЖАНИЕ

Спаси, Господи, и помилуй ихже аз безумием моим соблазних,
и от пути спасительнаго отвратих,
к делом злым и неподобным приведох;
Божественным Твоим Промыслом к пути спасения паки возврати
Из Молитв утренних

СКАЗАНИЕ ПЕРВОЕ*

Лес напоминал старую, местами облезлую шкуру какого-то дрянного зверя, которого угораздило сдохнуть именно здесь — между Ксадонской степью и Восточными горами. Была осень и останки листьев на растопыренных ветвях только добавляли чувство омерзения. Но дорога вела через лес и путнику волей-неволей приходилось ступать на неё. Она представляла собой нечто кашеподобное. И не только дорога. Даже узкие кривые тропинки просачивали через себя коричневую жижу. Всё это можно было узреть с поверхностно-брошенного взгляда. Но воображение и осторожность могли допустить внутри этого леса существование гадостей куда более серьёзных.

Для нечисти лес слишком тощий. Тёмные твари не будут жить где попало. А вот для обыкновенных разбойников — в самый раз. Королевская конница завязнет в этом лесу, если вздумает гоняться за ними. А пешком — фанатиков не найдётся. Так что, живи лихой люд — радуйся!

______________________

* «Сказание первое» написано в соавторстве с М.В. Гуминенко.

______________________

* * *

Лагерь стоял пустым. Окрик дозорного: «Орки у Горелой балки!» — смёл всех: и трезвых, и пьяных. Атаман покидал сие поле отдыха последним, с неудовольствием отмечая, что пришпоренные вином и яростью к конкурентам, разбойнички ломанулись в Горелую балку все до одного, не ожидая его приказов и не оставив дозорных в лагере. Почему-то единственная трезвая мысль о том, что лагерь нужно охранять, пришла только атаману. Нет... Вон ещё кто-то дальновидный нашёлся.

Но разглядев фигуру, что сидела облокотившись на поваленное дерево, атаман поморщился. «Этого охрана лагеря не заботит, его заботит собственная шкура! Щенок!» Но оставить в лагере всё равно было некого и атаман направился к «щенку» мысленно пообещав себе накостылять ему по шее, как только вернётся.

— Ты! — рявкнул атаман. — Останешься здесь, охранять лагерь. И чтобы ни-ни!!

Мальчишка зыркнул исподлобья и ничего не сказал, всем видом показывая, что он жутко занят и не может бежать за всеми к Горелой балке или даже просто отвечать атаману. Он ковырялся иглой в штанах, зашивая дырку, прямо на себе. Атаман всё-таки стукнул его на прощание, дабы приучить к своему авторитету. От толчка мальчишка уронил иголку в траву.

Он был озабочен этим гораздо больше, нежели авторитетом атамана. Дождавшись, таким образом ещё одной затрещины, он наконец остался один, а атаман поспешил туда, где требовалось его немедленное присутствие.

Мальчишка сразу бросил латать штаны, оторвал с зашитого колена свисавшую нитку и оглянулся. Если бежать, так именно сейчас! В обшарпанном братстве он не прижился с самого первого дня. Он был здесь совсем чужой, иной по всему: по внешности, по манере говорить. Как канарейка, что вылетела из клетки и прибилась к хулиганской ватаге воробьёв. По сути — тот же воробей, но на самом деле — маленькая птичка с далёких островов за морем, что привезена людьми ради её прекрасных песен.

Он был тут не у дел, некстати и не в масть: он был каким-то белым, светловолосым и сероглазым, слишком стройным для простолюдина и слишком быстрым и плавным в движениях, И сейчас он «быстрым и плавным движением» перебросил через плечо старый плащ, подобрал лук и уже совсем собрался уйти, как вдруг вспомнил, что в лагере он не один, что есть еще пленник, вернее, пленница. Именно ею так дорожил атаман в оставленном лагере, а вовсе не ворохом драных сапог, портянок и поломанных стрел, что бросили разбойники, горя жаждой изгнать орков со своей территории.

Пленница сидела связанной среди корней огромного пня. Мальчишка подошёл ближе с ощущением зеваки и намерением ухмыльнуться ей в лицо: я, мол, бегу, а ты сидишь! Но едва увидев силуэт опутанный плащом и верёвками, укрытый дырявой тенью леса и каким-то неуловимым мерцанием, он потерял созревшую уже ухмылку и шагнул ближе, потому что не мог не шагнуть.

Он пялился на неё и понимал, что она сейчас поднимет на него глаза и он неминуемо встретится с ней взглядом. Он так заранее этого перетрухнул, что подумал: «Нужно срочно посмотреть в сторону, пока она сама не взглянула...» Однако он продолжал смотреть во все глаза, он не мог оторвать от неё взгляда, как ни банально всё это звучит. Наконец, она подняла голову и то, чего так боялся и вместе с тем желал мальчишка в драной одежде не со своего плеча, свершилось. Как мостик, как нить связала два этих существа посреди леса. Взгляд, который трудно выдержать, но от которого невозможно оторваться.

Она была нереально красива. И главное — не в красоте, а именно в нереальности. Увидев её лицо и ощутив её взгляд Анат-вис тут же осознал, что простой человек не может быть настолько прекрасным. Тут присутствовало что-то свыше человеческой красоты. Без тени страха смотрела она на маленького разбойника и он был готов поклясться, что её глаза в эту минуту излучают свет. Тихий и ровный, словно в глубине её глаз притаились две звезды, свет которых виден и днём.

Один взгляд. Только один. Но он сказал так много. Безбрежный, как море, которого мальчишка никогда не видел, но сразу узнал это никогда невиденное им море в глазах существа, что было перед ним. Словно волны разбиваются о прибрежные скалы и брызги их летят высоко-высоко в ночное небо и становятся там звёздами.

Это всё казалось знакомым, хотя он ничего подобного не видел раньше. Но он сразу узнал. Это создание принадлежало другому народу. Анат-вис понял это с первого взгляда. Кто же это, как ни эльф? Эльф? Она была иная. Иное существо, иной народ, невиданный, волшебный. И вокруг неё всё тоже становилось иным. И Анат-вис тоже прикоснулся к ней взглядом. И не только прикоснулся сам, он встретил взгляд в ответ. Будто встретились две протянутые руки или две судьбы, или пересеклись две дороги...

И он, как и всё вокруг неё, не мог оставаться прежним. Он становился другим. Он ощущал это в себе и наполнялся ликованием от того, что с ним происходит. Он был всё тот же мальчишка в стоптанных сапогах и жёсткой кожаной куртке, но он был теперь не разбойник и даже не Анат-вис, он был новый и другой. Отныне он мог только служить Высшему народу, тому, кого видит перед собой. Всё, что существовало до этого мгновения — оно свернулось, пожухнув, как сгоревший лист бумаги и перестало существовать. Он видел свет в её глазах. Свет! Зовущий, но не всех. Ведущий, но не каждого. Находясь в море этих глаз, под лучами Великого Света, Анат-вис не думал, примут его службу или нет. Умом он не сомневался, что не примут: кто он такой, чтобы служить Несущим Свет?! Он знал, что недостоин. Но сердцем он не мог не служить им. Служить. Когда? Всегда! А значит, и сейчас!

Анат-вис не мог бы сказать сколько длился этот взгляд: мгновения или часы, но вдруг он очнулся и с удивлением увидел себя и её — эльфа, всё ещё посреди разбойничьего лагеря.

Бежать! Немедленно. В любой момент могут вернуться лесные братья и тогда... Он снял с девы верёвки, как ни кощунственна ему показалась эта проза. Конечно, он бы хотел видеть, как грязные верёвки сами испарились с волшебного создания. Но, увы, этого не произошло. Ничего не объясняя мальчишка вломился в кусты и вытащил оттуда единственную лошадь отряда — клячу, на которой разбойники возили общую поклажу, когда кочевали с места на место. Анат-вис подтянул подпругу вьючного седла, бросил свой плащ сверху. Нелепый дар! Но более пока ничего не мог преподнести ей.

— Тут больше нет никакой лошади, а идти придётся далеко... — виновато произнёс он. Ему было стыдно за колченогую грязную клячу, за драное седло и за себя самого более всего. Но изъедаться этим чувством было некогда: каждое мгновение приближало к ним разбойников. Не говоря более ни слова, он подхватил это дивное создание и... В это мгновение он, должно быть, зажмурился, так как поймал себя на том, что ему нужно открыть глаза, чтобы видеть где седло и что он делает.

Дерзкое, страшное, потрясающее было уже позади — дева сидела не лошади. Мальчишка перевёл дух, схватил клячу за повод и потащил за собой, испытывая в некоторой степени облегчение от того, что самые радикальные действия, а именно, посажение эльфийской девы на лошадь было выполнено и теперь осталось лишь счастливо отделаться от погони.

Да, нужно мчаться, лететь, переноситься, через облезлый лес, чтобы спасать, служить тому дивному, чему он обязался служить отныне и вовеки. Но кляча не спеша тыкала ногами в грязь, вытягивала за поводом шею и делала вид, что быстрее ей — никак. Мальчишка яростно и восторженно прыгал через бурелом, подстёгивал клячу, пугался за деву, снова, тянул за повод лошадь, которая норовила положить голову ему на плечо.

Лес кругом, один только лес — корявый и тощий, цепляющийся за руки и одежду. Здесь такое гнилое место, что даже деревья не вырастают до настоящих размеров: едва поднявшись, они начинают то сохнуть, то гнить, валиться на сторону, растопыривать во все стороны свои полумёртвые пальцы. Это лес Нокши-Кам на недоброй земле.

Погони пока не было, но это ещё ничего не значит. У разбойников сразу откроется второе дыхание, когда они, вернувшись в лагерь, увидят, что Анат-вис исчез вместе с пленницей! Мальчишка дёрнул за повод клячу, стукнул её в бок, но скорости это прибавило мало. Если выбраться из леса — разбойники не рискнут преследовать их на чуткой территории, но плешивый лес был огромен. Ветки, быльё, чавкающий мох... Но мальчишка не видел коричневой жижи, по которой шлёпали его сапоги, не ощущал царапающих когтей деревьев. Он вёз то высочайшее, чему теперь служил уже целых два часа. Его прозвали Анат-висом, что значит «быстро бегущий», теперь надо было оправдывать своё прозвище.

Скоро опустится ночь. Но останавливаться на отдых нельзя. Пусть устали ноги, пусть упрямится кляча, вперёд и только вперёд.

— Да быстрее, ты! Пошла! — прикрикнул Анат-вис на клячу и настороженно покосился на всадницу: не обидели ли её такие грубые окрики. Но чувства не нарушали спокойствия её лица. Может, она и впрямь ничего не боится? Или так уверена. Но в чём: в себе? В этом мальчишке, что взялся вывезти её от разбойников? Или в помощи Свыше? Анат-вис снова дёрнул за повод лошадь, на этот раз молча. Лошадка топала ногами, периодически спотыкалась или проваливалась ногами между кочками. Но всадница держалась уверенно. Анат-вис старался не думать о ней, будто даже мысли о таком существе могли быть нескромностью. Но всё его внимание было сосредоточено на ней, да ещё на дороге: мрачный лес, путанные звериные тропки. Анат-вис надеялся, что не заблудится. Он всегда уверенно чувствовал себя в лесу или в степи и не помнил случая, чтобы он хоть раз потерял верное направление. Но теперь ошибка — значит гибель.

К рассвету нужно выйти из леса. В запасе — только ночь. При свете дня следы его старых сапог и копыт некованой лошадёнки станут видны и если беглецов не настигли до сих пор, то при свете следующего дня это непременно произойдёт.

Они остановились только раз, у ручья, чтобы напиться самим и напоить лошадь. Анат-вис ощущал себя безжалостным чудовищем, за то, что подверг такому походу юную женщину, похожую более на королеву или на ангела. «Но иначе нельзя! Иначе мы не спасемся!..» — умолял Анат-вис про себя спутницу, но не дерзал произнести эти слова вслух. Лучше уж промолчать, раз он ничем не может облегчить её положения.

Мальчишка украдкой взглянул на её фигуру, склонившуюся над ручьём. А вдруг она устала и не захочет идти дальше? Он ведь даже не объяснил ей куда они идут. Да он и сам не знает — подальше от разбойников, подальше из леса. Там, дальше, в тощей степи, есть пастухи... Может они помогут, если, конечно, не наоборот. Одно мальчишка точно знал — надо уходить. Но сможет ли это дивное создание идти дальше? Он настороженно наблюдал за ней, боясь увидеть признаки немощи и недовольства. Но она — как королева —даже в изгнании сохраняла своё величие и достоинство.

Ветер загремел трубочками сухих листьев, из которых уже давно вылезли все гусеницы, и мальчишка очнулся. Он зыркнул по сторонам и стал торопливо затягивать подпругу вьючного седла. Разбойников ещё не видно, но это не значит, что их нет поблизости.

Еды не было никакой. Анат-вис хотел было извиниться или хоть как-нибудь оправдаться, уговорить спутницу потерпеть голод, ради спасения жизни. Но когда он взглянул на неё, уже поднявшуюся в седло, те слова, что он приготовил, застряли в горле. Он только вздохнул.

Осенний день недолог. Солнце садилось и тощие заросли наполнялись тьмой. Ещё немного и их следов не будет видно. Погоня отстанет. Но с рассветом, разбойники кинутся следом, как псы. Значит, за ночь нужно уйти как можно дальше. И главное — не заблудиться! Да, Анат-вис ни разу ещё не заблуждался, но сейчас особый случай, рисковать нельзя. Лучше идти вдоль лесной дороги. На саму дорогу выходить опасно: скоро взойдёт луна и две фигуры — одна верхом, другая пешком — будут видны всем, кто захочет на них посмотреть. Вдруг эти обезумевшие лесные братья всё-таки решат гнаться ночью, разглядывая следы под светом факелов?

Всё это проносилось в голове Анат-виса, пока он отыскивал дорогу, прятался, путал следы. Наконец, они вышли, спотыкаясь и уворачиваясь от ветвей, на неровную просеку. Всё! Теперь надо держаться вдоль неё, скрываясь в подлеске.

— Стой! Стой! Туда нельзя! — сдавленно крикнул Анат-вис и рванул за девой спотыкаясь и падая в темноте так как лошадёнка чувствовала землю под копытами всё-таки лучше, чем он. Анат-вис никак не ожидал, что эльфийская дева, едва завидев просеку, выхватит повод из его рук и поскачет вперёд, к пространству, освещённому луной и враждебными взглядами.

— Стой! Туда нельзя! — Тут было не до вежливости. — Нас увидят разбойники! Нас увидит погоня! Нам нужно прятаться!

Но дева не обернулась и не замедлила шага лошади. Проломив грудью кусты, Анат-вис всё-таки нагнал её и уцепился за повод.

— Нельзя туда! Там верная гибель! Нас догонят! — в десятый раз повторял он одно и то же. «Может, она не понимает?» — мелькнуло в голове у мальчишке. За все время пути она не произнесла ни единого слова. Но если она не понимает, он удержит её силой!

Однако, дева соскользнула с лошади, в которую вцепился Анат-вис, и побежала вперёд, легко касаясь стопами жухлой травы. Мальчишка бросил лошадь и кинулся за ней. Но тут колени его дрогнули и едва не подкосились от ужаса. Прямо на них по дороге неслись всадники. С трудом различимые в лунном свете, они были ещё далеко, но скакали очень быстро. Это были воины: блестели шлемы и кольчуги под развивающимися плащами. Разбойники? Нет! Но какая разница, кто? В этом лесу кто не друг, тот враг. А друзей у Анат-виса не было.

Последний раз он попытался схватить дивную сумасбродку за руку и затащить её в тень деревьев, но она оттолкнула его, строго глянув и вышла на дорогу.

Всё! Их заметили. Бежать, скрываться... Нет, мальчишка решил, что разделит её удел — плен ли то или смерть! Он остался ждать, с отчаянием сознавая, что ничего не сможет сделать один против стольких воинов. Вот они. Громадные лошади, взметнувшиеся плащи, казалось, закрыли полнеба... И тут, как музыка, зазвучала незнакомая речь. Силы Небесные! Это её друзья... Они рады встрече. Это можно понять и без перевода.

Двое из них спешились и помогли деве сесть на круп коня третьего всадника. На Анат-виса никто не обратил внимания. Да и будут ли они обращать внимание на какого-то оборванца, ведь это эльфы. Такие же, как она! Это величественные воины, а тот самый суровый и грозный из всех, что посадил на свою лошадь спутницу Анат-виса, должен быть непременно королём, не меньше, по мнению мальчишки. Они слишком вели́ки. Ну и пусть! Зато он видел их. И даже служил им — Дивному Народу — целых полдня в своей жизни. И он смог помочь им... Хоть чем-то.

Высокий Народ — они сами являются песней, иначе не скажешь. Их речь — музыка. Их движения — танец. Их оружие — предел совершенства. Их плащи — покроют пол мира. Их кони — произошли от ветра. Одним своим присутствием они меняют весь мир, хотя оставляют его неизменным. И вот этот таинственный народ, с судьбой, не ведомой людям, оказывается прямо здесь, в облезлом осеннем лесу, на обочине расхлябанной дороги, на расстоянии вытянутой руки... Высокие, статные, красивые, сейчас они гордо проедут мимо, не заметив маленького бродягу, которому останутся только воспоминания.

Анат-вис вздохнул, мысленно прощаясь с Великим Народом. И тут он услышал оклик на том же непонятном языке. Наверное, звали кого-то рядом с ним. Анат-вис не стал оборачиваться, дабы не оскорбить зовущего своим любопытством: ведь зовут не его. Но всадник подъехал ближе и повторил теперь на едином языке:

— Садись!

Мальчишка изумлённо оглянулся. Но эльф, именно эльф! смотрел на него и ни на кого больше. Эльф кивнул себе за спину, показывая на круп лошади и вынул ногу из стремени, чтоб мальчишке легче было забраться.

Анат-вис, наверное, открыл рот от изумления, потому, что воин улыбнулся и повторил приглашающий жест. Мальчишка шагнул, всё ещё ожидая, что его остановят, но другие всадники уже проехали вперёд и воин, звавший Анат-виса, был недоволен задержкой.

— Ты едешь?

— Да!!!

Анат-вис вспорхнул на круп высоченного коня, сам не заметив как. Он чуть не задохнулся от счастья, хотя всё ещё боялся поверить в то, что происходит. Не зная, что ждёт его за этим: печаль или радость, а может быть, смерть — он был согласен на всё, лишь бы следовать за Дивным Народом.

* * *

Впереди их ждал замок. Несомненно, замок должен быть волшебным! Так, во всяком случае, казалось Анат-вису. И потому опустившийся перед ними мост напомнил ему ладонь великана, мостовая двора — драконью шкуру, что блестела в лунном свете булыжниками, как чешуёй, а тени, что метались в ужасе от факелов и прятались по тёмным углам, казались бесшумными ночными птицами, что скользили под ногами.

Замок, однако, был куда более обыкновенным. И встретили их обыкновенные люди, а вовсе не эльфы. За собственными впечатлениями мальчишка не заметил, как остался один. Эльфов увёл за собой ксадонец — сын вольного племени степных коневодов. Странно было видеть его на службе у эльфов — народ степей слишком дикий, гордый и независимый, чтобы служить кому-то, но тем не менее, это было так. Мальчишка не успел заметить, куда все ушли. На него самого не обращали ни малейшего внимания. Чтобы хоть как-то быть при деле, Анат-вис решил остаться возле лошадей. Но слуги замка отвязали их и увели в конюшню. Оставаться и дальше у пустой коновязи было глупо — он ведь не лошадь. Тоже пойти на конюшню? Ну и что он там будет делать: кушать овёс?

Анат-вис послонялся по тёмному двору. Горели только два факела: один у ворот, возле привратника, другой — возле дверей конюшни. Может, нужно было последовать за эльфами? Но его туда не звали. Не найдя другой альтернативы, мальчишка двинулся в том направлении, куда ушли эльфы. Но через несколько осторожных шагов его ошарашила загадка: а вдруг он вовсе не гость тут, а пленник? Ведь для эльфов-то он — один из разбойников. И попробуй теперь докажи, что там, в ночном лесу, он вовсе не похищал эльфийскую деву, а наоборот, спасал! Анат-вис остановился и оглянулся. Во дворе никого не было. Его персона по-прежнему никого не интересовала. «Но если я — пленник, — продолжал рассуждать мальчишка, — тогда почему меня не связывают и не запирают на замок?» Это утешение не помогло: из замка, в котором поднят мост и закрыты ворота, в любом случае не уйдёшь, а не связали его потому, что кому он тут может быть противником? Эльфийским витязям что ли?

«Однако, в плен же не приглашают!.. — отчаянно затрепыхалась последняя надежда. — А тот воин, что вёз меня, очень отчетливо спросил, еду я или нет!»

Успокоившись этим доводом, Анат-вис отправился искать эльфов и нашёл их довольно скоро так как на первом этаже было освещено всего одно помещение. Так и есть, эльфы были там. Они разговаривали с ксадонцем. Тот по-видимому, занимал достаточно высокую должность — эльфы говорили с ним, почти как с равным. Дверь в единственный освещённый зал была не заперта и Анат-вис вошёл. Это событие опять-таки прошло без внимания говоривших. Анат-вис остался в стороне. Но подошёл бы он ближе — это всё равно ничего не изменило: язык эльфов был абсолютно непонятен, хотя и дивно красив. Ксадонец, напротив, с этой задачей прекрасно справлялся. Певучие слова, произносимые им, делали его чуть-чуть причастным к эльфийскому племени. Мальчишка позавидовал ему и остался в стороне, разглядывать воинов и их спутницу.

Итак, эльфы поговорили с ксадонецем, едва тронули предложенное им угощение и собрались ехать дальше. Они поднялись и вышли в темноту мощёного двора, Анат-вис тоже повернулся вслед за ними, но вдруг тот самый эльф, которого Анат-вис про себя посчитал не меньше, чем королём, тот самый величественный и властный, который посадил на свою лошадь прекрасную деву, так вот, он вдруг остановился и обернулся к мальчишке. Тот даже осел слегка от страха: «Наверное, я что-то сделал не так... Наверное, нельзя было сюда входить! А вдруг они подумают, что я подслушивал? Откуда они знают, что я не понимаю их языка...»

Но эльф этой темы не коснулся.

— Ты действительно готов отказаться от своего прошлого? — произнёс он. Всё это было сказано на едином языке и прозвучало, как эхо трубного клича в горах.

— Я? Да... Конечно... — пролепетал мальчишка,

— Ты можешь остаться здесь! — изрёк король. — За тебя просила Гармэт. И я поручился за тебя Главному Стражу крепости. Ты будешь здесь под его началом!

Всё это было не понятно Анат-вису: кто это — Гармэт, и кто такой Главный Страж? Но он был готов согласиться на всё, что предлагал ему эльф. Ведь это же эльф!

— Служи честно! — потребовал король и спросил: — Как твоё имя?

— Я? Моё?.. Анат-вис.

Король отвернулся. Что-то ему не понравилось. Ответ Анат-виса? — Конечно! Он бормотал что-то едва слышно. Или его имя? Да это и не имя, в общем-то, а прозвище.

— «Быстро бегущий». Для тебя это теперь не подходит. Твоё имя будет: «Верно служащий» — Ар-вис.

Имя обрушилось на мальчишку, как ладонь эльфа на его плечо. Но странное дело, не тяжесть ладони воина, ни власть нового имени, а нечто новое, открытое и свободное явилось вокруг Арвиса, как крылья в пространстве за спиной.

* * *

Наречение имени — это вовсе не выдумывание благозвучного буквосочетания. Если ты сам себе выдумал имя — ты самозванец. Если имя тебе дали равные, то есть те, кто не имеет власти дать имя, то это — прозвище. Потому, что наречение имени — это маленькое таинство и совершить его может только тот, кто имеет над тобой власть, тот, кто старше: отец, учитель, король.

Наречение было, как посвящение, и Арвис почувствовал, что с этой минуты всё сделалось настоящим — и его служба эльфам и его пребывание здесь, среди них. Он не пленник и не гость. Он здесь — на своём месте. Он нужен. Его службу ждут и ему верят.

«Да, да, да!» — хотелось закричать мальчишке, подтверждая все то, что сказал сейчас эльф, но он промолчал только счастливо улыбаясь.

Счастливая пауза длилась лишь мгновение. Плащ взмахнул полами, как вспугнутая птица. Эльф ушёл за всеми. Неправдоподобно быстро послышалось цоканье копыт по мощёному двору замка. Эльфы уезжали. Арвис кинулся во двор, но увидел лишь тени, что мелькнули за воротами. Тяжёлые створки закрылись, мост поднялся. Эльфы ушли, а Арвис остался в крепости.

Луна снова стала луной, а не волшебным светильником. Тени не скрывали больше тайн. Умолкла музыка незнакомой речи, кони, что сродни ветру, растаяли в ночи. Эльфы: песня, легенда, мечта... Были ли они на самом деле или это всё только пригрезилось? Мальчишка вздохнул. «Вот и всё! Но если я останусь в крепости, может быть удастся ещё хотя бы раз увидеть эльфов!..» И Арвис всё смотрел и смотрел на закрытые ворота, словно надеялся различить на их фоне силуэты исчезнувших всадников.

— Ну вот, ещё один очарованный! — раздался за его спиной голос того самого ксадонца. — Это сестра короля, Гармэт, — пояснил он, полагая, что «очарование» Арвиса относится лишь к прекрасной деве.

* * *

Главного Стража крепости звали Ривф. Почему Главным Стражем пограничной крепости эльфы поставили ксадонца, Арвис не спрашивал. Эльфы — существа необъяснимые. А этот самый ксадонец Ривф со своими обязанностями справлялся прекрасно. Во всех направлениях от крепости разъезжались конные дозоры — следили за порядком вокруг. Но беспорядков было и так мало. «Свои» и так не безобразничают, а чужие, например, орки или другая нечисть, они даже на расстояние дневного пути к твердыне не подходят — боятся. И потому дозоры кому-то кажутся приятными прогулками. Обязательность только в их регулярности.

Бывает, забредёт случайно какой-нибудь тролль или глупые разбойники обнаглеют. Но это — исключение. А правило — размеренная жизнь и осознание собственной необходимости и незаменимости. Может быть прав был один из летописателей, когда сказал, что каста военных есть каста бездельников, а государство, содержащее их уверено, что так и надо. Однако, убери крепость Ривфа с этих земель — дорога в Дом Эльфов останется открытой. И «каста бездельников», как выясняется, всё же необходима любому государству.

* * *

Арвис ждал от жизни в крепости чего-то необыкновенного, но это были обычные будни сторожевой крепости. Обычные порядки, может быть и не самые лучшие, свои строгости, может быть и излишние. Командовал ею ксадонец, хотя и дружный с эльфами, а в подчинении у него были обыкновенные люди, хотя и прекрасные воины.

Арвиса никто в дозор не пускал. И меча ему никто не дал. Он был так, на подхвате: пас лошадей, чинил амуницию, привозил в крепость дрова. Никакой романтики. Но всё-таки эта обычная жизни была чуть-чуть особенной. Ни разу не раскаялся Арвис, что остался тут, а жалел только об одном: что дивный сон той далёкой ночи — эльфийской ночи — со времени которой как-то незаметно прошёл почти год, так вот, тот дивный сон более никогда не повторялся. Эльфы не приезжали больше в крепость и как ни прислушивался Арвис начищая лошадиные бока, но в шуме открывающихся ворот он больше не слышал ни особого лёгкого цоканья копыт эльфийских лошадей, ни загадочной речи, что была ему музыкой.

Да, эльфы больше не появлялись здесь, но всё же что-то особое оставалось в этой серой крепости, отражалось в ней — их дух. Ведь не могут же оставаться обыкновенными те предметы, к которым, пусть даже случайно, касались их руки, их дыхание, их взгляд.

Однажды дозорные принесли весть об отряде, что движется в их сторону, находясь ещё в нескольких днях пути. Ничем не примечательный отряд. Периодически подобное происходило. Если сброд нечисти рисковал подойти близко, Ривф, со своими воинами просто сносил их с поверхности земли. Чаще, это были орки, а они его воинам, в общем-то, не противники. Но на этот раз Ривф повёл себя совсем не так.

Командир всегда был человеком скрытным, даже старожилы пограничной крепости не знали кто он, откуда, как попал к эльфам и почему ушёл из своего дикого края — Ксадонии. Ничто не было известно о его прошлом, а в настоящем был только он сам — непреклонный, молчаливый, замкнутый в себе, верно несущий службу эльфам. Прозвание «Ар-вис» подошло бы и ему, но его имя было Ривф. Перевода своего имени с ксадонского он никому не сообщал.

Он распорядился завести всех лошадей с лугов в конюшни, пополнить запасы зерна и воды. Настроение его понемногу передавалось и другим. Воины, вернувшись с дозора больше не пели песен и не смеялись за кружкой пива. Всё чаще молчали. Кто-то более усердный, лишний раз проверял оружие, чинил латы.

Арвис не понимал, почему Главный страж не соберёт войско и не ударит по отряду, как бывало не раз. Но Ривф ждал и готовился к долгой осаде. Он знал, то, что видят и о чём докладывают ему дозорные вовсе, не отряд, а лишь передовая часть войска Сарсилла. И войско это так громадно, что Ривфу со своим гарнизоном не справиться с ним.

На следующее утро командир вызвал Арвиса к себе. Он созерцал его недовольно и пристально. Арвис догадывался, что ему хотят что-то поручить. Он очень хотел понравиться командиру крепости, чтобы это «что-то» поручили именно ему.

Ривф нахмурился и отвернулся. «Легкомысленный, — подумал он. — Но послать придётся именно его».

— Ты знаешь, где находится Дом Эльфов?

Арвис обомлел. Сказать: «нет» было невозможно, ибо невозможно на первый же вопрос командира отвечать: «нет». На что же тогда он годиться?! Но ответить «да» Арвис тоже не мог, он не знал, где именно находится этот Дом. Поэтому он ответил:

— На севере!

Это он знал наверняка. Почти. Во всяком случае, слышал.

Ривф опять отвернулся и даже ничего не сказал.

«Всё! — возгласил про себя Арвис. — Пошлёт кого-нибудь другого!..» Ривф глянул на него так, как только можно посмотреть на рыбу, которая не знает, что такое вода или на птицу, которая не знает, что такое небо. Но покончив с уничижающими взглядами, он наконец произнёс:

— Ладно, смотри сюда, — и стал чертить план.

Путь предстоял длинный и незнакомый. Арвису надлежало вернуться не позднее, чем на третей день.

— Иначе будет поздно, — заключил Ривф. — Отдашь Лаулиссиану письмо. Вот оно.

Ривф протянул ему небольшой плотный конверт,

— Хорошо! — отозвался Арвис с радостью, принимая конверт. — А Лаулиссиан — это кто?

Он тут же пожалел, что не проглотил свой вопрос. Выражение лица ксадонца превзошло всё предыдущее.

— Король!! — отрезал Ривф и вместо вопроса Арвису пришлось проглотить ответ.

— Можно идти? — спросил он, торопясь поскорее выйти из комнаты и из нелепого положения.

— Иди! — рявкнул ксадонец. — Возьми лучшего коня... Моего коня. Он мне тут не понадобится. Торопись!

Арвис летел вниз по лестнице, потом уже летел на коне Главного Стража вперёд, в Дом эльфов. Да! Он едет в Дом Эльфов и это не простое путешествие. Он везёт туда важную весть — пакет от Главного Стража.

И это значит, он непременно туда попадёт!

И Арвис прижимал конверт к груди, будто лист с начертанными на нём словами был залогом тому, что он попадёт в страну Дивного Народа.

* * *

Говорят, верблюд — корабль пустыни. А лошадь — птица степи? Глупая сказка одного народа говорит, что Бог, не дав человеку крылья, даровал ему лошадь. А в каждой сказке, пусть даже глупой, есть доля правды. Лошадь нельзя запереть в манеже. Ей и её всаднику должно принадлежать пространство. Лошадь должна быть крыльями для человека. И потому Арвис теперь летел на крыльях, которые доселе принадлежали Главному Стражу. Он всё-таки был мальчишкой, хотя и не только мальчишкам свойственно упоение пространством. Ведь каждый мечтает летать хотя бы во сне.

Главный Страж, крепость, Сарсилл — всё отступило перед могучим влечением вперёд, перед желанием пить ветер и запах трав. Он слишком долго жил в крепости, за её стенами и теперь он выпорхнул из неё, как птица. Нет, никто его не запирал, но прошедшие месяцы он провёл, как ему по казалось «уткнувшись носом» то в лошадиный бок, то в дрова, то в серую стену. Теперь пространство бросилось перед ним во все стороны и он снова вспомнил, как оно огромно.

Но это длилось не так уж долго. Бег вырвавшегося в поле коня постепенно умерился, Арвис ощутил себя не на крыльях, а на сильном боевом коне, он пощупал конверт под одеждой и стал внимательнее вглядываться в дорогу. Она была пока знакомой, но странно безлюдной. Словно приближение пресловутого Сарсилла чувствовали заранее и все, кто мог, попрятались и разбежались. А день был пасмурным, словно накрытый одеялом из облаков.

Он ехал уже полдня. Несколько раз ему приходилось переводить лошадь на шаг с её безудержного аллюра. Смотреть по сторонам надо было внимательнее — местность пошла совсем незнакомая.

Сначала Арвис даже но обратил внимания, что у обочины кто-то сидит. Кажется, гном. Арвис не вглядывался. Ну сидит и пусть сидит. Арвис промчался мимо взметнув за собой пыль и скрылся за деревьями. Но дальше он должен был умерить прыть и свою, и коня. Дорога, по которой он ехал, вывела на очередной покос и растворилась в нём. За заливным лужком протекала речка. Маленькая, неспешная речушка с очень заболоченными берегами. Конь Арвиса насторожился, когда почва стала быстро засасывать его ноги. Он сделал несколько скачков вбок, потом назад. Арвис снова и снова посылал коня, пробовал найти путь в хлюпающем болоте. Но конь через несколько шагов увязал почти по-брюхо и в ужасе вырывался обратно на твёрдую землю.

Поездив вдоль берега, Арвис так и не нашёл брода: ни дороги, ни тропы. По-видимому, на тот берег никто не ездил. Тут Арвис вспомнил о гноме, что сидел у обочины и повернул коня.

Лошадь, одетая в чёрные чулки из болотной грязи, шла крупной рысью. Арвис поравнялся с гномом. Это был действительно гном. Он сидел прямо на земле и почему-то придерживал обеими руками свою ногу. Арвис поздоровался. Для приличия. Гном не ответил и насупился. Арвис не отставал.

— Не скажешь ли, где тут брод через речку? Я очень тороплюсь.

Гном мрачно посмотрел на него исподлобья и не менее мрачно ответил:

— Там, влево, миль шесть.

«Шесть миль? — в ужасе подумал Арвис. — Сколько же времени я потрачу на объезд?»

— А ближе ничего нет?

Гном не ответил и насупился ещё больше. Делать нечего, придётся ехать. Арвис тронул коня, но вновь остановился.

— А ты что тут сидишь?

— Ногу сломал, — зло прошипел гном сквозь зубы.

Арвис вернулся и подъехал ближе.

— Что же ты, шел-шёл и вдруг ногу сломал?

— Я с лошади упал, — нехотя процедил гном, глядя в сторону.

— А лошадь где?

— Убежала.

Арвис спрыгнул с коня, присел на корточки возле гнома.

— Где ты живёшь?

— Там! — махнул рукой гном в ту же стороны, куда только что посылал Арвиса. Потом пояснил: — Дальше, миль семь-восемь.

Арвис вздохнул. Ощущение долга, тяжелое и неотвратимое навалилось на его плечи. Он привязал лошадь, а сам удалился в заросли кустарника. Особыми познаниями во врачевании он не обладал, но знал, что сломанную кость нужно сложить ровно, а ногу вложить в лубки из коры и крепко связать, чтоб она не двигалась, Арвис сделал всё это, насколько у него хватило фантазии. Несмотря на все экзекуции гном молчал — ему нужно было оправдывать перед иноплеменником славу народа Казад, которые всегда считали себя выносливыми и мужественными. Наконец, Арвис взгромоздил гнома на коня и сел сам. Ехать можно было только шагом.

— Ты ведь торопишься? — язвительно спросил гном, когда немного пришёл в себя после варварских манипуляций Арвиса.

— Что поделаешь! — ответил тот.

Но ехать шагом восемь миль, а потом возвращаться обратно, значило терять несколько часов. Надо было попробовать ехать быстрее. Однако, после первого же толчка гном так побледнел и переменился в лице, что это уже не могла скрыть никакая выдержка народа Казад. Арвис придержал коня. Что же делать? Ну что делать?! Бросить гнома здесь? или тащить его таким зверским образом, когда перелом будет отвечать страшной болью на каждым лошадиный шаг? Арвис не нашёл ничего лучшего, как сказать:

— Держись мне за шею. — Гном послушно обхватил его.

— Я повезу тебя на руках.

Тут за всё время гном впервые улыбнулся.

— Ты же меня не удержишь!

— Сколько смогу — удержу.

Весовые категории у них и впрямь были разные. Арвис ростом хоть и выше гнома, но изящно сложен, а гном имел фигуру кубоподобную. Так они и ехали: когда Арвис приподнимал гнома на руки, лошадь срочно мчалась карьером (гному при этом оставалось только зубами скрипеть), а когда у Арвиса не хватало сил держать гнома он переводил лошадь на шаг. Во время одной из передышек Арвис спросил, можно ли будет нанять проводника в селении гномов, чтобы проехать дальше: рассказ Ривфа о дороге был слишком условен.

— Нет, — ответил гном, — никто из наших не пойдёт. Там, за рекой начинается Зачарованный лес. Туда наши никогда не ходят. Да и люди тоже. Потому и дороги плохие.

— Что же это за лес такой? — спросил Арвис.

— Да там... всякие гадости водятся, — недовольно пробурчал гном.

Арвис молчал. Он и лошадь переводили дух. Теперь, проехав с полмили Арвис начинал сожалеть о своём великодушии. Ехать так, с гномом на руках было тяжело и неудобно, да вдобавок, страшно медленно. Руки отваливались, спину уже начинало ломить от живой массы попутчика. Лошадь вся издёргалась, не совсем понимая, что от неё требовалось. Тропа вдоль берега реки была еле заметная. Одному продираться не просто, а тут ещё гном на руках, в буквальном смысле слова.

«Не нужно было гнома подбирать! Нужно было проехать мимо! Ведь у меня — приказ! — злился на себя Арвис, но понимал, что не мог он бросить гнома со сломанной ногой посреди дороги. — Был бы ещё хоть народ вокруг какой-нибудь, а то как назло — никого!» — оправдывался Арвис не то перед собой, не то перед воображаемым командиром крепости. И опять он тащил гнома дальше, понимая, что тем самым он всё дальше отдалялся от выполнения приказа. И опять лошадь вламывалась в путанные заросли, которые хрустели под её плечами и копытами. Окончательно устав и измотавшись, Арвис решил посадить гнома, у ближайшей развилки дорог, чтобы кто-нибудь другой, более сильный и более досужий довёл бы до конца брошенное дело Арвиса. Как назло места пошли ещё дичее. Тропа и без того не больно-то приветливая, теперь совсем укрылась зарослями ежевики. Деревья тянули друг другу ветви через тропу, стараясь совсем скрыть эту тоненькую ниточку, что бы не было её здесь вовсе, чтобы было здесь только их царство и никакие люди или гномы не смели сюда вторгаться. Они цеплялись за проезжающих и норовили разнести в клочья и одежду, и самих всадников. Скрытые листвой лужи брызгали грязью на брюхо коня и на сапоги всадников. Никаких наезженных дорог.

«Ну где я его брошу? — думал Арвис во время очередной передышки. — "Пусть другие помогают!" А вдруг эти "другие", что его найдут, будут орки? Они-то ему быстро помогут с этим светом распрощаться! А как же Ривф и крепость?..»

— Вот тут можно перейти, — прервал метания Арвиса гном. Действительно, берега речки поднимались выше, течение становилось чуть быстрее, топь исчезала. Арвис остановился в нерешительности. Оставить гнома здесь, а самому спешить через брод? Гном помалкивал. Вот сейчас опустить его на землю и всё? А потом он по ночам сниться будет: он сам или его обглоданные косточки? Кругом царила тишина. Даже речка текла почти бесшумно. Лишь из одного куста поднялась с хриплым карканьем чёрная птица.

«Нет, я так не могу! Нужно тогда было и вовсе не браться. А то получается: проволок полдороги и бросил. Нет, пусть я дурак, слюнтяй, пусть вообще не воин, но я так не могу...» — дальше мысли стройно не складывались, потому, что держать гнома на руках было тяжело, а надо было следить не только за тем, чтобы меньше двигалась его сломанная нога, но и за тем куда скачет лошадь.

Порой попадались тропинки, скорее всего — звериные, а порой и тропинок не было и Арвис продирался сквозь заросли, ориентируясь только на речку, что текла справа. Кусты осоки. Временами под копытами снова чавкало но таких больших болот больше не попадалось. Арвис устал донельзя. Руки... непонятно, как они еще не отказывались служить. Лицо было исцарапано и исхлёстано ветками. Гном молчал, даже когда по ноге доставалось. Арвис молчал тоже.

— Пусть тебе настоящие костоправы ногу переложат. Прощай! — Арвис развернулся и поскакал обратно. Он ссадил гнома у ближайшего двора их селения, а сам, измученный и усталый, думал только о том, сколько он потерял времени и сколько ему ещё предстоит потерять. Горячая лошадь Главного Стража крепости, избавившись от лишней тяжести, рвалась вперёд. Казалось, она не знает усталости. Но здравый смысл подсказывал Арвису: «Врёт». Лошадь тоже устала, а таких горячих лошадей загнать легче всего. Арвис придержал коня. Сердце усиленно стучало в груди: «Теряешь время! Теряешь время!»

— Ну и пусть! — вслух сказал Арвис. — Иначе я потеряю коня!

Он ещё больше разозлился на себя. Слез и трусцой побежал рядом с конём, чтобы тот быстрее отдохнул без всадника, а может быть, чтобы хоть как-то наказать себя за самоволие.

У переправы его догнал другой гном.

— Я — брат Лита, — коротко отрекомендовался он. — Лит просил проводить тебя и показать дорогу.

Выходит, того гнома звали Лит. Арвис даже не спросил его имени.

— Только я с тобой в лес не пойду и не думай!

Гном довёл до переправы, уже другой, на счастье получше той, что видел Арвис на полдороге. «Хоть в этом повезло», — попытался подбодрить себя мальчишка. Со своего берега гном показал дорогу дальше, а потом ушёл, с сомнением пожелав «доброго пути».

Пути... Доброго... Арвису было всё равно, какой это будет путь, только бы добраться и как можно скорее. Он так устал, что был не в состоянии ещё и пугаться. Лес «со всякими гадостями» ему показался обыкновенным. Под копытами не чавкало и этим он был лучше болота. Раза два Арвису померещился в кустах силуэт огромной птицы, но он только отмахнулся — ну их! Лошадь летела вперёд, по-видимому она знала дорогу. Надвигался вечер. Арвис хотел миновать лес до наступления темноты и, как ни странно, ему это удалось. Арвис не знал, но дорога пересекала лес в самом узком месте.

Уже смеркалось, когда он выехал на опушку. Далее простиралась голая равнина. Но Арвис не успел её осмотреть. Неизвестно откуда, словно из сгущающихся сумерек, перед Арвисом возникли четыре всадника.

— Остановись! — прозвучал приказ. — Брось оружие!

Арвис растерялся. Он стоял и не знал, что ему делать дальше.

— Брось оружие! — снова прозвучал тот же твёрдый голос.

Арвис и не собирался выхватывать короткий меч, которым его снабдили ещё в крепости в довесок к лошади Главного Стража. Он просто не успел бы его выхватить — так внезапно появились всадники. Но те, по-видимому хотели, чтобы Арвис вообще снял с пояса ножны с мечом и бросил их на землю. Арвис мялся в нерешительности стоя перед всадниками. В грудь ему смотрела стрела с тетивы лука ближайшего из них. «Собаки! — отчаянно подумал он. — Ведь пристрелят же!» Сопротивляться четырём воинам было бессмысленно. Удирать — поздно, да и куда? В жуткий ночной, лес со всякими гадостями?

— Ну? — в третий раз окликнул его воин. Арвису пришлось повиноваться. «Зря меня Ривф послал!» — мелькнуло у него в голове. Меч брякнул о камень. Всадники подъехали ближе. Тут у Арвиса вырвался вздох облегчения. Это были эльфы. И как он сразу не заметил?! Ведь их было прекрасно видно даже в сумерках. Но тут Арвис сообразил, что они-то свои, а он им — чужой. Наверное, есть какой-то условный сигнал, пароль, который Ривф не сообщил ему.

— Кто ты? — спросил тот же строгий воин.

— Арвис...

— Откуда?

— Из крепости Ривфа. Мне нужно к королю эльфов! — спешно добавил он, надеясь, что этим оправдается и объяснит всё. Но его заявление не произвело особого впечатления.

— Зачем?

— У меня к нему поручение.

— Какое?

— Мне нужно видеть его лично, — настаивал Арвис, помня, что Ривф велел передать конверт самому королю Лаулиссиану.

— Зачем? — упорно требовал ответа эльф.

— У меня письмо.

— От кого?

— От Главного Стража, — ответил Арвис, а в голове мелькнуло: «Может, я зря всё это говорю?»

— Передай мне! Я доставлю королю.

— Нет. Мне приказано лично отдать Лаулиссиану!

— Тебя не пропустят к королю. Ты останешься здесь. Отдай письмо мне!

Арвис был безоружен. Один мальчишка против четырёх воинов. Что делать, он не знал.

— Пропустите! — взмолился он. — Я ведь без оружия! Мне нужно срочно передать королю письмо!..

— Нет, тебе туда нельзя, — голос эльфа стал будто мягче. — Отдай письмо мне. Я передам! — И он протянул руку.

Арвис достал письмо и отдал ему. «Ну что я наделал! — сокрушался он про себя. — Нет, я никуда не гожусь! Сначала — с гномом связался, потом оружие бросил, а теперь и вовсе письмо отдал, которое Ривф приказал вручить лично королю Лаулиссиану!..»

Эльф взял письмо и скрылся в темноте. Трое оставшихся всадников велели Арвису ехать за ними. Меч его они подобрали. Эльфы уверенно ехали в ночи и среди них Арвис. Куда его везут — он не знал.

Привезли его в небольшой домик среди зарослей невысоких деревьев. Черёмухи что ли? Арвис не разобрал. Рядом с домиком, под навесом — коновязь и ясли с травой. Эльфы спешились и привязали лошадей. Конвоировать куда бы то ни было Арвиса никто не собирался, и он, и подумав, тоже слез с коня и привязал его рядом с лошадьми эльфов. Ослабил подпругу, подумал и вообще снял седло. «Если что — успею коня подседлать. Пусть отдыхает!»

Эльфы пошли в дом. Один из них повернулся и жестом показал идти внутрь. Ни связывать, ни запирать его никто не собирался. Расположились на отдых. Вновь Арвис, уже второй раз в жизни, видел эльфов, да ещё так близко! Он сидел в углу, украдкой рассматривал их прекрасные лица, слушал певучую, непонятную речь. Было тепло, тихо... Ужин...

Арвис не заметил, как задремал в своём углу.

* * *

Крепость Ривфа была очень старой и существовала тут задолго до появления самого Ривфа. Она охраняла юго-западные границы земли Лаулиссиана. Именно с этой стороны был у неё старинный противник — один из вассалов темного властелина — Сарсилл. Он не нравился Лаулиссиану, а Лаулиссиан не нравился ему. Открытому сражению мешала недостаточно накалённая обстановка, да ещё крепость, которую построили почти одновременно с Домом Короля. Сарсилл всегда мечтал ею овладеть. Если бы она была у него в руках — дорога к Дому Лау открыта. Почти. За ней оставались ещё чары леса и реки. Но даже без «почти» старая крепость никогда не была взята.

На время Сарсилл оставил свои происки. Ривф догадывался — он копит силы. Теперь, видимо, накопил и решил действовать наверняка. Ривф не хотел рисковать и послал к Лаулиссиану за подкреплением. Именно об этом была речь в письме, которое вез Арвис. Но ответ короля оказался неожиданным. Арвис вернулся в крепость с небольшим отрядом воинов, которых вёл великий перворождённый эльф — Гелерэйн. А сам Гелерэйн вёз приказ короля сдать крепость и немедленно уходить в Дом Лау. Отряд же был послан, чтобы прикрыть отступление воинов Ривфа.

Ривфа это взбесило, вывернуло, взорвало. Как?! Его крепость! Сдать без боя? О чём же думает король?!

— О тебе и твоих людях.

— Мы — воины!

— Это не значит, что нужно немедленно окончить жизнь самоубийством.

— Мы будем драться!

— Ты не представляешь каково войско Сарсилла. Твой гарнизон — как орех под его кованным каблуком. Одного усилия хватит, чтобы раздавить крепость. С вами или без вас — вот в чём разница.

— Я ждал помощи!..

— Лаулиссиан не может послать тебе всё войско и оголить Дом Лау.

— Хватило бы трёх сот воинов!

— Трёх сот не хватило бы! А ради того, чтобы отсрочить взятие крепости на полчаса не стоит убивать сотнями эльфов и людей.

— Но Сарсилл пойдёт дальше на Дом Лау.

— Сейчас не пойдёт.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю. Он ещё недостаточно силён, чтобы пройти чары леса и реки.

— Значит, мы будем ждать, пока он накопит силы?

— Мы вынуждены пока отступить, — спокойно повторил Гелерэйн. Нападки ксадонца не выводили его из равновесия. Но Ривф никак не мог проникнуться его чувством.

— Бежать недостойно воина!

— Воина достойно — слушаться приказов своего короля.

— Моя честь не позволяет мне отступить без боя.

— А если ты пошлёшь под орчьи стрелы вверенных тебе людей, твоя честь успокоится?

Ослушник не отступил. Взбудораженный гарнизон был на его стороне. Да что греха таить, часть воинов из отряда Гелерэйна тоже не одобряла приказа короля. Под утро бой всё-таки состоялся. Вернее осада, которая началась ещё затемно. «Доблесть не украшается безумством», — сказал Гелерэйн, который, тем не менее, остался с остальными в крепости Ривфа.

Орки Сарсилла были бесчисленны и бесконечны. Казалось, будто стены пограничной крепости подмывают чёрные волны отражать которые было всё равно что бить мечом по воде. Волны схлынывали, оставляя под стенами убитых, как вода оставляет пену и мусор, но потом снова накатывались и так до бесконечности.

К полудню тараном сломали ворота. Остатки гарнизона и отряд Гелерэйна отступили в цитадель. Но орки обложили её хворостом и подожгли. Оставалось только бежать по подземному ходу, чтобы не погибнуть в дыму.

Крепость была сдана, хотя и с боем. Погибло много эльфов и людей и хотя орков погибло гораздо больше, это утешало мало. За преслушание короля приходилось расплачиваться. Крепость всё равно сдана, а ведь люди могли уйти на лошадях, целыми и невредимыми. Теперь же приходилось отступать пешком, да ещё нести раненых. Путь предстоял длинный и утомительный. Для конного — день, а для пешего — не меньше двух. Погода тоже обернулась против них: и без того было сыро и пасмурно, а тут резко похолодало, пошёл дождь с ветром прямо в лицо. Оставалось надеяться, что у воевод Сарсилла тоже не будет желания тащиться под дождём и ветром в погоню за ними.

Гонимые собственной неправотой, поражением и смертью друзей, они шли к милости короля, который был ещё очень и очень далеко. Гелерэйн молчал. Он не упрекал Ривфа — «Теперь-то что?» Ривф тоже молчал и терзался. Он добился, чтобы всё было по его воле, а не по приказу короля и вот... Вот он готовился к ответу перед королём.

Арвис тоже тащился за всеми, но он не терзался и не готовился отвечать. Он только хотел поскорее дойти до дома, всё равно какого или хотя бы до привала.

— Встанем здесь! — распорядился Ривф, когда они подошли к заболоченной речке.

— Командир! Тут недалеко есть селение гномов. Может быть остановимся у них? — произнёс Арвис, понадеявшись, что дальше вопросов не последует.

— Гномы? Так они нас и пустят! — недовольно отозвался Ривф. Известно, особой любви между гномами и эльфами не было. Хотя и открытой вражды тоже. Гномы держались стойкого нейтралитета, жили своей жизнью и старались вовсе не замечать, что где-то там, за Очарованным лесом живет Высокий Народ.

— Однажды я помог гному из этого селения, — продолжил свою мысль Арвис. — Может быть его родичи отнесутся к нам более приветливо.

— Когда это ты успел?

— Несколько дней назад

— Тогда, когда ты ездил к эльфам?

Арвис кивнул, ожидая гнева командира, но его не последовало.

— Попробуем, — с сомнением буркнул тот и поднялся. Сначала они пошли вдвоём с Главным Стражем. Нашли Лита. Потом вернулись и привели остальных. Гномы предоставили кров, еду и даже нескольких лошадей для раненых, хотя далеко не все из этого селения были сим довольны. Но усталые воины были кое-как устроены и накормлены.

Арвис и Ривф ночевали в доме Лита. К удивлению своему и досаде Арвис узнал, что сломанную ногу Литу так никто и не перекладывал и теперь она срастается, как попало, то есть так, как её сложил Арвис. На вопрос: почему? — гном махнул рукой и произнёс в сердцах: «А ну их!»

Кого «их» он не пояснил.

* * *

Несколько месяцев прошло со времени поражения Ривфа.

Крепость сдана. Та крепость, которая не была взята ни разу. Если бы он послушался приказа короля, сейчас можно было бы во всём обвинять именно Лаулиссиана. Но теперь кроме себя самого обвинять некого. Король был прав. А Ривф не прав! И как его тут держат? Давно бы выгнали как ослушника как нерадивого командира.

Если бы Ривфа наказали, ему было бы легче. Но так — он нёс на своих плечах смерть всех погибших и не знал, куда ему деться с этим грузом. А ведь он мечтал многого добиться этой службой. Ему нужна была честь, а главное — его признание эльфами.

Но получил он только бесчестье!

Однако, он был слишком горд, чтобы принять милость эльфов. Он не мог смириться с теперешним положением. Кто он теперь: Главный Страж без крепости? Командир без войска? Но он был не только горд, он был ещё и дерзок. И он снова и снова обращался к королю. Нет, не с раскаянием и не за прощением, а затем, чтобы иметь возможность снова драться и иметь хотя бы шанс победить.

Но Лаулиссиан был непреклонен и спокоен. Натиск ксадонского нрава не колебал его.

— Нет, мы не будем отбивать эту крепость, Ривф. Я давно знал, что она обречена, — говорил ему король Лаулиссиан, который несмотря ни на что ни разу не упрекнул бывшего командира. — Взятие её Сарсиллом было неизбежно. Да, мы можем отбить крепость, бросив туда абсолютно всё войско. Но эта крепость не стоит того.

— Значит, моя служба была напрасной? — с вызовом произнёс Ривф. Чего он требовал: утешения себе или признания того, что с ним несправедливо обошлись?

— Нет, Ривф, не думай так. Тебе очень долго удавалось держать эту крепость. Будь на твоём месте кто-нибудь другой, быть может, крепость была бы сдана куда быстрее.

— Но она всё равно сдана!

— Военное счастье переменчиво. Быть может, со временем, крепость вновь вернётся к нам, — уклончиво ответил Лаулиссиан.

— Ну дай хотя бы небольшой отряд...

— Небольшим отрядом ты ничего не сделаешь, это во-первых. А во-вторых, я уже сказал, что не намерен платить за эту крепость кровью эльфов и людей.

— Как знать, король, быть может за то, что крепость теперь в руках у Сарсилла тебе придётся заплатить впоследствии куда дороже!

Чтобы выдержать ксадонский нрав надо было обладать терпением Лаулиссиана.

— Ривф! Ты рассуждаешь, как мальчишка, у которого отобрали любимую игрушку. Ты хочешь всеми силами вернуть крепость себе. Пойми, у Сарсилла тут только часть войск. Притом не самая большая и не самая лучшая часть. Его силы гораздо больше, чем ты думаешь. Я не могу положить всех воинов за то, чтобы вернуть тебе любимую крепость, обезоружив при этом Дом Лау. Может быть Сарсилл только того и ждёт.

Ривф замолчал. Но молчал недолго.

— На твоей реке — чары. А с севера Дом Лау закрывают неприступные горы.

— Чары эльфов не всесильны. Они могут сдержать отдельные шайки орков но если двинется всё войско Сарсилла, река их не остановит.

— Неужели другие эльфийские владыки не придут к тебе на помощь?

— Я не верховный король. А потом, у каждого эльфийского владыки есть свой Сарсилл, — Лаулиссиан грустно улыбнулся. — Конечно, ко мне придут на помощь, когда будет крайняя нужда

— Значит, сейчас не крайняя?

— Значит, так.

— А ты не боишься опоздать, король?

— А ты не боишься со мной так разговаривать, ксадонец?

— Прости... — Ривф встал, склонил голову. — Позволь ещё один вопрос, король.

— Говори.

— Неужели остаётся только ждать? Неужели нет никакой возможности противостоять Сарсиллу?

Лаулиссиан вздохнул.

— Пока нет. Пока мы можем только ждать. Быть может, что-нибудь изменится в нашу пользу, — Лаулиссиан снова невесело улыбнулся. — Или ты предлагаешь мне вызвать Сарсилла на поединок? Это бы решило все проблемы!

Ривф молчал.

— Если бы, конечно, поединок окончился моей победой, — добавил король мрачно.

Ривф тогда ничего не сказал королю, но эта мысль запала ему в сердце, укоренилась и дала свои ростки. Пять дней он вынашивал её и лелеял, а на восходе следующего дня она дала свои плоды. Проснувшись и едва увидев свет, Ривф понял, что он идёт на поединок с Сарсиллом.

Он ничего не докладывал и не объяснял ни себе, ни кому-либо другому. Он просто знал, что это так. Он знал, что этот рассвет есть начало его пути к поединку.

Кто-то мог бы сказать, что Ривф тщеславен до безумия, что он рвётся вперёд, сам не зная для чего. Нет, Ривф прекрасно знал. Было на свете одно существо, которое давным-давно лишило дикого ксадонца покоя.

Она была воспитанницей Лаулиссиана. Ее род восходил к королям. Она была прекрасна и по странному совпадению ни с кем до сих пор не обручена. Ривф увидел её впервые восемь лет назад, ещё совсем юной. Она тогда была такой тонкой и хрупкой, что казалась прозрачной. Но и тогда под лепестками ее век Ривфу виделся огонь, сродный пламени его горящего сердца. За прошедшие восемь лет, насколько знал Ривф, вопрос о её замужестве в Доме Лау не поднимался ни разу. Она будто дразнила и подавала эту безнадежную надежду Ривфу.

Её звали Нерэль.

Он был горд и не хотел, чтобы кто-нибудь знал о его чувствах. Но его огненный нрав то и дело прорывался сквозь ледяную замкнутость. А эльфы и без того слишком прозорливы.

Ривф не мог с этим смириться. Безнадёжные воздыхания не для него! Раз он не может её разлюбить, значит, он должен её добиться! И тогда он вызвался служить Дому Лау. Как равный и как первый среди тех людей, что были в Доме Лау на службе. Он никогда не принадлежал к родам Высоких Домов и то, что другие имели по праву рождения, он должен был доказать своими руками, головой, сердцем.

На своей родине он был знатен, но здесь он молчал об этом, ибо тут это было — ничто. Ксадонцы — презираемы многими, как и презирающие многих. Они — не друзья эльфов. Но Ривф должен был доказать, что он особенный. И доказывать это нужно было много раз, до тех пор, пока ему не поверили. Его далёкая страна и его знатный ксадонский род не возвысит его до Нерэль. Значит, это должны сделать эльфы. Они могут.

И они сделают это, видя его службу, его честь и отвагу!

А Нерэль всё ещё ни с кем не обручена. Будто чего-то ждёт. Или кого-то... Его.

И он сумел превзойти всех, кто был на службе Дома Лay. Он стал Главным Стражем пограничной крепости и держал западную округу в своих руках, под сенью своей крепости и своих трудов. Но вот... В один день он лишился всего, чего он так долго добивался: славы, признания, своего положения — всё исчезло, как льдинка в тёплых ладонях, чем крепче её сжимаешь и пытаешься удержать, тем быстрее она тает. Прожитые годы за плечами — ничто.

Он был повержен всеми и со всех сторон.

Но поединок! Единственная возможность опять подняться. Подняться не только до Нерэль, но и до себя самого, до того, кем он хотел быть.

Однако, говорят, Сарсилла победить невозможно. Он не только тёмный воин, а ещё и колдун. Но невозможное у Ривфа получалось! Порой. Хотя и не всегда.

* * *

С того рассвета он стал молчалив и опять замкнулся в себе. Лаулиссиан видел, что Ривф что-то замышляет и может быть, догадывался — что. Но ничего ему не говорил.

Наконец, ещё через несколько дней, приведя в порядок оружие и снаряжение, Ривф просил у короля позволения отлучиться на несколько дней, сам не знает точно насколько. Он стоял перед королём закрытый упрямым молчанием, как щитом и смотрел в пол не желая даже поднять глаз, чтобы эльф ничего не взялся читать в них. Казалось, если сейчас его приковать цепью, он порвёт цепь. Если его запереть в темнице — он проломит стену и уйдёт. Уйдёт всё равно.

Король отпустил.

* * *

Однако, с самого начала всё пошло не совсем так, как рассчитывал Ривф. Как только он перебрался через реку, за ним увязался Арвис.

— Я иду один! — отрезал Ривф.

— А я иду следом, — неумело пошутил мальчишка.

Ривф решил «не обращать внимания». Но Арвис не отставал.

— Тебя король не отпускал, — буркнул ксадонец.

— А я ему не присягал, — нашелся Арвис. — Я тебе служу.

— Вот я и приказываю тебе остаться! — рявкнул Ривф на ходу.

— Да брось ты! — беспечно отозвался Арвис, не отставая от него.

Ривф молчал. Они дошли до конюшни. Ксадонец игнорируя Арвиса пошёл седлать себе коня.

— Еду брать? — спросил Арвис.

— На одного человека, — бросил Ривф.

— А ты что, поститься будешь? — с притворным удивлением вопросил Арвис.

— Это ты будешь поститься, если вздумаешь ехать за мной!

— Вот ещё! — возмутился Арвис. — Значит берём на двоих!

Вся эта комедия уже надоела Ривфу. Он развернулся к Арвису и тряхнул его за плечо.

— Слушай, сопляк! Куда ты лезешь?! Иди отсюда и больше не суй свой нос куда не просят!

Но Арвис только опустил голову и печально спросил:

— Куда же я пойду?..

— Здесь оставайся!!

— Ну кому я здесь нужен?.. — сказал Арвис так грустно, что Ривф перестал рычать.

— Ты же сам рвался в Дом Эльфов. Теперь ты получил то, что хотел. Оставайся и живи здесь. Тебя никто не гонит.

— Нет, Ривф, ты не понимаешь. Дело не в том, что меня никто не гонит, на меня тут просто никто не обращает внимания. Я здесь ненужен. Я просто, как довесок. Чтобы жить в Доме Эльфов мало, чтоб никто не выгонял. Нужно заслужить право здесь остаться. Мне это необходимо. Возьми меня с собой!

У каждого свои проблемы. У маленького воина маленькие проблемы, у большого — большие.

— Ты не понимаешь, чего ты просишь, — ответил Ривф. — Разве ты знаешь, куда я иду?

— Нет, но я знаю, что там, куда вы идёшь, тебя ждёт серьёзное дело.

Ривф нахмурился.

— Кто тебе сказал об этом?

— Твои глаза.

— Может быть, я не вернусь.

Арвис молчал.

— Я не так сказал, — продолжал Ривф. — У меня очень мало надежды вернуться.

— Но ведь всё-таки есть...

Ривф ничего не ответил, он перебирал ремни уздечки. Арвис и раздражал и умилял его одновременно. От него хотелось отвязаться! Но может быть, это лучше — если в горах Сарсилла Ривф окажется не один и останется хотя бы свидетель...

— А вдруг я тебе чем-нибудь помогу?

Ксадонец свысока посмотрел на мальчишку.

— Поможешь? Да ты скорее помешаешь!

— Но ведь должен же кто-то чистить тебе коня и перевязывать тебе раны после боя! — И Арвис так улыбнулся, что нельзя было не улыбнуться в ответ.

— Ладно уж, поехали. Только смотри: послушание — железное!

— Конечно! — звонко крикнул Арвис и убежал за припасами в дорогу.

* * *

Тяжёлые боевые сёдла на двух лошадях. Еще одна лошадь — запасная. Она везёт еду и часть оружия. Если Ривфа никто не взялся останавливать, то Арвиса — тем более. На мальчишку действительно мало кто обращал внимания. А у него впереди было новое приключение. Только приключение, а опасность — это как специи в блюде, придают аромат и остроту. О смерти юность не думает. Она её попросту не знает. Если и видит глазами, то только чужую, никак неприемлемую к себе.

Ривф с Арвисом миновали пустошь и углубились в лес. Ривф молчал, Арвис — мечтал. Во время первой остановки Ривф стал вглядываться в тяжёлый полумрак старого леса.

— За нами кто-то едет, — сказал он.

— Я ничего не слышу, — отозвался Арвис.

— Я тоже ничего не слышу. Я чувствую. И мне бы очень хотелось, чтобы мои предчувствия не оправдались, — добавил Ривф.

Но предчувствия оправдались. За ними следовала Нерэль. Не следующей стоянке она догнала их. Опять всё получалось не так, как бы хотелось Ривфу. Эльфам он не сказал ничего. И менее всего хотел, чтобы Нерэль об этом узнала. Если он вернётся — это и так станет всем известно. А если нет — его не беспокоит, узнают о его поединке кто-нибудь или нет.

Но Нерэль! Он очень её любил. Но очень не хотел сейчас видеть!

А Нерэль не спрашивала позволения. Она вошла в их маленький лагерь и сразу обратилась к Ривфу. Арвис из деликатности ушёл поближе к пасущимся лошадям. Там ему и пришлось оставаться всю ночь, поминутно задрёмывая между тревожно всхрапывающих коней. Ривф и Нерэль говорили до рассвета. Под утро Ривф был ещё более мрачен, а Нерэль абсолютно спокойна. Ксадонец подозвал Арвиса.

— Проводишь Нерэль до крепости Ланда. Это полдня пути на север.

Но Нерэль, храня невозмутимость, сидела у корней огромного вяза. По тому, как она смотрела на Ривфа, Арвис понял, что это вопрос далеко ещё не решённый, и седлать лошадей не торопился.

— Ривф! Ты доблестный воин, никто не сомневается в этом. Но ты недооцениваешь своего противника, — произнесла прекрасная дева.

— Нерэль, мне бы хотелось, чтобы об этом пока никто не знал.

Нерэль замолчала. Зато воскликнул Арвис:

— Ты что, хочешь драться один на один с Сарсиллом?

Ривф резко повернулся в его сторону.

— С чего ты взял, что я иду на Сарсилла?! — закричал ксадонец.

— А разве нет? — удивился Арвис. — Мы ведь идём в сторону его замка.

— Ты что, подслушивал?!

— Да за кого ты меня принимаешь? Я сидел возле коней всю ночь!

— Тогда откуда ты знаешь про его замок?

— Кто же в этого не знает? Ты меня совсем за дурочка считаешь? Я целых два месяца среди разбойников болтался.

— Ладно, — сдался Ривф. — Я действительно иду на Сарсилла. Но только молчи об этом. А Нерэль всё-таки отправится в Ланду.

Нерэль не произнесла ни слова. Арвис седлал лошадей и украдкой посматривал на неё. Высокая, статная, красивая. Тёмные глаза под тонкими бровями упрямы. Неужели она любит Ривфа? Иначе, зачем же пришла сюда? Понятно, почему он дорожит ею и боится потерять.

А она боится потерять Ривфа.

Ривф приказал сопровождать её в Ланду. Легко сказать! А если она вздумает повернуть обратно с полдороги? Сможет ли он, Арвис, её удержать. Если она не слушает Ривфа, послушает ли его, мальчишку?..

Шорох за спиной.

Арвис выхватил кинжал, сиганул за лошадь и выглянул из-за её плеча. Он увидел силуэт всадника. Невысокого, коренастого, очень уверенного в себе. Не будем описывать поэтапно все чувства Арвиса, они и так за последнее время были достаточно контрастными.

Невысоким всадником оказался Лит. Он чинно шествовал на коренастой круглой лошадке, озирая окрестности. Завидев лагерёк Ривфа он прямиком направился к нему. Лит был гномом серьёзным, деловым и основательным. Хотя соплеменники считали его легкомысленным и даже непутёвым. Он отозвал Ривфа в сторону и сразу завёл деловой разговор.

— Друг! Я хочу просить тебя об одном одолжении.

— Что, прямо сейчас?

Только долг перед гостеприимными соплеменниками Лита удержал ксадонца от грубого ответа. Но притворяться, что он рад, встрече было уже сверх сил.

— Конечно, сейчас! Потому, что я прощу тебя позволить мне ехать вместе с тобой.

— Куда?

— Туда, куда ты держишь путь! — ответил гном с некоторой долей высокопарности.

— Ты что, с ума сошёл? Ты знаешь, куда я еду?

— Конечно. Я, как только узнал, что ты на Сарсилла идёшь, сразу решил пойти вместе.

— Что-о-о?! — Зарычал Ривф. Гном недоуменно заставился на него: «А что я такого сказал?»

— С чего ты взял, что я иду на Сарсилла?

— Как — с чего? Гномы сказали, — ответил Лит.

— Гномы?!!

— А что, разве это тайна? — непосредственно поинтересовался Лит,

— Да!!! — гаркнул Ривф. — И объясни мне немедленно, откуда твои гномы прознали об этом.

— Ниоткуда, — оправдывался Лит. — Это и так понятно. Мне даже брат сказал, когда увидел тебя после отступления, что вся твоя решимость вызвать Сарсилла написана у тебя на лбу. Вот я и подумал...

Ривф стиснул зубы от досады. Его тайна оказалась тайной лишь для него самого. Интересно, а сам Сарсилл ещё не прочёл надписей на ривфовском лбу?

Ксадонец ничего не ответил Литу. Пыша гневом он сворачивал лагерь. Лит счёл его молчание знаком согласия и стал неторопливо ему помогать.

Дальнейший путь они продолжали втроём, потому, что Нерэль, вопреки её воли, оставили в Ланде. Ривф не доверил её Арвису и проводил сам. Потом они стороной миновали бывшую крепость Ривфа и пошли дальше, несколько дней пути привели их к границе горной страны.

«И как это ничего больше не произошло, даже удивительно!» — проворчал Ривф и, чуть помолчав, ступил на тропу предгорий. Ривф был очень мрачен. Как те скалы, что ждали впереди.

Своеобразный человек. Пламенный и ледяной, безудержный, но неколебимый. Сейчас его чувства сложились, как крылья, чтобы потом, в самый неожиданный момент, распахнуться во всю ширь.

Человеческий век короток. Ривф — ксадонец. Он просил у эльфов благословения уйти. Только на это — уйти и самому распорядиться своей жизнью так, как сейчас считает нужным. О ничего не объяснил эльфам.

Теперь он злился на себя за это. Ривф знал: такие дела не делаются по своеволию, из-за упрямства. Но тогда он не мог найти в себе силы и слова чтобы убедить эльфов. Совсем недавно он поступил так, как счёл нужным и — потерял крепость.

А теперь? Как объяснить им, прозорливым и невозмутимым, что такое для человека — последняя надежда? Это не блажь и не упрямство. Он потерял так много: теперь крепость, а еще раньше — свою родину, ибо не может вернуться — там его ждёт смерть. Свою любовь, которую теперь он оставил в Ланде. Нужно вернуть то, что утеряно, иначе он будет не Ривфом, а только частью самого себя. Нужно вернуть себе себя или... перестать существовать вовсе.

А эльфы — они либо сами поймут, либо, если не поймут, то и объяснять бесполезно. И лучше поступить так, как считаешь нужным. Тогда в случае неудачи можно винить только себя, а не кого-то, кто не смог понять.

Гном и Арвис молчали, а Ривф ехал впереди, погружённый в свои мысли. Он не сразу заметил, что ветер переменился стал злобным и холодным.

Сквозняк становился всё сильнее. Наконец даже Ривф раскаялся что они зашли так далеко в горы. Надо было переждать непогоду внизу. Однако, возвращаться он счёл глупым и дурным, а потому решил идти вперёд и подыскать в горах подходящее укрытие. Судя по всему, надвигалась буря.

Она рухнула на них меньше чем через полчаса. Скалы кругом были, как рот беззубой старухи. Удержаться на них под порывами ветра стоило большого труда, а буря не оставляла времени на раздумывание и поиски подходящего пристанища. Она валила с ног, прижимала к камням. Лошади сбились в кучу, каждая из них норовила залезть в середину, и никуда не хотели идти. Хлёсткий дождь уже вымочил всё, что можно было вымочить и теперь просто лупил по лошадиным крупам, которые они старательно ему подставляли. Хотелось забраться в какую угодно нору, но норы не было. Оставалось только вжимать голову в плечи и липнуть к лошадям посреди грохочущего пространства, когда кажется, что следующая молния должна ударить непременно в тебя.

Ничто превратилось в нечто и оно, гигантское и могучее, разорвалось над головами почти одновременно с неестественно-яркой вспышкой. Лошади нажали друг не друга: «Бежать?.. Нет, жаться друг к другу дальше!» И только конёк Лита взвился из его рук. Лит полетел вверх ногами, а конь, пуганувшись ещё больше, ломанулся в сторону. Его испуганное ржание быстро растаяло в шуме грозы.

«Нет, на голой скале стоять нельзя, — думал Ривф, — Так можно растерять всех лошадей». Но пробираться сквозь бурю наугад, не зная, что за следующим шагом: пропасть или глухая стена — был бы тоже безумством.

— Смотри! Вон огонь!

Это Арвис тянул Ривфа за рукав и кричал ему в самое ухо, захлёбываясь дождём. Ривф не видел ничего.

— Вон! Вон! — настойчиво показывал куда-то мальчишка. Бегущие по лицу струи дождя застилали глаза и мешали смотреть. Ривф отёр лоб и глаза ладонью и стал вглядываться в массу бури из-под руки. Действительно, ему почудилось, что он видит красноватый отблеск, как от костра где-то в скалах. Не вдруг это только мерещилось среди бушующей тьмы.

— Пойдём туда! — не унимался Арвис.

— Как туда дойти?! — кричал в ответ Ривф.

— Вон тропа! — опять показывал Арвис в грозовую мглу гор. — Или ручей...

Даже если это было раньше тропой, теперь это точно был ручей. Арвис шёл впереди — он лучше всё видел. Хромой гном почти сразу поскользнулся в потоке и его еле успели подхватить.

— Сядь на лошадь! — заорал ему Ривф в самое ухо, или это был затылок, Ривф не разобрал. Не дожидаясь, пока гном сообразит или расслышит, он стал пихать его на мокрую лошадь.

— Я сам её поведу! — прокричал ксадонец на этот раз куда-то в плечо Литу, так как тот уже карабкался по скользкой каше седла.

Ривф тащил за собой, двух лошадей — вьючную и свою, на которой теперь сидел гном. Арвис еле справлялся с одной. Немудрено — лошади ничего не видя в потоке под ногами, то и дело оступались и толкали своих двуногих поводырей грудью, рискуя подмять их под себя. Оставалось только уповать на милость свыше. Одно было хорошо — по мере спуска ветер становился невсесилен. Постепенно, он почти утих и только неудержимая лавина дождя всё рушилась и рушилась с неба.

Теперь стало лучше видно красное светящееся пятно во мгле. Нет, это был не глаз дракона. Это — пещера. Ривф догнал Арвиса и схватил его за плечо.

— Подожди. Нужно разобраться кто там.

— Лучше я посмотрю, — возразил Арвис. Разговаривать не крича во всё горло стало вполне реально.

— Что?! Стоять! — гаркнул Ривф так, что, в принципе, это могло бы быть обидным.

— Нет, — сказал Арвис тихо-тихо, так, что за шумом дождя Ривф еле его расслышал. — Пойду я, а тебе нужно беречь свою жизнь для битвы с Сарсиллом.

Он бросил Ривфу в руки повод третьей лошади — своей — и во мгновение ока пропрыгал по камням те несколько метров, что отделяли их от пещеры — непонятной и настораживающей.

Мальчишеское «самопожертвование» возмутило Ривфа. Однако руки его были связаны поводьями трёх лошадей и он не мог бросить их и ринуться вдогонку за Арвисом. Тот был уже вне досягаемости, а кричать Ривф опасался: мало ли кого выкричишь из этой пещеры.

Тонкая фигурка Арвиса распласталась по мокрым камням. Он подбирался всё ближе, пытаясь заглянуть в зев пещеры. Он полз медленно и осторожно, стараясь оставаться в тени. Последнее было не сложно: кругом царила темень.

Ррраз! — Огромная лапа метнулась из-за поворота пещеры, сцапала Арвиса за ворот и молниеносно зашвырнула его внутрь. Ривф глазам своим не поверил, но камни у мерцающей красной дыры были пусты и даже следов его юного оруженосца нигде не было.

Ривф не медлил. Он снял с седла гнома, стреножил лошадей, ещё и привязал их к тощему кусту, что торчал сбоку, и оставил Лита их успокаивать — удержать он их всё равно не смог бы. Сам сбросил мокрый плащ, перевесил поудобнее меч и кинжал и пошёл вперёд. Он стал подбираться ко входу с другого края, хотя, кто знает, может, как раз с другого края его теперь и ждали?..

Дождь совсем умирился, Ривф перестал его замечать. «Может лучше ворваться сразу, с мечом и кинжалом?» — но не успел Ривф выбрать тактику, как на него гаркнул некто из пещеры:

— Ну что стоишь? Заходи!

И Ривф ринулся туда. А вовсе не удрал, как законно было бы предположить. Ривфа доконало всё на свете, взбесили все предшествующие неудачи и теперь он хотел видеть ЕГО. Того, кто смеет врываться в его жизнь и мешать ему!

Это был тролль. «Кто же может быть иной, судя по его силе!» — оценил Ривф. Тролль сидел справа от очага, развалившись среди валунов, как на диване, а слева сидел Арвис, бледный, скукожившийся над какой-то грубой глиняной миской, что лежала у него на коленях. Судя по всему, он был цел, хотя и сильно напуган.

Тролль — гадость и мерзость тёмного мира, облечённая в силу и мощь. Он не пошевелился на вошедшего Ривфа, который сверкал клинками и глазами и каплями дождя, свисающими с волос и одежды. Тролль только сделал медленный приглашающий жест.

— Заходи.

Нутро пещеры было маленьким, как келья отшельника. Больше здесь не было никого. На всё хватило одного взгляда: очаг — Арвис — тролль. Сможет ли Ривф справиться с одним троллем? Ривф почему-то решил, что сможет и успокоился. Но тролль даже взгляда с ним не скрестил, не то что оружия. Едва посмотрев на ксадонца, тут же отвёл глаза. Не хотел играть в гляделки, словно не хотел пугать. Или сам чего-то боялся.

* * *

Внимательный к себе и окружающим человек может и иногда столкнуться с таким явлением: услышал о каком-то человеке, который по тому, что рассказывают о нём должен быть интересен, полезен и нужен вот как раз именно тебе. И потому именно с ним непременно нужно завязать знакомство.

И что же? Добился ты всеми правдами и неправдами этой встречи. Увидел, что действительно, этот человек обладает всеми качествами, о которых говорили тебе, но... С первых же минут знакомства душа твоя отвернулась от него и в тот же миг стали неинтересны все его достоинства и таланты.

Бывает, по счастью и другое. Встречается тебе человек, казалось бы совершенно чуждый, иного окружения и даже мира, с которым ты едва перебросился несколькими фразами или попал по случайности в его дом и ты понимаешь, что это — друг. Что ты попал в свой дом...

Было бы, конечно, преувеличением сказать, что Ривф испытал подобные чувства. Хотя этот контрастный человек сочетал в себе вместе и редкое внимание и, порой, абсолютную невнимательность. Вернее сказать, он был через чур увлекающимся человеком. Когда он увлекался самим наблюдением, он не пропускал ни единую мельчайшую подробность. Но когда другая идея завладевала его вниманием, к остальному он становился равнодушен и даже рассеян.

Сейчас всё внимание его было устремлено на тролля. Нет, Ривф ни в коем случае не решил, что попал в пещеру к другу. Но как-то никак не мог ощутить себя здесь, как в жилище врага. Однако, несмотря ни на какие предчувствия и впечатления, Ривф воззвал к своей бдительности. Меча он не убрал. Он отступил на шаг и потребовал:

— Отпусти Арвиса!

В момент произнесения этих слов Ривф сообразил, что великан не знает, кто такой Арвис. Но тот догадался.

— Да я и не держу его. Только здесь лучше, чем под дождём. Много вас ещё там?

Голос его был тяжёлый и такой утробный, что с непривычки трудно было разобрать слова.

— Нет! Пусть он выйдет! — скомандовал Ривф. — Я буду драться с тобой!

— Мы не будем драться, — сказал тролль то ли мрачно, то ли задумчиво — по утробному басу его трудно было это разобрать, а на его лице было столько же эмоций, сколько их может быть на куске гранита.

— Мы не будем драться с тобой, лучше пойдём драться с Сарсиллом.

«Что? Опять?!! Только этого ещё не хватало!!!» — ксадонец прогневался до того, что и впрямь имел намерение кинуться на гранитное создание.

— Ну так что? Идём? — Тролль повернул к нему гранитную голову.

Их описывают всегда эталоном безобразия. Но этого нельзя было так отрекомендовать. Хотя никакого намёка на красоту, естественно, не было. Он был — как кусок скалы. Черты его лица — как выступы или щели в граните. Чёрная трещина — рот. А в провалах глазниц, за гранитными веками — чёрные глаза с красноватым блеском. Хотя может быть это просто отсвет костра?..

И ещё он был невозмутим. Ничем. Как кусок гранита. «Может быть это и не тролль вовсе?» — мелькнуло в голове у Ривфа. Тролль всё время отворачивался. То ли не хотел пугать, то ли показывал своё презрение.

— Ты не боишься, что я снесу тебе голову? — это возгласил Ривф. Презрительность тролля задела его.

— Не хочу тебя обижать, но тебе это не под силу, — ответил тролль.

— Ты принимаешь меня за ребёнка, но я — витязь!

— Ты — витязь, — повторил тролль угрюмым басом. — Но у тебя нет оружия.

— Со мною мой меч!

— Он годиться только на то, чтобы гонять орков, не более.

— Это оскорбление! — воскликнул Ривф.

— Это правда, — бухнул тролль.

— Я вызываю тебя! — Ривф увлёкся, он хотел, чтобы эта гранитная тварь признала его силу, его оружие, прониклась уважением к нему.

— Это только для того, чтобы доказать, что ты не прав, — протрубил на низких нотах тролль и поднялся. Он был и впрямь гигант: на две головы выше Ривфа. Хотя, говорят, что тролли бывают ещё больше.

— Я даже не буду брать меч, — тролль кивнул на нечто, по форме и отделке напоминающее больше обломок зуба гигантской бороны каких-то сверх великанов. Это был ужасно грубый и ужасно тяжёлый двуручник, который притаился тут, за валунами.

Ривф воспламенился, но почти сразу и потух: тролль подставил ладонь и схватил меч Ривфа за остриё. Раздался характерный звук и кончик меча остался у него в ладонях, как кусочек печенья, отломанный без особого усилия.

— Ты!.. Что ты наделал?! — вскричал ксадонец.

— Вот видишь, — трещина рта тролля немного растянула его гранитную физиономию — это должно быть было подобие улыбки. — Этот меч не годиться даже для того, чтобы драться со мной. А ведь я — гораздо слабее Сарсилла.

— Что ты наделал... — Ривф не слушал его, а только с болью созерцал свой клинок, который постигла такая бесславная гибель.

— Не плачь, витязь, я добуду тебе настоящий меч.

— Ты — негодяй! Ты — заодно с Сарсиллом! Ты — обманщик и подлец! Нечистая тварь! Мерзость тьмы!

Все эти эпитеты Ривф выпалил так, что обладай они материальным весом, тролль был бы весь в синяках. Особенно достало Ривфа это троллиное «не плачь». Тут уж, действительно, впору плакать — меча-то нет!

Хозяин дождался, когда гость замолчал, и предложил:

— Я знаю место, где таятся настоящие мечи. Такие, с которыми можно идти на Сарсилла.

— Ага, такие, как у тебя! — перебил его Ривф.

— Нет. Настоящие. Такие, к каким я не могу прикоснуться рукой.

Ривф молчал.

— Позови своих друзей. Отдохните и обогрейтесь. Завтра я поведу вас к тайнику.

Ривф полоснул его своими чёрными глазами.

— А если я тебе не поверю?

— А у тебя есть другой выход? Можешь продолжать свой путь с обломком. А захочешь — возьми мой. Вдвоём вы его может и поднимете.

Издевательство тролля на этот раз пролетело мимо ушей Ривфа.

— Откуда ты узнал, куда я иду?

— Это — горы мрака Сарсилла. И здесь только одна дорога. Вряд ли ты идёшь наниматься к нему на службу.

Они разместились в малогабаритной пещере все. Лошадей, правда пришлось убрать под скалу, что нависала карнизом неподалёку. Гном, Ривф и Арвис сжались по одну сторону очага, а гранитный хозяин — по другую. Костёр догорел. Нагретые камни ещё держали тепло. С развешенных плащей капало, потники сёдел разбухли от воды. Было ясно, что всё это не успеет просохнуть до утра, но уморившиеся путники спали забыв сырость и страх. Вернее, спали гном и Арвис, а Ривф ещё долго разглядывал грудоподобную фигуру хозяина пещеры, что легла по другую сторону очага и никак не мог решить, кто же он такой и что ему нужно.

Утро было коротким, как и прощание. Тролль вновь напомнил о своём непривлекательном, точнее сказать, жутковатом виде теперь уже в дневном свете. Пожалуй, в свете костра он выглядел даже симпатичнее.

Не сразу, но Ривф опомнился: солнечный свет! Но гранитное создание его не боялось. Может это и впрямь не тролль?

— До пещеры идти два дня, — сказал не боящийся солнца. — Но идти нужно пешком, там нет конной тропы.

— Мы не можем! — встрял вдруг осмелевший Ариис. — У Лита болит нога.

Лит скривил морду и отвернулся. Он почувствовал себя обузой.

— Ничего у меня не болит! — буркнул он себе под нос.

— Тогда дойдёте до Щербатого перевала на конях. Будет крюк в полдня, но проехать можно. Там я буду вас ждать. Но дальше всё равно пешком.

Тролль произносил эти слова куда-то в пространство перед собой, не обращаясь ни к кому конкретно.

«Что же всё-таки ему надо?» — в очередной раз подумал Ривф.

— А если я тебе не поверю? — сказал ксадонец.

— Пойдёшь один.

И всё. Так просто и никаких убеждений: хочешь — иди, хочешь — нет.

— Я буду ждать на Щербатом перевале, — повторил тролль и удалился в свою келью.

— Стой! — окликнул его Ривф. — Скажи, кто ты такой?

— Сивисмар, — был ответ.

Теперь, когда они остались одни, всё произошедшее ночью показалось Ривфу бредом. Ну если не бредом, то нелепицей, чушью. Ночёвка у какого-то сумасбродного тролля, обещанная им помощь, клад... Кто в здравом уме поверит в это? Если бы всё оказалось сном, Ривф не удивился бы. Но сломанный клинок был явью. Это напрочь испортило настроение командиру маленького отряда. Мифическая помощь — за горами, а сломанный меч в руках!

Вчера, непонятно почему, Ривф верил этому необъяснимому созданию, но сегодня ощущал себя обманутым. Может вчера был морок? Чары? Почему он поддался этому Сивисмару, потерял оружие, а теперь идёт по его указке дальше? Точно это наваждение!

Ривф резко остановился. Арвис подъехал к нему, ожидал указаний или объяснений.

— Мы не едем к Щербатому!

— А куда? — спросил Арвис.

Куда? Действительно, куда? Обратно к эльфам? Прогулялся по горам и обратно к королю Лау?

Ривф никому не докладывался, куда он ехал и зачем, но эльфы догадываются, а это всё равно, что знают. Даже Нерэль это узнала. А теперь: «Ах, случайно меч поломался, вот я и вернулся!» Нет! Это невозможно!

Ривф машинально брёл по дороге вперёд.

«Куда?» — законный вопрос. Ривф ожидал услышать от мальчишки — «Почему?». На него он бы ответил: «Я не верю всякой нечисти!» и т.п. Но Арвис прыгнул через него и спросил: «Куда?»

Куда — Ривф и сам не знал. Искать другой меч? Идти к гномам, раз уж к эльфам он решил не возвращаться. Во всяком случае, не возвращаться без победы. Вон, Лит тут же. Он поможет найти мастера среди своих, купить меч без обмана.

Меч работы гномов. Он крепок и надёжен. Но это обыкновенный меч. Всё-таки этот Сивисмар прав и на Сарсилла нужен меч необыкновенный.

Значит, Щербатый перевал? И у него, у Ривфа, нет другого выхода?

Ривф разозлился и ткнул коня каблуками.

Конь поскакал вперёд. За ним Арвис и Лит на вьючной лошади. Гномьего коренастого упрямца после грозы так и не нашли. Если он не валялся где-нибудь в ближайшем ущелье со сломанной шеей, он давно ускакал к поселению гномов и родной конюшне, предоставляя соплеменникам Лита самим строить догадки о судьбе его хозяина.

Ривф больше не думал и не сомневался. Он только злился и спешил на Щербатой перевал. Злился он на себя, за свою доверчивость и на Сивисмара — за потенциальный обман, которого ожидал от него. Тем не менее, он спешил навстречу этому ожидаемому обману на Щербатом перевале, наверное по принципу: если уж пропадать, то до конца!

Щербатым этот перевал прозвали потому, что в ровной зубастой челюсти горы, выставленной напоказ, в этом месте будто вывалился зуб. В эту «щербину» и нужно было пройти.

Перевала они достигли ещё раньше, чем намечали — так Ривф спешил навстречу тем каверзам, которые готовился принять от Сивисмара! Но каверза произошла не от него, хотя, впрочем и её можно было ожидать.

Орки. Они сидели в щербине и, видимо, поджидали нашу экспедицию, которая на лысом склоне горы была видна им, как на ладони, А может, просто орки жили здесь, кто их знает.

Лошадь Ривфа всхрапнула и вскинула головой. Она почуяла их на мгновение раньше. Они посыпались на тропу: грязные, лохматые, орущие что-то. Их было — как тараканов в помойном ведре. Но опасность они представляли куда большую, чем тараканы. Их было слишком много, а меч Ривфа изуродован, Лит — хром, а Арвис слишком юн для настоящего воина.

Ривф и орков приписал козням Сивисмара. Он выхватил свой обломок и кинулся на орков не успев определить, что лучше: прорываться сквозь них вперёд или пытаться отступить назад.

Гном вооружился топором и обозревал всё происходящее с высоты вьючного седла. А Арвис слез со своей лошади и теперь скакал за спиной Ривфа из стороны в сторону, пытаясь хоть как-то принять участие в схватке. Но пока из-за слишком узкой тропы ему это не удавалось. Узина тропы сдерживала и орков тоже. Но странная битва длилась недолго. Шум быстрого движения нарастал сверху. Рокотали падающие камни и уже знакомый голос. В сонме обломков камней и щебня с горы спускался тот самый Сивисмар, с которым они расстались минувшим утром. Арвис едва успел оттащить Ривфа, иначе бы тот попал под обвал.

Сивисмар обрушился на тропу со шлейфом каменных обломков и теперь стоял перегораживая всё пространство дороги: гигантская фигура с огромным мечом.

— Ишиган!.. Ишиган!.. — завопили орки и бросились назад. Паника была так велика, что задние налезли на передних, смяли их и мешали друг другу. Кто-то из них пытался сопротивляться Сивисмару, но это было бесполезно и кратковременно. Ривф успел заметить, что Сивисмар не защищался — в этом не было надобности: орчьи мечи отскакивали от его шкуры, как от камня.

Даже звук при этом слышался похожий. Несколько взмахов великанского меча — и тропа стала свободной. Орки — кто ещё мог передвигаться, с воем разбежались. Гранитное чудище осталось одно посреди Щербатого перевала.

Человек — камень! Человек — гора! Ах, да! Какой же это человек? Это же тролль.

Лошади при его приближении захрапели и попятились назад не слушая всадников. Сивисмар остановился.

— Лошадей всё равно придётся оставить, — сказал он. — Нам туда.

Он показал рукой на скалу, по которой только что спустился. Ореол спасителя или благородного разбойника на этом Сивисмере не держался — он всё-таки был тролль, огромный и безобразный, и непонятный Ривфу.

Ксадонец взглянул на него ещё раз — но это не прибавило доверия и ничего не разъяснило.

— Арвис! Расседлай лошадей и уложи в котомки самое необходимое.

Ривф всё-таки решил следовать этому пути до конца, каков бы он ни был — подстроенный обман или неожиданная дорога к настоящим сокровищам.

— Лит! Ты сможешь идти пешком?

— Смогу, — мрачно процедил гном.

* * *

Из тех, кто рвётся в командиры, не все задумываются, что за властью следует и ответ за каждого из своих подчинённых и перед каждым из них.

Пастырь! Где твои овцы?

Отец! Где твои чада?

.................................................................

Получилось так, что Арвиса и Лита Ривф повёл вслед за троллем. Будь Ривф один, ему было бы легче. Он меньше бы сомневался и задумывался.

Пешая тропа была тяжёлой. Как раз по гранитному другу (или недругу). Он шёл по отвесной скале, как по бульвару, хотя и показывал другим, где пройти легче, выкидывал камни с дороги, а порой и ловил норовившего упасть, но идти было всё равно тяжело. Особенно Литу.

— Троллиная дорога! — шипел сквозь зубы гном. Троллиная совсем не в том смысле, что она расчищена немереной силой своих хозяев, как бульдозером, а в том, что по ней может пройти только само порождение гор, но никак не нормальный человек.

На привале Сивисмар подошёл к гному и презрев его недоверчивый взгляд, гаркнул:

— Что у тебя с ногой?

— Сломал, — ответил гном, чтоб гранитный поскорее отвязался. Но гранитный не отвязался. Он присел на корточки и наложил на гномью ногу свою тяжёлую длань.

Лит только охнул.

— Давно?

— Прошлой весной.

Сивисмар убрал, наконец суровую десницу и заключил:

— У тебя кости неправильно сложены.

Арвис, бывший неподалёку, прислушался и замер, ожидая, что Лит его сейчас заложит. Но тот промолчал.

— Ничего! — ободрил Сивисмар. — Если вернёмся счастливо, я тебе её заново сломаю и правильно сложу! У меня на этот счёт — лёгкая рука.

Гном и тут ничего не ответил не испытывая никаких восторгов по поводу обещания Сивисмара и тот удалился со своей «лёгкой рукой» поближе к Ривфу. Идти оставалось недолго. Они достигли ущелья следующим утром, но перед тем была ночь. Ночь без луны и без костра, в мутной темноте скал, наедине с непонятным чудовищем, которое именовалось Сивисмаром.

— Иди спать! — это подошёл Ривф, стараясь говорить как можно спокойнее и увереннее, чтобы в нём чувствовался командир. Для всех. И для этого Сивисмара тоже.

— Нет, — ответил тот. — Лучше ты отдохни. Завтра бой с драконом, а потом — с Сарсиллом.

Про дракона разговор шел еще в самом начале. Естественно, никакие сокровища просто так, без охраны не валяются. Сивисмар «успокоил», что дракой маленький и не очень сильный. Ривф, хотя и убеждал себя, что не верит гранитному ни на грош, всё же имел твердое намерение «пропадать с музыкой» и теперь ему было всё равно: хоть дракон, хоть Сарсилл, хоть этот гранитный в охране!

Почувствовав, что у него может не хватить авторитета отправить гранитного спать, Ривф ушел сам.

Лит всё ещё ворочался, а Арвис спал тихо, как ребёнок. «Ребёнок и есть, — подумал Ривф. — Неплохо было бы и самому заснуть, но удастся ли?» Серое изваяние возвышается среди склона, как обломок скалы. Пялится в темноту. Охраняет. А кто будет охранять от него самого? Ривф перевернулся с боку на бок.

Спал же Ривф ту первую ночь в его пещере! Нет, не спал, а больше разглядывал хозяина. А те урывки, что выпадали на сон были поверхностны и тревожны.

* * *

Небо над головой было пасмурным, как и все горы поутру. Хорошая погода убежала вместе с орками. Сивисмар заявил, что ущелья дракона они достигнут часа через два. Потом, глянув на Лита, поправился: «Может, через три». Ривф закинул котомку за плечи и подошёл к гранитному вплотную.

— Что ты ещё скажешь?

— Думаю, лучше попытаться не выпускать его из пещеры.

— Может, лучше наоборот, выгнать? Или выманить... В пещере у нас меньше места, чтобы драться с ним.

— У него тоже меньше места, чтобы драться с нами. Ещё он не будет орудовать пламенем в полную силу: побоится сжечь свои сокровища.

— Так он что, огнедышащий?

— Конечно, он же маленький и должен хоть чем-то защищаться.

Ривф насупился. Сколько ещё сюрпризов у этого гранитного и у его дракона.

— Так, может, наоборот, выгнать его (ну выманить), а самим забраться внутрь, раз говоришь, что он боится огнём повредить своё золото.

— Нет, он напустит полную пещеру дыма и мы задохнёмся.

— Откуда ты знаешь? — встрял вдруг Арвис. Гранитный не спеша перевёл взгляд на мальчишку. Тот отступил на пол-шага.

— Приходилось мне раньше встречаться с этим драконом.

— Почему же ты раньше мечи не забрал? — снова крикнул Арвис с безопасного расстояния. Каменную физиономию пересекла трещина улыбки. Сивисмар ничего не ответил, оставив каждому строить свои версии. Потом повернулся к Ривфу и высказал последнее:

— Главное — не дать ему взлететь, иначе с ним точно не совладать.

— Он что, ещё и летающий?!

— Не волнуйся, витязь! Дракон гораздо слабее Сарсилла, — успокоил Сивисмар. Думаю, что я справлюсь с ним сам.

На дне ущелья Ривф забрал меч у Арвиса. Меч хоть небольшой, но целый. А ему взамен вручил свой обломок.

— А я как же? — пробовал протестовать Арвис.

— Ты не пойдёшь в пещеру.

— Что? Пусть лучше Лит не пойдёт!

— Что?! — в свою очередь возмутился Лит.

— Успокойся, — оборвал Арвиса Ривф. — Лит пойдёт.

Он встанет у входа с топором.

Арвис повертел в руках обломок, который ему вручил Ривф и побежал за Литом. Оставаться ни у дел у мальчишки не было сил.

Он мгновенно представил себе картину, что все остальные ушли в пещеру и... погибли! Что же будет делать он один, в ущелье, в самом сердце гор? Удирать от дракона? Да, да, да! Он боялся остаться один. Уж лучше идти со всеми. А потом — вдруг он хоть чуть-чуть да поможет?

Факел был один на всех и нёс его Ривф. Когда Сивисмар и Ривф скрылись за поворотом и померк свет факела, Арвис сунулся следом, но гном удержал его.

— Не ходи! Не помогаешь, так хоть не мешай!

Арвис ничего не ответил и остался у входа. Очень скоро из-за поворота послышалось шипение. Полыхнуло несколько вспышек, куда более ярких, чем свет факела. В приближающимся шуме и свисте из-за камней вырвалось что-то большое, в темноте непонятно — что. Гном и Арвис ничего не успели разглядеть, как нечто мощное отбросило их с дороги. То, что неслось на них из темноты на свет, оказалось драконом. Он вырвался из пещеры и взмыл ввысь. Арвис отлетел в сторону и упал спиной на камни. Он успел заметить, что рядом с драконом, вцепившись рукой в крыло, бежал Сивисмар.

«Неужели он надеется так его остановить? — мелькнуло в голове у Арвиса. «Маленький» дракон взлетел, а Сивисмар так и остался висеть на его крыле. Арвис вскочил и побежал смотреть, чем всё это кончится. За ним захромал гном. Из пещеры выскочил Ривф, сунул Арвису в руки его меч: «Держи!» У самого Ривфа в руках был другой, вероятно, из сокровищницы дракона.

— Где они? — крикнул он Арвксу.

— Вон! — тот показал рукой наверх.

Гранитный болтался на крыле и «маленький» дракон силился стряхнуть, скусить или отцепить его всеми возможными способами. Но Сивисмар цеплялся, уворачивался и продолжал болтаться, нарушая стройный полёт чудовища. Ривф, Лит и Арвис стояли на дне пропасти единодушно задрав головы к небу. Но помочь они ничем не могли. Арвис видел такое в первый раз. Да, честно говоря, и остальные тоже. Зрелище было восхитительно и ужасно одновременно. Сивисмар кое как запихал свой двуручник за пояс. Вторая его рука освободилась и он, перехватив несколько раз по крылу перебросил своё тело верхом на дракона.

Дракон — как взбесился! Но зато он освободил второе крыло. Сделав несколько сумасшедших кругов и стукнувшись несколько раз о скалы, пытаясь сбить Сивисмара, он взмыл вверх и вылетел из ущелья.

Куда они улетели? Что там происходит? Вернуться ли они ещё? Но Ривф не успел определить, что им теперь делать: дракон вывернул из-за другого края ущелья, пронизал полётом пропасть и добавил пиротехнических эффектов — пламя облизало скалы, оставив чёрный след копоти. Но достать своего всадника он не мог. Сивисмар, взяв свой двуручник, упёр его в спину «маленького» и явно чего-то ждал. Дракон еще поносился по ущелью, пару раз врезав хвостом по ни в чем ни повинным утёсам, а потом, видимо, решил слёту занырнуть в своё логово и сбить о каменный свод седока. Но Сивисмар сбил его раньше, вогнав меч по самую рукоять.

Дракон упал и стал яростно извиваться и бить хвостом по земле, перемалывая щебень в пыль. Сивисмар скатился с него кубарем и теперь валялся на дне ущелья. Арвис подбежал к нему. Ривф тоже сделал несколько шагов, но остановился, видя, что тот сам поднялся. Гранитный поспешил к дракону.

— Ты куда? — крикнул Ривф.

— Меч выручать.

Подойти к бьющемуся в камнях дракону было невозможно. От ударов его хвоста каменные осколки летели во все стороны. Сивисмар взобрался на утёс, под которым упал дракон. В промежутках между ударами он успел наклониться и выхватить меч из раны. Дракон дёрнулся и заорал, но Сивисмар уже спрыгнул с утёса и вернулся к остальным.

— Скорее! Он ранен, но не смертельно.

Забрав обломок дерева, что ещё горел от пламени дракона, они вернулись в пещеру.

— Оружие вон там, направо, — указал Сивисмар. — Выносите все мечи на свет. Там разберёмся.

Мечей оказалось четыре. Пятый — у Ривфа. Оружие было великолепное. Лит залюбовался своим профессиональным взглядом.

— Сейчас не время! — оборвал его Сивисмар. — Достаньте все клинки из ножен!

— А не лучше ли добить дракона, а потом спокойно разобраться? — высказался гном.

— Нет, не лучше! — отрезал Сивисмар.

Когда обнажённые клинки засверкали на солнце, Сивисмар прошёл вдоль них, хлопая по каждому лезвию ладонью. Потом указал: вот эти три самые лучшие. Берите.

Арвис схватил ближайший из трёх. Ривф не торопился и глядел на тот меч, что уже был в его руках. Сивисмар подошел и взялся за лезвие.

— Нет, тот лучше, второй бери.

— А с какой стати я должен тебе верить? — вдруг возмутился гном. Он держал в руках третий из указанных мечей и теперь с вызовом смотрел на Сивисмара.

— Смотри, — ответил тот. Он подошел к гному и сел на корточки, подвёл свою руку под меч. Через некоторое время на запястье его, в том месте, где его касался меч, возникла красная полоса, спустя несколько секунд она потемнела и из неё стала сочиться кровь. Сивисмар убрал руку из-под меча и показал запястье гному. Ожог. Ожог на камне. Чудо и ужас.

— Теперь веришь?

Гном молчал. Сивисмар оставил гнома, меч и свой ожог и стал торопить остальных. Оставшееся оружие отнесли назад и поспешили убраться из ущелья под вздохи и стоны дракона.

— Почему ты не убил его? — спросил Арвис у Сивисмара, когда они возвращались.

— Нельзя оставлять золото без охраны, — ответил тот. — Мало ли кто найдёт его и для каких целей.

— А ты сам почему не взял эльфийский клинок?

— Разве ты не понял? Мне не удержать его в руках, — молвил Сивисмар тихо и обречённо, так что Арвис попросил прощение за своё любопытство. Однако, обнажённые клинки внушали тревогу — они все светись.

— Значит, орки близко.

— Не обязательно, — возразил Сивисмар весьма сурово. — Клинки будут всё время светиться, пока я рядом.

Подозрительность гнома не уменьшилась от такого признания.

Вот Арвис — другое дело. Он выказывал этому Сивисмару редкостную простоту в обращении. Хотя, может это была просто мальчишеская беспечность.

Зато Ривф вполне сознательно и уверенно шёл за гранитным проводником. В этом походе Арвис был ему совсем не нужен. Ривф взял его непонятно зачем и считал это большой глупостью со своей стороны. Гном ему был не нужен вовсе. Ривф смотрел на него часто, как на обузу, но не прогонял. Сивисмар — единственный, кто ему действительно был полезен из этой компании, тот кто мог помочь, подсказать. Гранитное плечо рядом. А после приключения с драконом Ривф поверил ему окончательно, презрев его внешний вид и устоявшиеся традиции. Теперь он не боялся ощущая рядом его гранитную фигуру.

Ещё через несколько дней похода по сумасшедшей тропе, именуемой «короткой», они достигли владений Сарсилла. И тут Сивисмар заявил весьма странную вещь.

— Позволь мне драться с Сарсиллом первым, — сказал он Ривфу. Тот возмутился:

— Я понимаю, ты многое для нас сделал, но это мой поход. Это моё дело! Моя битва! Ты не понимаешь... — Ривф не знал, как ещё объяснить.

— Нет, — остановил его Сивисмар. — Это ты не понимаешь. Но ты просто не знаешь всего обо мне и о Сарсилле.

Сивисмар помолчал. Он не хотел всего рассказывать, но понимал, что хоть что-то рассказать надо.

— Я бился с ним много лет назад.

Пауза. Ривф смотрел недовольно и недоверчиво.

— И он победил.

Опять пауза.

— Но тогда меня выручил мой отец. Теперь — выручать некому.

Гранитный великан взглянул на Ривфа. Ксадонец ответил ему раскалённым взглядом. Теперь эти двое стояли и смотрели друг на друга так, что Арвис начал опасаться, не сцепятся ли они друг с другом за право первому биться с Сарсиллом.

— Это я вызываю Сарсилла! И потому я иду первым! А если я погибну — пойдёшь ты.

— Нет, — гранитный отступил, но не отступился. Он силился объяснить, как можно меньше объясняя. — Если ты погибнешь, мне не за чем идти на Сарсилла. Он в любом случае сильнее меня. Мне никогда его не победить.

Но Ривф не понимал, не уступал и потому гранитный говорил дальше:

— Я буду драться с ним не так как ты. Ну... Это трудно объяснить. Ты сам всё увидишь... Если Сарсилл победит — он обратит меня в камень. У него есть такая сила. А у меня нет силы противостоять этому. Не если победишь ты — всё будет совсем по-другому.

Ривф ничего не понял, да и не особенно хотел понимать.

— Ты же сильнее меня! — сказал он Сивисмару.

— В другом, — поправил тот. — Я не могу победить Сарсилла, а ты можешь. Я не говорю: «обязательно победишь», говорю: «можешь победить».

— Всё равно, — упирался ксадонец. — Это неправильно... и нечестно. Это должен быть поединок!

— А кто тебе сказал, что такой как я, должен поступать честно?

На гранитной шутке Сивисмара разговор оборвался. Ривф не знал каким своим решающим словом его закончить и отложил на потом: может всё получится совсем не так. Надо добраться до твердыни Сарсилла, не пасть под копьями дозорных, впереди ещё много вопросов, а ответов — ни одного. Время ли спорить, кто выйдет к Сарсиллу первым, главное — выйти.

Сивисмар всё так же шёл впереди, показывая дорогу. Вдруг он встал так резко, что на его спины налетел прыгавший по его следам Арвис.

Опасность? Гном перехватил поудобнее топор, Арвис стал вертеть головой, пытаясь узреть, что происходит.

— Что случилось? — это тихо подошёл Ривф.

— Сам не пойму, — ответил Сивисмар. — Нечто... или некто... Как светлые чары. Как эльфийские чары!

— Ерунда! Откуда здесь могут быть эльфийские чары? Мы почти под самым носом у Сарсилла.

— Да, — согласился проводник. — Этого не может быть. Но я не могу пройти. Тебе придётся смотреть самому.

Ривф недоуменно и недоверчиво оглянулся на Сивисмара, поправил оружие и пошёл вперёд. Вопреки словам гранитного, он ждал за поворотом врагов, но не эльфов. Но ошибся. Увидел то, что никак не мог ожидать. Ту.

Он сразу узнал её, хотя она сидела спиной. Нерэль! Её он оставил в крепости Ланда, а нашёл здесь. На его взгляд она оглянулась, а Ривф подбежал к ней. Он опустился у её колен, взял её руки в свои.

Зачем! Зачем ты здесь и как?! Но «как» — не важно. Важно — что делать теперь, когда она, самое дорогое и желанное для него создание, здесь, под мраком Сарсилла, в сердце его гор. Нерэль!

— Когда эльфы Ланды узнали о том, куда ты идёшь, они дали мне этот камень.

Только тут Ривф заметил, что на коленях у воспитанницы Лау лежит нечто, излучающее зеленоватый свет на её одежды, на сухую землю и чахлые кусты, на безликие камни, что были вокруг.

— И что же? Ты принесла его мне? Но неужели эльфы Ланды не могли прислать кого-нибудь другого?

— Нет, я буду сама держать его во время твоей битвы.

— Зачем?

— Если Сарсилл вдруг вздумает призвать против тебя свои чары, этот камень помешает ему.

— Но почему именно ты?!!

— Потому, что никто другой не сможет.

— Но если что-нибудь случиться с тобой?

— Победи Сарсилла — и со мной ничего не случиться. Теперь, с моим камнем, это возможно. Сарсилл не сможет колдовать и будет драться с тобой, как воин.

— Нерэль! Так нельзя!

— Иначе не получится.

Мягкий зеленоватый свет рукотворенного кристалла как мягкий свет её глаз. Но сколько боли может доставить он, если сияет здесь, возле сосредоточения опасности и смерти. Нерэль здесь и Ривф её не уберёг, не удержал, не скрыл...

— Если ты не можешь дать этот камень мне, дай его хотя бы Арвису.

— Нет, он должен быть в моих руках.

— Тогда стой с ним как можно дальше!

— Если я буду очень далеко, свет камня не достигнет Сарссилла.

Ривф не знал, чем возразить. Он растерялся и не нашёлся.

— Не ходи в долину до тех пор, пока не увидишь, что свет камня действительно нужен.

— Тогда может быть поздно.

Прекрасное создание! Но оно слишком сильно для Ривфа. И значит Ривф должен быть не слабее.

— Тебе придётся пропустить нас к замку Сарсилла, — сказал Ривф поднимаясь.

— Разве я вас держу? — удивилась Нерэль.

— Немного, — улыбнулся Ривф. — С нами идёт одно существо... Свет твоего камня мешает ему пройти.

— Значит, твой спутник из тёмных, — серьёзно сказала Нерэль.

— Да, то есть, нет. Он тёмен по рождению, но он пошёл с нами против Сарсилла.

— И ты ему веришь? — изумилась Нерэль.

— Я не верил сначала. Но он помог мне достать эльфийский меч. — Ривф указал на ножны.

Нерэль нахмурилась. Но её лицо не стало от этого хмурым. Оно стало сугубо серьёзным.

— Разве ты не знаешь, что эльфийское оружие, взятое без благословения, теряет часть своей силы?

— Пусть часть, но не всю.

Нерэль покачала головой.

— Ты отказался от помощи эльфов и взял себе в помощники тварь тёмного властелина?

— Нет, Нерэль, это не так! Он не служит тёмным.

— Откуда ты знаешь?

— Я — не знаю. Но моё сердце знает, а я ему верю!

— Твоё сердце покрыто покровом гордости. Что оно может знать о свете и тьме?

Ривф сверкнул глазами, но заставил себя успокоиться. Сейчас не время выяснять, кто прав.

— Я ему верю, — твёрдо сказал он, не поясняя кому: сердцу или Сивисмару.

— Хорошо, это твоё дело, — неожиданно уступила Нерэль.

— Пропусти его!

— Как хочешь — ответила Нерэль и убрала камень. — Я пойду с тобой.

— Нет, ты останешься здесь! Отсюда прекрасно видно, что происходит в долине.

— Но это расстояние слишком велико и свет камня не достигнет Сарсилла.

— Нерэль! Я умоляю тебя! — Оставайся здесь хотя бы до тех пор, пока не убедишься, что это действительно необходимо!

Нерэль промолчала.

* * *

Замок Сарсилла.

После этого словосочетания ожидается определение: «уродливый». Но нет. Он был обыкновенный. Никакой устрашающей бутафории типа черепов на кольях или зверских рож на фасаде не было. Сарсилла боялись и без того. И свои, и чужие. Он не нуждался в дополнительной рекламе. Хотя некоторая странность всё же присутствовала: создавалось впечатление, что замок вымер. Ворота закрыты, стражей на стенах не видно.

Ривф был ещё в тени скал и созерцал твердыню своего врага. Только тут ему пришла в голову мысль, что Сарсилла не так-то просто вызвать. И вообще, кто сказал, что Сарсилл, как только увидит Ривфа, сразу схватит меч и выскочит на единоборство. Да он пошлёт своих слуг, десятков несколько или вообще прикажет расстрелять со стены. Но обо всём этом Ривф подумал только сейчас. Мало дойти и не заблудиться. Мало найти подходящее оружие. Надо ещё этого самого Сарсилла как-то вызвать, но как?

Ксадонец оглянулся на Сивисмара. Но тот не заметил его взгляда, он смотрел под ноги и думал о чём-то своём.

Как достать до Сарсилла через чёрные стены с воротами наглухо? Как дотянуться через руки и мечи его слуг? «Выходи, подлый трус!»?

Может есть тайный ход в замке? Но Ривф его не знает, и Сивисмар молчит, значит, не знает тоже. Иначе сказал бы.

Переодеться в одежду воинов крепости? Но их самих для этого нужно сначала поймать. Вдобавок, Ривф не знает ни расположения построек внутри, ни порядков. Сразу откроется, что он здесь — чужой. А дальше? — Смех, плен, позор. Переодевание и обман — это унизительно. Крадучись не вызывают на поединок!

Дождаться темноты? Но темнота поможет больше слугам Сарсилла, а не Ривфу.

Ксадонец оглянулся на Нерэль, достал свой слегка мерцающий меч и возвёл очи к пыльному небу над долиной. Он ничего не мог придумать. Он вышел из тени скал и пошёл вперёд.

* * *

Замок был вовсе не вымершим. Таиться — стало его правилом с давних времён. Если бы ему не удалось затаиться тогда, когда Сарсилл был ещё слаб, ему не удалось бы вырасти, собрать в себя ужас, страх и силу. Замок не вымер и не ждал осады. Он привычно затаился. Сарсилл был в одной из башен, на смотровой площадке половина бойниц которой было забрано щитами с наветренной стороны. Напрасная предосторожность — Сарсилл не боялся сквозняков. Сейчас его занимало одно: как эти трое — он видел пока трёх — прошли незамеченными к его замку. Их не заметил никто из дозорных, никто не доложил о них до самой последней минуты, пока они не показались сами.

«Пешие. Значит они прошли тайной тропой» — решил Сарсилл. Тот пешеходный путь по горным тропам до сих пор не был точно известен ему.

Фигуры только три. Теперь их можно было узнать: Ривф командир без войска. «Пришёл мстить, — решил Сарсилл. — Рядом хромает какой-то коренастый. Должно быть, гном. Может, это он знает тайный путь? По другую сторону — здоровенный жлоб».

Они были как на ладони. Их можно было убить, можно было захватить в плен. Их головы можно было послать Лаулиссиану в подарок, а можно было стребовать с того же Лау выкуп за них. Если, конечно, ксадонец хоть немного дорог эльфу... — подытожил Сарсилл. Но всё перечисленное ему не понравилось. Он хотел чего-то более необычного. Успех его в походе на крепость Ривфа был приятен, но теперь располагал к лени. Хотелось развлечься.

— Позовите Туша! — бросил он в пространство башни и добавил уже себе: — Посмотрим, чего стоит этот ксадонец.

Туш был телохранителем Сарсилла и одним из лучших его бойцов. Туш был любимчиком Сарсилла. Был слушок, что этот самый Туш на самом деле был сыном Сарсилла, прижитым им от какой-то троллихи. То ли правда, то ли нет, но Туш был действительно гигантских размеров и силы совершенно неправдоподобной. При своей силе он обладал ещё и достаточной ловкостью, а противников своих предпочитал давить руками, хотя прекрасно владел мечом. Отношение его к Сарсиллу было крайне подобострастным. Некоторым это казалось ещё одним доказательством их кровного родства. И вот теперь этот Туш, выращенный и взлелеянный Сарсиллом, вышел из тяжёлых ворот замка.

Сарсилл посозерцал его с нежностью, на которую был только способен, и приказал подать себе чашу вина. Он уселся у бойницы и приготовился смотреть. Но пока он отвлёкся на слуг, он видимо что-то пропустил. Туш стоял за воротами, а фигур перед замком теперь виднелось только две. Третья — исчезла. За пару мгновений. Куда? Уйти так быстро невозможно. Сейчас Сарсилл силился вспомнить, кто это был, но кроме собственного определения «жлоб» ничего не приходило ему на ум. Что-то вроде недоверия или беспокойства сгустилось над его лбом. Он посмотрел вниз.

Туш кричал что-то, стоя у ворот и потрясая мечом. Сарсилл не слышал его слов, но не сомневался, что это было что-то агрессивное и вполне достойное. И тут из крошащегося разлома у его ног возник проводник Ривфа.

— А! — вдруг закричал Сарсилл. — Конечно, это сын Горного короля! Это он провёл ксадонца тайной тропой. И где только тот его выкопал? Последние лет пятьдесят, если не больше, я о нём ничего не слышал. С тех самых пор, как он сдуру швырнул Корону своего отца в пропасть. Однако, посмотрим...

Сарсилл ждал красивого гладиаторского боя. Красивого по его понятиям, во всяком случае, зрелищного. Сарсилл смотрел вниз и морщил лоб от неудовольствия: Туш телепался, а этот Сивисмар... Он имел дар ходить под землёй и под камнями, а Туш не имел этого дара, чей бы сын он не был.

И Сивисмар этим пользовался, нагло и безжалостно! Сарсилл яростно сжал кубок в руке, но кубок выдержал.

Это было некрасиво и неправильно. Расталкивая почву, Сивисмар, как гигантский крот хватал и тащил того самого Туша под землю. Туш поначалу ярился и нападал, но, быстро поняв своё положение, стал уворачиваться, и бегать от Сивисмара. А тот гонялся за ним из-под земли периодически выбрасывая на поверхность свои гранитные объятия, словно желая "утопить" его в толще камней.

Всё это раздражало Сарсилла. Он высунулся из бойницы.

— Убей! Убей его! — кричал он. Но Туш то ли не слышал, или ему было не до того. Он всё больше напоминал плясуна и прыгал в разные стороны, а земля под ним ходила волнами, рассыпаясь не пеной, а пылью. Сивисмар то показывался, то исчезал. Меч Туша, за который он в отчаянии схватился, имея намерение даже не нападать, а защищаться от пробивающих толщу гранитных рук, так вот, меч его резал лишь глину, да песок, да ещё высекал искорки из мелких камней.

— Убей! — опять кричал Сарсилл. — Убей его!

Недовольный своим любимчиком, который так опростоволосился перед каким-то Сивисмаром. Он снова кричал и шипел что-то сквозь зубы. Но тут, всё случилось очень быстро: Сивисмар вынырнул прямо под ногами Туша, поднял его собою над землёй, подхватил руками ещё выше, а потом грянул им оземь.

Туш больше не поднялся. Гул от падения его пролетел над горами. Но гул тот имел продолжением своим крик — ужасный крик Сарсилла. Туш! Его Туш! Сын! Его гордость! Сейчас, здесь, перед воротами замка, на его глазах был убит!!! Сарсилл швырнул чашу с вином об пол и она разлетелась тысячами брызг вина и дорогих камней. Но не успели драгоценные брызги достичь земли, как сам Сарсилл взметнулся вместе с жёлтой пылью и возник в воротах своего замка в полном вооружении.

Крик замер эхом в горах, Сивисмар ринулся под землю. Он знал силу Сарсилла и знал, что ему теперь не будет пощады. Но волны глины и пыли не успели сомкнуться над ним. Сарсилл оказался проворнее. Он взмахнул руками и несколько тоненьких, быстрых, как змейки, молниек ударили в плечо Сивисмара, которое не успело скрыться под землёй. Как только змейки-молнийки коснулись его, победитель Туша стал каменной грядой наполовину ушедшей в землю. Лишь самая верхушка её выступала над поверхностью, изгибаясь, как рука.

Сарсилл снова закричал неистовым криком. Он держал меч над головой и рёв его наполнил и замок и долину, и все горы вокруг.

— Выходи сам!! Нечего посылать вместо себя каменных ублюдков!

Ривф выхватил меч и двинулся навстречу.

Был бой. Который был не просто боем, а сражением двух устремлений. Это столкновение двух воль, где победит не тот, кто шире в плечах и чей меч длиннее. Победит тот, кто считает, что прав.

Бой — как песня. Но чёрная песня, которая голосит об ужасах земли.

Бой — как сказка. Злая, жестокая сказка, которая убивает слушателя своей безысходностью.

Они не смогли бы сражаться вместе, потому, что были слишком различны. В росте, в возрасте, в состоянии. Они были чужды друг другу настолько, что их сражение становилось невозможным. Но их отчуждение делало борьбу между ними единственно возможной формой существования.

Они просто не могли вместе пребывать на одной земле. Они были слишком антагонистичны. Они исключали друг друга и теперь пытались исключить друг друга в действительности. Несовместимые устремления были облечены в плоть. Но плоть Ривфа не могла выдержать натиска Сарсилла.

Ривф был ему не соперник. Это всё равно что заставить драться щенка с медведем. Да, свора охотничьих псов загоняет медведя. Но то свора, а Ривф был один.

В данный миг бой уже начался и сомнения и подсчёты были не к месту. Теперь нужно было выстоять.

Яснее ясного, что это невозможно. Разве только на одну минуту. Только одну! Одну — возможно, если постараться. Если довериться своим рукам, своим мышцам, своему телу, которое иногда принимает решение быстрее, чем голова. Если довериться мечу, с которым сила эльфов. Та её часть, которая не отступила из-за самовольства Ривфа. Если бы с ним было благословение, он мог бы надеяться на помощь, мог бы ждать и верить в неё и она бы не замедлила. Но он сам выбрал одиночество и силу только своих рук. Он один перед Сарсиллом. Он сам так решил в Доме Лау. И теперь он один на один со своим решением.

Свершилось то, что он хотел. Осталось только устоять.

Минута минула. Но он всё ещё стоит на ногах. И всё ещё меч в его руке, светлый и сияющий, как молния. Выстоять бы ещё одну минуту! Только одну.

А за ней — ещё одну минуту... Сколько их будет? Будут они до тех пор, пока не кончатся.

Однако, Сарсилл не собирался тешиться поединком. Он явился убить, казнить ксадонца за Туша и за то, что Ривф просто тут. Но бой — парадоксальный бой с козявкой — это было не для него.

После нескольких ударов, которые на месте разрубили бы быка, ксадонец был всё ещё жив и продолжал сопротивляться. Всё! Это должен быть конец!

Свободной рукой Сарсилл сорвал со своей шеи ожерелье: золото и алмазы. Ожерелье упало на жёлтую пыль и мгновенно ожило. Сверкающая змея кинулась за Ривфом.

— Бурук Казад!

Только этого крика недоставало в долине Сарсилла. Ривф не велел гному вмешиваться, ратуя за честный поединок и тот доселе послушно стоял в стороне. Но теперь он кинулся за змеёй и догнал её в три хромых прыжка. Он рассчитывал, что сталь его топора всяко-разно твёрже золота. Но кроме золота на шкуре змеи присутствовали и алмазы. Удар топора ей не повредил, зато здорово разозлил. Оставив ксадонца своему хозяину, она развернулась и кинулась на гнома.

— У тебя же меч! Эльфийский меч! — кричал ему Арвис из кустов, где Ривф оставил его охранять Геззль. Но гном не слушал а полагался только на быстроту своих хромых ног.

— Госпожа! Отпустите меня! Я... — Арвис не успел договорить. Сарсилл, видя, что от его ожерелья мало проку, сорвал с плеч плащ и швырнул чёрную ткань в воздух. Она обернулась большой чёрной птицей, которая с клёкотом кинулась по Ривфа.

Арвис не слышал, ответила ли ему Гезель, он уже мчался по долине сверкая мечом, который подобрал в пещере дракона.

Тёмная птица сразу поняла, что её противник — тот худенький, со сверкающим лезвием. Она оставила Ривфа и спикировала на Арвиса.

У каждого из пришедших в долину был бой с Сарсиллом. Свой. Но такая раскладка разозлила самого Сарсилла ещё больше. Глупая гибель Туша, а теперь не менее глупая дуэль, которая всё не кончалась! Он пробовал вызвать чёрный морок, но ему мешал зелёный огонёк, что мерцал в руках Нерэль. И снова, как много раз за свою жизнь, Сарсилл призвал на помощь оружие, а не переменчивую магию. Его силы были неиссякаемы, а силы Ривфа осталось только лишь на одну минуту. Ну, может быть, еще на одну...

Сарсилл зарычал и принялся молотить мечом с такой силой, что Ривф уже не выдерживал. Сделав неверный шаг ксадонец упал на одно колено. Кажется, исходила последняя минута...

Ни Сарсилл, ни Ривф не заметили, позади себя каменную гряду, что была когда-то Сивисмаром. Сарсилл всегда больше доверял мечу и потому был несколько рассеян в магии. В скальной гряде ещё теплилась жизнь. Не успело полностью исчезнуть то, что было когда-то непонятным созданием — Сивисмаром. Он не мог больше подняться. Он даже не мог пошевелиться. Он был почти камень. Почти, но не совсем. Как иногда упавший под ногами сражающихся, смертельно раненный воин хочет вцепиться зубами в ногу врага...

Единственное, что удалось Сивисмару — это протянуть сквозь обломки наполовину окаменевшую руку и схватить Сарсилла за щиколотку. Это был последний отчаянный рывок наполовину умершего, наполовину существующего перед тем, как перестать существовать окончательно.

В этой хватке была последняя воля ещё живого существа и бескомпромиссность уже мёртвого камня.

Решающий выпад Сарсилла прервался на половине.

— Ты еще жив?! — не в словах, а во взгляде пронеслось бешенство, переплетенное с недоумением. Взмах левой рукой и стайка молниек ударила в протянутую руку. Гранит раскололся.

— Проклятье!

Только тут Сарсилл понял, что он наделал. Надо было сначала отцепить от себя наполовину окаменевшие пальцы, а потом превращать их в камень окончательно. Теперь же каменная колодка намертво обхватила его ногу. Но заниматься «капканом» было некогда. Ривф тем временем собрал сил настолько, что решил напасть сам.

Безумие! Щенок осмелился тяпнуть медведя за палец! Сарсилл обрушил на ксадонца такой шквал, что тот не устоял на ногах. Он упал и это был конец поединка. Остался последний удар владельца пыльной долины. Он взревел, торжествуя и поднял меч. Он сделал последний шаг, разделяющий их... Но колодка! Отколотое предплечье Сивисмара попалось ему под другую ногу. Он споткнулся. Не рассчитывая ни на что, Ривф вскинул руку. Сверкнул меч — язык пламени, взлетевший вперед и вверх! Не удержав равновесия Сарсилл рухнул прямо на него.

И гному, и Арвису некогда было следить, жив ли ещё ксадонец. Главное — в данный момент сохранить свою жизнь. О победе и мыслить не приходилось. Но вдруг чёрная птица свалилась грудой тряпья и змея замерла меж камней. И незачем стало размахивать оружием. Тишина звенела громче набата — произошло великое! Владыка пыльной долины лежал чёрной грудой и не собирался вставать. Мёртв? Этому не верилось и тишине не верилось. Но Сарсилл не вставал, а тишина... Медленно, откуда-то из глубины всё нарастая, поднялся гул. Словно недра пришли в движение. Дух Сарсилла покидал долину. Тот дух, который держал и наполнял ее, который, сделал из неё то, чем она являлась. Но Сарсилла нет. Вместе с ним умер и его замок. Громадная постройка с черными глазницами пустых окон стала валиться прямо на долину.

— Скорее! — это бежит к Ривфу Нерэль. Нет, это не замок падает — это проваливается вся долина. Не долина теперь, а гигантская воронка с телом Сарсилла в центре.

— Скорее вынесите Ривфа!

Нерэль добежала до них. Ошеломлённые, Арвис и гном добрались до ксадонца. Огромное, неимоверно огромное тело Сарсилла почти полностью погребло под собой Ривфа. Лит и Арвис с трудом оттащили его в сторону. Ксадонец был распластан по земле и совсем безжизнен. Нерэль приподняла его голову, но разобрать жив он или нет не было времени. Ривфа положили на плащ и понесли спотыкаясь и торопясь быстрее и дальше оказаться от уходящей из-под ног земли.

У подножия гор Лит обернулся. Пыльная долина вместе с Сарсиллом уходила всё глубже. И вдруг там, на краю воронки, где взрывала землю каменная гряда — то, что осталось от Сивисмара, Лит увидел самого Сивисмара. Он сидел как-то странно скрючившись и, мало обращая внимания на то, что происходит вокруг. Ривфа уложили между камней, благо, окрестные горы валиться вместе с Сарсиллом не собирались. Гном оставил полу плаща, на котором бесчувственным телом лежал победивший герой, а сам побежал назад, прихрамывая и смешно прыгая через камни.

— Подожди! Эй! Эй! — Чего он хотел и к кому относились эти крики было непонятно. Он махал руками, опять кричал и неуклюже прыгал через трещины. Со стороны это было весьма комично, если бы нашелся праздный зритель. Сивисмар сидел не оборачиваясь. Он зажимал здоровой рукой обрубок другой. Та часть руки, которую отбил у него Сарсилл, так и осталась куском гранита. Она всё так же сжимала ногу мёртвого врага и теперь проваливалась вместе с ним.

— Бежим!.. Бежим скорее! — кричал гном, захлебываясь своим дыханием. — Сейчас всё провалится под землю!

Сивисмар поднял голову и непонимающе посмотрел сквозь него. Он был оглушён. Своей смертью и своей жизнью, собою — камнем и собой — живым. Он не понимал что нужно от него кричащему гному.

— Да вставай же ты! Вставай! — гном пробовал приподнять Сивисмара, но где ему было сдвинуть с места такую махину. — Нужно скорее уходить! — прокричал ему гном в самое ухо. Сивисмар медленно поднялся и уставился на воронку и тело Сарвилла на дне её.

— Ну скорее же, скорее! — гном изо всей силы толкал Сивисмара. Тот сделал шаг. Потом другой и медленно пошёл. Гном пыхтел сзади, толкал его и боролся с искушением закатить пинка. Наконец, с большим трудом они достигли гор. Тем временем в воронку ушло пол-долины. Замок Сарсилла уже исчезал в пасти пропасти и тяжёлый гул от этого полз по горам.

Гном упорно толкал Сивисмара вслед за всеми, но тот опустился на камень и покачал головой устало.

— Нет, ближе я не пойду.

— Ты что, останешься здесь?

— Я пойду за вами, когда вы отойдёте подальше...

Лит махнул рукой и вернулся к остальным. Ривф лежал в траве, Нерэль пыталась привести его в чувство.

Он отдал так много сил на борьбу с Сарсиллом, что жизнь в нём еле теплилась. Лит подошёл ближе, сквозь пыль и тень смотря в лицо Ривфа. Чёрные, как вороново крыло волосы ксадонца стали белыми. И лицо его стало совсем белым под стать волосам. Дыхание едва шевелило грудь.

— Он... — гном не решался вымолвить вопрос. — Он... будет жить?.

— Он должен жить. Должен! — ответила Нерэль.

* * *

Победителей не судят. Кто теперь возвысит голос чтобы упрекнуть Ривфа в самовольстве, поставить ему в вину упрямство и гордость. Он победил! Он совершил невозможное. Он возвращается с гордо поднятой головой — сын своего народа, служащий эльфам.

* * *

Маленький отряд никто не взялся преследовать. Если в бывшем замке Сарсилла и оставались люди, они были заняты своим спасением в рушащихся чертогах.

Обратный путь был труден. Но они одолели Сарсилла, значит, одолеют и этот путь. Ривф быстро поправлялся. Каждый шаг к Дому Лау, казалось, прибавлял ему силы. Но было с ними существо, у которого каждый шаг, эти силы отнимал. Каждый шаг был ударом, надрывом... Но теперь он не мог не идти. Он плелся, полз, еле передвигался. Рана отняла много сил, но не в ране дело. Он не мог идти на Свет. Доселе он не знал болезней, но теперь он был будто болен. Как в лихорадке, чёрной лихорадке, которую резал только блеск эльфийских мечей, да прокалывал луч рукотворного камня Нерэль. Сивисмар был больным или не до конца ожившим тогда, у края воронки в бывшей долине Сарсилла. Ему казалось, что тогда он ожил не совсем. Его теперешнее существование ощущалось им как невозможное, нереальное уже. Или ещё нереальное... Он терял себя в чёрном тумане сквозь который он шёл и никак не мог полностью пройти. И не мог понять удаляется ли он от самого себя или наоборот, подходит к себе.

К себе — от себя...

Вперёд — на свет...

От тьмы — в слепоту. Потому, что слепой не всегда видит всё чёрным. Он может видеть всё абсолютно белым. Ослепляюще-белым. Белым, до невозможности видеть. И теперь он двигался туда, куда шёл Ривф, на ощупь, на Свет, на своё сопротивление Свету.

Так прошла вся дорога. Сивисмар не смог бы даже сказать, сколько она длилась. Он не видел, куда, они пришли, а пришли они к Дому Лау и теперь стояли на берегу. Ривф — с торжествующей победой, Нерэль — с ликованием счастья, Арвис — со смущением и радостью, а Лит — с простотой, несвойственной гномам.

Сивисмар не видел этого и не видел ничего. Он стоял возле берега реки ослеплённый, оглушённый, уничтоженный Светом Высокого Народа, хотя всё ещё живой.

Зачем он пришёл сюда?

Чтобы умереть.

Или жить.

Всё равно.

Он сделал ещё шаг и с этим шагом ужас накатился на него. Его чёрный ужас перед Высоким Светом.

Умереть! Или жить.

Ещё шаг. Теперь от нахлынувшей волны, казалось нечем дышать. Кроме сияния, на которое нельзя было смотреть, как на солнце, он не видел ничего. Но он смотрел туда, потому, что считал себя уже слепым.

Ещё шаг...

Его окутал жар. Нет, не жар извне. Жар поднялся изнутри, из его груди. Он выступил по́том на его гранитных плечах, на голове. По́том, похожим на росу, что выпадает на скалы.

Может быть, это был холод? Выступающий холод сердца. Гранитного сердца, которое дрогнуло впервые увидев неистового ксадонца в свете вспышек молний у входа в пещеру. Оно дрогнуло и приказало: «Тебе — с ним!» И сердца было невозможно ослушаться. Ибо он ждал этого долгие годы. Ждал, тогда ещё сам не зная чего.

Он ушёл от горных троллей, он отрёкся от короны своего отца — Горного Короля. Он ушёл к людям, но не смог жить с ними, потому, что у них не было того, что он искал. А что он искал — он и сам не знал. Но точно видел, что этого нет вокруг. И он ушёл в горы и жил там один в пещере много-много лет, разгоняя орков, что забредали изредка.

Он ждал. Ждал долго и терпеливо. И верил, что дождётся. И когда в его горах появился этот маленький отряд с безумной целью своего похода, Сивисмар понял: ему туда, с ними.

Но победа над Сарсиллом не его цель. Это то, что нужно преодолеть прежде, чем идти дальше.

Дальше! Теперь Сивисмар был уверен, что нужно идти на этот разящий, убивающий Свет.

Ещё шаг...

Он обнаружил, что уже не идёт, а лежит на земле, уткнувшись носом в траву. «Оказывается, здесь есть трава...» Сивисмар ожидал, что разящий Свет опаляет всё вокруг. Но Свет палил только его.

«Двигаться дальше!»

Но он уже не мог подняться. Свет прижал его к земле и не давал встать. А может не давало встать его чёрное гранитное тело. Сивисмар протянул здоровую руку вперёд, запустил пальцы поглубже в траву и корни, и стал тянуть, тянуть себя на этот непрерывно бьющий Свет...

— Что это с ним? — удивился Арвис. Влюблённые и счастливые Ривф и Нерэль не замечали того, что творится за их спинами.

Ривф оглянулся. Только теперь он увидел, что с Сивисмаром что-то происходит. Но что именно — могли понять немногие. И даже немногие из эльфов. Потому, что и те, кто принадлежит Высокому Народу не видят всё без исключения.

Кто-то не мог этого понять.

Кто-то не имел силы этому помочь.

А кто-то не имел такого желания. Но это их дело.

В то время в Доме Лау был один из величайших перворождённых эльфов. Тот, чьё имя с древнейших времён воспевалось в преданиях и балладах. Оно одно уже звучало легендой — Гелерэйн.

И то, что видел сейчас великий эльф было несравнимо с тем, что видел он доселе, хотя он видел мир с начала времён. Порождение тьмы отрекалось от неё и уходило, уползало, вырывалось к Свету. И это было доказательством тому, что всё живое когда-то было создано для Света и добра и лишь потом извращено и опорочено тем, чьё имя не принято называть вслух.

Но из любой тьмы можно вырваться обратно, ибо это именно возвращение. Но порой, на такой путь нужно очень много сил. Очень.

И величайший эльф был счастлив видеть эту истину об изначальном Свете и рад помочь тому, кто пытается идти обратным путём, несмотря на всё сопротивление тьмы. Он знал, насколько тёмным тварям страшен Свет. И понимал, насколько тяжек этот путь. Но Сивисмар шёл, корячился, полз, чуть не зубами вгрызаясь в землю, когда тьма тащила его назад. Он вылезал из собственной троллиной шкуры, это были невообразимые усилия и потуги. Он переставал быть собой или наоборот, становился...

И вот, высокородный эльф, гроза и ужас всех прислужников мрака, тот, за плечами которого прогремели бесчисленные битвы, где не было пощады тёмным тварям, теперь протянул руку Сивисмару.

Кто-то должен был это сделать: поддержать, помочь, просить за него Высшие Силы. Кто-то должен был поручиться за него.

Из всех тех, кто стоял на берегу это понял не каждый. Теперь протянувший руку и принявший помощь будут всю жизнь незримо связаны. Тот, кто поручился за него перед Светом, будет отвечать за все его поступки, за то, что путь того к Свету будет неуклонным и будет продолжаться всю его жизнь. Теперь эльф не сможет бросить Сивисмара, отречься от него. И Сивисмар также несет на себе часть судьбы Великого Эльфа.

Сивисмар не видел ничего и никого. Он давно уже ослеп от Света. Но он почувствовал впереди протянутую руку. Он схватил её и провалился в сияющую бездну, растеряв по дороге все те чувства, которые у него ещё оставались.

Путь к Свету не закрыт не для кого.

Много раз ещё прозвучат эти слова в Доме Лау. Сивисмар прошёл через реку, что несла на себе чары эльфов и в нём осталось лишь то, что стремилось к Свету. То что было от тьмы, то, что тащило его назад, сгорело в ужасающем, но животворящем пламени Света. Он был рождён заново.

* * *

Ривф ничего не сказал Лаулиссиану, всё было понятно без слов, Что поделаешь, если ксадонец умеет только требовать, а не просить. Требовать то, что теперь ему должно принадлежать.

Ривф получил руку Нерэль и вернулся в свою крепость. Орки, лишившись своего предводителя, бежали без боя. Ривф вернулся на пограничные земли эльфийского народа уже не как Главный Страж, а как хозяин.

Лаулиссиан даровал ему крепость и прилежащие ей земли.

Гном за отвагу и верность был наречён Другом Дома Лау. Он тоже собирался в путь, домой, к своим родичам. Как боевой трофей вёз он несколько чёрных перьев от птицы-плаща Сарсилла и хвост алмазной змеи, который он успел отрубить прежде, чем замок с долиной провалились под землю.

Сивисмар-однорукий всё время празднеств в честь победителей приходил в себя. Он не смог бы объяснить, что с ним произошло, да и не пытался. Он ощущал себя младенцем, впервые увидевшим мир, хотя и прожил много-много лет. Он словно впервые видел солнце и небо. Он был поражён видом звёзд. Он приходил в восторг от зелёной травы и прозрачных вод реки. Ему всё хотелось потрогать: и траву, и воду. И его восхищало то, что трава такая нежная, а вода — прохладная и свежая. Он был светел весь и глаза его были глазами новорожденного существа, которое только теперь начинало жить.

Лаулиссиан спросил у Сивисмара, намерен ли он вернуться к людям. Тот ответил: «Нет», ничего не добавив.

— Не торопи его к людям. Там он уже бывал, — ответствовал за него Гелерэйн. — Пока ему ещё предстоит понять себя.

Тут в разговор вмешался гном.

— Пусть Сивисмар пойдёт со мной, в подземные мастерские. — Видя, что эльфы его не совсем понимают, добавил: — Я вовсе не предлагаю ему быть подданным государя гномов. Тем более, он и по росту-то не очень подойдёт, — гном усмехнулся, но видя серьёзность всех остальных продолжал: — Нет, я предлагаю ему только поработать со мной в кузнице моего брата.

Сивисмару понравилось это предложение и он уехал с Литом. Теперь он совсем не походил на то существо, которым был когда-то. Никому бы и в голову не пришло даже сравнение его с троллем. Он был принят, как соратник Лита и это послужило ему лучшей рекомендацией. О его происхождении никто не спрашивал, а сам он никому не рассказывал. Он обладал недюжинной силой и без устали махал молотом, хотя и всего одной рукой. Прожил там он полтора года и эти полтора года мало в чём его изменили: в светлом гиганте всё так же присутствовало незлобие и даже некоторая наивность. Странное существо, непонятное многим...

Празднества утихли. Все разъезжались по своим домам и по своим делам. Только загрустивший мальчишка считал, что о нём все забыли. На него действительно мало кто обращал внимание. Но разве ему много надо было! Больше всего он желал, чтобы его назвали Другом Дома Лау, как Лита. Но никто не дал ему этого звания.

— Почему... Почему, — шептал он сидя у воды на пушистом зелёном берегу. — Неужели я совсем недостоин...

— Потому, что это бессмысленно, — ответил на его жалобы Гелерэйн. Арвис не слышал, как Великий эльф подошёл к нему.

— Бессмысленно?!

— Ну конечно. Если ты не всё понимаешь, не торопись уяснять. Всему своё время. Если тебе кажется, что ты чего-то недополучил — не спеши добиваться. Довольствуйся тем, что у тебя есть и тогда будешь иметь мир.

— Значит, мне нужно возвращаться с Ривфом. Я же его оруженосец.

— Нет, думаю, в ближайшее время твои услуги ему не понадобятся.

— Тогда куда же мне идти?

— Оставайся здесь. Ведь ты хотел этого.

— Да! Но что я буду здесь делать?

— То же что и все. Дом Лау — Дом света. А Свет — для всех. Ты не останешься в забытьи.

СКАЗАНИЕ ВТОРОЕ

Кто-то собирает марки, кто-то — воспоминания. Признак ли это старости? По-моему, это признак тщеславия: собрать свою биографию, как коллекцию: «Я жил на лютом севере, а потом, на юге гонял табуны. На востоке я был послушником монастыря, в промозглой столице постигал науку скальпеля и пинцета».

Что это, как не тщеславие!

Но кто-то не собирает коллекцию своей жизни, а просто живёт.

Нельзя сказать, что Сивисмар забыл всё, стуча молотом в кузнице Лита. Но он мало вспоминал. Просто было незачем: ни к слову, ни к месту. И потому он дождался того, что вспомнили о нём.

Дважды желтели листья в Очарованном лесу и один раз с тех пор окутывался он дымкой только что родившейся зелени. Прошло полтора года.

На этот раз к Дому Лау обратилась за помощью Ланда — город-крепость. Ланда сильно пострадала из-за в своей беспечности. Поначалу мало кто придал значения тому, что по низинам и оврагам постоянно стелется туман, тяжёлый и густой до неправдоподобия. Но в один прекрасный, то есть отнюдь не прекрасный день, этот туман вдруг поднялся и поглотил Ланду и её окрестности. Туман оказался несмертельным, но снотворным. Для некоторых это оказалось равносильным.

Теперь тот человек, что повелевал туманом, восседал в Ланде, а те, кто в ней жили доселе, либо полностью спали, сложенные штабелями, либо шевелились кое-как выполняя работу для нового повелителя. Но вырваться или очнуться не хватало сил.

По сути дела, Ланда просила не помощи, а спасения, да и то прошлым числом. В данный момент Ланда не просила, а молчала: она спала.

Эминжас — так называли человека, который повелевал сонным туманом, сидел в Ланде. Но это ещё не значит, что в дальнейшем им не овладеет идея мирового господства. Но как ему противостоять — неизвестно: его изжелта-молочный туман был надёжнее любой крепостной стены. Туман был тяжек и медлителен, но он понемногу расползался во все стороны. Один только человек смог вырваться из туманного плена — Дантар, сопровождавший некогда эльфийского витязя Геледора. Он пришёл в Дом Лау и рассказал всё.

Сонный туман валит всех: и пеших, и конных, и их лошадей. Засыпают одинаково и люди, и орки, и эльфы. Слуги Эминжаса берут их голыми руками. Как удаётся этим слугам не спать, Дантару не было известно. Он очнулся во время бури, когда сильные порывы ветра кое-где прорвали сонную толщу. Дантара не успели запереть и он убежал. В панике, поднятой бурей, его бегства не заметили.

Теперь обо всём этом рассказывал начальник эльфийского дозора Лау, к которому попал Дантар. Сам Дантар отдыхал караулке на берегу — увы, несмотря на несколько дней проведённых под туманом, выспаться на всю жизнь не удалось.

— Похоже, эльфы заснули раньше, чем сонный туман коснулся их носа! — это поднялся со своего места Фарьян. — Иначе они не проспали бы так долго и прихлопнули Эминжаса ещё вначале, когда он был не так силён!

Фарьян был молод и горяч. Всю свою эльфийскую жизнь он сохранял юношеский максимализм, который доходил порой до безрассудства. Однако это не мешало ему быть хорошим охотником и хорошим воином. Вот только дисциплина...

— Фарьян! Успокойся. Ругать прошлое ни к чему.

— Прошлое продолжается: мы всё так же сидим без дела!

— Посиди ещё пять минут. В судьбе Ланды они ничего не изменят. Геледор рвался, как и ты — теперь спит!

Фарьян нахмурил своё красивое лицо и молча сел. Обиделся.

— Я думаю, нужно искать противоядие, — сказал Гелерэйн. — Оно есть: сам Эминжас не спит и его люди тоже.

— Но для этого кого-то придётся посылать в Ланду. Кроме колдуна никто не знает секрета.

— Что бы в его подвалах добавился ещё один сонный витязь? Уже сейчас нужно как-то оградить этого воина от тумана.

— Нет, нужно что-то другое

— Дантар рассказал одну странную вещь, — в раздумье произнёс начальник дозора. — Он видел, как в полосу тумана забрёл тролль. Прошёл её насквозь и вышел с другой стороны. Дантар сказал: «Вот если бы мне так!»

— Ты предлагаешь нанять отряд троллей? — усмехнулся король.

— Нет, конечно, но я подумал, может этот Сивисмар...

— Это невозможно! Сивисмар больше не тролль. Да и настоящим троллем он никогда не был.

— Но он же сын Горного Короля и имел дар ходить под землёй!

— Это ничего не значит. Всё его прошлое уже попалено. И, думаю, больше никаких «даров» у него не осталось.

— Но может быть попробовать. Его плоть когда-то была гранитом, а камни не спят.

— Но он уже иной! Совсем! Пойми это!

Король был против. Не верил ли он в силу Сивисмара или не был уверен в желании самого Сивисмара помочь эльфам? Да, он пришёл к эльфам, прошёл сквозь пламень чар эльфийской реки, но это ещё не значит, что он ринется по первому приказу эльфов воевать с любым колдуном. Может, он не захочет. Да, он должен быть благодарен эльфам, которые несмотря ни на что приняли его, но... В нашем испорченном мире далеко не все, кто должен испытывать благодарность, хотя бы изредка вспоминают об этом.

Придёт ли Сивисмар на его зов? А если — да, то сможет ли противостоять колдуну? Может быть, он ещё недостаточно утвердился в Свете и это встреча повредит ему. Вылезши из троллиной шкуры он может оказаться беззащитен. Что если колдун окажется сильнее и снова обратит его во тьму.

— Гелерэйн, что ты скажешь?

— Я думаю, Сивисмару ещё рано выходить.

— Мой король! — опять вскочил со своего места Фарьян. — Пойду я!

У него была такая манера высказывать свои просьбы в повелительном наклонении.

— Пойду я! — повторил он, видя, что его мало слушают. — Я дождусь сильного ветра и пройду по высоким местам.

— Погоди, Фарьян, — мягко остановил его Гелерэйн. — Я думаю, — он выделил слово «думаю», — что Сивисмару рано выходить. Но чтобы окончательно это решить, я должен видеть его сам. Я поеду к гномам и поговорю с ним.

— Езжай! — благословил король и решение судьбы Ланды отложилось ещё на некоторое время.

* * *

Всё это время Гелерэйн вовсе не забывал о существовании Сивисмара. И то, что он не видел его полтора года — вовсе не небрежность. Он считал, что пока этого не нужно. Не надо обрушивать на только что обращённого весь образ жизни в Свете. Может получиться совсем не то, что хотелось бы. Для тех, кто в Свете рождён, жизнь в нем естественна — другой они просто не знают. Во Свете были их родители и все их предки, во Свете их окружение, их братья и друзья. Во тьме лишь враг. Он чужд, порочен, жизнь его невозможна и неприемлема изначальна.

Но с Сивисмаром совсем по-другому. Он был рождён во тьме. Тьма для него была изначальна. Да, всё живое рождено на благо и лишь потом извращено. Но от момента создания благого, неопороченного мира до Сивисмара было слишком много поколений, которые считали тьму — своей. И Сивисмар привык к этой «ошибочно своей» тьме. Он был рождён в ней и не знал иного. Но он, в отличие от всех предшественников, почувствовал эту ошибку и стал искать Свет истины.

Всё это так. Но того, что уже свершилось, мало. Надо чтобы Сивисмар привык к этому Свету, ощутил его именно своим, а не чужим и прекрасным. Надо чтобы он осознал себя светлым созданием.

Гелерэйн видел, что для этого нужно время, некоторое уединение, спокойное существование в Свете. Пока. Чтобы не надорваться под всем обрушившимся на него. Потом он снова приведёт его в Дом Лау, как в свой Дом, уже не для перебарывания себя и тьмы в себе, а для того, чтобы жить в нём. Гелерэйн не торопился, ибо всему назначено своё время. Но спящая Ланда, сумбурный рассказ Дантара, решение Лау — всё это вторгалось в то равновесие, которое он хотел установить в Сивисмаре. Получалось так, что после длительного молчания он сразу обрушивал на Сивисмара дело с которым эльфы — Великие эльфы! — не могли справиться. В том числе и он сам. Гелерэйн был несогласен с решением остальных. Сивисмар ещё не возрос Светлым возрастом. А, кроме того, ещё ничего не известно: возможно в сонном тумане он окажется таким же беспомощным, как и они. Это было всё равно, что пожертвовать Сивисмаром.

И может статься так, что пожертвовать совершенно напрасно.

В подобных размышлениях эльф прибыл в кузницу Лита.

Сивисмар... После всего, что было с ним, после всего, что сделали для него эльфы — он видел в этом мало своей заслуги — он был благодарен, он благоговел, но он не ожидал, что эльфы вспомнят о нём ещё хотя бы раз. Потому визит Гелерэйна был для него совершеннейшей неожиданностью. Он весь просиял, увидев великого эльфа. Он был рад до такой степени, что растерялся, не зная что сказать. Гелерэйн сам усадил его на монолитную лавку у стены (Лит деликатно удалился) и стал рассказывать про Ланду и про её туман с самого начала.

— Конечно, я поеду! — воскликнул Сивисмар, когда догадался, именно догадался, а ещё не понял в чём дело.

— Погоди, ты не знаешь всего. Ты не знаешь, насколько ты можешь противостоять чарам тумана. Ты уже не тот, что был прежде.

Сивисмар озадачился. Он не знал, что ответить. «Да» — А если он действительно не сможет и тупо уснёт вместе с остальными?

— Давай сделаем так, — сказал Гелерэйн. — Ты спустишься в долину Ланды и попробуешь войти в самую редкую полосу тумана. Если почувствуешь, что сон хоть немного действует на тебя — сразу возвращайся.

— Хорошо! — без сомнений согласился Сивисмар.

— Когда ты сможешь отправиться?

— Хоть сейчас! — воскликнул Сивисмар, но тут же его мысль уклонилась и это не осталось незаметным для Гелерэйн.

— Что тебя волнует? Рука?

— Да, — сознался Сивисмар. — Но я думаю, гномы согласятся сделать мне железную руку. Они — великие мастера, а я проработал у них полтора года, — поспешил добавить он, оправдываясь за свою невольную слабость.

— Оставайся здесь, пока гномы не сделают тебе руку, а чтобы они поспешили и не скаредничали, отдай им вот это.

Эльф снял со своей шеи ожерелье и протянул его Сивисмару.

— О... оно очень дорогое... — пробормотал он, не решаясь протянуть за ним руку.

— Я же не говорю: возьми себе. Я говорю: отдай гномам.

Сивисмар покорно принял в горсть сверкающие самоцветы.

— И вот ещё что...

Гелерэйн поднялся и сделал несколько шагов по кузнице. Сивисмар тоже поднялся вслед, но остался стоять.

— В твоём походе я не смогу помочь тебе ничем. Хотя очень хотел бы того. Пусть тебе поможет мой меч. Возьми его!

Гелерэйн подошёл к Сивисмару. На его руках лежала полоса света, заключённая в металл. Такой меч — не подарок и не награда. Такой меч — огромная обязанность.

— Возьми! Да пребудет с тобой благословение Высших сил.

Гелерэйн ушел. Сивисмар стоял посреди кузницы.

Душа его была словно пронизана ясным взором эльфа, его словами, его просьбой и тем, что он, уходя, оставил в его руках. Словно утреннее солнце заглянуло в подземную кузницу прежде, чем идти по своему дневному пути дальше... Свежий ветер, что принёс с собой запах ночных цветов и мягкую прохладу реки... Гелерэйн ушёл... Словно тут, во мрачных сводах только что смолкло пенье птиц, память о которых эльф унёс с собой...

Он ушёл и Сивисмар ещё некоторое время смотрел ему вслед. В руке его, свернувшись, лежало драгоценное ожерелье, а на коленях — великий меч — Луч Благословенной земли, рассеивающий мрак. Он покоится на руках Сивисмара, свидетель дел Высокородного эльфа, товарищ его в битвах. Лезвие было чистым и светлым. Его блеск не резал глаза, его сила не жгла рук.

Сивисмар укрыл клинок в ножнах. Рисунок их местами был полустёрт временем, а кое-где повреждён жаром. Лишь на камнях этих ножен время не оставило своих следов. Это были сапфиры, хранившие холодную чистоту небес.

В это мгновение Сивисмар увидел перед собой долгую-долгую дорогу и понял наконец, кем он должен был стать с самого начала, со своего рождения. Просто он не знал этого раньше. Нет, не у людей его место и не у гномов. И тем более никакой он не наследник Короны Горных королей. Он родился на этот свет, чтобы быть воином эльфов.

Это его дорога. Теперь он знал.

Осталось последнее: рука. Сивисмар обратился к Литу. К кому же ещё? Лит с охотой поддержал его идею, однако, делать сам не взялся: «Тут настоящие мастера нужны!» Он насобирал магическое серебро у себя и по родственникам, взял у Сивисмара ожерелье и отправился к некоему мастеру Тари, которого за всё время сам Сивисмар никогда не видел, хотя слышал порой о нём. Разное.

Через неделю Лит принёс готовую руку, «что двигалась, как живая». Признаться, Сивисмар такого не ожидал: рука слушалась мысленного приказа. С лёгким шелестом сжимались и разжимались пальцы, рука поворачивалась в запястье. Один только был недостаток: чтобы рука была верна, нужно было всегда помнить о ней. Если забыл — забудет тебя и рука. К этому ещё надо было привыкнуть. Но Сивисмар решил, что научится управлять рукой в пути. Он поблагодарил гнома (от Гелерэйна ожерелье, от Сивисмара хотя бы слова). Лит был рад, суетился, пробовал прочно ли держится рука из магического серебра, хорошо ли слушаются Сивисмара пальцы. И вдруг теперь, когда его могучий подручный благодарил, подбирая слова, Лит разом понял, что Сивисмар уходит! И уходит надолго, скорее всего, навсегда!

Конечно, он понимал, что Сивисмар не будет долбать молотом всю жизнь. Но чтобы так скоро... Гном стоял потерянный и смотрел на Сивисмара, который сидел напротив, на монументальной скамье у стены и улыбался ему, не зная, что сказать на прощание. Сейчас он встанет и уйдёт в свою жизнь, далёкую от кузницы Лита, огромный богатырь с рукой из магического серебра. Когда гном успел привязаться к нему, в какой момент сменил недоверие на свою дружбу? В долине ли Сарсилла? Или раньше, у пещеры дракона?

Но сейчас Сивисмар уходил к Зачарованному лесу и, сам не зная того, уносил с собой маленький кусочек гномьего сердца.

* * *

В Дом Лау было ехать не за чем. Сивисмара ждали в пограничной сторожке. Там был начальник дозора — Илинтор, еще несколько эльфов и Дантар — тот самый, которому удалось сбежать из Ланды во время бури. Теперь он должен был провожать Сивисмара. По сравнению с эльфами проводник был невзрачен и выглядел усталым и каким-то «хронически пропыленным». Хотя может, это действие сонного тумана. Вряд ли такой морок приносит здоровье и яркий румянец на щёки. Дантар был тоже ксадонец. Можно подумать, что этот народ пользовался особым покровительством Лау.

Начальник дозора мало что мог добавить к словам Гелерэйна. Сивисмар получил от него рослого серого коня и пожелание удачи. Не оттягивая больше отъезд, они с Дантаром двинулись в сторону Ланды. Дорога была сначала по Зачарованному лесу, потом по обыкновенному. В окрестностях — тишина. Никто не показался им на дороге, никто не спросил, куда они держат путь. Молчит лес — нет ветра, молчат птицы — наверное, ещё не прилетели. Молчит Дантар за спиной. Чем ближе к Ланде, тем глуше тишина. Здесь остановился даже ход времён. Заснула весна. Деревья стояли голыми, спящими с зимы. Снега не было, но и трава не приподнимала прошлогодние листья — она спала.

Сивисмару не захотелось верить во всё это. «Может здесь не распускается зелень потому, что Ланда стоит севернее Дома Лау? И весна здесь приходит позднее?.. Не настолько же всемогущ этот сонный туман!» Сивисмар оглянулся на своего помощника. Странный человек. Именно с ним придётся идти в этот колдовской мо́рок. Дантар ехал чуть сзади, с опущенной головой. Он всегда держался чуть сзади и редко поднимал взгляд.

Он тоже был ксадонцем, как и Ривф. Но на этом их сходство кончалось. Дантар был совсем другой. Сивисмар вспомнил свою первую встречу с Ривфом, когда тот выскочил из бури на освещённый круг перед пещерой, сверкая глазами и мечом. Он был готов тогда сражаться с целой бандой орков, с любым троллем или драконом, с любой неизвестностью, которую скрывала пещера, если бы она несла зло. Ривф был открыт, честен и прям. Он любил Нерэль и ненавидел Сарсилла, а за тех, кто доверился ему: Арвиса и гнома, он был готов отдать жизнь.

А Дантар? Он упорно не смотрит в глаза. Сивисмар наблюдал за ним полтора суток дороги, остановок, ночлега. И всё это время Дантар был одинаково молчалив и почти не поднимал глаз. Что творится в его душе? А в его сердце? Он всегда молчит и всегда держится сзади. Свою работу он выполняет беспрекословно. Но никогда не поймёшь, какие мысли таятся в его голове. Любит ли он кого-нибудь? А ненавидит? Весь мир?

Странный человек. Если бы Дантара послали не эльфы, Сивисмар не спешил бы доверять ему. Больно скрытен и угрюм. Интересно, что связывает его с Домом Лау?

Но Дантар молчит и упорно держится позади. Он уже был у Эминжаса и испытал на себе действие сонного тумана. И, тем не менее, снова едет в Ланду. И не боится? Или он тоже всецело доверяет эльфам и ему, Сивисмару, потому, что его послали именно эльфы.

Воздух мутнел. Сивисмар оторвался от своих раздумий и стал вглядываться в лес. Нет, та дымке, что висела по округе, сквозь которую, как сквозь матовое стекло уныло глядело солнце — это был ещё не настоящий колдовской туман. Он был пока самый обыкновенный. А собрался здесь, вероятно по принципу: подобное привлекается подобным. Ещё около мили пути и показался настоящий: его густые клочья таились по низинам и оврагам. Пока их ещё можно было объехать по высоким местам, но тестоватые клочья сгущались, наляпывались на холмы, застревали в кронах деревьев. Дырявая белая сеть постепенно стягивалась и сгущалась с каждым шагом. Лошади стали спотыкаться. Оглянувшись, Сивисмар увидел, что Дантар трясёт головой, чтобы отогнать сон. Сивисмар остановил коня.

— Не лучше ли оставить лошадей здесь?

— Да, — кивнул Дантар. — Можно привязать их на в том пригорке. — Он показал рукой направо. — Его обдувает ветер.

— Хорошо, расскажи мне дорогу. Потом отведёшь лошадей и останешься с ними.

— Дорога будет прямо и вниз. Слева на реке — водяная мельница, — Дантар говорил неохотно и всё так же не поднимал головы. «Чем он недоволен? — думал Сивисмар. — Тем, что эльфы послали его сюда? Или тем, что я оставляю его с лошадьми?»

— В крепость можно попасть минуя главные ворота, через пролом в стене. Он остался ещё со времён прошлой осады. Дальше...

— Погоди! Я не понял, как найти пролом.

— Ну, сразу к востоку от длинной стены. Там ещё колодец, по правую руку, а... Ай! — Датар махнул рукой. — Так всё равно не объяснишь. Надо идти вместе.

— Ты же уснёшь! — возразил Сивисмар.

Дантар скрипнул зубами.

— Можно попробовать пройти гребнем того холма. На вершине туман не держится.

Дальше Дантар и Сивисмар шли пешком. Они вступили в полосу тумана, который вскоре стал таким густым, что скрыл даже солнце. Проходило время, но лес не становился реже. Чёрные стволы деревьев возникали из туманной субстанции только перед самым носом. Что дальше, за расстоянием вытянутой руки — догадаться невозможно: может чаща, может — обрыв, может, — стена замка. Но последней-то как раз и не было. Тьма тумана, тьма деревьев. Уж этот лес точно зачарован! Деревья мокрые, покрытые мельчайшими капельками влаги. Они стоят мёртвые или спящие — чёрные стволы деревьев, выплывающие из мглы тумана. Время суток — непонятные сумерки, время года — неопределённое межсезонье.

По расчёту Сивисмара, они должны были уже давно прийти, но лес всё не кончался. Дантар безнадёжно спал и Сивисмар тащил его на плече. Судя по тому, что сумерки стали ещё гуще — день был на исходе. Дальше искать бесполезно. Сивисмар решил остановиться на ночь. Он уложил Дантара и накрыл его плащом. Сам сел рядом, но боялся даже прикрыть глаза, его легонько клонило в сон и он чувствовал, — позволь он себе хоть немного расслабиться — проснуться уже не сможет.

Прошло время. Сивисмар ждал рассвета. Идти дальше? Но куда? Когда темнота ночи застлана ещё и непроглядным туманом невозможно разобраться где «вперёд», а где «назад».

Гелерэйн велел сразу возвращаться, если только Сивисмар почувствует, что засыпает в тумане. Сначала Сивисмару показалось, что туман не действует на него вообще: Дантар давно спотыкался, а Сивисмар чувствовал себя бодро. Даже потом, когда Дантар безнадёжно заснул и покорно висел у Сивисмара на плече, сам Сивисмар чувствовал себя вполне сносно. Но теперь он понял, что хочет спать. И это была не усталость. Сон заморочивал голову. Он был ненормальным, тяжёлым, похожим на пропасть без дна. Нет, Сивисмар держал этот сон в стороне, не подпускал к себе, но сон был подле. Он ждал, как зверь в засаде. Ждал слабинки, промаха, ждал, когда можно будет накинуться, побороть.

Возвращаться... Гелерэйн велел возвращаться, но теперь Сивисмар уже не знает где Ланда, где обратная дорога. Возвращаться надо было сразу пока они ещё не заблудились. А теперь? Выход из леса потерян точно также, как и Ланда. Значит, всё-таки надо идти вперёд, искать город-крепость, искать пролом, пока сон ещё не смеет подступить вплотную.

Вдруг, совсем неподалёку прозвучали голоса. Потом шаги. Сивисмар вскочил, но не мог определить, где говорят. Он подхватил Дантара, привычным жестом перекинул его расслабленное тело через плечо. Он ухватился за ствол дерева, под которым сидел и в несколько рывков вскарабкался на него. Железная лапа не подвела. Пальцы впивались в ствол, как клещи. Рука ни разу не сорвалась. «Пожалуй, это даже лучше, чем живая», — мелькнуло в голове у Сивисмара. Он устроил Дантара на развилке сучьев. Тот ни на что не реагировал и спал тихо, как младенец, а сам Сивисмар пытался разглядеть что-нибудь в туманной мути.

Голоса приблизились, но ничего не было видно. Вскоре Сивисмар смог различить обрывки фраз.

— Да нет же! Где-то здесь, — произнёс первый голос.

— С чего ты взял, что они здесь, они должны быть ближе к реке, — возразил второй.

— Может, он один?

— А почему лошади две?

— Может, одна сменная.

— Нет, их двое. Кром говорит, что двое.

— Дурак он, твой Кром!

— Всё равно, они должны быть здесь.

— Не шуми!

— Да они спят давно.

— А вдруг не спят?

— Не дури! Спят.

Голоса удалились. Одно время Сивисмару показалось, что он видит неясные тени, но потом и они пропали.

Люди ушли. Должно быть, искали именно их с Дантаром. Они так уверены в своём тумане, что не боялись разговаривать в полный голос. Сивисмар решил остаток ночи провести на дереве и не стал спускаться. А Дантар так крепко спал, что ему было всё равно, висит ли он в воздухе или лежит на земле.

Когда чернота поблёкла, Сивисмар вновь взвалил на себя Дантара и полез вверх, насколько держали ветки. Там, наверху, ветер сдувал туман и, после некоторых усилий, Сивисмару удалось растолкать Дантара. Оплеуха железной лапой в заключении подействовала безотказно. Дантар ничего не понял и рассеянно оглядывался.

— Не пугайся, мы на дереве, — пояснил Сивисмар. — Попытайся залезть выше и определить, где мы находился.

Дантар долго раскачивался на зыбкой верхушке дерева и долго вертел головой, но так ничего и не понял. Крепости не было видно.

— Должно быть, она левее. Там деревья идут под уклон, — более Дантар ничего не мог сказать.

И снова блуждание в тумане, таком густом, что солнце не может своими лучами пробить его толщу. И снова Сивисмар поднимается на деревья, тащит за собой Дантара, расталкивает его на свежем воздухе, пытается найти дорогу. Идти нужно было осторожно, чтобы не столкнуться с теми слугами колдуна, которые в этом же тумане искали их самих. Однако, во всём есть свои положительные стороны, даже если они не велики. Весь лес был настолько пропитан влагой тумана, что старые листья под ногами не шелестели и сучки не трещали.

Второй день прошёл в поисках крепости с тем же успехом. Наконец, уже перед закатом, сидя на макушке очередного дуба, Дантар спокойно произнёс: «Я вижу её».

— Где? — Сивисмар попытался забраться наверх, но под его могучей фигурой дерево так застонало, что ему пришлось спуститься на несколько ветвей.

— Там, на западе, — пояснил Дантар, указывая рукой. — Мы сделали большой крюк.

— Ладно, давай спускаться.

— Всё равно не успеть до заката.

— Я пойду ночью.

Они спустились. Ещё не достигнув земли, Дантар крепко спал и его опять тащил на себе Сивисмар. Теперь он решил идти ночью: они и так потеряли много времени, а что толку сидеть, когда спать всё равно нельзя. Попробуй только закрыть глаза — уже не проснёшься. Тяжёлый сон, словно чувствуя возможную добычу, крался по пятам, готовый навалиться в любой момент. Лучше идти. В темноте можно не бояться, что наткнёшься на слуг колдуна — при своём приближении они так орут, что их слышно издалека. Они уверены что все кругом крепко спят, а сами кричат, чтобы не потерять друг друга. Пусть у них есть средство против сна, но оно не прибавляет им зоркости.

Но Сивисмар напрасно решил идти ночью. Днём он хотя бы перед своим носом видел деревья, а ночью он и вовсе не видел ничего. Более всего он заботился о том, чтобы не потерять направление. Когда он, таща на себе Дантара, пробирался через кусты, какая-то ветка хлестнули его по глазам. Он остановился и зажал глаза рукой. Они болели и слезились. Сивисмар очень устал, он не спал третьи сутки, а туман делал своё дело. Да, он позволил себе постоять с закрытыми глазами, навалившись спиной на дерево чуть больше, чем следовало. Он это понял, когда открыл глаза в следующий раз — над ним был серый сводчатый потолок, а в узких высоких окнах сияло небо — чистое и синее.

— Однако, ты крепок, братец! Людям и эльфам нужно не менее двух часов, чтобы очнуться. А тут — два вздоха и ты уже трезв!

Сивисмар резко оглянулся на голос и также резко ощутил петли верёвок на себе. Конечно, он связан!

Он лежал на полу. Извернувшись, насколько мог, он силился увидеть говорившего. Тот подошёл сам и Сивисмар обомлел: в руках у него был меч! Меч Гелерэйна. У Сивисмара помутнело в глазах — упустить такое оружие, едва только коснувшись его! Позор! Ведь эльфы верили ему, а он!.. Попал в плен и тупо упустил меч!

Но говоривший не оставил времени казниться.

— Ты не помнишь меня, — он даже не спрашивал, а утверждал. Сивисмар действительно смотрел на него и не мог вспомнить. Человек пожилой, невзрачный с виду, худощавый. Только взгляд его был цепок и энергичен, речь пылка и движения порывисты, словно энергии в нём было больше, чем могло уместиться в этом немощном, худосочном теле. Вероятно, это и был повелитель тумана — Эминжас. Нет, Сивисмар его не помнил, но не спешил об этом говорить,

— Тебя тоже трудно узнать, — произнёс человек. — Можно поздравить тебя с приятным для глаз преображением! — он слегка поклонился с ироничной улыбочкой, потом разом сделался серьёзным. — Но я всё-таки узнал тебя. У меня хорошая память на лица, даже если они так сильно меняются, как твоё.

Сивисмар старался не выдавать своего смятения. Кроме них двоих в маленьком зале не было никого. Эминжас полагался на надёжность верёвок, что держали Сивисмара и — увы! — не напрасно.

— Самое лучшее было бы помучить тебя и подержать в неведении, — изрёк колдун. — Но у меня мало времени. Я мог бы убить тебя, но мне не принесёт пользы твоя смерть. Я мог бы держать тебя в плену, но у меня и так полные подвалы пленников. Я мог бы заставить тебя служить мне, но думаю, что затраченный труд не окупит польза твоей службы. Я тебя отпущу, сын Горного короля!

Сивисмар вздрогнул. За прошедшие полтора года ни разу не приходило ему на ум это жуткое словосочетание. Но вот теперь оно пришло на ум другому.

— Я отпущу тебя, но за это ты принесёшь мне Корону своего отца. Не спорь! — оборвал он Сивисмара, видя, что тот нахмурился и готов выдать отрицательный ответ. — Ты сам отрёкся от неё. Она не нужна тебе! Принеси её мне. А в залог у меня останется твой меч. Понял? — колдун шагнул к Сивисмару вплотную. — Меч на корону, корону — на меч! Не иначе! А чтоб тебе веселее думалось я присовокуплю к мечу ещё и жизнь твоего человека.

Он отошёл к двери.

— Эй! Кто там? Проснулся этот, второй? Тащите его сюда!

Двое слуг вволокли связанного Дантара. В сотый раз Сивисмар напряг мышцы, силясь разорвать веревку. Но колдун был не зря уверен в её крепости.

— Это невозможно, — проговорил Сивисмар. В более безвыходном положении он не ощущал себя ни разу в жизни.

— Что?! — подскочил колдун. — Невозможно иначе! Если ты не принесёшь Корону, этот меч будет украшать моё бедро!

Он выхватил клинок. Солнечный свет отразился от металла, полыхнул слепя глаза и запрыгал по потолку длинными зайчиками. Больше всего хотелось бы видеть, как колдун не сможет удержать этот великий клинок в руках, как он выронит его, вскрикнет, отскочит в сторону. Но ничего такого не произошло. Меч — всего лишь меч, какой бы он ни был. Сивисмар простонал что-то... И тут почувствовал, что от непроизвольного движения петля верёвки переместилась на пальцы руки из магического серебра. Конечно, осязания в металлических пальцах не было — не до такой же степени гномы — кудесники. Но Сивисмар почувствовал, он ощутил эту петлю всем телом. Пережать! Перерезать! Передавить! Но ухватить верёвку никак не удавалось. Она лишь скользила по металлу, словно дразня и издеваясь, едва цепляясь за выступы металлических «суставов». Перетереть! Ну конечно же, попытаться перетереть — ведь верёвка натянута, как струна. Сивисмар зашевелил пальцами и от этого движения по залу пополз предательский шелест. Он был еле слышен, но в гробовой тишине маленького зала, казался грохотом. Его нужно было чем-то заглушить. И Сивисмар заговорил. Обо всём подряд. Какие у него будут гарантии того, что колдун не обманет и не убьет их с Дантаром, как только получит Корону? Какой срок он даёт Сивисмару на то, чтобы достать её? Где он ожидает назначить встречу и т.д. и т.п. Колдун старательно отвечал. Но вопросы быстро кончились, а верёвка — нет. Сивисмар стал собирать уже всякую ерунду плюнув на то, что колдун может усомниться в трезвости его рассудка. Но даже околесица, которую нёс Сивисмар, имела предел. Тянуть было некуда. Опасаясь, что Эминжас в конце концов обнаружит подвох, Сивисмар рванулся... И перетёртая наполовину верёвка лопнула.

Сивисмар вскочил. Он был один и без оружия, но колдун тоже не спал.

— Слуги!!! — кричал он и сжимал в руках меч Гелерэйна.

— Хватай! хватай его за лезвие! — выкрикивал из своего угла связанный Дантар, которого все выпустили из вида. Боясь, что Сивисмар не поймёт, он повторил:

— Меч хватай!

— Слуги! — вопил перепуганный колдун. И они бы немедленно ворвались, если бы Сивисмар не успел последовать совершенно безумному совету Дантара. Он поймал лезвие меча и как только он коснулся его рукой, рукоять дивным образом оказалась у него в руках, а лезвие в ладонях Эминжаса. Тот вскрикнул и затряс в воздухе порезанной ладонью. Далее всё продолжалось, как кошмар, в котором ты хватаешь, ловишь, догоняешь кого-то, а он, наперекор здравому смыслу, умудряется ускользать и ускользать.

Сивисмар на мгновение оглянулся на слуг, но можно было и не оглядываться: увидев огромного витязя со сверкающим мечом они повели себя совсем как орки на Щербатом перевале — давя друг друга кинулись назад. Однако, того мгновения было достаточно: колдун исчез. Нет, он не испарился, всё было проще. В противоположной стене, в нише, была потайная дверь. Пока Сивисмар выносил ее, прошло время и когда он, ввалился в темноту он услышал лишь лёгкий топоток где-то внизу. Коридор проваливался вниз крутыми ступенями. Сивисмар ломанулся вперёд, то есть вниз, прыгая через оные и налетая на стену, которая постоянно оказывалась под левым локтем. Лестница так круто завинчивалась вниз, что упасть было невозможно. Но и бежать быстро тоже не получалось Сивисмар то бежал, то падал, едва успевая подставлять ноги на уходящие вниз ступеньки. Ему казалось, он нагоняет Эминжаса, он уже чувствовал его дыхание впереди, в темноте. Ещё один скачек... Но в этот самый момент вдруг ярко вспыхнул квадрат дневного света, мелькнула мантия колдуна и дверь, что вела наружу захлопнулась перед самым носом Сивисмара.

Колдун попытался подпереть дверь снаружи. Смешные попытки! Сивисмар вышиб её одним ударом. Но Эминжас, ускользающий Эминжас, опять впереди. Он бежит по двору, ныряя в тумане, как в волнах. Мелькнула голова, плечи и новая, густая до осязаемости волна поглотила его. Остались только звуки шагов, вернее, торопливого бега. Что поделаешь, колдун не догадался заранее подбить свои сапоги войлоком.

Сквозь толщу белого сна Сивисмар гнался за этим топотком. Поворот, и Сивисмар встал. Впереди было нечто. К влаге тумана добавился запах дыма. Тускло краснел сквозь пелену огонь, а над ним что-то громоздилось, что-то источавшее жар и туман... Нет, пар. Туман был паром того, что кипело в огромном котле. Сивисмар шагнул в толще туманного моря и упёрся в деревянное сооружение, что оплетало котел. Это был помост и колдун был уже на помосте. Он, как догадался Сивисмар по силуэту, яростно размешивал веслом варево, отчего оно запари́ло еще сильнее. Сивисмар кинулся разметать костёр из-под котла, чтобы эта дрянь в котле перестали кипеть, но тут что-то вязкое шмякнулось у него за спиной. Это колдун зачерпнул веслом свою сонную жижу и пытался попасть ею в Сивисмара.

— Ты уснёшь! — изрёк он, как приговор. Несмотря на все эти резвые пробеги колдун сохранил безапелляционный тон и даже не сбил дыхания. Туман потёк через край котла, как молоко. Сивисмар ринулся на колдуна, но тот успел забежать за котёл с другой стороны. Сивисмар не остановился и они принялись бегать вокруг котла, как два разыгравшихся школьника на перемене. Но это была не забава. Колдун крутился, как заведённый — от его прыти зависела его жизнь. А Сивисмар понимал, что если и не заснёт сию минуту, то очень быстро потеряет колдуна из вида: иногда он не видел собственной протянутой руки, а о перемещении колдуна мог только догадаться. Туман был густ, казалось, он лип к ногам, обхватывал руки, спину, налипал на лицо... Вокруг господствовал белый тяжелый концентрат сна. Сивисмар чувствовал, что его движения уже не так стремительны и точны. Для него тоже — минуты решали всё. Снова вязкий плевок, как кусок теста шмякнулся возле Сивисмара. и тут же второй — в деревянную переборку, этот уже возле самого лица. И опять: погоня по кругу помоста за неясной тенью Эминжаса впереди. Колдун затаивался и старался брызнуть жижей в глаза Сивисмара — не надеясь на быструю силу паров он хотел заставить Сивисмара зажмуриться.

Кругом всё было обляпано жирными белыми пятнами. Сивисмар постепенно соловел, колдун, напротив, ободрялся. Теперь «пятнашки» вокруг котла приобрели, иной характер: Эминжас гонялся за Сивисмаром, пытаясь залепить ему белой жижей в глаза, а у Сивисмара кое-как хватало засыпающей реакции на то, чтобы уклоняться.

Туман был третьим действующим лицом, которое, по своему усмотрению, то опускало занавес между соперниками, то чуть приподнимало его. В одну из таких минут колдун увидел Сивисмара раньше, чем тот его. Эминжас возликовал, торжествуя готовую победу. Он зачерпнул побольше своей жижи, размахнулся... Но тут предательская жирная лужица из тех, что он сам набрызгал, оказалась подползшей под его пяту. Колдун поскользнулся, тонкие перила хрустнули под его тяжестью, он вскрикнул и сквозь опущенную туманную завесу был слышен только оборвавший этот крик плеск. Котёл чавкнул, словно проглотил что-то солидное и сытное. И всё. Повисла тишина и по какому-то необъяснимому ощущению Сивисмар догадался, что он теперь во дворе один, хотя отнёсся к этому весьма равнодушно. Ну вот теперь опасность миновала, можно спокойно лечь и поспать. Поспать... Найти сухой пятачок во дворе, где не было наляпано «плевков» колдуна. Да хоть бы и были, всё равно... сейчас...

— Сивисмар! — Это крикнул Дантар из башни, что возвышалась из сонного моря, как маяк трезвости. Дантар! Он там, наверху. Меч Гелерэйна — в руке. В подвалах Ланды — пленники. И эльфы ждут его, Сивисмара!

Он заставил себя очнуться. Надо что-то делать! Сейчас, сию минуту!

Туман. Он тяжело переваливался через край, безучастный к гибели своего хозяина. Сивисмар расшвырял костёр из-под котла, но этого было мало: котёл парил. Сивисмар стал отрывать доски от помоста и закрывать ими чан. Потом навалил на всё это палки, мусор, сырую солому — над котлом выросла груда. Сивисмар успокоился, лишь когда котёл заткнулся и только последние тонкие струйки с трудом просачивались сквозь щели досок и прелую солому. Всё, теперь нужно ждать ветра, чтобы он разогнал всё, что тут уже «накипело».

Дальше Сивисмар искал пленников. Потом вытаскивал их из подвалов и тащил повыше, в башню. Он выловил пару слуг колдуна (остальные успели разбежаться) и заставил помогать. Он был очень занят. Но всё это время его не оставляла мысль, что бой с колдуном был всё-таки нечестным — ведь колдун сам упал. И, стало быть, победа не настоящая.

Ланда мало-помалу очищалась от тумана, как назло ветер был слаб: когда буря требуется, её всегда нет! Просыпающиеся жители собирались в башнях, на вершинах стен, на крышах домов, что повыше. Вниз спускаться было опасно. Может, ещё день или два — и это гадость рассосётся. Но пока оставалось только ждать. Многие из проснувшихся не понимали и не помнили, что произошло. Сивисмар встретился с тем самым Геледором, о котором говорил король Лау и передав ему, что когда туман рассосётся, надо будет убрать котёл с площади. Хоть закопать что ли. На вопрос: «где Эминжас?» Сивисмар пробурчал крайне неохотно: «Там, в котле», — отвернулся и ушёл, пресекая тем все дальнейшие вопросы.

«Сдав» город Геледору Сивисмар уехал, мрачный и суровый, словно недовольный или не проснувшийся до конца, а может быть просто невыспавшийся за несколько последних суток. Смутные мысли терзали его. И не только «неправильно» окончившийся поединок с колдуном, другое свербило и не давало забыть о себе: Корона. Сивисмар знал какой силой она обладает. Верно, Государства троллей не существует: старый Горный Король умер, а Сивисмар отказался от Короны. Род каменных королей прервался, тролли разбрелись по горам и существуют каждый сам по себе. У них нет больше короля.

Но тот, кто получит Корону, тот получит власть над троллями. Они вновь соберутся с гор, чтобы служить новому господину. Корона — это не символ. Это реальная власть. Она была создана тёмным властелином. Об этом не говорили, но Сивисмар это знал, откуда — сам не помнил. Она отлита в то время, когда «тот» вернулся и стал собирать под своё начало все тёмные силы. Инертная толпа тупых троллей ему была не нужна. Ему нужно было, чтобы все тролли подчинялись единому началу. И тогда он нашёл одного самого сообразительного и создал для него Корону Горных королей. И этот первый Горный король был родоначальником рода королей троллей. Отец Сивисмара был самым последним королём. К тому же роду принадлежал и Сивисмар. Но после смерти отца он отрёкся от Короны. А чтобы более никто не смог получить власть над троллями и пополнить ими своё войско, Сивисмар сбросил Корону в Эрк-Эдэ — самую страшную пропасть в горах, туда не мог добраться никто, даже сами тролли. Сивисмар ушёл и после долгого-долгого пути по событиям и дорогам оказался в той пещере, где нашёл его Ривф.

И теперь Корону Горных Королей хотел получить Эминжас. Понятно для чего. Не зря Гелерэйн предполагал, что горные тролли по своей гранитной природе не подвержены чарам колдовского тумана. Да, из троллей бы вышло грандиозное войско для Эминжаса. А если подобная идея придет в голову еще кому-нибудь?

* * *

Утро. Свежо. И мысли тоже посвежели.

Постепенно по дороге всё развеялось: и остатки тумана и неуютные мысли. В конце концов всё кончилось хорошо: меч Гелерэйна с ним, сонный туман больше не висит над Ландой, а что до странной смерти колдуна — так, может, он на то и колдун, чтобы и гибель его была странной! Вот только Эрк-Эде и Корона... За этой фразой следовало именно многоточие, а не точка.

Сивисмар и Дантар ехали по широкой просеке, вовсе не по тем путанным тропинкам, которыми пробирались вначале. Лес просыпался, его пронизывали солнечные лучи и пересвистывания птиц. Наверное, птицы тоже спали вместе с лесом. Листья на ветках разворачивали свои зелёные постельки в которых так долго ждали весны. Конь стряхнув с себя остатки сонной одури, прибавил шагу. Может, неуютные мысли тоже были порождением тумана? Ведь всё прекрасно!

— Дантар! — Сивисмар оглянулся на ксадонца, который так и следовал за ним, видимо вменив себе это в обязанность. — Откуда ты знал, что нужно было схватить лезвие меча рукой?

— Слышал, что у Гелерэйна такой меч, что всегда оборачивается против зла. Но раньше не верил. Теперь сам увидел, — и ксадонец опять замолчал.

Дорога обратно была как праздник освобождения и света. Сивисмар возвращался. Ни к гномам и, тем более, ни в пещеру. Он возвращался в Дом Лау. Туда, где жил Гелерэйн, туда, где правил Лаулиссиан.

СКАЗАНИЕ ТРЕТЬЕ

Как узнать, где пророчество, а где навязчивая идея?

Как отличить, что искушение, а что подсказка свыше? Гнать ли от себя помысл или следовать ему?

Нам (именно нам) говорят те, кто должен знать, что нужно три раза прочитать молитву «Отче наш» и первая мысль, которая после сего придёт в голову — считается, что именно она должна быть от Бога.

Не знаю. Думаю, что в нашей испорченном мире уже ни на что нельзя положиться. Даже на первую мысль, после прочтения молитвы. Вы пробовали когда-нибудь? Я — да. Но получалась фигня какая-то. Так и не знаешь, что искушение, а что — вразумление.

* * *

Среди всего, что приходило Сивисмару в голову, регулярно появлялась мысль о Короне. Она вызывала беспокойство. Корона продолжала существовать в этом мире, пусть даже в труднодоступном месте. Сейчас Сивисмар считал, что поступил легкомысленно зашвырнув её в пропасть. Теоретически никакое живое существо в эту бездну не полезет, если хоть немного дорожит своей жизнью. Тем не менее, Корона существует. А Эрк-Эдэ... Вдруг всё-таки найдутся фанатики!

Это становилось навязчивым. Сивисмар поделился сомнениями с Гелерэйном. Тот велел выкинуть всё из головы и Сивисмар послушно выкинул. Но, как оказалось, нужно совсем немного, чтобы возобновить эти идеи. И не только возобновить, но и кинуться сломя голову в ту самую Эрк-Эдэ, уподобясь фанатикам, которых опасался сам Сивисмар.

* * *

Прошло совсем немного времени. А может и много — неотягощённое бедами, время пролетает над землёй и людьми ни в чём не застревая. И только наши тяготы делают его ощутимым, весомым. Время пронеслись лёгким аллюром над Домом Лау, но грузно опустилось тяжёлыми днями над королевством Алдари. Это было то самое маленькое королевство гномов по другую сторону Очарованного леса, в котором жил Лит и в котором ещё совсем недавно стучал молотом однорукий Сивисмар. Напали орки. Они брали измором и количеством. Что требовали — непонятно, видимо рассчитывали найти тут золото. Несколько раз гномы отбивали осаду. Но каждый раз после битвы к горе подступали новые отряды. Кончилось тем, что гордый государь Алдари вынужден был признать на совете, что если так будет продолжаться дальше, гномам не удержать в своих чертогов. Пять дней назад государь гномов посылал гонцов к своему брату. Но ответа не было по сей день. Оставалось неизвестным, добрался ли хоть один из гонцов до цели. Быть может они все погибли под орчьими стрелами. Кто-то ляпнул на совете про эльфов, что живут за Очарованным лесом, но ему тут же заткнули рот.

Лит хотел напомнить, что когда-то его семья оказала помощь эльфийским воинам из крепости Ривфа, но государь не удостоил его ответом. Тут Лит рассердился и сказал, что если не эльфы, то уж Сивисмар обязан им помочь! Ведь не зря же он провёл у них полтора года, ел, пил, делил работу и кров вместе с ним, Литом.

— Я никогда не обращусь за помощью к эльфам! — высокомерно заявил Алдари.

— А ты и не обращайся. Просто лично я позову лично Сивисмара. Вот и всё! — возразил Лит.

— Ну и что же он сможет один против тьмы орков?

— Сможет! Вот увидишь. Он не откажется. Сивисмар — великий герой он участвовал в битве с Сарсиллом, он один победил Эминжаса — повелителя сонного тумана. Да-да! Он был один! Ну, кажется, с оруженосцем. Он придёт обязательно! И потом, я пойду к нему сам. Тут недалеко, — продолжал уговаривать Лит.

— Как это — недалеко?! Да ты знаешь, сколько идти до земли эльфов? А лошадь провести тебе не удастся.

— Во всяком случае, до них ближе, чем до владений твоего брата, досточтимый государь!

Алдари стал совсем мрачен. Он не знал, почему молчит его брат.

— Государь! Отпусти меня! — умолял Лит. — Ну я не буду звать эльфов, я позову одного только Сивисмара. Он и так помогал нам в работе, пусть поможет в бою.

Алдари махнул рукой на Лита и отвернулся. Это должно было значить: «Поступай, как знаешь!» И Лит умчался, пока государь не передумал. Он миновал осадное кольцо орков удачно. Было ли на то Благословение Высших Сил или орки просто разленились, размякнув от долгого ожидания. Лит, где ползком, где на четвереньках прокрался между кострами осаждавших тварей, переплыл речку и, опасливо озираясь, вступил в Очарованный лес.

Он был здесь второй раз в жизни. Но первый раз он ехал навстречу Ривфу, верхом на лошади и ранним утром. Теперь же была ночь, Лит шёл пешком, а за спиной у него были орки. Путь его был длиной в целую ночь. Он продвигался быстро, перебежками, внушая себе, что бежит вовсе не из страха перед лесными «гадостями», а торопится за помощью. Но когда в глубине жуткого леса какая-то ночная тварь заорала голосом, тембр которого невозможно передать на бумаге, Лит бросил все свои оправдания и объяснения и понёсся во всю прыть всё вперёд и вперёд, благо, дорога была достаточно наезженная.

Под утро, совершенно обессиленный, он выбрался из зловещего леса и в изнеможении плюхнулся прямо посреди дороги, надеясь, что эльфийские разъезды сами его найдут. Дозорные его действительно нашли и привезли в Дом Лау.

О гноме доложили королю, но Лит упорно повторял, что пришёл поговорить с Сивисмаром по личному делу. Увидев недоумевающего по этому поводу Сивисмара, которого вытребовал, выпросил, умолил к себе без свидетелей и даже без Гелерэйна (за которым Сивисмар ходил, как привязанный и только что в рот ему не заглядывал), Лит обрадовался и... заюлозил.

— Понимаешь, какое дело... — Лит то сцеплял, то расцеплял палицы, глуповато улыбался и явно не знал, как бы получше объяснить всё Сивисмару, да вдобавок ещё и не обидеть. — Государь наш, Алдари... Ты ведь понимаешь, он ни в коем случае не будет звать на помощь эльфов. Это, ведь, сам понимаешь, такие старые распри.

Сивисмар ничего не понимал.

— Да что случилось-то?

— Нет, я всё это к тому говорю, чтоб ты правильно понял: я обращаюсь только к тебе, как к своему бывшему другу! То есть, к настоящему другу...

— У тебя какая-то неприятность? — Сивисмар внимательно глядел на гнома, пытаясь хоть что-то понять.

— Да! — выдохнул тот.

— Хорошо, я помогу, — ответил Сивисмар.

— Но ты не знаешь, в чём дело! На нас напали орки...

— Что?. Что же мы сидим?! Я пойду к Гелерэйну.

— Нет! Нет-нет! — Лит подскочил к Сивисмару и уцепился за рукав. — Ты ничего не понимаешь! Алдари ни за что не примет помощи от эльфов! Я еле уговорил его...

— Это ты ничего не понимаешь! — перебил его Сивисмар. — Надо идти к королю, немедленно! И к Гелерэйну!

* * *

После прослушивания всех сбивчивых оправданий Лита, Гелерэйн решил, что пойдёт с Сивисмаром сам. Идти нужно было прямо сейчас, как можно быстрее. С ними пошли ещё несколько эльфов, безудержный Фарьян, (который, вероятно, не мог смириться с тем, что Эминжаса победил не он, а Сивисмар) и Арвис, которого никто останавливать не собирался.

Маленький отрядик, всего несколько воинов. Но каких! Как только они показались в видимости орчьего войска, те тут же ответили им судорожными перебежками и прятаньем по укрытиям. Даже нескольких эльфийских витязей было достаточно, чтобы внести смятение в растёкшийся по горе лагерь осаждавших. Может быть, орки приняли их отряд за авангард большого эльфийского войска. Алдари, увидев, что орки не знают, куда кинуться и от кого прятаться, послал в наступление своих воинов. Орки повели себя совсем нелогично и не последовательно: вяло отбиваясь, они чесанули в горы.

Но такая развязка всё-таки не удовлетворила государя Алдари.

— Лит! Ты же говорил, что Сивисмар придёт один! Почему с ним пришла целая орава эльфов?!

— Но, государь мой! Если бы их пришло меньше, они не прогнали бы орков так быстро.

— Что?!! Это наши гномы прогнали орков! Разве ты сам не велел? А твои эльфы даже не успели близко подойти!

Алдари уже хотел обрушить весь свой гнев на Лита, но осёкся на полуслове, уставившись в горы. Смятение его было настолько красноречивым, что Лит принялся озираться, в результате чего его смятение не уступило государевому. К оркам тоже вышла подмога. Это была весьма солидная бригада троллей.

Тролли спускались, как неспешный каменный обвал, они шли молча и неторопливо. Небольшого отряда эльфов и остатков гномьего войска они не боялись.

Гномы быстро укрылись в горе. Гелерэйн не ожидал такого поворота событий и эльфийский отряд тоже отступил. О,...! Если бы это были какие-нибудь другие чудовища! Но ужасное совпадение или великое искушение привело сюда именно настоящих горных троллей — порождение тьмы. Жестокий гранит без разума и сердца, живущий только тёмной волей и признающий только её. Это враг.

Слишком велико было желание Сивисмара служить Дому Лау, служить тому великому, что он выбрал сам. Он рвался остановить кровопролитие — ведь может как раз в этой битве падёт кто-нибудь из великих эльфов, знатных воинов Дома Лау. Влекомый намерениями блага, он не видел и не слышал, что Гелерэйн из своего укрытия шлёт ему крайне категорический приказ: не сметь!

Нет, он, Сивисмар, остановит троллей, как остановил совсем недавно «сонный туман», он спасёт эльфов, их Дом и даже маленький народец государя Алдари.

Он поднялся и вышел вперёд, огромный и прямой. Незыблемый, как монумент самому себе, как памятник своему деянию, которое он совершит сейчас, сию секунду. Гелерэйн, всё ещё надеявшийся до последней минуты, что Сивисмар хоть раз взглянет в его сторону, хотя бы за благословением, отчаялся и закричал во весь голос:

— Стой!

— Остановитесь! — эхом ему повторил голос Сивисмара, глухого к призывам своего названного отца. Он возвысился над долиной, он стал виден со всех сторон.

— Остановись! — прозвучал над горами его приказ, Арвис, который стоял неподалёку, был оглушён. Он даже предположить не мог, что у Сивисмара такой громкий голос.

— Остановись!

Приказ пронёсся под небом и тролль, что шёл первым, действительно остановился. Он встал, как утёс на склоне и стал поворачивать голову, ища того, кто говорил. Наконец, он увидел Сивисмара, но не ответил, а только ниже пригнул голову.

— Уходите отсюда! — вновь оглушил горы голос Сивисмара.

Но тролль лишь смотрел на него исподлобья, сверкая огоньками маленький чёрных глаз. Просится описание красивой картинки, когда двое стоят друг напротив друга. Порождение Тьмы и усыновлённый Светом. Похожие, но совершенно противоположные. И «светлый» конечно же, побеждает.

А побеждает ли? Или падает сам, якобы победив.

— Что ты стоишь, Рэг?! Разве ты не слышишь, что я говорю: уходи!

— Нет! — ответил тролль. Голос его ухнул, как шум обвала. — Нам приказал Игуш.

Сивисмар не помнил такого имени среди троллей и сообразил, что это, вероятно, предводитель орков.

— Разве Игуш — король троллей?

— Ты тоже не король! — медленно ответил Рэг и добавил: — У тебя нет Короны.

— Может быть, Корона есть у Игуша? — грозно спросил Сивисмар. — Может быть, он достал её из пропасти Эрк-Эдэ?

Тот, кого назвали Рэгом, молчал.

— Почему вы все подчиняетесь ему? Он не может приказывать! Он не король. У него нет Короны Горных королей.

Рэг опустил свою гранитную голову, но не сдался.

— У тебя тоже нет Короны Горных королей, — сказал он тише. Голос его перекатывался, как тяжёлые камни по дну ущелья. — Ты сам бросил её в пропасть. Ты не наш.

— Пусть так, но у вас не может быть другого короля. У старого короля не было больше наследников. И если кто-то может вам приказывать, то только я и больше никто!

— Ты предал нас! — ещё тише сказал Рэг. Но голос его звучал всё ещё твёрдо.

— Пусть так, — ответил Сивисмар. — Но ты не смеешь предать меня!

Слова эти колыхнулись эхом в гномьих горах. Нечто непреложное было в них. Тролль более ничего не сказал. Он постоял, покачиваясь тихонько, видимо что-то соображал. Потом повернул обратно — и всё войско последовало за ним. Они шли всё так же молча и всё так же походили на ожившие глыбины. Они поднялись на соседнюю гору и исчезли за её хребтом.

В это самое мгновение Сивисмар сорвался с места, вскочил на коня и помчался в другую сторону.

— Стой! — крикнул ему Гелерэйн, но было поздно. Конь Сивисмара скрылся за поворотом, а скакал он так быстро, что крик его не догнал.

* * *

Горы, горы, горы, горы... Они со всех сторон. Это страна гор. Это их царство. Туда скачет Сивисмар, обгоняя ветер и крики птиц. И конь следует его воле. Настолько силён порыв его всадника, что их не может догнать даже конь Гелерэйна.

Великий эльф поскакал за Сивисмаром в то же мгновение. Но он не мог нагнать его, как ни старался. Потому, что уже упустил. Раньше. Там, у гномьей горы.

Он знал, куда Сивисмар едет — выручать Корону из Эрк-Эдэ. Чтобы никто другой не мог воспользоваться ею, воспользоваться властью над троллями. Это Сивисмар решил самовольно. Не спрашивая ни благословения, ни разрешения. И теперь мчался исполнять. Но Гелерэйн знал и другое — нельзя позволить Сивисмару дотронуться до Короны, в которой замкнуты кругом и уложены среди зубцов и каменьев чары зла и власти. Сейчас Гелерэйн казнил себя за то, что не кинулся, презрев вражьи стрелы, не остановил, не удержал Сивисмара, если не словом, так силой.

Тот вышел, как король. Пусть бывший, но король. Король тьмы. И своей старой властью он приказал троллям уйти. Он воспользовался ею, чтобы выиграть. Теперь она может воспользоваться им. И тоже может выиграть.

Нет! Нет! — Гелерэйн гнал своего коня, но упущение всадника связало ноги и коню. Он не поспевал. «Нельзя было соглашаться на это! Надо было драться с троллями!»

Горы сгрудились и нависли над тропой, словно выжидая время, пасть на неё и придавить путников. За Гелерэйном скакал всё тот же Арвис. Почему-то он решил, что ему надо ехать следом. Он не размышлял и не рассчитывал, он поддался первому своему чувству и поскакал вместе с Великим эльфом. Горы были дики и мрачны, но он не передумал и не свернул. Дорога была одна, непонятная и суровая. Сумрак гор и сумрак ночи не скрыли следов Сивисмара от Гелерэйна. Он уверенно ехал вперёд.

Сумрак утра был вял, как старая изношенная простыня. Тропа наконец-то вырвалась из-под власти ущелья и взлетела на гору, а после рассыпалась мелкой пылью по лысой вершине. Гелерэйн остановился.

— Теперь скажи мне, зачем ты поехал за мной? — спросил он не оборачиваясь. За всё время пути он впервые удостоил внимания Арвиса. Тот растерялся и не мог придумать, что сказать. Действительно, куда он ехал, зачем, и кто его позвал?

— Перевязывать раны и чистить коней? Как тогда, у Ривфа? — Гелерэйн с усмешкой посмотрел на мальчишку, но потом смягчился. — Ладно. Вон, за камнями стоит лошадь Сивисмара. Привяжи наших лошадей там же и оставайся с ними. Караулить. Тут полно всякой нечисти и лошади могут сорваться и убежать.

Арвису было очень интересно, куда делся Сивисмар и что собирается делать Гелерэйн, но он не решился ослушаться.

* * *

Сивисмар прекрасно помнил тот давно прошедший день, когда он ушёл от своего отца — Горного короля троллей. Куда? Он тогда и сам не знал. Ему хотелось уйти. Всё равно куда. Прочь.

Тогда ему казалось, что везде, в любом месте лучше, чем у его отца, лучше, чем в Горном королевстве троллей. И он пошёл к людям.

Почему именно к людям? Сивисмару люди казались слабыми и беззащитными, как цветы посреди поля, которые всякий может сорвать и съесть или просто бросить. А они не могут даже убежать от своего терзателя. Люди казались Сивисмару чем-то подобным. Они были настолько слабее его, слабее троллей, что виделись ему беззащитными, как цветы. И ему хотелось видеть, что они также прекрасны и чисты. А если что-то очень хочешь увидеть, то непременно увидишь, даже если его и нет.

Вдобавок ко всему, его отец отзывался о людях плохо и Сивисмар только из чувства противоречия пожелал видеть в них исключительно хорошее.

Но люди — это люди. Они такие, какие есть. И требовать от них святости — бессмысленно. Довольно быстро Сивисмар пришёл к выводу, что лучше не пытаться разглядывать детально людские характеры — почему-то видишь не только хорошее. Если желаешь видеть людей добрыми и справедливыми, на них нужно смотреть издалека. Чем дальше, тем лучше. Например, из космоса созерцать голубую планету и соображать, что на ней живут люди. И оттуда, из космоса, все человеки кажутся непременно человечными. Ведь человечество любить так легко, это отдельно взятого человека — очень сложно.

Однако, о Сивисмаре. Почему же ему не сиделось в его гранитном королевстве, под наследственной Железной Короной? Он... вообще-то с самого начала был не совсем тролль. Его мать была из народа людей. Потому-то он и смог так просто в последствии уйти к людям. Вообще, его происхождение, детство и юность — история весьма контрастная и немного запутанная. Может быть, мы расскажем её отдельно, если будет время и хватит бумаги и желания. Потому, что это история совсем другая и о другом. Она уже совсем устарела. Теперь — совсем иное: иной Сивисмар, иная его жизнь. И так ли важно, каким именно он был раньше, если даже сам Гелерэйн велел ему пореже вспоминать об этом. О том далёком времени можно сказать только одно: Сивисмар всегда ощущал себя чужим королевству троллей. Чувствовал это даже если не осознавал это умом. Он то противился этому чуждому, которое должно было быть теоретически родным, то покорялся ему, вернее пытался покоряться. И кончилось всё это швырком Короны в Эрк-Эдэ.

Тут тоже была своя история, но о ней можно кратенько упомянуть, так как она хоть чуть-чуть, да относится к делу.

Вернувшись от людей, Сивисмар решил: раз и там неправда, он будет творить правду в одиночку. И... он вызвал на бой Сарсилла.

О, максимализм юности! Это было ещё за долго-долго до похода Ривфа. Сарсилл весело вышел, подурачился с этим «троллиным принцем» и обратил его в камень — чтоб впредь неповадно было.

Ночью за Сивисмаром пришёл его отец — Горный король и вытащил из камня то живое, что ещё оставалось от Сивисмара. Он не хотел ссориться с Сарсиллом и не собирался мстить — они были равны по силе и жизнь каждого из них была ему дороже, чем смерть противника. Сивисмар же после всего этого был ни кому не противник. То, что было в нём от троллей — отнял чарами и обратил в камень Сарсилл. И Сивисмар стал почти как человек — слабый и беззащитный. Вот только цветок он сам себе почему-то не напоминал.

Его отец был суров и прям. «Прими Корону!» — сказал он. Корона — соединённые в круг чары, железные зубья и камни — она вернёт всё потерянное и даст больше: силу, власть, могущество. Только прими! Прими это венчание на окончательный союз с тьмой. Прими — и ты будешь иметь судьбу тролля и власть короля! А если — нет — через несколько лет ты состаришься и умрёшь, как люди. В тебе осталась только человеческая плоть. Но люди после смерти ещё могут надеяться на что-то, а ты получишь только пустоту. Так сказал ему отец: либо смерть, либо власть! Власть твоя над горными троллями и власть Короны над тобой. Ты будешь вассалом властелина тьмы, а иначе, через недалёкое время, тебя не будет вовсе.

Сивисмар сдался. Он только что познал поражение и смерть. Но он хотел жить. Он хотел стать таким же сильным, как раньше. Людская старость и смерть вовсе не манили его. И он подумал: может, он был неправ всю жизнь, а прав его отец? И он принял Корону Горных королей. А старый король, в тот момент, когда отдавал Корону своему сыну превратился в камень. Таков удел всех Горных королей: над троллями может быть только один король.

Но познав власть и тьму воочию, Сивисмар возопил от ужаса и возненавидел и тьму и её власть всей душой и себя в той власти возненавидел ещё более. Это перевернуло всё его существо и жизнь во мраке повергла его в ужас более, чем смерть. И он швырнул Корону в Эрк-Эдэ.

Сивисмар не продержал Короны даже дня. Утром он был коронован, а на закате, свергнул дар Властителя мрака в пропасть.

Эдэ — самая высокая и самая суровая гора в стране горных троллей. Эрк — трещина, что расколола гору в незапамятные времена. Никто некогда не спускался и не мог спуститься в Эрк-Эдэ, в чёрной пасти которой тонули свет и звук, так и не достигнув её дна. Она и стала теперь могилой Короны.

Тролли, не имея над собой ни короля, ни власти, разбрелись сами по себе по всем горам, размышляя более о том, как набить себе брюхо, а вовсе не о службе кому бы то ни было. Сивисмар исчез. Он ушёл в страну безжизненных скал и жил там один, терпеливо ожидая сам не зная чего. Пока, наконец, во время бури на его пещеру не наткнулся Ривф со своими спутниками и нашёл там ни тролля, ни человека, ни свет, ни тьму, нашёл то, что было тогда Сивисмаром.

* * *

Эрк-Эдэ нисколько не изменилась. Трещина поперёк лысого черепа горы.

Сивисмар не сомневался в своей правоте. Корона спрятана, но этого мало. Она продолжала существовать и вожделенна многими. Это значит, что корону следует уничтожить. Не выбросить поглубже, а разбить, расплавить, истереть в порошок камни. Чтобы больше не было того замкнутого в зубастый круг символа власти. И сделать это может только Сивисмар. Он наследник, он — бывший король. Он ответственней за Корону и её существование.

И ещё. Ни одно живее существо не может спуститься по Эрк-Эдэ. А Сивисмар сможет. Это так!

Ни одно живое существо не спускалось в Эрк-Эдэ. Замогильный холод и мрак сковывают в трещине самое горячее и самое смелое сердце. Это не просто мрак ночи и не просто ужасный холод, который можно прогнать жарким огнем и ярким светом. Это место, в котором само время не может существовать. Это — ужас, что охватывает человека в самом жутком ночном кошмаре, которому невозможно ни противостоять, ни сопротивляться. Но сон может прерваться, а из пропасти Эрк-Эдэ обратной дороги нет. Не потому нет дороги, что даже опытный скалолаз не преодолеет глубин пропасти, а потому, что бесконечный ледяной ужас убьет любого: человека, зверя, может быть даже эльфа. И это случится раньше, чем он пройдет хотя бы половину пути.

Из провала Эрк-Эдэ всегда доносился ровный гул. Это бурлил подземный поток, которого не видел никто никогда.

Сивисмар привязал верёвку к уступу скалы и она исчезла в каменной пасти. Эрк-Эдэ — пик наоборот — нельзя взойти и покорить. Нужно опуститься туда и не покориться. Иначе покоришься на веки веков, пополнив коллекцию останков на дне.

Холод, тьма и скользкие камни. Но нет, это не главное. Сивисмар спускался в купол гула. Поначалу звук оказался не таким уж оглушающим. Он рождался в центре и устремлялся во все стороны, чтобы врезаться в стены. Умноженный эхом, резонансом огромной пустой ёмкости. Он дробился, множился и сотни маленьких шумов и шумчиков носились от стены к стене, от камня к камню, создавая рой уже совсем неестественных звуков. И этот рой жил, носился, господствовал по всей Эдэ. Каждую секунду, каждый миг к этому рою звуков, который и без того наполнил каждую молекулу воздуха добавлялся всё новый и новый сонм, так как водопад всё падал и падал, а старые звуки не затихали и не умирали, а нереально долгожительствовали в проклятом куполе горы. Звуки наполняли её всю. Сивисмару показалось, что они проникли через его уши в голову. Он уже давно оглох и не услышал бы даже зова трубы над ухом. Звуки поселились внутри его черепа, они носились под его лбом, между бровями, в затылке. Сивисмару казалось, что они проносятся по каждой его жилке, по каждому сосуду, нерву. Они заставляли дрожать его пальцы, расстраивали точные движения. Хотелось обхватить голову руками, зажать уши, сдавить лоб и упасть куда угодно, лишь бы в тишину...

Свет исчез. Остался лишь звук. Всё тот же, ненавистный, режущий. Звук, поселившийся в нём, как тысяча муравьёв, истачивающих изнутри его тело. Где верх, где низ... Нет ни направления ни пространства. Есть только звук и Сивисмар переваривался в этом звуке, как в огромной чаше с кислотой.

Дно. Сивисмару казалось, что он спускался несколько лет. Но наконец, он достиг его! Он остановился, навалился на скалу, переводя дух. Теперь надо искать Корону. Но что это! Рука ощущает лишь пустоту и всё тот же звук, что кишит вокруг. Скала уходит вниз. То что показалось дном, было лишь уступом.

Верёвка кончилась. Сивисмар был ошеломлён этим фактом, хотя он понимал, что длины верёвки до дна не хватит. Но это он понимал там, наверху, в спокойной обстановке. Здесь же, во тьме, изъеденный звуками, как трухлявый пень, он был не в состоянии ничего понимать. Он осознал только одно: его верёвка, его единственная связь с миром, его единственный друг, не может сопровождать его дальше. Она оставляет его и значит, он тоже должен её оставить.

Каменная пасть давным-давно съела кусочек неба над головой. Сивисмар собрал в кучу раздолбанные мысли. Там, внизу, находится то, что порождает эти безумные полчища звуков — там подземный поток. Он бьёт в камни, но должна же быть какая-то ёмкость этой воды — водоем. Несмотря на всезаглушающее обилие звуков, Сивисмару казалось, что он слышит присутствие этой водной массы, он долго вслушивался в воображаемую немую массу воды, потом раскачался и разжал руки.

Водоём был. Он заглотил Сивисмара.

В первое мгновение вода показалась раскалённой, Сивисмар рванулся из неё, вынырнул и рой звуков тут же набросился на его голову. Грудная клетка никак не могла развернуться от холода и Сивисмар с трудом заставил себя сделать судорожный вздох. Ледяной омут снова провалил его в себя. Положение было отчаянным. Каждую секунду нужно было бороться за вздох, за положение тела в пространстве. Бороться с ледяной водой и жужжащей сушей. А ведь он пришёл сюда найти и забрать Корону. Найти! О том, как выбраться из Эрк-Эде вопрос ещё не поднимался. Сивисмар понимал, что долго не просуществует в таком положении. Корона, где она и как её отыскать, когда он с трудом держится в этом слепом холоде? Сивисмар попытался нырнуть, чтобы ощупать дно. Но это было бессмысленное занятие. Скрюченные холодом руки ничего не могли найти, да и что это за бред: обыскать дно ледяной реки в полной темноте. Сивисмар с трудом держался на поверхности. Неужели придётся выбираться и снова возвращаться с каким-нибудь светом... Но хватит ли сил сюда вернуться? А хватит ли вообще сил выбраться? Сивисмар отправился в Эрк-Эде как был — в одежде и с оружием. Сейчас сапоги намокли и играли роль гирь. Меч и прочее оружие тянули на дно. Уж меч-то можно было оставить. Зачем он здесь — сражаться с водопадом? И тут Сивисмара осенило: меч! Великий меч Гелерэйна, он должен светиться вблизи чар тьмы. Сивисмар с усилием извлёк клинок, пожертвовав на это ещё одно погружение с головой и поплыл дальше с трудом разглядывая в темноте тускло мерцающий меч.

Холод и ужас Эрк-Эдэ способен сковать самое горячее и смелое сердце. Но Сивисмар снизшел в Эрк-Эдэ, хотя у него не было ничего, кроме его собственного устремления.

Но это не всё. Именно в этот момент, пасмурным днём далёкого года в Эрк-Эдэ спускалось ещё одно существо. То был Гелерэйн. Такое безрассудство немыслимо с его стороны. Разве Великий Эльф — малым ребёнок, который не ведает, что такое опасность, не знает, что такое жизнь или смерть? Разве способен был, видевший мир до восхода Солнца и Луны, на такой глупый поступок: сгинуть в чреве Эдэ. Вовсе не хотел он доказывать кому-либо свою силу и выносливость. Там внутри, в пасти горы был тот, с кем связывало его слово, произнесённое им самим перед Светом.

Сивисмар шёл чтобы снова взять в руки Корону. Да, сейчас его устремления таковы, что он хочет уничтожить Корону. Но никто не знает каковы будут его мысли, когда Корона снова окажется в его руках. Эльфы мудры, но они не всевидящи. Гелерэйн и так упустил Сивисмара там, у горы гномов. И Сивисмар стал разговаривать с троллями как бывший король, а теперь помчался за Короной. Но Корона не просто символ власти. Это часть сил Властителя мрака, сомкнутая обручем.

Гелерэйн спешил. Он знал: если останется ждать Сивисмара снаружи — он ничего не дождётся. Сивисмар или вовсе не выйдет или выберется каким-то другим путём, уйдёт с Короной и тогда его ничто уже не остановит. Гелерэйн не размышлял, он просто шёл вслед, чтобы помешать взять её или, осли опоздает, хотя бы сократить то время, когда Корона будет в его руках.

Гелерэйн взял верёвку Сивисмара, которая так и болталась на краю ущелья, привязал к ней свою и стал спускаться.

Он выбрал себе этот путь ещё на берегу реки Дома Лау. То было величайшее деяние. Но оно — не окончание. Оно — лишь начало. Оно — двери, которые открылись перед Сивисмаром. Теперь Сивисмару предстоит путь и всю жизнь каждый миг ему нужно доказывать то, что он в Свете, что он идёт на Свет, а не в обратную сторону.

А Гелерэйну, поручившемуся за Сивисмара, придётся всю жизнь отвечать за каждый его шаг к Свету или обратно, к тьме. Да, это очень благородное и великое деяние, но, там, на берегу реки эльфийских чар он взвалил себе на плечи камень. И камень этот был величиной с Сивисмара. Теперь Гелерэйн не может отречься и бросить его до конца жизни: своей или Сивисмара или до конца времён. Они связаны навсегда. И не будет для Гелерэйна Света в полноте его, если Сивисмар не устоит и вернётся во тьму.

Теперь великому эльфу приходилось испытывать то же, что и Сивисмару. Сумасбродство сына стало обязанностью отца. Он отправлялся в пасть небытия, чтобы Быть самому и чтобы Был другой.

Гул обволакивал, сговорившись с тьмой. Они были заодно — извести всякого, кто спустится в их царство. Верёвка теперь была вдвое длиннее, но и её длины не хватало. Однако, Гелерэйн не стал прыгать. Многие годы и многие странствия, благородство рождения сделали руку его вернее, чем у Сивисмара, слух тоньше, а опыт надёжнее. Он спустился по каменной стене и рой звуков не мог затуманить его рассудка.

Достигнув дна, он понял, что Сивисмар тут был. Но Сивисмара не было. И тут по ущелью пронёсся величайший грохот. В испуге стушевалось зудящее эхо водопада. Эрк-Эдэ загудела, как огромный колокол, и мощь ударов в нём крутилась по бесконечной спирали. Гелерэйн понял, откуда звук и устремился туда — там Сивисмар рубил скалу.

Как живший в скалах и знавший недра, он почувствовал, что одна из трещин Эдэ очень близко подходит к поверхности. Он проломил преграду мечом, непрочный свод трещины рухнул и в тысячелетнее вместилище темноты просочился свет.

Сивисмар вышел из Эрк-Эдэ, мокрый, замёрзший, бледный от холода и усталости — он чувствовал себя победителем: в железной лапе его была зажата Корона.

— Остановись! — крик эльфа настиг его почти у лошадей. Сивисмар оглянулся. Только теперь он услышал зов эльфа, который летел за ним с самой Гномьей горы. Гелерэйн быстро поднялся.

— Стой!

Но Сивисмар и не собирался уходить.

— Подойди сюда.

Сивисмар повиновался, не понимая почему эльф встревожен. Гелерэйн протянул руку.

— Отдай Корону!

Тут Сивисмар помедлил. Он не был уверен, понимает ли Гелерэйн, какой серьёзности вещь он держит в руках.

— Ты знаешь, что это за Корона? — спросил он Гелерэйна.

— Знаю! — перебил его тот. — Отдай её мне!

Голос эльфа был жёстким. Сивисмар протянул Корону. Гелерэйн взял её и швырнул за спину. Корона покатилась.

Словно взрослый отбирает у ребёнка нечто вредное и выкидывает не глядя: «Плюнь каку!» Но «кака», недооценена взрослым, нужна, важна, и ой как значительна для чада!

— Что ты наделал?! Я достал ее!.. Ты ничего не понимаешь! Её нельзя бросать!.. — Сивисмар взметнулся за Короной, но Гелерэйн схватил его за плечи и удержал.

— Тебя нельзя к ней прикасаться! Нельзя! Ты слышишь?

Но Сивисмар не слышал. Он понимал только одно: Корона, которую он с таким трудом достал, так легкомысленно выброшена в сторону. Нет, Гелерэйн не понимает, не знает, что это за Корона! Теперь её может найти и подобрать любой!

— Я знаю всё! — Ответил на его метания Гелерэйн. — Но тебе всё равно нельзя к ней прикасаться.

Однако Сивисмар не мог успокоиться.

— Корона упала недалеко. Она вон там, среди камней. Нет! Тебе не следует даже смотреть! — остановил эльф Сивисмара, продолжая держать его за плечи. — Её подберёт Арвис.

— Почему Арвис? — Эльф все ещё казался Сивисмару непонимающим.

— Я же говорю: тебе нельзя! — в который раз повторил Гелерэйн Сивисмару, как непонятливому ребёнку. Наконец, тот сдался.

— Ну, хорошо... Только пусть он подберёт её скорее!

— Он подберёт её сразу же, как только ты отъедешь подальше.

Поняв, что ему ничего не объяснить и не доказать, Сивисмар покорился и пошёл к своей лошади. Та испугалась, всхрапнула и стала крутиться на привязи, не желая даваться ему в руки. Наконец справившись с конём, Сивисмар отъехал. Он остановился на расстоянии и ждал, что эльф проявит, наконец, должное внимание тому, чего ради Сивисмар рисковал жизнью.

Эльф подобрал Корону сам и велел Арвису вместе с Сивисмаром ехать впереди, а сам поехал в стороне, везя вражью драгоценность.

— Когда минуем Очарованный лес, пусть Сивисмар едет дальше, а ты подожди меня, — велел он мальчишке.

Обратная дорога была спокойной. Никого, ни единой живой души не встретилось им. Даже ветер не сопровождал путников. Солнце пряталось в пелену дымки, деревья молчали и скалы тоже. Лишь в одном месте пару раз каркнула ворона. Сивисмар пытался унять разброд мыслей, но всё побеждало беспокойство о Короне. Ночь не принесла ни тревоги, ни облегчения. Словно горы, затаив дыхание ждали, чем же окончится борьба бывшего короля со своей Короной. И неужели венец чар тьмы не сможет за себя постоять. Горы ждали, затаив своё дыхание — ветер. Солнце — спряталось за пасмурную кисею. И только очень растянутая процессия из трёх всадников продолжала свой путь.

На опушке Очарованного леса Арвис остался ждать Гелерэйна. Эльф появился, но... он опять не знал, что делать. Сивисмара нужно удалить от Короны и хотя бы это пока получалось — Сивисмар, пусть и неохотно, ехал в Дом Лау один. Но Корона! Тащить её в Дом Лау нельзя. Невозможно осквернить те стены присутствием чёрного творения. К тому же это опасно — может быть нарушено равновесие светлых чар. Чтобы делать с Короной что-либо дальше нужно иметь благословение короля. Надо подготовить кузницу и горн... Сам Сивисмар ничего не сможет объяснить. Разговаривать с Лаулисаном нужно именно ему, Гелерэйну. Но Корона! Как её оставить на пороге эльфийской земли?

В сторожке, возле которой он остановился, должен был быть эльфийский дозор. Но сторожка пуста — дозор в разъезде. Даже Дантар куда-то отлучился.

Всё это сочетание обстоятельств очень не нравилось Гелерэйну, и он никак не мог найти нужный выход. Загадка про волка, козу и капусту никак не складывалась в правильный ответ.

Гелерэйн решился, надеясь на милость Высших Сил. Он подозвал Арвиса.

— К Короне не прикасаться! Но не оставляй её ни на секунду. Если вдруг увидишь кого-то постороннего — спрячь её и спрячься сам. Я думаю, скоро приедет дозор. Но эльфам тоже нельзя трогать Корону. Будь с ней неотступно! Я мигом вернусь. Жди!

Гелерэйн ускакал. Конь его летел, как стрела. Но мысль, как известно, летит ещё быстрее. Арвис остался один. После бурного путешествия, вдобавок малопонятного ему, приятно было растянуться на травке и отдохнуть. В том, что именно происходило в Эрк-Эдэ Арвис мало что понял. Сивисмар спускался в эту ужасную дыру, за ним спускался Гелерэйн. Потом они вышли каким-то другим ходом. Что это за Корона мальчишка так и не понял. Когда он пробовал спросить об этом у Сивисмара, тот взглянул на него так мрачно, что мальчишка подумал: не стоит переспрашивать. Лишь спустя часа два Сивисмар заговорил сам.

Его беспокоило, что силу Короны недооценивает Гелерэйн и хотелось хотя бы Арвису объяснить насколько это серьёзно.

— Ты понимаешь, это не просто предмет!

— Ну, да, понимаю: на ней тёмные чары, — с готовностью поддакнул Арвис. Сивисмар почему-то рассердился:

— Слова! Они ничего не значат! «Тёмные чары» — клеймо, которое ставят на любой непонятный предмет. Понимаешь, она — как живая!.. — Он оглянулся на Арвиса, требуя понимания. Но как раз этого Арвис не мог понять.

— Что значит — как живая?

Сивисмар отвернулся недовольный непонятливостью попутчика, а может, своей невозможностью всё объяснить.

— Она уплывала от меня, там, в подземной реке... Уходила. Она чувствовала, что я хочу её уничтожить и уходила прочь.

— Как рыба?

— Дурак! — Сивисмар фыркнул и отвернулся. Он только что наплавался с Короной и теперь не выбирал выражений. Он совсем не то хотел сказать. Какая разница, как именно она плыла: как рыба или по-другому. Сивисмар хотел подчеркнуть, насколько это необычайная вещь. И опасная.

Он замолчал. На молчания надолго не хватило.

— Нет, не как рыба. Она же не живая на самом деле. Она... Как иногда опавший лист в воде пруда: ты идёшь на него, делаешь шаг и думаешь, что наступишь. Но волны поднятые тобой, отгоняют лист и ты промахиваешься.

— Понимаю! Но что же тут удивительного?

— Корона весит как булыжник, размером с голову телёнка. Она же не опавший лист!

Теперь задумался Арвис,

— Может тебе показалось?.. — робко предположил он.

— Показалось?! Да я гонялся за ней по всему дну реки!

— Там же темно!

— Меч так ярко светился возле неё, что дно было прекрасно видно.

— Как же ты её догнал?

— Я перестал хватать её руками, а вонзил меч в дно, в самой её середине.

— А дальше?

— Ничего, вытащил. Но и тут она мешала, как могла: цеплялась за всё, даже за абсолютно гладкие камни, за мою одежду, норовила вывернуться. Только из железной лапы не вывернешься! — добавил Сивисмар, довольный воспоминанием о своей победе. Арвис ничего ему не ответил. Думал: неужели действительно Корона — неодушевлённый предмет, может заворачивать такие штучки? Хотя, конечно, на свете всякое бывает.

На свете бывает всякое. Но Гелерэйна всё ещё не было и дозора тоже, рассказ о Короне совсем не казался правдоподобным. Тем более было удивительно услышать всё это от Сивисмара — серьёзного воина. Он же не мальчишка какой-нибудь, чтобы хвастать и завирать. И всё-таки Арвис был склонен объяснить всё тем, что Сивисмару это показалось, привиделось, примерещилось. Он подошёл к Короне поближе и принялся разглядывать ее. Она была весьма простой формы, если не сказать — примитивней. Но всё же это было законченное произведение. Железо? — Нет, наверное какой-то сплав — иначе бы она проржавела в воде. Всё те же гранит и гранат в основании зубцов. Арвис протянул было руку, но вспомнил, что Гелерэйн не велел её трогать и отступил.

Корона... Настоящая, какого-то тёмного народа с его тёмным господином... Между прочим, он, Арвис, тоже вырос во вполне конкретном княжестве, почти королевстве. И он был воспитанником ксадонского князя — почти что короля. Но ему пришлось уйти. Вернее, бежать. И это не зависело от него. Он бежал и некоторое время таким образом бегал, пока не попался разбойникам и не остался с ними. А теперь он здесь — в Доме Лау — «не пришей, не пристегни», витязь на побегушках, который занимается непонятно чем, на чужом месте.

Да, эльфы — они великие, мудрые, Высокий народ — но они слишком недосягаемы. Ему, Арвису, никогда не приблизиться к ним. Они смилостивились, взяли его к себе, но он тут не иначе как слуга, притом самый последний, никчёмный, ненужный. Конечно, служить эльфам очень почётно. Им служили многие люди из рода королей. Но... Не лучше ли быть королём в своём народе, чем конюхом у эльфов? Кто знает, если бы в том ксадонском княжестве всё повернулось по-другому, быть может он сейчас был наследником княжеской короны. Ведь своих детей у князя не было,

Арвис ощутил себя незаслуженно обиженным, забытым там и лишним здесь. «Я мог бы быть князем!» — воскликнул он и, совершенно неожиданно для себя, схватил эту пресловутую Корону троллей и водрузил её себе на голову.

Вопреки ожиданиям, она оказалась вовсе не тяжёлой, не как булыжник величиной с голову телёнка. Напротив, она была удобна и сидела на голове так, будто предназначалась именно Арвису.

«Может, мне действительно следовало вернуться в княжество, а вовсе не начищать лошадиные бока в Доме Лау. У эльфов своя жизнь, а у людей — иная!» Арвис решился. Он вышел из сторожки и оглянулся. Кругом было по-прежнему тихо. На дороге ни дозорных, ни Гелерэйна, Арвис шагнул вперёд, в путь, в дальнюю дорогу, которая, он не сомневался, приведёт его обратно в его потерянное княжество, приведёт его в другую жизнь — наследника и короля Арвиса.

Он быстро миновал пустошь — неудивительно, ведь домик-сторожка был на полпути к лесу. Увлечённый своими идеями, Арвис не замечал дороги и даже не вспомнил о лошади. И это объяснимо: лошадь принадлежала Дому Лау, а Арвис больше не хотел иметь с ним ничего общего. Но была ещё одна причина. Лошадь Лау не дала бы сесть на себя человеку в Короне троллей. Правда, Арвис об этом не догадывался.

Вечерний лес расступился перед ним, словно сам давая дорогу. И то правда — Арвис шагал не раздумывая и идти было удобно и легко. Кусты не цеплялись за одежду, трава не путалась вокруг сапог. Всё словно подталкивало его: иди, шагай, новый король. Тебе везде широкая дорога.

Птицы пищали где-то высоко в ветвях деревьев. И Арвис понял их свист и ничуть тому не удивился. Словно то было само собой разумеющееся.

— Кто это? Кто идёт? — пискнула одна. «Вот глупые! — подумал Арвис, — неужели не видно, что это иду я!»

— Какой страшный! — откликнулась другая.

«Ну, эта ещё глупей! — возмутился про себя Арвис. — Какой же я страшный, когда я такой красивый!» Он был выше того, чтобы спорить со всякими пустосвистами и гордо прошествовал мимо. Он знал, что прекрасен. Он видел своё отражение в воде пруда и оттуда на него глянул не мальчишка, а властный воин: коронованный король. Лицо было мужественным, Корона мерцала, как величайшая драгоценность. Волосы не торчали легкомысленными прядями, а ниспадали благородными локонами, словно их специально кто-то уложил. Капли росы на плечах сверкали, как бриллианты... Нет, Арвис знал, что велик и никакие пичуги не могли разуверить его. Так прошёл он, сам не помнил сколько, пока, наконец, какая-то непокорная сухая веточка вопреки остальным не упёрлась в его Корону, обломилась и застряла в ней. Арвис убрал веточку, поправил Корону и не придал значения тому, что ладонь его при этом коснулась гранитного камня, из тех, что были вставлены в основание зубцов.

Хруст валежника под грузными шагами заставил Арвиса замереть. Он притаился за стволом, но то большое, даже гигантское, судя по шуму им производимому, шло именно в его сторону. Разметав кусты оно предстало в взгляду.

Тролль!

«Откуда? Они не ходят здесь, ведь это Очарованный лес. А я один и без оружия — меч остался в сторожке. Кричать — никто не услышит, убежать — догонит!» — всё это разом возникло в голове мальчишки и потухло, задавленное страхом. На него напало оцепенение. Он не мог или боялся шевельнуться и только таращился на чудовище. Слабое сознание посылало ещё более слабую надежду: «А вдруг не заметит и пройдёт мимо?..»

Но тролль заметил и пошёл прямо к нему. Однако, не доходя остановился, склонил голову, а потом и склонился сам.

— Что прикажешь, мой повелитель?

Арвис ничего не понимал, кроме собственного страха.

А этот «смиренный» гигант ничего не объяснял, только ждал чего-то. И тут Арвис набрал в лёгкие побольше воздуха и завопил, что было мочи:

— Пошёл вон!!!

— Слушаюсь, мой повелитель, — промычал неразборчиво тролль, поклонился ещё ниже и ушёл в разломанные кусты.

Арвис перевёл дух. «Что это значит? Почему тролль и называет меня повелителем? Конечно! Веда на мне Корона Горных королей! И значит я — король троллей!..» Эта догадка потрясла его. Мальчишка дышал, как после продолжительного бега в гору. На спине выступил холодный пот, хотя не успел ещё высохнуть пот от страха при виде тролля. Руки повисли в бессилии, ноги подкосились. Но это длилось лишь секунду. Как солнечный луч осветило всё его существо чувство, что всё о чём он думал, что представлял себе в сторожке и в лесу, все мечты о власти и о славе — это всё ложь! Наваждение! Это всё не его, не его, это чужое! Прочь! Уйди! Отстань!

В это самое мгновение Корона на его голове стала и вдруг тяжёлой, неудобной, жёсткими краями она впивалась в кожу. Арвис в ужасе сорвал её с головы и с криком ринулся обратно из леса. Назад, к эльфам!

Но теперь лес не хотел уступать ему дорогу. Трухлявые стволы громоздились под ногами, колючие кусты расставляли сети своих ветвей. Арвис не обращал на это внимания. С треском разлетались сухие сучья, оставляя себе на память клочки его одежды. Арвис прорвался сквозь опушку и вылетел прямо на Гелерэйна.

Мальчишка был бел, как полотно, с огромными от ужаса глазами. Губы его тряслись, он кинулся к эльфу уже ничего не в состоянии говорить, а лишь протягивая ему Корону. Гелерэйн понял, что произошло. Вид у Арвиса был достаточно красноречив.

— Ах, малыш, малыш! — Гелерэйн забрал у него Корону, схватил его за плечи и прижал к себе. — Это я виноват! Нельзя было оставлять тебя наедине с этой мерзостью ни на минуту!

А Арвис? Он был рад и плакать, и смеяться. Ему было всё ещё страшно Короны, стыдно своих мыслей. Но теперь уже радостно и спокойно рядом с Великим и мудрым. И главное, что Гелерэйн всё понимал и ни в чем не обвинял.

* * *

Прошло время. Корона давно была уничтожена в кузнице Домина Даумана, но Сивисмар всё-таки ощущал что что-то недосказал о ней эльфам или они недопоняли его. Возвращаться к ней в разговоре было не к слову. Корона уничтожена, к чему напоминать о ней. Сивисмар опасался, что разговор о Короне будет выглядеть, как желание похвастаться своей отвагой: «Вот какой я — спустился в Эрк-Эдэ и Корону достал!» Но нечто недосказанное всё зудило и зудило и наконец Сивисмар спросил у Гелерэйна:

— Скажи, почему у Эрк-Эдэ ты заставил меня выбросить Корону? А если бы она потерялась? Она и так чуть не убежала от меня на дне пропасти. А потом, в горах мы могли оказаться не одни. На то чтобы надеть Корону и созвать троллей, что были поблизости, много времени не надо, да и ума тоже. Что бы мы делали вдвоём против целой орды троллей? Ну втроём, если считать Арвиса. Всё равно. Тролли уже не послушались бы моего слова. Второго раза, как у Гномьей горы, не вышло бы.

— Тебе и первый раз не следовало бы этого делать. Это — моя вина. — Эльф устало потёр рукой глаза. — Я бы предпочёл не говорить об этом, но раз тебя это волнует — это необходимо. Ты не представляешь всей силы Короны.

— Почему ты так думаешь? — Сивисмару не терпелось доказать свою правоту. — Я знаю эту Корону не хуже, — он почему-то не решился добавить: «тебя». — Я не просто знаю о её силе, я испытал её.

— Перестань хвастаться! — Гелерэйн уже улыбался.

— ... Но я не выдержал и дня! — Сивисмара было не так-то просто остановить. — Я сбросил её! Хотя тогда я ещё не знал Света и был сам тёмен, но у меня хватило силы это сделать. А теперь-то тем более.

— А что — «теперь»?

— Теперь я утвердился в Свете!

— Да как ты можешь так говорить, Сивисмар! Откуда ты знаешь, твёрд ли ты в Свете или... мягок?

Сивисмар озадачился. Он не понимал: шутит ли Гелерэйн или говорит серьёзно.

— Таких слов никогда нельзя произносить! — изрек Гелерэйн и тон его был серьёзнее некуда. — Даже думать так нельзя. Самонадеянность всегда навлечёт на тебя лишние испытания.

— Но я...

— Без помощи Свыше мы все ничто: и я, и ты, и каждый из нас. Вот смотри, даже Арвис не смог бы так быстро освободиться от чар Короны, если бы луч истины не был послан ему. Да и неизвестно, освободился ли бы вообще.

— Так то ведь Арвис!

— Почему ты так пренебрежительно говоришь о нем?

— Он ещё молод... Мальчишка.

— А ты что? Стар?

Сивисмар молчал.

— Дело тут не в том возрасте, который исчисляется годами, и не в физической силе. Если ты можешь руками раздвигать скалы, это ещё не говорит о том, что твой дух так же силён. У Арвиса больше смирения, а это значит и силы.

Сивисмар не стал спорить с Гелерэйном. Но и согласиться с ним никак не мог. Арвис, конечно, симпатичный малый — весёлый, всегда рад помочь. Но он похож более на подростка. Слишком строен и хрупок. И вдруг Гелерэйн говорит, что Арвис духом сильнее его, Сивисмара!

— Арвис достойно вышел из своего испытания, — сказал Гелерэйн, чувствуя возмущение Сивисмара.

— Достойно? Да он чуть не удрал с Короной!

Гелерэйн покачал головой.

— Неизвестно, как бы из подобного испытания вышел ты.

Сивисмар промолчал, но он опять не мог понять эльфа.

* * *

Прошло некоторое время. Корона, уничтоженная навеки, оставила и воспоминания Сивисмара. И этот разговор с Гелерэйном, отошёл на время. Сивисмар так и не согласился, хотя и спорить не хотел. Ему казалось, что Гелерэйн не всё понимает, а может быть это он, Сивисмар, не может ему всё объяснить. Он оставил такие мысли, отложил... И вообще, хватало других дел.

Как-то раз, будучи в дозоре с Дантаром, который теперь окончательно считался его оруженосцем, Сивисмар заметил нечто странное на обочине дороги. Хотя, в общем-то на обочине всё было как раз обыкновенно: песок, камни, пыльная трава. Но что-то явно привлекало внимание. Камни... трава... пыль... Сивисмар поехал дальше. Но весь день, что он нёс дозор на пустоши, этот эпизод, который и эпизодом-то толком назвать было нельзя, не шёл у него из головы. Возвращаясь, он нарочно проехал мимо этого места, разглядывая пыльную обочину.

Так и есть! Теперь он узнал. Этот камень, что ничем не выделялся среди остальных, этот камень — он очень похож на гранит из Короны Горных королей.

Сивисмар спешился и подобрал его. «Корона уничтожена и это не может быть её камень, — Сивисмар повертел его в руках. — Очень похож. Надо отвезти Гелерэйну». Сивисмар сунул его за пазуху и сел на коня. Сто раз он видел такие граниты в Короне своего отца. Именно такие: граниты и гранаты. Серый холодный булыжник и мерцающий свернувшейся кровью гранат. Они были одинаковой формы и величины. Странная прихоть или так надо было. Для гранатов такой размер был значителен. Наверное, немалого труда стоило подданным Горного короля отыскать камни нужного размера и в нужном количестве. Если только они не были созданы магией властителя мрака. Страшно? Нет, теперь не страшно. Теперь всё это осталось в недосягаемом прошлом. Было когда-то в неприступных горах королевство троллей, был в нём какой-то порядок, хотя дикий и примитивный. А теперь... Тролли только разбойничают по горам и лесам, да примыкают к бандам орков. И что же? Лучше стало? — Сивисмар засомневался. Прав ли он был, когда отрёкся от Короны и от своего народа? Может быть следовало наоборот, остаться с ним и постоянно, понемногу, каждый день, по шагу увести остальных троллей от тьмы. Невозможно? Но он же смог! Они не знают Света и не понимают, что такое тьма. Они не могут правильно выбрать. Но теперь он смог бы научить их с высоты своего знания, просветить их своей, полученной мудростью. Ах, зачем он оставил их! Они неразумны, как малые дети. Но чудовищно сильны и любой может воспользоваться ими.

У Сивисмара, если так можно выразиться, заболела душа о его тёмном народе. Зачем он бросил их, почти предал! Он думал только о себе, а надо было спасать их, помочь им, вывести их из мрака. Зачем он ушёл?!

Это всё эльфы забили ему голову эгоистическими идеями и он предал своих! Но может быть ещё не поздно? Ещё можно вернуться?.. А что, собственно, ему мешает? Короны нет — ерунда! Тролли примут его и без Короны. А потом, он придёт вовсе не «королевствовать» над ними, он хочет нести им мудрость и свет!

Решено! Он — Сивисмар, вернётся к ним, научит их, спасёт, через него они познают истину, пойдут за ним.

Сивисмар повернул коня. Дантар недоуменно оглянулся ещё не поняв едет ли Сивисмар в Дом Лау или куда-то в другую сторону.

— Езжай один! — Сивисмар махнул ему рукой, как отмахнулся.

— Зачем? — ещё меньше понял Дантар.

— Я не поеду в Дом Лау. У меня другие дела!

— Но... Я поеду за вами.

— Зачем? Не надо!

— Но я — ваш слуга и должен...

— Ты мне ничего не должен! Иди к эльфам. У меня с этой минуты другая дорога.

Сивисмар не собирался объясняться с ксадонцем. А тот видел только, что господин его почему-то гонит, а сам собирается ехать непонятно куда. Это бы ещё ничего, но Сивисмар каким-то странным тоном говорит о Дому Лау — в нём злоба.

— Уйди! — отогнал его Сивисмар. Тот остановился, но никуда не пошёл.

— Может, что-нибудь передать эльфам?

— Что ты им будешь передавать?! Они тоже ничего не понимают! Из-за них я сделался предателем! Чуть не сделался!

Слова Сивисмара столь не вязались с ним самим и со всем, что происходило вокруг, что Дантар усомнился в верности своего слуха, а потом в трезвости рассудка своего господина. Но Сивисмар не оставлял ему времени для размышления.

— Ты! Соглядатай! Убирайся! Тебя эльфы специально поставили следить за мной! Они желают только бездумных рабов себе, а если кто-то хочет жить по своей воле — они этого не понимают! Они хотят, чтобы все всё бросили и служили только им!

Дантар всё ещё силился понять, что происходит и это едва не стоило ему жизни.

— Убирайся! — Сивисмар выхватил меч. Но не меч был в его руках, а расплавленная сталь — так безудержен был его огонь. С воплем Сивисмар выронил великий меч и затряс в воздухе обожженной рукой.

— И тут сговор эльфов! — он разозлился ещё больше. Яростно отмахнувшись от всего: Дантара, меча и Дома Эльфов, он пошёл прочь, пешком, один. Он был так дик и страшен, что лошадь отказывалась нести его. Он шел, влекомый своим упорством, шагая, словно вколачивая сваи в дорогу.

Дантар вскочил на коня и помчался, но не за ним, за помощью к эльфам. В том, что слух его верен, он убедился, но в трезвости рассудка своего господина — нет. Что случилось — он не понимал, но то, что случилась беда — видел точно.

Он взлетел на берег реки и остановился. Что он скажет эльфам он не думал. Но говорить ничего не пришлось. Столько было тревоги и отчаяния в одинокой фигуре на берегу, что все стало понятно и без слов. Гелерэйн спросил только: «Где он?» и вскочил на коня. Ещё в кузнице Домина Доумана он заметил, что одного из гранитов в Короне не хватает, но не знал, где Корона выкинула его. Теперь Эльф и Дантар мчались обратно. Лошадь Дантара была вся в пене. Сбруя лошади, сапоги Дантара и даже плащ, там, где он касался лошади, были измазаны белыми хлопьями.

Дантар боялся опоздать. Но Сивисмар и не думал скрываться. Он шел пешком в Очарованный лес, всё также вколачивая свои следы в пыль дороги. Гелерэйн нагнал его. Теперь даже узнать Сивисмара можно было с усилием. Он весь потемнел, ссутулился, но от этого не стал ниже ростом. Напротив, стал казаться ещё громаднее. Мрак сгустился над его плечами, движения стали тяжелы и неловки. Он был уже не Сивисмаром, он снова становился троллем. Он шёл упрямо склонив голову вперёд и, казались, готов был прошибить лбом стену, если таковая окажется у него на пути.

— Остановись! — произнёс Гелерэйн твёрдым голосом. Но Сивисмар и не думал останавливаться. Он лишь оглянулся через плечо и зло оскалился. Дантар решил подождать в стороне.

— Остановись! — повторил Гелерэйн. — Пойдём со мной.

— Нет! — рявкнул Сивисмар.

— Да остановись ты! — Гелерэйн взял его за плечо. Но Сивисмар прянул в сторону и вырвался.

— Отстань от меня!

— Ты пойдёшь со мной! — приказал эльф.

— Нет, я не пойду. Уходи!

Гелерэйн спешился и, оставив коня, подошёл к Сивисмару. Но тот готовился защищать себя от эльфов до последнего. Он повернулся и теперь с той же пробивающей стену решимостью смотрел на Гелерэйна.

— Не подходи! — он угрожающе поднял железную лапу. Другого оружия у него не было. Меч пылал и в руки не давался. Но железный кулак повиновался его мысли, невзирая на помыслы. Однако, последние проблески света и любви к своему приёмному отцу не давали вот так, без раздумий опустить длань из магического серебра на его голову.

Эльф приближался. Он снял со своей руки браслет. Сивисмар не понял — зачем. И тут эльф метнулся в нему и прежде, чем тот успел нанести удар, накинул ему браслет на железную руку. Щёлкнул замок. Всё. Металлическая рука отказывалась повиноваться. Она подчинилась теперь воле Гелерэйна. Не дав Сивисмару опомниться, он наложил железные пальцы на запястье другой руки и приказал держать. И браслет оказался с чарами!

Гелерэйн мог бы справиться с ним и без того. В своё время он справился даже с тварями подземного ужаса. И конечно, Сивисмар, несмотря на всю свою мощь и железную лапу был ему не противник. Но Гелерэйн не хотел драться. Это был не тот случай, не для поединков.

Сивисмар дёргался, как зверь, силясь расцепить руки. Попытавшись кинуться на Гелерэйна, он свалился, а Гелерэйн не дал ему встать. Быстро обшарив его одежду, он извлёк камень и обнаруженный искуситель отступил.

Сивисмар обмяк, сдался и теперь лежал в пыли и позоре, а эльф возвышался в его изголовье, как врач. Дантар благоразумно отсутствовал.

Что может быть отвратительнее картины валяющегося в пыли на дороге здорового витязя, воина, победителя многих врагов, который сотрясается от рыданий, корчась в грязи, которую он сам развёз своими слезами, соплями, слюнями, каплями пота, что стекал со лба и шеи...

Нет, отвратительнее могут быть многие картины. Но эта была тоже не из приятных. Однако Гелерэйн не стал обрывать его общепринятым: «Долго ты ещё будешь валяться?!» Он просто помолчал и опустился на землю рядом с Сивисмаром, но освобождать его руки не спешил.

— Отпусти меня... — уже взмолился Сивисмар. Но Гелерэйн только вздохнул и положил ему руку на голову.

— Отпусти!.. Я — последняя тварь... Я не могу. Я не достоин... — Сивисмар замолчал вздрагивая не то в судорогах, не то в рыданиях.

— Хорошо, что ты сознаёшь это.

— Я не могу противостоять тьме... Я никогда от неё не вырвусь.

— Ну это ты зря! — возразил эльф.

— Я вернусь в горы... — продолжал Сивисмар. — Отпусти!.

— Нет уж! Ты вернёшься в Дом Лау!

— Нет, нет! — стонал Сивисмар. — Я не смогу! Ох, какая я тварь! — Сивисмар уткнулся лицом в пыль дороги. — Прости! Прости меня! Если можешь, прости...

Гелерэйн подобрал брошенный Сивисмаром меч и окликнул Дантара. Вдвоём, они довезли Сивисмара до Дома Лау. Теперь он походил скорее на больного и действительно был болен несколько дней. Первый раз в жизни его сотрясала лихорадка, незнакомая доныне. Когда же бури в его душе улеглись, наступило другое: он не мог представить себе, как теперь взглянет в лицо королю Лаулиссиану, его воинам, эльфам, бывшим соратникам.

— Я уйду! — сказал он горько и обречённо.

— Завтра ты выходишь в дозор, — ответил на то Гелерэйн, Сивисмар только отрицательно покачал головой.

— Возьми меч! — В руках Гелерэйна был всё тот же знаменитый клинок — луч солнца, упрятанный в чёрные ножны с небесными кристаллами сапфиров. Тот самый меч, что воспылал в руке Сивисмара, тот самый меч, который он отбросил от себя в пыль дороги.

— Я не могу, — сказал он тихо. — Разве ты не понимаешь я недостоин этого меча! — произнёс он торжественно объявляя приговор самому себе.

— Это не подарок и не награда. Это — твоя обязанность — ответил Гелерэйн. — Носи его и сознавай своё недостоинство.

Потом, спустя время, Гелерэйн говорил ему:

— Падение — не из-за Короны. Многие люди и эльфы держали её в руках, но никто из них в тролля не превратился. Падение — от твоей самоуверенности. Ты сам накликал на себя испытание, когда кричал: «я всё могу! У меня сильная воля и твёрдое устремление! Мне не страшны никакие Короны!» Ты величался перед Арвисом, да и не только перед ним. Считал себя сильнее и достойнее многих. Месяц назад, когда ты заезжал к гномам, поправить руку из магического серебра, ты оставил Дантара у дверей подземных кузниц, просидел там до самого вечера, но даже не вспомнил о нём.

— Да, — согласился Сивисмар, — было такое около месяца назад.

Он действительно заговорился с Литом и просто забыл, что Дантар ждёт у ворот, не смея отлучиться — ведь Сивисмар не сказал, когда вернётся. «Конечно, Дантар рассказал об этом Гелерэйну».

— Нет, — в ответ на его мысли произнёс эльф. — Ты достаточно долго знаешь Дантара, чтобы понять, что этот человек никогда не жалуется. Он будет молчать, что бы ни случилось с ним. Но я всё равно знаю об этом. Так ли важно — откуда. Добрые или худые дела наши рано или поздно становятся известны остальным. Но хватит об этом! Я рад, что всё так хорошо кончилось.

— Хорошо? — искренне удивился Сивисмар. — Разве это хорошо?

— Конечно! Если бы ты не пал тогда, с этим камнем, ты бы до сих пор продолжал гордиться и мнить о себе многое. А этот камень дал тебе почувствовать истинную твою цену.

Сивисмар опустил голову.

— Мне казалось, что достаточно один раз победить, вырваться из тьмы — и ты уже навсегда в Свете. Я не думал что нужно постоянно, изо дня в день врываться и вырываться. И иногда это оказывается труднее, чем в первый раз.

— Это так, пока мы живы. В этом и состоит вся жизнь.

— Но это невозможно! У меня не хватит сил. Стоит только остановиться, как тьма засасывает обратно. Везде, даже там, где никогда не подумал бы, везде её ловушки. Я не смогу... — сказал Сивисмар и тут пришёл в ужас, потому, что представил вдруг, что Гелерэйн живёт с самого начала мира. Как же можно выдержать столько тысячелетий? Или он уже настолько утвердился в добре, что и борьбы для него не существует? «Нет, нет, они сильные, а я слаб! Я не думал тогда, когда шёл к Дому эльфов, что меня ожидает. Я думал: либо вырвусь, либо умру. Главное — сделать шаг. А оказывается, вся жизнь и состоит из того, чтобы шагать и шагать постоянно из тьмы в Свет сквозь пламя. Если остановиться — тьма обволакивает и Свет отступает. Нельзя остановиться даже на минуту, а только шагать и шагать. Но где взять силы? И если я отступлю обратно, я стану таким же как раньше?»

— Нет, хуже, — ответил Гелерэйн. — Тогда ты не знал Света и жил во тьме так как родился в ней. Теперь, если ты вернёшься назад, ты будешь тем, кто познал Свет, но отрёкся от него и вновь выбрал тьму.

— Значит, пути назад нет?

— Только вперёд. Не пугайся. Ты не один. Никто не заставит тебя сделать больше, чем ты сможешь. Всё что дается — по силам.

Сивисмар молчал. Что ещё было говорить?

СКАЗАНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Что есть такое — Ксадония.

О ксадонцах в летописях сказано мало, скупо и далеко не всегда доброе. Это племя людей. Оно никогда не относилось к племенам Друзей Эльфов — тех людей, которые верно служили высшему народу, жили подле него и переняли часть его мудрости, умения, запомнили его песни и предания.

Нет, ксадонцы никогда не стремились к эльфам. Они хотели жить в своей стороне и по своей воле, никому не подчиняясь.

Ксадонский край — степная равнина, примыкающая к горам. От Дома Лау она находится далеко к югу. С Северо-востока её ограничивает хребет невысоких гор. Племя ксадонцев, которое сначала поселилось в степной части и занималось скотоводством вскоре, опасаясь войн с соседями и набегов орков, перебралось ближе к горам. Там они основали свои первые постоянные селения — горные крепости. Страна скал действительно служила в некоторой степени защитой ксадонцам. Туда ушло жить почти всё население, а в степи остались лишь многочисленные табуны и стада со своими табунщиками и пастухами, чтобы вернуться в горы только поздней осенью.

Ксадонский край делился на несколько княжеств. Был и Верховный Князь, власть и старшинство которого остальные князья либо признавали, либо не признавали, в зависимости от своего характера и характера Верховного князя. Случались и междоусобные войны, которые, как это часто бывает, ни к какому определённому результату в истории ксадонского народа не приводили.

Неожиданным событием было то, что один из ксадонских князей — Фрека, удел которого имел название Кардирис-Ир, и граничил с владениями Аланьшера — землями светловолосых земледельцев — вдруг принял подданство и принёс клятву верности от своего имени и имени своих потомков: служить единому государю — аланьшерскому королю, быть ему союзником во всех битвах. За это он получал покровительство и защиту от короля Аланьшера, в то время довольно могущественного короля.

Сейчас трудно сказать, что именно повлияло на решение Фреки. Возможно — ссора с Верховным ксадонским князем. А может быть, он имел от союза с Аланьшером какие-то другие выгоды. Но клятва верности была принесена и Кардирис-Ир во главе со своим князем стал подданным Аланьшера. Это вызвало негодование среди остальных ксадонских племён, которых теперь Кардирийцы стали называть «дикими ксадонцми». Однако: Фрека был теперь под защитой короля Хельма, а значит, вне досягаемости и мести «диких» ксадонцев.

С тех пор прошло много лет. У Кардирис-Ира и у остальной Ксадонии складывалась своя история. Ксадонцы были по-прежнему горды и независимы, вспыльчивы и злопамятны. Они лелеяли в себе надежду, что будут свободны, если не подчинятся никому, а только самим себе. Они не хотели знать эльфов. А эльфам они были и вовсе не нужны и вдруг...

Вдруг этот вспыльчивый бунтарский дух притек и смиренно улёгся у порога Дома Лау. И дух этот воплощён был послом ксадонского края. Ксадония просит помощи! Воистину, для сего в горах того края должно было произойти что-то сверхъестественное.

Будем точны: помощи просила не вся Ксадония в лице своего Верховного князя, а лишь одно княжество Айреда-Ир. Может показаться странным, что послы предпочли долго бить свои сапоги и подковы своих лошадей по дальним дорогам и ехать в далёкий Дом Лау, вместо того, чтобы попросить помощи у князей соседних стран. Неужели они искали мудрости или верили в великую силу Дивного народа. Но может, всё проще и ксадонским гордецам было неловко просить милости у брата и менее унизительно было найти её за тридевять земель.

И вот, смуглые черноволосые люди стояли перед королём Лаулиссианом и рассказывали о постигшей их беде. Полгода назад в княжество Айреда-Ир пришёл некий Варрен. Войско его было столь немногочисленным, что его никто не испугался. Но напрасно. Это войско оказалось непобедимым. Непобедимым был сам Варрен, который всегда шел впереди и сражал всех, кто вставал против него. Самые отважные воины княжества пали мёртвыми к его ногам, а сам он не получив ни единой царапины, шёл дальше. Он быстро захватил княжескую крепость. В поединке с ним пали один за другим все девять сыновей князя.

В живых осталась лишь его дочь — Геро. Воинственная нравом девушка тоже рвалась в бой с Варреном и отец с трудом удержал её от такой самоубийственной глупости. Мало-помалу в Айреда-Ир и её окрестностях не осталось ни одного достойного воина. Варрен был смел и очень любил поединки в которых неправдоподобно легко побеждал. Всё это было необъяснимо разумом: его противники — бывалые, опытные воины, вдруг забывали всё на свете и сами кидались на его меч. Это давало повод тем, кто остался в живых, думать, что Варрен владеет какими-то чарами и простому человеку, как бы храбр и силён он ни был, не справиться с ним. Тогда старый князь, боримый отчаянием, решил послать своих слуг в далёкие земли эльфов за помощью или хотя бы за советом. Посольство это хранилось в тайне. Только сам князь и его уцелевшие приближённые знали об нём. И вот ксадонские посланцы стояли перед Лаулиссианом.

Король Лау молчал. Эльфы не вмешиваются в дела людей. А слова о том, как спросить совета у эльфа, стали пословицей. Ксадонец, тот, что говорил с королём, молчал тоже. Неспокойный дух его был готов вспыхнуть от любого не понравившегося ему снова или взгляда. А нравилось ему тут всё меньше и меньше. Во время затянувшейся паузы в голове у него перебурлили многие мысли. Он сердился, что эльф медлит, заставляя почувствовать неловкость. Он сердился на себя, что пришёл сюда, как дурак попрошайничать. Он считал неправым своего князя, что тот вообще затеял это глупое посольство. Он вперил свой огненный взгляд в эльфа, но лицо короля Дома Лау было невозмутимо и непроницаемо для ксадонских глаз.

«Да он хоть слышал, что я говорил?» — вспылил посол. Ему захотелось развернуться и, не дожидаясь ответа непостижимого существа, покинуть этот ещё менее постижимый Дом. Но старый князь приказал не возвращаться без помощи. «Легко ему было приказывать!» — с тоской подумал ксадонец, переминаясь с ноги на ногу. Однако, он решил предпринять ещё одну попытку. Он вздохнул, сверкнул глазами на короля и заговорил вновь:

— Поверь князю Айреда-Ир, что послал меня сюда. Варрен — не простой человек. Он обладает колдовством, что нам неведомо. Простым людям с ним не справился!

— Видимо, это действительно так, если ваш гордый народ, обратился за помощью к эльфам, — произнёс, наконец, Лаулиссиан.

Ксадонец скрипнул зубами: он посчитал это за оскорбление.

— Хорошо, — продолжил король. — В вашу страну поедет один из наших воинов, чтобы узнать, что за тайные чары служат Варрену. Если это будет в наших силах, мы поможем вам.

Лаулиссиан поднялся. Визит окончен. Ксадонцы поспешили удалиться. Они отказались от трапезы и от отдыха у эльфов и, игнорируя традиции, поехали обратно.

«Только-то? — думал старший из них, тот, что разговаривал с Лаулиссианом. — Одного воина, чтобы проверить, не врём ли мы про Варрена?» В досаде он сжимал кулаки. Вероятно, он ожидал, что эльфы пришлют к ним в Ксадонию несметные войска своих витязей и полчища своих мудрецов.

В Ксадонию должен был ехать Гелерэйн в сопровождении Сивисмара. Дорога была значительной, но сборы обременительными не оказались. Эльфы — особый народ: суета чужда им.

Возле конюшни крутился Арвис, добровольно взяв на себя обязанности Сивисмара, пока тот разговаривал с Гелерэйном. Почистить лошадей, проверить подковы, осмотреть упряжь, починить, если в этом окажется надобность. Дантар, бывший тут же, мало обращал на мальчишку внимания.

— Арвис! — Это Гелерэйн вошёл в конюшню. Сверкнуло золото его волос, как солнечный блик, что пробрался под крышу. — Тебе не приходилось слышать о Варрене?

— Нет, — ответствовал юнец.

Дантару приходилось слышать это имя, но он промолчал. Раз не спрашивают — помалкивай! Таково было правило Дантара. Да и что он мог прибавить о Варрене? Общие слухи и ничего конкретного. Зарился Варрен на горную часть Ксадонии, но это и так всем известно.

— Но ты ведь жил в Ксадонии, — не отступался Гелерэйн и голос его не спрашивал, а утверждал.

— Да, но я давно уехал оттуда...

Дантар навострил уши и осторожно выглянул из-за крупа своей лошади. «Значит этот мальчишка вырос в Ксадонии. Никогда бы ни подумал! Ксадонцы черноволосы и смуглы, резки и дерзки. А этот — светлые волосы, серые глаза. А манеры... Словно воспитывался при дворе короля, даром, что его из разбойников подобрали».

— Я давно уехал оттуда, а потом, я жил не в самой Ксадонии, а в Кардирисе-Ире.

— Хорошо, — остановил его оправдывания Гелерэйн добавил что-то о лошадях и ушёл. Арвис остался и Дантар тоже. Теперь этот мальчишка, которого ксадонец в упор не замечал, разбудил его любопытство. «Земляк»! Хотя Кардирис не настоящая Ксадония, а так, придаток Аланьшера, но всё-таки!.. «Значит, он аланьшерец, — продолжал размышлять Дантар. — Но и тут не всё гладко. Аланьшерцы, конечно, светловолосы, но они могучи и грубы, как медведи, а этот слишком уж строен и изящен. Нет, не похож он не аланьшерца. Однако, язык лучше придержать: мальчишка должен понимать по ксадонски!»

Оставаясь в конюшне Дантар иногда ворчал вполголоса на родном языке, рассчитывая, что никто не поймёт, игнорируя Арвиса. А тот оказывается не так-то прост!

— Ты понимаешь по-ксадонцки? — спросил Дантар юнца на том же языке.

— Немного, — ответил тот. «Поскромничал!» — решил Дантар и захотел испытать его скромность дальше.

— Ну, и почему ты ушёл оттуда?

В этот момент Арвис просеивал овёс для лошадей, он поднял голову и посмотрел своими ясными серыми глазами на ксадонца.

— Дантар! Я ведь не спрашиваю тебя, почему ты сам ушёл из Ксадонии. Зачем тебе чужие тайны, думаю, тебе и своих хватает.

Дантар аж отступил от такого категоричного ответа. Хотел-было вспылить и сказать что-то обидное, но передумал. Арвис высыпал овёс в кормушку и пошёл за следующей порцией, а Дантар так и остался среди круглых крупов лошадей. Что же, получил щелчок по носу! В сущности, мальчишка прав: какое ему, Дантару дело...

Он хлопнул ближайшего коня по мощной ляжке и ушел в противоположный конец конюшни.

Опустилась ночь. Назавтра предстояла дорога. Дорога в Ксадонию, родную страну Дантара. Много лет он не был там и редко возвращался к ней мыслями. Для него она превратилась в далёкое воспоминание, слилась с его девством, стала как бы частью его и ушла, как и оно, безвозвратно. Теперь он до того «осреднился», что мало кто из встречных признает в нём сына далёкой Ксадонской земли. Он уже не ксадонец — он оруженосец Сивисмара и совсем не важно, какой народности он когда-то принадлежал. Но когда-то, ещё задолго до того, как он стал оруженосцем, он стал изгнанником.

Родное племя решило избавиться от него по причине его несносного характера и некоторых проступков. Он пробовал поступить на службу, но нигде долго не уживался. Кончилось тем, что его схватил враг того князя, у которого он он служил, всё тот же пресловутый Сарсилл, и пытал в своих подземельях. Дантар не выдержал пыток и выложил Сарсиллу всё, что только мог сказать. После чего злодей вышвырнул его за ненадобностью не утруждая себя даже его прикончить. О предательстве Дантара узнали люди князя, бывшего его господина. Единственное, что оставалось Дантару — поскорее скрыться. Но куда? Всюду были только недруги, а путь на родину закрыт. Не было ни единого человека на свете, у которого измученный ксадонец мог хотя бы переждать время, отдохнуть, прийти в себя после пыток. У него не было ни лошади, ни денег, ни надежды. Он был болен и голоден. Спасаясь от слуг своего бывшего князя он бежал, точнее ушёл — бежать он был не в силах — в пустыню.

Он заблудился там и неминуемо умер бы, если бы разъезд эльфов не подобрал его. Он остался у них для несложной, но необходимой работы, иногда помогал витязям и сопровождал их. Так он попал вместе с Геледором в Ланду, когда эльф неудачно сразился с Энежисом, вооруженным сонным туманом. Теперь он прибился к Сивисмару. Вот и вся история! Рассказать её — очень кратко, но попробуй всё это переживи.

«Ну со мной-то понятно, — думал он. — Я — конченный негодяй, позор своего рода, предатель, трус и так далее. Но этот мальчишка, чем он мог заслужить изгнание?!»

Так боялся Дантар теперь возвращаться или нет? В общем-то ему было всё равно, да его никто и не спрашивал об этом.

Утром, когда ксадонец седлал коней, к нему неожиданно подошёл Арвис.

— Дантар! Прости меня.

Дантар недоуменно оглянулся. Арвис продолжал:

— Вчера я отказался отвечать на твой вопрос. Это было дерзко с моей стороны. Прости! Мой уход из Кардириса... Мне было тогда двенадцать лет. Я не помню точно всего, а может, и не всё знаю. Я оттуда не ушёл. Меня увезли. Слуги князя. Я был его воспитанником. А почему — мне этого никто не объяснил. Почти сразу после этого Кардирис и Аланьшер были захвачены дикими ксадонцами. Сейчас мне кажется, может меня просто хотели спасти...

Арвис виновато смотрел на Дантара. Тот отвёл глаза.

Признание было неожиданным. Он уже и забыл о вчерашнем, а этот юнец, оказывается помнил и переживал. Дантар не знал, что ответить. Он и не хотел вклиниваться в чужое прошлое. Неловкое молчание прервал Сивисмар. Он появился в дверях конюшни и крикнул:

— Дантар! У тебя всё готово?

— Да! — чуть ли не радостно воскликнул Дантар и стал торопясь отвязывать лошадей и выводить их из конюшни, вернувшись за следующей лошадью он с облегчением увидел что Арвиса нигде нет.

* * *

Шаг эльфийских лошадей быстрее и легче, чем шаг ксадонских хорхов. Посланники Айреды не встретились по дороге, но Сивисмар был уверен, что они всё-таки обогнали ксадонцев. Ещё несколько дней пути и Сивисмар узрел землю, о которой до сих пор ничего не знал. Южная страна — Ксадония встречала их рассыпая по горам и предгорьям зелёные леса. Она прорезала эти россыпи сверкающими полосами рек. И всё это, сменяющее одно другое, уходило дальше и дальше к горизонту. Прекрасная страна. Вкусы Варрена можно было понять.

Гелерэйн и спутники обошли стороной наезженные дороги и остановились в горах, где можно было встретить лишь пастухов, да их овец. Но ни те, ни другие не спешили донести Варрену о появлении чужестранцев. В ясную погоду с гребня горы, которую избрал для своего лагеря Гелерэйн, был виден замок, что занял Варрен. Эльф целые дни где-то ездил, а иногда и ночи. Судя по всему, много где бывал и много видел, но мало говорил и редко брал с собой Сивисмара. Сивисмар тяготился бездельем, но терпел и объяснял себе, что раз Гелерэйн взял его с собой, значит, так надо. Он не дерзал предпринимать самостоятельных шагов, ожидая сло́ва Великого эльфа, Дантар и вовсе рта не раскрывал. У него было полно обязанностей, кои он исполнял точно и беспрекословно, мало любуясь на южные горы и чистое небо над головой. Так они прозябали: один в ожидании, другой — в хлопотах, а Великий эльф собирал, судя по всему, тайну Варрена. Наконец, уже в заключении своих исследований, Гелерэйн взял Сивисмара с собой. Они долго ехали по извилистым горным тропинкам, где с одной стороны над головой нависает скала, а с другой — обрыв в пропасть и любой неверный шаг испуганной лошади может привести к великому полёту из поднебесья в смерть.

Гелерэйн и Сивисмар приехали в Скалистый Приют. Туда, где долгие годы жил ктор Зурс. Ктор — это старейшина, хранитель истории и преданий своего народа. Сивисмар так и не понял, был ли этот ктор знаком с Гелерэйном раньше или видел его впервые. Он принял гостей с почтением, а рассказывать стал о Сарсилле. «Почему о Сарсилле? Ведь он давно мёртв», — Сивисмар этого не понимал. Он пробовал сказать об этом вслух, но Гелерэйн строго взглянул на него и Сивисмар замолчал, старательно слушая рассказ ктора.

Вернулись они только вечером. Гелерэйн, насколько его знал Сивисмар, был доволен.

— Завтра едем домой, — сказал Гелерэйн. — Тем более, что сегодня утром Дантар видел каких-то всадников неподалёку, думаю, что это люди Варрена: они явно кого-то искали и разговаривали с пастухом, — Гелерэйн замолчал. Сивисмар ждал, не желая демонстрировать своё любопытство или нетерпение.

Был вечер. Горел костёр. Возле него хлопотал Дантар, приготовляя ужин.

— Ты хочешь знать, что такое Варрен? — спросил, наконец Гелерэйн. — Варрен — обыкновенный человек. Хотя нет, теперь уже не совсем обыкновенный. Он отдал себя на служение темным силам, а взамен получил одну вещь. Ты хочешь знать, что это за вещь? Это меч. Но меч необыкновенный. Ранее Варрен был дружен с Сарсиллом, если конечно, это можно назвать дружбой. Так вот, Сарсилл в своё время, выковал меч. Он обладал кое-каким чёрным искусством, это ты знаешь. И когда он ковал этот меч, сердце его настолько пылало ненавистью, жаждой убить, победить, одержать верх, что меч пылал не только в пламени горна, но и в пламени страстей, исходящих из сердца Сарсилла. Он закалил меч и бушующие страсти чёрного сердца остались в нём навеки. С тех пор в любой битве этот меч устремлялся в свою стихию, в то сердце, что больше всех пылало ненавистью, жаждой победы над другими. Сарсилл отдал этот меч Варрену, ибо тот более остальных обладал бесстрастием, вернее, равнодушием и умел держать своё сердце в руках, не давая себе распаляться в бою. Варрен — хладнокровный, расчётливый человек. С таким оружием он мог одержать победу почти над любым соперником. Особого искусства владения мечом не требуется — стоит противнику всем сердцем пожелать убить Варрена или даже просто победить — как меч сам оказывался в его сердце. Вот и вся история. Почему Варрен избрал первой страной Ксадонию? Нетрудно предположить. Ксадонцы горды и обидчивы, даже высокомерны. Возбудить в них ненависть проще простого.

При этих словах кровь ударила в голову Дантара. Несмотря ни на что, он продолжал оставаться ксадонцем. «Высокомерный народ... Победить проще простого!..» Он яростно ткнул головешкой в костёр и сноп искр взметнулся вверх. Пламя костра ярко вспыхнуло и улеглось. Улеглись спустя минуту и чувства Дантара. «А Гелерэйн прав, — подумалось Дантару. — Где уж такому, как я сражаться с Варреном! Одно только слово — и сердце загорается, как этот костёр. Неужели все лучшие витязи Айреды пали именно так?..»

— Что же будут делать эльфы? — спросил Сивисмар.

— Это решится на совете Лаулиссиана. Думаю, что кому-то всё равно придётся сражаться с Варреном. Тому, кто сможет противостоять, но не Варрену, а своим страстям, — произнёс Гелерэйн и замолчал, глядя на огонь. «Может, бой с Варреном предстоит самому Гелерэйну, — с благоговением подумал Сивисмар. — Он — великий воин и великий эльф!»

Вечер незаметно перешёл в ночь. Маленький костёр горел под ногами, Дантар окончил свои хлопоты и теперь сидел рядом. Из-за гребня горы напротив стал подниматься какой-то неестественно-белый свет. Это не свет костра: слабый и красный, что освещает только ближние деревья и лица сидящих вокруг. Белый, холодный свет пронизывал чёрный ночной лес, рассеивал черноту неба, затмевал звёзды. Это встала из-за гребня соседней горы Луна, что побеждает ночь, не разрушая её. Восходит на небо, твёрдо зная свой путь и ей дела нет до того, тьма стоит кругом или может быть утро, а порой даже день, но уверенно идёт она по своему пути несмущаемая ничем: ни солнцем, ни в тьмой. Бесстрастная и непреклонная.

Погас костёр, закатилась луна, погасла ночь ...Утро было тихим и чистым, будто не было в ксадонских горах ни Варрена, ни чудовищного подарка Сарсилла. Но Варрен существовал. И его меч тоже. А утро оказалось не таким уж тихим.

Ксадонские горы — как ксадонские женщины: прекрасны, но непредсказуемы. Яркая южная красота их не может долго оставаться в покое. Им необходимо вспылить, загореться какой-то страстью, взбудоражиться самой и взбудоражить всех вокруг себя, мало думая о последствиях.

И вот теперь одна из гор, характер которой был весьма похож на характер ксадонских женщин, решила передёрнуть плечами, мало думая о тех, кто находится на её склоне. Но не будем осуждать её — у гор своя жизнь.

Уже совсем собравшись попрощаться с ксадонскими горами, Гелерэйн и его спутники отправились обратно. Но горы попрощались с ними по-своему. Эхо гула ещё носилось меж боков скал, когда в пыли и ссадинах на прихрамывающей лошади показался Дантар.

— Где Сивисмар? — крикнул Гелерэйн, когда Дантар добрался, наконец, до него.

— Он должен был приехать раньше меня. У меня лошадь испугалась обвала и...

Гелерэйн не дослушал объяснений. Тревога, которой ещё не мог понять Дантар, погнала его обратно.

— Скорей! Нужно найти его!

Но Сивисмар исчез. Эльф и оруженосец ринулись на поиски так быстро, как только позволяла раскуроченная обвалом тропа. Всё, что их ожидало — застывший хаос камнепада.

Было бы неправдой сказать, что Сивисмар не чувствовал оползня. Да, он слышал то, чего не слышал ещё никто. Как оползень дышит, потягивается, разминается и, наконец, как он решился и полетел с горы сам на себе, как мальчишка на санках. Сивисмару всё это было ясно, но было ясно и другое: оползень слизнёт тропу на склоне горы. Слизнёт и не заметит. Надо было успеть проскочить. Успеть, иначе будешь отрезан.

— Вперёд! — закричал он Дантару и помчался так быстро как только мог.

Метры — секунды. Секунды и метры. Но секунд не хватило. Или метров оказалось слишком много. Весёлый поток обломков и камней, гравия, песка и земли стёр не только тропу, стёр и Сивисмара.

Лошадь продолжала падать, а Сивисмара отшвырнуло в сторону. Но всё равно он продолжал верить горам даже в самый момент падения. Они, хоть и незнакомые, но всё равно не дадут разбиться, поддержат, помогут. Он ведь дитя гор. Он им свой!

Что-то резко дёрнуло его наверх. Так, что у него захватило дыхание. В следующее мгновение он понял, что висит на верёвочной петле из кручёного конского волоса. Такими петлями ксадонские табунщики ловят лошадей. Петля схватила его поперёк груди — прошла от плеча до под мышки. Да... если бы она не захлестнула руку — она оказалась бы на горле. Сивисмар почувствовал, что его тянут наверх. Каменный шквал уже прошёл стороной, надо было выбираться. Тянули его медленно, с натугой. Сивисмар не стал дожидаться и схватился за упругую чёрную струну руками. Кто там наверху? — Свои или чужие?

С неудовольствием он заметил, что рука из магического серебра плохо слушается. Она должна была выдержать падение — гномья работа прочна. Может, при ударе в «сустав» запястья попал камушек и его заклинило? Разбираться нет возможности. Но положиться пока можно только на одну руку — живую. Однако, кто там наверху? Свои? — Исключено! У Гелерэйна другая верёвка. Значит, чужие. Не лучше ли обрезать натянутую струну кручёного конского волоса? А пропасть под ногами?

Всё-таки Сивисмар верил, что горы, даже совсем незнакомые горы помогут, просто не убьют. Он же свой! Но Сивисмар слишком долго решался. Сверху на него упала сеть.

Обвал словно сговорился с воинами Варрена: они ждали именно здесь и были слишком хорошо готовы к тому, что произойдёт. У Сивисмара, оглушённого падением и лишь с одной действующей рукой, в общем-то не было шансов.

Теперь он ехал, завёрнутый в сеть, ещё и связанный поверх её, как тюк, лёжа поперек седла лошади, которую вёл в поводу один из воинов Варрена, вероятно тех самых, что видел Дантар.

Это было поражение! Эльфийского витязя поймали в сеть, как цыплёнка! Как щенка, как глупого гуся! И везли теперь в авоське, Сивисмар задыхался собственным бессилием, сознанием своей глупости и даже трусости — почему он не перерезал верёвку — чёрную струну кручёного конского волоса! Побоялся? Горы — они помогли бы... Но горы его только что предали.

Теперь можно было кусать локти или ту самую верёвку, так как сеть была тоже сделана из конского волоса. Он был не прав и поплатился за это! Совсем недавно: несколько секунд и несколько метров назад он был свободен — теперь он пленник. Его ждал Гелерэйн — теперь его ждёт Варрен!

Казалось, всё внутри переворачивается от несогласия. Он был отчаянно несогласен с тем, что происходит. Он был неготов проиграть. Он даже не вступил в бой, чтобы проигрывать! Витязь эльфов спелёнут, как младенец, не успев вытащить своего знаменитого меча! Как это глупо и ужасно! Бессилие бурлило яростью в груди.

А закипать-то как раз и нельзя, потому, что впереди ждёт именно Варрен. И битва с ним не позади вовсе, а впереди. Битва? Ну да, чего же ещё ждёт Варрен от Сивисмара. Но это значит, что нельзя драться с ним ни за что. Легко сказать! Нельзя даже не просто драться, но нельзя ненавидеть его, нельзя желать победы над ним. Гелерэйн сказал: Варрен бесстрастен или равнодушен и потому владеет мечом. «Значит, никаких страстей и желаний. Я не должен быть ему даже соперником...»

Сивисмар вздохнул и обмяк в своей авоське. Взгляду его предстала лишь пыльная тропа, на которой печатала свои подковы лошадь — это всё, что он мог видеть из своего положения. Сивисмар осознал свою слабость перед поставленной им же самим перед собой задачей. «Легко сказать! А если этот Варрен сам примется лупить меня? Значит, придётся не обращать внимания и на себя...» Сивисмар закрыл глаза. Ему показалось, что он ощущал бы себя лучше, если бы летел в пропасть.

Его привезли в крепость очень быстро. Воины торопились. Они знали, что могучий воин не один и опасались погони. Но пока погоня была отрезана обвалом. Лошади процокали по подъёмному мосту, который вслед за ними поднялся и крепость заглотила свою добычу. Подковы теперь звонко стучали по мощёному двору, вдруг все остановились и среди воинов пробежал ропоток: «Хозяин... хозяин».

— Кто это? — раздался голос сбоку от Сивисмара. Голос был негромкий, но уверенный. — А это тот самый герой! Отнесите его в оружейный зал и развяжите там.

Сивисмара подвезли к дверям и сняли с лошади, втроём проволокли по лестнице и коридору и оставили на полу большого зала. Но развязать его никто не решился. Как ни боялись слуги своего зловещего господина, но видимо, Сивисмара они боялись ничуть не меньше.

Сивисмар остался один посреди мрачного зала, стены которого украшала великолепная коллекция орудий убийств. Скоро появился и сам Варрен. А это был именно он, без всякого сомнения. Хотя Сивисмар видел его первый раз в жизни, он понял, что так вести себя мог только этот человек. Он сразу подошёл и развязал верёвки. Очень смело и очень уверенно. Потом отступил, предоставив Сивисмару самому распутываться и разглядывая его. Он слышал об этом странном эльфийском витязе, неизвестно откуда взявшемся и сильно нашумевшем в последнее время.

Он победил Сонный туман Эминжаса, чуть ли не один разогнал осаду чертогов Алдари... И вот теперь он здесь, в крепости Варрена. Определённо, он приехал сюда, чтобы сражаться с ним. Что ж, если так — прекрасно!

Варрен достал меч.

— Я готов! — произнёс он.

Но Сивисмар стоял немой глыбой посреди зала и чёрные петли арканов расходились вокруг его ног загадочными рунами. Окна и двери зала будто жили и дышали. Не было ни одной двери, закрытой плотно: в каждую щель смотрели чьи-то жадные глаза. Всем не терпелось узреть, что будет.

«Может, он опасается, что поединок будет нечестным и слуги бросятся меня защищать? Надо убрать всех!» — решил Варрен и крикнул:

— Вон отсюда! И двери заприте!

Дверные и оконные щели мгновенно вымерли, по коридорам пробежало лёгкое шелестение и — тишина. Оружейный зал стал гулок, пуст и замкнут. Только две фигуры в центре: одна с обнажённым мечом в руке, другая — неподвижная, с непонятными знаками из волосяных арканов под ногами.

— Ты будешь драться?!!

Ответом была тишина.

* * *

Горная тропа после обвала попросту отсутствовала. Где-то лошади могли пробраться, где-то их пришлось вести в поводу. Наконец, их и вовсе бросили, но это не помогло: воины, что увезли Сивисмара, были уже далеко. Гелерэйн посмотрел на следы, потом взобрался по склону, но рассматривать было нечего — дорога была пуста. Он опустился на камень и задумался.

— Что мы сидим? Мы должны помочь ему бежать! — Это Дантар, чье правило было молчать всегда, молчать до тех пор, пока не спросят, вдруг нарушил свой принцип. Уступая субординации, он ждал слова Гелерэйна, но сам был — воплощённое нетерпение. Он был уверен: те, виденные им люди — непременно слуги Варрена. Это они подобрали его господина, оглушенного обвалом и теперь... Теперь... Дантар несколько лет жил при Доме Эльфов. Величие Высокого народа то подавляло его, то оставляло равнодушным. Да, он был благодарен им. Но всегда между ними и Дантаром — беглым ксадонцем и Высоким народом стояла и будет стоять ледяная стена. Сквозь нее всё было видно, но приблизиться она не давала. Дантар был слишком уверен в том, что он всеми презираем. А эльфы постоянно натыкались на чрезмерную замкнутость и скрытность ксадонца. В сам Дом Лау Дантар не входил никогда. Не потому, что его не пускали, он сам не желал приближаться, думая, что недостоин того. Но это было не смирение, а лишь своеобразное проявление его ксадонской гордости.

Служба Дому Лау была для него долгом. Долгом на всю жизнь.

Но Сивисмар — он был не совсем такой, как они. Он был превосходен, но был уязвим. Не так, как эльфы (их тоже можно убить), но как-то иначе, также уязвим, как и сам — Дантар. Сивисмар был герой и ребёнок одновременно. Им следовало восхищаться и его следовало беречь. Дантару иногда казалось, что эльфы не совсем понимают Сивисмара, что они в чём-то неправы по отношению к нему. И Дантару порой самому хотелось восстановить то, что эльфы упускают.

Никогда бы не уровнял он себя с Сивисмаром. Никогда в голову не пришила бы ему такая мысль. Он был слуга и оруженосец — это было единственное, чего он попросил у Лау за всю жизнь при этом Доме. Дантар был несомненно слуга Сивисмару и потому иногда рвался опекать его, как родитель дитя. И сию минуту он стоял, как охотничий пёс в стойке: ещё мгновение и он взовьётся в воздух и побежит пешком в замок Вррена выручать своего господина.

— Подожди, Дантар. Пока мы ни чем не можем ему помочь.

— Но...

— Не торопись, дай мне подумать!

Дантар смотрел на крепость за соседним хребтом и сердце его горело. «Что тут думать! Надо ехать! Каждая минута дорога!» Разбуженный нрав его, что годами маскировался им же самим ради собственного удобства и спокойствия, теперь взвился из глубины души и разом попалил всё напускное смирение и терпение. Он взглянул на Гелерэйна. «Вот уж точно, бесстрастные мумии эти эльфы! Сивисмар этому Гелерэйну почти как сын! Он попал в плен к врагу, а эльф сидит себе тут на камушке и преспокойно рассуждает! Нет! Пусть этот Высший народ со своими высшими рассуждениями остаётся здесь, а я пойду! В конце концов я служу Сивисмару, а не кому-нибудь другому. Я его оруженосец!» Дантар решительно шагнул вперёд.

— Остановись, Дантар! — приказал Гелерэйн. — Куда ты рвёшься? Ты налетишь, на меч Варрена, как бабочка на булавку. Это будет всё, чего ты добьёшься.

— Но что же делать?!

— Подожди.

— Ждать? Чего? Когда Варрен растерзает Сивисмара?

— Прежде, чем идти туда, попытайся хотя бы погасить свою ярость. — Эльф был вынужден схватить Дантара за руку силой удержать на месте. Оруженосец гневно сверкнул глазами, но встретившись со светлым взглядом эльфа опустил голову. «Может, он и прав. Но если даже он прав, я так не могу!» Он отвернулся.

— Вот истинный сын своего народа! — с досадой произнёс Гелерэйн. — Ты хочешь помешать мне ещё больше осложнить положение Сивисмара? Смирись, Дантар! Ни мне, ни ему ты не поможешь ничем.

Тут Дантар вскипел. Сердце и разум сражались в его ксадонской душе. «Ну, да, да, да! Он прав! Этот всегда правый эльф! Но я не могу ради торжества его правоты сидеть и ждать, когда, наконец, Варрен совершит еще одно убийство!» В это мгновение он ненавидел всех: и Гелерэйна, за то, что он прав, и себя, за то, что он слаб, и Сивисмара, за то, что тот влип! Он сжимал рукоять меча и скрежетал зубами.

Эльф оставался рядом, внешне спокойный и уверенный, но только внешне. В том, что случилось, Гелерэйн обвинял себя. И вечно правым он себя отнюдь не считал.

Не нужно было вообще брать Сивисмара с собой. А если уж взял, то нельзя было отпускать его от себя ни на шаг! Сивисмар ещё совсем ребёнок! Разве может он устоять перед Варреном!

Напрасно Дантар обвинял эльфа в бесчувствии. Просто тот не выпускал своих чувств наружу. Гелерэйн догадывался, что по каким-то причинам, Варрену нужен был именно Сивисмар, а никто другой. И эльф решил попасть в замок Айреда-Ир и, если успеет, вступить в единоборство с Варреном раньше, чем тот сумеет что-либо сделать с Сивисмаром.

* * *

Молчать, не говорить, не слушать, не смотреть!.. Да и не думать! Только ждать! — это одно звенело в голове Сивисмара, во всём существе его, в душе и сущности. Не слушать! Не слушать! Не слушать ничего! Закрыть глаза отсутствовать. Даже не в том дело, спасётся он сейчас или падёт грудью на меч Варрена, а в том, чтобы не поддаться и хотя бы этим противодействовать ему.

Противодействовать?! — Это ловушка! Никакого противодействия, Отсутствие борьбы — в этом все и дело. Не побеждать смирением, а именно не побеждать. Ураган смерти пронесётся над тобой — только не поднимай голову. Ибо ты ему не противник — свалит без усилия. Это стихия, это чары, это свои страсти.

Нет, нет, не слушать ничего. Если он, Сивисмар, кинется на меч — это будет глупо, неправильно и стыдно. И меньше всего ему хочется огорчить Гелерэйна.

Он и так только и делает, что куролесит всякую дрянь: то с Короной, то с троллями. Ещё не хватало сейчас врезаться в меч Варрена!

Нет! И об этом не думать, а только замереть без движения, перед стихией, страстью, мечом чар, пропустить это всё, не ответить. Ожидание — великая сила.

Сивисмар ждал, когда всё это кончится.

* * *

Гелерэйн знал о мече Варрена почти всё. Одно маленькое дополнение не играло особой роли в завоевании страны Ксадонии и о нём можно было не докладывать. Дело в том, что меч Варрена не оставался неизменным. С каждой победой он становился сильнее. И чем пламеннее было сердце, поражённое им, тем сильнее он становился. Потому, как только дозорные высмотрели в горах маленькую экспедицию, самым представительным членом которой им показался Сивисмар, Варрен тут же вознамерился накормить свой меч этой победой. Однако, взять и просто зарубить Сивисмара он не мог. С таким же успехом можно было покромсать на куски свиную тушу. Сердце противника должно гореть яростью!

Но Сивисмар стоял, как глухонемой, как спящий или замороженный.

— Пошли отсюда! Тут ничего не будет интересного!

Два досужих стражника пробрались на галерею и презрев запрет заглядывали вниз. Внизу происходило нечто странное, вернее, ничего не происходило. Осмелев, они стали переговариваться — шепотом. Один из них умудрялся ещё и конспиративно грызть орехи.

— Да подожди ты!..

— Чего ждать? Это чучело не двинется с места! — приглушённых щелчок ореха довершил его фразу.

— Варрен заставит, вот увидишь!

— А я и так вижу: у этого малого в голове обломки скал, после того, как побывал под обвалом. Да он простоит тут хоть целый год и не будет драться!

Кррак! Скорлупа разлетелась вдребезги. Получилось громко и стражник опасливо покосился на Варрена, но того орехи не волновали. Стражник осмелел. Его друг тоже.

— Ага! Щас! Где ты видел человека, который бы не стал драться в Варреном.

— Так это же не человек! — возразил первый стражник, смачно жуя орех.

— А кто?

— А фиг знает, — пожал плечами любитель орехов. — Эльф кажется.

— Чего? Врёшь ты всё! Этот громила — эльф?

— Не вру: я от Варрена слышал!

— И когда он тебе это сказал?

— Он не мне это сказал, он при мне это сказал.

— Он сказал, а ты и рад стараться: ушки на макушке!

— Ну не затыкать же мне их!

— Кто бы ни был этот Сивисмар, а драки с Варреном ему не избежать! Ставлю свои новые сапоги — он будет драться.

— А я — свою флягу!

— Чего? Нужна мне твоя дырявая фляга!

— Ну ладно, флягу и тот пояс, что с вышивкой.

— Идёт! — согласился спорщик. Орехи были забыты осторожность — тоже.

— Ты будешь драться?! — это закричал Варрен.

Сивисмар был нем.

— Трус!! — это заорал, засвистел стражник с галереи, тот, что поставил сапоги в заклад, что поединок будет. — Ты что?! Давай! Бери меч! Ты же воин!!!

Варрен досадливо оглянулся. Стражник испуганно замолк. Но Варрен решил не выгонять его: может подобные крики расшевелят этого увальня.

«Трудно поверить, что всего полчаса назад его едва одолели шестеро лучших бойцов. Хорошо! Он не хочет драться, но хотя бы защититься от удара он должен! Или он не верит, что всё это настоящее, что это не игрушки??»

Варрен поднял свой меч — пока ещё безжизненную полосу стали, размахнулся...

— Защищайся!

Если бы Сивисмар не подставил железную руку, удар отсёк бы её. После падения она плохо слушалась, но вполне годилась на то, чтобы её подставлять. Он не выхватил меча.

* * *

Горная дорога подсовывала валуны под ноги коню, но выносливый конь эльфа не споткнулся ни разу. Дантару было неумолимо приказано остаться. И он остался. Потому, что был не только сын Ксадонии, но и верный слуга. Гелерэйн мчался к Варрену один. Случайность обвала и расчёт Варрена перевернули все его решения. Навстречу мчались метры, а вместе с ними и секунды.

И эти же секунды тянулись в оружейном зале замка.

* * *

Меч в руке Варрена был всё ещё холоден.

— Хорошо, если ты пришёл сюда защищать ксадонцев, я посмотрю, насколько ты любишь этот народ. Эй! — он повернулся к дверям. В них молниеносно показался охранник. Видимо, запрет Варрена нарушили не только на галерее.

— Приведите сюда ксадонцев. Тех, что заперты в подвалах.

— Там только старики и дети...

— Вот и прекрасно! Веди их сюда.

— Всех?

— Десятка два хватит.

Охранник ушёл.

— Я буду перед твоим лицом сносить им головы до тех пор, пока ты не согласишься на поединок!

Меч дрогнул.

Дрогнул!

Дрогнул!!! Это отчётливо почувствовала ладонь Варрена. И Варрен исполнился радостью: значит он выбрал правильный путь.

— Двух десятков хватит? Я правильно сосчитал? Или может быть сказать, чтобы привели побольше? — Варрен улыбался, радуясь своей будущей победе над непроницаемым громилой. Значит, не так уж он непроницаем! Надо только найти правильный подход. А подход его, Варрена, универсален на все случаи жизни.

Меч трепетал всё больше. Рукоять его становилась как живая, она теплела. В миг решающего удара она становилась обжигающей, словно раскалялась горением великого мага — Сарсилла. Сарсилл мёртв. Но он, Варрен — жив! Жив и меч его и они будут вечно побеждать. Меч трепетал. Он уже сам рвался из рук. Значит, этот Сивисмар, пусть даже он ещё стоит неподвижно, сам уже пылает внутри. Это уже победа! Победа в том, что он сейчас вступит в бой. А это значит, что он, Варрен, его уже победил!

* * *

Лёгкие победы расхолаживают. Варрен привык: где бы он не появился, противники сами летят на его меч пачками. Он прошествовал по Ксадонии не останавливаясь. Но это слишком располагает к ленности. Бдить незачем — всё происходит само, Варрен слишком увлёкся завоеванием сердца Сивисмара и забыл про своё сердце. Он слишком горячо пожелал победы над чужим невозмутимым витязем. Но это всё объяснения. Объяснить можно что угодно, было бы желание. Варрену просто пришёл конец. Именно здесь и именно сейчас, именно в битве с Сивисмаром ему суждено было быть побеждённым. Своим же мечом, который побеждал для него всех подряд столько раз.

Меч вывернул руку своего господина и вошёл в исполненное жаждой победы сердце, в свою стихию, в которой был рождён. Всё произошло настолько молниеносно, что вызванных ксадонцев не успели ещё вывести из подвала.

О чём же в этот момент думал Сивисмар? — Он верил, что Высшие Силы не допустят исполнение воли Варрена. Он надеялся, что Великий эльф Гелерэйн сможет что-либо изменить — ведь он, в отличие от Сивисмара остался на свободе. Однако теперь Сивисмар понимал что ему всё-таки предстоит поединок с Варреном. Не ради того, чтобы его победить, а ради того, чтобы отсрочить казнь этих двух десятков ксадонцев, которыми стращал его Варрен. Пока — отсрочить, а потом Гелерэйн что-нибудь придумает. Всё это Сивисмар осознал. Но не было в его мыслях той страсти, что привлекла бы хоть немного зловещий меч. Сердце Сивисмара не звало и не манило меч, что ковал Сарсилл. И его ножны теперь — грудь Варрена.

На галерее послышалась возня. Один воин рванулся прочь, пытаясь оторвать от перил и повлечь за собой товарища. «Куда?» — недоуменно спрашивал тот.

— Ты что? С ума сошёл? Надо драть отсюда скорее, пока никто не пронюхал, что Варрен убит. Иначе нас ксадонцы в клочья разнесут!

Воины сбежали по боковой лестнице, быстро прошли по двору, стараясь не привлекать ничьего невнимания. Схватили у коновязи двух лошадей и гаркнув стражнику: «Срочное задание!», поспешили к воротам.

Но ворота замка открывались только по особому распоряжению. Беглецы собирались улизнуть через калитку, дабы избежать лишнего шума и тут увидели, что к крепости подъехал всадник, чьё лицо было скрыто тенью капюшона. Он протрубил в рог, требуя, чтобы опустили мост.

— Кто это? — испуганно прошептал владелец сапог.

— Не знаю, — ответил ему любитель орехов.

— Нам здесь не пройти!

— Ерунда! Опускай калитку. Пока он будет заезжать — мы проскочим!

Таким образом Гелерэйн попал в замок, где ему больше ничего не оставалось, как забрать Сивисмара и увезти его с собой.

* * *

Оруженосец. Блёклая фигура, тень едущего впереди витязя, который даже не оглядывается не него.

Только теперь Дантар понял, до какой степени он оказался привязан к Сивисмару. Он не замечал этого в себе, даже не подозревал. Тогда — с камнем из Короны — он только встревожился, но сейчас — он по настоящему испугался за Сивисмара. Испугался до того, что забыл себя. Или наоборот, вспомнил себя настоящего, который всё последнее время гримировался под какого-то искусственного Дантара, считая, что это правильно и что они, эльфы, хотят видеть его именно таким.

Нет, это очень здорово: снова обрести такого хозяина и обрести себя. Случись что-нибудь с Сивисмаром, смог бы он служить другому витязю? Нет, Теперь Дантар был уверен, что не смог бы. Ушёл. Совсем ушёл бы из Дома Лау. Куда-нибудь. Всё равно куда...

Но никуда идти не надо — Сивисмар здесь. Он — такой же, как эльфы, но не совсем такой. Он проще, может быть, грубее. Но с ним не возникало того холодного прозрачного средостения, которое всегда отделяло Дантара от эльфов и эльфов от него. Должно быть, он воздвиг его сам. Это гордыня: считать себя до такой степени непревзойдённым грешником, что не допускать даже мысли о своём прощении. Но Дантар держался за это твёрдо: они — святые, я — грешник! Хода нет ни туда, ни сюда.

Но в Сивисмаром это не проходило. Между ним и собой Дантару никак не удавалось возвести этот ледяной барьер — его не было — и всё! И вроде ничего особенного этот Сивисмар не делал. Но ради него... Дантар почувствовал это именно сегодня, что ради него он может сделать всё.

Открытие, однако!

А пока они ехали известной уже дорогой в Дом Лау и прекрасные своей безудержной дикой красотой ксадонские горы, как ксадонские женщины смотрели им в след.

СКАЗАНИЕ ПЯТОЕ

Однако, история с Ксадонией на этом не закончилась. В битве с Варреном погибли девять сыновей князя Айреды-Ир. У князя оставалась лишь одна дочь — Геро. Она была теперь единственной наследницей, единственным его ребёнком, потомком, продолжательницей его рода. Ей должна была перейти княжеская корона Айреды. И вот эта юная девушка вдруг заявила, что не выйдет замуж ни за кого, кроме как за победителя Варрена — Сивисмара.

Старый князь сначала не придал этому значения, считая недолговечным её увлечение. Но Геро упорствовала и князь в конце концов прогневался. Чужеземцев не любят нигде. И ещё меньше престарелый князь хотел видеть своим преемником эльфа. Да, он посылал к Дому эльфов за помощью, но это были из ряда вон выходящие обстоятельства: Варрен казался всемогущим демоном. Эльфы пришли (в количестве двух воинов и оруженосца) и, собственно, ничего не сделали. Варрен сам, по глупости, закололся перед этим самым Сивисмаром, который всё время стоял, как чурбан. И что же? Теперь отдать ему корону Айреды?!!

Геро была не менее упряма. Ночью, тайно, в сопровождении лишь трёх своих слуг она покинула княжество держа путь на север, конечно же к Дому Лау. Она рассчитывала, что вернувшись с Сивисмаром, она сможет если не переубедить своих соплеменников, то поставить их перед свершившимся фактом и заставить принять её решение, как единственно возможное. Один из её сопровождающих уже был у эльфов с прошлым посольством. Потому путь Геро был более прям и стремителен, хотя и труден. Но у Ксадонии выносливые сыновья, да и дочери этого пламенного народа тоже не из слабых. Геро мужественно преодолела все невзгоды пути размышляя только о том, как ей сломить сопротивление отца и челяди. Лишь на опушке Очарованного леса в голову ей пришла мысль: «А что если этот Сивисмар не согласится ехать с ней, но согласится принять корону, не согласится взять её в жёны?..»

Геро опешила от такого открытия, но отступать было поздно. Её лошадь и так слишком долго топталась на опушке пограничного леса. Это неминуемо должны были заметить её спутники. Уж не подумают ли они, что Геро струсила?!

Бросив на них жалящий взгляд, она крикнула:

— Я поеду одна! — И умчалась, не оглянувшись проверить, остались ли ксадонцы верны приказу. Она была убеждена: оглянувшись, она проявит слабость показав, что не верит в силу своего слова или не верит их преданности. Нет! Ни тени сомнения не должно быть в её взгляде, ни в жесте, ни в повороте головы. Только вперёд! Иначе — всё пропало...

Геро стояла на берегу реки. Ей предлагали переправиться на тот берег, но она отказалась. Ещё не хватало, чтобы она вынуждена была стоять перед эльфийскими вельможами и оправдываться: зачем она приехала сюда. Нет! Она поговорит с Сивисмаром наедине. И она ждала.

Он ступил на паром и теперь медленно приближался к берегу. Он выглядел совсем не так, как тогда в крепости. Она видела его мельком в оружейном зале и он запомнился ей громадной серой фигурой, стоящей неподвижно, опустив голову. Тогда ей показалось, что он похож просто на человека, хотя и человека высокого роста и могучего сложения. Но теперь он предстал перед ней совсем иным. Свет ли Дома Лау так осветил его облик, или Геро на самом деле тогда ничего не разглядела. К ней приближался знатный эльфийский витязь в сверкающей дорогой кольчуге, в роскошных одеждах, украшенных дорогими каменьями. Взор его был светел и ясен, а вид величественен.

Геро оробела. Ей стало страшно наступающего момента и стыдно тех слов, которые она собиралась произнести. Смирение её дошло до того, что гордая Геро первая склонила голову перед Сивисмаром приветствуя его.

Поклонившись, приветствовал её и Сивисмар. Теперь он ждал, что скажет ему высокородная гостья. Геро пожалела, что прогнала своих провожатых. Целым посольством всё выглядело бы солиднее. Но она не могла быть полностью уверена в их поддержке. А потому она здесь одна.

— Вы — доблестный воин, известный своими подвигами среди разных народов, — Геро перевела дух.

Сивисмар ждал что она скажет дальше.

— Вы победили Варрена, которого никто не мог победить и освободили мою страну и мой народ.

Опять наступило молчание. Чтобы не затягивать его, а вводных фраз в голове Геро больше не осталось, она решила перейти к делу.

— Вы хотите знать причину, почему я здесь. Мне трудно говорить. Ксадонцы — гордый народ. Но я скажу. Я пришла сюда, чтобы предложить вам свою руку и корону Ксадонии.

Всё! Геро всё сказала и теперь в ужасном напряжении ждала, что ответит ей Сивисмар. От ужаса своего положения она даже взгляда не поднимала на него. Ей казалось, что он сейчас гордо развернётся и удалится, так и не сказав ни слова. Геро ощутила себя слабой, не имеющей ни к корня, ни опоры. Она бросила вызов всем ксадонцам не имея ни слова, ни даже взгляда Сивисмара в поддержку. А вдруг, она останется одна против всех? Она теперь — как высохшая былинка, что не имеет сил удержаться за землю под натиском осенних ветров и не имеет крыльев, чтобы превратить своё падение в полёт. Её унесёт неведомо куда стихия, которая несоразмерно сильнее её и которой нет до неё никакого дела. И эту судьбу она сама выбрала себе. Ей не справиться с Ксадонией и не найти поддержку у Сивисмара. Её руки слабы, а за плечами слишком мало опыта.

Её отчаянные мысли прервал голос Сивисмара.

— Такое предложение очень ответственно. Но я не принадлежу сам себе — я принёс присягу своему королю и не могу без его воли уходить или принимать власть в другой стране. Не обижайтесь на мои слова, но я прошу вас подождать меня. Вы можете пока отдохнуть здесь, — он указал рукой на маленький домик.

Геро осталась ждать, мысли ее метались, словно степные лошади в загоне. Как же опрометчиво она поступила! Она не продумала ничего, поторопилась во что бы то ни стало сделать по-своему. Если он скажет «нет»? А если — «да», что будет?

Так Геро сидела в окружении своих сомнений среди пышных деревьев на берегу реки. А Сивисмар в это время говорил с королём.

* * *

— Что же он там медлит?! — Геро не находила себе места. — Неужели так трудно решить: «да» или «нет»?! Неужели он сам не в состоянии принять решение без чужих подсказок? Хотя, наверное, он всегда такой, судя по тому, как он вёл себя с Варреном!

Геро пыталась сорвать на Сивисмаре свою досаду.

— Принцесса Геро?

Принцесса обернулась. Среди деревьев стоял, прямо скажем, очень симпатичный юноша. Кто он — Геро не знала.

— Моё имя — Арвис, — представился он. — Я служу эльфам.

Геро скорее машинально, нежели преднамеренно протянула ему руку, продолжая его разглядывать. Арвис опустился на колено и поднёс её руку к губам.

— Простите мою нескромность, принцесса, но я случайно услышал, что вы здесь и позволил себе дерзость приветствовать вас.

Появление Арвиса было так неожиданно для Геро, что она не сразу заметила, что он говорит на её родном языке.

— Откуда ты знаешь этот язык? — спросила она.

— Я вырос в Ксадонии.

— Ты?

— Да. В Кардирис-Ире.

— Ах, в Кардирире... — разочарованно вздохнула принцесса. В её словах скользнуло пренебрежение «вольных ксадонцев» к подданным Аланьшера. Однако, Арвис был необидчив.

— Не могу ли чем-нибудь помочь вам? — спросил он.

— Откуда ты узнал, что я здесь?

— Мне сказал об этом паромщик.

— Паромщик? — растерянно произнесла Геро. — Ах, ну да. Конечно он видел меня... Где Сивисмар? — спросила она резко, вскинула голову и пытливо посмотрела в глаза Арвису.

— Он у короля.

— О чём они говорят там? — Геро смотрела на него сверкая чёрными глазами.

— Простите, госпожа, — тихо ответил Арвис. — Меня не пригласили на совет.

— Послушай, если я прикажу тебе...

Арвис понял, о чём она хочет сказать и отшатнулся. «Нет, так не пойдёт!» — подумала Геро.

— Но если я попрошу тебя! — сказала она требовательно. Арвис продолжал недоуменно смотреть на неё: «Как можно?»

— Ты только что предложил мне свою помощь! — чуть не вскричала Геро, — Ну да, да, да! Она мне нужна! Именно твоя помощь!

— Принцесса! Я не могу идти подслушивать даже по вашему приказанию, — очень непосредственно объяснил Арвис.

— Ну одно только слово: «да» или «нет»! — теперь Геро уже умоляла. — Если «нет», неужели ты оставишь меня здесь ждать этого позора?! Я лучше скроюсь, пока этот ваш Сивисмар не произнёс своего жестокого приговора. Избавь меня от этого ожидания! Оно для меня страшнее пытки! Я сама знаю, что зря пришла сюда, но теперь ничего не изменишь. Я почти уверена в ответе Сивисмара, но... Мне нужно убедиться. Сходи, принеси мне это слово — и я уйду. Послушай, Арвис! — Геро шагнула к нему и схватила за руку. — Неужели ты бросишь меня, когда я и так всеми оставлена?! Принеси мне это слово! Одно только слово, больше ничего.

Пламенная речь, пламенный взор. Не народ, а пламень, что бежит палом по сухой ксадонской степи среди лета. И Геро — дочь этого народа, дочь степи и гор, дочь этого пламени...

— Хорошо, — выдохнул Арвис.

Через несколько минут он появился в дверях Дома Лау.

Предложение, Геро более чем странно. Это воля принцессы, а не воля ее народа. Приход Сивисмара в Ксадонию вызовет только новые возмущения.

— Что тебе, Арвис? — Король перевел взгляд на мальчишку и тон его мягким не был.

— Меня послала Геро, чтобы я сказал ей, каково ваше решение. То есть, Сивисмара, — поправился Арвис.

— Она довольно нетерпелива. Скажи, что Сивисмар придёт сам.

— Нет! Прости меня, мой король! Геро хочет уйти не встречаясь с Сивисмаром, если его ответ будет отрицательным. Она очень горда...

— Что же, она послала тебя прямо к королю, спросить решения?

Вместо ответа Арвис мило улыбнулся, а потом сказал с очаровательной непосредственностью:

— Нет, она послала меня подслушать.

Даже непробиваемый чувствами Сивисмар на этот раз не сдержал улыбки.

— Так значит, я могу передать Геро, что она может уходить? — повторил свой вопрос Арвис.

— Ладно, не будем бередить её гордость. Пусть уходит без объяснений.

— Мой король! Нельзя же просто бросить её посреди Очарованного леса. Надо проводить. Она всё-таки принцесса. Да и потом — просто девушка, — возвысил голос Сивисмар. Он с облегчением вздохнул, когда выяснилось, что объясниться с Геро не надо. И теперь, на радостях, готов был первым помчаться её провожать.

— Тебе этого делать не следует. Пусть лучше поедет Арвис, — король обернулся к нему.

— Да, — склонил голову Арвис.

— Поезжай ты, раз уж тебя выбрала сама Геро. И пусть с тобой поедут ещё два эльфа из охраны.

— Мой король!

Лаулиссиан оглянулся. Светлый проникающий взор его всегда смущал мальчишку. Но Арвис решился.

— Сегодня я непростительно дерзок. Но позволь мне ещё одну дерзость.

— Я слушаю тебя, — снизошёл в очередной раз Лаулиссиан.

— Со времени битвы с Сарсиллом я ношу эльфийский меч. Но... этот меч... Он не был мне никем благословлён... Я как бы ношу его самовольно.

Король слушал. Ни гнев, ни недовольство не омрачали его чела. Нет, сейчас было не время наказаний.

— Оттуда он у тебя?

Арвис взял этот меч в пещере дракона с согласия Ривфа и напутствия Сивисмара. Но сейчас он почувствовал, что не надо ни на кого сваливать вину и не надо оправдываться.

— Я взял его самовольно, в горах, в пещере дракона, когда был оруженосцем Ривфа.

— Я сожалению, до сих пор существует мнение, что меч, даже меч, созданный эльфами, чья рукоять ложится только в руки достойных и чей клинок светится при приближении сил тьмы, так вот, такой меч можно просто взять где угодно, ходить с ним, рубиться и называться воином или витязем. Физически можно протянуть руку и взять меч. Но если ты собираешься служить Высокому народу и тому Свету, что несёт он, жить под сенью Высших Сил и по Их воле, не дерзай самовольно на такое действо. Ибо меч даётся свыше, хотя и руками учителя, наставника, короля. Ты отдаёшь свою службу, волю, а может быть и жизнь за право называться служащим Свету. Тогда этот меч и твоя рука обретут особую силу, ибо благим словом ему будет даваться помощь свыше, а тебе — поддержка, надежда и видение пути.

Надо было что-то ответить. Арвис сквозь опущенные ресницы почувствовал взгляд Лаулиссиана устремленный на него. «Оставят меч?.. или отберут?..» Из сказанного королем Арвис не мог этого понять.

— Я виноват... — пробормотал он еле слышно.

— Принеси меч!

Тут Арвис самым на стоящим образом испугался.

— Не бойся. Твой меч останется при тебе.

Примешь благословение от моих рук.

* * *

Арвис и два эльфийских воина сопровождали Геро обратно. Она ничего не спросила у Арвиса, она и так всё поняла. Арвис ей сочувствовал, наверное жалел. Не осуждал ни в коем случае и вообще не судил. Он только соболезновал ей в её теперешнем запутанном положении, полном ошибок, раскаяния и желания выбраться хоть как-нибудь. Все свои соболезнования он приносил молча и только в уме, не желая нарушать её печальное молчание. Немного смущало его то, что Лаулиссиан поставил его главным среди сопровождающих Геро. Другие два эльфа, что ехали с ними были серьезные воины имевшие за плечами много битв и много лет. А он — мальчишка желторотый и вдруг должен командовать ими. Но таково было слово Лау. Арвис смущался, но эльфийские воины не смущались ничем. Именно потому что у них за плечами было много битв и много лет.

Геро оглянулась на эльфов. Она не сразу поняла, что они тоже её сопровождают.

— А нельзя ли... — она жалобно посмотрела на Арвиса, — Нельзя ли как-нибудь без них.

— Нет, госпожа, — ответил он ласково, как маленькому ребёнку. — За Очарованным лесом земли неспокойны.

— На опушке леса меня должны ждать слуги, — начала Геро и осеклась, вспомнив, что прогнала своих ксадонцев, даже не сказав, где её ждать и когда она вернётся.

— Хорошо, госпожа, — всё так же ласково согласился Арвис. — Если мы встретим их, эльфы вернуться в Дом Лау.

Геро умолкла. Прекрасная Геро. Терзающаяся Геро. Сражённая Геро. Нет, пускай она сражена сейчас, но всё равно она не сдастся. Не таковы ксадонцы. Геро перестрадает, переживёт, перегорит. Но тогда, когда, казалось бы, остались только угли — достаточно будет лёгкого вздоха ветерка, чтоб из золы и пепла взметнулось яркое пламя, способное осветить и опалить и увлечь за собой других!

Этот внутренний огонь полыхает в душах ксадонцев всю жизнь и угасает, только со смертью и отблеск того огня в их чувствах и взглядах и всей жизни их. Они безудержны и вспыльчивы. Народ поспешных решений и неосмотрительных шагов. Но благодаря пламени своего нрава этот народ устоял и выжил среди нещедрой степи, в неласковых хотя и красивых горах, среди врагов и засухи, среди распрей и войн.

Мужайся, Геро. То, что случилось — ещё не конец. Это только одна из ступеней твоей жизни!

Всё это Арвис думал, но траурное молчание Геро не нарушал. Неспеша они проехали унылую пустошь, показалась опушка леса. Верные ксадонцы конечно же ждали свою принцессу, не решаясь никуда отлучиться. Они сменили эльфийских воинов и те, по договору, повернули обратно к Дому Лау, но Арвис помедлил.

— Мне кажется, лучше будет, если я проеду с тобой ещё немного,— произнёс он.

— Да, пожалуй... — согласилась она и Арвису показалось что она облегчённо вздохнула. Сайчас он для неё был единственным человеком, который искренне хотел ей помочь и не осуждал. Дорога была спокойна. И к сожалению ничто не отвлекало принцессу от горестных мыслей. Каково ей было теперь возвращаться... «Хорошо, что я никому не сказала, куда я ездила и зачем. Может, никто не догадается? Хотя отец поймёт. О, нет! Лучше не возвращаться в Ксадонию вообще!» Но несмотря на отчаянные мысли, Геро не свернула с дороги и Ксадония медленно приближалась.

Арвис разглядывал её украдкой. Ксадонцы — красивый народ. Хотя красота их, может быть, и на любителя. Они смуглы и черноволосы. У них огромные чёрные глаза, тонкий нос правильный овал лица... Но и это не главное, не это характерное, не это делает их непохожими на другие народы. То, своё, особенное, ксадонское — опять таки их нрав: «дикий ксадонский норов».

Геро терзалась. Её красивые тонкие брови были сдвинуты чёрные глаза опушены, губы поджаты. Она ехала не глядя куда. Туда, куда ведёт дорога.

— Ты поплачь — легче будет, — шепнул Арвис и тут же испугался: вдруг эта дикарка разгневается на такие слова и пырнёт его кинжалом. Но Геро только взглянула на него испепеляющим взглядом. Она была слишком горда, чтобы плакать.

Дорога шла, шли дни, ступали лошади на неприбитую дождями пыль. Геро молчала. Успокоилась ли она? Говорят, легко воспламенимые люди бывают отходчивы. О чём она думала всё это время? Было видно, что не о настоящем моменте: мыслями она где-то далеко — это видно по её лицу, в прошлом ли: там, у берега эльфов или в будущем, в Ксадонии, со своим отцом, у которого она была последним оставшимся в живых ребёнком...

Как часто бывает, что ты возвращается домой и думаешь: сейчас я отдохну. Или напротив, буду делать то-то и то-то. Но ты возвращаешься, а там... В твоем доме тебя может ждать всё, что угодно.

* * *

Посланник встретил их еще на дороге. Гонцы искали Геро по всем тропам и большакам для того, чтобы передать ей весть: старый князь, её отец, скончался несколько дней назад.

Перед трубным гласом умолкает шепот, в пламени пожара не виден свет свечи. Это действительно был пожар, катастрофа.

Геро спустилась с лошади, отошла на обочину и села прямо на землю. Голову она обхватила руками, будто ворвавшееся туда известие раскалывало её дикой головной болью. И опять всё молча, в стороне ото всех, наедине с собой.

Всё, что угодно, но только не это! Пусть гнев, недовольствие отца, пусть наказание... Пусть бы он отрёкся от неё, пусть бы что угодно, но... Она не могла представить себе его смерть. Отец был всегда, всегда в её жизни. Да, он был стар, слаб и болен. Конечно, как и все люди он должен был когда-то умереть... Но — когда-то, а не сейчас! И быть такого не может! Потому, что это не правильно и слишком невозможно!

Геро всё так же сидела на обочине и всё так же сжимала и закрывала голову руками. Гонец молчал и ждал, когда принцесса очнётся, ибо это была лишь половина известия. Вторая половина заключала в себе то, что в княжество Айреда-Ир приехал Мельтиаф Мэджис — маг, мудрец и советник князя, который исчез внезапно из Ксадонии ещё до прихода Варрена.

Эта новость испугала Геро ничуть не меньше. Она вскочила, схватила повод своей лошади, но не села на неё, как бы ещё не решив: бежать ей отсюда или возвращаться, а потом стремительно подошла к Арвису.

— Не оставляйте меня! Ведь вы не оставите меня, правда? У меня больше никого нет, кому бы я могла поверить! — тут она опомнилась, оглянулась и заговорила тише: — Ты не уедешь?

Чёрные глаза её умоляли больше слов.

— Нет, я не уеду, — поспешил ответить ей Арвис.

— Понимаешь... — неуверенно начала Геро. — Я очень боюсь этого человека. Я не знаю, почему... Не могу объяснить... Тем более теперь, когда умер мой отец. Ты ведь не оставишь меня, правда?!

Арвис снова уверил её в этом.

Геро не выпускала его рук. Выражение сиротливости скользнуло по её красивому, выразительному лицу. Губы её дрожали, а пальцы были холодны несмотря на летний день

— Ах, если бы можно было не ездить туда! — прошептала она. — Но выхода нет. Я — единственная наследница князя. Знаешь, почему я ездила к Сивисмару? Мне казалось, он может защитить меня от этого человека. Но Сивисмар меня не понял. Вернее, это я не сказала ему всего. Но теперь уже поздно! Всё кончено...

Странная речь принцессы ещё больше запутала и насторожила Арвиса. Только в одном он был уверен: Геро не следует оставлять одну.

Дорога к Айреда-Ир была пустынной. Пустынным казалось и всё княжество. Словно внезапно объявили войну и всех людей годных и негодных к ношению оружия отозвали в крепость. У края дороги стояла брошенная повозка, запряженная парой волов. Волы свернули с дороги и залезли в поле ячменя и мяли его больше, чем съедали, но никому до этого не было дела. Дальше отара без пастуха лезла через поваленную изгородь и огород крайнего дома селения, но и тут никто не позаботился о целостности огорода и о выпасе овец. Гонец из Айреда-Ир, что ехал теперь с ними тоже не обратил на всё это внимания — он торопился, даже как-то непочтительно торопился.

В крепости Айреда-Ир картина всеброшенности и убежания куда-то была за каждым поворотом: запертые наспех или даже не запертые вовсе дома, оставленные повозки, прикрытые на скорую руку лавки... Где же народ?

— Где же народ? — повторил Арвис вслух.

Геро пожала плечами.

— Наверное, убежали за Мэджисом.

Больше Арвис не спрашивал, а только смотрел. Добравшись до главной площади они увидели его: сначала народ, а о том, что в эпицентре толпы тот самый Мэджис, можно было догадаться. Туда были направлены все взгляды, туда были устремлены руки, туда звучали все крики и стоны. Огромная толпа, все люди без разбора: знатный и безродный, купец и попрошайка — все рвались куда-то, все что-то кричали, у всех были исступлённо-восторженные лица.

Но хаос толпы не стоял на месте. Он продвигайся. Куда — понять было трудно: люди мешали друг другу, спотыкались, клубились, как нечто кипящее в чаше площади. Однако, это людское варево куда-то текло медленно и вязко. До Арвиса несколько раз доносилось слово «отец», а потом «Мэджис». Он попытался объехать толпу и освободить дорогу для Геро, но тут на его удивление, принцесса вдруг спрыгнула с седла и нырнула в толпу. Как чёрная змейка просочилась она между плечами и спинами тех, кто восторгался вокруг и Арвис потерял её из вида. Хуже того, отвлёкшись на Геро он не заметил, как его самого вместе с лошадью обволокла толпа и теперь теснила его и напирала со всех сторон. Лошадь испуганно вскинув голову подбирала под себя ноги, боясь наступить на кого-нибудь. А толпа всё обволакивала и теснила. Других своих спутников-ксадонцев Арвис давно потерял из поля зрения. Толкали Арвиса как раз в сторону Мэджиса. Это не удивительно: все вокруг стремилось именно туда и продвигаться в ином направлении было невозможно. Но не исключено, что сам Мэджис шёл именно в эту сторону. В конце концов, Арвис его увидел. Это был невысокий, сухонький старикашка, энергичный и, судя по всему, полный сил и задора. Поведение ксадонцев было необъяснимо абсолютно. Непримиримо-гордый народ вдруг забыв своё высокомерие, чуть ли не прыгал и визжал от восторга вокруг Мэджиса. Можно подумать, что дорого́й отец и благодетель вернулся к своим покинутым детям. Арвис разглядел, как один из толпы, судя по одежде — приближённый князя, бросился к ногам Мельтиафа Мэджиса и, обнимая его колени, восклицал:

— Где же ты был так долго?! Мы так жестоко страдали от Варрена! Если бы ты был с нами, ты бы его близко не подпустил к Айреде своей мудростью и могуществом, Мэджис! — продолжал с любовью упрекать вельможа. — Погибли все девять сыновей князя, а теперь и сам князь умер от печали. Ну почему ты так долго не приходил?!!

Толпа подтеснила Арвиса так близко, что он мог разглядеть лицо мудреца, которое при этих словах стало скорбным. Мэджис произнёс:

— Да, я виноват! Я слишком долго медлил! Вы много пережили и много потеряли. Но я верю — Айреда-Ир возродится! — он взмахнул рукой, будто утверждая возрождение. Толпа взревела. В глазах мага блеснула слеза. — Друзья мои! Несмотря на страшную цену победы вы победили Варрена!

Дружный гул пронёсся по толпе. Среди общего шума кто-то произнёс: «Если бы не Сивисмар...» Но голос тут же умолк, побоявшись лишний раз поминать эльфов. И действительно, его гневно оборвал вельможа:

— Да что он сделал, этот Сивисмар, когда его, связанного, как барана привезли в крепость?!

— Сивисмар? — мягко переспросил маг и глаза его оживленно блеснули. Но побоявшись нарушить стройный хаос толпы он скрыл интерес и опустил веки. Но этот блеснувший взор успел перехватить Арвис. «Что он имеет против Сивисмара?» — насторожился мальчишка, потому что во взгляде Мэджиса блеснуло вовсе по восхищение подвигами Витязя-Серебряная-Рука. Тут Арвис сам столкнулся с его взглядом. На этот раз глаза мага не скользнули, как прежде, а прямо-таки вцепились в него. Мельтиаф Мэджис улыбался. Очень доброжелательно. Сияюще-доброжелательно. А взгляд его держал Арвиса железной хваткой.

— Кто это? — спросил маг у вельможи. Но тот не знал. Тогда откуда-то из-под руки Мэджиса вывернулась Геро и с готовностью отвечала:

— Это Арвис. Он провожал меня и я попросила его остаться. Он служит у эльфов.

«Зачем она сказала про эльфов?» — с досадой подумал Арвис.

— Вот как? — улыбнулся Мэджис. — Что же он стоит в стороне? Пусть подойдёт. Я очень уважаю и почитаю эльфов.

Толпа расступилась, давая дорогу Арвису. Его буквально стащили с лошади — до того усердно помогали спуститься с седла, а потом вытолкали по образовавшемуся проходу к магу. Мельтиаф Мэджис улыбался ему и, взяв за плечо, стал расспрашивать. Взгляд мага, как зонд врача, пытался проникнуть внутрь, нащупать и рассмотреть: «Что у тебя там, в середине телесной оболочки?»

Арвису стало не по себе. Маг творил с окружающими что-то необъяснимое. Что тут было: чары, отрава или внушение, но что-то сильное, и до жуткости могучее исходило от него. Оно стремилось захватить твоё внимание и от этого никуда не деться, ибо маг был тут, прямо перед носом. И он захватывал сначала твои ответы, слова, а потом уже мысли и поверх этого наваливалось совершенно чужеродное сознание, что он, Мельтиаф Мэджис, хороший, добрый и самое главное, необходимый тебе человек.

Арвису нестерпимо захотелось отдели́ться от всего этого и отде́латься: уйти как можно дальше и не приходить больше никогда. Но это иное, чужое и сильное стояло перед ним, держало и обращало на себя всё внимание, а толпа кругом была непробиваема, как стена.

— Значит, ты служишь у эльфов? И давно? А у каких эльфов ты служишь?

Арвис сначала мямлил ему что-то в ответ, но потом и вовсе замолчал. Растерянность и страх не давали ему собраться.

— Ну-ну, не тушуйся! — добродушно улыбнулся маг. — Мы с тобой ещё успеем поговорить. Ты ведь не торопишься, как сказала мне Геро.

Он похлопал Арвиса по плечу и от этого похлопывания у того мурашки побежали по спине. Маг обернулся к остальным и Арвис облегчённо вздохнул, но преждевременно. Толпа почитателей мага была настолько многочисленна и плотна, что выбраться сквозь неё — было несбыточной мечтой. Наиболее подобострастные ксадонцы увидев, что Мэджис благоволит юнцу, не позволяли никому оттереть его от мага. Как только Арвис пытался отстать и затеряться в толпе, тот час чьи-то усердные руки расталкивали окружающих и водворяли его рядом с магом. Он шёл по левую сторону от Мельтиафа Мэджиса, а по правую шла Геро. Её невозможно было узнать. От непреклонной гордости не осталось и следа. Казалось — единственная цель её — поминутно угождать магу во всём в чём только возможно.

Арвис был ошеломлён, огорошен, измят и потерян. В шуме голосов, в топоте многочисленных ног, в толкании рук он неуклонно влёкся ко дворцу Айреда-Ир.

Там его в принудительном порядке сделали «почётным гостем» и так надёжно устроили в замке, что он не мог ни выбраться наружу, ни даже увидеть Геро.

Айреда-Ир напоминала гудящий улей. Князь умер и трон оставался праздным. Этот факт не давал покоя многим и Мэджису стоило труда унять хотя бы на время страсти ксадонцев по княжеской короне.

Этот старик успевал всюду и везде. Он умело управлял поклонением к себе, он был в курсе всего происходящего в Айреда-Ир и даже за окрестностями. Он бодрствовал, казалось всегда: и днём и ночью он был на ногах, появлялся без промедления в самых необходимых местах. Теперь Ксадония была под ласковым и цепким старческим оком.

— Ты думаешь, я забыл о тебе? — Мэджис энергичной походкой прошёл через зал к Арвису. Он просто светился от радости видеть своего гостя. Радость была выписана в каждой морщинке его лица, в каждом его жесте и даже в одежде: невзрачный плащ его (маг неприемлел роскошества), казалось радовался каждой своей ниточкой и каждым швом вместе с хозяином. — Я всегда помнил о юном эльфийском витязе, вот только заботы не давали ни минуты свободного времени. Ты ведь понимаешь, какую скорбь переживает эта страна!

Лицо мага приняло выражение печали, просветлённой печали великой мудрости за любимых детей и за их страну.

— Почему меня не выпускают из замка? — резко переменил тему Арвис.

— Что? — удивился маг. — Тебя? Не выпускают? О! — он расхохотался, обаятельно и искренне. — О эти мнительные ксадонцы! Они неправильно поняли мою просьбу!

Он так и сказал: не «приказ», а «просьбу» лишний раз подчёркивая, что он здесь своего лишь друг и добрый советчик, не более.

— Не беспокойся! Больше тебя никто не задержит! — он хотел было потрепать Арвиса по какой-либо части тела, но тот ненавязчиво обошёл разделяющий их стол с другой стороны и пробормотал себе под нос:

— Хотелось бы верить.

Но у мага оказался хороший слух.

— Ты всё ещё не верить мне? О, подозрительный юноша! Однако, твоя осторожность похвальна. Хороший воин должен быть всегда настороже!

Маг мог позволить понастораживаться немного, как позволяют иногда каприз малолетнему ребёнку. Но дальше — ребёнка нужно воспитывать и Арвиса нужно тоже вразумить в том, что он, Мельтиаф Мэджис, достоин всякого доверия безоговорочно.

— Сейчас я покажу тебе кое-что. Надеюсь, это рассеет все твои сомнения.

Он откинул полу плаща. У бедра его висел меч. «Однако старикан вооружён!» — отметил про себя Арвис. Мэджис достал клинок из ножен.

— Видишь? Это настоящий эльфийский меч. Ты ведь можешь оценить это оружие, правда?

Меч был небольшой, как луч из стали: не тяжёл и удобен, судя по тому, как обращался с ним маг. И меч был послушен в его руках. Мельтиаф чуть лукаво улыбнулся, он был доволен произведённым впечатлением.

— Ты не хуже моего знаешь: те, кто служат тёмным силам не могут удержать в руках такое оружие.

Металл меча был того чистого серебристого оттенка, который всегда отличает клинок настоящих старых мастеров. Маг не позволил Арвису дотронуться до него, а показывал со своих рук. Это было вроде как логично: между ними стоял всё тот же стол, но теперь уже маг не спешил сократить расстояние. Насколько мог определить Арвис, меч был действительно эльфийский. Он был спокоен, не горел и не жег. Но чем больше Арвис на него смотрел, тем больше ему казалось, что клинок как-то странно мерцает. Слегка, еле уловимо для глаза. А может, это только кажется...

Маг заметил чересчур внимательный взгляд Арвиса и убрал меч.

— Убедился? — сам тон его не оставлял возможности сомневаться в правоте мага.

Арвис промолчал.

— Пойдём! — маг всем видом показал, что спор между ними уже прекращен и конечно же в пользу мага, потому как не увериться в последнем доказательстве может только глупец или совсем ещё ребёнок. Арвис же не хочет считать себя глупцом или младенцем?

— Пойдём! Нас ждёт Геро!

Арвис пошёл. Нет, маг не убедил его ни в чём. Да, меч с виду был эльфийский. И этот меч спокойно отдавал себя в руки мага. Но Арвис скорее бы признался, что глаза его лгут! И если магу угодно обзывать его младенцем или глупцом — то, пожалуйста, сколько угодью! Но он всё равно не поверит этому «отцу-Мельтиафу»!

Арвис ничего этого не сказал. Но только маг, поскольку он не дурак, скорее всего сам всё понял. Однако, маг тоже промолчал, не теряя благожелательной мины.

Принцесса встретила их учтиво и даже ласково. Арвис был рад наконец увидеть, что она жива-здорова и что у неё всё в порядке. Но в следующую минуту он понял, что такой вывод преждевременен.

Она была спокойна, улыбалась, но это была Геро и не Геро одновременно. Нет, это именно Геро, и никто другой, но какая-то странная. То же лицо, те же руки и волосы, тонкие брови и глаза... Но глаза! они были совсем не такие! Они не горели больше диким ксадонским огнём, они погасли, словно подёрнулись пеплом.

Геро! Что с тобой? Арвис презрев этикет подошёл к ней и заглянул в лицо. Геро отстранилась с гримасой неудовольствия. Маг вышел и оставил их вдвоём. Зачем?

И тут Геро, хотя Арвис её ни о чём не спрашивал, стала бойко объяснять, что Мельтиаф Мэджис всё время оказывал и оказывает Ксадонии неоценимые услуги своими знаниями, своей мудростью, что Мэджис всегда был правой рукой покойного князя и князь никогда и ничего не предпринимал не посоветовавшись с магом. Мельтиаф Мэджис всегда помогал ксадонцам в их бедах, лечил больных, учил знаниям. Все ксадонцы считают его своим наставником, учителем целителем. Он нам как отец!

«Да, это я заметил», — усмехнувшись подумал Арвис.

— Что ты смеёшься?! — гневно вскричала Геро. — Я не стыжусь этого и готова повторить хоть сто раз: я считаю мага Мельтиафа Мэджиса, несмотря на его преклонные годы, самым достойным из всех, кто может разделить со мной трон и корону Айреда-Ир! И можешь передать это своим эльфам!

«Ах, вот оно что, — понял наконец Арвис. — Значит Мэджис собирается жениться на Геро и стать князем Ксадонии. Это я, конечно, передам! И это и многое другое. Дайте мне только выбраться отсюда!»

Маг явился сразу после окончания монолога Геро. Одного взгляда из-под старческих век было достаточно, чтобы понять, что наглядные убеждения с Геро подействовали ещё меньше, чем наглядные убеждения с эльфийским мечом.

После этого разговора, вопреки обещанию Мэджиса, мальчишку не только не перестали задерживать, но ещё более ограничили его свободу в замке. Он окончательно стал пленником. Его больше не пускали ни к Геро, ни к Мэджису. Охрана, из преданных магу ксадонцев вообще не разговаривала с Арвисом, а однажды появившийся начальник охраны, прямо ему заявил, что на его вопросы тут никто отвечать не будет и выпустят его только тогда, когда об этом распорядится господин — понятно кто: Мэджис.

Решив, что не дождётся ничего хорошего, Арвис несколько раз пытался бежать. Но обмануть бдительных ксадонцев было невероятно сложно. Наконец, счастье, казалось, улыбнулось ему. Устроив импровизированный пожар в своей комнате, он прорвался сквозь охрану, а в путанных коридорах дворца оторвался от погони. Главное теперь было: не заблудиться в переходах и успеть выскочить из дворца пока по тревоге не подняли мэджисовскую охрану. Не заблудиться и успеть. Дальше, по улочкам Айреды он выберется. Но не на большую дорогу, а в горы. Только бы успеть!..

Вдруг впереди, непонятно откуда, кажется из-за портьеры выплыла фигура мага и встала у него на пути.

Мельтиаф Мэджис насмешливо улыбался глядя на Арвиса и стоял посреди коридора. Арвис остановился и прислушался. Слуги отстали где-то далеко. Всё шло хорошо, пока маг и Арвис были одни на весь коридор. «А старикашка самонадеян! Он что же думает, что я устыжусь и сам вернусь под замок?»

— Отойди! — потребовал Арвис.

Маг не шевельнулся, а продолжал так же победоносно улыбаться ему в лицо.

— Лучше уйди с дороги! — воскликнул Арвис и выхватил свой меч — несмотря на арест, его не отобрали. И в тоже мгновение он получил удар.

Мэджис не замахивался даже, как виделось Арвису, и не пошевелился. Только чуть коснулся посохом руки Арвиса. Но удар был такой силы, что во мгновение отбросил Арвиса в тишину и темноту из коих он выбрался только на следующее утро.

Он очнулся в той самой комнате, куда его поместили вначале. Дверь заперта. Как всегда! На окнах — решётки. Красивые и прочные, как всё в замке.

Арвис обвёл взглядом комнату и снова закрыл глаза. Чувствовал он себя отвратительно. Ныло всё тело, будто его долго били чем ни попадя по всем местам. Он лежал и постепенно в его памяти всплывали события вчерашнего вечера: коридор, маг, посох...

«С таким посохом никакого меча не нужно, — мрачно отметил Арвис. — Здорово он меня уложил!» Уложил. Но поддаваться старикашке не хотелось. Просто из чувства противоречия, Арвис поднялся и сел в кровати. В глазах потемнело от резкого движения, голова загудела. Рука, в которую пришёлся удар Мэджиса, онемела до плеча. Да, маг оказался силён не только в запудривании мозгов. Пожалуй, старик ни в чём не уступит Варрену.

Арвис подпёр тяжёлую голову здоровой рукой и задумался. Какую ужасную глупость он вчера сделал! Он потерял меч, благословлённый Лаулиссианом эльфийский меч! Кажется, его отобрали, когда он был в беспамятстве.

«Надо было не терять времени: ещё несколько дней назад, даже несколько часов у меня было оружие и была возможность убежать. Тогда я был ещё гость. Ну не гость, а так, полугость-полупленник. Теперь всё определено. Он не выпустит меня, побоится, что я всё расскажу эльфам. И что же дальше? Маг не выпустит меня, значит, убьёт!»

Мысли словно кончились. А вокруг Арвиса всплыло и обволокло его нечто. Оно было серое, безликое, холодное. Оно возникло вокруг и сосредоточило его в себе. Звенящая пустота, холод, от которого бросало в жар. Это был страх. Арвис понял, это был страх смерти, реальной смерти, его собственной смерти. Страх за свою жизнь. Тот страх, который он, несмотря на все свои приключения, раньше никогда так чётко не испытывал. Страх настолько доминировал над всеми его чувствами, что Арвис потерял даже ощущение своего тела в пространстве. Стои́т ли он, или идёт, а может уже лежит?

Он нашёл себя сидящим, всё ещё сидящим на кровати. Нет, он пробовал не держаться за этот страх, а отпустить его, сосредоточится и вернуться обратно в то, что произошло.

Вчера: побег, маг, посох, боль, темнота...

Сейчас: стены, решётки двери на замке, отсутствие меча и отсутствие возможности сообщить хоть что-нибудь в Дом Лау.

Впереди? Что будет впереди? Не станет же маг держать его тут до старости. Значит — убьёт! Да, убьёт!

Опять нахлынуло отвратительное сознание зыбкости своего бытия, которое моментально подавило все мысли и не давало думать дальше, искать хоть какой-нибудь выход. «Нет! Нет! Нет! Какой же я дурак! если бы можно было вернуть всё назад! Хотя бы на несколько дней! Ну хотя бы на несколько часов! Тогда ещё в моих руках был меч, а Мэджис ещё надеялся запудрить мне мозги. Нужно было прикинуться, что запудрил, а не демонстрировать свою проницательность! Чего я добился? Плена! Впереди — гибель! Теперь-то маг точно не выпустит! А выпустил бы тогда? Разве его проведёшь: не дурак, хитрый, ловкий, видит насквозь. Попробуй, обмани такого, когда он сам великий обманщик! Надо было сразу быть осторожнее и внимательнее. Я сбежал бы непременно. Ведь, это не шуточки! Это жизнь и смерть! Моя жизнь и моя смерть!»

Арвис захлебнулся досадой на себя и на упущенное время. Но зубовным скрежетом ничего не изменишь. Он отнял руки от головы и отупело уставился в решётку окна.

Вечерело. Он не заметил, как прошёл весь день. Неужели он просидел так несколько часов? И когда он очнулся: утром или днём? Кажется, в окно светило солнце... Какая разница! Это ничего не меняет! Занемевшая рука понемногу отошла.

За окнам небо стало серым от ранних сумерек в горах.

Что-то шевельнулось среди витых прутьев. Ветка? Какая может быть ветка возле стен крепости на высоте десяти человеческих ростов? И земля вокруг крепости давно выбрита по стратегическим соображениям. Верёвка! Это верёвка! Арвис мигом оказался у окна.

Железная решётка приятно холодила ладони, которые теперь горели от волнения. Арвис напряженно разглядывал неясную серость за окном. Точно! Так и есть: верёвка!

Она была близко, Арвис мог бы схватить её если бы протянул руку между витыми прутьями. Веревка чуть колыхалась, несмотря на то что ветра не было. Кто-то спускался. Прижавшись лицом к холодному металлу, Арвис посмотрел наверх, но пока ничего не увидел. Слуги Мэджиса не стали бы спускаться с крыши. Значит это...

«Не надо спешить с выводами! — оборвал себя Арвис. — Может кого-нибудь послали пристрелить меня через окно». Такой вывод показался неправдоподобным самому мальчишке. «Зачем через окно, когда можно просто открыть дверь?» Но на всякий случай он отодвинулся готовый отпрыгнуть и спрятаться за стену в любой момент.

Вскоре тень накрыла сумеречный свет проёма.

— Эй! — послышался шепот. Кто-то болтался по ту сторону стены, цепляясь за решётку и пытаясь заглянуть внутрь. — Эй! Есть тут кто-нибудь?

— Кто тебе нужен? — спросил Арвис как можно более сурово.

— Это ты, эльф?

— Я не эльф! — ответил Арвис.

— Ну это всё равно, — заключил цеплявшийся за решётку. — Теперь я вижу, что это ты!

— Что тебе нужно? — всё так же серьёзно спросил Арвис.

— Слушай меня! — продиктовал тот. — Если ты не сбежишь до завтрашнего дня, Мэджис тебя убьёт!

— Ты предлагаешь мне просочиться сквозь решётку? — съязвил Арвис и не дожидаясь ответа спросил сам: — Ты-то кто такой?

— Меня зовут Ветсхест. Не надо просачиваться. Я открою ночью твою дверь.

— Это что, так просто сделать?

— Нет, но верь мне! Я это сделаю. Будь готов. Скорее всего я приду за час до рассвета. Бежать надо будет быстро. А теперь я пойду. Скоро стража будет обходить стены и мою верёвку увидят.

Арвис хотел ещё многое спросить: почему вдруг этот Ветсхест берётся ему помогать и какая ему в том польза, как он проведёт его, Арвиса мимо охраны и знает ли он план замка? Но за окном мелькнули только ноги, цепляющиеся за верёвку и странный посетитель исчез. За ним исчезла и верёвка.

Арвис остался один. Была абсолютная ночь с чёрным ясным небом и мерцающими звёздами. Что всё это могло означать? Неоспоримо: надежду. А дождаться часа перед рассветом можно. Особенно теперь, когда есть что ждать.

Арвис походил по комнате туда-сюда. Потёр и размял правую руку. Она почти отошла от вчерашнего удара. Поправил одежду. Что ещё?

Он решил съесть ту еду, которую ему оставили с утра: блюдо с чем-то под крышкой и кувшин воды. Он поднял крышку. В темноте разглядел какие-то куски. «А вдруг, это уже отравлено? Ведь Мэджис решил меня убить!» Арвис отстранил от себя блюдо. Отказаться от еды было не сложно: после вчерашней встряски есть совершенно не хотелось. А вот пить хотелось. Но Арвис понюхал воду, но решил не пить и её. На всякий случай. Если побег удастся — он напьётся в горных ручьях. А если нет — то и вода ни к чему.

Он лёг в постель, но уснуть не мог. Всё существо его было возбуждено ожиданием, опасностью, близостью смерти, риска, надежды... Мысли прыгали то к Дому Лау, то к Мэджису и к его посоху, то к «отравленным» кускам мяса на блюде. Через несколько часов он, должно быть, забылся, потому, что вернул его в сознание тихий щелчок железом по железу.

Он вскочил и в три прыжка оказался у двери, приник к ней ухом — так и есть! Кто-то открывает замок. Теперь медленно отодвигает засов. Дверь подалась и в просвете показался ксадонец, по всей видимости Ветсхест. От радости Арвис чуть не бросился ему на шею, но в последний момент сдержался.

— Быстрее! — шепнул Ветсхест и схватил Арвиса за руку. В коридоре не было никаких охранников. Арвис точно знал, что его караулят, по звукам, что чувствовались все эти дни из-за двери. Но куда делись эти люди — оставалось секретом Ветсхеста.

Скорее, скорее!.. Сердце стучало где-то под горлом. Тонкие сапоги Арвиса могли ступать совсем бесшумно, но он не успел сделать и нескольких шагов.

Вспышка неестественно яркого света, удар — и Арвис сам не понял, как очутился в ногах того же самого Мельтиафа Мэджиса.

— Стой! — теперь маг обращался к Ветсхесту. — Стой или я убью его! Ты это знаешь.

Костлявые пальцы сжали плечо Арвиса. В грудь упирается зверский посох. Ну почему маг всегда оказывается хозяином положения?!

На этот раз удар был не очень силён. Он только сшиб мальчишку с ног, но не лишил сознания. И теперь Арвис давился собственным ужасом, боясь даже вздохнуть под буравящей его палкой.

Но Ветсхест? Он мог бы бежать!

Ксадонец медлил. Только теперь Арвис разглядел, что он тоже молод, чуть постарше его, Арвиса. Нет, всё-таки постарше...

— Брось оружие! — сухо произнёс маг.

Чёрные глаза ксадонца отражали красноватый свет факела. Он не пошевелился.

— Брось или он умрёт!

Мэджис не шутил. Ветсхест скользнул взглядом по пустому коридору. Ему ничего не стоило уйти. Он знал каждый закоулок замка, каждую щёлочку. Потому и жив был до сих пор. Мэджис давно пытался поймать его. И вот сейчас он стоял среди пустого коридора, но не убегал.

— Отпусти его, — потребовал он у мага.

— Брось кинжал! — голос Мэджиса словно ударил. Но ксадонец был не из тех, кого можно запугать грозным окриком.

— Если ты убьёшь его, я убью тебя! — пообещал он.

Маг сухо рассмеялся.

— Я убью и его, и тебя, и всякого, кто посмеет путаться у меня под ногами. Брось оружие!

Может, в более спокойной обстановке Ветсхесту и пришло бы в голову, что маг не станет осуществлять свою угрозу. Убей он заложника — Ветсхеста уже ничего не удержит. Но маг знал, что прямолинейный ксадонец лучше умрёт сам, чем подведёт того, кому взялся помогать. И ещё маг знал, что скоро появится стража и тянул время.

Арвис осторожно вздохнул и с отчаянием посмотрел на ксадонца: ну он-то почему тот уходит?

Он ощущал себя козявкой, в середину туловища которой нацелена булавка, которую держат пальцы сильной руки. Боль от первого удара всё ещё гудела во всём теле. Три минуты назад он был беспомощным пленником, теперь он — беспомощный заложник. Он нем, как предмет, о котором идёт спор и сам не в состоянии изменить хоть что-нибудь.

Боль, стыд, страх, несогласие. «Ну почему?!!»

Он отвернулся. И носом чуть не упёрся в рукоять того самого эльфийского меча, который показывал ему Мэджис. Непонятно, зачем магу меч, когда он пользуется всегда посохом? Наверное, чтобы показывать всем, как его слушается эльфийское оружие.

Секунды под острием посоха растянулись в века. Или наоборот века сжались до секунд.

«Если бы этот клинок был сейчас в моих руках!» — возопил мысленно Арвис. «Попробовать достать? — толкнулась в сознание другая мысль. — Глупо! Маг ударит раньше, чем я пошевелюсь». Арвис отвёл взгляд от меча. Но вонзившаяся, как клинок, мысль не давала покоя. «Может, попробовать ударить одновременно с тем, как выхватишь меч? Сразу! Одним движением». Он чуть не задохнулся от страха и решимости одновременно. Он сидел как раз между мечом и правой рукой мага. «Попробовать? Рискованно! Старик ловок чрезвычайно!» И снова страх, и снова решимость. Арвис опять глянул на рукоять меча. Кажется серебряная. Или посеребрённая... Рукоять — как ствол с серебряной корой, дальше — продолжение его — плотно сплетённые ветви и маленькая символическая крона. Всё это он видел теперь до странной отчётливости. Рукоять словно сама просилась в руки,

«Надо попробовать, — решился Арвис. — Хуже не будет. Подумаешь — долбанёт посохом. А убить? Так он и без того может убить меня в любой момент!»

Почему-то в последний момент мелькнул образ Дома Лау. «Благословение... Если бы они могли благословить...» Мальчишка помедлил, сосредотачиваясь. Да! Сейчас!

Вопль, как ему показалось, ужасно громкий, вырвался из его рта. Отвлечь Мэджиса! Хоть криком сбить с толку, хотя бы на миг!..

Взмах пламенем, взмах светом. Что-то рухнуло рядом и крик, другой, уже не Арвиса: дикий визг, истошный, срывающий голосовые связки. Не сразу Арвис понял, что это — голос Мэджиса. И он, Арвис, стоит теперь во весь рост с пылающим мечом и до сих пор ещё не получил удара посохом.

Но Мэджис? Где он?

В стороне валяется скромный его плащ. А старик?

— Где Мэджис?! — закричал Арвис на Ветсхеста, будто тот мог его спрятать. Ксадонец стоял как-то боком. Кажется он отскочил в сторону и остался так стоять. Он пялился то на Арвиса, то на брошенную хламиду.

— Он улетел...

— Что?!! Что ты мелешь?

— Он улетел, я видел: обернулся птицей и вылетел через окно.

— Врёшь! Тебе показалось! Он должен быть где-то здесь!

— Нет, — упёрся ксадонец. — Это правда.

Он кивнул на посох, что торчал из-под плаща, а рядом... отрубленная кисть старика.

Ужас! Арвис подошёл, пнул ногой посох. Потрогал мечом кисть. Нет, это не мираж. Плащ, кисть старческой руки, посох... Что же, он, Арвис, отсёк магу руку? Правую руку, что держала посох? Значит, он не промахнулся. Значит успел, хотя и сам не понял, как.

Вот это да!..

Но маг? Где он? Про птицу — это бредни. Может он просто выскочил в окно. Ведь решётка может открываться.

Арвис вскинул голову и посмотрел на решётчатое окно коридора. Чугунные прутья были вмурованы в стену. Нет, здесь не открывалось ничего. На чугунных перекладинах прилипли несколько серых перьев. На подоконнике — капли свежей крови. За окном просыпался рассвет.

Неужели это правда? Дрожь в руках не унималась. Зато меч теперь по-настоящему погас, успокоился. Тогда в руках мага он едва уловимо для глаза напряжённо мерцал, будто спящий воин, что чует опасность, но не может одолеть одурь и проснуться. Потом, когда Арвис его выхватил из ножен мага, он полыхнул освобождением. Он был — как живое пламя. Будь время — Арвис испугался бы.

— Сейчас тут будут люди! — трезвый голос ксадонца разом сдул все воспоминания и впечатления.

— Почему? Откуда они знают, что произошло?

Ксадонец хмыкнул.

— Вы так орали оба, что разбудили наверное, даже мышей в подвале! Это нужно убрать! — он кивнул на плащ, посох и отрубленную кисть.

Ветсхест не только командовал, но и собирался сам осуществлять своё указание.

— Подожди! — отдёрнул его Арвис. На память ему пришло испытание с Короной Горных королей и вынесенный собственный опыт: лучше ни за что руками не хвататься!

— Так нельзя брать!

Теперь оробел Ветсхест.

— А как можно?

— Лучше это эльфам отвезти...

— Вот-вот, — подхватил ксадонец. — Ты и отвези!

В черноте коридора послышались голоса.

— Скорее! Надо спрятать! Скажем: исчез маг и всё тут. Не в первый раз исчезает.

Ветсхест выкрикнул всё это на ходу. Он сорвал с шеи платок, подобрал им отрубленную кисть и как дохлого паука, потащил её в ближайший камин, держа за один палец и на расстоянии вытянутой руки. В камине он забросал её дровами и углями и понадеялся, что запах горелого мяса, улетит в трубу. Он подтёр лужицу крови на полу и отправил платок в тот же огненный зев.

Арвис уставился на посох. Как-то логично эта задача осталась ему. Чтобы не брать его голыми руками, Арвис сорвал со стенки гобелен и накинул на зловещую палку. Потом взял. Ничего не произошло. И куда его теперь? Тоже совать в камин? — Не поместится: он длиной почти в рост Арвиса. Шаги и отсветы факелов в конце коридора стеганули по нервам. Арвис ворвался в комнату с камином и сделал первое, что пришло ему в голову: поставил посох между полутораметровыми кочергой, щипцами и вертелом. Всё! они с Ветсхестом успели только выскочить и прикрыть за собой дверь.

— Сюда! — шепнул ксадонец и дёрнул его за руку в сторону. В тёмном углу оказалась ниша. — Переждём здесь, пока они пройдут.

Должно быть крик, вернее крики, были так искажены эхом, что стражники не могли разобраться откуда они исходили. Наскоро осветив коридор и заглянув в комнату и не увидев в ней ничего подозрительного, не опознав замаскированного посоха, они пошли дальше, гудя догадками и бряцая оружием. Лужица на полу была затёрта, перья с решётки окна уже сдуло, а плащ мага Ветсхест утащил с собой в нишу.

— Всё! Теперь — в подземный ход!

— Нет.

— А, я понимаю: посох!

— Нет, мне нужно найти мой меч. Это благословлённое оружие.

Ксадонец не понял тонкости между благословлённым и не благословлённым оружием, но противиться на стал. Поиск своего меча — всегда уважительная причина для задержки.

— Оружейный зал! — Ксадонец был краток.

— Что?

— Твой меч наверняка там.

Они проникли в зал каким-то боковым ходом, из тех, что в совершенстве знал Ветсхест. Меч действительно оказался висящим на самом видном месте: «Украшение коллекции!» Арвис сорвал его со стены и побежал обратно.

— Стой! Посох!

Ветсхесту не терпелось избавиться от «наследства». Было уже откровенное утро, когда они, собрав всё, что должны были собрать: и посох, и мечи, добрались наконец до двери потайного хода.

— Как же я оставлю тут всё? — пробрался ответственностью Арвис.

— Думаю, ксадонцы, наконец, поймут, что князь, который бросает свой народ в самые неподходящие моменты, им не к чему.

— A Гepo?

— Не беспокойся о ней. Мы были обручены с ней с детства. Я думаю, она скоро очнётся от Мэджисовской одури и вспомнит, кто я и кто она сама.

— Значит, ты на ней женишься?

— Надеюсь, что будет так и моя Геро не достанется никаким стариканам.

— И значит, ты будешь здесь князем?

Ветсхест не ответил. У него как-то странно дрогнули губы, хотя у ксадонцев всегда очень подвижное и выразительное лицо. Арвису показалось, что это — как горькая усмешка.

— Когда нас обручили, семь лет назад, у князя было девять сыновей. То, что Геро и её мужу может достаться корона Айреды — никому не приходило в голову.

* * *

Арвис ушёл через подземный ход. Ветсхест вывел ему из замка лошадь и ждал в лесу. Посох был упакован всё в тот же богатый гобелен и перевязан пеньковой верёвкой.

— Прости, что не могу проводить.

Но Арвиса уже встречали.

Лаулиссиан, как ни странно, встревожился долгой отлучкой мальчишки и послал в Ксадонию Фарьяна и ещё одного эльфa.

— Я что ему — нянька? — взбесился Фарьян по привычке перечить, но в Ксадонию всё-таки поехал. Может, размяться захотелось.

— Конечно! Этот мальчишка ничего не может довести до ума! Он опять попал в историю, — заключил он, увидев потрёпанный вид Арвиса.

— Пусть попал в историю! — согласился Арвис, — Но давай вот это, — он протянул Фарьяну посох, — повезёшь ты!

Возвращаясь, Арвис чувствовал робость от того, что «накуралесил» в Ксадонии. Сначала он так глупо попался в плен, потом ещё и меч благословлённый упустил, теперь вот посох колдовской тащит к эльфам. Не он, правда, а Фарьян. Да ещё руку магу оттяпал. Не слишком ли уж много событий за одну поездку? Заслужил, чтобы за ним, как за маленьким, посылали Фарьяна. Что-то эльфы скажут?..

Фарьяну он ничего рассказывал. Сказал, что посох — мага, и всё. А гордый эльф и сам не спрашивал, как бы подчёркивая, что ничего путёвого и достойного внимания мальчишка не сотворит. Посоха он не боялся. Вёз его просто как короткое копьё. Просьбе Арвиса не удивился: чего ещё ожидать от юнца — и посох-то довезти не может.

Однако Лау принял юнца дружелюбно. А перворожденный эльф Гелерэйн и вовсе считал, что решение Арвиса было единственно верным, хотя и требовало немалой отваги и сноровки. Но для пользы дела он не стал показывать своих чувств мальчишке.

Теперь, когда всё хорошо кончилось, только один вопрос мучил Арвиса: «Ну почему? Как мог этот злостный маг взять в руки эльфийский меч?! Настоящий клинок! Да ещё носить его с собой всюду и показывать. Почему меч не обжог ему руки? Почему позволил так обращаться с собой?»

Не найдя объяснения этому факту, да он и не смог бы его найти — настолько всё в душе мальчишки протестовало, он пошёл всё к тому же Гелерэйну. К кому же ещё: к королю — боязно. Другим эльфам дела не было до него — так во всяком случае, он сам считал. А Гелерэйн — мудрый, справедливый, невозможно себе представить, чтобы он прогнал от себя или высокомерно прошёл мимо.

Гелерэйн, конечно же, не прогнал.

— Кроме всего прочего, меч — ещё и предмет. Он не всесилен. Иначе было бы слишком просто: приложи рукоять меча к любому прохожему и сразу поймёшь кто друг, а кто враг. У тебя есть свои глаза и своё сердце. Смотри не на предмет, а на человека. Очень прискорбно, что находятся силы, что могут использовать клинок в своих целях. Но не в клинке правда, а в Свете.

Меч с маленькой серебрянкой кроной на рукояти, меч, что был в ксадонском княжестве Айреда-Ир, теперь лежал на ладонях великого эльфа.

— Ты освободил его от власти мага, — произнёс он. — Возьми его себе.

— Мне же его никто не благословил...

— Благословляю я.

Арвис молча смотрел то на меч, то на эльфа, не смея верить ушам. Да! Ему очень хотелось иметь этот меч. Этот меч спас его, Арвиса, от Мельтиафа. И именно этот меч Арвис освободил из-под власти колдуна. То была связующая их обоих победа, еле уловимый союз руки и рукояти. Союз, который Арвис чувствовал, но боялся признать даже для себя. Этот меч — был его меч! Он стал его мечом, как только Арвис вырвал его, пылающего, из ножен колдуна. Он спас его и тот не подвёл. Он победил мага! И вот сейчас Гелерэйн утверждает его победу и его власть, этот союз.

В восхищении Арвис взглянул на Великого эльфа.

— Но как же мой старый меч? Его мне благословил король!

— Научись владеть двумя.

Гелерэйн улыбнулся. Но такими вещами не шутят. Два меча, эльфийских! Наверное, это много даже для опытного воина, тем более для Арвиса. Но Гелерэйн ушёл более ничего не добавив и оставив Арвиса с двумя мечами.

СКАЗАНИЕ ШЕСТОЕ

Если есть на свете человек, хотя бы один человек, который является для тебя авторитетом — это великое счастье. Для тебя, конечно, а не для него. Хуже, если ты всё порастерял: и уважение к другим, и способность воспринимать чужую мудрость, а не только свою.

* * *

Арвис любил Гелерэйна, как и всех эльфов. Арвис вообще, был очень счастливый человек, исходя из вышесказанного. Он был в восхищении от всего дома Лау, от светлых эльфов, Высокого народа.

И он видел что Гелерэйн среди них — особенный. Хотя королём дома Лау был не он, а Лаулиссиан, это не принижало достоинство Гелерэйна. Это был певорождённый эльф. Он — великий воин, собравший в себе мудрость и опыт многих веков. И вот это создание, которое кроме всего прочего, имеет и свои заботы и труды, что не чета нашим, находит время обратить внимание на него, мальчишку. Не просто находит время, но и понимает, что это серьёзно и необходимо, и сомнения для мальчишки такая же проблема, как твои сражения для тебя. Это-то и удивляло Арвиса каждый раз: внимание к себе. Серьёзное внимание. За это внимание и за участие он был благодарен и «отдарил бы всё благо», какое у него есть.

И это была вовсе не «любовь к детям», когда взрослый дядя, оставив свои труды, опускается на корточки, чтобы поиграть с ребёнком в машинки. И это не отговорка священника, который строго гаркает что-то на бегу прихожанину, которого вдруг повело в ересь. Нет, это было истинное внимание, истинное соболезнование его боли и истинное желание помочь.

Гелерэйн видел в Арвисе будущего воина, а вовсе не ребёнка. Такого же воина, как и многие из стоящих рядом с ним, а может быть, такого же, как и он сам. И Гелерэйн желал, чтобы Арвис стал им, а потому не мог не помочь ему.

* * *

Арвис шёл через горы и размышлял о Великом эльфе и о Доме Лау и ещё о многом другом. Сегодня он отвозил послание в Ривф-Ос и теперь возвращался. На обратном пути он хотел проведать Лита, которого не видел со времени осады твердыни Алдари. Решив, что сократит путь если проедет через бывшие предгорья Сарсилла, он свернул в горы. Горы-то были на месте, а вот от Сарсилла осталась одна воронка. Нет, Арвис не собирался посещать «могилу» Сарсилла, он держал путь к Щербатому перевалу, куда вела теперь вполне сносная конная тропа, а оттуда хотел свернуть к горе гномов.

Когда, наконец, Арвис добрался до Щербатого, прямой путь уже не казался ему короче. Он раскаялся, но возвращаться было уже поздно, долго и обидно и Арвис поспешил дальше.

В стороне пророкотало. «Обвал, — отметил Арвис. — Далеко». Ещё и ещё. «Много обвалов», — добавил мальчишка смеясь. Затишье. Потом снова и снова. Это происходило где-то далеко, до Арвиса доходило лишь утробное эхо гор. От камня к камню, от скалы к скале передавалась весть, что что-то свершается... свершается...

Арвис решил не обращать внимания, но не смог. Там что-то происходило. Но там ничего не должно было быть: Сарсилл мёртв! А вдруг ожил? Или кто-то хочет продолжить его дело?

Не колеблясь, Арвис повернул лошадь. «Может быть, само провидение указало мне путь на Щербатый перевал и я должен узнать всё и предупредить эльфов!» — и мальчишка помчался прямиком на утробное эхо.

Скоро он понял, что «обваливается» гора совсем не в долине Сарсилла, а в той стороне, где Сивисмар показал пещеру с оружием. И драконом, между прочим.

Коня пришлось оставить у подножия очередной горы. Тощая трава едва ли могла накормить лошадь, но другого варианта не было.

Удар! В той стороне, над ущельем дым. Значит, там! Действительно, там! Тишина. Только дым, как безнадёжный сигнал бедствия. Арвис полез наверх. Он помнил дорогу. Он торопился. Один и налегке он прошёл тропу быстрее, чем тогда, с Ривфом. Новый удар стал отчётлив, он отнюдь не более понятен. Казалось кто-то грыз гору изнутри или пытался пробить её лбом. Меч был тревожен. Арвис — не меньше. Но юношеский азарт брал верх над всем и над здравым смыслом тоже — юность ещё не знает, чего нужно бояться.

Камни и кусты на широких плечах горы. Горстка щебня из-под пятки сорвалась вниз, словно вспугнутая стайка воробьёв. Грохот больше не повторялся. Эхо замолчало и сколько Арвис не вслушивался, он слышал только собственный звон в ушах от напряжения. Лишь дым всё сигналил и сигналил о чём-то. Арвис прополз между камней, спустился немного и наконец заглянул в ущелье дракона. Дым и гарь мешали смотреть. Однако то, что он увидел сквозь них заставило его замереть и вжаться в камни. На дне были драконы. Именно драконы. Их было два.

Легкий ветерок потянул дым за собой и Арвис смог увидеть всё целиком. Скалы были облизаны чёрными языками копоти. Корявый кустик имел на своих ветках вместо листьев язычки, пламени. Один дракон был мёртв без сомнения. Его чрево разодрано и все внутренности омерзительным натюрмортом расположились сбоку от него. А другой... Он лежал спиной к Арвису и тоже был весь изранен и изодран, но Арвис узнал его: это тот, настоящий дракон клада, которого не добил Сивисмар. Он лежал, вытянув морду к пещере и не двигался. Отдыхает? Или так растерзан, что уже не может ползти? Да и жив ли он?

Арвис долго наблюдал за ним, пытаясь заметить хотя бы признаки дыхания, но тело лежало камнем. Только лужа чёрной крови, что сочилась из-под него в грязь, становилась всё больше.

«Мёртв», — решил Арвис и пошёл смотреть ближе.

О, беспечность юности! Ну зачем лезть к дракону, пусть даже мёртвому? Чтобы доказать себе, что ты не трус или удостоиться бесплатного зрелища, которое в других местах и за деньги-то не увидишь? А вдруг там не два дракона, а три? Драконов, кстати, действительно оказалось три, но об этом чуть ниже.

Арвис спускался по изуродованному склону. Пару раз он свалился и ободрал руку.

Второй дракон не подавал признаков жизни и это ещё больше ободрило мальчишку. Дно ущелья, где когда-то извивался ручеёк было растоптано и размешано в грязь, камни выворочены со своих мест, а воздух насыщен смрадом, смертью и гарью. Арвис обошёл второго дракона, посмотрел на морду, даже попинал ногой. Монстр лежал с открытыми глазами и мутные зрачки его вперились в зев пещеры, из пасти вывалился язык. Зрелище было жутковатое и Арвис убрался в пещеру.

Здесь всё было как прежде. Вот только темно — не хватало света факелов. Присмотревшись, Арвис различил вдоль стены несколько сосудов — он так и не знал с чем они, под ногами хрустели песок и монеты. Арвис сделал ещё шаг и споткнулся обо что-то. Он выхватил меч, но тот был спокоен. Потыкав это нечто мечом, а потом потрогав рукой, он так ничего и не понял и потащил это на свет. Предмет был тяжёлым и плотным. Но это был не камень и не деревяшка, Арвис вытащил на свет безголовый труп маленького дракончика. Вот это да! До сего момента Арвис никогда не задумывался, как же размножаются драконы. Оказывается у них тоже бывают детёныши — драконята.

Арвис наткнулся ещё на два трупика маленьких драконов — все были без голов. «Наверное, тот дракон, недобитый Сивисмаром, был их мать. А другой дракон, чужой, забрался в пещеру, пока её не было и умертвил потомство».

Но мать вернулась и они стали драться. Отзвуки этой драки и слышал Арвис на Щербатом перевале. И вот...

Тут ему внезапно представилось, что он ошибся и дракон жив и сейчас может очнуться и войти в пещеру...

Глупый страх! Дракон мёртв. Он сам это видел. И вдруг, как в подтверждение его безумным мыслям, из темноты послышалось сопение и возня. Что-то топало и быстро приближалось. У Арвиса всё оборвалось внутри — от диафрагмы до... до... Он сам не мог понять до куда... Он отпрыгнул в сторону и выставил вперёд меч.

В полосу света, что падал из входа, выкатился неуклюжий шарик на четырёх маленьких толстеньких ножках, который лягушачьим галопом шлёпал прямо на Арвиса. Спереди у шарика торчала лобастая голова, а сзади — треугольный толстенький хвостик, задранный кверху. Драконёнок пыхтел, кряхтел, перелезал через камни и наконец, ткнулся носом прямо под ноги обалдевшему Арвису. Он поднялся на задние лапки и стал очень целеустремлённо пытаться забраться по сапогам выше. Но лапы скользили по начищенным сапогам и его усилия были тщетны.

Арвис убрал меч и склонился над дракончиком. «Один остался жив», — подумал он и вспомнил, что в кармане у него остался кусок хлеба. Он достал хлеб, раскрошил его и протянул дракончику прямо на ладони. Безумная неосторожность! А если бы маленький дракон оттяпал ему руку вместе с хлебом? Но Арвис подумал об этом только после, когда дракончик съел весь хлеб. Он был так голоден, что заглатывал куски целиком, с жадностью, дрожа от нетерпения. Давился кашлял и крошки хлеба вылетали у него изо рта вместе с брызгами слюны. А он снова торопливо хватал куски не успевая глотать, снова кашлял, икал, наконец, съел всё и стал тыкать головой в разные стороны, ища, нет ли ещё хлеба. Несколько раз громко икнул. «Наверное, надо его напоить», — подумал Арвис и решил отнести его к ручейку. Драконёнок оказался очень тяжёлым. Арвис дотащил его до ручейка, посадил на берег и ткнул носом в воду. Драконёнок затрясся, занервничал, стал судорожно глотать воду, захлёбываясь. Он глотал, кашлял, крошки хлеба и брызги воды вновь вылетали у него изо рта. Он снова хватал ртом воду, фыркал, кашлял. Наконец наглотавшись воды и успокоившись он выпятился из ручья, сделал ещё несколько неуклюжих шагов задом и, ткнувшись попой в сапоги Арвиса, шмякнулся на щебень и мгновенно заснул.

Арвис стоял, не зная, что делать, действительно, ну что делать? Кругом — куча мёртвых драконов и один живой. Маленький, но настоящий! Арвис вздохнул, сел рядом и углубился в размышления.

Если рождается нечто, заведомо чёрное, которое по праву своего рождения может принадлежать только тьме, должно ли ему жить? Может необходимо сразу лишить его жизни и это будет лучше и для него и для всех. Для него — потому, что он не совершит множества злых дел, а иных, нежели злых он совершить просто не может. А для остальных... Просто в этом мире останется чуть меньше зла.

Так должно ли ему жить? Или право на жизнь имеют все, даже такие, как он. И никому не заказан путь к Свету, как говорят эльфы. С этим, конечно ни кто не спорит, но кажется маловероятным, чтобы такая тварь повернула к Свету.

Арвис посмотрел на обезображенные трупы ящеров и отвернулся. «Маловероятным... Значит, вероятность всё-таки существует? Попускают же им рождаться Высшие Силы. Значит, зачем-то это нужно...»

Арвис посмотрел теперь на маленького драконёнка, уткнувшегося в острые обломки камней. Лежбище было очень неудобное, но ему было всё равно: лишь бы спать. «Если кормить дракона хлебом, может он не вырастит кровожадным? Ведь он даже не пытался укусить меня за руку, хотя был очень голодным...» Арвис поднял спящего драконенка и потащил его обратно в пещеру. «Нет, — продолжал размышлять он. — Если дракон ни разу не вкусит ни мяса, ни крови, он не должен быть таким, как обычные драконы. Попробовать? А если я увижу, что из него всё-таки растёт чудовище, я сам убью его!»

Арвис постелил плащ, положил на него спящего драконёнка и задумался: вокруг полно драконьих трупов, а хлеба у Арвиса мало. Драконёнок проголодается и с голоду начнёт есть трупы своих сородичей. Весь план «некровожадного» воспитания — насмарку!

Арвис вытащил из пещеры трупики драконят, покидал их в расщелину и завалил камнями. Но с трупами огромных драконов ему не справиться даже за неделю. Проще убрать малыша в другое место. Надо только подыскать в какое. Да ещё привезти хлеба из ближайшей деревни: к югу от предгорий жили люди. Но чтобы съездить к ним и вернуться — на это уйдёт целый день. Значит, нужно не медлить. А по дороге он постарается найти новое место для дракончика.

Арвис спешил. Однако, лошадь далеко не сразу позволила хозяину сесть на себя — настолько он пропитался драконьим духом. Через несколько часов Арвис, наконец, достиг селения. И тут его осенило, что у него нет денег. «Какой я болван! — разозлился на себя Арвис. — На что я буду покупать хлеб? В пещере полным-полно золота, а я дурак, не додумался даже монетки взять с собой!»

Арвис мысленно перебрал всё, что было на нём и на лошади. Что бы такое можно продать? Самое лучшее — выколупать один из сапфиров, что украшали ножны. Арвис остановил коня в тени и принялся за дело. Голодный конь рвал листья и ветки вокруг себя. В диких драконьих горах почти ничего не росло. Арвис справился с сапфиром и задумался. Ювелира или оружейника он вряд ли найдёт в таком маленьком селении. Значит, нужно идти к кузнецу. Вот только станет ли он покупать драгоценный камень? Ещё одна трудность ожидала Арвиса. Люди в селении говорили на своём, горском наречии и не понимали единого языка.

Арвис с трудом выяснил, где живёт кузнец, потом, с нем меньшим трудом объяснял кузнецу, что ему нужно. Кузнец долго слушал и долго молчал и Арвис не знал, понял тот хоть что-нибудь или нет. Сапфиром кузнец заинтересовался мало. Хотя, по-видимому, цену драгоценным камням знал. Арвис попытался предложить ему камень в залог до завтрашнего дня. Он объяснял, что ему очень нужна еда... Кузнец молчал и с философским спокойствием смотрел на кусты своего сада, которые обгладывала голодная лошадь Арвиса. А Арвис в десятый раз пытался объяснить одно и то же на всех языках, какие только знал, добавив ещё и красноречивые жесты. Наконец, замолчал и он. Кузнец повернулся и ушёл в свой дом так и не сказав ни слова. Через некоторое время он вернулся и принёс два круглых плоских хлеба и голову сыра.

— Хватит? — спросил он.

— Хватит... — обалдело ответил ему Арвис и протянул сапфир. Кузнец отрицательно покачал головой и отстранил руку.

— Не надо, — оказал он с трудом подбирал слова. — Я всегда помогу... эльфам...

Арвис щедро улыбнулся, поклонился и убежал прочь, таща, под мышками хлеб и сыр, а в кулаке сапфир. Лошадь его тем временем дожёвывала куст кузнецовской смородины. Арвис летел обратно. Он был счастлив, доволен и улыбался. Образчик беспечности! Ну зачем Арвису дракон? Арвису, у которого главная мечта: называться витязем эльфов! Для экзотики? Для того, чтобы все удивлялись? Но эльфы не удивятся, это уж точно. Никто из них такого деяния не одобрит. Это глупость и чушь! Блажь чистейшей воды. Безответственный поступок: ну сейчас — забавный драконёнок, а через год, через два... через десять лет? Арвис, что, намеревается открыть в Доме Лау террариум?

Арвис отмахивался от таких мыслей. Он в непосредственном восторге устраивал это никому не нужное, совсем чуждое Свету создание с максимальными удобствами забавы ради или из жалости, прельстившись лишь его потешным видом.

Приглядел он и небольшую расщелину, а в ней грот с ручейком на дне. Это подошло бы для малыша-драконёнка. На этот раз Арвис оставил лошадь гораздо ниже, там, где была приличная трава, а в ущелье пошёл пешком. Обойдя мёртвых драконов он заглянул в пещеру. На расстеленном плаще никого не было. Дракончик исчез, но теоретически он должен быть где-то здесь. Арвис посвистел, почмокал губами, но дракончик не появлялся. Арвис обошёл пещеру — драконенка не было нигде. Арвис вышел, походил по ущелью, заглядывал за все камни, прошёлся вдоль ручейка, где можно было пройти. Дальше камни стали совсем непролазными

Драконёнок исчез. На мгновение Арвис был склонен подумать, что тот просто примерещился ему. Мальчишка остановился и потряс головой. Нет, он слишком отчётливо помнил мокрый нос его, когда он тыкался в ладони и тяжесть толстенького его тельца.

Тишина кругом нарушалась только шагами Арвиса. Никто не откликнулся на его голос. Всё замерло в смерти и разрушении. Делать было нечего, драконёнок исчез. День был потерян, ночевать предстояло в горах, в Дом Лау он опаздывал на сутки. Теперь к Литу заезжать не придётся — надо мчаться на всей скорости обратно.

Арвис вернулся в пещеру, подобрал свой плац встряхнул его и накинул на плечи. Взял ненужные теперь хлеб и сыр. На душе его было почему-то пусто и грустно. Он сел возле ручья и вспомнил, что сам не ел со вчерашнего дня. Отломил кусок хлеба и начал жевать.

«Ну и что, — убеждал он себя. — Зачем мне дался этот дракон? Сколько проблем прибавилось бы с ним! Нужно было бы каждый день ездить его кормить, покупать еду. Надолго отлучиться нельзя и вообще, что сказали бы Эльфы, если бы узнали, что я дракона выкармливаю?» Арвис вздохнул. Скоро сядет солнце, а в горах темнеет быстро. Надо успеть вернуться к лошади. Арвис встал и пошёл к тропинке. Ещё раз оглянулся, окинув ущелье взглядом.

«Что же могло случиться? Утащил орёл? или свалился куда-нибудь? Но здесь некуда свалиться, мы и так на дне ущелья. — Арвис хмыкнул: — Кто, собственно "мы"? Я здесь один».

Тут за спиной его посыпался гравий, раздалось знакомое уже сопение, а потом кубарем скатился и сам драконенок. Никуда не улетевший, не провалившийся и не исчезнувший. С кряхтением он принялся изображать лягушачий галоп, передвигаясь боком вокруг Арвиса.

Днём, когда Арвис ушёл, драконёнок проснулся и ощутил голод. Он отправился на поиски пищи или того, кто мог бы её дать. Не найдя ни того, ни другого, забрался вверх, туда где пригревало солнышко и примостился над входом в пещеру. Согревшись, он уснул. Арвис же, ища под ногами, не додумался посмотреть над головой.

Драконёнок, торопясь глотал хлеб и кусочки сыра, тыкался Арвису в руки и Арвис опять отметил, что драконёнок не делал попыток его укусить. За этим занятием их быстро застали сумерки, а потом ещё быстрее опустилась ночь и Арвису пришлось заночевать в пещере, на ложе из золотых монет, покрытых эльфийским плащом, вместе с драконёнком.

* * *

Арвис проснулся. Ночь обнимала всё пространство. Не было даже намёка на рассвет. Ощутив боком бугристое ложе, Арвис вспомнил, где находится и разом испугался, сильно и безотчетно. Хотя нет, «отчёт» всё-таки был: Арвис боялся превратиться в дракона! Разом, как спичка, вспыхнуло в его голове воспоминание о слышанной когда-то легенде: непобедимый дракон владел городом. Но как оказалось, его легко мог победить любой витязь, однако сам этот витязь превращался в подобного дракона из-за алчности к драконьему кладу. А он, Арвис имел глупость заснуть в этой пещере с кладом, на ложе дракона да ещё и в обнимку с драконёнком! От жутких предположений он боялся даже пошевелиться: а вдруг всё уже свершилось и он — дракон! Арвис в ужасе вылупился в темноту, но слабый свет звёзд мало справлялся с ней. Со страхом он продолжал вглядываться в окружающие предметы. Нечто, с трудом различимое, торчало у него перед носом.

Оно было треугольным и являлось... толстым хвостиком дракона!

Арвис шарахнулся в сторону, но в это же мгновение с облегчением ощутил, что хвост остался лежать на своём месте, а не подался вслед за ним. Арвис лихорадочно ощупал себя и убедился, что по-прежнему остался Арвисом, а вышеупомянутый хвостик принадлежал драконёнку. Арвис перевёл дух и улыбнулся своим бредням.

Ощупав и с трудом осмотрев всё вокруг себя, Арвис понял, что маленький дракончик спал, уткнувшись мордой ему в живот. Арвис отодвинулся: «Вдруг куснёт во сне?» Но драконёнок, почувствовав холод сделал несколько ползков во сне и снова придвинулся к Арвису вплотную. Арвис смирился, но повернул его так, чтоб голова торчала наружу. Полежав немного, он снова заснул.

Холодный рассвет разбудил обоих. Было ясно и сыро: кругом лежала роса.

При свете нового дня Арвиса одолевать совсем другие мысли. Что он скажет эльфам? Хотя тут понятно: что есть, то и скажет. Но вот что они ответят? Да-а-а... Ввязался он однако в историю. Пожалуй, Фарьян правильно определил, что «истории» и Арвис неразделимы.

Мальчишка решил ехать немедля, чтобы не томить себя неизвестностью. Он дождался, когда драконенок снова уснул, раскрошил в стороне сыр и хлеб и тихонько выбрался из ущелья. Ехать было необходимо, иначе его совсем потеряют в Доме Лау. Чего доброго опять кого-нибудь искать пошлют — вот позор-то! Обратная дорога показалась на редкость короткой. Не успел он опомниться, как уже ступил в Очарованный лес. Лит и Алдари остались в стороне, но теперь было не до них. В голову лезли картины изуродованных трупов драконов, холодного ущелья или лягушачьего галопа дракончика. Приближаясь к Дому Лау Арвис поймал себя на том, что невольно придерживает коня — хотелось оттянуть время решительного разговора. Он был вынужден сознаться себе, что за прошедшие сутки успел привязаться к нелепому и забавному созданию. Но это было создание тьмы. «Как это глупо! — пытался наставить себя Арвис. — Ведь это не котёнок и не игрушка!» — думал он, но внутри у него что-то вздрагивало: «Неужели всё-таки прикажут убить?..»

Земель Лау он достиг только в сумерках. «Тебя уже собрались искать!» — бросил через плечо паромщик. Такое начало совсем не обрадовало Арвиса. Он вошёл к Лаулиссиану и тут же брякнулся на колени.

— Мой король! Простите меня!!

Вид у Арвиса был такой несчастный, что Лаулиссиан сразу понял: речь сейчас пойдёт вовсе не об опоздании.

— Что случилось? — спросил он.

— Мой король!.. — голос Арвиса стал совсем умоляющим. — Позволь, я расскажу всё с самого начала.

— Говори.

Всё-таки этот Арвис со своим чистосердечием имел дар располагать к себе других! И Арвис стал рассказывать о том, откуда он знает эту пещеру, потом, как, ехав к Литу, услышал шум в горах и решил узнать его причину, о битве драконов и о маленьком драконенке, который смешно скакал, подбрасывая толстые ножки. Лаулиссиан не перебивал. Окончив свой рассказ, Арвис снова бухнулся в ноги королю. Король молчал. Заговорил лишь спустя время.

— Ты сам знаешь что эти твари подчинены тьме, служат только ей и не могут иначе.

— Да... Я слышал... — вздохнул Арвис.

— Они изначально были выведены только на зло и ни на что другое.

Арвис опять тихонько вздохнул, на этот раз молча.

— Из него не может вырасти ничего, кроме существа, служащего злу, пусть даже неосознанно.

Арвис уже и вздыхать боялся. Конечно, он всё это знал. И знал, что именно так закончится этот разговор. Знал, но всё-таки на что-то надеялся, когда оставлял драконёнка в ущелье.

— Ты сам всё это знаешь, Арвис.

— Да, — еле слышно произнёс Арвис. — Его надо уничтожить.

— Но это сделает кто-нибудь другой.

— Я покажу дорогу...

— Нет, ты останешься здесь и начертишь план.

— Но дорога в горах очень сложная, — робко возразил Арвис. — По рисунку её не найти.

— Кроме тебя дорогу знает ещё Сивисмар. А ты останешься здесь! — приказал король.

Арвис поклонился и попросил позволения уйти. Уже глубоким вечером, он нашёл Сивисмара и рассказал ему, в какой стороне от пещеры находится грот, куда он перетащил драконёнка, перед тем, как уехать.

На следующий день он старался не думать ни о каких драконах вообще, выбросить из головы всё, что было. Лишь за обедом, когда он взял в руки кусочек ароматного сыра, он вспомнил другой сыр, солёный и жёсткий который они ели в пещере с дракончиком. «Нет! — оборвал себя Арвис. — Нельзя так привязываться к нечистой твари!» Но воспоминания не оставили его и Арвис совсем загрустил. Он не мог ничего сделать с собой и только хотел чтобы поскорее вернулись Гелерэйн и Сивисмар, чтобы уж точно знать, что всё кончено и больше к тому не возвращаться. Чтобы занять себя хоть чем-нибудь, он углубился в конюшню и принялся доводить её до блеска. Там его и нашёл вечером Гелерэйн.

— Езжай, корми своего дракона.

Арвис... онемел. Он только хлопал глазами и соображал, правильно ли он понял то, что сказано. Но эльф стоял и так улыбался, глядя на него, что мальчишка понял, что эта нереальная фраза — правда. Он вскочил и побежал.

Нет, не кормить дракона. Он побежал к королю.

— Поднимись! — строго сказал тот Арвису, когда он в очередной раз грохнулся на колени. Лаулиссиан был серьёзен и смотрел прямо в глаза мальчишке. — Мы решили оставить его. Пока. Гелерэйн убедил меня не торопиться. Но это ничего не значит. От начала времён и до сего дня драконы служили только злу. Ты должен быть очень бдителен. Каждую минуту. Сейчас он беззлобен. Но если ты заметишь в нём хоть малейший признак раздражения или упрямства!

Король не договорил. Он продолжал смотреть на Арвиса так, словно хотел прочитать в его душе достанет ли в нём решимости и веры на всё то, что ему теперь предлагалось.

— Да, мой король! Я обещаю.

* * *

Гет рос быстро. Арвис назвал его Герберис-Гет, по тем словам, которые он произнёс, впервые увидев драконёнка. Тогда, в полутьме пещеры, он был настолько удивлён, что неожиданно сказал:

— Герберис, гет...

На ксадонском языке, который Арвис считал своим родным, это означало: «Привет, приятель!» И теперь «приятель» остался с ним. Этот поворот сильно повлиял на жизнь Арвиса и он не понимал пока, хорошо это или плохо. Этот драконий младенец несомненно дарил радость, был забавен и даже мил, как необычная игрушка. Он привязался к Арвису как собака, жалобно пищал и царапал дверь, закрывшую теперь вход в грот, когда Арвис уходил и оставлял его одного. Видеть Арвиса снова было для него таким счастьем, что даже еда, принесённая им, отходила на второй план.

Идея о драконе, который ни разу не вкусит мяса не была плодом только лишь фантазии. Раньше, задолго до появления Гета, Арвис встретил в горах пастушонка с огромной овчаркой. Арвис подивился тогда: вероятно для прокорма такой требуется очень много мяса

— Нет, — отвечал пастушок. — Котя вообще не ест мяса.

— Как — не ест?

— Совсем. Если ему протягиваешь кусок, он отворачивается.

— Что же он тогда ест?

— Всё ест: кашу, молоко. Больше всего любит сыр.

Оказывается «Котя» из-за невеликого достатка своих хозяев с самого своего рождения ни разу не попробовал мяса и теперь, выросши на молочной диете в огромного пса, не признавал, что мясо может быть съедобно.

Теперь Арвис воодушевился этим примером. Если драконёнок не будет знать вкуса мяса, может быть он не будет стремиться убивать, может быть он вообще вырастет мирным и добрым?.. Сам драконёнок словно хотел подтвердить надежды Арвиса. Он был совсем как щенок: ласковым и привязчивым, добродушным и любопытным. И Арвис одолжал свой рискованный эксперимент.

Несомненно, драконёнок менялся под воздействием Арвиса. Но и жизнь Арвиса менялась от присутствия в ней этого юного дракона. Гет забирал слишком много времени и внимания Арвиса.

Его нельзя было надолго оставить одного и дело было даже не в еде: драконёнок быстро подрастал и всё меньше хотел мириться с отсутствием Арвиса. Арвис боялся, что однажды он выломает дверь, а силы у него прибавлялось с каждым днём, даже на молочной диете — ведь мяса он так и не пробовал, так вот, он мог выломать дверь и уйти гулять или искать Арвиса. А в этом нет ничего хорошего, чтобы драконий подросток, толстенький и наивный, шатался по горам в одиночестве. Может быть найдётся много желающих его развратить или «просветить» в плане взаимной агрессии.

Все это соображения заставляли Арвиса проводить с Гетом всё больше и больше времени, а в Доме Лау, соответственно, все меньше и меньше. Теперь лица эльфов он видел куда реже, чем морду своего Гета. Это печалило Арвиса, но он не мог отказаться от Гета, во всяком случае, теперь. Лаулиссиан не вмешивался в жизнь Арвиса предоставляя ему самому разбираться и выбирать, считая его достаточно взрослым мальчиком, чтобы принимать решения самому. И Арвис пытался осилить всё, за что взялся.

Иногда ему становилось неуютно от сознания того, что уж слишком много в последнее время сбывается его тайных желаний: он захотел второй меч — и ему благословили. Тут даже нельзя так сказать: «захотел» — ему очень не хотелось расставаться с тем мечом, который он вырвал у Мэджиса. И вот меч в его руках. Второй.

Но витязь с двумя мечами — это как бы «сугубый» витязь и значит, этому нужно соответствовать. Это значит, не только уметь махаться двумя руками — по мечу в каждой. Два благословлённых меча — исключение. И оно обязывает быть исключительным. Превзойти. Для начала хотя бы самого себя...

Теперь Гет.

Нет, Арвис не хотел получить дракона в собственное пользование — чушь какая! Ему было просто жаль это создание — которое должно быть убито лишь за то, что имело несчастье родиться именно таким. Но получилось так, что оставить драконёнка нельзя: пропадёт. А если не пропадёт, то вырастит настоящий дракон — это уж вовсе ни к чему. Если не убивать, то единственный выход — взять его под надзор, к себе.

И вот король Лау сказал своё совершенно неожиданное, но в тайне желаемое Арвисом слово и Гет — в руках Арвис!

Порой Арвис робел от такого обилия даров. Даётся — значит, спросится. А раз даётся много и необычного, то и спрос будет необычен и мног.

И Арвис метался, разбивался по частям, успевал и не успевал. Он хотел быть везде разом и успеть всё. Отказаться от чего-то одного ему не пришло бы в голову, никогда. Порой через все заботы пробивалась одна отчаянная мысль: он не выдержит долго этих сумасшедших гонок и скачек от Гета к Дому Лау и обратно. Он всё равно не успеет быть везде. Он даже чувствовал, что теряет несравнимо больше, чем приобретает. Но отказаться от чего-то одного, между чем он разрывался, было невозможно. Дом Лау! Свет Эльфов. Нет в мире ничего, на что этот Дом можно было бы променять. Никогда! — Но Гет? Бросить его беспомощного, бесконечно доверяющего тебе, любящего, да-да, по-настоящему преданно любящего тебя? А потом — бросить его нельзя — тогда его, придётся убить. Но как можно убить это доброе ласковое существо и за что? Он не сделал в своей жизни ничего плохого. Убить только за то, что его нельзя бросить?

Никогда!

И Арвис разрывался и носился по горам и по Очарованному лесу взад-вперёд, теряя больше, чем находя. Он наконец, свалился бы где-нибудь на полдороги без сил и без памяти от истощения нервного и физического. Но произошло всё совсем по-другому.

Однажды будничным, серым, ничем не примечательным днём Гет пропал. Внезапно. Этот факт свалился на голову, как удар. В него невозможно было поверить. В прошлый раз ничто не предвещало катастрофы. Всё было нормально и всё в порядке. Арвис запер жалобно причитающего толстого увальня в гроте, а теперь перед ним был только выломанный косяк да чёрная раззявленная дыра входа. Дверь валялась тут же, изодранная и разбитая кем-то, кто обладал чудовищной силой.

К тому времени сам Гет был величиной почти с лошадь. Он был толст и неповоротлив. Арвис опасался, что Гет на сыре и масле будет оставаться голодным и кормил его всегда с избытком. Гет был и сам достаточно силён, но он никогда бы так не сделал, в этом Арвис мог поручиться: Гет никогда бы не выломал дверь!

Но она, разодранная в щепы валялась на камнях. Камни тоже были где перевёрнуты, где раскиданы. Но дальше, следы обрывались. Словно Гет улетел.

Арвис метался вокруг грота, не в состоянии объяснить сам себе, что же произошло. Да, у Гета были крылья, но они были совсем смехотворные, словно крылья цыплёнка, в зачаточном состоянии. Он никогда не поднял бы на них своё толстое тело. Что же, его ветром сдуло?

И как ветер, Арвис носился по горам, оставив собственную усталость и усталость коня. Он искал Гета, его следы или хотя бы его тело. Где он? Что с ним?..

Наступила темнота, но Арвис знал о случившемся не более, чем утром. В эту катастрофу невозможно было поверить. Иногда Арвису казалось, что он ошибся, что это был мираж или дурной сон. Что сейчас он вернутся в ущелье и там его будет ждать Гет и дверь в гроте будет цела и всё будет хорошо, как прежде.

И снова Арвис хватался за голову. «Этого не может быть! Не может! Это слишком ужасно, чтобы случиться!» Потерять Гета сейчас — совсем не то, что потерять маленького дракончика в ущелье клада. Там, в сущности, это ничего не меняло. Не нашёл бы его Арвис — он бы сам сдох. Теперь — он солидный дракончик, выкормленный, сильный, хотя и увалень. Его можно научить драться, можно заставить служить себе. Он уже вполне самостоятелен и не пропадёт с голода. «Где он теперь? Кому служит? Ну зачем я упросил тогда Лаулиссиана! Упросил!» Этого следовало бояться и ожидать. Слишком самонадеянно держать молодого дракона среди пустынных гор, запертым в гроте.

Ночь. Арвис спускался с перевала пешком, ведя коня в поводу — пусть хоть немого отдохнёт. Но вернуться в Дом Лау втихаря, подменить лошадь, а потом вновь умчаться никому ничего не говоря — невозможно! Нужно объясниться с королём.

Теперь Арвису было по-настоящему жутко, от своего преступления. Никакие тролли или банды орков, выверни они из-за соседней скалы не произвели бы на него должного впечатления — не испугали бы его больше, чем предстоящий отчёт перед королём. Вырастить дракона, тёмную тварь, и упустить его! Где теперь Гет? Ну где?! Арвис обвёл взглядом чёрные горы и звёздное небо и пошёл дальше. «Не успокоюсь, пока не найду! Ходя бы искать пришлось всю жизнь!» — решил он. Но король! Что скажет король?! Арвис подумал, что бы он мог сказать на месте короля такому человеку, как он сам. Король ему доверял, король сделал всё по его просьбе, а он... Что может теперь его ждать в доме Лау? «Убить — не убьют, но конечно же изгонят. Да! Это точно. Выгонят по-настоящему! Где этот дракон? Может быть уже у тёмного властелина, в его войске!»

Арвису было так плохо, что захотелось, чтобы стало ещё хуже. «Пусть выгонят и непременно сейчас же!» Он сел на коня и поехал по направлению Очарованного леса.

Вопреки ожиданиям Арвиса, король ничего не сказал. Выслушал молча, то, что долго и подробно объяснял ему Арвис о своих бесплодный поисках, потом сказал, как показалось Арвису, довольно равнодушно: «Ищи, может найдёшь». И всё. Арвис ожидал бури, гнева и совершенно справедливого гнева со стороны короля, а тут... Арвис помедлил, но Лаулиссиан, видимо, больше ничего не хотел добавить. Оставалось только искать.

* * *

«Ищи, может найдёшь!» Для Арвиса не было страшнее наказания, чем отсутствие его. Он вынужден сам наказывать себя. Бесконечно и безысходно.

«Ищи, может найдёшь!» — это значит, что изгладить свой проступок можно только тем, что найти потерянное, найти Гета. Ничем больше. И ничем меньше.

Арвис и так бы искал, Гет, несмотря ни на что был ему дорог. А теперь... Он не должен останавливаться, пока не найдёт. Да ещё и не отчаиваться, как велел Гелерэйн.

Арвис облазил все горы, прошёл по дну каждой пропасти. Если бы Гет был жив — он непременно бы вернулся сам. Если бы смог. Обязательно. Но его нет и, значит, он где-то далеко. Или его вовсе нет в живых. Потратив на бесполезные поиски уйму времени, Арвис решил примкнуть к дружине Сивисмара. Тот не только ходил в пограничные дозоры, но и гораздо дальше. Порой Лаулиссиан благословлял его помочь другим эльфам или даже гномам, или людям что были дружны Лау.

Сейчас Сивисмар направлялся к Ривфу. Владыка пограничной крепости просил его прибыть как можно быстрее. Арвис не отставал. Может быть в Ривф-Осе люди слышали о его толстеньком дракончике?

По прибытии в крепость выяснилось, что помощь требовалась вовсе не твердыне Ривфа. Гордый ксадонец просил Сивисмара помочь его соплеменникам отбить от Айреда-Ир племена диких кочевников. Те напали на княжество пронюхав про потери от меча Варрена. Крепость Айреда неминуемо была бы взята, невзирая на безудержную отвагу молодого князя Ветсхеста. Однако, появление Сивисмара — грозного эльфийского Витязя-Серебряная-Рука и его небольшой, но впечатляющей дружины впечатлило и ряды кочевников. И они, впечатлённые, отступили почти без боя. Сивисмар, однако, был недоволен.

— Люди должны сами разбираться между собой. Это не дело, когда эльфы вмешиваются в их стычки! — сказал он Ривфу, когда вернулся.

— Пусть эта вина будет на мне, Сивисмар, но я не мог иначе поступить.

— Теперь ты будешь посылать меня охранять каждое ксадонское княжество?

— Нет! — отрезал Ривф. Несмотря на все перемены, он не переставал чувствовать себя командиром того маленького отряда, в котором Сивисмар и Арвис подчинялись ему. — Это мои родичи, — продолжил он. — Если тебе очень тягостно, я найду другого витязя!

— Не горячись, — остановил его Сивисмар. — Но больше без благословения эльфов я не поеду.

Сивисмар был прав. Король Лау думал, что дружина нужна самому Ривфу для охраны крепости и ничего не знал о походе в Айреда-Ир. Но Ривф обиделся. Он был горд и обидчив, как все ксадонцы. Сивисмар не сказал ему более ни слова, но у Нерэли спросил, почему Ривф называет жителей Айреды своим народом. И Нерэль рассказала историю Ривфа.

У старого князя Айреды было не девять сыновей, а десять. И Ривф был старший из них, тот, кому по наследству должна была перейти княжеская корона. Но появился Мельтиаф Мэджис и Ривф оказался одним из немногих, кто не поверил магу. Как ни пытался маг склонить Ривфа на свою сторону — это ему не удавалось. Тогда он сплёл клевету на него и убедил старого князя, что Ривф, желая поскорее получить корону, организует заговор. Старый князь сгоряча поверил и отрёкся от старшего сына. Ривф был обречён на вечное изгнание. Но он был так горд, что не стал оправдываться, а удалился не сказав ни слова. Мэджис и это истолковал в пользу своей клеветы.

— Значит, Ривф — настоящий князь Айреда-Ир? Почему же он не заявит об этом сейчас, когда власть Мэджиса над Ксадонией оборвалась? — спросил Сивисмар.

— В Айреда-Ир уже есть князь. Он коронован и Ривф не станет оспаривать его корону. И он до сих пор помнит обиду, нанесённую ему. Оклеветал его Мэджис, но остальные поверили. Но Ривф никогда не забудет свой народ, — ответила Нерэль.

— Почему же Ривф, с его пламенным сердцем не ринулся в Айреду, когда там появился Варрен?

— Вот именно, — воскликнула Нерэль: — пламенное сердце! Я сделала всё, чтобы Ривф узнал о Варрене лишь после твоей победы.

— И Ривф простил тебе, этот обман?

— Ривф не знает, что я перехватила гонца. Но ведь ты не выдашь меня?

Нерэль улыбнулась. Сивисмар тоже улыбнулся и кивнул. У каждого такая жена, какая ему нужна. Кто поспорит с этим? Можно только продолжить: у каждого и работа такая, какая ему нужна, и судьба...

Судьба Ривфа — охранять границы земли Лау и всю жизнь сожалеть о своём народе. А судьба Нерэль — беречь Ривфа.

У каждого своя судьба — и Сивисмар и Арвис движутся дальше. Они возвращались в земли Лау, летним полднем и жаркой дорогой. Арвис ехал молчаливый и задумчивый.

Он ничего не узнал о Гете ни в Ривф-Осе, ни в Айреде-Ир. Опять он возвращается в Дом Лау ни с чем, это Сивисмар — с победой, а Арвис — с очередным поражением: Гета он не нашёл. Пожалуй, отдых он ещё не заслужил.

У одного из поворотов Арвис поднял голову, встрепенулся и посмотрел на Сивисмара.

— Здесь в стороне есть несколько селений. Я заеду, спрошу, не видел ли кто Гета. Можно?

Сивисмар, конечно же, отпустил и юный витязь, воодушевившись подтолкнул лошадь и резво скрылся за поворотом.

Арвис ехал один. И в какую-то совершенно незнакомую сторону. По слову, случайно брошенному одним из сопровождающих принцессу Геро, он понял, что в той стороне есть поселения. Кажется, людей — с другими народами ксадонцы не общаются.

Можно придраться, что он слишком много ездит один и где попало, он поехал искать Гета вместо того, чтобы вернуться с дружиной в Дом Лау. Но, в конце концов, он стал старше на год с того дня, когда за ним прислали Фарьяна в Айреда-Ир. Год всё-таки прошёл, Арвис вырос, поумнел... Настолько, чтобы натворить бед — упустить дракона. Теперь он должен доказать, что достаточно возрос, чтобы уметь исправить свои ошибки и не натворить новых — найти Гета и не потеряться при этом самому.

Густой лес гасил жару и путь был даже приятен. Через несколько часов Арвис выбрался на опушку леса. Вдали виднелось селение, обещанное давним спутником Геро. Арвис поехал прямо к нему.

Конечно же, он не спрашивал: не видел ли кто случайно толстенького дракончика. Эдак примут за сумасшедшего или ещё хлеще — за слугу тёмного властелина. Нет, Арвис обычно заводил разговор на тему: не беспокоят ли местных жителей разные твари, например, драконы или не видел ли кто этих чудовищ поблизости. Арвис носил эльфийскую одежду, а два меча великолепной работы прибавляли ему солидности. Обычно его принимали за юного эльфийского витязя, охотящегося на драконов. Относились, в основном, дружелюбно, но про драконов ничего нового рассказать не могли.

Арвис бодро подъехал к самому большому строению. Это был дом серого камня, строгий и печальный и даже яркое дружелюбное солнце радостных красок ему не добавляло.

На крыльце копошился слуга. Арвис произнёс стандартный перечень вопросов. Человек выпрямился, внимательно выслушал его, но ничего не ответил, а только стал настойчиво приглашать пройти в дом. Сам он убежал вперёд предупредить об Арвисе хозяев.

Прохладные своды серого дома обещали что-то грустное и печальное. Так оно и оказалось. Хозяйка дома и этого спрятанного среди лесов селеньица просила помощи Арвиса. Рассказ её походил на завязку какой-то народной сказки, хотя подобные события происходили во все времена. Она осталась вдовой и владелицей окрестных земель спустя всего лишь год спустя после своей свадьбы. Единственным утешением в её печальной участи была ей дочь — милая кроткая девочка, что делила с матерью и уединение и грусть по рано покинувшему их отцу и супругу. Девочка выросла. Она была приветлива, скромна и очень красива. И вот, самое бесценное, что оставалось у матери, единственную её радость, милую Баргилину похитил злодей.

Арвис слушал всё это и довольно отчётливо сознавал, что в ближайшее время ему не придётся заниматься поисками Гета.

— Вы хотите, чтобы я освободил её? — спросил он. Но женщина покачала головой.

— С тех пор минуло пять лет. Моя Баргилина либо мертва, либо давно жена ему. Того, что произошло — не воротишь.

— Тогда какой же помощи вы хотите от меня? — спросил Арвис.

Женщина встрепенулась. Её выцветшие от печали и слёз глаза смотрели прямо на него, словно цеплялись за последнюю надежду.

— Я не знаю, что с моим ребёнком. Жива ли моя девочка или нет. Может, мне следует оплакивать её, как умершую, а может, у меня ещё есть надежда увидеть мою милую Баргилину. Сходи, принеси мне только одно слово: жива она или нет!..

Пристально смотрела она на юного витязя, словно силясь заглянуть внутрь него и понять, что в его душе: робость или презрение, или нежелание её понять... Согласиться ли он?

— Ты считаешь, что это блажь? Но я вся измучилась неведением. Я целыми днями только и думаю об этом! Что с моей девочкой?! Кого бы я не посылала узнать — никто не соглашается. Крестьяне робки — они боятся воина, укравшего её. Говорят, что в Северном лесу его замок, но никто не подходил к нему близко. Сама я стара и больна мне не одолеть этого пути. В прошлом году я упросила одного молодца поехать в замок. Он взял деньги и больше не возвращался. Селяне рассказывают слухи один страшнее другого: что он, мол, погиб или заточён в подвалах замка. Но я думаю, молодец просто побоялся идти к замку и сбежал с деньгами. А сюда не возвращается, чтобы не признаваться в своей трусости.

Она опять вперила в Арвиса выцветший взгляд.

— Я не могу тебе указывать. Ни деньги, ни приказы не в силах мне помочь. Я могу только просить тебя: помоги! Узнай, что с ней. Может быть не всё так страшно, как мне кажется. А может я потеряла её навеки, как и своего супруга...

Взгляд говорившей погас и Арвису показалось, что она сейчас заплачет. Но женщина не заплакала. Она ждала, что ей ответит юный витязь в красивой одежде с двумя мечами.

Конечно же Арвис согласился.

Путь был неблизкий. Провожать Арвиса никто не взялся, крестьяне только показали дорогу. Отбросив сомнения, Арвис устремился вперёд. Любопытство и какая-то степень юношеского задора сопутствовали ему. Это очень движущее чувство, когда знаешь, что люди просят тебя о помощи, очень ждут её, вдобавок ко всему, другие этого сделать не могут, а ты можешь!

* * *

Полузаросшая дорога вскоре бросила его. Но селяне, все до единого утверждали, что нужно идти на север не сворачивая (это было в ту же сторону, что и Дом Лау и Арвис был доволен, что хотя бы не удаляется слишком далеко от конечной цели). Недолгий ночлег среди леса его тоже не испугал, а на следующий день Арвис набрёл на старинную мостовую, которая вела через лес. Среди огромных валунов, которыми была вымощена дорога, зеленела трава. Лес кругом — мрачен и дик. Он скрывал замок до последнего момента. Потом вдруг расступился огромной плешью, в центре которой возвышалась башня. Именно башня.

Замок был необычен. Он был мал в основании и очень высок. Он был построен на плоской вершине небольшой скалы, которая и продиктовала ему размер фундамента. Замок был стар. Но также, как и много веков назад, грозен для врагов и надёжен для тех, кто в нём обитал. Он был замкнут сам в себе и молчал враждебно и грозно. Он не желал ни впускать, ни выпускать кого бы то ни было, а расщедриться после настойчивых просьб мог разве что на рой стрел и камней со стен и бойниц. Но Арвис поехал вперёд. Что он скажет, если попадёт в него — о том он не думал.

Дорога к замку поднималась эстакадой, но обрывалась, не дотянувшись до ворот. Длиннющий подъёмный мост был поднят. Стены, выходящие из скалы, гладки и высоки. Только узкие бойницы нарушали их однообразие. Замок был тёмен и молчалив. Что он таил: людей, орков, колдунов? Он молчал. Арвис подъехал остановил лошадь и стал ждать. В одной из бойниц промелькнуло лицо. Но, может, это только показалось?

Арвис не знал, как сообщить о себе. Постучаться в ворота было немыслимо — они зависали где-то над головой, а рога, чтобы протрубить сигнал, у Арвиса не было.

Вдруг загрохотали цепи и длинный мост стал опускаться.

Путь открыт. Куда ведёт он: в смерть или в плен? И не будет ли Арвис горько жалеть о том, что сделал этот шаг? Лошадь Арвиса вскарабкалась по мосту, как по лестнице: настолько круто он упирался в дорогу, Арвис проехал под зловеще нависшей решёткой и очутился в маленьком дворе.

Можно было пред положить, что внутренность замка тесна. Но малые её размеры превзошли все ожидания. Стены были до того массивны, что двору оставался только маленький пятачок. Словно каменная ладонь сжалась в кулак, но не плотно, а так, чтобы в середине остался узкий просвет для тех, кто решился жить в ней. Ещё немного и она раздавит! Но нет, каменная длань замерла навеки.

Лязг и грохот за спиной Арвиса сообщил, что мост поднялся и ворота закрылись. Пальцы непроизвольно дёрнулись, намереваясь схватиться за меч, но Арвис заставил себя остановиться, выпрямиться и перевести дыхание. Не затем он сюда ехал, чтобы врываться в чужой замок с мечом в руке.

К Арвису подошёл человек.

— Зачем витязь пожаловал сюда? — спросил он не слишком доброжелательно. Это был именно человек. Он был высок, крепок и широк в плечах. Черты лица его правильные, но мрачные и суровые.

— Мне нужно видеть госпожу Баргилину!

Человек посозерцал Арвиса ещё немного, потом посторонился, пригласил спешиться и пройти дальше.

Самый нижний зал единственного, но заполняющего почти всё пространство крепости строения был приземист и сумрачен. Воздух здесь насыщен сыростью, а в серых стенах зияло множество ходов и дверей.

— Как доложить о вас госпоже? — раздался голос сопровождающего.

— Моё имя — Арвис. Я пришёл по поручению от её матери.

— Ждите здесь!

Он ушёл. Арвис остался. Пока опасаться было нечего: от него даже не потребовали сдать оружие и не приставили стражу.

Одна из дверей в стене открылась и в сумрачный зал вступила женщина. Она была очень молода. Лицо её было миловидным, но бледным. Впрочем, такой цвет лица, должен неминуемо иметь каждый, кто свою жизнь проводит в этом каменном мешке.

— Вас прислала моя мать! — воскликнула она порывисто. Не успел Арвис и слова произнести в ответ, как старые стены замка потряс могучий голос рога за стеной. Женщина вздрогнула, побледнела ещё больше и шарахнулась в сторону. Но потом замерла, ожидая со страхом, что будет дальше. Загрохотали ворота и мост опустился, куда быстрее, чем для Арвиса. В маленьком дворике крепости-цитадели появился всадник. Едва взглянув на него через окно-бойницу, Арвис понял, что это и есть хозяин. Тот спешился, бросив повод коня слуге, а сам пошёл внутрь.

Баргилина трепетала, как лист на ветру. Казалось ещё немного — она потеряет сознание.

— Кто это? — громогласно вопросил эльф у своей жены. То, что это был эльф — Арвис не сомневался. Он был высок строен, красив лицом. У него были светлые волосы, но не такие золотые, как у Гелерэйна, а белые, как у аланьшерцев. Светлые глаза его смотрели жёстко, если не сказать жестоко.

Баргилина была не в состоянии произнести ни слова — до того она была напугана. Арвис хотел сам назвать своё имя, но не успел и воздуха в лёгкие набрать, как эльф оборвал его:

— Молчи! С тобой я ещё успею поговорить. Баргилина! Почему вы принимаете его здесь без моего ведома? Одна и без охраны?

— Он... принёс мне вести от моей матушки... — наконец выговорила женщина.

— Что?!! — эльф разъярился ещё больше. — Вы очень неосторожны, сударыня!!

— А вы — неуместно ревнивы!.. — вдруг выпалила Баргилина, но тут же вся сжалась, ожидая последствий своей фразы.

— Что ещё такое?!! Я? Ревнив?! Я первый раз вам говорю об этом! За всю жизнь!

Баргилина притихла. Она могла бы возразить, что первый раз за всю жизнь в замке появился другой витязь, но не посмела более открыть рта.

— Баргилина! Оставьте нас! — потребовал эльф. Он, видимо, решил отложить разговор с женой и теперь обернулся к Арвису.

— Нет... — вдруг произнесла Баргилина. Голос её был тих, но отчётливо слышен. Эльф удивлённо посмотрел на неё. — Умоляю вас! Не делайте ничего плохого. Он ни в чём не виноват!.. — Баргилина осеклась. Она вдруг подумала, что чем больше она будет заступаться за гостя, тем больше её муж будет сопротивляться этому. Она повернулась и быстро исчезла за дверью.

Арвис взглянул на эльфа. Тот был выше его ростом, статен и, должно быть, силён и ловок. Он был уверен в себе и в своей правоте. Он был гораздо старше Арвиса и был у себя дома. Арвис взвесил всё это и подумал, что если придётся драться, то шансов у него, Арвиса, пожалуй, нет никаких, даже несмотря на два благословлённых меча. Да и что толку в двух мечах: левой рукой Арвис всё ещё плоховато владел оружием: мало времени было на учёбу.

Эльф подошёл к нему и внимательно посмотрел в лицо.

— Каждый, кто входит в Минас Кан незванным — обречён на смерть! Будь на твоём месте кто-нибудь другой — я убил бы его. Но ты, конечно, имеешь право сюда войти.

Арвис не понял, почему. У него мелькнула мысль, что эльф обознался.

— Войди, — сказал эльф более мягко. — Будешь моим гостем. Пока гостем.

«А потом что? Пленником?» — подумал Арвис, но пошёл за хозяином. Они поднялись на второй этаж. Следующий зал был куда уютнее, суше и светлее. Большой стол в центре, гобелены висели на стенах, топился камин: иначе нельзя — массивные стены таили в глубине своей холод даже летом. Эльф сам налил вина гостю, приказал принести еды. Всё это время он продолжал рассматривать Арвиса так пристально, что тому в конце концов сделалось не по себе от его взгляда.

— Ты быстро вырос, — заметил эльф. — Я не ожидал, что ты уже воин. Отец был бы рад видеть тебя. Но он погиб семь лет назад в схватке с орками. Ты ведь не знал об этом?

Арвис покачал головой. Он боялся сказать хотя бы слово. Вдруг эльф заметит, что он вовсе не тот, за кого его принимают. Но эльф, напротив, оставил все сомнения и даже перестал так подробно рассматривать гостя.

— Так значит, это старуха прислала тебя сюда?

Арвис кивнул.

— Отрадно, что хотя бы она заставила тебя посетить замок Кан. Что ей нужно?

— Она просила меня узнать, жива ли её дочь, — голос Арвиса прозвучал хрипло и отрывисто. Наверное, от волнения. Арвис кашлянул, ему хотелось выглядеть спокойным.

— Только и всего?

— Только и всего.

— Хорошо, что ты заехал. Извини, что первые мои слова были не слишком приветливы. Но я не сразу тебя узнал. Как тебя называют?

«Вот-те раз! За кого же он меня принимает, если сам не знает моего имени?» — удивился Арвис и честно признался:

— Арвис.

— Ар-вис? «Верно служащий»? Там, где ты провёл своё детство, тебя называли по-другому.

— Да, — ответил Арвис. Он терялся в догадках: а вдруг эльф принимает его... за него самого? Нет! Это чушь! Но потом вспомнив, что эльф ждёт от него ответа, произнёс:

— Там меня звали Юн.

— Юн? — эльф улыбнулся одним уголком губ. — «Рассвет». Хотя это и не на эльфийском языке, но это имя мне нравится больше!

Потом он повернулся к Арвису.

— Ты ведь тоже не знаешь моего имени? Моё имя — Тел-Абарис.

Признаться, это буквосочетание Арвису ничего но сказало. После обеда, к великому удивлению Арвиса, хозяин отпустил его восвояси.

— Я вижу, ты торопишься и не расположен долго гостить. Ты можешь идти, но надеюсь, дорога в Минас Кан не изгладится из твоей памяти.

Арвис покинул грозную цитадель, недоумевая о происшедшем. Всё это было крайне странным. Долгая дорога обратно промелькнула незаметно. Под мерный топот копыт коня в голове беспорядочно толпились мысли: «Кто же этот эльф? И откуда он меня знает? Так знает или не знает? Или всё-таки с кем-то путает?» Последняя мысль была самая удобная: решить, что эльф обознался и дело с концом! Никаких тебе проблем и загадок. Но что-то мешало Арвису успокоиться и посчитать, что всё именно так. Впечатлительная его натура силилась найти ответ. «Обязательно расскажу обо всём в Доме Лау. Пусть не королю — его не стоит беспокоить по таким малозначащим вещам, но например, Гелерэйну».

Вернувшись в селение, Арвис поспешил передать вдове, что дочь её жива и пребывает в добром здравии. Добавил, что муж её строг, но, возможно, всё не так плохо, как могло бы быть. Затем он поспешил удрать от изъявлений благодарности и обещанных наград. Теперь он торопился в Дом Лау, ибо решил, что на этот раз приключений с него хватит!

Он решил объехать стороной странный лес с его ещё более странным замком и хозяином. Он так хорошо попрощался с тем эльфом, не хотелось бы столкнуться с ним ещё раз. Но некоторая сложность была в том, что от селения вдовы и Дом Лау, и тот замок, который его хозяин назвал «Минас Кан», были приблизительно в одном направлении. Арвису пришлось делать большой крюк.

Не то, чтобы он сильно боялся того эльфa... Но вдруг тот всё-таки обознался, а теперь, убедившись в своей ошибке, захочет убрать Арвиса, как участника этого заблуждения и как «каждого, кто приходит в Минас Кан незванным».

Если же эльф ничего не перепутал, а Арвис просто не всё знает, то... всё равно, лучше не встречаться!

Размышляя над чужими заблуждениями, Арвис не заметил, как заблудился сам. Он опомнился только тогда, когда понял, что конь его продирается через заросли, которые, судя по их буйности, никогда не были ничьим пастбищем. Арвис остановил коня. Такое с ним случилось впервые. Сколько он себя помнил, с самого детства, но никогда нигде не терял направления. Он мог не знать дороги или забыть её, но он всегда мог безошибочно указать, в какой стороне дом. Но сейчас... Арвис ошалело вертел головой. Место незнакомое, но это естественно — он никогда не бывал здесь. Но где же дом, где Дом Лау. В какой стороне?

Арвис пытался лихорадочно вспомнить: он свернул к западу, объезжая Минас Кан. Потом, должен был повернуть к северу. Но насколько он повернул? Да и повернул ли вообще? Была какая-то дорога, которая вела в ту же сторону, кажется... Арвис расслабился, отвлёкся, увлёкся своими мыслями, развлёкся предположениями. И вот теперь он «влёкся» сам не зная куда. Нет, уже не влёкся, уже стоял на месте. Куда делась дорога? — перешла в тропу, а та, по своей излюбленной манере, растворилась в покосе. Дальше? Дальше надо выбираться!

Арвис резко свернул к северу и поехал, топча царство растений и не представляя, насколько велик получился крюк.

Весь следующий день был потрачен на попытки выбраться из леса. Никаких селений не предвиделось. Тропы попадались только звериные. Запас еды кончился, но хотя бы трава для коня была в исправности. Выдержать северное направление не удавалось — лес перегораживал путь то оврагами, то рекой. Арвис потерял в общей сумме два дня, но это было ещё не страшно — главное, не задерживаться больше и он может успеть вовремя. Дружина всегда идёт медленнее, чем один человек.

Вторую ночь пришлось тоже провести в лесу. Арвис решил не ехать по темноте, чтобы не свернуть себе и коню шею на бездорожье, полном сюрпризов. Продремав с полночи и очнувшись от холода при первых же признаках посерения неба, он отправился дальше. Настойчивость его была вознаграждена: через пару миль он наткнулся на дорогу, а ещё через несколько часов езда увидел селение.

Приятным солнечным утречком он выехал к полям перед поселеньецем намереваясь спросить дорогу, спросить про Гета и купить еды. Однако, жители селения встретили его как-то уж больно странно. С дороги он увидел нескольких крестьян, что с утра пораньше работали в поле. Один из них поднял голову, увидел Арвиса, что-то крикнул остальным и те, бросив всё побежали прочь, без дороги, подминая посевы, в деревню, к своим домам. Арвис озадачился. Вопреки расхожему заблуждению он не считал, что боязнь признак уважения к нему. Однако, надо было что-то делать.

Он поехал дальше. За забором, увидел двух женщин, которые собирали яблоки в саду.

Увидев всадника, одна из них взвизгнула и кубарем скатилась с лестницы, приставленной к дереву. Перевернув корзину с яблоками она стремглав кинулась прочь увлекая за собой подругу.

Когда Арвис вступил в селение, на улицах не было ни единой живой души. Хлопнули последние двери за вбежавшими, ставни на окнах и всё: воцарилась тишина. Непонятная, но абсолютная.

Арвис подъехал к ближайшему дому и крикнул, что он ничего не хочет сделать плохого: ему только нужно узнать дорогу. Ответом была тишина. Всё селение как вымерло. Из звуков присутствовало только жужжание мухи, которая назойливо вилась возле лица и всё порывалась сесть на губу или угол глаза. Помахав рукой, отгоняя муху, Арвис огляделся.

— Я только хочу купить еды в дорогу. Дольше мне ничего не нужно! — крикнул он в пространство между домами. «Про Гета тут лучше не спрашивать, — решил он. — А то совсем от страха помрут или наоборот, гнилыми яблоками закидают!» Арвис улыбнулся, но делать, однако, было нечего. Не вламываться же в дома насильно. Он повернул лошадь и поехал дальше, выплюнув наглую муху, которая всё-таки ухитрилась сесть ему на улыбающуюся губу.

Из ближайшего сарая послышался шепот. Арвис не стал останавливаться, боясь спугнуть тех, кто говорил и продолжал неспешно шагать дальше, навострив уши. Двое тихо спорили между собой:

— Да нет же, он не оттуда!..

— А вдруг оттуда! Лучше молчи!

И тут неожиданно громкий голос окликнул Арвиса:

— Витязь, подожди!

Арвис остановился. К нему бежала женщина. С какой-то отчаянной решимостью она бежала к нему, словно расталкивая руками воздух и путаясь в чёрных юбках. «Неужели опять вдова?» — оторопело подумал Арвис и внутри у него что-то оборвалось.

* * *

История была самая что ни на есть фантастическая. Здесь, в общем-то не так уж далеко от больших дорог и городов (всего лишь два дня плутаний по лесу), заявил о своей власти Чёрный владетель Инкат. Власть его была в злобе, а злоба столь велика, что покрыла все окрестные земли. Тяжело быть под чёрной данью, но эта дань была особая: слуги владетеля Инката отбирали детей — по одному из семьи каждый год. Что с этими детьми происходило и какова их судьба — никто не знал. Не вернулся из твердыни Инката ни один человек, чтобы рассказать, что там происходит.

— Что же вы терпите?! — воскликнул Арвис.

— Ему невозможно противостоять.

— У него что, тоже заколдованный меч? — спросил Арвис и запоздало сообразил, что в такой глубинке могли и не слышать о мече Варрена. Женщина пожала плечами.

— Не знаю, какой у него меч, но против него невозможно слово сказать, невозможно даже поднять глаз, не то что идти поперек.

— Почему?

— Он очень зол.

— Ну и что? Вас же много!

Женщина опять покачала головой.

— Так этого не объяснишь. Ты сам поймёшь, если решишься поехать туда. Его злоба — великая сила. Она... Она настоящая! — заключила женщина, так и не найдя более подходящего слова.

Арвис мало что понял, но задумался о другом. О праве принятия решения. Должен ли он ехать? Один, без слова эльфов в напутствие. Не ребячливость ли это, вот так, одному, ничего не зная, рвануться драться с каким-то Инкатом? Даже Гелерэйн не помчался на Варрена сломя голову, а сначала узнал всё о его мече. Правда, получилось всё равно не так, как он рассчитывал. Тем более, следует ли слепо ломиться по первой же указке. А если та женщина обманывает? Арвис оглянулся.

Вдовица молчала, не прерывая его размышлений, но селеньице стало оживать. То одно, то другое окно стали приоткрываться. Сначала ровно настолько, что бы примкнуть глазом к щели. Потом всё больше и смелее. Люди выглядывали из домов, сараев, погребов, выходили — на улицу, тянулись к Арвису, собирались вокруг него. Люди цеплялись за сбрую лошади, хватались за сапоги Арвиса, тянули за плащ: Помоги! Не оставь! Помоги!..

— Я сообщу о вас эльфам. И они, я уверен, помогут.

— Что?!! — возглас вдовицы словно рассёк его слово и вопли и слёзы вокруг. — Они должны прийти на этой неделе, воины Инката! — кричала она. — Они приходят в полнолуние и всегда в самый жаркий месяц лета. Может быть, они будут здесь сегодня, а может быть, завтра или прямо сейчас!

И острый крик её, как нож в масле утонул в потоке слёз и стенаний.

Значит, всё должно решиться немедленно. Значит, сейчас он должен сказать: едет он или нет.

Так едет он всё-таки или нет? Устав Лау требует, чтобы его витязи не вступали в сражения без воли короля. Но... но... Арвис вдруг ощутил, что запутанный узел сомнений распался на прямую линию и эта линия — дорога к Инкату. Арвис понял, что сейчас как раз тот случай, когда он может и должен принять решение сам. Да что там сам! Эти люди просят так, что это заменяет любое благословение Лаулиссиана.

* * *

И снова путь лежит совсем не туда, где находится Дом Лау. И опять Арвис один. Один против чего-то непонятного. У него так и не сложилось стройного представления о том, что есть такое — Инкат. Опять это нечто сильное и непонятное. Хотя, то что Арвис один было не совсем точно. Он не мог точно вспомнить ту грань в милях или мыслях, после которой к нему присоединился спутник — страх. Страх того, что будет впереди. Чёрный Владетель понятен только в одном — несомненно, это враг. Настоящий. А не просто какой-то эльф-одиночка. И эта противоположная могучая сила чувствовалась впереди. Она была ощутима, реальна. Она отняла детей у селян, испарила их волю, опустила их руки, утопила их решимость.

Теперь она была здесь, впереди. От неё сохли деревья и умирала трава. Слова селян оказались вовсе не метафорой: всё чаще попадались сухие остовы стволов. Голые ветки, точно глубокой осенью, хотя сейчас середина лета. Листья не пожелтели и опали — они умерли прямо на ветках: побурели и свернулись в трубочки, осыпались на землю. Сейчас они громко шуршат под копытами лошади.

Не мягким влажным шелестом напоённой дождями осени, а сухим — словно разбиваются бесчисленные скорлупки на каждом шагу. Эти листья не лягут перегноем, чтобы утучнить землю. Они раскрошатся в прах, который развеется сухим ветром и будет носиться пылью, не зная покоя.

Обречён... Откуда явилось это слово в сознании Арвиса? Разом он почувствовал себя ведомым на казнь. Нет! За что? Почему?!! За этих совсем чужих людей?!!

Опять страх схватил за горло. «Он не обязан не должен, он сам по глупости ввязался! Он сам навнушал себе, что должен!» И тут же в голове угодливо возникло воспоминание о том самом слуге, которого посылала мать Баргилины, проведать свою дочь. Он просто сбежал другой дорогой, чтобы не возвращаться с пол-пути в селение и не признаваться в собственной трусости... «Вот развернусь и поеду своей дорогой! А они — пусть думают, что я погиб!»

Всё существо Арвиса дрогнуло и отказалось идти вперёд. Не хочу — не буду! Не буду — не хочу! Так просто свернуть в сторону. И не надо ездить ни к какому Владетелю, ни к какому Инкату! Просто — в сторону, вон и тропинка нужная есть. Поскакать по ней галопом. Быстрее и дальше отсюда... в Дом Лау.

В Дом Лау? Но там же эльфы! А они знают всё. Пусть даже ничего не скажут... Даже если бы они ничего не знали — всё равно, знает он, Арвис и этого вполне достаточно. Разве сможет он жить среди эльфов, служить Дому Лау и каждую минуту знать, что он бросил тех людей, что ему верили. Обманул, когда его просили о помощи.

Конечно, можно спрятаться за то, что король не благословлял его драться с этим Чёрным владетелем. Но эта глупая отговорка ничего не оправдывает. Сам перед собой он прекрасно знает, что это не так. Он обещал! А потом струсил и повернул назад. Всё это недостойно того, кто решил называться воином эльфийского Дома.

Он не сможет считаться витязем перед самим собой. А это главное!

Но ведь он ещё ничего не сделал! Ещё не повернул!

Он только подумал... Ну значит, нужно не раздумывать и ехать вперёд.

И снова Арвис движется навстречу тёмной силе. Той, что убивает деревья. Навстречу злобе. И, может, навстречу гибели? — пусть так, если такова его участь. Это неважно. Он сам выбрал себе дорогу, не только тут, у перекрестка — он выбрал, когда просил благословить ему меч. И даже ещё раньше, когда только встретил эльфов и решил ехать за ними, что бы ни ждало его. И вот теперь его ждал Инкат. И он должен ехать вперёд.

Серое небо над горизонтом затянуло тучами. Серыми плешами между островками засохшей травы проступала голая земля. Дул суховей, поднимал прах с земли, раскачивал мёртвые руки-ветви деревьев. Он был зол, как воля, в стороне которой он рождён.

Страх и злоба; злоба и страх. Страх был за плечами, он — спутник сидящий на крупе. Он попробовал отворотить от пути вперёд, но, потерпев неудачу, посторонился. Однако не отступил. Теперь Арвиса атаковала злоба. Она была ощутима. Она стояла стеной, через которую нужно было пробиваться. И усилия, которые уходили на это, с каждым разом делали его на каплю слабее. Сколько ещё так идти? Хватит ли сил? Всех сил. Страх был тут же, он никуда не ушёл, он за плечами неотступно. Он помогал злобе изнутри. Изнутри души Арвиса.

Злоба примешивалась к пыли, к мёртвому ветру. Она скрипела на зубах вместе с песком. С каждым вздохом, с каждым шагом она ложилась на грудь, давила душу, сковывала сердце. Арвис чувствовал себя маленьким, несмотря на два благословлённых меча. «Что пользы в двух мечах! Я ведь левой-то рукой владею мечом плохо...» Мысли шевелились где-то в глубине сознания даже не словами, а воспоминаниями о неверной левой руке, ощущениями своей малой значимости в мире чуждой злобы. Но Арвис продолжал идти. Скорее, по инерции, не решаясь останавливаться. Останавливаться казалось ещё страшнее: если замедлишь — злоба утопит, затянет, как в омут, как в зыбучий песок. Лучше вперёд, лучше не останавливаться. Пока он идёт наперекор ей, он ещё ощущает себя живущим.

Арвис заставил себя перевести дух и сосредоточиться. Надо подумать о предстоящем бое. Каков он будет? Да и будет ли вообще? С чего все взяли, что Инкат выйдет на поединок. Он просто может выслать навстречу Арвису отряд. Даже не отряд — нескольких воинов с луками. И всё!

Надо что-то придумать, пока не поздно. Спрятаться, подкрасться, выяснить, что это за замок и какие в нём порядки.

Кругом висела пыльная мгла и горизонт был скрыт её непроглядной завесой. Потому замок возник внезапно. Он вырисовался сквозь пыль тёмным силуэтом. А на его фоне ещё четыре силуэта, поменьше, темнее и чётче, а значит, ближе. Всадники. Они двигались навстречу.

«Ну вот и началось!» — Арвис облизнул пересохшие губы и вытер вспотевшие ладони о штаны. Теперь поздно раздумывать что и как будет. Он не успел, не рассчитал, что замок так близко. Бежать — бесполезно. Укрыться — негде. Всадники приближались.

Арвис выхватил меч, толкнул коня и поскакал вперёд.

Сквозь мглистую завесу он увидел, скорее почувствовал, свет. Но не сразу сообразил, что это не луч солнца, что это свет вокруг него, от того, что было у него в руках. Это меч! Его клинок пылал как факел! Он светил, как никогда в жизни. Арвис ещё не видел подобного. И тут он понял, что не один. Он несёт Свет и Свет пребудет с ним до тех пор, пока он сам идёт дорогой Света.

Он поскакал быстрее. Усталая лошадь словно обрела свежие силы. Она подняла голову и пыльная грива её развивалась, как флаг. Арвиса охватила радость. Он крепче сжимал рукоять меча и выше поднимал его над головой. Ему хотелось кричать и петь. Но он просто вздохнул всей грудью и погнал лошадь ещё быстрее.

Чёрные силуэты воинов становились всё явственнее с каждым скачком коня. И тут с нарастающей явственностью Арвис увидел смятение их маленького строя. Он опрокинулся, забрыкал копытами лошадей, замелькал шпорами и вдруг покатился обратно быстрее и быстрее.

Не раздумывая, ловушка это или нет, Арвис погнался за ними. Замок выплывал из завесы грязного ветра и становился страшнее и громаднее. Но Арвис теперь не боялся. Свет огненного клинка заставил скатиться с крупа его назойливого спутника и тот скрылся, свернув на свою боковую тропинку.

Земля проносилась под копытами коня, а свет рассеивался ореолом. Чёрный провал ворот замка выбросил из себя других всадников, числом гораздо более. «Подкрепление», — отметил Арвис, но испытал при этом не робость, а ликование: «Четверо не справились со мной — Инкат выслал ещё десяток!» Всадники объединились, остановились и рассыпались полукругом, загораживая замок.

Страха не было. С ним — не страх, а Свет! Была решимость биться хоть с сотней, не задумываясь ни о силах, ни о возможностях. Но воины не приближались, а стояли и смотрели на него. Остановился и Арвис.

— Кто ты и что тебе надо? — возвысил голос один из всадников.

— Моё имя — Арвис! Мне необходимо видеть Владетеля Инката!

— Сначала ты будешь разговаривать с нами! — закричал всадник, вероятно, он был начальник. — Взять его!

Некоторые из стоящих попереглядывались друг на друга и на командира, медленно двинулись к Арвису старательно шпоря упиравшихся лошадей. Арвис выхватил второй меч — тот был словно второй факел — и чёрные лошади презирая шпоры и мундштуки, шарахнулись в стороны.

— Трусы! — заорал начальник. Но более никто не двинулся с места. Тогда Арвис повернул лошадь и сам пошёл на чёрного командира. Лошадь того, от вида надвигавшегося на нее пламени, так резко подала назад, что едва не села на задницу. Ряд чёрных воинов окончательно сломался: кто бежал, кто кинулся к командиру

— Что тебе нужно? — всё происходящее перекрыл голос вверху, из одной башни. Голос и сопутствующий ему ужас парализовал всех: и своих, и чужих. Арвис поднял голову и в грудь ему ударила плотная ледяная волна, так, что он покачнулся в седле. То была злоба, исходившая от того, кто произнёс эти слова. То был сам Владетель Инкат.

— Я пришёл сразиться с тобой! — ответил Арвис и его слова до самой последней буквы долетели до окна башни.

— Хорошо! — гулко произнёс Инкат и скрылся. Волна напряжения отступила и Арвис смог перевести дух. Всё! Вызов принят. Наверное... Остаётся только ждать.

Инкат действительно вышел. Огляделся. Толпа чёрных воинов рассеялась по двору. Они не спускали глаз с Арвиса, но не подходили к нему близко. Это лишь тени, слуги своего Владетеля, не более. Каков был он сам: высок? Чёрен? Могуч? Или нет? Какая на нём одежда, какое лицо? — Арвис не понял этого. Лавина злобы, исходившая от Инката была так плотна и холодна, что покрывала всё перед собой, мешая разглядеть подробности. Инкат был сосредоточением её и за этим не было видно высок ли его рост и каков он сам.

Инкат обвёл взглядом двор. Наличие зрителей ему не понравилось. Он приказал Арвису: «Иди за мной!» и скрылся за дверью. Куда? — Через несколько лестниц и переходов они оказались в круглом зале. Инкат пропустил Арвиса вперёд и запер за ним дверь на засов. Не говоря более ни слова он выхватил свой меч.

Арвис сразу понял, что не соперник Чёрному Инкату. Тот был сильнее и крепче, а из его сердца непрестанно изливалась злобная сила. Её источник не иссякал. Она была ощутима, она волной била в грудь. Стоило Арвису немного рассеяться, как лавина чужой злобы накрывала его с головой, подавляла, мешала собраться.

Меч в руке Арвиса пылал, ненависть Инката, хлещущая вокруг, душила, Арвис был как в тумане, как во сне. Он машинально отражал удары, а иногда умудрялся их сам наносить. Голова в дурмане почти не работала. На какое-то мгновение Арвис очнулся и успел удивиться, что он всё ещё жив до сих пор! Но в следующее мгновение новый натиск меча Инката и новый поток злобы захлестнули его...

...Он даже сперва не понял, что произошло и почему бой вдруг замер. Что-то с лязгом упало на каменный пол. Только увидев, что Инкат безоружен, Арвис догадался, что это был меч Черного Владетеля. Поединок оборвался. Арвис стоял и пользовался мгновением, чтобы отдышаться. Было ощущение, я что свежий воздух ворвался в башню. Но нет, окна и двери были закрыты по-прежнему. Просто иссяк злобный поток, что лился из сердца Инката.

Голова Арвиса прояснилась. Он смотрел на Инката и ждал когда тот подберёт меч. Он даже отступил немного, чтобы не мешать тому взять оружие. Но Инкат, потухший Инкат, иссякший Инкат, вдруг опустился на колено, словно ноги его подкосились, а потом рванул куртку на груди и сказал:

— Бей! Бей сюда, в сердце! Прямо в каменное сердце. Как оно измучило меня! — добавил он тише.

Арвис... честно говоря, он не понял. Инкат, безжалостный, непонятный, тот, про которого сказали селяне: у него каменное сердце. Но не каменное же сердце у него на самом деле! Это так, метафора, переносный смысл...

Но шрам глядел с груди Инката и Арвис не мог оторвать от него взгляда. Инкат держал края одежды и Арвис смотрел. И шрам был. Почему-то прямо напротив сердца. Ну и что? Что этим хочет сказать Инкат? Чего он ждёт?..

Теперь Арвиса взяла оторопь. Да нет же! У человека не может быть каменного сердца. Это — лишь образное выражение. Без сердца человек умрёт в одну минуту!

Однако шрам был и Инкат ждал. Смерти? Арвис победил и значит, должен убить его. Таков порядок. Но... этот шрам напротив сердца — страшный рваный, огромный...

— Бей! — крикнул Инкат. Арвис поднял меч и... опустил его.

Нет, в жизни бывает всякое. Даже то, во что он не верил в детстве. На свете есть и эльфы, и драконы, и пламенные мечи, что разрушают злые чары, и много такого, что он, Арвис, ещё не знает. Если у Инката действительное каменное сердце и он выбирает смерть, лишь бы избавиться от него, то, может быть, можно попытаться что-то сделать, помочь... Не может быть, чтобы ничего нельзя было сделать! Ведь он же стоит на коленях, он покоряется, он просит смерти, потому-то не видит другого выхода. Но это ещё не значит, что его нет!

Арвис перехватил меч рукой и сжавшись от чужой боли, рассёк грудь Инката. Осторожно, по шраму. Инкат вздрогнул, но остался стоять, как был. В груди его действительно оказался кусок камня. И это было для Арвиса самым жутким из того, что он видел доселе. Он боялся медлить, словно секунды его нерешительности могли повредить его раненому врагу. Смертельно раненому, ибо смертельно ранен он был давним давно.

«Он столько лет прожил с куском камня в груди! Может, он поживёт немного и без него?» Ответа ждать не от кого. Но одно непреложно: камень не должен оставаться в груди. Спасение или смерть!

Арвис протянул руку.

— Нет! Не бери рукой, — прохрипел Инкат. — Только мечом.

Поддетый клинком камень выпал из груди и развалился на осколки. Лицо Инката было серым и ничего не выражало.

Из страшной раны на груди кровь не сочилась. Но Инкат был жив. Если только это можно назвать жизнью. Ни падать ни умирать он не собирался.

— Где твоё сердце? — спросил Арвис.

— У Доргнанелла, — ответ упал, как камень — холодный и необъяснимый.

— Где это?

— Далеко...

— Поехали!

Инкат не ответил. Он смотрел прямо перед собой невидящим взглядом, безучастный ко всему. Рана на его груди была как неживая. Арвис перетянул её полотенцем, застегнул куртку на груди Инката. Тот не сопротивлялся и не обращал внимания, словно это происходило не с ним, а с кем-то другим.

— Пойдём! Ты можешь идти?

— Куда? — вяло спросил Инкат.

— К Доргнанеллу.

Инкат вздохнул устало. «Надо же, он в таком состоянии ещё и вздыхать может! — промелькнуло в голове у Арвиса. — Чего только на свете не бывает!»

— У меня нет больше сил туда идти... — ответил, наконец Инкат.

— У меня есть! — уверенно заявил Арвис. Он охотно верил тому, что у Инката нет сил никуда идти. Но делать-то что-то надо! — Пойдём, ты покажешь дорогу.

Инкат повиновался и пошёл вслед за Арвисом. Тот откинул засов и вышел из башни.

Серый ветер пахнул в лицо пылью. Чёрные воины в молчании уставились на него. Поскольку он вышел из башни первым, было ясно, что он победитель. Но вслед за ним вышел и Инкат. Сгорбленный, поникший головой, он шёл, еле переставляя ноги. По толпе воинов пронёсся лёгкий ропот. Им было непонятно, как этот юный эльфийский витязь одержал победу и как они оба при этом остались живы. И вообще, что произошло.

— Лошадей! — крикнул Арвис, но воины точно к земле приросли.

— Лошадей... — хрипло повторил Инкат. Он стоял, тяжело навалившись на стену и не поднимал головы. Тут кто-то опомнился и побежал в конюшню.

— Где эти дети, которых забрали твои воины?

— Здесь... — ответил Инкат, указывая себе под ноги. — В подземелье.

— Что сними?

— Ничего. Они живы. Я должен был воспитать из них воинов и отдать Доргнанеллу.

— Освободите всех детей и отведите их в селение, в их семьи! — приказал Арвис слугам. На этот раз повторять приказание не понадобилось. Двор опустел.

— Ты сможешь ехать верхом? — тихо спросил Арвис Инката. Тот посмотрел на него, наверное, до сих пор не понимая, что же всё-таки нужно от него этому эльфийскому юнцу.

— Смогу ...

* * *

Дорога вела всё дальше и дальше от Дома Лау. Арвис мысленно попросил прощения у короля и повернул туда, куда указал Инкат.

Прямо, как в сказке: чуть витязь увидел страждущего, тут же самозабвенно кидается его выручать. Интересно, какие эти витязи на самом деле?

Инкат едет у крупа. Он только показывает дорогу, но не выходит вперёд. Как тень... напоминание, как долг. Молчит. Расспрашивать Арвис не хочет: боится расшатать сомнениями не то что веру Инката, а просто его согласие ехать. Зыбкой веры Арвиса должно хватить на двоих.

С милями земля стала не такой вымершей. Только пыльный ветер был всё тот же. Он дует им вслед и посыпает прахом их плащи и головы.

На второй день пути лес стал ещё более обычным, но Арвис, от привычки видеть мёртвую глушь и тут углядывал признаки увядания. Инкат всё также — позади крупа коня Арвиса. Более не злоточивый — он не был теперь никаким. Он был бывшим. Может поспешно, но Арвис его совсем не боялся. Теперь Инкат не враг. Хотя и не друг. Он просто — никто. Но он же был кем-то, когда в груди у него билось живое сердце. И будет кем-то, если это сердце найдёт. А сейчас он шёл (или ехал, в зависимости от дороги) не неся на себе ни усталости, ни силы, одно безучастие.

Но он шёл! Значит, верил? Или просто покорялся.

Утром третьего дня он выскочил вперёд, что было не в его обычае, и схватил за повод лошадь Арвиса.

— Подземелья там! — он указал рукой и Арвис понял, что речь идёт о подземельях Доргнанелла. Там, впереди блестела утренним солнцем сквозь ажур деревьев излучина реки. Место для подземелий было выбрано странно. Арвису показалось — неудачно. Прямо на берегу. Там должно быть сыро и вода в подвалы просачивается. Хотя, конечно, Доргнанеллу виднее.

— Под водой есть лаз.

— Какой лаз?

— Какой бывает в нору бобра: надо нырнуть и проплыть по нему. Как только попадём в подземелье, сразу разрушим наружную стену.

— Зачем?

— Чтобы устроить потоп, — Инкат был краток.— Нам не пройти незаметно. Слуги колдуна сразу схватят. Если вода зальёт подземелье — колдун кинется спасать своё добро и ему будет не до вас. Хотя бы первые минуты.

Странно, но непосредственно перед этими береговыми катакомбами Инкат вдруг ожил. Нет, не ожил по-настоящему. Это был последний всплеск всех его оставшихся сил.

— Ты знаешь, где находится сердце?

— Я это чувствую.

Человек, чей взгляд порождал суховей, повернулся и посмотрел на Арвиса в упор.

— Ты можешь утонуть. Или попасться в руки Доргнанеллу. Второе — хуже.

Арвис молчал. Он считал, что всё уже решил тогда, в замке Инката, когда сам позвал его в дорогу. Сейчас ли время сомневаться?

— Это очень опасно. Ты не боишься потому, что не знаешь что это такое, — продолжал Инкат глухим голосом.

— Ты словно отговариваешь меня.

— Нет, не отговариваю. Но ты молод, а это трудно.

— Хочешь сказать — невозможно?

Инкат молчал.

— Так возможно или нет?

— Не знаю... — выдохнул Инкат.

Арвис поднялся.

— Ты идёшь?

— Да, иду! — Инкат решительно вскочил на ноги. Прячась за зарослями, они спустились к реке и поплыли.

Вода была тёмная и мутная, дно реки — глинистым. Под водой ничего не было видно, как ни пялился Арвис открытыми глазами в тёмную муть. «Мы же будем искать этот лаз до вечера!» — пронеслось у него в голове. Он представил, что придётся под водой ощупывать весь берег руками — метр за метром! Но не успел он к этому приступить, как почувствовал на своём плече руку, которая схватила его и потащила. Это был Инкат. Арвис пробороздил макушкой по каким-то подводным растениям и корням, что торчали вокруг тёмной дыры... «Это и есть лаз! Хоть бы предупредил! Мне же не хватит воздуха!» В этот момент они вынырнули.

Мокрые, они выползли из воды, но Инкат не дал отдышаться и потащил за собой по тёмному коридору со скупыми световодами.

— Вот! — он упёрся в какую-то стену, ничем не отличавшуюся от других. — Здесь она более тонкая!

Последние слова его совпали с первым ударом по стене. Может быть, кладка в этом месте и была тоньше, чем везде, но она оказалась достаточно прочна. Инкат с остервенением вгрызался в неё кинжалом. Презрев осторожность, не слушая и не смотря, что происходит вокруг, он ломился в кладку с упорством маньяка. Арвис, не жалея прекрасного меча, пытался хоть что-нибудь добавить к рвению Инката. Если бы на стене были хоть мало-мальские чары, можно было бы надеяться, что эльфийский клинок поможет больше, чем заступ и мотыга. Но камни и раствор были самые обыкновенные, притом, хорошего качества. Напор воды был единственным их помощником, зато продуктивным. Взрыв его силы разметал подточенную стену. Арвиса сбило с ног. Но Инкат вытащил его из кипящего мощью потока и поволок дальше. Вода неслась за ними, а они бежали по лестнице вверх. На следующий уровень подземелья вода не успела подняться. Коридор был сух и, как ни странно, пуст. Инкат резко встал перед запертой дверью.

— Сорви замок! — крикнул он Арвису. — Мечом.

От прикосновения пламенного лезвия замок слетел сам, как комок сырой глины. Инкат ворвался внутрь. Безошибочно нашёл он замурованную в стене нишу и, разворотив камни, вынул оттуда ларец. Инкат был бледен, мокр и только глаза его горели. На миг он замер, но разом, будто отрывая что-то больное и страшное, откинул крышку.

Арвис шагнул к нему. Вода плюхнула под ногой. Река справилась с предыдущим уровнем, нагнала их и теперь была по щиколотку. «Скорее!» — это крикнул Арвис. Или только подумал. Инкат и сам понимал. Он бережно передал шкатулку Арвису. Там необъяснимым образом, без тления, сохранялось живое сердце.

«Скорее!» — теперь Инкат сам повторил это слово. Он распахнул одежду на груди, сорвал полотенце и руками развёл края раны. Арвису показалось, что его собственное сердце зашлось от ужаса увиденного и предстоящего. Но рука его не дрогнула. Он взял трепещущее сердце и вложил в разверстую грудь Инката.

Из раны тут же хлынула кровь. Инкат зажал грудь рукой.

— Постой! Нужно завязать!

— Вода прибывает! Не успеем выйти! — крикнул он. Действительно, за всеми событиями Арвис не заметил, что вода им выше колена.

— Бежим! — Инкат схватил Арвиса за руку, другой зажимая рану, и поволок его за собой. — Там есть ещё один выход!

Вода поднималась стремительно. В коридоре она была уже по пояс. Бежать... Наверное, каждый знает, что такое пытаться бежать в воде. Но Инкат продвигался вперёд быстро и тащил за собой Арвиса. «Какой он всё-таки сильный, несмотря на рану!» — успел изумиться тот, стараясь хотя бы меньше обременять Инката, но это было невозможно: Инкат пёр его, как першерон лёгонький возок. Вода — их единственный помощник в начале, теперь перешла на вражескую сторону и мешала выйти. Арвис видел в окнах коридора дневной свет — значит, они поднялись выше уровня реки... За всё это время им не попался ни один человек. Кругом — только стены и вода, грохот воды, сила воды, масса воды...

Как они выбрались наружу Арвис не помнил. Он очнулся посреди реки и с некоторым удивлением осознал себя плывущим по ней рядом с Инкатом.

У берега они увидели две лодки. Инкат метнулся к ним.

— У нас же лошади на берегу!

— Наверняка их там уже нет. Или возле них засада. Слуги Доргнанелла не такие дураки.

Инкат пробил дно одной лодки. Во вторую за шиворот втащил Арвиса. Оттолкнул от берега и прыгнул в неё сам.

В лодке было только два весла и Инкат сел за них. Сильным рывком он бросил лодку вперёд, опережая течение.

— Пусти меня за вёсла! — потребовал Арвис, — У тебя кровь идёт из раны.

— Потом сядешь, когда я устану! — отозвался Инкат. От его былой усталости и безразличия не осталось и следа. Только одежда на груди была вся в крови. Берега летели мимо, лес всё не кончался и не кончался.

* * *

Арвис проснулся от того, что тошнота и головная боль стали совсем невыносимыми. Пахло, гарью и каждый вдох только усиливал тошноту, боль ещё сильнее врезалась в виски. Арвис открыл глаза и вылупился в темноту, ища хотя бы намёк на просветление. Но темнота кругом была абсолютна. С таким же успехом можно было глаз вовсе не открывать. Он пошевелился и упёрся во что-то плотное, что мешало распрямить согнутые в коленях ноги. От толчка «что-то» зашевелилось. Тут Арвис вспомнил: это Инкат. Арвис привстал на локте и врезался в потолок головой. «Потолок» норы куда они залезли накануне. Теперь он вспомнил всё.

Они плыли по реке в лодке вместе с Инкатом. Гребли по очереди. Правда, очередь Арвиса была всегда короткой. Инкат, несмотря ни на что, был гораздо сильнее и сидел на вёслах, в основном он. Арвис ухитрился-таки его перевязать, несмотря на всё его небрежение к ране. Но из груди Инката, хотя и понемногу, постоянно сочилась кровь. Инкат не слушал ни окриков, ни доводов Арвиса и только обессилев, валился на корму. Тогда грёб Арвис. Но мало-мальски придя в себя, Инкат вышвыривал Арвиса с вёсел и садился сам.

Инкат испытывал какое-то странное презрение к самому себе и своему здоровью. Впрочем, он беспокоился о насущном: им надо уйти. Если Доргнанелл настигнет — тогда и здоровье не понадобится. Однако Арвису было странно такое вопиющее презрение к себе. Да, Инкат был прав, но неумолим. Невольно становилось жутко, глядя на него. Если он так безжалостен к себе и своему телу, то каков же он к остальным? Хотя, с другой стороны, как раз себя он и спасал. И Арвис помалкивал.

Вдруг посреди реки Инкат круто развернул лодку и загнал её в заросли ивы, что нависали прямо над водой.

— Дракон, — пояснил он, показав на небо.

— Дракон? — воскликнул Арвис, вскочил в лодке, едва не перевернув её и высунул голову между ветвей. Только одна мысль была у него в голове: «А вдруг это Гет?»

Но Инкат сгрёб его за плечи и затащил обратно в куст. Арвис успел разглядеть крылатую тень сквозь листву деревьев: дракон был огромным, с широким размахом крыльев и длинной острой мордой. Нет, это не Гет. Он пронёсся вперёд, кажется, не заметив беглецов.

— Это дракон Доргнанедла, — пояснил Инкат. — Он обнаружил пропажу, раз выслал эту тварь в погоню. Дело плохо. От дракона не спрячешься. Вынюхает и сожжёт. По реке идти опасно — она хорошо просматривается.

— Можно идти по лесу.

— Думаю, он подожжёт лес.

— Доргнанелл так дорожит двоим сердцем?

— Не в сердце дело. Он не может допустить, чтобы кто-то из его рабов ушёл бы сам.

Догадка Инката подтвердилась. Над лесом поднялся дым. Бежать было некуда — лес горел сразу со всех сторон, видимо, дракон понял по запаху, что они где-то здесь и решил спалить их вместе с лесом. Инкат бросил лодку у берега и потащил Арвиса к глинистому оврагу.

— Видишь? — он указал на чёрную дыру в склоне. — Может там удастся переждать!

Лес заволокло дымом и пламя уже трещало в ветвях когда они залезли в дыру или нору, не разбирая, дома ли тот, кто её вырыл. Инкат сразу начал засыпать вход песком и глиной, Арвис не мог ему помочь: ход норы был слишком узок для двоих. Наконец, Инкат засыпал вход и улёгся прямо на глину. Наши измотанные витязи уснули тяжёлым душным сном.

Теперь, проснувшись, Инкат разгрёб выход и поток гари хлынул в нору. Воздух и земля были горячими. Обугленные стволы деревьев ещё потрескивали и дымились. Лохмотья серого пепла не спеша плыли по воздуху. Арвис спустился к реке. Но вода была грязная, запорошённая пеплом. Арвис окунул в неё руку и расхотел пить.

— Теперь на пепелище не укроешься, — сказал Инкат. Он тоже подошёл к реке. — Надо идти.

Лодки не было. Если она не сгорела, то её унесло течением. Какое было время суток, определить не удавалось — настолько всё вокруг было серым. А небо было таким пасмурным, словно весь пепел сгоревшего леса поднялся ввысь и стал там бескрайними серыми тучами. Лёгкие облачка золы поднимались под ногами при каждом шаге. Ощущение пустоты сгоревшего леса было жутким.

Тошнота и гарь. Гарь и тошнота. Земля такая горячая, что чувствуется через подошву сапог. Серое небо постепенно становится всё темнее — наступает вечер, а гигантское пепелище всё не кончается. Звёзд не видно. Луны — тоже. Остаётся только упасть в тёплый пепел и душный сон.

Следующий день мало что изменил. То же серое небо, тот же сгоревший скелет леса вокруг. Погони нет. Наверное и дракон и Доргнанелл поспешили их похоронить. Можно считать, что всё позади и Инкат свободен от власти колдуна. Но что дальше? Куда он направляется: в свой замок? Инкат молчит и лицо его непроницаемо. Кровавое пятно на груди высохло и стало бурым. Наверное, рана затянулась. Во всяком случае, перестала кровоточить. Непостижимо!

Вот он — счастливый конец приключения: похищенные дети — в своих семьях, похищенное сердце — стучит в груди Инката. Но конец ли это, жизнь-то продолжается. И Инкат продолжает куда-то идти. Вот только куда? Назад в свои земли, где не растёт трава? Может теперь уже растёт, молодая и зелёная. Инкат будет служить самому себе, а не Доргнанеллу...

Арвис молчит и ничего не спрашивает. Он сделал своё дело. «Да и велико ли оно было дело? Инкат всё сделал сам», — подумал юный витязь, треща обугленными ветками под ногами. Его здорово утомило всё происшедшее и хотелось только одного: поскорее добраться до Дома Лау.

А Инкат? Он всё также бесстрастен, непреклонен и безжалостен. Бывший Черный Владетель с бывшим каменным сердцем. Каков он будет теперь, с живым?

Голод, жажда, гарь и духота. Сгоревший лес казался бесконечным. Витающий в воздухе пепел оседал на лицах и одежде. Возвращение заняло куда больше времени — они шли пешком. В одном из селений Арвису удалось продать сапфир. Тот самый, который когда-то не взял кузнец. Арвис вспомнил об этом и с тоской подумал о Гете, прикинул сколько времени теперь займёт дорога к Дому Лау и печально вздохнул. На вырученные деньги им удалось достать еды и двух заезженных кляч.

Наконец, до Чёрного замка Инката осталось совсем немного. Всю дорогу молчавший, он вдруг спросил у Арвиса:

— Ты едешь в замок?

— Да. Там осталась моя лошадь. Я надеюсь, твои люди позаботились о ней.

— Это больше не мои люди, — отозвался Инкат. — И не мой замок.

— Как знаешь.

Больше Арвис ничего не спрашивал. Раз Инкат молчит — не стоит лезть. Ему и так пришлось слишком много испытать за последнее время. Когда замок показался вдали, Инкат остановился.

— Иди один, — сказал он. — Я не войду туда.

— Что... — начал Арвис и замялся. Он хотел спросить, куда Инкат намеревается ехать дальше, раз он не собирается возвращаться, и не нужно ли ему что-либо привезти. Но такой вопрос показался ему неделикатным.

— Тебе, наверное, нужна другая лошадь, вместо этого одра, — вымолвил, наконец, Арвис. «Не будет же он жить на этом пятачке, где теперь стоит».

— Пожалуй, — рассеянно согласился Инкат. Он смотрел на силуэт замка. Брови сдвинуты, губы сжаты. Что творилось в его душе: раскаяние? А может, злоба? Или сожаление об утерянной власти...

— Жди меня здесь, — сказал Арвис мало веря, что это будет действительно так. — Жди! Я приду.

Замок был совсем другой — не чёрный, а самый обыкновенный. Сквозь высохшую траву пробивалась новая, живая. Появились птицы...

Но более всего Арвиса удивило то, как его встретили в замке. Ни много, ни мало, ему сразу предложили жезл Властителя. Очень лестно! Но Арвис не считал это своей судьбой. Его ждали в Доме Лау. Его ждал где-то Гет.

Поняв, что благодарным жителям объяснить ничего невозможно, Арвис попусту удрал, захватив из богатых даров лишь самое необходимое.

Как ни странно, Инкат ждал в условленном месте. У Арвиса создалось впечатление, что он все полтора суток никуда с него не сходил.

— Возьми лошадь. Там в седельных сумках еда и одежда.

Арвис передал ему повод второй лошади.

— А меч? Ты привёз мне меч?

— Меч? Нет... — Арвис насторожился: «Зачем ему меч?»

— Ладно, если нет меча, подойдёт и кинжал. У меня есть кинжал.

— Что ты собираешься делать? — Арвис был уже встревожен.

— Я хочу принести тебе клятву на верность. Ты её примешь?

— Клятву? — не понял Арвис.

— Да, я хочу, чтобы ты был моим господином.

Арвис хлопал глазами, не понимая, что происходит. На мгновение ему показалось, что он всё ещё не отделался от восторженной толпы, требующей, чтобы он стал их владетелем.

— Ты что, серьёзно?

Но Инкат был очень серьёзен.

— Ты примешь мою службу?

Арвис растерялся совсем. Чего угодно он ожидал от Инката, человека, в сущности, совершенно незнакомого, несмотря на все пройденные вместе мили и дни. Но такого он ни как не мог предположить.

Инкат ждал ответа.

— Но... ведь ты ещё болен.

— Нет. Я могу нести службу. Смотри!

Он распахнул одежду на груди. Арвис увидел свежий, фиолетовый рубец на его коже. «Чудеса на свете творятся, да и только! — подумал он. — Рана не была зашита и ею толком никто не занимался, не лечил. А вот сама затянулась, срослась!» Он вспомнил, как в своё время неудачно сложил сломанную ногу Лита. Вот если бы тогда кости тоже сами сложились и срослись! Так нет же, нога так и осталась короче другой. Чудо не всякому даётся!

Инкат застегнул куртку и теперь смотрел на Арвиса, ожидая, что тот скажет.

— Да, конечно... Но нет! Это невозможно! — Арвис никак не мог разобраться в своих эмоциях.

— Почему?

— Ну ты сам посмотри на себя и на меня: какой я тебе господин?!

— Да, ты молод и я вижу это. Но, поверь, я буду тебе хорошим слугой и ты не пожалеешь об этом.

— Ну, хорошо. Скажи, зачем это тебе, ведь ты сам великий воин и...

— Мне? Мне это нужно!

Инкат произнёс последние слова негромко, но с каким-то странным убеждением: ему это нужно и всё!

— То, что сделал ты, не мог сделать никто, — продолжал Инкат. — Закон чести обязывает меня поступить так: ты победил меня в поединке. Но даровал мне жизнь, хотя я и не просил этого. Моя жизнь принадлежит тебе.

Голос Инката был угрюмым, несмотря на пафосность произносимых им слов. И сам Инкат был угрюм и абсолютно непреклонен. Он не желал произносить вслух то, что чувствовал. То, что его сердце все время ощущало тепло ладоней Арвиса. Оно было в его руках на миг, но осталось там навсегда. И останется. Даже если юный витязь откажется принять его службу.

Всё это Инкат не сказал. И оставил Арвиса в недоумении. Хотя может быть скажи он всё это — он поверг бы Арвиса в недоумение ещё больше.

— Я служу эльфийскому королю Лаулиссиану, — произнёс, наконец, Арвис. — И я не могу принять твою клятву без его благословения.

— Тогда поехали к королю!

Инкат был непреклонен и безжалостен, как тогда, на реке. Не отступит, пока не добьётся. Он — Владетель, а не слуга. Но владетель, который сам пожелал стать слугой.

* * *

Они больше никуда не сворачивали и ехали прямо в землю эльфов. Несгибаемый Инкат был рядом. Он действительно нёс службу, которую сам себе избрал и ехал всё так же подле крупа коня Арвиса, как оруженосец. В дороге он чистил лошадей, разводил костёр, готовил еду. Все попытки Арвиса пресечь или хотя бы помочь разбивались о его непреклонность. В конце концов Арвис оставил это и стал принимать всё как есть.

«Да, с таким оруженосцем не посамовольничаешь!» — с некоторой тоской отметил про себя Арвис. Но придраться было не к чему: Инкат был честен и строг, добросовестен и неумолим.

* * *

Бурный рассказ Арвиса в Доме Лау более всего всполошил самого Арвиса. Лаулиссиан выслушав его невозмутимо, Гелерэйн — благосклонно. Фарьян, по счастью был на охоте и потому ничего скептического не высказал.

О Инкате Лаулиссиан заключил: «Можешь принять его службу. Побывавший под пятой Мельтиафа Мэджиса не будет желать туда вернуться».

— Мэджиса?

— Доргнанелл — одно из имён его.

Арвис не поверил! То есть он поверил, конечно, словам короля, но долго ещё не мог себе представить, что тот старикашка, без руки и посоха, всё ещё продолжает отнимать сердца. И не словом, так оставшейся рукой!

— А этот эльф в замке? — спросил-было Арвис, но тут же осёкся. Лицо короля, которое он только что сам назвал невозмутимым, помрачнело.

— Сейчас не время! — оборвал его король. — Узнаешь о том после.

Арвис покинул Большой зал. Он рассчитывал получить взбучку за Инката. Но всему этому приключению в Доме Лау уделили до обидного мало внимания. А этот «обознавшийся» эльф, что живёт посреди леса в замке-кулаке — судя по всему, в Доме Лау знают, кто это. И, судя по всему, напоминание о нём королю не было приятным.

СКАЗАНИЕ СЕДЬМОЕ

Арвис не собирался долго отдыхать в Доме Лау. Чувство вины ныло, как заноза в душе: он потерял Гета. Вырастил и упустил дракона. И теперь словно тень пропавшего Гета падала на любую его радость омрачала отдых, звала, манила, не давала покоя. Да, вдовицы и Инкат — это замечательно. Но Гет! Арвис не нашёл ни единого следа, ни слуха о нём. Теперь, спустя много месяцев после его потери, несмотря на множество миль поисков, невзирая на все расспросы, Арвис знал о нём не больше, чем в первый день его пропажи.

Арвис снова собирался в путь, но тут его вызвал король.

— Я позвал тебя, чтобы поговорить о Тел-Абарисе и о тебе самом.

Кто такой Тел-Абарис Арвис не стал переспрашивать. Он не сомневался, что король знает, о чем говорит и когда будет необходимость, объяснит всё сам.

— Я очень не хотел, чтобы эта встреча состоялась, — продолжил Лаулиссиан. — Но видно такова судьба. Ты сам нашёл Тел-Абариса, не ведая того. Будет лучше, если ты узнаешь это от меня, чем от кого-нибудь другого. Тот эльф, которого ты встретил, принадлежит роду Кан. Это род тёмных эльфов и родоначальником его считается Элон Кан, брат Ноола. Мрачную историю Ноола ты знаешь. Брат его имел тот же нрав. Он жил отдельно от всех, в лесу и даже узы кровного родства его с братом были весьма условны. Ноол погиб. Но Элон прожил много лет. Он не питал особой любви к брату, но, узнав о распре с другими эльфами, которая привела к гибели Ноола, он, кажется, дал какую-то неосмотрительную клятву и навсегда разошёлся со светлыми эльфами. Он и его потомки считали нас почти такими же врагами, как и орки Шургама. Либо проклятье Ноола, либо тень той клятвы, а может быть, сознательное отвращение от Света Высоких эльфов, зависло тёмным роком над всем родом Кан. Кан — это прозвище Элона по названию того места, где он построил свою крепость-башню, которую ты видел. Род Кан преследовало множество бед. Сыновья их погибали молодыми, крепость-башня без конца терпела осады... Род их никогда не достигал могущества, а всегда еле теплился. Много раз он едва не прерывался. Это не удивительно: Каны были всем враги.

Лаулиссиан вздохнул. Пересказ этой истории не доставлял ему удовольствия. Он помолчал и взглянул на Арвиса. Тот настороженно слушал, словно опасаясь узнать что-то страшное.

— Среди Канов распространилось поверье, что тёмный рок до тех пор будет довлеть над ними, пока они сами будут темны. Ты знаешь: Ноол и Элон были смуглы и имели тёмный цвет волос. Даже оружие и доспехи Ноола были изготовлении из тёмного металла. Но не о той тьме говорило пророчество. А о той, что находится внутри, в душе́. Однако, Каны захотели понять пророчество так, как им было удобнее. Они стали брать себе жён со светлыми волосами и светлой кожей. Но эльфийские девы не желали делить их добровольное изгнание и чаще Каны похищали себе светловолосых женщин Аланьшера.

Прошло много лет и много поколений. Постепенно всем Канам стал присущ светлый цвет волос и глаз, но это был не тот свет. Светлыми волосами Каны не придали себе силы. Напротив, постоянно беря за себя женщин из народа людей, они ослабили свой род ещё больше. Но в упорстве своём они не сворачивали с пути, выбранного когда-то Элоном. Они не знались ни с эльфами, ни с людьми, жили сами по себе, весь мир считая за врага. Отец Тел-Абариса, следуя обычаю своего рода, похитил Аит — эльфийскую деву из семьи дальних родственников Вайдарин-Ласа.

Арвис почему-то вздрогнул, а Лаулиссиан продолжал, будто не заметив.

— Аит очень страдала о своей судьбе, но более — об участи своих детей. Заметив, что младший сын её мало похож на отца, а более — на родичей Аит, она хотела тайком отправить его к своей родне с единственным верным слугой. Но план её удался лишь наполовину. Слуга с ребёнком бежал и сумел уйти от погони. Но далее пропал без вести и у родичей Вайдарин-Ласа не появлялся. Несколько лет никто не знал, где тот ребёнок и жив ли он. По слухам, некто похожий на него появился при дворе Хельма в Кардирис-Ире. Эльфы не видели его и никто не знал, верен ли тот слух. А после разгрома Хельма дикими ксадонцами, этот ребёнок был найден в какой-то банде, а потом попал в мой Дом.

Лаулиссиан замолчал, наблюдая за Арвисом. Тот боялся пошевелиться и даже казалось, не дышал.

— Ты разговаривал со старшим сыном хозяина Минас Кана. Сам хозяин погиб несколько лет назад в сражении с орками. Тел-Абарис остался последним, если не считать тебя.

Арвис вздрогнул. В одно мгновение и Гет и прочие проблемы отступили, спрятались за мрачным именем тёмных эльфов: Кан. Как камень, как обвалившаяся кровля, рухнуло это имя на плечи Арвиса. В какое-то мгновение ему показалось, что он сам рушится, падает и уже не будет ему пути назад из того падения. Должно быть, Арвис сказал что-то — слово о своём несогласии.

— Это так! — жёстко произнёс Лаулиссиан. — Ты — эльф.

Слова его прозвучали, как приговор. А ведь могли быть такими прекрасными. «Эльф» — что-то светлое, радостное, великое и мудрое... Но эльф может быть и тёмным.

— Ты сын хозяина Минас Кана, — повторил король. — Ты эльф из рода Кан. Теперь ты знаешь всё. Я не хотел, чтоб ты знал об этом, а если и узнал, то как можно позже. До тех пор, пока ты не знал всего, рок Канов не имел над тобой полной власти. Я не могу сказать, что ждёт тебя впереди. Возможно — тяжёлые испытания. Мне хочется верить, что ты их выдержишь и найдёшь правильное решение, которое тебе не подскажет никто, кроме твоего сердца. Мужайся и крепись! Не оставляй светлых эльфов и они не оставят тебя!

Арвис молчал. Он был до того ошеломлён, что не мог выразить свои чувства словами. Да и к чему?

Он — и вдруг эльф.

Даже тот более чем странный Тел-Абарис не посеял в его голове никаких сомнений по поводу его происхождения. Арвис вырос среди людей. Сколько он себя помнил, его окружали только люди до тех пор, пока он не повстречал сестру эльфийского короля — Гармэт. С этих-то пор и началась его удивительная, совсем другая жизнь.

Эльфы! Их хотелось видеть только светлыми, только лучшими, высшими, мудрыми, превосходящими во всём остальные народы. Да, Арвис слышал, что эльфы могут быть и тёмными. Но, честно говоря, он мало хотел об этом знать и мало предавал значения этому факту. Такие вещи казались недоразумением, хотя и недоразумением очень печальным и несправедливейшим! Эльфы созданы для Света. Как могут они оказаться тёмными? Это всё равно, что холодное пламя или чёрное солнце!

И вот, это чёрное солнце — часть его самого. Его руки, его волосы, глаза... Это руки тёмного эльфа, глаза тёмного эльфа. От такого сознания хотелось выскочить из собственной кожи.

— Что же мне делать теперь? — с этой болью пришёл Арвис к королю, потому, что не мог более терзаться.

— То же, что и раньше. Ты все равно должен оставаться Ар-вис'ом, даже если по роду ты — Кан.

— И я смогу остаться в Доме Лау?

— Несомненно. Я взял тебя на службу, зная кто ты. Но я не взял бы, если бы ты не пришёл сам.

— Но тогда я не знал, что я такой...

— Тем лучше было для тебя. Но теперь, то что ты узнал, не должно мешать твоей службе.

— Благодарю вас, мой король! — только и смог проговорить Арвис.

История своего рода черным плащом легла за его плечами. Не было в нём теперь того беспорочного восторга перед всем Домом Лау, который всегда отличал юного «витязя на побегушках». Арвису казалось, что отношение к нему других тоже изменилось. Но может, это лишь потому, что он и сам стал немножко иным.

Теперь он сам вменил себе в обязанность сопровождать дружину Сивисмара во всех походах. Он твердо решил исправить хотя бы то, что было возможно: найти Гета и больше не повторять таких глупостей. «Как же мне простили Гета, тем более зная, кто я сам?»

Дни стали более пасмурными или жизнь показалась теперь более суровой. Почти материально ощущал Арвис за своими плечами — имя Кан. А перед собой — постоянная память о Гете: где он? Кто он теперь? Разбойник? Убийца? Слуга тёмных? Или рассыпавшийся по камням скелет?

Арвис не оставлял дружины Сивисмара. Отслуживал прошлое, заслуживал будущее. А Арвиса не оставлял его, мрачного вида, оруженосец, которого Дантар за глаза обзывал надсмотрщиком.

Часто им приходилось бывать в крепости Ривфа. Тот просил помощи не ксадонцам, теперь она требовалась ему самому. Ривф-Ос — крепость Ривфа была крайней твердыней земли Лау. Наверное, она мешала кому-то жить.

Ривф всегда справлялся сам. Ниже его достоинства было просить подачек у Лау, хотя бы и воинских. Гордый ксадонец надолго запомнил то, как несколько лет назад, он просил войска у Лау, а ему прислали приказ сдать крепость.

Теперь он держал твердыню сам. А после победы над Сарсиллом крепость носила его имя. Второй раз он не сдаст её никогда! Кто бы что ни говорил и кто бы что ни приказывал! Это его крепость и его имя теперь вытесано над воротами! Крепость часть его и его честь!

Но нападки орков отнюдь не ослабевали, скорее, напротив, чуя пыл Ривфа, притягивались к нему, словно желая его искусить. В конце концов в несколько конфиденциальном тоне ксадонец намекнул Сивисмару, что тот мог бы заглянуть к нему со своей дружиной, чтобы поразвлечься охотой на тёмных тварей, что в изобилии стали водиться в округе. Сивисмар конечно же приехал, хотя Лаулиссиан посмеялся тону письма Ривфа и посоветовал взять с собой побольше вооружения «для охоты».

Пограничной твердыни отряд достиг без задержек. Сивисмар решил сразу выйти в поле и погромить орков. И ему было все равно, будь с теми хоть тролли, хоть другие твари. После лёгкой передышки с дороги дружина изготовилась и уже собирались опустить мост, как вдруг орки спешно сгинули в степь.

«Испугались!» — подумал Ривф, радуясь впечатлению от дружины Сивисмара и одновременно досадуя на то, что сам не мог так испугать их, а также на то, что орки сбежали невредимыми. Но через несколько минут он испугался сам. Над линией горизонта материализовались четыре чёрные точки. Четыре мусоринки в ясном небе — как песчинки в глазу. И так же, как песчинки в глазу воина могут повернуть в обратную сторону весь поединок, появление этот точек повернуло всю так удачно складывающуюся битву. Точки в небе были не птицами. Они были драконами. Чёрные твари быстро приближались. Их вёл громадный дракон. Два поменьше — с двух сторон. И ещё один, четвёртый, совсем маленький, сбоку.

В крепости Ривфа всё смешалось. Несколько воинов пытались повернуть камнемёты так, чтобы они выбрасывали свои снаряды не на землю, а в воздух.

— Копья! Копья сюда! — кричал кто-то из башни.

— Нерэль! — это звучал голос Ривфа. — Возьми детей и женщин. Немедленно уходите подземным ходом! Десяток воинов в охрану. Сейчас же!!

Остальным даже не успеть зайти в подземный ход. И значит сейчас, именно сейчас Ривф-Ос обратится в пепел. Пусть! Ривф умрёт, но больше не отступит. Тем более, что отступить на этот раз невозможно.

От осознания, что сейчас предстоит бой, в котором погибнут и он, и все остальные, вдруг родилось чувство, что время вокруг не принадлежит реальной жизни. Ривф ощутил себя абсолютно свободным на эти оставшиеся секунды существования. Спастись невозможно, об этом нечего и думать! Опьянение своим последним, великим боем охватило его. Он носился по стенам, расставлял лучников, сам помогал разворачивать камнемёты. Если хоть одна крылатая тварь сдохнет от выстрелов, ксадонец будет считать свою смерть не напрасной. Он успеет это ощутить в те последние мгновения, которые ему ещё остались.

Арвис протолкался на стену. Он схватил огромный дальнобойный лук, хотя не был уверен, что у него хватит сил натянуть его. Да он и не пробовал. Рассеянно кивнул он командиру, который объяснял что-то лучникам. Арвис всматривался в силуэты летящих монстров.

Силы небесные! Сейчас сгорит вся крепость! Погибнут все, а те, кто на стене — в первую очередь. Он — тоже! И он всё ещё собирается отыскать своего Гета?! Это походило более на навязчивую идею. Никакого здравого смысла.

— Гет! Ге-е-ет!

У Инката, который стоял рядом, заложило уши от крика.

Как Арвис смог узнать в этом тощем облезлом выродке своего некогда толстенького увальня Гета — непонятно. Но от сонма драконов отделился тот самый маленький и тощий и полетел на крик. Инкат поднял лук.

— Не стреляй! Это мой дракон! — завопил Арвис и схватил Инката за руку. — Это Гет! Это Гет, не стреляйте! — закричал он остальным, кто был на стене.

В этот момент тощий драконишко опустился на стену, скакнул к Арвису и выкрикнул на ходу:

— Скорее! Убей Галтагана! Остальные удерут! Возьми два копья, я тебе скажу куда бить!

Инкат пробовал было всунуться с копьём между Арвисом и скачущим на него драконом, но был бесцеремонно отпихнут своим господином. Арвис выхватил копьё у Инката, второе вырвал у эльфа, что стоял по правую руку, вспрыгнул на Гета и тот рванул вверх. Арвис не ожидал такого резкого рывка и с трудом удержался. Руками он мало мог помочь себе — надо было не упустить копья.

Гет был очень проворен в воздухе. Он быстро набирал высоту. Чуть повернув голову в сторону он скороговоркой объяснил:

— Галтаган очень сильный. Но он слишком тяжёл и неповоротлив. Потому мы можем победить. Если ты не промахнёшься. Если промахнёшься — мы попадём под пламя!

При последних словах Гет был уже над самой спиной Галтагана.

— Бей в глаз! — заорал Гет.

Может быть, гигантский дракон не успел заметить измену Гета. Или, заметил, но не успел увернуться. В последний момент он повернул голову, но это лишь облегчило Арвису удар. Дракон взревел и выпустил ливень огня. Гет резко метнулся в сторону от пламени. Арвис не удержался и слетел с него. Но Гет подхватил его в воздухе и через мгновение Арвис снова сидел на спине дракончика.

Теперь измена Гета была обнаружена. Одноглазый Галтаган погнался за ним, швыряя снопы огня ему в след. Арвис смог оценить виртуозность полёта своего тощего драконёнка. Чтобы не сорваться, он пропустил древко копья под шеей Гета и теперь держался за него руками с обеих сторон. Ногами, что есть силы, обхватил бока. «Остаётся только зубами вцепиться в загривок!..» — промелькнуло у него в голове. Арвис не соображал, где верх, где низ, где небо, где земля. Порой ему казалось, что они падают, но потом неожиданно оказывалось, что они летят прямо на солнце.

Потоки огня бушевали то справа, то слева, иногда над самой головой, опаляя волосы. Но каждый раз Гет умудрялся вывернуться из-под пламени, прянуть в сторону и снова мчаться перёд или вверх. Что происходило вокруг с другими драконами и эльфами Арвис не в состоянии был разглядеть или даже подумать об этом. Все его силы и внимание были направлены только на одно: удержаться. Гет вывернулся и в очередной раз взмыл вверх. На мгновение он оказался один в чистом небе. Галтаган отстал. Но Гет стремительно спикировал вниз и прокричал Арвису:

— Бей! Я захожу со слепой стороны. Как только поверну над ним — бей в другой глаз!

Гет летел быстрее, чем говорил. Не успел он докричать свои указания Арвису, как они оказались над головой Галтагана. Арвис едва перехватил копьё и, не успев толком размахнуться, ударил. Только мысль опередила полёт Гета. «Наверняка промазал! — пронеслось в голове Арвиса. — Немудрено после такой бешеной пляски в воздухе».

А Гет вылетел под самый нос дракону. Значит всё!.. Конец!

Пламя палило со всех сторон. Галтаган заревел и огромная его туша дрогнула. Гет кувыркнулся в воздухе перед самым носом и скользнул вниз, к земле. Вслед ему вылетела струя пламени.

«Падаем?!» — мелькнуло в голове у Арвиса. Гет пикировал стремительно, как хищная птица на кролика. Но отличить падение от изящного броска к земле можно разве что глядя со стороны. Или будучи самому с крыльями, а никак не болтаясь на извивающейся спине дракона. Арвис чувствовал только встречный ветер, страх и огромную чёрную тень позади. Галтаган почти касался носом хвоста Гета. Ещё секунда и он схватит предателя!.. Но секунды продолжали лететь рядом, отчего казались растянутыми донельзя. Гет всё ещё оставался жив и Арвис всё ещё цеплялся за его спину, скорее чувствуя, чем видя, как второе большое и чёрное летит навстречу — земля!

Тут Арвиса прижало к чешуйчатой коже и рвануло назад. Он только тем и удержался в рывке, что его прижало к Гету. Чёрное впереди перевернулось и поплыло и даже свист ветра не заглушил гула от падения огромного тела. А в глаза Арвису полыхнула небесная синь.

Ослепший Галтаган, движимый только желанием сожрать изменника, ринулся за ним по запаху и врезался в землю. Он разбился насмерть.

Гет круто поднялся вверх и заорал что-то ликующее и совершенно нечленораздельное. Услышав его крик, два дракона поднялись с земли, откуда они наблюдали за боем и понеслись обратно, в сторону тёмных земель, неся весть с поражении. Орки исчезли ещё раньше, будто растворились в степи.

Гет, с одуревшим от головокружительного полёта Арвисом на спине, сделал круг над крепостью и опустился на поле перед ней. Вторгаться в крепость без приглашения не дерзнул. Арвис сполз со спины Гета. Его шатало. Плохо соображая, что именно нужно делать, он побрёл к своим. Навстречу ему из крепости выехали Ривф и Сивисмар. Гет остался ждать.

* * *

Лаулиссиан оказался в несколько затруднительном положении. Заслуга Гета была несомненной. Король прекрасно понимал, что лишь благодаря воспитаннику Арвиса выигран безнадёжный бой и выигран без потерь. Но с Гетом нужно было что-то решать. Впустить дракона на землю эльфов невозможно — это разрушит чары, охраняющие Дом Лау. Это не брезгливость и не предрассудок. Это равновесие Сил и Света, которое держал в своём Доме Высокий народ. Не во власти Лау изменить законы гармонии и не во власти его изменить естество Гета. Гет не мог жить в земле эльфов. Это нужно было принять, как факт.

Однако, оставить Гета просто так, где-нибудь в горах, тоже нельзя. Теперь тёмный властелин знает, что на стороне эльфов, как ни парадоксально это звучит, есть дракон. И он постарается либо снова захватить его, либо убить. Кроме того, это дракон Арвиса. Нельзя его просто так вышвырнуть.

Неизвестно, кому первому пришла в голову мысль, что можно было бы укрыть Гета в горе у гномов. Хотя бы на первое время. Если, гномы, конечно, согласятся.

Странное предложение. Оно не вызвало восторга ни у кого. Но альтернативы не было. Куда, куда девать это чудовище, друга, бойца и нечисть одновременно? Посадить в очередной грот и выставить почётный караул?

Он ведь ещё маленький, этот Гет. Да, он победил Галтагана, но с помощью хитрости, внезапности и в какой-то мере, своим предательством. Вдобавок — копьём Арвиса. Встреться он с таким, как Галтаган, в открытом бою — тот сожрал бы Гета и не заметил. Гета самого нужно охранять. Но где и как?

Пропал Гет — проблема! Нашёлся — десять проблем! И вот с таким сногсшибательным предложением к государю гномов отправился Сивисмар. Кто же ещё? Он там почти «свой». А пока Сивисмар разведывал обстановку в подгорном жилище гномов Арвис и Гет сидели на опушке Очарованного леса.

Гет, казалось испытывал состояние абсолютного счастья. Он уплетал сыр, которым его в избытке снабдили эльфы и не спускал сияющих глаз с Арвиса. Временами он оставлял сыр и тыкался в Арвиса носом, облепленным крошками. Наверное, чтобы убедиться, что Арвис не обман зрения и не галлюцинация. Потом вновь возвращался к сыру.

Арвис рассматривал Гета. Тот сильно изменился. Узнать его было прямо-таки невозможно. Хотя Арвис и узнал его в маленьком крылатом силуэте высоко в небе. Гет подрос, но немного. Скорее вытянулся на ногах. Крылья у него стали длинными и в какой-то степени даже красивыми. Сам он стал тощим, поджарым и каким-то «прокопчёным». У драконов, как и у змей, каждый год отрастает новый слой кожи. Но они не сбрасывают его: кожа остаётся на месте и с каждым годом утолщается на слой. Таким образом, с годами, образуется броня. Гет был очень молодой и никакой брони у него не было. Однако, тёмный властелин дорожил каждым своим драконом и всем молодым, в том числе и Гету, наклёпывалась броня искусственная. Система толстых полуколец — наподобие примитивной кольчуги — особенно тщательно закрывала тело снизу. Более тонкая сетка покрывала крылья. На лапах были медные щитки. Броня закреплялась намертво, на всю жизнь. Потом, под ней нарастала и прорастала её настоящая.

— Что же ты там делал? — спросил после любования на своего Гета Арвис.

— Где?

— У тёмного властелина.

— Я? Ничего, — ответил Гет, чавкая.

Знакомая морда, так сильно изменившаяся, но всё та же. Чёрная копоть въелась в морщины и трещинки шкуры. Гет стал какой-то ловкий, подвижный. Каждое его движение быстро и точно, даже теперь, когда он просто ел сыр, лежал и смотрел на Арвиса. Невероятно непохожий на самого себя, но это был именно Гет, живой, нашедшийся.

— Что же, ты совсем ничего не делал всё это время?

— Ой! — Гет оторвался от сыра. — Там кормили так плохо! Я совсем ничего есть не мог!

— Чем же там кормили?

— Ужас какой-то! Ты представляешь: мясом! Сырым!!

Арвис улыбнулся: вот что значит выкормить на молоке и сыре.

— Что ты смеёшься? Оно же несъедобное! А они едят! Фу! Ужас просто!

— Что же ты там совсем ничего не ел?

— Сначала — совсем ничего есть не мог. Так одно сырое мясо-то и давали!

— А потом?

— Потом случайно один кусок мяса упал в костёр и... как это сказать? обжарился, что ли? Ну, мне есть очень хотелось. Я попробовал — ничего. Даже понравилось.

Он снова углубился в сыр, Арвис смотрел на своего Гета и ему всё никак не верилось, что поиски, казавшиеся бесконечными, уже позади. Гет нашёлся, непохожий, повзрослевший, побывавший — увы! — в стране мрака.

— А потом?

— Потом я ел только жареное.

— Кто же тебе его жарил?

Арвис говорил тихо, словно сам с собой, но Гет прекрасно слышал.

— Жарил? Сначала этот... как его?.. Служитель что ли? Ну, тот, который мясо развозил. Я похудел сильно. Он, наверное, испугался, что ему за меня влетит, ну и стал жарить мне мясо, лишь бы я ел. Но потом ему надоело. Ругался — страшно! Сказал, что у меня самого огонь под носом есть. Чтоб я сам себе его жарил.

— Ну и как?

— Сначала не мог понять, как это делается, а потом догадался.

— И как же это делается?

Гет оторвался от сыра. Покосился на Арвиса: не шутит ли тот. Потом отвернулся и дунул в сторону. По верхушкам травы пробежала волна пламени. Сухие метёлки загорелись. «Ничего себе! — поразился Арвис. — Он ещё и огнедышащий!» Он вскочил и кинулся затаптывать огонь. Гет бросил сыр и принялся топать вместе с Арвисом.

— И всё-таки, расскажи мне, что там с тобою было?

Арвис опустился на траву возле Гета. Тот наел уже круглое брюшко. Остатки и крошки сыра сгрёб в кучку, что бы доесть потом. Теперь он смотрел на Арвиса печальными преданными глазами, как большой верный пёс.

— Меня притащили туда два других дракона. Я даже ничего не успел понять, как меня засадили в крепость к другим драконам. Там есть такое ущелье среди скал, за крепостью и все драконы там живут. Ну погоняли они меня немножко, пока не загнали в какую-то щель. Я там сидел несколько дней не вылезая. Потом стал помаленьку вылезать, когда драконы спали. Хуже всего было то, что я не мог есть ихнего мяса. А есть очень хотелось! Но потом приспособился понемногу. Так что ничего интересного так не было.

— И что там тобой никто не занимался?

— А чем заниматься-то? Драконы только жрут, да дрыхнут целыми днями. Дерутся иногда и золото друг у друга таскают.

— Какое золото?

— Ой! Да они там все помешаны на нём! У каждого есть свой «клад» размером с носовой платок. Это несколько кусочков золота или несколько монет. И вот они там по этому золоту все с ума сходят! Каждый хочет иметь как можно больше. Дерутся из-за него или воруют. Почему-то считается, что нормальный дракон без клада жить не может — с тоски помрёт. Мне тоже этот служитель несколько раз давал золотые монетки. Но они мне были не нужны. И у меня их сразу забирали другие драконы. А мне было всё равно. Не понимаю, чего они все по нему с ума сходят?

— И этот Галтаган был у вас главным драконом?

— Ага! Это самый сильный дракон Шургама. Он и бою меня учил, и летать... Ну и научил на свою голову!

— Как же он тебя учил летать?

— А так: начинает бить пламенем под ноги — хочешь-не хочешь взлетишь! Сначала трудно было. Зато потом понравилось. Только вылетать из ущелья не разрешалось.

— Кто не разрешал?

— Да тот же Галтаган. У него, наверное, был приказ: если отлетишь чуть подальше — догонит и так долбанёт хвостом по голове, что потом полдня в себя приходишь. В ущелье места немного, а летать очень хотелось. Это было единственное, что мне нравилось. Вот я у крутился по ущелью без конца и научился выделывать всякие штуки в воздухе. Я был меньше и легче всех других и у меня очень хорошо получалось!

Гет раззадорился и вскочил.

— Давай полетаем!

— Потом, — ответил Арвис. Гет послушно лёг.

— Ты видел тёмного властелина? — продолжил он расспрос.

— Не знаю. Несколько раз приходили какие-то типы к ущелью, на драконов смотреть. Но близко не подходили. Боялись, наверное.

— И с тобой никто не разговаривал?

— А о чём разговаривать? И с кем? Драконы — только рычат друг на друга. А вот я сам часто разговаривал. С тобой...

— Со мной?

— Да. Я жаловался и плакал, что тебя рядом нет...

И Гет неожиданно заплакал. Огромными слезами, уткнувшись носом в сапоги Арвиса. Арвис и сам чуть не заплакал, но удержался. Есть над чем поплакать и есть над чем подумать.

Если ты держишь собачку — это доброе ласковое создание связывает тебя неимоверно. Собачка принадлежит тебе. Но и ты, хотя бы частично, принадлежишь ей. Ты уже не свободен полностью и безалаберно. Она ждёт тебя, с ней нужно погулять и покормить её. Она пропадёт без тебя. Она такая милая и преданная. И она ни в чём не виновата! Она не виновата, что с ней столько хлопот, что она связала тебя по рукам и ногам. Из-за неё нужно отказаться от множества приятных вещей и приобрести множество забот. От неё не уехать, её не оставить, ни бросить...

А Гет? Славный Гет! Он не беспомощная болонка. Он — герой! Он выиграл бой, он спас весь Ривф-Ос. Он — воин!

И он же — милое преданное существо, которое пропадёт без Арвиса. Просто пропадёт! Его нельзя «пpиcтpoить» к друзьям-эльфам и далеко не всегда можно взять с собой. И накормить его довольно сложно. Но самое главное — уберечь. Не потерять снова. Гет силён. Но есть и сильнее его. И его нужно укрыть от них.

Как это сложно! Конечно же всего этого Арвис не предвидел, когда в пещере, среди безлюдных гор нашёл толстенького смешного дракончика, который пытался неуклюжими ножками забраться ему на сапоги.

* * *

— Что-о-о!!!??? Ты что, с ума сошёл! Безмозглый идиот! — государь Алдари с трудом удержался, чтобы не опустить с размаху свой жезл с тяжёлым набалдашником на голову Лита. — Пустить сюда эту гадость? В мой дом?! В дом моих гномов?.! Скажи этому Сивисмару!.. Скажи этому Сививмару!!.

Алдари кипел гневом и никак не мог придумать что же такое нужно сказать Сивисмару в ответ на его гнуснейшее предложение. Он размахивал жезлом, как булавой и жаждал сокрушить им что-нибудь, но как назло, всё, что стояло вокруг было жалко ломать.

Сивисмар спрашивал через Лита, не смогут ли гномы, хотя бы на время, пустить Гета на постой. Реакция на это Алдари оказалась весьма выразительна, но Лит понимал, что государю нужно дать время остыть и потому благоразумно удалился. Алдари был так возмущён, что едва не приказал выгнать из подземного города и самого Сивисмара, но опомнился и решил не осложнять отношений с эльфами. Они близкие соседи, да и дружба с Сивисмаром могла ещё пригодиться. Однако, его предложение Алдари счёл за оскорбление! «Мразь! Нечисть! Гад! Гад! Гад!» — и Гет никак не шёл у него из головы. Алдари сам не заметил, как ушёл «гулять вслед за мыслями» и размечтался.

«Если бы действительно, завести какого-нибудь ручного дракона! Но только чтоб тот полностью подчинялся и был без всяких-там кровожадных штучек! Тогда уж нечего беспокоиться об охране подземного города! Орки и близко не подошли бы! Даже тролли стали бы не страшны. И не надо постоянно попрошайничать у того же Сивисмара: приди, мол, и защити! Тоже мне — благодетель! Он ведь никогда один не ходит, всегда целую толпу с собой приведёт. Говорил же я Литу: поменьше связывайся с этими эльфами! А тут бы свой личный дракон — и никаких связей больше не нужно!» Алдари повертел в руках тяжёлый жезл и неожиданно вспомнил, как много лет назад выменял у своего брата кусок цепи очень странного металла. К брату цепь попала через десятые руки. Но никто ничего не мог сделать с этим металлом — он настолько тугоплавкий, что не плавился в обычном горне. Кто-то их старых гномов сказал, что этот металл должен плавиться в пламени дракона. До сих пор никому проверить этого не удалось. И тут Алдари подумал, что если бы удалось расплавить цепь, пусть даже с помощью этого дурацкого дракона, из такого металла можно было бы сделать какое-нибудь сверх прочное оружие. Да... за такой кинжал или меч те не самые эльфы отдадут немало золота... Алдари нетерпеливо заёрзал на троне. Теперь ему пришла мысль, что он, пожалуй, поторопился прогнать Лита. «Если только эльфы гарантируют, что их дракон будет совсем безопасен для моих гномов...» — Алдари оборвал себя и прикинул, что если он окажет такую услугу Лаулиссиану, тот должен считать себя во век обязанным ему, государю Алдари.

— Хм, пожалуй, я поторопился... А что если Лит успел всё передать этому Сивисмару? Конечно же этот идиот уже всё доложил и теперь такое блестящее предложение не выйдет, пропадёт, прогорит! И я останусь без дракона! Моего дракона отдадут кому-нибудь другому!

Государь гномов заметался нигде не находя себе места.

— Позвать! Позвать сюда Лита! Немедленно!!!

Пока расторопный слуга побежал по его приказанию, он уселся обратно и приняв величественную позу принялся обдумывать, как бы так дать понять Литу, а через него и Сивисмару, что ещё не всё потеряно и что у них ещё остался шанс его уговорить.

* * *

Весть о том, что Гета отправляют к гномам оказалась для него самого страшным ударом. Он ни слова не возразил Арвису и тот видел, что Гет действительно подчинится и поедет к гномам, но вид у него был такой, будто его отсылают обратно в Шургам. Он перестал есть, совсем не летал и даже, как показалось Арвису, как-то съёжился и сморщился весь. Он только и ждал того часа, когда ему надо будет уходить. Сколько Арвис не успокаивал его, сколько не обещал, что будет приезжать каждую неделю, а, если получится, и чаще, Гет на его увещевания не реагировал.

— Это всё равно, что раньше, когда ты жил в горах. Только тогда ты сидел снаружи горы, а теперь — внутри. И тогда я к тебе приезжал далеко не каждый день, порой меня не было подолгу. Помнишь?

Гет помнил.

— Тогда было совсем другое, — печально отвечал он. — Тогда я мог ждать тебя, а теперь не могу! Я не могу быть без тебя!

И Гет опять уткнул нос в сапоги Арвиса и полил свои огромные слёзы. Сапоги у Арвиса теперь всегда были мокрыми от драконьих слёз. Но Арвис ничего не мог поделать, в Дом Лау дракону был вход закрыт. И это не зависело ни от самого Лаулиссиана, ни от Арвиса, ни от Гета.

Единственный, кто остался доволен переселением Гета, был Инкат. С самого момента возвращения Гета, мрачный оруженосец, похожий на надсмотрщика, невзлюбил дракона и не доверял ему, хотя вида старался не показывать. Когда Арвис был подле Гета, Инкат караулил поблизости и руку держал на мече. Арвис, видя его недоверие, смеялся и говорил, что сам, своими руками выкормил Гета и вырастил его. Но Инкат лишь снисходительно взглянул на Арвиса своим ледяным взглядом и изрёк:

— Сколько волка ни корми, а он всё равно в лес смотрит — так ведь говорят люди? А дракон! Куда смотрит твой дракон?

— Он смотрит на меня! — смеялся Арвис.

— До поры, до времени. Думаешь, он останется таким же когда вырастет?

— Ты просто не знаешь Гета! — пытался успокоить его Арвис.

— И не хочу узнавать, — ответил не знающий сомнений Инкат.

Теперь Инкат успокоился, дракон был заперт в горе и Арвис, хотя и ездил к нему каждую неделю, но визиты эти были короткие и грустные. Как на зло, по службе Арвису постоянно требовалось куда-то уезжать: орки так и не оставили в покое окраины земли Лау. Сивисмар, Арвис, Дантар и Инкат, ещё несколько воинов, составляли своего рода «летучий отряд», который постоянно патрулировал восточные границы.

* * *

Гет жил в мастерских Лита. Это было одно из условий Алдари: «Чтобы это чудище по подземному городу не шаталось!» Лит его без дела не оставлял. У него и Сивисмар в своё время кувалдой махал. Гету было задание попроще — раздувать огонь в горне. Занятие не слишком интересное, но лучше хоть чем-то заниматься, чтоб не так сильно тосковать. Гет обычно лежал на каменных плитах возле горна, дул в него огнём, когда это требовалось и наблюдал за работой Лита. Несмотря на свой не слишком гладкий характер, Лит был гном добрый. Сначала он всё пытался чем-нибудь отвлечь Гета, втянуть в разговор. Но Гет упорно кормил тоску и отмалчивался. Многие его откровенно боялись и потому у Лита в последнее время гостей резко поубавилось. Сам Алдари либо демонстративно не замечал присутствия Гета в подземном городе, либо, когда это было невозможно, держал себя так, будто это и не дракон вовсе, а какая-то маленькая зверушка, которую соседи попросили подержать у себя на время отпуска. Единственный, кто совсем не боялся Гета был сам Лит. Он полностью доверял Сивисмару и Арвису и эльфам Дома Лау, а потом, после того, как на его глазах тролль превратился в эльфа, он мог ожидать чего угодно и от дракона.

Выждав время, чтобы никто не смог заподозрить его в крайней заинтересованности, Алдари достал, наконец, в свою «тугоплавкую» цепь и отправил с нею в мастерскую Лита одного из самых лучших своих кузнецов и воинов. Это был гном Тари.

— Вот! — сказал он Литу, бросив цепь на наковальню. Надо расплавить!

— Ты что, сам не можешь?

— Тут обычный огонь не берёт. Надо пламя дракона.

Тари был не только хорошим кузнецом, но и отважным воином. Гета он, к чести его сказать, нисколько не боялся и во время разговора стоял к нему спиной. И не для того чтобы показать свою смелость, а просто так получилось. Лит взял цепь и с сомнением посмотрел на неё. «Попробую, — проворчал он и подошёл к Гету. — Ну-ка, дунь!»

Гет дунул. Потом ещё и ещё. Это нисколько не изменило цепь. Она была горячей, но мягче не становилась. Лит постучал по цепи и удивился. Тари скептически смотрел на всё это.

— Вот видишь, я же говорил, её обычное пламя не берёт Ладно, давай сюда! Вижу с вас толку мало.

— Но ты же сказал: в пламени драконов плавится! — возразил Лит.

— Нет, настоящее пламя не такое.

— Как это — не такое? Гет же настоящий дракон!

— Ну... Он, наверное, молодой ещё. Не умеет. Настоящее пламя драконов — с ним рядом стоять невозможно! А тут что? Обычный огонь!

— А ты что, видел? Настоящее-то!

— Видел.

Лит поверил и не стал уточнять. Слава о боевых подвигах Тари была известна во всём подземном городе.

— Ладно, давай цепь! — поторопил он Лита.

Лит протянул-было руку, но случайно взглянув на Гета замер. Гет был какой-то не такой. Он «собрался в кучку» и даже хвост поджал. Все мышцы его были напружинены, взгляд — прямо перед собой. Он сделал короткий вздох и...

Горячая волна отбросила Лита в сторону, под ноги Тари: яркая вспышка полыхнула по кузнице. Борода и волосы гнома опалились, кожаный фартук — дымился. Все деревянные предметы в радиусе трёх метров от горна — сгорели. Железные — оплавились. Большая часть камней лопнула от жара. Цепь лежала в середине этого дымящегося хаоса, раскалённая добела. Тари издал победный вопль, схватил щипцы, которые, по счастью не попали под пламя, выхватил из изуродованного горнила цепь, бросил её на наковальню и принялся ковать.

— Кинь что-нибудь под ноги! — весело крикнул он Литу. — Плиты очень горячие!

Тари пританцовывал: плиты прожигали сапоги. Лит притащил толстую деревянную плаху, подпихнул её под ноги Тари, а потом взглянул на Гета, желая выразить своё восхищение, но слова застряли у него в горле. Гет валялся у стены совершенно обессиленный.

— Что с тобой? — Лит подошёл к нему и заглянул в морду.

— Ой... Я пойду, пожалуй... к себе. Отдохну... — Еле ворочая языком промямлил Гет. — А то что-то сил нет совсем. Я ведь раньше никогда не пробовал...

— Иди-иди! Может тебе что-нибудь надо?

— Не...

Гет побрёл вниз по лестнице. Туда, где Лит отвёл ему место под «логово». Лапы его подрагивали и подгибались, хвост бессильно волочился, шумно шлёпая по ступенькам.

Когда приехал Арвис, Гет уже выспался и отъелся.

— Ты знаешь! — сообщил он. — Я научился изрыгать настоящее драконье пламя!

— Разве ты не умел?

— То было не настоящее, а простое. А это, смотри, вон какое было!

И он показал многочисленные сохранившиеся следа оплавленного металла в кузнице Лита и треснувшие от жара камни. Гет был доволен, как школьник, у которого неожиданно получилась сложнейшая математическая задача. Арвис поддакнул, улыбнулся рассеянно. Только тут он понял, даже не просто понял, а ощутил, что это дружеское существо рядом с ним, существо, могущее поднять в воздух взрослого человека, существо, которое дыханием плавит камни — всего лишь подросток. Он будет ещё расти, становится сильнее и могучее, пока не превратится во взрослого представителя своего тёмного рода.

И что же он, Арвис, увидит тогда? «Нет, — подумал Арвис, — Нельзя его надолго оставлять у гномов. Нужно, чтобы он рос... На руках — уже не скажешь — руки отдавит! Но хотя бы под моим взглядом. Каждый день, проведённый врозь — против меня. И против Гета».

Но самого Гета подобные вопросы не волновали. Он просто был счастлив, что видит Арвиса. Счастлив, что может выйти с ним из горы и поваляться немножко на солнышке. Быть рядом с Арвисом — больше ему ничего не нужно было. Но эти моменты были такими короткими! Арвис приезжал так редко! Всего лишь раз в неделю, а иногда ещё реже... И опять Гет плакал при расставании. И опять Арвис возвращался от гномов в мокрых сапогах.

* * *

Однажды, когда отряд Сивисмара возвращался с дозора в Дом Лау, некто незнакомый отделился от деревьев на опушке леса и поехал навстречу. Впрочем, незнакомым он был только для Сивисмара. Арвис его сразу узнал. Это был тот, кого Лаулиссиан называл хозяином Минас Кана. Фарьян, бывший в дозоре с Сивисмаром, тоже узнал его. Он выхватил меч и выехал вперёд. Фарьян терпеть не мог всех потомков Ноола и Элона, а с присутствием Арвиса он, откровенно говоря, только мирился, не более.

Тел-Абарис усмехнулся, глядя на воинственность Фарьяна и к своему мечу не прикоснулся.

— Мне нужно поговорить с Арвисом, — обратился он к Сивисмару, признав в нём главного.

— Ты ступил на чужую землю! — прервал его Фарьян, разворачивая свою лошадь между Сивисмаром и непрошеным гостем.

— Ошибаешься, Фарьян! Эта территория не принадлежит никому.

Тел-Абарис был прав: до бесплодной пустоши не дотягивались чары Дома Лау. Она была удобна, как граница, легко просматривалась. Но по-настоящему владеть ею никто не жаждал: ни эльфы, ни гномы.

— Так могу я поговорить с братом? — вновь обратился он к Сивисмару.

— Если он того захочет, — ответил предводитель отряда. Тел-Абарис подъехал к Арвису вплотную, так, что тот невольно осадил лошадь.

— Что ты пятишься? Я тебе ничего плохого не сделал до сих пор. И не собираюсь. Напротив, то что я хочу тебе сказать, может оказаться нужным и важным для тебя.

Тел-Абарис говорил спокойно. Он не боялся ни отряда враждебно настроенных к нему эльфов, ни безудержного Фарьяна с мечом в руке, что стоял теперь у него за спиной.

Арвис не знал, как поступить. Лаулиссиан не запрещал ему видеться с братом, оставляя всё на суд самого Арвиса — что бы тот сам решал, как ему поступить. И вот, встреча произошла.

— Тебе что, запрещено разговаривать со мной?

— Нет.

— Или ты не имеешь права поехать ко мне?

— Почему?.. Я могу поехать.

— Тогда поедем.

Арвис продолжал колебаться.

— Ты что, боишься меня? Ты ведь уже был в Минас Кане. Ну возьми с собой кого-нибудь. Я могу пригласить всех! — Тел-Абарис повернулся к остальным эльфам. — Но думаю, мало кто захочет поехать в дом к изгою. И ты тоже не поедешь? — обернулся он к Арвису.

— Поеду, — отозвался тот.

— Вот и хорошо! — эльф накрыл своей ладонью руку Арвиса и слегка пожал её. — Если ты торопишься — сможешь вернуться в Дом Лау сегодня же. Если захочешь — останешься ночевать.

Тел-Абарис кивнул на прощание Сивисмару и нырнул по тропинке в Очарованный лес. Арвис виновато посмотрел на командира отряда, вздохнул и последовал за тёмным эльфом. За Арвисом поехал Инкат, хотя Арвис и не звал его с собой, но сурового вида слуга никогда не оставлял своего господина.

* * *

Башня-крепость серого камня по-прежнему возвышалась среди леса. Что ей сделается, она стоит так много веков. Интересно было расположение её. Она была высока, но благодаря ландшафту и лесу вокруг, заметить её можно было только близко подъехав к ней. Мост опустился. Трое всадников поднялись по нему в крепость. Тел-Абарис пристально посмотрел на Инката.

— Кто это? В прошлый раз его с тобою не было.

— Это мой друг и помощник.

— Значит, слуга.

— Пусть так. Он много раз выручал меня, хотя со мною совсем недавно.

— Хорошо, пусть остаётся, — милостиво разрешил хозяин.

В главном зале был приготовлен стол. Их ждали.

— В прошлый раз ты обманул меня, — произнёс хозяин. — Почему ты не сказал, что служишь Лаулиссиану?

— Ты меня не спрашивал об этом.

— Всё равно, Каны никогда не служили Дому Лау.

— Ты не в праве запретить мне служить моему королю! — настороженность Арвиса готова была воспламениться ссорой. Он уже жалел, что принял предложение Тел-Абариса. Зачем тот привёл его сюда? Чтобы наговорить кучу гадостей?

— Разве я сказал, что имею что-то против твоей службы королю? — спокойно продолжал Тел-Абарис. — Я сказал только, что Каны никогда не служили Лаулиссиану. Но если ты избрал этот путь — я не в праве тебе указывать. Ведь ты принёс присягу, верно?

— Да!

— Вот видишь, значит, обсуждать всё это излишне: воин должен быть верен своей клятве. А позвал я тебя сюда за тем, чтобы предложить тебе жить в этой крепости. — Тел-Абарис замолчал, ожидая ответа.

— Зачем? — Арвису было непонятно такое предложение, он готов был ждать подвоха.

— Хотя бы затем, что это и твой дом тоже. Ты ведь Кан!

— Я не вижу причин уходить из Дома Лау.

— Каждый должен жить в своём доме. А это — родовой замок твоего отца. Оставайся верным вассалом Лаулиссиана до конца своих дней, но живи здесь. Не так уж далеко расположен Минас Кан от Дома Лау.

— Ты столько лет обходился без моего присутствия, почему вдруг теперь...

— Видишь ли, в роде Кан осталось только два эльфа: ты и я. Детей у меня нет и сколько проживёт каждый из нас на свете — не известно. Хотя бы из почтения к памяти твоего рода ты должен жить здесь.

Арвис слушал того, кто приходился ему братом, но оставался в сомнениях: «Зачем я всё-таки ему нужен?» Тел-Абарис — предпоследний эльф из рода Кан, но в его бескорыстие никак не верилось. Почему? Из-за предвзятого взгляда Арвиса к тёмным эльфам?..

— Где твоя жена? — спросил Арвис, решив, что родственные связи оправдывают подобное любопытство.

— Она поехала навестить свою мать, — эльф усмехнулся. — После твоего визита она так одолела меня своими просьбами и слезами, что я отпустил её. Вернётся на следующей неделе, если не сбежит.

— Ты не веришь ей?

— Отличительная черта рода Кан: не верить никому! — было непонятно, говорит ли он серьёзно или смеётся. Внезапно он переменил тему. — Я слышал о последней битве у крепости, которой командует ксадонец Ривф.

Тел-Абарис внимательно посмотрел на Арвиса.

— Исход этой битвы решил ты. Ты и твой дракон. Ведь так?

Арвис помолчал из осторожности.

— Так! — ответил за него Тел-Абарис. — И где теперь твой дракон?

— Зачем тебе это?

— Ты прав, мне совершенно не нужны точные указания того места, где он находится. Я знаю только одно: в Доме Лау его быть не может. Правильно?

Арвис кивнул.

— А то место, где он находится, ты считаешь достаточно надёжным? — Эльф говорил спокойно и уверенно. Он сознавал свою власть, старшинство и прочно стоял на роли старшего брата, опытного друга, советчика, не замечая подозрительности Арвиса, прощая ему это за молодостью лет и недостатком силы. Во всяком случае, внешне это в выглядело именно так.

— Я не знаю, где твой дракон, но думаю, что Минас-Кан будет ничуть не худшим местом для него. Мне не нужно бояться что твой дракон осквернит мою жилище, ведь Каны Света Высоких эльфов не несут, — произнёс он несколько иронично и добавил: — Да и твой слуга, мне кажется, не вхож в Дом Лау.

— Я не могу сразу всё решить, — произнёс Арвис после некоторого молчания.

— Конечно, я не тороплю тебя. Поезжай к своему королю, послушай, что он тебе скажет. А когда примешь решение, приедешь ко мне сообщить его. Надеюсь, оно будет положительным.

Всё. Арвис мог выдохнуть. Тел-Абарис его отпустил.

Арвис спешил в Дом Лау. Был уже вечер. В голове юного витязя царил разброд. Может быть это как раз тот вариант, который нужен: жить в Минас-Кане вместе с Инкатом и Гетом и служить Лаулиссиану. Но как уйти из Дома Лау? Из кусочка Благословенной земли, на которой живёт народ Высоких эльфов, тех, что принесли Духовный Свет на землю людей. Но наверное, вовсе не обязательно каждый день, как на повинность приезжать в Минас-Кан. Можно оставить там Гета и Инката, а самому чаще бывать в Доме Лау. Но может, того и добивается Тел-Абарис — хочет получить власть над драконом? Как сложно всё!

Инкат, как всегда, молчаливой тенью сопровождал своего юного господина и ему было всё равно к тёмным они едут эльфам или к светлым.

В Доме Лау Арвис выложил всё королю. Как было бы удобно, если бы тот решил разом все его сомнения. Сказал бы «да» или «нет» — и всё! И не надо терзаться правильно ли решение, дёргаться, как бы Тел-Абарис не переманил дракона. Но Лаулиссиан не разрубил его узел.

— Прими решение сам. Одно лишь могу сказать тебе: нежелательно тебе покидать Дом Светлых эльфов.

Арвис думал-думал и решил оставить всё как есть. К Тел-Абарису он не поехал. Зачем? Он ведь отказывает ему. К чему об этом докладывать, только нарываться на неприятный разговор.

Но Тел-Абарис этим не удовлетворился. Он приехал сам. Встретил Арвиса, когда тот был лишь вдвоём с оруженосцем.

— Зайди в Минас-Кан, — сказал он.

— Тел-Абарис, я не могу покинуть Дом Лау и переехать к тебе.

— Не можешь — не надо. Зайди, навести мой дом. Твой дом, — поправился он. — Раз не хочешь жить в нём, будь хотя бы гостем.

Арвис не хотел ехать туда. На этот раз — совсем не хотел. Он чувствовал, что это не нужно, но какое-то дурацкое человекоугодничество толкнуло его под локоть: стало неудобно отказываться. Арвис с неохотой покорился и поехал за Тел-Абарисом, ругая себя за недостаточную твёрдость.

На этот раз Тел-Абарис не пустил Инката в зал.

— Нет, оруженосец. Мне нужно поговорить с братом. Оставь нас. Иди на первый этаж, мои люди позаботятся о тебе.

Инкат взглянул на Арвиса. Тот не искал ссоры и противиться брату не стал. Инкат спустился вниз, опасаясь, как бы «забота» людей Тел-Абариса не обернулась арестом. Но нет. Забота выражалась лишь в тёплом очаге и ужине.

Тел-Абарис обратился к гостю. Да, он был готов к отказу. Он и не надеялся, что Арвис вернётся в Минас Кан.

— Но ты не думаешь своей головой: за тебя думает Лаулиссиан, а ты только подчиняешься его приказам.

Арвис вздрогнул. Он уже раскаялся в том, что позволил привести себя в этот замок во второй раз.

— Может быть, я говорю с тобой грубо. Но пока я — старший в роде Кан. Старший в нашем роде. И я отвечаю за наш род. Отвечаю за тебя!

— Перед кем? — спросил Арвис.

— Я в ответе перед основателем нашего рода за то, чтобы наш род не угас.

— Разве на это влияет, живу ли я здесь или в Доме Лау?

— Влияет!! Я хочу, чтобы ты жил здесь, а не мотался по всей округе!

— Я не мотаюсь. Я служу Лаулиссиану.

— Он постоянно посылает тебя в самое пекло. Он затыкает вашим отрядом все дыры! — Тел-Абарис мрачно глянул на своего собеседника. — Вспомни Ривф-Ос!

— Но там появился Гет.

— Случайно! А если бы не появился? Ты бы погиб!

— Я всё равно останусь верным королю.

— Оставайся! Но если ты будешь жить здесь, в Минас Кане, из тебя труднее будет сделать витязя на побегушках!

Арвис вспыхнул, но ничего не ответил.

— Что для тебя сделал этот Лау? Ты думаешь, если с тобой случится беда, Лау всё бросит и помчится тебя выручать?! Больно надо Высоким эльфам беспокоиться о каких-то там тёмных родичах! Мы должны сами позаботится о себе! Да! — Тел-Абарис горячился. — Если хочешь знать, я не одобряю того, что ты служишь Лау! Это унизительно для Канов: служить, как собачка на задних лапках перед кем бы то ни было. Каны не служили никогда и никому!

Арвис поднялся.

— Стой! — приказал хозяин.

— Нет, я уйду.

— Ты никуда не уйдёшь!

— Я не могу здесь больше оставаться.

— Нет, ты не выйдешь из Минас Кана! Я всё равно оставлю тебя здесь! Пусть даже силой! — Тел-Абарис встал, чтобы загородить проход, но Арвис прыгнул в сторону. Он был легче и ловчее тёмного эльфа. В несколько скачков он пробежал зал, в два прыжка одолел лестницу и был уже во дворе.

Мост был поднят и ворота заперты. Арвис увидел несколько человек из слуг Тел-Абариса.

— Опустите мост! — крикнул им Арвис. — Я приказываю! Я — Кан!

Слуги уставились на него. Ни один из них не двинулся к воротам.

— Пока ещё я старший в роде Кан и это мой замок! — раздался за спиной голос Тел-Абариса.

— Опусти мост! — потребовал Арвис.

— Ты останешься здесь!

— Я уйду! Даже если ради этого мне придётся спрыгнуть со стены!

— Не советую. Стены твердыни Канов очень высоки.

— Тогда я буду драться с тобой!

— Никогда! Это проклятие рода Кан. Каждого, кто поднимет меч на родича — постигнет смерть! Из-за этого пресёкся род Ноола. Каны живы благодаря тому лишь, что не нарушали запрета никогда!

Но Арвис не сдавался. Он не желал драться с братом, но не желал и более оставаться в доме, где не чтят его короля. Руки Арвиса лежали на мечах.

— Лучше отдай-ка мне своё оружие, — произнёс хозяин.

— Нет! Моё оружие благословлено мне!

— Тем более, не следует махаться им впустую. Отдай мечи!

Арвис молчал.

— Хорошо. Акст! Возьми у него оружие.

Вперёд вышел статный человек из слуг Тел-Абариса, вероятно его телохранитель. Это был тот, которого Арвис встретил, когда привозил Баргилине весть от матери. Теперь он шёл прямо на Арвиса без оружия в руках. Арвис выхватил оба меча и поднял их.

— Не подходи!

— Он всё равно подойдёт, потому, что я приказал. И тебе придётся убить своими благословленными мечами ни в чём не повинного, да ещё и безоружного человека! — Тел-Абариса словно радовала такая перспектива.

— Не подходи!! — крикнул Арвис и взмахнул мечом. Он задел клинком плечо телохранителя. Светлое лезвие с лёгкостью распороло толстую кожаную куртку, скользнув по руке.

По рукаву Акста широкой полосой поползла кровь, но, казалось, он этого даже не заметил и сделал ещё шаг. Следующий взмах меча должен был поразить его насмерть.

— Ну? Слуга Высоких эльфов, несущих Свет Духовный! Ты убьёшь моего безоружного человека?

«Фу-ты!..» — подумал Арвис и больше уже ничего не успел подумать. Он растерялся. Ему много раз приходилось сражаться. И порою в очень трудных поединках. Но вот так поднять меч на человека с пустыми руками...

Тел-Абарис правильно рассчитал: Арвис дрогнул. Этого мгновения было достаточно. Акст прыгнул к нему и схватил его за руки. Дальнейшая борьба была бессмысленна: Акст превосходил Арвиса силой, и весом, а потом подошёл Тел-Абарис и забрал оба благословлённых меча.

— Ты не имеешь права держать меня в плену! — крикнул Арвис срывающимся голосом.

— И не в плену вовсе! — теперь, когда Тел-Абарис добился своего он успокоился и говорил чуть ли не весело. — Поживёшь чуть-чуть у меня в Минас Кане. Отдохнёшь. Может ума-разума наберёшься.

— Верни мне оружие!

— Нет. Это для твоей же пользы. Чтобы ты никому не причинил вреда.

— Я?!

— Конечно! Ты только что собирался драться со мной.

— Я обещаю!..

— А до этого ты угрожал сброситься со стены замка. Так что пусть твои благословлённые мечи полежат пока у меня, а сам ты отдохнёшь в одной из лучших комнат замка. Правда, двери её пока будут запираться снаружи.

Арвис нахмурился. Действительно, он только что наговорил кучу глупостей. Но сказанного не воротишь. Тот же Акст, уже с перетянутым плечом, вежливо, но настойчиво пригласил Арвиса следовать за ним.

Что делал Инкат в это время? — Ел жаркое сидя у огня. Его никто не держал. Но двери и окна того зала, где он находился, были устроены так, что он не видел и не слышал ничего из того, что происходило во дворе.

У Минас Кана была особенность: из замка не вело ни одного подземного хода. Не потому, что строитель твердыни Канов был уверен в непобедимости своей сомкнутой в кулак крепости. Эльфам из рода Кан не к кому было бежать, чтобы искать укрытия и спасения. Одинокий род не имел ни друзей, ни союзников. Он был слишком горд, чтобы служить кому-то и слишком самонадеян, чтобы принимать службу других. Каны не хотели никого знать. И их не хотел знать никто. Каны жили по своим законам, не считаясь ни с кем. Они сами обрекли себя на одиночество. Но, видимо, такая жизнь их устраивала. Иначе бы они жили по-другому.

До сих пор твердыня Канов была холодна и неприступна как и их род. Однако, всему приходит конец. Не успел Тел-Абарис опуститься на ложе близ камина и предаться размышлениям на ту тему, как обломать юнца, который пышет верноподданничеством, как в дверях показался Акст.

— Что тебе? — недовольно отозвался Тел-Абарис.

— Орки в лесу.

— Ну и что? Эти твари постоянно шныряют под стенами.

— Теперь их очень много. Они хорошо вооружены и идут к Минас Кану.

— Ерунда какая!

Но это была не ерунда. В Минас Кане было слишком мало людей и они не могли патрулировать лес. Поэтому чёрное войско было замечено только тогда, когда опасность была слишком близка. Хотя, если бы её заметили раньше — это ничего бы не изменило. Каны привыкли надеяться только на себя. В замке не было больших сокровищ или чего-либо такого, к чему орки могли бы проявлять повышенный интерес, а скорлупа этого орешка слишком тверда. Тел-Абарис игнорировал небольшие орчьи банды сновавшие по лесу, как впрочем, и они его. Но на этот раз орки шли именно к замку. Не выдвигая никаких требований они сразу принялись за штурм. Они были неплохо подготовлены: собрали длинные лестницы...

Защитников Минас Кана было немного. Хотя каждый из них стоил десяти, это уже не имело значения. Появление двух летающих драконов решило судьбу твердыни, которая ни разу не была взята.

Тел-Абарис, всё ещё не веря в неминуемое поражение поднялся на стену сам. К нему пробился Инкат.

— Где Арвис?! — зарычал он. Эльф мгновенно отложил выяснение отношений с братом. Он выхватил из-за пояса ключ и бросил его Инкату.

— Второй этаж, третья дверь направо. Его оружие — в главном зале на стене.

Инкат схватил ключ и побежал вниз. Но ему не суждено было выпустить Арвиса. Камень, пущенный камнемётом орков сшиб его с лестницы. Инкат рухнул прямиком в открытый люк подвала. Это и спасло его. Потому, что в следующее мгновение огненный ливень хлынул на стены крепости.

СКАЗАНИЕ ВОСЬМОЕ

Гет неожиданно забеспокоился. Он помыкался из угла в угол, с трудом разворачиваясь в проходе кузницы. Потом остановился и, будто прислушиваясь к чему-то, произнёс себе под нос:

— Я уйду! — и глянул на Лита: как тот среагирует. Тот оторвался от внимательного изучения ключа, с которого намеревался изготовить копию, и посмотрел на Гета исподлобья.

— Куда?

— К Арвису!

— Тебя Арвис здесь посадил. Вот сиди и жди его тут!

Лит вновь вернулся к замысловатым узорам ключа.

— Нет, я уйду! Вдруг там что-нибудь случилось?

— Ничего там не случилось! — Лит начинал помаленьку раздражаться на «капризы» Гета. — Что там может случиться? Арвис сам приедет. Подожди. Вон, горн совсем остыл!

— Выпусти меня! Там что-то случилось!

— Ну откуда ты знаешь, что там что-то случилось?

— Знаю!..

— Не дури!

— Выпусти меня!

— И не подумаю. Тебе Арвис что сказал?

— Если ты не выпустишь меня!.. Я.. Я весь город сожгу!

Лит усмехнулся.

— Если ты сожжёшь весь город, у тебя не будет сил выползти отсюда. Сиди уж!

Гет отвернулся и лёг у горна. Но пламя раздувать не стал. Лит, конечно, уверял себя, что Гет говорит глупости, но и в его сердце зашевелилось беспокойство. Он отложил ключ и поднялся.

— Ладно, посиди здесь, я спрошу у государя.

Но Алдари ни о чём подобном и слышать не хотел.

— Что это ещё за штучки? Прогуляться ему, видите ли захотелось! Пусть сидит и дует в горн! Мало ли что ещё придется расплавить! Даром, что ли он мой хлеб ест!

Это была клевета. Арвис каждый раз сам привозил еду для Гета. Он покупал её у горцев на деньги клада. Однако, Лит не взялся возражать государю и вернулся в кузницу.

— Алдари тебя не отпускает, — сообщил он Гету.

— Тогда я сам уйду! — Это было сказано так убеждённо, что Лит не решился встать у него на дороге.

Гет вышел из кузницы, распугал выбежавших было гномов, несколькими ударами сломал запор на воротах и улетел, не оглянувшись на обломки ворот и на перепуганных гномьих стражников. И синее небо исполненное светом, приняло в себя тёмную тварь, как бы ни уродовала она сияющую лазурь своим силуэтом.

— Я же говорил, что он когда-нибудь взбесится! — вскричал Алдари, когда ему доложили о происшедшем. Хотя, по правде говоря, Алдари никогда об этом не говорил. — Дракон есть дракон! Вот и оказывай после этого услуги эльфам!

* * *

Где находится Арвис Гет не знал. Тревога дрожала в нём. Как туго натянутая струна, что отвечает такой же струне, настроенной в лад с ней: ударили по одной струне, а в унисон с ней зазвенела другая. Боль одной из них — звучала болью другой. Гет чувствовал это натяжение и боль, но понять не мог откуда. И где Арвис.

Он отправился в Дом Лау — единственное место, где он надеялся отыскать ответ. Он встретился с дозорными на опушке Очарованного леса и своими вопросами посеял тревогу в них. Арвис действительно не явился в Дом Лау к намеченному сроку, но эльфы решили, что он отправился к Гету. Теперь, узнав, что это не так, Лау послал несколько воинов на его поиски. Эльфы поверили Гету. А может быть у и них тоже была своя струна, которая зазвучала: «Беда... Беда...» Они ведь всё-таки эльфы.

Кони, не привыкшие к присутствию такой огромной твари, храпели и шарахались. Гету было велено идти в отдалении. Гелерэйн отстал от других и подождал Гета. Его конь, прошедший не одну битву, драконов не боялся, Гелерэйн — именитый воин, знатный эльф, не брезгующий заниматься такими вещами, как охрана дорог или поиск пропавших мальчишек. Для воина цель — в служении и великий эльф не станет препираться или считать предстоящую задачу слишком незначительной.

— Свернём на другую дорогу, — сказал он. И очарованная глушь постелила под ноги его коня совсем неприметную тропинку.

К полудню они достигли того места, где стоял Минас Кан. Но гордую цитадель узнать можно было с трудом. Старые стены запорошены чёрным снегом — копотью. Её смоет первый же дождь. Но дождь не вернёт жизни Кан — крепость умерла. Она — как разорённое гнездо. Как расколотая выеденная скорлупа. Каменный кулак мёртвой руки. Он не укрыл своих хозяев. Мост бессильно вывалился с оборванных цепей, ворота выломаны.

Гет рванулся вперёд.

— Погоди! — осадил его Гелерэйн.

— Я что, оскверню своим присутствием эти руины? — возмутился Гет.

— Нет. Перепугаешь тех, кто остался жив.

Гелерэйн был уверен, что кто-то должен остаться. Конь его вскарабкался по обугленным брёвнам и ступил в мёртвый зев ворот. Общую картину смерти и пустоты завершил одинокий карк откуда-то сверху.

Из живых в крепости оказался Акст — бессменный, как бессмертный страж Минас Кана. Что бы ни случилось — он всегда там. Но нет. Он был конечно же смертен, как и все люди. В последнем бою он был серьёзно ранен и оглушен. Орки сочли его мёртвым и бросили. Теперь он рассказывал Гелерэйну о всём, что случилось, об осаде и поражении, о гибели Тел-Абариса. Он ничего не скрывал и о его брате. В живых осталось лишь несколько человек. Среди них был оруженосец Арвиса Инкат, который чуть не задохнулся от дыма упов в подвал. Вскоре, пошатываясь, во дворе замка появился и сам Инкат. Куда исчез Арвис никто не видел и не знал. Дверь, за которой он был заперт, была сорвана с петель, комната разграблена и пуста.

Гелерэйн торопился. Он решился преследовать орков. Со времени осады прошло больше суток, но оставались их следы. Инкат умолял эльфа взять его с собой, но Гелерэйн отказался — тот был ещё слишком слаб. Тогда Инкат согнул подкову в доказательство своей силы. Но эльф был непреклонен, да и лошадей, кроме его собственного боевого коня, больше не было.

Гелерэйн выехал, торопясь. Инкат выбежал за ним и тут увидел Гета. Забыв свою ревность и брезгливость к этой твари он бросился к дракону отчаянно прося взять собой. Гет был малый необидчивый, он согласился и взял.

Лес, хотя и очарованный, всё так же послушно стелил тропу под ноги коню. Тропу, что протоптали тёмные ступни. Гелерэйн молчал. Он не сказал ни слова о своих надеждах и ожиданиях. Он спешил по следам орков.

Те, судя по всему, чрезвычайно торопились. Эльф отставал от них на целые сутки, но он рассчитывал на быстроту хода лошади — орки бежали пешком, притом хаотично. Погоня имела шанс нагнать их. Гет всё время порывался полететь. Но взлетев над лесом он терял следы и снова опускался.

На ночь не останавливался никто, ни Гелерэйн, ни Гет, ни орки. Наконец поутру их догнали. Разрозненный остаток той толпы, что штурмовала Минас Кан, пришла в неописуемый ужас при виде эльфа и дракона одновременно. Гелерэйн и Гет долго гонялись за ними, как за тараканами, а орки метались короткими перебежками и прятались, подобно оным же насекомым. Ни Арвиса, ни каких-либо других пленников среди них не было. Из тех, кто были пойманы живыми, все единодушно указывали на страну мрака: туда улетели драконы, туда ушло их начальство и туда же отправили пленника. То, что пленник был — никто не отрицал.

Гет бросил Гелерэйна и Инката и рванулся перелететь через горный кряж, что опоясывал страну мрака.

Это ничего не принесло. Он летал долго и едва не заблудился в пасмурной мгле. Он вернулся обратно ни с чем. Гелерэйн, Гет и Инкат были вынуждены вернуться.

Печальную весть привезли они в Дом Лау. Гет остался на пустоши, а Инката пригласили к королю.

Чёрный Инкат, бывший Чёрный Инкат впервые вступил в благословенный Дом. Он шёл не с трепетом, а с требованием. Он шёл получить помощь от эльфов. Помощь в поиске своего господина. Каждое мгновение промедления было для него отвратительно. Войдя к королю, он встал возле дверей, всем видом показывая, что готов на поиски немедленно. Увы! Совет у Лаулиссиана не принёс того, что ожидал Инкат. Одному Лаулиссиану не взять штурмом крепость тёмного властелина. На гномов рассчитывать нечего. Другие Дома Эльфов тоже не поддержат.

— Но у нас есть Гет!

— Что из того? В крепости Шургам драконов около десятка, а у нас — только один. Да, однажды они струсили при виде гибели своего предводителя, но вряд ли они растеряются во второй раз. Нам не известно даже, жив ли Арвис. Никто не видел его ни живым, ни мёртвым. Нельзя отдать жизнь многих за жизнь одного.

Совет был распущен. Инкат был в злобе, Гет — в отчаянии.

* * *

— Идиоты! Кого вы мне притащили?!! Я же сказал: эльфа из замка Кан! — бесновался комендант чёрной крепости. — Там же всего один эльф! Его невозможно перепутать!

— Это — эльф? Эльф! Из замка? Из замка! — гнул своё начальник орков.

— Но это не тот!

— Как — не тот? А! Ну да! Был там ещё один, но его уже драконы сожрали, когда мы ворвались. Вот, одни доспехи остались.

Орк с грохотом вытряхнул на пол доспехи из мешка. Это были те самые доспехи знаменитого чёрного металла. Комендант пошевелил их ногой.

— Ну, конечно! Это был он! Идиоты!! Собаки!! Тупицы!! Вас никуда нельзя послать! Вы всё испортите! Зачем вы его убили?!

Орк не отвечал. Помаленьку он начинал заводиться.

— Успокойся, комендант! — раздался мягкий голос. Комендант оглянулся. На пороге стоял однорукий старик. Внешность его была настолько благообразна, что казалось, он впитал в себя всю мудрость и всю добродетель мира. Но во взгляде его было столько же мягкости, сколько в лезвии бритвы.

— Это как раз тот эльф, который нужен, — продолжал однорукий старик. — Он тоже из рода тёмных эльфов и, думаю, он будет на нашей стороне. С ним будет приятно поработать. Мы так часто встречались и нам есть о чём поговорить. Правда, Арвис? Ты мне расскажешь о том, как поживает Инкат, или о том, куда эльфы дели мой посох, или о том, как можно выйти живым из горящего леса. Расскажешь мне, как дела в Ксадонии и счастлива ли принцесса Геро в своём браке? — старик тихонько рассмеялся, но у Арвиса похолодело внутри от его смеха.

Перед ним стоял Мельтиаф Мэджис, прозванный Доргнанеллом.

* * *

У Виктора Гюго в «Отверженных» есть такое странное рассуждение о монастырях, где на протяжении всей седьмой книги он их ругает, ругает, доказывает, что они являются, в данный момент, устаревшим явлением, тормозящим прогресс, бесполезным отвлечением от общественного работ работоспособного населения, а в последних строках вдруг водружает на всё это рассуждение: «Быть может, нет деяния выше того, что творят эти души. Быть может, нет труда более полезного». А вся остальная деятельность человечества лишь суета сует...

Что делают они на самом деле? — Молятся за весь мир, просят за него, умоляют. И не их ли молитвами до сих пор он существует — суетящийся, спешащий, прогрессирующий.

...Если тебе нужно переставить чашку с чаем, ты протягиваешь руку и ставишь чашку туда, куда тебе нужно. Было бы весьма глупо, если бы ты сел возле чашки и стал усиленно возносить молитвы о том, чтобы Высшие Силы перенесли её. Думаю никому в голову не придёт, что второй способ перемещения чашки лучше первого.

В наших повседневных умозаключениях трудно бывает оторваться от повседневных чашек. Но вся жизнь не состоит только лишь из переноса посуды. Однако, даже если взять за пример чашку, можно сказать так:

Ты — лежишь парализованный (не дай Бог, конечно!) И хочешь пить. Но не можешь, физически не можешь, подойти к этой чашке и взять её. И что же? Ты зовёшь кого-то, кто может это сделать, другого человека, который более дееспособен, чем ты и просишь его. Именно просишь, потому, что угрозами тут вряд ли чего-нибудь добьёшься: ты немощен, а он — мощен. Вот и просит немощное создание того, кто мощен здесь.

— Я не могу спасти своего друга, но можешь ты!

* * *

Дантар... Было бы неправдой сказать, что он не верил в существующий миропорядок. Нет, он...

Он не умел прощать и потому не верил, что и сам может быть прощён за прошлые свои грехи. Он не верил, что кто-то прислушается к его просьбе и потому не просил и не умел просить. Казалось бы, так просто — попросить за друга. Но для кого-то этот дар — просить — даётся сам собой, а для кого-то это неразрешимая задача.

А Дантар... Его руки, его оружие и голова было единственное, чем он располагал и в действенность чего верил. Зачем просить кого-то принести чашку, когда это можно сделать самому. Он не понимал, что сейчас ничего не может сделать. Не понимал своей немощности.

Не стоит его в этом обвинять: мы и сами не понимаем порой подобных вещей.

Он не хотел просить. Он хотел пойти и сделать всё сам: пойти и освободить Арвиса. Но и от эльфов он ждал того же — чтобы они взяли штурмом Шургам, чтобы они совершили что-то мудрое и великое. Ведь Арвис — один из них. Светловолосый витязь, почти мальчишка. Тот, который сказал Дантару однажды в конюшне: «Прости, я не хотел тебя обидеть!..» Не может быть, чтобы эльфы забыли о нём! Но они сидят сложа руки. И не просто сидят — ещё хуже — живут как прежде, словно ничего не произошло. Дантар не понимал, почему и осуждал их за то, что они не такие, какими бы он хотел их видеть.

Но, может быть, они как раз и делали то единственное и самое важное из того, что можно было сделать в данный момент.

* * *

Дантар подседлал лошадь, отпросился у Сивисмара, но в дверях конюшни его встретил Гелерэйн.

— Куда ты?

— Мне надо, — угрюмо буркнул ксадонец.

— Зачем ты едешь?

Сто раз Дантар приезжал и уезжал и никто не обращал на него внимания. А тут вот тебе на: прицепился! Конечно, неуважительно так думать про великого эльфа, но Дантар был зол и раздражён: «Сами ничего не делают и мне хотят помешать!» Но эльф стоял в дверях.

— Ехать в Шургам — безумство, — ответил он на всё, что было теперь в голове Дантара.

— Ну надо же хоть что-то делать!!! — это был вызов.

Он просвистел сквозь зубы, он пламенел во взгляде: «Надо же хоть что-то делать, а вы не делаете ничего! Пусть я погибну, но докажу вам, что вы не правы!»

Взяв его за плечи, эльф мягко втолкнул ксадонца обратно в конюшню.

— Мы не можем идти войной на Шургам. И за жизнь одного отдать жизнь многих. И твою в том числе.

— Но нужно же хоть что-то делать! — уже взревел оруженосец Сивисмара.

— Проси! Проси за него. Твой голос не останется не услышан, как не остаётся неуслышанным голос каждого.

— Просите вы, если хотите, а я пойду!

— Дантар! Упрямство — не лучшая помощь. Скорее, наоборот. Неужели ты думаешь, что сможешь что-то сделать один среди драконов и орков.

— Может быть, я смогу хоть что-то!

— Что-то... Я не хочу отговаривать тебя, словно маленького мальчика, который надумал пойти туда, где ждёт его смерть или ещё худшее...

Дантар сам, как конь, раздувал ноздри. Он не собирался понимать того, что ему говорит эльф.

— Инкат вернулся, — тихо произнёс эльф.

— Что?

Дантар не видел связи, причём тут Инкат. Но что-то тревожное кольнуло его при этих словах. Он перестал ломиться на выход.

— Инкат вернулся из Шургама, — продолжил Гелерэйн. — Я не хотел говорить, но пришлось. Теперь с ним творится такое, что смерть была бы лучшим выходом для него. Словами этого не опишешь. Сегодня мы с Сивисмаром едем в Минас Кан. Поехали с нами: увидеть всё своими глазами.

Черный Кан ещё не починил обвалившихся стен. Чинить было некому. И мост всё так же бессильно вывалившись, как мёртвая челюсть, лежал обгорелыми брёвнами на конце эстакады. Но ворота уже закрывались и открывал их приехавшим всё тот же Акст.

Дантар осматривал обгоревшие руины настороженно.

Первый раз ему доводилось быть здесь. Что-то таил в себе этот жуткий остов замка: чей-то ужас, чью-то смерть.

* * *

Инкат лежал, отвернувшись к стене. Он не пошевелился, когда вошли эльфы и Дантар. Гелерэйн что-то спрашивал у Акста. Тот что-то отвечал ему, но Дантар не слышал ничего. Он внимательно смотрел на лежащую неподвижно фигуру. Дантар чувствовал, не умом, не глазами, не даже нюхом, а чем-то внутренним: животом, утробой, что с оруженосцем Арвиса произошло что-то страшное. Но что именно — понять не мог. Присутствие непонятного ужаса или благоговения к непостижимому мешало подойти ближе к Инкату.

— Он умер? — спросил, наконец Дантар, не отрывая взгляда от неподвижной фигуры.

— Нет, — тихо ответил Гелерэйн. — Он борется.

— С кем?

— С тёмным властелином, что держит руках его сердце.

«Инкат жив!» — Дантар осторожно подошел к нему попытался через спину заглянуть тому в лицо. Но Инкат повернул голову и метнул на Дантара такой исполненный ненависти взгляд, что ксадонец отпрянул.

Когда они покинули Минас Кан, Гелерэйн рассказал, что случилось с Инкатом. Он хотел найти Арвиса. Живого или мёртвого — всё равно. Он не надеялся ни на чью помощь, никого не слушал и решил искать самостоятельно. Он бывал в стране мрака и рассчитывал теперь на свой опыт. Но Арвиса он не нашёл, зато попался сам. Его узнали и отправили к Доргнанеллу и тот сделал самое худшее, что только мог. Он не простил Инкату того, что тот сумел выйти из-под его власти. Доргнанелл снова отнял у него сердце и вложил ему в грудь камень. А потом отправил его обратно через горы, считая, что тот раб его, как прежде. Инкат ушёл. Соглядатаи тёмного властелина сообщили, что он вернулся в Минас Кан. Доргнанелл ждал, что Инкат подчинит крепость, наберёт войско и снова станет Черным владетелем. Но время шло, а никаких подобных известий из Минас Кана не поступало. Инкат действительно пришёл в крепость. Лицо его было черно, а вид страшен. Он никому не сказал ни слова, а лишь зашел в ближайшую комнату и повалился на ложе, с которого уже почти не поднимался, ибо все силы его уходили на то, чтобы не поддаться на влечение своего каменного сердца.

Кое о чём Акст догадался. Остальное Гелерэйн понял сам, увидев на груди у Инката мёртвую рану с посиневшими краями.

Стало меньше на одного человека из тех, кто готов был шагнуть за Арвисом в страну мрака — не раздумывая, не рассчитывая, за тем, что считал своим долгом. Стало меньше на одного такого человека.

Дантар молчал. Он не сказал ни Сивисмару, ни Гелерэйн ни слова из того, о чём думал и вернулся за ними в Дом Лау.

Вскоре ещё одна плохая новость пришла из Минас Кана: Гет вернулся пешком. Он был ранен. Несколько раз ему удавалось пересечь границу страны мрака не вызывая подозрений у сторожевых. Но наконец, кто-то узнал в нём «перебежчика» из-за которого погиб Галтаган. Гету удалось вырваться из-под обстрела и ускользнуть от драконов, что погнались за ним, но теперь одно крыло его было сломано, а стражи чёрной крепости предупреждены.

Вот и второе существо, что забывало себя в Арвисе, опустилось на стену Минас Кана сложив сломанные крылья.

Молчала крепость Минас Кан. Молчала до поры страна мрака. Дантар молчал. Он не находил в себе сил идти искать Арвиса и самое ужасное — он не мог просить, как говорил ему Гелерэйн. Молчание слов, помыслов и дел навалилось на него. Оно звалось теперь отчаянием.

Время отчаяния, время молчания. Отчаяние — это змий, что съедает веру. Вместе с верой он пожирает и часть нас. Душа уже не цела, если познала отчаяние. В ней уже не хватает некоторой части. И может ли она исцелиться если по ней хотя бы раз пронёсся этот чёрный змий.

Верь! Никому не даётся больше, чем он сможет вынести. Терпи и верь!

* * *

В стране мрака не существует рассвета. Там вечная ночь. Ночь, даже если солнце стоит над головой.

Арвис потерял счёт времени. Дни ли проходили или годы. А может быть это была только одна бесконечно растянутая ночь. Что конкретно хотел от него Мэджис, он так и не сказал. Ничего хорошего — это понятно. Но несмотря на своё жуткое обещание, он так и не говорил с ним. Наверное, тактика была такова: сначала дать попробовать всё и только потом разговаривать. Наверное он хотел сделать с Арвисом то, что в нашем современном мире принято называть словом: «сломать».

Что же оставалось Арвису? — Терпеть. И не сопротивляться. Сопротивление — есть борьба, а борьба тут немыслима — будешь именно сломан. Оставалось только терпеть. Если хватит веры в то, что никогда не пошлются тебе испытания сверх того, что ты можешь вынести.

Арвис часто вспоминал Сивисмара и его битву с Варреном, которая и заключалась в отсутствии битвы. Нет, обстоятельства слишком разные, но несмотря на это, в его памяти часто возникал образ, которого он на самом деле не видел: Сивисмара, стоящего в молчании перед Варреном. «Я понимал: если отвечу хоть слово — я проиграл, так как это будет началом поединка» — это говорил сам Сивисмар, потом, в доме Лау, в покоях у Гелерэйна, удобно расположившись у камина, когда всё было уже позади.

Странное сравнение, но теперь Арвис чувствовал, что нужно тоже быть как-то вне того, что делает с ним Мэджис руками своих слуг. Не вступать с ним в противодействие. Только так он не переломится: тем, что не встанет против, не примет его условия, хотя бы и с отрицательным знаком. Это значит, не противиться и не соглашаться, а быть вне.

Вне... Но это легко сказать. Как это сделать, когда кругом горячие стены Шургама. Они вытягивались коридором или проваливались омутами штолен. Знаменитых штолен Шургама, из которых никто не выходит прежним.

Боль и тяжесть. Пекло разогретых жаром стен и... то состояние, когда уже не понимаешь, живёшь ты ещё или умер, или находишься в переходной стадии. Когда нет сил жить и уже согласен на смерть, но даже об этом — о смерти — не в состоянии думать, потому, что мысли уже умерли, раньше тебя.

Он не умирал, а просыпался от обморока. Снова всплывал сознанием в жару и боль тёмных штолен... И вновь забывался и не мог понять, прошли ли в том вязком забытьи годы или месяцы, а может мгновения. Или вся жизнь? Но жизнь в кирпичном пекле была бесконечной, не имеющей ни времени, ни пространства, кроме пространства раскалённых болью стен и свисающего потолка.

Будет ли этому конец? Неужели всё светлое в жизни уже кончилось и осталось только это переходящее в смерть состояние. Неужели не поможет никто?!

Арвис понимал, когда его ум был в состоянии понимать, что Лау не сможет разгромить Шургам и вызволить его. Но как хотелось, чтобы произошло чудо! Хотелось, чтобы Тел-Абарис был не прав и те мудрые и великие побороли бы тьму и вознесли его к Свету! А то что же получается — торжествуют слова брата: «Ты думаешь, если с тобою случиться беда, Лау всё бросит и помчится тебя выручать? Больно надо Высоким заботиться о каких-то там тёмных эльфах!»

Нет, Тел-Абарис был неправ и король не забудет своего витязя. Значит нужно только ждать. Ждать! Но сколько же можно ждать? Я быстрее дождусь смерти! Лау! Я стражду! Услыши и помоги!

Помоги! Ведь ты Высокий народ, несущий Духовный Свет!

Лау! Я не выдержу! У меня не хватит сил терпеть и тогда я поверю в то, что сказал Тел-Абарис и сделаю то, к чему он призывал: «Каны должны сами позаботиться о себе».

Лау! Я снова стану тёмным эльфом, как и весь мой рад. Спаси меня!

* * *

Малые орки штолен — народ тупой и грубый. Они перестарались и довели Арвиса до такого состояния, что когда один из надзирателей урук-хаев глянул на него — он даже перепугался: «Вот-вот сдохнет! Что я скажу наместнику?! А уж Доргнанелл точно кишки выпустит! Или живьем с малыми орками в штольне засыпет. Такое уж бывало!» Надо было срочно что-то делать, но соваться к начальству орк боялся.

— Ну-ка отнесите его на вершину башни! — крикнул он двум оркам, что были неподалёку. — Может продышится — очнётся!

Те подхватили безжизненное тело Арвиса и потащили к лестнице.

— Стой! — заорал им орк. — Ещё увидит кто. Вот!

Он бросил на Арвиса сверху свой плащ. «Главное, — решил про себя урук-хай. — Привести его мало-мальски в себя и сдать напарнику. А там, пусть сам перед начальством отчитывается за эту падаль!»

— Только заприте двери, а то ещё сбежит!

Пленник был не в состоянии поднять головы, не то что бы бежать. Урук-хай приказал запереть двери совсем по другой причине: чтобы кто-нибудь из слуг наместника случайно не зашёл и не увидел в каком состоянии пленник.

...В стране мрака не существует рассвета, там постоянная ночь. Ночь, даже если солнце стоит над головой...

* * *

Каждый раз Гет возвращался именно в Минас Кан. Он не задумывался, что это за крепость. Отсюда в последний раз ушёл Арвис. Теперь здесь лежал Инкат. Хотя особой дружбы между Инкатом и Гетом не было, Гет чтил его, как слугу Арвиса.

Крепость была хорошим укрытием, если нельзя вернуться к гномам или в Дом Лау. Гета мало заботили люди крепости. Их было не больше десятка. Он не разговаривал с ними. Когда он возвращался из своих поисков, он опускался на стену и отдыхал. Вниз он сходил только за тем, чтобы попить воды из колодца.

Акст, озабоченный тем, чтобы дракон вдруг не поужинал кем-нибудь из оставшихся в живых воинов, несколько раз предлагал Гету еду. Но тот не мог есть от тоски. Один раз он только взял хлеб и Акст решил, что Гет, вероятно, охотится по дороге.

Теперь Гет сидел в замке со сломанным крылом. Как он добрался до крепости, он вообще не помнил. Наверное, сначала в крыле была только трещина, иначе бы он вовсе не долетел. Он «доломал» крыло потом, когда забился в расщелину, спасаясь от других драконов. Там, втискиваясь в узкий каменный разлом, он неловко упёрся больным крылом. В горячке, под шквалом огня, он этого не заметил, но потом, когда чёрные гады улетели и он выбрался из прокопчёной щели, Гет с ужасом обнаружил, что крыло больше не действует.

Пока он скрываясь, бежал к замку боль не показалась сильной. Она пришла потом, когда он добрался до Минас Кана, напился и отдохнул. Крыло отекло, словно накаченное водой. Малейшее шевеление приносило такую дикую боль, что теперь он старался даже не вздыхать резко, не то что двинуть им. Гет лежал посреди двора, не имея ни сил, ни желания подниматься на стену пешком. Он пытался сообразить, что ему теперь делать. Но единственное, до чего он додумался: без посторонней помощи ему не обойтись. Само крыло не срастётся. Идти за помощью к эльфам он не хотел. Он вообще видеть их не желал после того, как они «бросили» Арвиса на произвол судьбы. «Если они для Арвиса ничего не сделали, мне-то разве захотят помочь?!» У гномов теперь тоже делать нечего, они-то точно не простят, что он выломал ворота и удрал. Чего доброго, считают его теперь первым врагом. Лит бы понял. Но до Лита попробуй докричись! Не успеет он и рта раскрыть, как охранники изрешетят его копьями не разбираясь. Гномы и так его боялись, а теперь, после выломанных ворот, тем более. Но даже если решиться пойти к ним — это так далеко пешком и так больно.

По двору замка проходил Акст. Его серая фигура всегда на виду — днём ли, ночью, или под дождём. Сначала он, с оставшимися в живых, хоронил погибших, потом разбирал обвалы коридоров, вытаскивал куски обугленных балок, камни. На то, чтобы восстановить замок сил не хватало, но Акст делал, что мог. А раз он не хотел сидеть на пепелище и посыпать тем же пеплом голову, значит, он верил. Хотя бы в то, что Кан ещё может восстать.

— Слушай, ты! — получилось грубо, но имени Акста Гет не знал. Акст оглянулся. Для него было новостью, что Гет умеет разговаривать.

— Ты можешь что-нибудь сделать вот сюда? — Гет кивнул мордой на больное крыло. Акст поразмыслил на безопасном расстоянии. Потом решился подойти.

— Можно попробовать, — произнёс он, разглядывая крыло. Он взялся помочь дракону, презрев собственный инстинкт самосохранения.

Сначала Акст хотел сделать лубки из дерева. Но Гет увидел их и сказал:

— Нет, это не подойдёт! Мне нужно из железа, чтобы я смог летать.

— Ты собрался лететь с таким крылом? — Акст был настроен скептически.

— А ты сделай, чтоб держалось, и я полечу.

— Нельзя! Так быстро кость не срастётся!

— Надо.

— Но тут никакие лубки не выдержат! — возразил Акст, прикинув силу Гета.

— А ты сделай, чтоб выдержали. Я подожду.

Через несколько дней то, что намудрил Акст было готово. Своё сооружение Акст рушил вклепать прямо в кость. Но он боялся, как бы Гет не откусил ему голову во время этой экзекуции и попросил, чтобы он просунул крыло в окно кузницы, а сам бы оставался снаружи. Гет понял.

— Дурак ты! — сказал он. — Если бы я хотел, я бы и так тебя достал, через окно. Не бойся! Не трону. Мне крыло нужно.

* * *

«Проси! — сказал Гелерэйн Дантару. — Проси за него. Мы не можем ничего сделать своими руками и оружием. Мы можем только просить».

Только Тот, к Кому были эти просьбы знает, сколько их было и от чьих сердец они исходили. И вот теперь...

Случайность? Нет, не случайность. Случаем могли бы назвать это только слуги тёмного властелина.

Утром на рассвете, со вклёпанным в сломанную кость стальным штырём, Гет снова поднялся над грядой гор, закрывающей вход в страну мрака. У него не было никаких планов. Боль его драконьей души была сильнее, чем боль крыла. Она не давала сидеть на месте. Гет не знал, где искать.

Сухая россыпь мертвых скал кишела орками. Где Арвис: может быть под землёй, заперт глубоко так, что не увидишь и не достанешь. А может быть совсем в другой стороне этой чёрной страны...

Попутный ветер поддержал больное крыло и Гет повернул к крепости. Он кружил над ней много раз, но кроме орков ничего не видел, Гет сделал круг над одной из башен. Торчащие на башне охранники уставились на него. Надо полагать, им уже сообщили о драконе-перебежчике. Орки зашевелились на стенах, но стрелять побоялись — дракон есть дракон. Несколько стражей побежало вниз.

Вероятно докладывать начальству. «Надо уходить, — подумал Гет, — пока они не позвали других драконов. Но в следующей момент что-то странное, что лежало на верхней площадке башни, привлекло его внимание. Теперь он уже не мог оторвать взгляда от этой груды «чего-то». Гет быстро опустился на площадку, подхватил это нечто, лежащее на грязном тряпье и взмыл ввысь.

Боль в крыле взревела в полный голос. Гет разъярился на боль и ярость придала ему силы. Удрать! Теперь скорое удрать! Пока нет погони. Удрать, не успев разобрать, что именно он унёс с собой.

Охранники взбесились, точно муравьи у которых кто-то пнул муравейник. Они мельтешили без порядка и толка, выбрасывая струйки копий и стрел. Но Гет был уже высоко. Орчий муравейник отдалялся медленно, но верно.

До Минас Кана лететь далеко. А со сломанным крылом — невозможно. Сначала Гет хотел подняться на высоту — так лететь казалось быстрее. Но потом не выдержал и опустился вниз: попутный ранее ветер сделался противником. Ближе к земле ветер не так своевольничал и Гет полетел над самой поверхностью: «Если придётся падать — то невысоко!..» Но нужно было не падать, нужно было лететь. Лететь до последнего. Гет понимал, что если он опустится на землю, ему уже не заставить себя подняться. А добраться до Минас Кана нужно было во что бы то ни стало и как можно быстрее. И Гет так сжал зубы, что сломал один из них.

Деревья ползли навстречу невообразимо медленно, а сломанное крыло, как свинцом, было накачано болью. Под определённым углом взмаха его пронизывала горячая игла от плеча, да самого кончика перепонки. Гет шипел сквозь зубы, но крыло держало несмотря ни на что. «Молодец, мастер! — отдал должное Гет. — Теперь главное — добраться!» Если бы Гет мог, он стал бы считать взмахи собственных крыльев. Говорят, так легче. Но Гет не умел считать. «Всё! Упаду! — думал он. — Вот долечу до того дуба и упаду!..» Он долетал до дуба, но с отупелым удивлением понимал, что у него ещё остались силы и он сможет пролететь чуть-чуть дальше...

«Нет, у той реки точно упаду!» Шло время, Гет скрипел зубами и со всей силы отжимал от себя воздух поломанным крылом. Холодный ветер не гасил огня в крыле... Где же речка, у которой Гет намеревался рухнуть: её нет ни впереди, ни справа, ни слева... Должно быть, он давно миновал её, сам не заметив, как. Минас Кан показался миражом. Внезапно Гет увидел выступившую из леса башню, но Кан, как мираж, не хотел приближаться несмотря на все усилия.

Взмах — пламя боли метнулось по крылу. Взмах — ну почему эта дурацкая башня всё ещё далеко?!! Взмах — Она издевается! Я же сейчас упаду!.. Или уже падаю! Взмах...

Башня погружается в закатные тени. Её макушка окрашена оранжевым отсветом зарева. Нет, это был последний взмах!.. Я больше не могу!! Ну разве что ещё раз...

Он не упал. Он осторожно опустился на стену и положил перед собой то, ради чего он претерпел ужасный труд, то, что он принёс. А вдруг это просто кучка мусора, которую глупые орки вытащили на смотровую площадку башни. Всю дорогу Гет об этом просто не думал. У него была цель — долететь, не упасть и не попасться погоне. С таким крылом второй раз не подняться... Гет почувствовал, что в голове у него мутится.

В груде ветоши ничего нельзя было разобрать. Он осторожно стянул грязный плащ, что покрывал всё это рваньё и со страхом взглянул на открывшуюся ему картину. На куче грязного тряпья лежала высушенная ужасами и муками фигурка, измазанная в грязи и запёкшейся крови.

— Сюда! — закричал Гет во всё горло. Но по лестнице уже бежал Акст.

— Он умер!.. Умер... — кричал Гет то ли спрашивая, то ли утверждая в отчаянии. Акст приник ухом к груди своего господина.

— Он жив, — пробормотал телохранитель. — Пока жив. Но сколько ещё он проживёт — не знаю.

Акст выпрямился и обернулся к Гету.

— Лети к эльфам.

Гет был ошарашен этим приказам.

— Ты один знаешь дорогу, — продолжил Акст. — Помощи людей тут недостаточно. Приведи эльфов!

Гет прыгнул со стены и полетел. Он больше не считал деревьев и не приценивался, под каким камнем упадёт. Он не думал ни о взмахах, ни о крыле. Перед его глазами стояла одна картина: лицо, милое лицо, которое невозможно было узнать. Руки, красивые и сильные когда-то, ласковые и добрые, те, что нанесли смертельный удар Галтагану и которые так весело шлёпали его, Гета, по носу — они как высохшие виноградные лозы лежали бессильно упавшими на тряпьё. И может быть совсем скоро они превратятся в белые кости... Нет! Об этом Гет не мог думать. Он взмыл вверх, раздирая себе болью крыло. «Нет! Только не это! Может быть, уже поздно. Может быть, он уже опоздал...»

Ночное небо неслось навстречу, пока, наконец мягкое матовое сияние над тем местом, где был Дом Лау не возвестило Гету, что он у цели. Гет опустился на пограничную пустошь и столб пламени поднялся над его головой. «Сюда! Сюда!» — он кричал это или думал. Но пламя было ярче голоса. Четверо всадников — ближайший дозор подскакали к Гету.

— Скорее! Я нашёл Арвиса! Он умирает! Помогите! Он умирает!..

Никто не просил его разъяснить его сбивчивые крики. Всадники развернулись и ускакали, а Гет остался один. Он то ходил кругами, вытаптывая жёсткую августовскую траву, то метался заслышав малейший шорох: не едут ли эльфы, то кусал землю в собственном бессилии. «Ну где эти кудесники? Почему они так медлят?!»

В ночи сверкнула белая лошадь и белое одеяние всадницы. То была Нинэвэн — прекрасная дева, целительница и врачевательница Дома Лау.

— И только... — прошептал Гет. Он ожидал увидеть Гелерэйна, Лаулиссиана и всю королевскую рать. А тут всего-то...

Гет вздохнул разочарованно. Заслышав исполинский вздох лошадь Нинэвэн наконец поняла: перед ней дракон! Надо отдать должное всаднице — лошадь совершила такой прыжок, словно собиралась выскочить из седла, но Нинэвэн удержалась. Всё последующее время лошадь провела преимущественно на двух ногах, а всадница безрезультатно пыталась повернуть её обратно. Что же, это была промашка мудрых. Лошадь Нинэвэн не была боевым конём и не была приучена небояться тварей тьмы. Гет отошёл в сторону, но это ничего не изменило. Лошадь взвивалась на дыбы и отказывалась идти вперёд.

— Вам лучше ехать одной, без меня, — произнёс Гет ещё менее удовлетворительно.

— Я не знаю дороги, — ответила дева бесстрастно, без тени оправдания себе.

— Мой господин умрёт, пока вы спорите с лошадью! — прорычал Гет. Лошадь от его голоса заплясала на месте, наскочила задом на цепкий куст и запуталась в нём ногами. Перепугавшись, что кто-то держит её за ноги, она совершила безудержный рывок, и, едва не уронив всадницу, вырвалась из куста, оставив там части своего хвоста и шерсти. Дева, не выказав ни страха, ни раздражения сидела на отдувавшейся после диких прыжков лошади.

— Вы смогли бы отвезти меня туда? — произнесла она.

От такого предложения Гет чуть не сел на собственный хвост.

— Конечно!.. — только и вымолвил он.

Дева отпустила с готовностью удравшую лошадь, а сама подошла к Гету.

Гету казалось, что у него не останется сил на обратную дорогу. Но вот теперь он несёт на себе ту, что послали эльфы, прекрасную деву, которая непременно поможет, не иначе. Поможет, потому, что ничего другого больше не остаётся. Поможет, потому, что кроме как на неё не на кого надеяться. И он донесёт её, чего бы ему это не стоило. Донесёт, даже если умрёт сам!

Гет указал на вход в цитадель и Нинэвэн прошла вперёд. Акст всё это время был возле Арвиса. Он промыл раны и смазал их маслом. Теперь, стоя на коленях у изголовья, Акст пытался напоить Арвиса. Это было трудно: Арвис был без сознания.

Внезапно вся комната башни засияла светом.

— Ты что! С ума сошёл? — воскликнул Акст и осёкся. Сначала ему показалось, что это Гет полыхнул пламенем.

Но, свет был не оранжевым, а серебристым, мягким. Акст оглянулся и обомлел. Прекраснее самого прекрасного, что только видел он на свете, дева эльфов стояла посреди комнаты.

Не обращая внимания на Акста, она склонилась над Арвисом. Высохшие лепестки его век дрогнули, чёрные растрескавшиеся губы слегка шевельнулись. Он был жив. Все ещё жив.

* * *

«Мёртвый мальчик на дельфине». Что заставило Лоренцо Лоренцетто изобразить в своём произведении по сути дела, труп? Чтобы мы любовались прекрасными формами детского тела, отданного теперь во власть морского чудовища и играющего ими. Чтобы поражались контрасту гладкой матовой кожи и грубой чешуи? Боль, страдание, смерть, отсутствие жизни — как это может быть прекрасным? Мёртвое прекрасным быть не может. Прекрасным может быть разве что тот дельфин, который жив, но никак не труп мальчика, хотя бы при жизни он сиял красотой. Но зрители любуются формами мёртвого тела, а живой дельфин является лишь контрастом, оттеняющим его и просто подставкой.

Но Арвис не был мёртв. Хотя сползшая с подушки рука его повторяла положение руки мальчика на дельфине. Он был жив и изуродован страданиями, болью, страхом и таким долгим отсутствием Света и Жизни вокруг себя. Но несмотря ни на что, существо эльфа в нём было прекрасно.

Жизнь всё равно сияла сквозь страдания. Осознание покоя и окончания всех терзаний разгладило заострившиеся черты его. Арвис жив, спасён. Он снова с эльфами и Свет с ним, Нинэвэн достала травы, цветы и минералы, что принесла с собой, попросила воды и огня. Несколько слуг убежали по её поручениям, Акст отошёл в сторону, наблюдая за тем, что происходит и ожидая, не понадобится ли его помощь. Нечто дивное происходило в этой комнате. Ибо там, где есть дивный народ не может не быть дива. А двое — это же всё равно что народ эльфов. Пусть один изранен и нуждается в исцелении, но другой исполнен совершенства, покоя и внутренней силы. И раненый встанет, в этом нет сомнения, свет и сила вернутся к упавшему.

— Кто это? — шёпотом спросил Акст у Гета, осторожно кивая в сторону Нинэвэн.

— Её прислали помочь Арвису, — ответил тот тоже шёпотом.

— Откуда?

— Из Дома короля Лаулиссиана, Дома Светлых эльфов, — пояснил Гет.

— Светлых эльфов... — только и проговорил Акст. Он с сокрушением подумал о том, как мог господин его, Тел-Абарис, сам будучи эльфом, не отдать всего себя на служение этому благословенному Дому, прекрасному народу, совершенству всего созданного, гармонии радости и света — Высоким эльфам.

Так получилось, что первое, что увидел Арвис, открыв глаза, было лицо Нинэвэн. Спокойное и бесстрастное, несущее отблеск Благословенного Света. Боли Арвис не чувствовал. Он закрыл глаза, потому, что решил, что умер и находится где-нибудь в чертогах Мандоса. Закрыв глаза, он погрузился в сон. Когда же он снова открыл их, он увидел морду Гета и понял, что ещё жив, так как Гет никак не мог оказаться у Мандоса.

Арвис ничего не спрашивал. Он только наслаждался покоем и окончанием страданий и отдыхал от боли. Откинулся тонкий полог и в комнату вошла Нинэвэн. «Значит, это был не сон, — осознал Арвис. — И я у эльфов. Но почему тут Гет?» Всё было непонятно, но даже помыслить и разобраться в этом не было сил. Тело казалось самому ему каким-то воздушным и невесомым от слабости, но каждый член его — неимоверно тяжёлым. Так, что даже перекатиться с боку на бок требовало больших усилий. Одно только счастье сияло вокруг: он жив и он среди эльфов. И больше нет ни тьмы, ни боли.

Прекрасная дева склонилась над ним, держа сосуд. «Кто ты?» — хотел спросить у неё Арвис, но язык совсем не слушался. В сосуде было что-то горячее и душистое. Когда оно попало на язык, Арвис ощутил пряный сладковатый вкус. Он выпил и забылся так и не дождавшись ни ответа прекрасной девы, ни своего вопроса к ней.

* * *

— Нет Гелерэйн! при всём моём уважении к тебе, я не поеду в Минас Кан.

— Ты отказываешься, Фарьян?

— Ну, если король прикажет, я вынужден буду подчиниться. Но пусть лучше пошлёт кого-нибудь другого. Пусть Сивисмар поедет!

— Сивисмар неделю назад уехал в крепость Ривфа.

— Ах да, я забыл! Ну что же, больше послать некого?

— Почему ты не хочешь ехать? Отвезёшь Нинэвэн травы, которые она просила — и всё.

— Если ей очень нужно, пусть приедет сама.

— Фарьян! Ты ли это говоришь?! Заставлять Нинэвэн ездить туда-сюда, бросив Арвиса?

— Но почему именно я должен ехать?

— А почему не ты?

— Я терпеть не могу Кан! И вообще этих тёмных эльфов!

— Ты зря говоришь так. Арвис — твой соратник. Он эльф и брат тебе.

— Тёмные эльфы никогда не были мне братьями! — вскричал пылкий Фарьян. — Каны вообще не настоящие эльфы. Они постоянно воровали себе жён у людей!

— Нет, Фарьян, ты не прав. Род Кан действительно малочисленный и слабый. Но всё равно они настоящие эльфы.

— Пусть так. Но я всё равно не верю Арвису!

— Что?

— Его постоянно тянет ко всякой нечисти: то дракон, то оруженосец — бывший слуга Доргнанелла. И вообще, эти постоянные визиты к Тел-Абарису! Ты уверен, что Арвис против своего желания попал в Шургам? Вы с королём слишком доверчивы.

— Ты говоришь бред! — гневно вскричал Гелерэйн. — Разве ты не видел, каким он вернулся из Шургама?

— Даже если бы видел, что с того? Можно изобразить что угодно. Может он специально принял такой вид, чтобы выглядеть жертвой тёмного властелина и мы бы поверили ему!

Гелерэйн помолчал, потом изрёк:

— Поедешь со мной в Минас Кан. Может быть, твои глаза скажут тебе хоть что-нибудь, раз сердце твоё молчит.

Обтрёпанный Минас Кан. Дракон, который готов ходить на цыпочках, чтобы не нарушать тишину. Спокойное лицо Нинэвэн, а главное, дух милосердия и заботы о страждущем и тихой радости, что все беды уже позади — немного смягчило Фарьяна. Но вид измождённого эльфа, то есть Арвиса, пробудил в нём больше презрения, чем жалости. «Если теперь такие эльфы, то эльфийский род вырождается!» — по думал он, хотя Гелерэйну ничего не сказал.

* * *

Но Арвис был настоящим эльфом. В этом Гелерэйн был прав. А эльфам не свойственны болезни и Арвис быстро поправлялся. Телом. Но душой оставался печален. Он стал молчалив, как-то несвойственно себе самому, спокоен и тих. В Дом Лау он приезжал несколько раз, но не оставался там подолгу. Он не чувствовал в себе силы быть воином, как раньше, а сидеть в бездействии и вызывать жалость к себе ему не хотелось. Он восстановил Минас Кан. К счастью, старая цитадель оказалась настолько прочной, что штурм и пожар не причинили ей больших разрушений. Старые слуги теперь служили новому господину рода Кан. Баргилина, жена, вернее, вдова Тел-Абариса, не возвращалась более в замок. Быть может, как Тел-Абарие и опасался, она решила сбежать от него и укрыться у матери. А может, узнав об осаде Минас Кана и гибели своего мужа, решила не видеть вовсе мрачных стен замка, где жизнь её весельем не отличалась.

Большого войска для охраны замка теперь не требовалось: на стене, над воротами, бессменно сидел Гет. Казалось бы всё хорошо. Но тело исцелить легче, чем душу. Изъязвлено не только тело, но вместе с ним и душа.

Вся юношеская восторженность Арвиса сгорела в пламени Шургама. То, что было — исчезло. Того, каким он был прежде, уже не существовало. Законно было бы сказать: «Теперь он стал другим». Но он ещё не стал. В том-то и дело. Арвису казалось, что он похож на часы, у которых вдруг сорвали маятник: весь механизм бестолково завертелся, стрелки понеслись по циферблату, как бешеные и этот пульсирующий хаос будет продолжаться до тех пор, пока не кончится завод или умелая рука не водворит маятник на место.

Но где та рука, что уравновесит душу Арвиса?

Он чувствовал себя будто виноватым за что-то, но не мог увидеть за собой вины. Виноватым за болезнь? Виноватым за диссонанс в душе? Он не хотел в таком состоянии входить в Дом Лау. Хотя он был там несколько раз, но видел, что не может присоединиться к гармонии Эльфийского Дома. Он ощущал себя исторгнутым и не мог войти обратно. Почему?

На самой глубине всех мыслей пробивалось на свет сознание несправедливости всего, что произошло с ним. (И это вместо благодарности за спасение!) Неотвязчиво в голову ему лез тот факт, что спасли его вовсе не эльфы, а та самая нечистая тварь, которой и ступать-то на землю Лау запрещено. А эльфы — Высокие эльфы — остались в стороне!

Всё это не так. И Арвис убеждал себя, что нити всех судеб направлены к Единому и помощь была дана через Гета потому, что так было удобнее. И дана была по пламенным просьбам эльфов, его братьев. Умом он это сознавал, но обида была живучей. Он не мог исцелиться — вернуть целостность своей душе. И это мешало войти в Дом Лау, как прежде.

О прошлом остался только плач.

Эльфы — песня моя.

Эльфы — глаза, как море. Безбрежное море. Они бездонны так же, как и оно и могут вместить в себя столько, что не представить смертному.

* * *

Дом Лау был прекрасным. Он и не мог быть иным, ведь это — Дом Эльфов. Он такой же, как прежде, но чуть иной будто бы сам живёт своей жизнью, без Арвиса. Там всё изменилось неуловимо, чуть-чуть. Словно Дом продолжил свой путь куда-то без Арвиса, а Арвис отстал и теперь не мог его догнать и оставался снаружи. Он уже не мог, как прежде, незаметно для себя и окружающих влиться в то общество, что наполняло и составляло Дом. Арвис везде казался себе некстати. Он потерял своё, хоть маленькое и незначительное, но своё место в этом Доме.

Во встречном взгляде он находил снисхождение или соболезнование, иногда доброжелательность. Но всегда за всем этим чувствовалась лёгкое отчуждение. Арвис ещё отчетливее понял, что не надо было покидать этого Дома, хоть на сколько-нибудь, что эта разлука с Домом Лау не прошла без следа прежде всего для него самого. Он знал теперь, очень ясно, что нельзя отсюда уходить, но окончательно войти в него у Арвиса больше не получалось. Он не мог ринуться и отдать всего себя без оглядки, потому что невольно оглядывался в мыслях своих на Минас Кан и на дракона на стене замка и не мог отцепиться от этого Минас Кана, хотя и не любил его. И так, запутавшись, стоял он недалеко от порога Дома Лау не имея сил подойти к королю и к сидящим возле него эльфам и присоединиться к ним, и не отпуская себя уйти из Дома Лау совсем и отчаяться.

И тут рядом с Арвисом оказался Фарьян. Что-то сказал, Арвис ответил. Какой-то пустяк, но с него завязался разговор, странный диалог, когда Фарьян настойчиво спрашивал и требовал ответа, словно вёл допрос, а Арвис отговаривался, надеясь, что каждая сказанная им фраза будет последней, разъяснит что-то Фарьяну и тот отстанет.

— Где ты живёшь сейчас? В Минас Кане? Ну и зачем ты там живешь? Что ты там найдёшь? Нужно жить здесь, если ты решил быть со Светлыми эльфами, — тон Фарьяна был какой-то пренебрежительный, словно его раздражало, что Арвис не поступает так, как он, Фарьян, считает правильным.

— Фарьян, мне нужно отдохнуть. У меня совсем нет сил, — оправдывался Арвис. Он всё ещё надеялся, что Фарьян поймёт и сам отстанет. В течении всего разговора Арвису не раз приходило в голову, что нужно его прекратить и не отвечать на вопросы Фарьяна, всё равно это ни к чему хорошему не приведёт. Но Арвису казалось как-то невежливо замолчать или просто отойти в сторону. И он продолжал отвечать, «как дурак».

— Ты думаешь, ты накопишь силы в своём Минас Кане? — всё так же пренебрежительно ухмыльнулся Фарьян. — Кто там с тобою в замке: люди — бывшие слуги твоего братца?

— Ты напрасно говоришь о них плохо. Это обычные люди.

— Лучше попроси у короля службу в какой-нибудь пограничной крепости, если тебе невмоготу расстаться со своим ненаглядным драконом. Какая тебе разница: что ты в Кане сидишь, что в другой крепости.

— Нет, какой бы лёгкой служба ни казалась, это всё-таки служба. Её нельзя нести кое-как. А так, как нужно я пока не могу.

Фарьян фыркнул.

— Наверное пребывание в Шургаме лишило тебя последнего разума! — Фарьян говорил уже зло.

— Фарьян, ну что ты прицепился ко мне?

— Нечего. Извини! — Фарьян будто выплюнул сквозь зубы своё «извини». — Просто хотел сказать тебе, что ты дурак!

Арвис отошёл в сторону. «Ерунда, конечно», — подумал он. Но эта ерунда окончательно выбила его из колеи. Ему очень захотелось уйти из Дома Лау прямо сейчас. Пока ещё никто, кроме Фарьяна, не обратил на него внимания. Уйти не на совсем, а только на сегодня.

«Ну не хочется мне находится тут и всё! Глупо, конечно, уходить из-за Фарьяна, но оставаться здесь просто сил нет! Как странно, — подумал Арвис. — Даже на то, чтобы просто остаться, тоже нужны силы...»

Арвис издали поклонился королю и вышел.

Куда идти? — да куда угодно! А ещё лучше — лететь!

* * *

Холодный свежий ветер бил в лицо. Хорошо, когда у тебя есть дракон и ты можешь полететь на нём куда глаза глядят. Какая-то маленькая частичка души Арвиса ещё пищала о том, что нельзя уходить из Дома Лау, нельзя! Тем более, из-за Фарьяна. Арвис был согласен — нельзя, но летел вперёд. Летел навстречу ветру и наслаждался его свежестью и холодом. Он упивался свободой в пространстве. Свободой от Фарьяна, и от Дома Лау, и от самого себя, своего разлада, тикающего хаоса, сорванного маятника. Иллюзия свободы пленила, как дурман. Так хотелось вырваться от того, что тяготило, что ему было всё равно: разбиться или улететь за три девять земель,

Гет выбрал себе дорогу высоко-высоко. Там без устали дуют ветра и живут облака. Он летел так высоко, что даже зоркие глаза эльфа с трудом могли разглядеть то, что осталось внизу, да он и не разглядывал. Гет летел куда придётся, куда глаза глядят, а Арвис не останавливал. Пускай будет, что будет! Ни направления, ни времени не существовало для них. Гет, окрылённый сознанием того, что Арвис с ним (бесценный Арвис!) и он тоже хочет мчаться вдаль и упиваться движением и полётом, не останавливался за день ни разу. Он был в таком состоянии, что если бы был лошадью, то непременно загнал бы сам себя. Но дракон более прочное создание и они долетели до заката и до незнакомого города.

Несомненно, городов было много, когда Гет проносился над ними по дороге облаков, но Арвис просто не смотрел на них. А этот увидел. Он примостился на краю долины и казался с высоты нагромождение детских кубиков. Арвис опустил Гета в стороне, в лесу. Если бы Гет знал, что за этим последует! Он бы ни за что не остановился и пролетел мимо. А последовало по-истине ужасное: Арвис собрался идти в незнакомый город. И один! Без него, без Гета! Верный Гет был ошеломлён. Он не желал расставаться с Арвисом — тот и так в последнее время не баловал его вниманием. Гет просто не мог отпустит Арвиса одного. Слишком близко было воспоминание о собственном воющем одиночестве, об ужасной потере своего хозяина, о бесконечных кружениях над страной мрака в поисках... следов или останков.

— Нет! Нет!

— Гет, я не могу врываться в незнакомый город на драконе. Я же не завоеватель.

— Ну если не можешь, так полетели отсюда! Зачем тебе этот город?

— Мне интересно.

— Это опасно!

— Не беспокойся. Со мной ничего не случится. Вот увидишь!

— Нет, ты не можешь так уйти — у тебя ведь даже нет оружия!

Это было правдой: благословлённые мечи остались в Минас Кане. Для визита в Дом Лау оружие ни к чему, а специально возвращаться за ним в Минас Кан перед тем, как полететь куда глаза глядят — нелепо.

— Успокойся. Я не собираюсь с ними драться. Просто посмотрю, что это за город и кто в нём живёт.

— А если они сами захотят драться с тобой?

— Тогда всё равно двух мечей будет мало.

— !!! — Гет издал вопль, выражающий всё его возмущение по поводу беспечности Арвиса.

— Вот что. Сиди здесь в лесу и жди. У меня есть Белый рог. — Трубя в этот рог Арвис звал Гета. — Если что-нибудь случится, я тебя позову. Хорошо?

Но Гету было не хорошо.

— Ты должен слушаться, — Арвис серьёзно посмотрел Гету в морду. Тот опустил голову и уткнул нос в землю.

Он обиделся. Он знал, что всё равно будет так, как решит Арвис, хотя бы он, Гет, считал это в корне не правильным. Но что тут скажешь?!!

— И вот ещё что, — весело добавил Арвис напоследок. — Не слоняйся, пожалуйста, под городскими стенами. А то все собаки и лошади города перемрут от разрыва сердца, учуяв твой запах.

Гет даже не улыбнулся. Арвис пошлёпал его по макушке ладонью, повернулся и пошёл. Гет сунулся было следом, но тут же был остановлен:

— Всё! Дальше не ходи.

Прошагав по лесной дороге с полчаса, Арвис услышал позади себя храпение, топот и окрики возницы:

— Тише! Тише! Ну что ты, глупая, напугалась? Волки что ли?

Арвиса обогнала шарахающая от каждого куста лошадь. Возница с трудом сдерживал её.

— Садитесь, мэер! А то не успеете то захода солнца. Ворота на ночь закроют.

Арвис, не раздумывая, запрыгнул в повозку, что напугало лошадь ещё больше — от драконьего духа не так-то просто было отделаться. Теперь лошадь понеслась так, что висевший на вожжах возница совсем не мог её сдержать. Пару раз он покосился на «мэера», но спрашивать, кто он такой — побоялся: мало ли что тот может ответить. Только подумал в раскаянии: «И кого это я взялся подвезти на свою голову?!»

Ошалевшая лошадь влетела в ворота в тот самый момент когда их собрались закрывать. Арвис спрыгнул с повозки. Возница умчался сию секунду не дожидаясь благодарности. Арвис огляделся. Первое, что бросалась в глаза — знаки траура повсюду: на тех же воротах, которые только что миновал Арвис, на домах...

Только в третьей корчме к нему, как иноземцу отнеслись более благодушно и он смог услышать о том, что произошло.

— Старая история! — пробубнил корчмарь. — Это все из-за принцессы.

— Из-за принцессы?

— Ну да. Траур тут — сколько себя помню. В это лето, говорят, восемьдесят первый год пошёл.

— Восемьдесят один год вы чтите память принцессы?

— Почему — память? Она до сих пор жива.

— Жива? — переспросил Арвис и подумал: что же могло случиться с этой старухой во дни её юности, восемьдесят один год назад?

— Я могу рассказать, если вам интересно. Старая байка! Теперь наверное никого в живых нет, кто видел принцессу до её заклятия. Только сам король, да сама принцесса. Король у нас — бодрый старик. Даром ему сто семнадцать лет. Говорят, он ждёт избавления и всё ещё верит в него. Хотя, на что тут надеяться — непонятно. Уже столько лет прошло! Кто родился в тот день — уже лежит в могиле, прожив целую жизнь. Только король всё ждёт, и всё ещё жив. И не отдаёт власти! — он повернулся к Арвису. — У нас, мэер, такой закон: король должен сам возложить свою корону на голову преемника или наследника. Иначе коронование считается недействительным. Но король упорствует. Кроме принцессы у него нет детей. И если умрёт он, вместе с ним умрёт и династия. Ему всё равно придётся отдать корону кому-то из приближённых, иначе после его смерти развернётся такая драка за престол — о-го-го! Прямого-то наследника нет и все, кто хоть каким-то боком относится к предкам короля, ломануться во дворец отстаивать свои права. Старик не может этого не понимать. Он не настолько упрям. Думаю, он всё же возложит корону хоть на князя Северного Генчура или на своего троюродного...

— Так что же произошло с принцессой? — перебил политические прогнозы корчмаря Арвис. Корчмарь махнул рукой, то ли не желая говорить, то ли сам не зная ответа на этот вопрос.

— Говорят, какой-то колдун на неё чары напустил.

— И что же?

— Ну и она стала... такая! Ну, такая... Как бы так сказать... — корчмарь терялся в поисках более деликатного слова для описания состояния царственного отпрыска.

— Кто её околдовал? — спросил Арвис с трепетом ожидая услышать упоминание о «вездесущем» Мэджисе.

— Да я не помню! Меня-то тогда ещё на свете не было. Старик мой говорил, что какой-то... как его?. Зар-Сил?.. — неуверенно составил буквы корчмарь.

— Сарсилл? — переспросил Арвис.

— Да, наверное так.

— Он же умер давно!

— Чего не знаю, того не знаю. Но чары существуют исправно!

— Как пройти во дворец? — серьёзно спросил Арвис.

— Да вы что, мэер! Вы же ничего ещё не знаете! Слушайте! — Корчмарь собрался продолжить свой рассказ дальше и обстоятельнее. — Король давным-давно издал указ: кто освободит принцессу от чар, тому он её отдаст в жёны и передаст свою власть и корону. Представляете, после такого заявления целые толпы женихов ринулись во дворец. Однако, всё не так-то просто. Принцесса выглядит очень...очень... Ну, в общем, царственной особе так выглядеть не подобает. И это было бы ужасно, если бы все эти несостоявшиеся женихи разнесли во все стороны весть о том, как выглядит принцесса. Это оскорбительно для короля!.. и для всего нашего народа!.. Я его понимаю. И король издал второй указ, по которому каждый, кто возьмётся излечить принцессу и ничего не сможет сделать, будет обезглавлен! — корчмарь покосился на Арвиса. — Думаете, жестоко? А что делать?

Арвис пожал плечами.

— Женихов сразу поубавилось, — продолжал корчмарь. — Но охотники до трона и до руки принцессы всё же находились. И что правда, то правда: каждый, кто входил во дворец — от туда не возвращался.

Корчмарь снова помолчал и снова покосился на Арвиса.

— Правда есть такой слух, что король вовсе не такой кровожадный. То есть, король, действительно не жесток, безо всяких слухов, а слух другой: что он не казнит тех, кто ничем не смог помочь принцессе, а тайной дорогой высылает их из страны, под страхом смерти запрещая возвращаться. Не знаю, может это только слух, но незадачливых женихов, действительно, больше никто не видел. — И корчмарь победоносно посмотрел на Арвиса.

— И это всё?

— А вам что, мало? — изумился корчмарь.

Арвис улыбнулся.

— И всё-таки, покажи мне дорогу во дворец.

— Вы решили идти? Учтите: сплетни о том, что женихов не казнят, а изгоняют это всего лишь сплетни! Может, их всё-таки казнят!

Но Арвис только головой покачал. Он наскреб по карманам мелочь, чтобы заплатить за стакан вина, который был обязательным приложением к рассказу корчмаря, и вышел на вечернюю мостовую.

Здравый смысл с удовольствием подсказал бы, что лучше искать не дворец, а ночлег. А к королю отправиться завтра утром. Но Арвис был не склонен его слушать.

Мостовая под лунным светом чиста и аккуратна. Люди любят свой город. Так же, как и короля, и свою несчастную принцессу. Иначе бы нашли способ свергнуть его или заставить поменять своё решение. Каждому народу дан тот правитель, который ему нужен.

Что же, однако, Арвис скажет во дворце? — Очередной освободитель явился! А что у него спросят? Назваться эльфом из Дома Лау, назвать своё имя — Арвис Кан? Нет, всё не так! Говорить всё это не хотелось. Во-первых, сейчас, после Шургама он мало походил на эльфа. Во всяком случае, на такого эльфа, какого обычно представляют себе люди: высокого, статного, превосходящего их во всём — легендарное существо. Нет... Рост и внешность никуда не делись, но нечто в его облике притупилось, потерялось. Он опустил голову и поник плечами. Нет, он мало походил на эльфа — существо-легенду, а потом, вправе ли он сейчас считать себя эльфом Дома Лау? Он был там раньше, но теперь... А ещё меньше ему хотелось произносить вслух своё имя — Арвис Кан.

Всё вместе не вязалось: эльф — не эльф, воин — не воин. Витязем Дома Лау в полной мере он назвать себя не мог, а Каном мог, но не хотел.

— Ладно, пускай получится, как получится!

Получилось весьма странно.

Арвис уверенно постучал в ворота дворца, вызвал начальника стражи и заявил, что ему необходимо видеть короля. Начальник стражи воззрился на незнакомого витязя и, посмотрев так на него не очень долго, произнес негромко и неуверенно:

— Идите за мной.

И даже имени не спросил. Бывают в жизни такие моменты, когда не требуются ни уставы, ни обычаи. Когда то великое, что движется на тебя не нуждается в логике и законах. Лучше посторониться и пропустить, ибо чему суждено, то всё разно свершится с твоей ли помощью или перешагнув через тебя? Откуда старший воин охраны понял это — он и сам бы не смог объяснить.

Король ждал несмотря на поздний час. Он не отложил визит на утро, он ждал именно сейчас. Это был высокий, абсолютно прямой старик, с волосами цвета благородного серебра. Он смотрел на Арвиса требовательно и строго.

— Что ты хочешь сказать мне? — голос короля был твёрд и уверен, как его взгляд.

— Я хочу видеть принцессу.

— Ты хочешь сказать, что можешь помочь ей?

— Я сделаю всё, что с могу.

— Этого слишком мало. Я должен быть уверен, что ты сможешь помочь ей. Иначе я не позволю тебе видеть её!

Старик был непреклонен. Да, такой человек мог прогневать Сарсилла, тем более, восемьдесят один год назад.

— Я не могу обещать того, чего не знаю. Я должен видеть принцессу, чтобы знать.

— Ещё не хватало, чтобы ты смотрел на неё просто так! Здесь не зверинец!! — голос, раздавшийся в стасемнадцатилетней груди был громок и грозен.

— Но я не уйду, не увидев её! — голос Арвиса был звонок, он прорезал налёт печали и накипь боли Шургама и зазвучал громко и уверенно, как серебряная струна.

Король отступил. Но не уступал.

— Раньше таких, как ты, приходило много, но все они были подобны пустому колоколу, который имеет в себе только железный язык для звона — больше ничего! Я не верю больше никому!

— Неправда, король! Если бы ты не верил — ты бы давно сложил с себя корону. Ты ждёшь избавления. Как и сама принцесса!

Король с годами потерял способность краснеть. Иначе яркая краска его лица показала бы степень гнева на такую дерзость.

— Ты нагл!

— Я прав!

— Ты будешь казнён, если ничего не сможешь сделать!

Арвис опустил голову.

— Я уповаю на ваше милосердие. И справедливость.

— Хорошо! Полчаса. Нет! Это слишком много для моей дочери. Ей будет слишком тяжело. Четверть часа!

— Нет, король! Я пробуду у принцессы столько, сколько будет нужно.

* * *

Принцесса была заперта на ключ. Две маленькие смежные комнаты составляли её покои. Окна — за тяжёлыми портьерами. Служанка недовольно ворчит: «Опять пришли мучить несчастную! — Уж сколько лет! Пора бы оставить в покое!» — и уж совсем про себя, но у Арвиса хороший слух: «Женишки! Всем трона хочется!»

Принцесса выглядела, как умалишённая, как зверь. Маленькая, сморщенная, очень истощённая. Одеянием ей служили лохмотья и длинные спутанные волосы. Она сидела на своём ложе и только посверкивала злобным взглядом на вошедших. Кого-то она напомнила Арвису. Тех созданий, что — были в штольнях? Орка?

Арвис сел в угол и стал тихо наблюдать за всем происходящим. Наконец, проворчавшись, с ним заговорила служанка. Ей ведь тоже скучно целыми днями сидеть наедине этим зверёнышем, да что там зверёныш! Ещё хуже. Собака или кошка — те хоть ласкаются, понимают, что от них хотят. А эта несчастная совсем ничего не мыслит. Даже кормить приходится насильно — сама не ест. Кричит, вырывается, еду выплёвывает. Много так не накормишь. Потому и такая худая. Одежду любую срывает...

И служанка неожиданно горько расплакалась, уронив на колени свои сильные руки, которыми она много лет насильно кормила принцессу. Арвис отвёл её в смежную комнату — обычную комнату женщины-прислуги, а сам вернулся обратно, в тишину ночи, в полумрак покоев, туда, где восемьдесят один год продолжается беда.

Судя по блеску глаз, принцесса не спит. Да и спит ли она когда-нибудь, если почти не ест? Условие освобождения от чар — как в сказке: поцеловать принцессу. Но и тут не всё просто. Из многочисленных претерпевших попытки расколдовать принцессу, некоторые пересиливали себя и целовали это создание, но... Но всё оставалось по-прежнему. Создание внушало омерзение и ничего больше. Пожалуй, ещё ужас от того, что таким может быть человек.

Всё сотворено благим. И эльфы, и люди, и прочие создания. Зло ничто не может сотворить — даже самого маленького карлика. Зло может только извратить то, что уже было создано раньше. Из самых первых, из перворожденных эльфов, из тех, кто заблудился в изначальной ночи без солнца и луны, властитель мрака выбрал себе жертв, которых вверг в узилища и долгими истязаниями и ужасами спустил их до состояния орков. Вот какими могут быть те, кто могли бы быть эльфами. Это видят все. Правда, не все это знают.

И эта девушка, когда-то, восемьдесят один год назад, жила совсем не так и совсем не для того, чтобы следующие восемьдесят лет просидеть, как зверь, на своем ложе, никуда не сходя и потеряв человеческий облик. Время и жизнь для неё остановились, и существование её, в полной мере, жизнью не являлось.

То, что видят все и чем смущаются — не лицо её вовсе. Напрасно смущаются. Они видят лишь чары, действие чар. Сама принцесса — лица её не видно, лицо её подавлено тёмным, пришедшем извне, посланным чьей-то злой волей. Но как же страдает то, настоящее лицо принцессы! Как страдает она сама, потому, что является вместилищем тьмы столько лет! Ее страдания, должно быть, неописуемы. Арвис был внутри Шургама, а тут — Шургам внутри неё. Мука, длящаяся более восьмидесяти лет. И неизвестно, сколько ещё продлится. Ни сна ни отдыха, ни минуты покоя за все десятилетия. Лишь постоянное ношение в себе страшной частицы тьмы. Как истерзана душа её!

Только Свету дано победить тьму. Человек ли то или эльф бессильны.

Арвис подошёл к принцессе. Она смотрела в темноте настороженно, но не двигалась с места.

«Зачем я пришёл сюда, ворвался в чужой дом? — подумалось Арвису. — Разве я могу здесь что-нибудь сделать? Там, на берегу у Дома Лау, с Сивисмаром было совсем другое. У него было такое стремление к Свету, что ему ничто не могло противостоять! Нет, дело даже не в Сивисмаре. Он один со своим стремлением ничего не сделал бы, если бы не пришёл на помощь Гелерэйн. Никто, кроме Великого эльфа не смог бы этого сделать. Но и это не все. Один Гелерэйн тоже ничего не сделал бы, если бы не было на то произволения Высших Сил. И дело тут не в мудрости или опыте. Но если так, то может быть, Владыко, по нескончаемой милости своей помилует и это несчастное создание?!»

И Арвис прошептал:

— Нет у меня ни прав, ни заслуг, чтобы рассчитывать на помощь Твою. Но если просить о помощи, то кого, как ни Свет! Кто может помочь тут: и человек и эльф — лишь слабые младенцы и ничтожна сила их. Только к Свету могу воззвать я, ибо кроме Света никто не может победить мрак. Ты можешь всё, а я — ничто. Обрати силу свою в милость и помилуй страждущую. Пусть уйдёт недуг и освободит создание, претерпевшее столько мучений!

Никто не смог увидеть сквозь искажённый облик ту, настоящую принцессу. Ту, какой она была создана и какой была до нашествия тёмной силы. Но Арвис смог увидеть и преклониться перед той, невинно мучимой, перед той, которую не видит никто, и, увидев, он поцеловал именно ту.

Старый король тоже не спал в эту ночь. И когда раздался тот неистовый крик, он первым ворвался в покои принцессы. За ним, с факелами и мечами вбежали ещё несколько человек. Остальные слуги, что прибежали на крик, не поместились в покоях. Они толпились в коридоре, заглядывая через дверь.

Принцесса металась по ложу и кричала, словно обожженная болью.

— Что ты с ней сделал? — вскричал король. И голос его был уже не грозен, то был дрожащий голос старца, близкого к могиле. Голос, что срывался от боли его дочери. Тут принцесса вскрикнула в последний раз, вздрогнула и упала на ложе.

— Она умерла! — воскликнул король. Он подался к дочери, но остановился боясь приблизиться к скрюченному телу.

— Нет, — ответил Арвис. — Она не умерла.

Он был уверен. Он подошёл к принцессе, подобрал размётанное покрывало и накрыл им девушку. Он взял её за тонкую, высохшую руку. Она безжизненно повисла в его ладони. Арвис убрал с лица девушки спутавшиеся волосы и позвал:

— Очнись! Очнись, слышишь! Тебя ждут.

Принцесса пошевелилась, потом вздохнула и посмотрела. Именно посмотрела! Это был осмысленный взгляд разумного существа. Она обвела глазами всех присутствующих, потом посмотрела на Арвиса, что стоял у её изголовья и едва слышно произнесла: «Где я?»

Король сделал несколько шагов к дочери. Старые ноги его подкосились и он опустился на колени возле ложа!

Глаза его блестели, а губы тряслись. Он не мог поверить, так быстро поверить в то, чего ждал восемьдесят один год. Боясь обознаться, он не верил своим глазам и продолжал всматриваться. Боясь ослышаться, он не верил своим ушам и продолжал вслушиваться в слабый голос дочери.

— Кто вы?.. — с трудом произнесла принцесса. Губы её были обкусаны до крови, а язык был всегда пересохшим от жажды.

— Ты не узнаёшь меня? Девочка моя! Конечно, прошло столько лет?..

Принцесса напряжённо всматривалась в лицо, которое показалось бы родным, если бы знакомые черты не были так состарены временем.

— Вы?.. — неуверенно произнесла она и протянула руку, желая осязанием подтвердить свою догадку. Но не успела она коснуться пальцами лица своего старого отца, как, увидев свою руку, с удивлением уставилась на высохшую, потемневшую ладонь. Потом, с изумлением перевела взгляд на себя и увидев тощий силуэт под покрывалом, с лёгким вскриком поспешила спрятаться в глубине ложа, под пологом.

— Уйдите все! — приказал Арвис. — Дайте принцессе отдохнуть.

Потом повернулся к обомлевшей служанке: «Накормите принцессу и пусть как следует выспится».

Потрясённые придворные вышли. Король стоял на коленях до тех пор, пока кто-то из вельмож не увёл его под руку. Оглянувшись несколько раз на дочь, он вышел вслед за всеми. Последним покинул покои Арвис. Старый король был в таком состоянии, что ему самому требовался отдых не меньше, чем принцессе.

А Арвис? Радость от того, что он увидел великую милость и великую силу Света — та радость мирно угнездилась в его груди. Он придремал немножко, потом поел, что принесли и, с утра пораньше, вознамерился покинуть дворец.

Ни придворным, ни охране это не понравилось. Будить старого короля они не осмелились, а потому решили оставить Арвиса до времени, когда король проснётся и сам распорядится о его судьбе. Но так как по-хорошему Арвис оставаться не захотел, его схватили и заперли.

Король по пробуждении сначала потребовал отчёта у своего советника за последнюю ночь. Старик опасался, что чудо ему только приснилось. Но когда он выслушал и заключительные слова о том, что иноземного витязя заперли на замок, он сделался недоволен и счастлив одновременно. Но прежде, чем идти к Арвису, он снова пошёл в покои принцессы и там, стоя на цыпочках, долгое время созерцал из-за полога свою величайшую драгоценность, свою осуществившуюся мечту. Вернувшись к себе он велел привести Арвиса.

— Прости мой дорогой друг! Слуги так грубо обошлись с тобой! Я надеюсь, ты забудешь эту маленькую обиду. Теперь ты будешь королём этой страны, ты будешь моим наследником!

Арвис улыбнулся.

— Простите, король, это не возможно! Я не могу принять ни вашего венца, ни руки принцессы.

— Почему? — король был изумлён.

— Я служу другому королю и не хочу оставлять эту службу. Я только хотел помочь принцессе. В мои намерения не входило становиться правителем этой страны.

Король улыбнулся и не поверил. Он не хотел и не мог поверить в то, что говорит этот витязь без меча.

Арвис понимал, что всё это очень не хорошо с его стороны. Но он также понимал, что иначе поступить не может. А значит, чем скорее он уйдёт, тем лучше. Он поклонился и вышел. Но король тоже не мог согласиться с весьма неразумным, на его взгляд, решением.

— Догоните его! — крикнул он слугам. Но Арвис уже разобрался в планировке дворца и догнать его было не так то просто. Тем более, что он бежал не к выходу, как ожидали, а куда-то дальше и выше по лестницам и этажам. Так он выбежал к самой высокой башне во дворце. Слуги бежали следом не понимая куда, но не отставая.

Арвис вбежал по лестнице на самый верх. Башню венчала крытая смотровая площадка. Арвис открыл окно и выбрался наружу. Тут слуги встали в нерешительности. Повторить такой трюк на большой высоте никто не осмеливался.

— Господин!.. Мэер!.. Спускайтесь вниз!

Но Арвис и не думал. Он достал свой Белый рог и протрубил длинную незнакомую мелодию. Ещё не замерли последние звуки, как стоящие в башне слуги увидели, что из-за леса поднялась и летит в направлении дворца гигантская птица. Она быстро приближалась, а по приближении приобрела ужасные формы дракона.

Теперь дракон стал виден и в городе. И хотя никто раньше не видел подобных тварей, все единодушно определили его принадлежность и среагировали подобающим образом: кто-то завопил и кинулся ничком на землю, кто-то прятался в дома и подвалы, но кое-кто схватил копья и стал натягивать боевые луки.

— Не стреляйте! Это мой дракон, — крикнул Арвис сверху. — Прощайте!

Дракон сделал низкий круг над самой башней. Арвис схватился за ошейник-ожерелье на его шее и вскочил на него. Дракон быстро поднялся и улетел, оставив изумлённых людей под ярким светом солнца, которое больше не скрывали траурные покрывала.

* * *

Дом Лау.

Никакая корона не могла заменить Арвису счастья служить Высокому народу. То, что видел он прошлой ночью, то, к чему прикоснулся в слове, в просьбе, в мольбе — переменило всё вокруг. Переменило и его самого. Исчезло безумство сорванного маятника. И вообще эти дурацкие часы исчезли и Арвис не вспоминал больше о них.

Исцелилась принцесса, исцелился и он сам.

Нет ничего прекраснее Света! Сила его велика, а милость — безгранична. «Как можно не почитать его и не служить тем, кто несёт на себе отблески этого Вечного Света! Что за помрачение нашло на меня, — думал Арвис. — Может быть то была тень страны мрака, которая застилала глаза, как траур. Но теперь она растаяла. Скорее, скорее вернуться в Дом Лау, к Высокому народу эльфов».

Арвис возвращался. На душе его было легко и свободно. Всё тёмное, что давило на него, исчезло, осталось где-то, Арвис даже не заметил, где. Снова всё казалось прекрасным: небо, солнце, ветер и Дом Лау впереди.

Он вспомнил о Фарьяне и теперь понять не мог, за что он так рассердился на него. Фарьян — отважный воин, доблестный слуга своего короля. У него можно только поучиться смелости и прямодушию.

Прочь все сомнения! Вперёд к эльфам!

* * *

Появление Арвиса было неожиданно и, может быть, не совсем вовремя. Но у Арвиса был такой восторженный вид, что его пропустили к Лаулиссиану: «Наверное, что-то важное случилось».

— Мой король! Прости меня! — воскликнул Арвис, бросаясь к его ногам. Король мягко улыбнулся и кивнул ему: «Говори».

— Я хочу принести тебе присягу!

— Ты уже присягал мне.

— Нет! Я присягал тебе только как воин — Арвис, мальчишка, которого ты подобрал из милости. Арвис, не знающий ни роду ни племени своего. Теперь я хочу присягнуть тебе от имени всего рода Кан. Теперь — я глава этого рода, хотя и единственный его представитель. И я хочу, что бы род отныне и всегда служил Дому Лау. Пусть мой род с этого дня не будет носить имя изгоев, тёмных эльфов. Пусть все эльфы рода Кан будут называться только твоими верными слугами. Я хочу, чтобы каждый, кто упомянет имя Кан, добавлял бы не «Тёмный эльф», а «Тот, что служит Дому Лау».

— Будь по-твоему, — ответствовал король. — Но помни, это ко многому обязывает. Ты — ручаешься за всех своих потомков. Теперь если кто-нибудь из Канов покинет своего короля, из-за твоей клятвы он будет считаться предателем. Он вернётся под Рок Канов.

— Пусть будет так! — воскликнул Арвис.

СКАЗАНИЕ ДЕВЯТОЕ

Венец Лета. Торжество света и тепла, когда во всём мире владычествует жизнь: и в могучем дереве, что много лет поднимает свою крону на ветвях-руках к солнцу, и в малой травинке, что умрёт по осени, но теперь она пробила толщу земли, цветёт и торжествует, чтобы оставить после себя семена таких же, как она.

Минас-Кан воспрянул от унылой задумчивости. Сгоревший, он был восстановлен. Рухнувший мост сделали заново, обугленные переборки — отремонтировали. Окна уже не пялились пустыми проёмами в пространство — за ними шла жизнь. Но свежие доски и новые стропила — это не главное. Главное — то, что хозяин дома — эльф из рода Кан, жив. Ведь без хозяина дом всегда разрушается. Но последний из Канов жив. Он пробудился к жизни и вместе с лесом торжествует с каждым вековечным деревом и каждым цветком, чья жизнь длится лишь до первого снега. Но сейчас Венец Лета и он ликует, вкладывая свой еле слышный голос в общий хор торжества жизни и Кан вместе с ним.

* * *

Сначала от Арвиса скрывали то, что произошло с Инкатом. Это было нетрудно. Инкат никогда не покидал своей комнаты-келии, а слуги входили в неё не более раза в день. Арвис считал, что Инкат погиб при осаде, как и другие воины Минас Кана.

Теперь, когда Арвис поправился, Акст не счёл себя в праве скрывать от него то, что произошло. Самому Инкату он тоже говорил, что Арвис спасся и теперь в замке. Это был рискованный шаг: в поведении Инката ничего нельзя было предсказать. Но поверженный оруженосец лишь сверкнул глазами через плечо — и весь ответ. Даже не повернулся.

Со слов Гелерэйна Акст приблизительно представлял, что случилось с Инкатом и теперь сообщил об этом Арвису. Акст знал, что несёт плохую весть, но когда сказал — тут же пожалел. Снова прорезала лоб Арвиса уже разгладившаяся морщина — как след от когтя или клюва злой твари. Тень легла на лицо. Тёмная тень. Неужели всё зря: подземелье, потоп, побег от пожара... Неужели победа была только иллюзией и Инкат снова в лапах Мэджиса-Доргнанелла?! Зло побеждает и зло сильнее. И тьмы на свете больше, чем Света? Немедля Арвис побежал вниз. Ему было необходимо видеть Инката. Зачем, он и сам не знал. Видеть, чтобы убедиться, что тот снова стал Чёрным Владетелем и лишь по недоразумению не успел ещё захватить всю округу. Видеть, чтобы своими глазами узреть этот ужас и поверить. Видеть, чтобы поддержать, поделиться надеждой. Видеть, чтобы самому себя убедить: Инкат жив, значит, не всё потеряно.

— Подождите, господин! Нужно взять охрану, — крикнул вслед Акст, но Арвис не слышал. Однако у самой двери в каморку Инката ему пришлось остановиться: замок! Ключи только у Акста.

Одного взгляда на Инката было достаточно, чтобы понять, что он не стал Чёрным Владетелем, хотя с ним произошло то же самое, что и раньше. Арвис приблизился к его ложу.

Инкат даже не посмотрел на него.

— Где оно? — спросил Арвис. Инкат понял, о чём его спрашивают и процедил сквозь зубы:

— У Доргнанелла.

— Я принесу! — В голосе Арвиса не было сомнения.

— Нет! — Инкат удостоил, наконец, Арвиса раздраженного взгляда. — Теперь он не выпускает его из рук.

— Я буду биться с ним.

— Не получится! Теперь он не выходит из Шургама. Поумнел!

Инкат говорил отрывисто, тяжело переводя дух. Разговор давался ему с трудом. Наконец, он бросил на Арвиса яростный взгляд и резко сказал:

— Уйди!

Арвис вышел, не говоря ни слова. Он решил ехать к эльфам и просить совета у них, хотя чувствовал, что Инкату теперь вряд ли чем-нибудь поможешь. Мельтиаф Мэджис стал очень осторожен и во второй раз такой оплошности не допустит, а в стенах Шургама он сделался недосягаем.

* * *

Самая тяжелая битва в жизни Инката была его битва с каменным сердцем. Оно терзало и мучило его злобой и он терзался беспредельно. Да и где этот предел? В смерти? Только ли с её приходом окончится борьба?..

Инкат метался между злобой и отчаянием. Когда топившая в себе злоба выпускала его на поверхность, его подхватывало отчаяние.

Он не мог видеть Арвиса — в припадке безудержной ярости он готов был вцепиться ему зубами в горло. Он злился на всё: на то, что в прошлом Арвис не убил его на поединке — теперь он, Инкат, не мучился бы. Он злился на то, что Арвис приходит и нагоняет уныние, потому, что ни чем не может помочь. Или не приходит и этим тоже нагоняет уныние. Инкат злился на него за то, что злился и даже не мог скрыть этого, не мог побороть. Что бы Арвис не сказал — всё раздражало Инката в высшей степени. Если Арвис молчал — это раздражало не меньше. А больше всего его убивало то, что он злился и раздражался на своего господина, которому обязан жизнью и несколькими годами свободы от чёрного сердца, когда он был хозяином, самому себе, своей воле и выбору, своему сердцу.

А теперь он безудержно злился на того, кто ему поверил, кто из-за него рисковал жизнью, свободой, пробираясь в замок Доргнанелла. Кто тонул в наводнении, горел в лесу, задыхался от дыма, преодолел всё это ради него — человека, который раньше не сделал ничего хорошего, который был бичом и язвой покорённой им округи, а с Арвисом, как только увидел его — эльфийского воина — вышел на поединок, чтобы драться и убить. Но победил Арвис и не убил, напротив, увидел его боль, его беду и страдание, понял, поверил, помог. Вернул сердце, принял к себе... И вот теперь потоки ненависти льёт из каменного сердца слуга его Инкат, вместо благодарности.

Инкат ненавидел всё: своё каменное сердце, себя и злобу, которая шла из него лавиной, и он не мог удержать её. Она полностью владела им. Иногда наступали просветления когда чёрный поток, казалось, иссякал, но это было лишь на краткое время. А потом с новой силой наваливалось помрачение и Инкат снова тонул во всем черном с головой.

Единственное, что он мог сделать против этого — ничего не делать. Пережив однажды подобное, Инкат знал, что любое действие его будет теперь продиктовано тьмой и будет направленно ко тьме. Он знал, что настанет такой момент, когда он не сможет контролировать свои действия, что каменное сердце, вложенное Доргнанеллом, сильнее, а своих сил у Инката осталось совсем мало. Потому он решил не позволять себе вообще никаких действий. Он не выходил из своей комнаты и почти не вставал с ложа. Он мало ел и вкушал пищу только тогда, когда его переполняла злоба на то, что его не кормят, хотя делали это по его же указанию. Но и тогда, вкусив немного, но не мог есть более: раздражение до такой степени переполняло, его, что кусок не лез в горло. Инкат только пил очень много воды. Злоба, не находя выхода в действии, жгла его и он постоянно испытывал жажду.

Так проходили дни и ночи. Ночью он забывался. Но и сны были большей частью злые. И никакого просвета впереди. Много раз он хотел убить себя. Но Арвис категорически запретил ему это делать. Инкат не смел ослушаться, хотя и злился на это на Арвиса страшно. Он понимал, что Арвис всё ещё надеется на что-то, хотя надеяться уже давным давно было не на что. «Легко тебе надеяться, когда ты сидишь в своей башне, среди эльфийских грёз и греешься в лунном свете! А попробовал бы как я — днём и ночью вариться в котле с ненавистью!» — шипел про себя Инкат и ему казалось странным, что ложе под ним ещё не дымится.

Однако, он оставался лежать, не смея даже двинуться.

Злоба была сильнее его. Она была сильнее всего его существа. Она вертела его душой, куда хотела, а он не мог противиться. Иногда он плакал от бессилия и чувствовал, что она — не своя, чужая, она извне. Но она приходила и он делался её рабом. Он знал: злоба исходит из его каменного сердца, это сила тьмы. Она не принадлежит ему. Но он — увы — всё ещё принадлежал ей.

Как больно ненавидеть всех вокруг. Особенно больно ненавидеть тех, кто более всех был ему дорог. А того, кто был всех дороже, он ненавидел сильнее всех. Злоба лилась из каменного сердца и какие только формы не принимала она в голове Инката. Он то презирал Арвиса, то злобно смеялся над ним из-за какого-то пустяка. То вдруг начинал считать себя сильно и несправедливо обиженным Арвисом, или вдруг вспоминал какую-нибудь нестоящую мелочь, раздувал её в своём воображении до громадных размеров и считал, что Арвис виноват перед ним чудовищной виной и что Инкат теперь страдает только из-за него. Не было, наверное, ни одного оттенка отрицательного чувства, которое не испытал бы Инкат в порывах своей ярости.

Когда Инкат приходил в себя, он понимал: это Доргнанелл добивается, чтобы он ушёл от Арвиса и стал ему врагом. «Нет-нет! Этого нельзя допустить! Нельзя поддаться на эти порывы, надо вытерпеть во что бы то ни стало!» И он оставался всё так же лежать на своём жёстком ложе — подушки и пуховики бесили его. Он боялся сделать даже шаг из своей комнаты. Боялся, что не совладает с собой, боялся, что каменное сердце заставит его сделать что-нибудь страшное.

За ним ухаживали, как за больным. И люди, что служили ему, вызывали у Инката раздражение. Он боялся, что рано или поздно, раскроит череп кому-нибудь из слуг и потому всегда отворачивался к стене, когда те входили и только скрежетал зубами, пока ему ставили еду и воду возле кровати и убирали в комнате. Поворачивался он лишь тогда, когда за слугой закрывалась входная дверь — не раньше.

Во время редких просветлений он и хотел видеть Арвиса, и боялся. Когда злоба на краткое время отступала, Инкат становилось очень стыдно перед своим господином. Хотя Инкат ни слова не сказал из того, что бурлило у него в голове во время приступов, ему казалось, что Арвис чувствует ненависть, что льёт из себя каменное сердце Инката.

* * *

А эльфы... Что ожидал от них услышать Арвис: сверхъестественный рецепт лекарства или уникальное заклинание? Нет, рецепта или указания здесь быть не может.

— Ты знаешь и ты видел, что нити всех судеб ведут к Единому. Вселенная в единых руках. Ни ты, ни все мы не изменим тут ничего. Проси Того, кто может это изменить. Проси и не останешься неуслышанным.

Проси... но это так трудно. И кажется, что это так мало. Всё существо твоё требует пойти и изменить: добиться, помочь, спасти. Теперь Арвису самому предстояло это испытание — созерцание чужих страданий и собственного бессилия.

Проси... Да, за него просили и он просил много раз. И видел милость к себе и к другим страждущим. Но теперь... Сгоряча Арвису казалось даже, что ему в Шургаме было легче, чем Инкату теперь. Может, в этом есть какая-то доля смысла: свои мучения были позади, а Инката — перед глазами.

Проси... теперь его очередь просить. Где бы ни был Арвис и чем бы не занимался, никогда его не оставляла его память об Инкате, о тёмной комнатке и масляной лампаде, что горела в углу. О сердце Инката, что горело не в груди, а в руках Доргнанелла.

В Доме Лау он слышал только одно слово: «Проси». Он пробовал обратиться к Нинэвэн, что совсем недавно уврачевала его самого. Но и её милосердие было тут бессильно. Не за бальзамами или рецептами пришёл к ней Арвис. За советом. Она — изведавшая жизнь и печаль, и свою и других гораздо более, чем он и все его окружение. Что скажет она? Но Нинэвэн молчит. Ей нечего добавить к сказанному королём.

Нет, не присоединился Арвис к дружине Сивисмара, как раньше, хотя и чувствовал себя вполне окрепшим. Не то было сейчас время, когда нужно брать два своих благословлённый меча. Другое сейчас время.

Он обратился к эльфийским писаниям, рассчитывая найти в них совет или указание. Хотя какое ещё указание можно добавить к величайшему слову: «Проси». Однако Дом эльфов имел мало историй на пергаменте. Эльфы предпочитали хранить устные предания. Увидев малое число книг Арвис возгорелся желанием умножить их количество. И, получив на то благословение короля, стал их переписывать. Возможно, иная доблесть, к которой он теперь прикасался взглядом и пером, чужие подвиги и терпение давали ему силы на своё собственное.

Проси... Они тоже просили и просьбы их не пропали зря. Сила настоящего — в памяти прошлого.

Жизнь в крепости, что стоит в стороне от наезженных дорог, выглядела очень тихой. Арвис в своей башне разбирал летописи, которым минуло несколько веков. Нинэвэн ткала гобелены, никогда не покидая отведённой ей половины замка. Дракон на стене дремал вполглаза, исполненный счастья, что Арвис здесь и никакая опасность ему не грозит. Немногочисленные люди занимались каждый своим делом. Но в небольшой комнате, что была прямо в крепостной стене постоянно горела масляная лампада. Там лежал на своём ложе Инкат. Одна из немногих просьб его была — чтобы в комнате всегда горел свет.

* * *

Замок окружал дремучий лес. Когда-то Ноол своими чарами смог подчинить его себе. Но постепенно род Кан утратил эту власть и теперь это был просто лес с древними, могучими деревьями. Он скрывал замок. Незнающему дорогу, было очень непросто отыскать его. Но сколь доблестно лес скрывал замок, столь же тщательно он скрывал и подступающих к нему врагов. Под покровом деревьев при последней осаде оркам удалось подойти очень близко не будучи замеченными.

Так и теперь. Стражи не сразу поняли, что к замку кто-то приближается. Дракон первым почуял незнакомый запах и поднял тревогу. Был поздний вечер. Почти ночь — тихая, летняя, звёздная. Минас Кан, исполненный настороженности, ждал врага. Только Нинэвэн не прерывала своей неспешной работы, да Инкат был глух ко всему, кроме своей борьбы.

Тишина ночи была настолько застывшей, что даже пламя факелов не колебалось. Словно сам воздух затаил дыхание в ожидании того, кто покажется из леса.

Долгое время никто не появлялся. Но Минас Кан был терпелив. Наконец там, где путанные тропы леса свиваются вместе в одну дорогу, ведущую в замок, показалась фигура. Это был орк. Без сомнения. Высокий (для орка), коренастый, как колода, широченные плечи и прямо на них, без шеи, всаженная голова: урук-хай!

Постояв так с полминуты, он снова двинулся вперёд. Один раз, испугавшись чего-то, он бросился в придорожный куст и долго из него не показывался. Потом высунул голову и поприслушивался, вглядывался в темноту позади себя. Всё это было доступно зорким глазам эльфа. Ему хватало света звёзд, чтобы разглядеть того, кто медленно и неуклонно продвигался к замку. Длинные, до колен руки, короткие кривые ноги, более похожие на лапы. У тёмного властелина урук-хаи считались ступенью выше малых орков. Они были надсмотрщиками, командирами в орчьих войсках. Свирепые и сильные твари, в битвах они многим внушали ужас. Они не были трусливыми и слабыми, как малые орки. Но на благо, они никогда не были многочисленными.

Урук-хай приближался. Он вышел на мощёную дорогу. Оглянулся, прислушался в последний раз и быстро зашагал по каменной эстакаде вверх. Замок был тих и тёмен, но множество глаз следили за орком. Стрелок из охраны натянул тетиву.

— Подожди, — шепнул ему Арвис, — посмотрим, что ему надо.

Орк остановился сам. Поднял камень и швырнул его в ворота. Постучать иначе было невозможно: ворота зависали над головой, отделённые рвом.

— Кто ты и что тебе нужно? — крикнул со стены Акст.

— Моё имя — Дах-Ат. Мне нужно поговорить с хозяином этого замка!

— Убирайся и приходи днём!

— Нет, — ответил орк. — Моё дело срочное!

— Тебе сказано: приходи завтра!

— Завтра может быть поздно. Пусть выйдет хозяин!

— Сейчас к тебе выйдут наши копья и стрелы!

— Пусть выйдет хозяин! У меня есть то, что ему нужно!

Вместо ответа стрела ударила орка в шлем, соскользнула и упала рядом. От удара орк пошатнулся, но не отступил.

— Позовите хозяина!

Арвис остановил людей и заговорил сам:

— Какое у тебя дело?

— Я буду говорить только с хозяином замка!

— Я хозяин. Говори.

— Спустись в низ.

— Нет.

В ответ на это, орк стал снимать с себя оружие и бросать на землю. О камни брякнул щит, два кинжала, короткий меч. Секунду орк раздумывал, потом снял и доспехи.

Он отступил от груды металла и кожи на несколько шагов и повторил: «Выходи! Я без оружия и любой твой воин может легко пристрелить меня».

Арвис пошёл к лестнице. «Господин!..» — попробовал остановить его Акст, но Арвис не слушал. Невероятная догадка пронеслась у него в голове, заставила забыть осторожность. Воины, по приказу, остались на стенах, но огромной бесшумной тенью со стены соскользнул за Арвисом Гет.

Мост опустился. Арвис вышел. В чёрном проёме ворот сверкнули два огромных глаза. Урук-хай отшатнулся, но быстро справился со страхом. «Значит, это правда, что тут дракон», — пробормотал он.

— Ну? Зачем ты звал меня?

— У меня есть то, что тебе нужно, — орк уже оправился от испуга и теперь заговорил тоном торговца, знающего, что его товар всё равно купят, сколько бы он не стоил.

— Это я уже слышал. Говори — что?

— Ты сам знаешь — что.

— Называй вещи своими именами! Я не знаю, о чём ты говоришь.

— Если бы ты не догадался, о чём я говорю, ты бы не спустился так быстро, а велел бы пристрелить меня за брехню! Ну ладно, — орк явно набивал себе цену или хотел покрасоваться. — Ты понял верно. У меня есть сердце твоего слуги.

Арвис вздрогнул, но не спешил верить. Слишком уж невероятно это звучало.

— Откуда оно у тебя?

— Спроси у Доргнанелла, — съязвил орк.

— Я не верю тебе!

— Я покажу его. И не просто покажу, я отдам его тебе, но сначала я бы хотел кое-что за него получить! — орк осклабился.

— Что?

— Очень много! И очень мало, — орк будто забавлялся нетерпением Арвиса. Он знал, пока сердце Инката у него, он в безопасности и может диктовать условия.

— Не виляй! Говори прямо: сколько ты хочешь? Я не поскуплюсь.

— Не сомневаюсь. Но мне не нужно золото. Мне нужно твоё слово.

— Какое ещё слово? — нахмурился Арвис.

— То, что ты будешь мне покровительствовать, — орк улыбнулся широкой кривозубой улыбкой.

— Что?!! Эльфы никогда не покровительствуют оркам в их гнусностях! Убирайся вон!

— Вместе с сердцем?

— Сердце оставь! А сам убирайся! Для тебя будет лучшая награда, если ты уйдёшь отсюда живым!

— Вот ещё! Я не отдам его просто так!

— Гет! Возьми его, — приказал Арвис. Гет взмахнул крыльями и длинным прыжком оказался у орка за спиной. Прежде, чем тот успел что-либо сделать, Гет сшиб его и придавил лапой к мостовой. Орк поднял голову, насколько ему позволяла лапа Гета. Упав, он разбил скулу, но всё равно продолжал улыбаться.

— Ты думаешь, оно сейчас при мне? Нет, не такой я дурак! Оно в потайном месте, о котором знаю только я! — орк взял паузу. — Ну что, теперь прикажешь меня пытать? — добавил он после молчания. Язвительная улыбка на его морде смотрелась ещё безобразнее. «Омерзительная тварь!» — поморщился Арвис и сказал Гету:

— Отпусти его.

Тот отступил. Урук-хай поднялся.

— Ты просишь невозможного. Назови другую цену, — снова заговорил Арвис.

— Нет, только это.

— Я тебе уже сказал: эльфы не покровительствуют тёмным тварям.

— Разве? А этот, что стоит у меня за спиной, кто? — узкие глаза орка не отрываясь смотрели в лицо Арвису.

На мгновение Арвис смутился.

— Это совсем другое. Я вырастил его своими руками и теперь он служит мне. А ты всю жизнь служил только тёмному властелину.

— Да, служил! Ну и что? Инкат тоже служил, но ты же взял его к себе.

— Ты опять говоришь про другое. То, что сделал Инкат, можно назвать подвигом. Он не выторговывал себе покровительства у эльфов.

— И я готов на любой подвиг!

— Ты? — Арвис рассмеялся.

Орк насупился. Его обидел смех Арвиса.

— Да я! — отрезал он. — Я обещаю тебе верно служить, не хуже твоего дракона!

— Ладно, это хорошо. Но теперь давай сердце, а потом поговорим дальше.

— Нет, сначала поклянись!

— Если ты хочешь, чтобы я был твоим господином, ты должен верить мне! Принеси сердце!

— Я и так верю, но ты сначала поклянись.

— Вот видишь: ты не доверяешь мне. А тебе я доверяю ещё меньше. Ты только что пришёл из страны врагов. Как я могу обещать тебе своё покровительство, когда, может быть, завтра же ты передумаешь и вернёшься к тёмным делам. А я буду обязан тебе помогать, связанный своей клятвой.

— Нет. Я не передумаю!

— Это только слова.

— Я обещаю. Я клянусь! Я никогда не вернусь к делам тьмы, что бы ни случилось! Я клянусь верно служить своему господину... Я не знаю, как твоё имя.

— Арвис Кан, — вздохнул Арвис.

— Я обещаю служить тебе, Арвис Кан, пока я жив!

И орк распластался ничком на мостовой. Потом быстро вскочил и потребовал:

— Теперь ты тоже поклянись!

Арвис молчал, задумавшись.

— Ну я же поклялся тебе! — возмутился орк.

— Хорошо... Я принимаю твою клятву и обещаю, что до тех пор, пока ты верен ей, моё покровительство не оставит тебя. Теперь принеси сердце. Но горе тебе, если ты меня обманул!

— Не обманул! — орк ухмыльнулся и с грацией огромной обезьяны прыгнул в темноту. Он быстро вернулся, неся свёрток. Вероятнее всего, он прятал его в тех же кустах, где недавно отсиживался сам. Арвис сорвал тряпку со свёртка. В руках его оказался ларец. Он откинул крышку и заглянул внутрь. Да, это было оно. Точно такое же, как и тогда, когда он, Арвис, держал его в своих ладонях давным-давно, в подвалах дома Доргнанелла. Арвис созерцал его не более мгновения. Инкат ждал и каждая минута промедления была слишком мучительна для него.

Арвис кивнул орку и быстро ушёл. Больше говорить было не о чем. Урук-хай не спеша пошёл к своим доспехам и оружию, но Гет в два шага обогнал его и встал, загораживая путь. Урук-хай усмехнулся и махнул рукой: «Ладно, не надо».

Люди из крепости смотрели на него и каждый взгляд, как остриё меча упирался в грудь. Но Дах-Ат прошёл сквозь эти взгляды в ворота крепости и людям Арвиса пришлось пропустить его.

* * *

Замковая стена и дверь в ней. Масляный светильник мерцает во мраке каморки. Инкат встал навстречу. Он всё понял, хотя и не слышал разговора на мосту. Шаги Арвиса сказали ему, что он несёт.

— Меч! Принеси меч! — приказал Арвис, но Акст был уже рядом с мечом.

— Уйдите все!

Трепетное сердце Инката снова у него в ладонях. Но оно уже не такое, как прежде: словно выбившаяся из сил птица устало шевелит крыльями. Арвис вложил его в разверзтую грудь. И Инкат теперь уже не тот, что раньше. Он слишком устал и слишком много отдал сил на борьбу с каменным сердцем, с волей тьмы. Из раны на его груди кровь уже не бежала, как прежде, а еле сочилась, по каплям. Арвис сомкнул края раны и понял — они не с срастутся. Перед ним был человек, обессиливший от тяжкой борьбы и обретший, наконец, долгожданный покой. Теперь всё кончено. Борьба позади и Доргнанелл не имеет больше власти над тем, кого слишком торопился назвать своим рабом.

Но и у Инката больше не было сил жить. Он знал это. И Арвис видел. Немыслимо было бы предположить иначе. Пройдя столько мук и кошмаров, человек может остаться таким же, как прежде.

Инкат уходил. О выдержал борьбу и теперь хотел лишь покоя в тех краях, где отдыхают от своих битв отважные воины, служившие верно...

У Инката не было на земле никого, заботу о ком он мог бы поручить своему господину и другу. Он был благодарен Арвису за то, что тот простил ему невольную злобу. И Арвис всё понял и простил. Теперь Инкат смотрел на Арвиса спокойным взглядом. В нём был мир и тишина. Веки его смеживались от усталости. Он знал, что это его последний сон и не боялся.

Лёгкий вздох послышался за спиной Арвиса. Это была Нинэвэн. Когда она пришла — Арвис не заметил. Когда она прервала работу и вышла из башни? В тот ли момент когда все в замке смотрели на приближающегося орка, станок Нинэвэн молчал. Значит, она была где-то рядом. Но Арвис не заметил её.

Инкат вздохнул в последний раз и закрыл глаза. Арвис сидел рядом. Взглянув в проём открытой двери он увидел, что орк стоит во дворе и заглядывает внутрь, не решаясь подойти. Вид уродливого силуэта в тени Нинэвэн заставил Арвиса вздрогнуть. Два создания, совершенно противоположных: тот, что олицетворяет совершенство Света и тот, который говорит только об извращении тьмы. Теперь они рядом, в Минас Кане. Возможно ли такое?

— Ты считаешь, я поступил неправильно с этим орком? — спросил Арвис у Нинэвэн.

— Наверное, у тебя не было другого выхода, — ответила она настолько бесстрастно, что Арвис так и не смог догадаться, каково же её мнение: одобряет она его поступок или нет.

* * *

Каждый человек рождается для битвы добра и зла. Поле битвы — душа.

Сражающимся — слава! Слава отважным. Слава тем, кто несогласен со злом, даже если оно сильнее его.

Из века в век длится эта битва. Из жизни в жизнь.

Слава погибшему, ибо он победил, хотя и погиб.

Погибнет каждый из нас. Но каждый по-своему. Кто-то победителем, а кто-то побеждённым. У каждого своя битва которая длится всю жизнь и её не избежать никому. И те, кто идут за нами будут тоже сражаться в этой вековечной битве Света и тьмы, добра и зла. Где поле битвы — душа каждого.

Слава победившим!

Инкат умер. Но было всё-таки на свете одно существо, заботу о котором он оставил своему господину и другу — Арвису. По нелепому случаю, по данному слову, Арвис был связан теперь с самым настоящим орком.

Зачем тот пришёл? Что ему надо? Поведение урук-хая рождало в Арвисе только недоумение, но вовсе не желание разобраться. Орк был омерзителен и неинтересен. Больше всего от него хотелось избавиться, но как раз это-то и нельзя было сделать.

Где-то в глубине души Арвис втайне надеялся, что орку тут самому не понравится и он сбежит в конце концов и тем самым освободит Арвиса от клятвы.

Но орк не сбегал. Более того, можно было подумать, что такое положение дел его вполне устраивает, что он добился своего и теперь как раз на своём месте.

— Вымойся! И надень нормальную одежду! — приказал ему Арвис, когда встретил его во дворе. Орк исполнил всё это, но симпатичнее не стал. На следующий же день он нашёл Акста и потребовал себе работу. Именно потребовал, как нечто ему причитающееся. Акст не решился ничего предпринять сам и сообщил об этом Арвису.

— Ну и что ты умеешь? — спросил Арвис у урук-хая.

— Всё!

— Всё?

— Да!

— Ткать, вышивать, расписывать глиняные горшки?

— Глупости! — дерзнул оборвать его орк. — Я — воин, — ответил он с лёгким высокомерием.

— Ты воин страны мрака. Здесь этого недостаточно, чтобы носить оружие.

— Хорошо! Я буду делать то, что прикажешь.

«Великая милость!..» — возмутился про себя Арвис и сплавил орка:

— Поступаешь в распоряжение коменданта Акста.

Это ещё не всё! Нужно было известить короля, что у его вассала в замке теперь беспрепятственно разгуливает колченогая тварь с руками до колен. И даже требует себе работы. Скрывать то, что произошло Арвис не собирался. Для него было бы неудивительно, если бы Лаулиссиан прогневался и велел вышвырнуть орка. Но король сказал только:

— Это твой замок и твоё дело, кто живёт в нём. Но ты отвечаешь за каждого.

Ну вот, опять! Да, Арвис брался отвечать за Гета, маленького драконёнка выкормленного из рук. Да, он отвечал за Инката с которым прошёл много миль земли покрытой пеплом. Отвечать за этого орка он не хотел, не желал, не собирался! Но теперь должен был.

Возвращаясь в Минас Кан он тайно надеялся: вдруг этот, назвавшийся Дах-Атом, уже сбежал. Или кто-нибудь ему случайно кирпич на голову уронил...

Но урук-хай был на месте. Вместе с другими воинами он встретил Арвиса у ворот, торча посреди мощёного двора как уродливая бородавка.

Арвис подавил вздох и поспешил укрыться в цитадели.

Повесть об Инкате он мог бы теперь написать сам. Но стоит ли? Зачем в истории Дома эльфов рассказ об оруженосце, который, казалось бы, не совершил ничего особенного, хотя Арвис и сомневался: смог бы он сам повторить подобное деяние.

История Эльфийского Дома. Кем она складывается — самими эльфами или летописцами, которые по своему усмотрению опускают одни события и подробно останавливаются на других. Или нечто Высшее ведёт их по указанному пути и эльфам остаётся только исполнять, а потом написать свидетельство исполненного на пергаменте.

Многое находил Арвис в тех книгах и ожидаемое и неожиданное, рассказы о совсем чужих, незнакомых судьбах.

К удивлению своему Арвис нашёл в Северных Песнях Песнь о Нинэвэн. Она называлась: «О Витязе Тэргене и о его возлюбленной Нинэвэн». Песнь рассказывала о том, что жил некогда великий воин Тэрген. Он был достойным витязем и охранял северные земли от врагов. У него была возлюбленная — Нинэвэн, взгляд которой дарил весну северным краям, а песни — призывали птиц после долгой зимы.

Но однажды случилась в северных краях тяжёлая битва и Тэрген сражался впереди всех. После нелёгкой победы он был изранен и сильно измучен. Тогда он отправился в чертоги Мандоса, чтобы отдохнуть. Он сказал своей любимой Нинэвэн, что вернётся через несколько лет. Но прошло уже несколько столетий, а Тэрген не возвращался к своей Нинэвэн.

Песнь была длинной и занимала несколько страниц. Необычные слова находил автор чтобы описать нежную красоту подруги Тэргена или жестокость битвы. Лишь одного не написал стихотворец — своего имени.

Арвис перечитал Песнь два раза и задумался. Странное совпадение имени! Ему казалось невозможным, чтобы в это песни шла речь как раз о Нинэвэн, той Нинэвэн, которая так прилежно ходила за ним все дни его болезни, а теперь, когда забота её более была не нужна Арвису, удалилась бывшую половину Баргилины, привела в порядок её ткацкий станок и села за неспешную работу. Монотонные звуки её станка еле слышно присутствовали во всём Минас Кане, стали его частью. Станок не смолкал ни в яркий полдень, ни в глубокую ночь, когда рядом с ним мерцало несколько светильников. Казалось Нинэвэн никогда не отдыхает. Полотно, что выходило из её станка было несравнимо с обычными тканями. Оно было... Тут вдруг Арвис вспомнил, что в песне о Тэргене была строка о дивной ткани, что создавали пальцы Нинэвэн.

Конечно, это песня о ней! Не может быть двух дев из эльфийского народа, столь похожих и с одинаковым именем. Но, однако, как не похожа она на ту, что описал поэт, пожелавший остаться неизвестным. Подруга Тэргена — как звенящий ручей, что сверкает весной солнечными бликами и несёт радость всем жаждущим. А Нинэвэн? — Ручей замедлил свой бег, свернул в тень деревьев, подёрнулся ледком печали... Неужели она всё ещё ждёт? Несмотря на то, что прошло несколько веков. Или она уже настолько привыкла ждать, что ожидание стало её частью и она не может теперь жить иначе, а утешение она нашла себе в том, чтобы помогать раненым и исцелять недужных. Помня о ранах Тэргена, она стремиться помочь другим...

Да, это Нинэвэн, живая частичка легенды, маленький кирпичик в эльфийской истории. Чужая судьба, чужая боль, которая нашла прибежище в Минас Кане, который по сути весь — как большая келья.

Она жила здесь, хотя Арвис давно уже не нуждался в целительской помощи. Но он нуждался в том, чтобы рядом в Минас Кане был кто-то из Великих светлых эльфов. Кто-то, кто поможет выстоять в печалях здешнего мира и остановит, если он надумает сделать очередную кучу глупостей.

Король Лаулиссиан видел, что Арвис не создан для одиночества. Король надеялся, что может быть недостающую в Арвисе часть восполнит Нинэвэн. С другой стороны эльфийской целительнице пришлась по душе тишина отдалённого замка. Она достаточно твёрдо знала свой путь и не боялась покинуть Дом Лау на время. Она могла помочь и Арвису, чьи порывы и метания были пока непредсказуемы. Лаулиссиан имел разговор с Нинэвэн, предложил ей остаться в замке Канов, а дабы в Доме Лау объяснить её положение он объявил Нинэвэн и Арвиса обручёнными. Слово это ни к чему не обязывало обоих и эльфийская дева жила в отдалённом замке на половине когда-то принадлежащей Баргилине и ткацкий станок был ей собеседником и слугой.

* * *

Дантар сидел в своей любимой сторожке. Тяга к одиночеству прекрасно уживалось в нём с его ксадонским нравом. Хотя его ксадонский нрав давно уже стал средне-оруженощичьим. Сивисмар сказал, что в ближайшее время они никуда не поедут. Ну и хорошо. Нужно хоть когда-то отдохнуть: выспаться, отъесться и просто ничего не делать.

Служба. Слово, у которого много значений: положение собачки на задних лапках, род деятельности, служение чему-то великому и причём, добровольное, не за кусочек сахара. За уверенность, что твой кусочек сахара в будущем тебя не минует, хотя бы маленький. А ещё за сознание — то, что ты делаешь — это не зря.

Пожалуй, это слишком для Дантара. Такие размышления впору Арвису. Это он у нас — устремлённый всем сознанием к Великому. Подумать только, совсем недавно он носился тут — мальчишка на побегушках, вместе с Дантаром чистил коней. Кем бы он ни был несколько лет назад, теперь он эльф, воин Лау, владелец Минас Кана. А он, Дантар, всё тот же оруженосец и на его пропылённой, прожжённой солнцем физиономии стёрлись даже черты ксадонца.

Было тихо и тепло. Дантар сидел на крыльце и мечтательно смотрел на оранжевое западное небо. Солнце коснулось горы. Сейчас гора съест его и всё погрузится в ночь.

И тут Дантар увидел, что по дороге кто-то идёт. Должно быть, свой. Иначе бы дозорные не пропустили. Довольно странная фигура. Не эльф. Кажется, женщина... Наверное идёт за помощью к эльфам. Но почему одна? Если бы она действительно шла за помощью, то кто-нибудь из дозорных непременно проводил бы её. Странно.

Дантар поднялся с крыльца и пошёл навстречу. Это действительно была женщина, усталая, в серой от пыли одежде. Она, шла так, должно быть давно. Увидев Дантара, она остановилась, но потом подошла. Она показалась Дантару странной, хотя, впрочем, была вполне обыкновенной. Она не походила на ксадонский дикарок, чьи волосы треплются ветром, как грива вороных коней, а глаза сверкают, как отточенный кинжал. Она не походила на аланьшерских красавиц с белоснежной кожей и золотыми волосами, в чьих жилах, говорят, течёт молоко. Нет, она была совсем иной и Дантар даже не смог точно определить какому народу она принадлежит. Дантару она показалась очень красивой, но, наверное, не каждый согласился бы с ним. У женщины были резковатые черты лица, может быть, для девушки чересчур мужественные. Как одежда пылью — лицо её было запорошено прожитыми днями... Но нет, она вовсе не была старой! Она была юной. Но нет. И тут нет. Не было в нём юношеской новизны жизни.

Но было в таком лице нечто, что заставило Дантара склонить голову.

— Не подскажете ли мне, в какой стороне ближайшее селение или город?

Значит, она действительно прошла мимо эльфийских дозорных и никто не заметил её.

— Это дорога в Дом короля.

— Какого короля? — не поняла странница.

— Простите, госпожа, куда вы идёте?

Дантар вкусил всю бестактность своего вопроса, но он находился на пограничной территории и как воин он обязан поинтересоваться, кто же следует к его королю.

— Я... — женщина задумалась. — Хорошо, я расскажу вам, может быть, вы мне поможете.

— Простите, госпожа, но не угодно ли вам сначала пройти в сторожку. Там вы найдёте ужин и сможете передохнуть. Вас никто не обеспокоит здесь. А сам я ночью уйду пасти лошадей в луга.

В этом не было необходимости, но не мог же Дантар смущать эту особу своим присутствием.

— Кто вы такой? — спросила женщина. Что могло защитить её тут, в незнакомом месте и незнакомой стране с неизвестным человеком на пороге чужого дома? Ее цель. Её великое устремление к тому, что она считала единственно правильным. Она стояла укрытая уверенностью, как плащом. И эта, пробивающая недоверие, насмешки и враждебность, уверенность её была побеждающей силой. Дантар не мог не помочь ей.

— Я — слуга одного из витязей короля. Моё имя — Дантар.

По-видимому, этого свидетельства было недостаточно.

— Расскажите мне, что за король живёт в той стороне, — попросила женщина. Она смотрела не на Дантара, а вперёд, по направлению дороги и Дантар понял её решимость идти дальше, всю ночь, чтобы дойти до дворца. Она не собиралась отдыхать в сторожке.

— Вы устали. Отдохните. Я расскажу вам всё за ужином.

Быстрый недовольный взгляд означал отказ: Дантар не ответил на её вопрос, а она ждала ответа.

— Кто ваш господин? — переспросила от.

— Он служит королю, — ответил Дантар. Скрывать своё имя он не собирался, но бравировать именем Сивисмара-Серебряная-Рука ему не хотелось.

— Его имя — тайна?

Дантар улыбнулся.

— Вы тоже скрываете своё имя. Откуда я знаю, кого вы ищите и с какими целями.

Да, эта женщина симпатична Дантару, но тем не менее, он воин и страж.

— Вы правы. Я расскажу вам. Я ищу одного человека. Я должна его найти! Это не просто слова. Я прошла много земель и пройду ещё больше, если понадобится, но отыщу его! — она помолчала. Потом добавила: — Самое трудное для меня: я не знаю его имени и не знаю откуда он родом.

Дантар внимательно слушал.

— Моему отцу, я думаю, он назвал своё имя. Но мой бедный старый отец пережил за последнее время столько потрясений, что имя витязя изгладилось в его памяти. И вот я хожу по дорогам и ищу его. И найду его, не иначе.

Разных людей мы встречаем на дорогах, по которым проходим за всю свою жизнь. Бывают, будто совсем погасшие. Те, которые живут по привычке, размерено, как все — ни больше, ни меньше. Иногда, глядя на них, кажется, что в них потухла душа. Нет, она вовсе не отлетела, а как бы замерла или заснула...

А бывают люди, у которых словно пламень в груди — отблеск самого могучего в мире огня. Он влечёт за собой и не даёт покоя. Они умеют добиваться, умеют верить, умеют «сворачивать горы», потому, что знают, во имя чего. Их вера — их жизнь. Верой они дышат и каждый помысл их в ней, в вере. И не важно, кто они такие: воины или оружейники, каменщики или те, кто гоняют табуны по степи. Или даже тот человек, что живёт в доме напротив. Неважно, мужчина это или женщина — это всегда замечательные люди. Их всегда видно в толпе, потому что они...

Иногда мне кажется, что только они и есть настоящие люди.

Дантар уже давно не задумывался о «пылающих» и «потухших». Много лет ему было попросту всё равно. Но встретив на дороге эту женщину он почувствовал именно такой пламень в её душе. Надо было ей помочь. Ей нельзя было не помочь!

— Если вы не знаете имени, может быть есть какие-нибудь приметы? — спросил он.

— Я могу описать его внешность. Но это мало о чём говорит. Он высокий красивый воин. Я уверена, что он воин, хотя к нам во дворец он пришёл без оружия. У него светлые волосы и серые глаза. Сколько ему лет — трудно сказать. Кому-то показалось, что он совсем молод, а кому-то — что он прожил много лет. Я не знаю, что вам ещё сказать... Он смелый и добрый. Он был одет в кольчугу тонкой искусной работы, а на поясе у него висел белый рог.

Дантар насторожился, но ничего не сказал. Слишком ненадёжная примета. Мало ли у кого может быть рог белого цвета. Женщина замолчала.

— Подобных людей на свете много, — ответил ей Дантар. — Вам будет очень трудно отыскать этого витязя.

— Да, то же самое я слышу ото всех. Но есть ещё одна примета. Правда, она очень необычная. И... я не знаю, как вы отнесётесь к моим словам.

— Смотря что вы скажете, — улыбнулся Дантар. — Но вряд ли я кинусь на вас с кулаками.

Как ни странно, присутствие этой незнакомой женщины, несмотря на все его противоречивые чувства, совсем не сковывало его и он говорил с ней просто, будто давно знал. Женщина покачала головой в ответ на его слова.

— Бывало всякое. Иногда после моих слов меня считали сумасшедшей или колдуньей.

— Не бойтесь, — серьёзно сказал Дантар. — Говорите.

Ещё некоторое время женщина собиралась с мыслями, а потом сказала:

— Когда он уходил от нас... Он ушёл не пешком. И не на лошади. Он уехал на одном животном, — она выжидающе посмотрела на Дантара. Тот молчал.

— Вернее, он не уехал. Он улетел, — она продолжала пристально смотреть на собеседника.

— На драконе, — договорил за неё Дантар.

Женщина вздрогнула.

— Я его знаю, — произнёс Дантар. — Но прежде, чем я назову вам его имя, скажите, зачем вы его ищете?

— Сначала ответьте мне: друг он вам или враг?

— Он друг моего господина.

— Мне очень нужно его видеть!

— Зачем?

— Я не могу вам сказать всего.

— Вы скрываете своё имя, не называете причины своего визита. Откуда я могу знать, может вы несёте ему зло.

— Никогда!.. Но вы, наверное, правы. Чтобы рассчитывать на вашу помощь, нужно вам рассказать... Но обещайте, что никому не передадите моих слов.

— Если только они не несут зла моему королю и его народу.

— О, нет! Это было прошлой весной. Он появился у нас в королевстве. Там, много лет назад на дочь короля было наложено заклятье. Никто не мог освободить её. Были короли соседних стран, были рыцари и вельможи, но проходили годы, а всё оставалось по-прежнему. И вот, неожиданно и неизвестно откуда появился ваш друг. Он был пешком и без оружия. Просто постучался в ворота дворца... Он снял заклятие с принцессы и ушёл. Он должен был стать королём в нашей стране, вместо старого короля, отца принцессы. Но, наверное, он не захотел. Он поднялся на самую высокую башню стены, протрубил в свой Белый рог, что висел у него на поясе и к нему прилетел дракон. Тот человек помахал всем рукой и крикнул: «Прощайте!» Дракон сделал круг вровень со смотровой площадкой и витязь запрыгнул на него, как обыкновенный человек запрыгивает на лошадь. Он улетел и больше его никто не видел.

Она замолчала, вся в воспоминаниях и грёзах.

— Что же дальше? — решился напомнить Дантар.

— Дальше? — очнулась женщина. — Дальше, когда стало понятно, что он не вернётся во дворец поспешили все, кто претендовал на корону. Только того и ждали.

Она замолчала снова.

— Что же принцесса? — брякнул Дантар, прежде, чем догадался обо всём и осёкся. Он опустился перед женщиной на колени. — Простите мою дерзость, принцесса.

Уголки её губ дрогнули, тень пробежала по лицу. Принцесса молчала. Наконец, обратила свой взгляд на склонённую голову Дантара и недовольно сказала: «Встаньте».

Дантар встал.

— Принцесса, я сообщу вам не очень приятную новость.

Принцесса переменилась в лице.

— Что с ним?! — воскликнула она.

— Нет, с ним всё хорошо. Но дело в том, что этот витязь не принадлежит народу людей. Он эльф. И он обручён.

Нинэвэн и Арвис по слову Лаулиссиана считались обручёнными в Доме Лау.

— Вот как? Эльф? — принцесса опустила голову. Зовущая звезда её веры вспыхнула обжигающим светом и погасла.

— Теперь я понимаю, почему он отказался от короны. Что интересного эльфу среди нас смертных... А невеста его, должно быть, прекрасна так, что невозможно себе представить! Но зачем же тогда он приходил?!

— Наверное, чтобы снять заклятие. Ведь никто другой этого не мог.

Ветерок сочувственно погладил прохладной ладонью принцессу по лицу.

— Вы всё ещё хотите видеть его?

— Нет, — женщина устало вздохнула и проговорила: — Мне нужно возвращаться обратно. Отец мой стар и я боюсь, что он умрёт в моё отсутствие.

Усталая фигура стала казаться меньше, поникла плечами. Дантару стало страшно: вдруг, она погаснет, как и другие. Нет! Надо было что-то сделать для неё. Надо сделать всё!

— Далеко ли ваша страна? — спросил он.

— Я вышла из дома в мае, а теперь уже осень. Но я шла очень медленно и путь мой был извилист. Думаю, за два месяца я вернусь.

— Простите, принцесса, но почему вы одна?

— Я ушла из дома втайне, ничего не сказав отцу.

— И он не знает, где вы?

— Он догадывается, что я ищу того витязя.

— Принцесса, позвольте мне проводить вас.

Принцесса молчала.

— У вас, конечно, не может быть доверия к человеку, которого вы видите в первый раз. Но поймите меня: я не могу просто так отпустить вас. Если вы мне не верите, эльфы поручатся за меня — я прослужил у них много лет.

Принцесса пожала плечами.

— Хорошо, если это необходимо.

В данный момент ей было все равно: её не волновали ни слова Дантара, ни дорожные проблемы.

— Принцесса, — окликнул её Дантар. — Сейчас уже ночь. Действительно, за рассказом женщина не заметила, как сгустились сумерки.

— Оставайтесь в этом доме. Вас здесь никто не тронет и вы сможете спокойно отдохнуть. А мне нужно съездить в Дом короля и спросить у своего господина позволения уехать. Я вернусь завтра на рассвете.

Он поднялся, чтобы уйти. Принцесса вскинула голову, взглянула на него. Взгляд её снова полыхнул. Но не тем благородным огнем стремления за своей волей, а едкой искрой недоверия.

— Чем вы мне докажите истину своих слов об этом витязе, может быть, вы и в глаза-то его не видели! — окрик её был уже груб. Если он — лжец, он — негодяй! Если он прав — это ещё ужаснее...

— Принцесса, я принесу вам его белый рог.

Дантар ускакал в темноту. Конь и всадник прекрасно знали дорогу. На берегу Дантар расседлал коня и пустил пастись. Впереди река. Паром — на другом берегу. Дантар прикинул, сколько времени ему понадобится чтобы переплыть реку.

На другом берегу он неясно увидел темнеющую фигуру, но это не имело никакого значения: никто но погонит ради пыльного ксадонца паром на противоположный берег. Паром — для эльфов, а не для него вовсе. В подобных размышлениях Дантар снял плащ и бросил на траву. Он и не осмелился бы никогда окликнуть эльфа на другом берегу, у него бы язык не повернулся, лучше он так... сам, вплавь. Луна не взошла, но для эльфийских глаз достаточно света звёзд.

— Дантар, это ты?

По голосу Дантар узнал Геледора, который в своё время безуспешно пытался освободить Ланду от сонного тумана Эминжаса.

— Да, это я. Мне очень нужно попасть в Дом Лау, — это не просьба, а лишь оправдание, почему он здесь.

Геледор отвязал паром. Дантар понял по звуку. Ещё он услышал ласковые плески воды и понял, что паром приближается. Вот это да! Сколько прослужил Дантар у эльфов, но не мог себе представить, чтобы знатный эльфийский вельможа вот так, запросто, среди ночи, только потому, что Дантар сказал, что ему нужно попасть в Дом Лау, погонит паром для какого-то оруженосца!

Паром ткнулся в берег. Дантар прыгнул на него.

— Благодарю вас! — проговорил Дантар, берясь за шест чтобы оттолкнуться от берега. Но эльф шеста не отдал, Дантар растерялся и крайне неловко чувствовал себя в роли пассажира. Не зная, куда девать взгляд, он уставился на воду. Она была черной, казалась тяжелой и жирной. Паром мягко коснулся носом другого берега, как доверчивый щенок руки. Дантар выскочил, успев схватить верёвку, дабы Геледор не смутил его ещё больше сам привязывая паром.

Ни разу в жизни Дантар не входил в покои Глрфинделя, но искать Сивисмара следовало именно там. В окнах был виден свет.

* * *

— Сегодня у нас будет удивительный гость, — произнёс Гелерэйн. Арвис, который был тут же, по своей привычке видеть необычайное, даже в обычных словах Великого эльфа, насторожился. Он был готов ожидать какого-либо короля или воителя. Кто ещё может считаться необычайным гостем для Гелерэйна.

Стук Дантара не насторожил никого. Он был таким же будничным, как и сам Дантар. Он приоткрыл дверь и стал что-то говорить Сивисмару наполовину шепотом.

— Подойди! — повелел Гелерэйн и Дантар повиновался. — Зачем ты пришёл?!

Его грозный возглас мог бы смести оруженосца обратно с самого порога. И в другой раз Дантар действительно исчез бы, вернее, другого раза просто не настало, так как Дантар никогда бы не переступил порога Дома Лау по своей надобности. Но тут он твёрдо решил отстоять необходимость провожать принцессу и свое право на это.

— Сивисмар сказал, что на ближайшее время работы не будет...

Гелерэйн качнул головой. Ответ ему не понравился.

— Зачем ты пришёл?! — его окрик испугал бы любого, но Дантар твёрдо решил устоять.

— Мне нужно проводить одну женщину... девушку... одну особу...

Гелерэйн совсем нахмурился и отвернулся.

— Ты пришёл сюда. Зачем это понадобилось тебе?

— Чтобы взять благословение.

— Хорошо, — Гелерэйн повернулся к оруженосцу. — Ты получишь благословение от Лау. «Почему от Лау? — подумал ошарашенный оруженосец. Хватило бы и слова Сивисмара, я же его слуга».

Арвис начинал догадываться, что необычайным гостем эльф назвал как раз Дантара, но не сказал ни слова, а продолжал наблюдать. Дантар же повернулся к Сивисмару и стал объяснить ему и Гелерэйну:

— Это знатная дама. Она пришла с равнин запада и теперь её нужно проводить обратно. Думаю, дорога обойдётся недели две, самое большое...

Сивисмар молчал.

— Хорошо, ты поедешь в тот путь, — начал вместо него Гелерэйн. Дантар, обрадованный, хотел было развернуться на выход, но эльф остановил его: — Погоди! Я должен кое-что отдать тебе. Пусть Арвис объяснит тебе дорогу в ту страну, пока я вернусь.

Арвис, поняв, о чём речь только с последних фраз, подошел к Дантару. Гелерэйн удалился. Арвис взял лист пергамента и тросточку, но только вертел её в руках некоторое время. Наконец, он взглянул на Дантара, и проговорил:

— Я не ожидал, что она придёт... Не подумал! Я виноват.

А потом, пронзительно взглянул на Дантара, совсем как Гелерэйн.

— Береги её! Она столько пережила за свою жизнь. И даже из-за меня. Я прошу её простить меня...

— Я передам, — ответил Дантар.

Арвис взглянул на чистый лист в своих руках.

— Вообще-то, дорогу я плохо знаю: Гет летел очень высоко...

— Я найду!

При этих уверенных словах Дантара появился Гелерэйн. Он нёс нечто, завёрнутое в покрывало. Он остановился посреди комнаты, окинул взглядом всех и начал говорить:

— Давным-давно, даже для эльфов это были давние времена, жил среди вас знатный воин Отэмайр. Он знал множество битв и побед и погиб в битве защищая Дом Светлых эльфов. Спустя годы меч его был принесён в Дом Лау и с тех пор хранился, как реликвия. И не было у меча иного хозяина, кроме Отэмайра. Теперь я даю этот меч тебе, Дантар!

Гелерэйн сбросил ткань на пол. Чудесное творение сияло в руках Великого эльфа! Ибо настоящие клинки всегда были чудом для Дантара. Но Гелерэйн не предлагал ему только любоваться, он протянул клинок ему. Ксадонец даже попятился с некоторым ужасом взирая на жест Гелерэйна.

— Свой меч ты оставишь здесь! — продиктовал эльф.

Дантар улыбнулся слегка и отрицательно покачал головой.

— Нет, пусть мой меч останется со мной! Он был в моих руках столько сражений. А этот — он слишком великолепен для такого, как я.

— Как раз сейчас ты и должен взять этот меч! Тебе предстоит нелёгкий путь и эльфы благословляют тебе его. С ним пребудет на твоём пути Свет Заокраинного Запада. Удержи меч в руках, а Свет в сердце!

Дантара поразили его слова. Они были непонятны и слишком торжественны. Гелерэйн будто отправлял его на великий подвиг, а дел всего-то: проводить принцессу, пройти дорогу, которую женщина смогла пройти одна, пешком, петляя и не зная точно, куда идёт. Да верхом, на хороших лошадях он вернётся не более, чем через месяц. Но эльф был серьёзен.

— Сними свой меч! — потребовал он. — Привязанность к вещам — плохое качество!

Дантар уже не колебался. Он снял с себя оружие и Сивисмар забрал его. Гелерэйн извлёк сияющий клинок из ножен и протянул его Дантару.

«Встань на колени, — шепнул ему Сивисмар. Дантар опустился. — Приложись к клинку!» Дантар ощутил губами холод стали, но сквозь него тепло. Такое тепло, каким может обладать нечто живое. «И к руке, благословляющей меч. Теперь бери!» Дантар принял на свои руки оружие.

— Вместе с этим мечом тебе даётся имя Друга Дома Лау! — произнёс Гелерэйн.

Дантар с изумлением смотрел на него. Он так растерялся, что не знал, что ответить. Арвис подошёл и стал помогать Дантару застёгивать перевязь. Дантар оглянулся и что-то мыркнул, пытаясь возразить, но Арвис сказал: «Привыкай».

— Отец, можно я отдам Дантару камень Нерэль? — это спросил Сивисмар. После победы над Сарсиллом, Нерэль вернула камень, что останавливал тёмные чары, эльфам и до сих пор он хранился у Сивисмара.

— Конечно, — одобрил Гелерэйн. — Теперь мы будем слишком далеко от тебя. Так пусть этот камень, хранящий в себе маленькую искорку эльфийского Света поможет тебе в пути, на который ты вступаешь!

Сивисмар снял с себя мерцающий зеленоватый камушек, который всегда носил на груди и одел цепочку на шею Дантару. И тут вдруг не удержавшись от какого-то непонятного порыва, обнял Дантара за плечи и прижал к груди.

— Ну кого я теперь найду, вместо тебя?.. — прошептал Сивисмар. Он выпустил бывшего оруженосца из железных объятий и теперь смотрел ему в глаза с грустной улыбкой.

«Ничего не понимаю, — думал Дантар. — Я уезжаю-то не больше чем на пару месяцев!..»

Подошёл Арвис.

— Настала моя очередь дарить подарки, но у меня нет ни оружия, ни талисмана. Я хочу тебе подарить свой плащ.

Он поднял со скамьи свой роскошный плащ с дорогой отделкой, подбитый лисьим мехом и вознамерился накинуть его на плечи Дантару.

Тот отстранился.

— Мне не подобает такая одежда! У меня есть свой плащ, я его там, на берегу бросил! Этот слишком дорогой. Это одежда господина, а не слуги!

— Вот поэтому как раз тебе он и подойдёт.

Дантар стоял посреди комнаты, увешанный подарками, как рождественская ёлка и что делать дальше — не знал. Положение его определил Гелерэйн.

— Дантару нужно отдохнуть перед дорогой. Сивисмар! Уступи Дантару своё ложе на сегодняшнюю ночь!

— Конечно, — отозвался Сивисмар.

— Зачем? — пробормотал Дантар. — Я бы где-нибудь на конюшне...

— Нет, Дантар! — Гелерэйн положил ему руку на плечо. — Сегодня ты будешь спать здесь, на месте Сивисмара. На этом ложе людям снятся очень необыкновенные сны. Вот увидишь!

В эту ночь Дантару приснился действительно очень странный сон:

Огромный зал, освещённый свечами. Длинный стол, за которым сидят какие-то люди, незнакомые Дантару. Как ему показалось по их богатой одежде — вельможи, старцы, знатнее воины... А он, Дантар, потому-то во главе стола. И рядом с ним та самая женщина, принцесса...

«Ерунда какая-то!» — подумал Дантар проснувшись.

* * *

Серая дорога по осеннему мокрому лесу. С веток падают тяжелые редкие капли. Иногда они попадают на плащ принцессы и стекают по нему на бока лошади. Но принцесса не замечает их. Осень. Каждый листок на пути говорит о прошлом лете. Жёлтый и мокрый, словно маленькое написанное письмо: всё прошло — и лето и надежда, иссякли силы и вера. А надежда, как засохшая трава: может родиться новая, но эта уже не воспрянет. Всё оказалось напрасным. Серое небо, облетевший лес, жёлто-бурая земля, покрытая опавшими листьями и на каждом листе маленькое письмо о том, что всё прошло.

Наверное, это ужасно: сознавать, что тот подвиг, который ты совершил — никому не нужен. А ведь это подвиг: пройти через множество стран, одной, не зная ни языка их, не обычаев, потеряв провожатых, дорогу, свою лошадь. Быть ведомой одной лишь целью своей и найти того витязя, чьё имя даже не известно. Принцесса нашла его, но выходит, всё сделанное — напрасно. Никому не нужны жертвы и труды. Не стоило ходить за этим витязем. Он — существо из легенды. А легенда может явиться, ожить, сотворить чудо. Но не может остаться с людьми навсегда. Иначе она перестанет быть легендой, а превратится в будничную жизнь.

Этот витязь с неизвестным именем предпочёл остаться легендой. Принцесса оказалась неправа. Она не поняла, что следует делать, а чего вовсе не нужно. И она сделала не то, что следовало. Теперь она возвращается и серый осенний дождь плачет на дорогу вместо неё.

Дантар один сопровождал принцессу — ни отряд телохранителей, ни пажи, ни камеристки, один только оруженосец незнакомого Витязя-Серебряная-Рука. Дивный меч Дантара сокрыт ножнами и никому не ведомо, что за чудо у него под рукой. На Дантаре плащ с чужого плеча, но он смотрится царским одеянием. Только слово эльфов — порука за него, но это слово весомее всех клятв и печатей, потому, что несущий его на себе будет надёжнее отряда телохранителей, он будет вернее пажей и охранников.

* * *

— Дочь моя!

Принцесса, как была, в дорожной одежде, припала к ногам короля.

— Ты нашла того витязя? — спросил король, когда она поднялась.

— Да. Но он не может быть королём нашей страны, так же, как и не может жениться на мне.

— Вот как... Почему же?

— Он — эльф, — оказала принцесса, решив ничего к сказанному не добавлять. И оказалась права. Королю было всё равно, какие там подробности. Главное, что тот витязь не приехал и королём не будет. И старый король тут же забыл о нём. Но о принцессе и о своей короне он не мог забыть.

— Дочь моя! Я очень стар. Мне сто восемнадцать лет. Я очень долго ждал, когда ты исцелишься. Но больше я ждать не могу. Я доживаю свои последние дни. Не годы, не месяцы, а дни. Нам нужно выбрать того человека, на которого я возложу корону, прежде, чем умру.

Принцесса покорно слушала, опустив голову.

— Конечно, отец. Я не намерена более отлагать этого. Но из всех, кто теперь окружает ваш трон, из вельмож вашего королевства и соседних стран я не могу увидеть ни одного, кому бы хотела отдать свою руку и не побоялась бы вручить корону. Вы согласны со мной?

Король медленно кивал головой: «Да... знаю... К сожалению, это так...»

— Поэтому я решила доверить свою судьбу и судьбу своего королевства тому, на кого укажут Высшие Силы. Полагаясь на их волю я сказала: пусть королем будет тот, кто первый войдет в ворота дворца вслед за мной.

— Пусть будет так, дочь моя, пусть будет так, — кивал король. Было видно, что он утомлён долгим разговором.

— Но король! Он уже вошёл!

Король расширил глаза.

— Ты говоришь о том витязе, что сопровождал тебя? — спросил венценосный старец.

— Да, отец.

— Что же, пусть будет так, — король по-прежнему кивал головой. — Да... он, судя по всему, смел и честен. Он скромен, но уверенно чувствует себя среди знати. Молчалив, правда. Но для короля это лишь достоинство. Я одобряю твой выбор. Пусть будет так. Дочь моя, отдай сама распоряжения о свадебном пире, я чувствую себя очень слабым.

— Да, отец. Но я не знаю, как об этом сообщить Дантару.

— Я поговорю с ним сам. Ступай!

* * *

Было бы ошибкой считать, что как только принцесса узнала, что союз её с Арвисом невозможен, она тут же решила выйти замуж за Дантара.

Нет, но с первых слов она поверила Дантару и согласилась взять в провожатые именно его. Осмысливать свое положение она начала в дороге. Что теперь ей делать и как быть дальше. За долгие дни пути невозможно было не заметить своего сопровождающего. И хотя она поначалу не имела никаких целей относительно этого человека, она видела, что он решителен и скромен. По дороге он мог настоять на своём решении, когда это было необходимо. Именно он руководил их путем, цель которого указала она. Он был почтителен с ней, как с принцессой, внимателен и вежлив, как с женщиной. Предлагаемое им действительно оказывалось лучше, удобнее, безопаснее.

Он был молчалив и добросовестен во всем, и в конце пути принцесса не сердцем, а больше умом решила, что именно такой король и хорош для их страны. Но ни одним намёком не дала этого понять Дантару, оставив последнее слово за старым королем — своим отцом.

Город на краю долины был тих и аккуратен. Он давно припрятал свои траурные полотнища по кладовкам и сундукам. Теперь он был укрыт серой моросью, что летела с осеннего неба,

«Путь окончен», — подумал про себя Дантар.

«Путь только начинается!» Дантар не мог объяснить, откуда взялась эта глупая уверенность. Путь только начинается, он вступает в город и далее ему предстоит идти вперёд и вперёд...

Дантар отмахнулся от видений и подумал, что если речь идёт о дороге, то это дорога в Дом Лау. Действительность рисовалась тоже пасмурной: реки разлились от осенних дождей, принцесса и Дантар потеряли почти две недели лишних. Теперь он сможет наверстать упущенное. Он ведь будет ехать один, без принцессы... Дантар хотел развернуться в обратный путь тут же. Но его не пустили. Гостеприимный пыл столичных жителей можно понять: накормить, уложить отдохнуть. Дантар и сам на их месте поступил точно также, если бы у него было место, где привечать путников. Дантар остался. «Переночую здесь. Одна ночь погоды не сделает. И лошадь отдохнёт». Он все равно уедет один, торопясь под всеми осенними дождями.

Дантара несколько удивили масштабы гостеприимства. Ему отвели гигантские покои, в которых он чуть не заблудился. «Принимают, словно господина, а не слугу, — подумал он. — Хотя, конечно, сопровождать принцессу — почётная работа. Может подумали, что я вельможа, вот и стараются», — объяснил он сам себе. Он пробовал было втолковать этим церемонным господам, что ему можно выделить комнату попроще, да и вообще, он мог бы на конюшне переночевать: невелика птица. Но люди из дворца решили, что птица, видимо, велика и мягко настояли на своём.

Прислуживал Дантару подросток. «Хорошо, хоть не увешанный регалиями старец!» — вздохнул бывший оруженосец Сивисмара. Слуга предложил принять ванну. Дантар удивился: «Зачем?» Тут, в свою очередь, удивился мальчишка: «Завтра пир и торжество коронования. Вы же не можете присутствовать там в дорожной одежде».

«Ну, да, конечно, пир, — подумал Дантар. — И ещё торжество по поводу возвращения принцессы. Раз я приглашён — удирать вызывающе... Ладно! Всё равно один день погоды не сделает, а за сутки вода в реках хоть немного, да спадёт». Он согласился. Мальчишка принёс одежду: что-то светлое, шитое золотом и цветным шёлком.

— Это что, мне?! — изумился Дантар. — И я всё это должен надевать?

Мальчишка так и замер с подносом в руках.

— А... Вы хотите идти в старой одежде?

Дантар покосился на груду пропылённого и прокопчённого своего дорожно-боевого одеяния. Поразмыслив, что опять-таки, явиться на королевский пир одетым, как в дорогу, невежливо, он решился:

— Хорошо, давай сюда! Только старую мою одежду никуда не девай!

— Нет-нет! — заверил его мальчишка. — Я всё вычищу и принесу обратно!

«Мог бы и не чистить», — подумал Дантар.

Он прекрасно выспался, а около полудня следующего дня за ним пришли и проводили его в тронный зал, По-видимому, торжество предвиделось не малое — людей была масса. У входа в зал он увидел и не сразу узнал принцессу. Она едва бросила на него взгляд. «Пойдёмте!» — сказала она и повернулась к залу. Дантар отметил, что принцесса была какая-то не такая: встревоженная, взбудораженная, будто вспыхивала попеременно то нетерпением, то ужасающим ожиданием чего-то. «Наверное, в своём дворце все выглядят не такими, какие они на самом деле», — подумал Дантар.

«Идите рядом!» — потребовала принцесса, заметив, что он идёт сзади. Дантар повиновался и пошёл рядом. Принцесса оперлась о его руку. Так они вошли в зал. На троне, тяжело навалившись на подлокотники, сидел король.

От былого его грозного вида не осталось и следа. Это был дряхлый старец, который дождался наконец того невозможного, во что верил и желал всю жизнь, и теперь он ждал лишь окончания своего пути в этой жизни.

Дантар замешкался. Его положение в центре зала и рядом с принцессой обязывало его как-то принимать участие во всеобщей церемонии. Но что делать он не знал.

«Сначала — поклонитесь королю», — едва повернувшись в его сторону тихо произнесла принцесса. Дантару опять пришлось идти рядом с ней, теперь уже к трону. «Какие странные у них однако, тут порядки, — опять удивился Дантар. — Неужели каждый слуга, что сопровождает куда-то принцессу, облагается такими почестями?»

Принцесса тихо говорила ему, что нужно делать и как, и Дантар исполнял всё это наперекор своему недоумению. Это было непонятным, запутанным и помаленьку стало свербяще надоедать Дантару. Но вдруг король встал со своего места и начал благословлять их с принцессой,

«Принцесса, что тут происходит?» — Дантар обернулся презрев непонятный ему этикет. «Тише! — одёрнула его принцесса. — Разве отец не говорил с вами вчера?» «Что он должен был мне говорить?» «Тише!» — вновь приказала принцесса. И тут Дантара обожгла догадка. «Принцесса, это что? Свадьба?» — воскликнул он, мало заботясь о том, что стоящие поблизости вельможи могут его услышать. «Молчите!» — строго сказала принцесса. Дантар дёрнулся, но принцесса успела схватить его за запястье.

Дантар вскипел и даже зашипел что-то сквозь зубы, дополнив сходство с чайником. Он не собирается жениться! И вообще, ему не за чем обзаводиться семьёй: он подневольный человек — он на службе у эльфов! Он..

И вообще, могли бы хоть заранее предупредить! Ах, да! Король должен был передать ему, но забыл по старости... Но всё равно! Ему нужно ехать обратно! Ехать и немедленно!

В какой-то миг ему безумно захотелось растолкать всех, выпрыгнуть в окно и удрать обратно в Сивисмару. Но несмотря на всю безудержность этого желания, он удержался.

Дантар представил голый осенний лес, насквозь пробиваемый стрелами дождя. И то, что ему придётся возвращаться одному. И... остался стоять.

Рука принцессы лежала на его руке. Дантар медленно обвёл глазами зал. Неумолимо звучали слова брачного договора.

«Нет! Этого не может быть! Это может быть с кем угодно, только не со мной!»

— Принцесса! Вы же не знаете, что я за человек! И вообще, кто я такой! — порывисто зашептал он.

— То что вы служили королю Высокого народа служит вам порукой, — неумолимо ответила она. «Порукой!» — эхом отозвалось в голове Дантара. «Ну, хорошо, от этого ещё никто не умирал. Допустим, я буду мужем этой девушки (Хотя это совершенно нереально!) Но как же я при этом смогу служить Сивисмару? Придётся всё время ездить туда-сюда! А от дворца принцессы до Дома Лау путь не близкий. И потом, служба, есть служба. Я смогу приезжать довольно редко и не надолго. Может подразумевается, что я должен забрать её в Дом Лау? Но я и сам-то по ту сторону реки был всего два раза. Как же я теперь явлюсь, да ещё и жену с собой привезу...» Мысли оборвались тупиком. Нет, это всё-таки невозможно!

Дантар оглянулся на принцессу, собираясь задать вопрос, но натолкнулся на её строгий взгляд и промолчал. «Ладно! Пусть будет, что будет! Со временем всё решится, а пока ещё ничего страшного не произошло» — И Дантар выгнал из головы баламутящие его мысли.

Но церемония всё длилась и длилась и казалась бесконечной. Дантар от нечего делать стал вслушиваться в слова, которые произносил чтец. Но они были совсем странные и вовсе не походили на те, которыми скрепляют брачный союз.

Король вновь поднялся. Двое приближённых поддерживали его. Было видно, что старик стоит с трудом. Король снял с себя корону и посмотрел выцветшими глазами на Дантара.

«Принцесса! Да что же, наконец, происходит?!» — в смятении прошептал Дантар. «Коронование», — тихо ответила она. Более принцесса не строжилась, как раньше, и это тоже бросилось в глаза Дантару.

— Коронование кого? — еле слышно спросил он, надеясь, что речь идёт о ком-нибудь другом. Принцесса удивлённо взглянула на него.

— Вас.

— Нет! — на этот раз твёрдо оборвал Дантар. — Я не могу допустить ничего подобного без благословения эльфов!

Это — щит, за которым можно спрятаться: без благословения эльфов я ни на шаг! Универсальная правильная фраза и можно не поддаваться ни на какие компромиссы: без благословения эльфов он не мог принять никакую корону!

И он уже поднял руку, чтобы прервать церемонию, но что-то удержало его. Дом Лау! То, что происходило в жилище Великого эльфа вдруг прояснилось, выступив из тумана, размётанного ветром последних событий. Стало потрясающе понятно всё: почему именно его Гелерэйн назвал необычным гостем, а про путь его сказал, что он будет длинным и очень нелёгким. Почему Гелерэйн благословил ему слишком великий меч и назвал его Другом Дома Лау, и магический камушек, подаренный Сивисмаром и богатый плащ, что водрузил ему на плечи Арвис. И то, как обнял его Сивисмар и шепнул: «Кого я найду теперь вместо тебя?..» И сон с незнакомыми вельможами вокруг стола. Конечно же это был королевский совет и он, Дантар, во главе.

Конечно же, они знали всё, что ждёт его здесь. Не знал лишь он сам. Дантар увидел это в один миг и произнёс: «Эльфы благословили!..»

Он очнулся и вернулся мыслями в зал при произнесении последних слов, которые звучали из уст глашатого громко и особенно торжественно:

— А если ты не исполнишь того, что требует от тебя твой титул, обманешь людей, вверивших тебе свои судьбы, бросишь щит страны, оставишь весы справедливого суда и попрёшь закон, который наш народ чтит издавна, ты потеряешь всё, что даётся тебе сейчас и всё, что было доныне. Имя твоё покроется позором и проклятие опустится на дом твоих сыновей! Кара не замедлит настигнуть недостойного правителя!

«Опуститесь скорее на колени, — почти умоляла принцесса. — Королю тяжело стоять!»

Дантар повторял слова клятвы за королём. Корона была возложена на его голову. Старый король почти сразу ушёл, вернее, был унесён своими приближёнными. Теперь трон должен был занять Дантар.

Он машинально переставлял ноги, когда кто-то, он даже не обратил внимания, кто, подвёл его к трону. Он поднялся на три ступеньки, возвышающие его над всеми, с некоторым ужасом воззрел на высоченный и малоудобный стул и тут же сел на него. Всё! Голова кружилась. Откуда-то сбоку донеслись слова незнакомых придворных: «Какое необыкновенное лицо у короля!» «Конечно, он же дунгарец!» — ответил второй. «Ксадонец!» — выразительно поправил третий.

Полностью осознать своё теперешнее положение Дантар был не в силах. Перемены валились одна на другую, грозя сокрушить все мысли в голове. Он сидел и боялся пошевелиться под короной. Принцесса, теперь уже супруга и королева, была рядом. Он осторожно повернулся к ней.

— Принцесса, я ведь всю жизнь служил другим.

— Теперь вы будете служить всем этим людям, всему городу и всему нашему народу.

* * *

Дальше продолжался пир. Но Дантар не мог ни есть, ни пить. Более того, с неудовольствием он почувствовал озноб и жар одновременно. От лихорадки ему сделалось до того плохо, что он, никогда не болевший доселе, решил, что это непременно к смерти.

Так, чувствуя себя не в себе, просидел он несколько часов вместе с принцессой, теперь уже королевой, глядя на огромную массу народа, слуг и гостей, князей и баронов, шутов, музыкантов, миловидных девиц, воинов, придворных — словом, всех тех, кто с этого момента являлся его подданными. Судя по их физиономиям, они были рады ему, Дантару... А может быть не рады, а только лицемерили. Периодически Дантару приходило на ум, что он обязан что-то для них сделать, что все они не улыбаются вовсе, а глядят на него голодными глазами. Но он не понимал, что он должен для них сделать: отдать себя на съедение?..

Один раз его охватила такая паника, что захотелось вдруг вскочить и убежать отсюда, всё равно куда, лишь бы избавиться от каких бы то ни было подданных... Он резко повернул голову и взглянул на принцессу. В её лице было мало самодовольства. Напротив, она так беспомощно взглянула на него в ответ. Видимо роль королевы и жены пугала её ничуть не меньше.

Дантар нащупал под столом её руку. Ему показалось что принцесса взглянула на него с благодарностью и немного успокоилась, Дантар подумал, что они теперь как маленький остров посреди океана чужой страны — ведь и принцессе за последние годы страна была знакома очень мало. Но они вместе, вдвоём и так им будет легче продержаться.

Торжество окончилось поздно. Дантар не знал, вправе ли он уйти с пира и потому досидел до конца. Принцесса — тоже. Наконец, всё угомонилось. Сколько было сейчас времени Дантар не знал, но судя по всему, была глубокая ночь. Принцесса покинула зал. Дантар намеревался последовать её примеру, но тут его осенило: корона! Вряд ли королю полагается в ней спать. Но куда её девать, он не знал. Дантар представил себе, что спрашивает об этом у каких-нибудь придворных и... испугался, что будет выглядеть смешным. Однако, маршировать с короной в спальню ему показалось не менее курьёзным. И почему он не спросил об этом раньше, у принцессы?! Вдруг, среди столов промелькнула уже знакомая сутуловатая фигура подростка, который прислуживал ему в самом начале.

— Эй!.. Эй!.. — Дантар до сих пор не удосужился запомнить его имя. Но тот понял и подбежал к Дантару.

— Слушай, куда девать корону?

Подросток не понял и уставился на Дантара во все глаза.

— Ну где она хранится ночью?

— А! — воскликнул он, поняв о чём речь, и развёл руками: — Не знаю.

— Узнай. И побыстрее! Пожалуйста!

Мальчишка исчез, но ненадолго.

— В оружейном зале! — запыхавшись, он примчался обратно. — Только мне ключ не дают. Сейчас придёт сам старший камергер.

«Ну вот! — подумал Дантар. — Чего он этому камергеру наговорил: что король не знает, куда корону девать? Нет, самому надо было с этим камергером разговаривать!» Но корона в эту ночь так и осталась на голове Дантара. Несколько хаотично пробежавших туда-сюда людей, сдавленные крики и невнятные восклицания.

Во дворце что-то происходило. После всех сегодняшних событий, Дантар мог ожидать чего угодно, хоть дворцового переворота. Наконец, в зал вошли несколько вельмож и в ними принцесса, то есть теперь уже королева, бледная и чем-то напуганная.

— Что случилось? — спросил Дантар, главным образом у неё. Королева бросилась к нему.

— Король умер! — захлёбываясь слезами проговорила она. И сама испугалась своих слов. — Что я сказала! Простите меня, мой король! Умер мой отец...

Дантар поднял ее, усадил в кресло и ещё раз подивился разительной перемене в принцессе, теперь уже королеве. Из властной госпожи, разговаривавшей с ним редко и только в приказном тоне, она превратилась в смиренную подданную. Неужели всё дело в короне?

— Вы должны быть на срочном совете, — произнесла она.

Совет короля состоял из двенадцати человек. Король был тринадцатым. Расхожий предрассудок был чужд этой стране. Королева могла присутствовать — по желанию короля. Король мог с ней советоваться. Но своего голоса на совете королева не имела.

Сейчас Дантар не мог обойтись без помощи своей королевы: порядки во дворце и законы страны оставались для него пока неизвестными.

Двенадцать человек в зале совета стояли в ожидании своего нового государя. Дантар вошёл и остановился. «Что-то нужно сделать. Или просто зайти и сесть что ли?»

— Обычно совет начинается с испрашивания помощи Высших Сил, — шепнула королева.

— И кто это делает? — тихо спросил Дантар.

— Король.

Дантар не знал, как ему быть. Говорить то, что произносят в подобных случаях эльфы? Он помнил, но не знал, в праве ли.

Двенадцать человек и королева ждали. Дантар вздохнул и... сам был удивлён голосу, своему собственному, что прозвучал в тишине зала.

— Создатель и Творец всему, что существует! Помоги и направь наши мысли, решения и дела так, чтобы они не могли быть противны твоей воле. А если не так, то разрушь их в самом начале!

Все смотрели на него с некоторым удивлением, а кое-то даже с восхищением. Старый король перед началом совета обычно ограничивался тем, что бурчал себе под нос: «Хвала Всевышнему!»

Дантар опустился на место короля во главе стола, за ним заняли места и все остальные.

— Вот это да!.. — шепнул своему соседу один из наиболее молодых членов совета. — Уж этот-то король сразу возьмётся за все дела — это даже по его молитве можно понять. Сразу видно — дунгарец!

— Ксадонец! — поправил его сосед.

* * *

Несколько месяцев созерцал Арвис кубоподобную фигуру на кривых ногах во дворе своего замка. Будто в дом вселился отвратительный постоялец и его никак нельзя выгнать потому, что он уже заплатил вперёд. И заплатил сумму огромную, в которой ты очень нуждался. А теперь из-за этого долга тебе не избавиться от чужака. Целыми днями он мозолит глаза, всюду слышится его голос, ты то и дело натыкаешься на оставленные им вещи и от этого не деться никуда. Его не выгнать, не выселить. На его стороне долг, правда, честь. Но из-за этого твой родной дом, светлый дом, СВОЙ дом сделался для тебя постоялым двором, в котором толкаются все подряд и те, кого бы ты меньше всего хотел видеть. Твой дом тебе уже не принадлежит, так как частично принадлежит им.

А если твой дом не просто дом. Там, где светлые эльфы — всегда пребывает Свет, даже если они не имеют Колец и не являются королями. На Светлых эльфах всегда пребывает частица Света. И не является ли оскорблением присутствие в таком жилище орка, слуги тёмного властелина, пусть даже бывшего слуги?!

Да! Но слово Арвиса? Его данное слово?

Сам Дах-Ат подобными проблемами не терзался. Он проходил сквозь враждебные взгляды и сквозь все проблемы. Другой бы на его месте непременно споткнулся. Но Дах-Ат был то ли достаточно туп, чтобы всего этого не замечать, то ли без меры самоуверен и презирал других не меньше, чем они его.

Иногда Арвису казалось, что орк пришёл в Минас Кан специально, чтобы позлить его. Чтобы испытать на крепость его терпение. «До чего же я не люблю его!» — сказал бы Арвис, если бы было кому. Но хорошо, что было некому, иначе в ответ он мог бы получить: «Как ты можешь так говорить?!»

Прошло более полугода с того момента, когда Дах-Ат появился у ворот Минас Кана. Однажды Арвис наткнулся на него, но не прошёл мимо, а остановился и воззрился на урук-хая.

— Зачем ты пришёл сюда? — спросил эльф. Орк, по-видимому, обиделся такому вопросу. Он сверкнул глазами из-под нависших бровей и проговорил недовольно:

— Что бы служить Свету.

И добавил, буркнув себе под нос: «Неужели не понятно?»

Да, это было не понятно, во всяком случае, Арвису. Он слишком хорошо помнил, потому что видал это своими глазами — то, как шёл к Свету Сивисмар. Как он полз по берегу реки, изнемогая под противящейся ему силой и каждый шаг для него был маленькой битвой.

А этот? Он что же, думает — пришёл, заручился поддержкой Арвиса и дело сделано, всё в порядке?

— Дракон и тот служит Свету! — Дах-Ату не понравился недоверчивый взгляд Арвиса. — И я смогу! Я что, хуже что ли?

— Это трудно, — тихо отозвался Арвис.

Урук-хай усмехнулся: «Рассказывай мне тут!»

— Трудно — в штольнях Шургама! А здесь совсем другое.

— Увидишь, — покачал головой Арвис. Урук-хай сощурился и его лицо и без того похожее на морду жабы, стало совсем противным.

— Я знаю, что меня тут все ненавидят за то, что я орк. Но я смогу! Всё смогу, вот увидишь!

Арвис вздохнул. Он оставил этот разговор и стал подниматься к себе в цитадель. «Навязался мне этот орк на шею! — в сердцах подумал он, но тут же оборвал себя: — Если бы не этот урук-хай, что было бы с Инкатом?» С этим доводом нельзя было не согласиться. Но согласиться умом, а не сердцем.

«Этот орк, похоже, послан, чтобы проверять моё терпение. Инката давно нет в живых, а оплата в рассрочку за его сердце будет длится ещё долго!»

* * *

Прошло порядком времени. Уродливая фигура урук-хая во дворе притёрлась, примелькалась. И Минас Кан с орком притерпелся, как можно притерпеться с бородавкой, которую не вывести. Никому не было до него дела, но Дах-Ата это не печалило. Он жил и радовался жизни. А радоваться чему было: морду никто не бьёт, кормят хорошо, а Арвис в конце концов распорядился вернуть ему оружие — лес вокруг древнего замка был не спокоен. Жил Дах-Ат в каморке Инката, получив её по «наследству». К самому Инкату он испытывал странное чувство, непонятное для многих: благоговение. Иногда он ходил на его могилу, которая была недалеко в лесу. В остальном урук-хай держал себя довольно независимо и, если ему выдавалось свободное время, он не докладывал, куда идёт. Начальника охраны это раздражало. Никто из воинов не вёл себя так бесцеремонно, как этот орк. Но что с него взять — орк и есть орк! Связываться с урук-хаем никто не хотел, а тому, быть может, не хватало простой зуботычины. Дах-Ат считал, что его свободное время принадлежит только ему и о своих желаниях и чувствах ему нет нужды докладывать начальнику охраны. А ходил он всегда только на могилу Инката.

Но однажды, Дах-Ат исчез. Воинам не было до него дела. Возможно, отсутствие его ещё долго осталось бы незамеченным, но Акст был слишком внимателен и не доверял урук-хаю. Он сразу доложил об этом Арвису, но и тот не всполошился: с глаз долой, из сердца вон. Сбежал — туда ему и дорога!

Но орк не сбежал. Он появился через три дня. Незаметно выскользнул он из-под сени деревьев и примкнул к людям, что загоняли на ночь табунок лошадей, что днём паслись у подножия замка. Дах-Ат присоединился к табунщику, пощёлкивая и свистя на лошадей. Но что-то в его движениях было нервное, беспокойное. Табунщик мог бы это заметить, если бы стал смотреть на урук-хая. Но при появлении Дах-Ата всадник объехал табун с другой стороны и на урук-хая не оглядывался. Лишь брезгливая мина его говорила о том, что он знает, кто гонит лошадей с другого края табуна.

У подъёмного моста, хочешь не хочешь, пришлось сойтись. Табунщик прикрикнул на лошадей и проехал вперёд, а урук-хай... Мгновение он помедлил, стоя перед опущеным мостом, потом выпрямился и медленно пошёл в самый центр ворот, как существо, которое во что бы то ни стало хочет казаться спокойным. Но как только он оказался за воротами, он не удержался и боязливо оглядев двор, бочком-бочком шмыгнул к себе.

Заскочив в каморку он запер дверь и привалился к ней спиной. Только тут он перевёл дух и расслабился. Заметили? Воины крепости точно взгляд боятся испачкать — не смотрят никогда. Но на это нечего рассчитывать: это когда всё хорошо смотреть брезгуют, а почуют неладное — больше взгляда не оторвут: высмотрят даже то, чего нет! Но тогда почему не схватили, не заперли? Может и впрямь не заметили? Прохвосты! Только дрыхнут, надеясь на дракона. Но дракон не спит. Он-то заметил, это точно! Он так пристально смотрел со стены. Ещё бы! Ну и что теперь?

Дах-Ат отошёл от двери, нащупал в темноте свечу и зажёг её. Пламя в скрюченных пальцах колебалась. «Руки дрожат... Зачем я вернулся сюда?» Он уселся на скамью, попытался пригладить щетину на голове.

«Пришёл служить Свету! — орк усмехнулся. — Нет! Дерьму в дерьме и валяться, не иначе!»

Маленькая комнатка с тёмными углами, до которых не доставал свет свечи, выглядела мрачной и сырой, как камера, но это только казалось. Что может быть более сырым, чем штольни Шургама, в которых вода стоит по щиколотку, а кое где доходит до груди.

— Ну? Что теперь? — спросил орк непонятно у кого. — Ничего! Неужели от тёмного властелина никуда не убежать не закопаться? Неужели он и впрямь хозяин надо всем? И мой побег и «выкуп», и слово Кана — всё это брехня? И меня снова держит за глотку тёмная лапа?

Пламя свечи мигнуло, словно согласилось.

— Да и отпускал ли он меня когда-нибудь? Может, он специально дал мне уйти, чтобы иметь в Кане шпиона? Ай, собака! Шакал вонючий!! Ну нет уж! Больше я им не буду!!!

Урук-хай ударил кулаком по столу? Подсвечник упал, свеча погасла. Дах-Ат вскочил и выхватил меч.

— Этот пёс над всеми властен, но не над мёртвыми! На этот раз я уйду навсегда и он больше ничего не сможет со мной сделать! Ничего!

Урук-хай возвышался посреди тёмной комнаты один, с мечом в руке. Один в темноте и тишине. Но тишина ли то была? Даx-Ату казалось, что вся бархатная темнота вокруг насыщена звуками, предметами, образами. Все они шевелились трепетали, подтверждали его мысли. Да!.. Да!.. Да!..

Это единственный выход! Правильный и единственный.

«Ты прав!» — словно соглашался с ним меч, приветливо располагаясь рукоятью в его ладони.

«Ты прав!» — утверждала плотно закрытая дверь.

«Ты прав!» — тлел еле заметно крошечный фитилёк погасшей свечи. Вся комната словно наполнилась желающими согласиться, подтвердить, помочь, услужить в том деле, которое он задумал. На лицо все условия для того, чтобы быстро и без хлопот покончить с жизнью: тишина, темнота, острый меч и запертая дверь.

Дах-Ат подошёл к окну и посмотрел на ночь. Тихая прохлада дунула ему в лицо. «Всё, — подумал он. — Вот и окончена моя служба новому господину. Недолгой она была и ненужной! И окончилась предательством... Да, предательством!» — Дах-Ат оглянулся в темноту своей комнаты и стиснул кулаки. «Почему?!! Ну зачем я всё сказал?! Зачем? Ай, твари! Почему струсил, как шакал?! Да, меня бы опустили в штольни после пыток. А там эти гады, малые орки, не дали бы мне быстро подохнуть — они так ненавидят урук-хаев! И когда урук попадает в немилость — самая страшная казнь — попасть в лапы бывших подчинённых. Да, у них я бы подыхал долго. А здесь — быстро! Но не предавать же из-за этого! Ай!..» — Дах-Ат скрипнул зубами и снова сжал рукоять меча. Ему почудилось, что она тоже ответила ему пожатием: «Давай!.. Давай!»

— Кто узнает о том, что я предатель, если я буду мёртв! Великое событие: какой-то вонючий орк закололся! Выволокут за ноги, как дохлого пса и зароют во рву! Нет, догадаются, что кто-то предал. Догадаются, когда начнётся осада крепости. Слишком многое будут знать орки. Дах-Ат забрал в горсть свои короткие колючие волосы, но они проскользнули у него между пальцев, как щетина.

— Ну и что! Мне уже будет всё равно! Я буду мёртв. Мёртв!!! — Дах-Ат швырнул меч на стол и рухнул на скамью.

Грохота это создало много, но орк словно радовался звуку, который разрушил эту соглашающуюся тишину. Тишина всё знала про него. И меч знал всё. И плотно закрытая дверь тоже знала. Не знали только люди замка. И эльф.

— Мне будет всё равно! И пусть этот эльф и его слуги посылают мне проклятия! Я их всё равно не услышу!

Он стиснул кулаками голову и замер неподвижно. Хотелось убедить себя, что существует только один выход и только такой. Что другого нет! Но уверенности не было. «Что это? Я трушу смерти? Нет! Я не боюсь!» — и Дах-Ат отчетливо понял, что боится вовсе не смерти, а чего-то другого. «Всё! Хватит слюней! Я ничего не боюсь! Я сделаю это!»

Кругом были всё те же темнота и тишина. Ночной ветер коснулся жёстких волос у него на голове. Дах-Ат поднял голову и посмотрел в окно. Ночь. Он вздохнул и поднялся. Снова взял меч и подошёл ближе к оконному проёму. Он повернул меч остриём к груди и упёр в стену. Меч был готовым и совсем не страшным, лёжа лезвием в ладони остриём к своему хозяину.

«Да, нет, не в стену! Тупица! В пол. В пол? Для этого нужно встать на колени». Он встал, упёр рукоять меча в пол и спокойно сказал: «Нет, не сейчас». Поднялся и подумал: «Почему не сейчас?» — и ответил сам себе: — «Ночь ещё длинная. Хватит времени».

Он вернулся к столу, положил на него меч и опустился на скамью. Почувствовал, как он устал. Захотелось посидеть и отдохнуть. «Отдохнуть, перед тем, как околеть!» — хмыкнул он. И тут он подумал об эльфе. Наверное, сидит сейчас в своей цитадели и переписывает книги. Или смотрит на звёзды. Говорят, эльфы любят звёзды.

Дах-Ат подошёл к окну и с удовольствием вдохнул ночную свежесть уродливыми ноздрями. «Как хорошо! Ночь. А завтра меня уже не будет. Не будет ни мучений, ни страха. Этой ночью всё кончится!» Дах-Ат принял решение и успокоился. «Завтра, завтра... — он представил себе солнечное утро, которого не увидит, замок и вдруг подумал: — А что как раз завтра будет осада? И эти собаки смогут как-нибудь обезоружить дракона. Замок будет беззащитен, а они знают о замке всё и взять его будет не сложнее, чем раздавить мокрицу. И это всё из-за меня!..»

Призрачное спокойствие орка улетучилось. Неоконченное дело — оно не давало поверить мечу, что так удобно ложился в ладони, остриём к груди. Оно не отпускало его. Неоконченное дело — как заноза.

— Если бы можно было предупредить эльфа! Всё равно в ведь подыхать! Например, послать к нему кого-нибудь из воинов, чтоб ему передали: «Стало, мол, известно, что готовится осада». Хм! Послать кого-нибудь? А кто пойдёт? Какой воин послушает орка? Не поверят, ещё на смех поднимут. Нет, из воинов не пойдёт никто! Жаль, что я не умею писать! А то написал бы — и всё! Орк побарабанил кривыми пальцами по столешнице, но больше в голову ничего не приходило.

«Не идти же самому! Ага, вот так прямо зайти и сказать: я — предатель! Да он тут же убьёт меня на месте!» Дах-Ат вскочил.

Пауза. Дах-Ат подумал, что как раз смерти-то ему и надо и что этого-то как раз не должно бояться раз он сам всё решил. Да, но не так же: пойти и всё сказать самому. Так — невозможно, так — страшно, потому что... стыдно. Да! Это то самое, чего он боялся всё время.

Нет! невыносимо! Лучше он умрёт, он сам всё сделает и ни к какому эльфу не пойдет! да, но осада...

— Ай! Яй-яй-яй-яй-а-а-ааа!..

Урук-хай не мог вынести разрывающую его душу проблему. Он в ярости принялся молотить рукоятью меча по столу, словно собираясь разбить или раздавить её — это проблему, если бы она лежала тут, на столе.

— Нет-нет-нет !!!

Стол выдержал. Рукоять — тоже. Дах-Ат запыхался. Проблема осталась.

Ну не идти же к нему на самом деле! Это уже слишком! Хотя, наверное, умереть от руки эльфа более благородно.

— Да куда ты лезешь, свинья! В какое благородство?! — заорал на себя Дах-Ат в полный голос. — Какое такое благородство? Бери меч, нечего рассусоливать!

Урук-хай взял меч. «Нет, нужно сначала предупредить!» Он сунул меч в ножны и прошёлся туда-сюда по комнате.

«Но как это сделать? Вот зайду, скажу, а потом сразу прикончу себя! Нет!» — орк шарахнулся от этой мысли и от двери, и забился в дальний угол комнаты. «Нет, это невозможно!» Но выход и из комнаты и из его положения был только один. Орк ещё подождал, а потом набрав в грудь побольше воздуха, повторил, как заклинание: «Зайду, скажу и сразу убью себя. Чтобы ничего не видеть и не слышать!»

Он ринулся вперёд, в эту ужасающую бездну стыда и страха, чтобы во время своего захватывающего дух падения успеть сделать самое необходимое, пока он ещё не успел разбиться о дно.

Тяжёлая дверь стукнулась о стену, а орк уже бежал прыгая через ступени и цепляясь руками за углы и косяки. Только бы успеть... и не передумать!

У Арвиса горел свет. Он сидел над книгой. Дах-Ат появился бесшумно. Но видимо у эльфов и вправду хороший слух — Арвис поднял голову и посмотрел на него.

— Заходи.

Дах-Ат резко шагнул к столу и положил поверх раскрытой книги свой меч.

— Что случилось? — произнёс Арвис и посмотрел на орка. Нет! Дах-Ат не в силах был смотреть в ясные глаза эльфа. Вся его решимость исчезла. Он тут же пожалел, что пришёл и рванулся назад. Но Арвис успел схватить его за руку. «Сядь!» — сказал он. «Нет!» — хрипло отозвался Дах-Ат.

— Что случилось? — повторил Арвис.

— Беда, — глухо ответил урук-хай и заговорил: — Беда ещё не случилась, но может произойти в любую минуту. Уходите! Улетайте куда-нибудь на своём драконе! Этот замок возьмут!.. Я его предал!

Дах-Ат вжал голову в плечи, ожидая, что после его слов на него обрушится что-нибудь огромное — минимум потолок комнаты. Но ничего не обрушилось.

— Подожди, — Арвис не выпускал его безобразной лапы из своих рук. — Расскажи мне всё с начала.

— Что — с начала? — исподлобья глянул на него Дax-Ат, но снова опустил глаза и как эхо повторил: — С начала... Третьего дня, ночью, я пошёл на могилу Инката. Или это было четвёртого дня... Там меня схватили. Наверное, за мной следили.

— Кто?

— Слуги тёмного.

— Дальше?

— Дальше! Дальше увезли в Шургам, — Дах-Ат сжал губы и опять исподлобья глянул на эльфа. — И там я всё рассказал!

Слова прозвучали жёстко, с вызовом: «А вот какой я негодяй!»

— Что ты рассказал? — тихо спросил Арвис.

— А всё, что спрашивали! — с тем же вызовом бросил ему Дах-Ат. Хвастаться своим «плохишеством» было проще, чем каяться.

— И что же они спрашивали? — всё так же тихо спрашивал Арвис. Дах-Ат фыркнул.

— А всё! Про замок: где караул, когда его смена, насколько восстановлены ворота. А больше всего — про дракона. И я рассказал всё, что знал! И должен был открыть ворота при осаде!

Дах-Ат бросал слова прямо в лицо эльфу. А Арвис говорил всё так же тихо и всё так же крепко держал его за руку.

— Что им нужно?

— Не знаю... То есть знаю! Им нужен твой дракон и ты! А этот дырявый каблук не интересует ни кого! — даже так. Дах-Ат не выбирал не обращений ни выражений, но Арвис не отреагировал на эпитет отнесённый к его замку.

— Тебя пытали?

Дах-Ат молчал. Теперь он сгорал стыдом. На этот раз его не пытали, хотя он прекрасно знал их пытки — с того раза, как пытался бежать первый раз — неудачно. Теперь его даже не пытали. Ему просто сказали, что если он ничего не расскажет, его опустят в штольню с малыми орками. И он сдался. Тут же. Потом он проклинал себя сто раз за трусость. Но тогда он испугался. Всё, что угодно, только не это. А теперь? Что ему говорить Арвису?

Но Арвис сказал сам.

— Я пробыл в штольнях Шургама полгода... Хотя нет — пять месяцев. Но эти пять месяцев казались мне пятью веками. И я отдал бы очень многое, чтобы второй раз туда не попасть. Я не обвиняю тебя.

— Что-о-о?! — взревел орк. — Ты не обвиняешь меня?!! Зато я сам себя обвиняю! И если ты не убьёшь меня — я сделаю это сам!

Он рванулся, схватил меч, который всё ещё лежал на книге и кинулся прочь. Но Арвис опять-таки успел перехватить его руку. Заломив длинную лапу орка, он отобрал меч. Ярость ещё больше обезобразила морду урук-хая.

— Я всё равно убью себя! — прошипел он.

Тут ясные глаза эльфа потемнели. Он размахнулся и с такой силой ударил орка плашмя мечом, что тот не удержался на ногах и отлетел в угол.

Вытирая разбитую скулу, он уже с испугом смотрел на подошедшего Арвиса.

— Не сметь! — грозно произнёс эльф. — Разве ты сам подарил себе жизнь? Она дана тебе свыше. И не в твоей воле отказываться от неё. Если тебе суждено умереть — умри защищая Минас Кан!

Арвис вернулся к столу и бросил меч на раскрытую книгу. Дах-Ат валялся в углу, как пришлёпнутый червяк, не решаясь подняться.

— Подойди сюда, — голос Арвиса смягчился. Дах-Ат послушался и подошёл. Он чувствовал себя совсем не так, как прежде. Что-то в нём переменилось. Там, в груди. Что-то такое, что сжимало грудь и лишало покоя. Теперь оно исчезло. Испарилось непонятно куда. Да, он помнил своё предательство, но желание смерти теперь казалось глупым и смешным. Словно Арвис своим ударом вышиб нечто скверное из его души. И теперь Дах-Ату стало спокойно и светло. Это был не тот мнимый покой, который посетил его душу в комнате, когда он решил умереть. Нет, этот покой был настоящий. Дах-Ат подошёл к своему господину, опустился на колени, что, впрочем, мало изменило его рост, и склонил голову.

Арвис вздохнул и улыбнулся, хотя Дах-Ат этого не видел, и положил ему руку на плечо.

— Милый мой Дах-Ат! Прости меня! — орк удивлённо поднял голову. — Во многом, что с тобой случилось — моя вина. Но не ищи смерти. Она сама найдёт тебя, когда твоя жизнь кончится.

Он провёл своей красивой рукой по жёсткой щетине, что покрывала затылок орка.

— А сейчас твоя жизнь ещё не кончилась. И твоя служба тоже. Если будет осада — будешь защищать цитадель.

Дах-Ат в изумлении поднял на него глаза: не ослышался ли он — его назначают воином цитадели?

— Понял?

Дах-Ат растерянно кивнул.

— А теперь иди отдыхай. За мечом придёшь завтра. И ножны сними. Это тебе маленькое наказание, за попытку осквернения боевого оружия. Мечом нужно врагов рубить, а не малодушные желания исполнять. Иди!

Не чуя под собой коротких ног, Дах-Ат вылетел из цитадели и очутился в звёздной ночи. Она была потрясающе прекрасна! Ему захотелось кричать и петь!

Но петь он не умел, а кричать? — в последний момент он сообразил, что перебудит всех, кто спит и потом... рёв у него такой, что он не может служить выражением тех чувств, что распирали его грудь.

Ночь была слишком прекрасна, чтобы нарушать её тишину и самое лучшее — просто постоять и помолчать. Дах-Ат закинул за голову сомкнутые руки и вздохнул всей грудью. Глупая улыбка сияла на его физиономии. Звёзды казались родными, дракон, дремлющий на стене — лучшим другом, а вся крепость — чем-то очень близким...

И сильно хотелось спать.

* * *

Прекрасная, холодная, бесстрастная Нинэвэн, чей станок в дальней половине Минас Кана никогда не умолкает. Зато сама она молчалива, словно наложила запрет на свои уста, как и на все радости жизни. Неужели она всё ещё ждёт своего Тэргена? Или ожидание стало неотъемлемой её частью? Она почти не выходит из своих покоев и люди замка редко видят её. Так редко, что даже порой забывают о её присутствии. Только стучит станок, как еле слышное сердце в каменной груди Минас Кана.

Но с самого начала очевидным было то, что в её сердце нет места для Арвиса, как и для кого-либо другого. Холодная печаль стала её ликом, её одеянием. Может быть потому и захотелось ей уйти из Дома Лау, чтобы не омрачать взоры всех живущих там своей грустью?

Её затвор в Минас Кане ничем не нарушался и, должно быть, ей только того и надо было.

Но Арвис недолго оставался владетелем Минас-Кана. Он расстался с наследственной твердыней с лёгкостью. Ни корысть, ни тщеславие не привязывали его к этому дому. А время уединения для него уже миновало. Он вернулся в Дом Лау и вот как это произошло.

Как-то поднявшись с Гетом в ночное небо он увидел с высоты чёрную свору на пустынной дороге, которая нападала на одну фигуру, блистающую мечом и шлемом. Гет опустился ниже и Арвис увидел, что это толпа орков кидается на какого-то незнакомого витязя. Гет разогнал тёмных тварей, но теперь стоило большого труда объяснить витязю, что ему не стоит биться с драконом. Можно было оставить витязя и лететь своей дорогой, но Арвиса совсем не устроило, что он создал впечатление о себе, как о слуге тёмных и сотоварище дракона. Он намеревался вывести из заблуждения незнакомого витязя, но тот был категоричен и ничего не хотел слушать.

— Защищайся!

— Нет, витязь, я не враг тебе, — произнёс Арвис и сам понял, что его слова звучат неубедительно, особенно, когда за спиной темнеет тень Гета.

Воин не опускал меча,

— Кто ты такой? — грозно прозвучал его голос. По статности и силе можно было сразу понять, что это эльф.

— Моё имя — Арвис. Я служу Дому Лаулиссиана.

— Я не верю тебе. Витязи Лау не летают на подобных тварях!

— Да, это так, но я действительно служу Лаулиссинну и это подтвердит тебе любой эльф из его Дома.

— Я не верю тебе, — повторил незнакомец. — Уйди с дороги или я буду биться с тобой!

— Я нисколько не хочу препятствовать тебе в пути и не приму твоего вызова. Тем более, что ты ранен.

Эльфа задели несколько орчьих стрел. Раны хоть и не были серьёзны — воина защищали доспехи — но неприятны. Арвис отошёл в сторону.

— Хотя ты не веришь мне, витязь, но я осмеливаюсь пригласить тебя в свой замок. Ты сможешь отдохнуть там и залечить свои раны. Мой замок неподалёку, он стоит в Лесу Большой Тени.

— Твоя речь обличает тебя! В Лесу Большой Тени находится замок Минас Кан — замок тёмного эльфа Элона! Ты хочешь заманить меня в ловушку! — вскричал незнакомец.

— Тебя долго не было в этих краях, — ответил Арвис. — Элон давно погиб и теперь этот замок принадлежит мне.

— Разве ты — Кан?

— Да, я принадлежу этому роду.

— Опять ты лжёшь! Каны никогда не служили ни Дому Лаулиссиана, ни Светлым эльфам! Ты поплатишься за свой обман. Или ты будешь сражаться со мной или я убью тебя сейчас же!

— Нет, я не подниму на тебя меча. Не лучше ли вместо того, чтобы желать гибели друг друга отдохнуть и подкрепить свои силы. Я буду рад принять тебя в своём доме. Теперь в Минас Кане живёт искусная врачевательница — эльфийская дева Нинэвэн. Она залечит твои раны...

— Нинэвэн? — взгляд его стал не менее суров, а голос — не более доверчив. — Нинэвэн? Где?

— Она живёт теперь в Минас Кане, — начал Арвис, но эльф не дал ему договорить.

— Нинэвэн в замке тёмных эльфов? Этого не может быть никогда! Я не знаю, зачем ты хочешь заманить меня туда. Но я не поеду в Минас Кан независимо от того лжёшь ты или говоришь правду. Если Нинэвэн в замке нет — мне там нечего делать. А если она действительно там — мне не зачем видеть её!

Арвис задумался на мгновение.

— Ты — Тэрген? — спросил Арвис. Эльф не отвечал. — Поедем со мною в Минас Кан. Нинэвэн ждёт тебя!

Эльф не двинулся с места. Арвис не стал его переубеждать. Он сказал:

— Оставайся здесь. Я привезу тебе Нинэвэн. Думаю, от не будет так упряма, как ты.

Он вскочил на Гета и улетел в замок.

* * *

По случаю возвращения Тэргена и свадьбы его с Нинэвэн в Доме Лау был большой праздник. Он длился много дней. Посмотрев на прекрасную чету, чья любовь не угасла во времени и не затмилась расстоянием, Арвис оставил свою родовую крепость им и Лес Большой Тени расцвёл вокруг, пронизанный светом их любви. Практические вопросы тоже уладились: Гет остался на пограничной пустоши. Теперь он был достаточно силён, чтобы постоять за себя и можно было не опасаться, что его вновь украдут. А орк — с ним было сложнее. Он и сам не рвался заступить за пограничную землю, но эльфам Лау не нравилось присутствие урук-хая даже близ границы. В конце концов, Сивисмар сжалился над ним и взял Дах-Ата в свою дружину, в которую теперь входил и Арвис.

Из всех людей замка за Арвисом ушёл только Акст. Не просто ушёл — он умолял взять его с собой.

— Мои предки всегда служили роду Кан. И наши два рода связаны много поколений, не прогоняй меня. Пока жив хоть кто-нибудь из рода Кан, я буду служить ему.

Вот и всё, что осталось от замка в Лесу Большой тени, от тёмного рода Элона и его домочадцев.

А как же угрожающая осада, о которой предупреждал Дах-Ат? Всё разрешилось просто: у владельцев Шургама свои осведомители. Как только тёмным стало известно, что последний Кан (т.е. Арвис) со своим драконом покинули замок, орки сразу потеряли всякий интерес к твердыне в лесу. Действительно, этот «дырявый каблук» был им не нужен.

СКАЗАНИЕ ДЕСЯТОЕ

Бой тянулся всю ночь и всё утро и даже рассвет не напугал тёмных тварей. Всё новые и новые силы орков текли через перевал — битва происходила у подножия горы — и казалось, поток их не иссякнет. Хотя орки — плохие воины — их было слишком много. А перевал цедил и цедил через себя новые чёрные отряды.

Вилгор — один из эльфийских князей — просил у Лаулиссиана помощи. Большое войско орков выступило против него. Владения Вилгора находились ближе всего к Стране мрака и часто именно ему приходилось принимать первым удар тёмных сил. И Лаулиссиан послал в помощь ему войско, во главе которого шла дружина Сивисмара. Воинов Вилгора возглавлял его брат — Вильяр. Прибытие воинов Лау было как свежий поток жаждущему. Но черный поток с гор казался исчадием бесконечности. Воины Вильяра и Сивисмара не отступали, хотя резня стала приобретать бессмысленный характер. Уже во свете дня упал Акст. Оглянувшись, Арвис понял, что рана, хоть и не смертельная, но слуга не сможет подняться, а потому будет просто затоптан ногами. Некоторое время Арвис сдерживал натиск чтобы дать возможность раненому уползти к какому-нибудь укрытию. Но битва увлекла его в сторону и Арвис потерял слугу из вида.

— Отползи хотя бы к деревьям! Потом я вернусь за тобой! — крикнул ему Арвис, а про себя добавил: «Если останусь жив».

Доблестные битвы и их поэтические описания считаются чем-то необходимым, неотъемлемым от истории любого народа. Если герой песни или баллады — мужчина, то он непременно должен быть воином. Непременно должен убивать кого-то, охраняя своих или просто так. Даже если он не воин по профессии, всё равно: «Под мышкою — арфа, на поясе — меч». Если он не хочет убивать людей, как герой, он должен в крайнем случае убивать животных — быть охотником. А иначе — он и не герой вовсе. Героев, которые не убивают, не бывает. Пожалуйста: история эльфийского народа, история Дома Лау — наши бьют не наших. Всё нормально. Норма ли это и умножая смерть — любую — умножаешь ли добро?

Могут ответить: «Как же иначе? Если мы не убьём их — они придут и убьют нас!» Значит, изначально в этом взгляде вовсе не добро и справедливость — изначален страх: а вдруг нас убьют? Значит, нужно успеть убить первому. Из сказанного следует, что страх всему голова. А страх происходит от сознания собственной слабости. Ведь если бы герой был уверен, что он гораздо сильнее своего врага и враг при всём своём желании не сможет сделать ему ничего плохого, потому, что он слабее героя — герой бы не боялся. Выходит, слабость всему голова? Осознание своей слабости и страха смерти. А добро и справедливость тут совершенно не при чём.

* * *

У чёрного войска всё-таки оказался край. Вероятно, тот, кто направлял удар, не рассчитал прибытие дружины Сивисмара. Победа на этот раз осталась за «нашими».

Остатки тёмного воинства, увидев, что подкрепления больше нет, резко повернулось к перевалу и теперь по нему снова бежали чёрные орчьи фигурки, но в обратном направлении и значительно быстрее. Сивисмар с дружиной преследовал их в горах, но пройдя перевал, погоню прекратил. Дальнейшее продвижение в страну мрака становилось опасным.

Воины вернулись и встали лагерем в лесу. Надо было найти раненых и похоронить убитых. Арвис отправился на поиски своего слуги. Он не мог точно вспомнить то место, где видел Акста в последний раз. Арвис ходил среди орчьих трупов, вглядываясь и разыскивая хоть какой-нибудь след или признак. Среди орков были и живые и надо было опасаться стрелы в спину, хотя это маловероятно: те, кто мог передвигаться уже уползли через перевал, а те, кто не успел — мечтали более спастись, чем отомстить. Но Арвис оружия не снимал и доспехов не оставлял.

Он смотрел на это поле, устланное деяниями многих рук и его рук тоже. Чувствовать ли себя виноватым? Или, наоборот, правым? Или ответственным за всё это? Арвис не остановился ни на одном из этих чувств. Ему очень не хотелось на всё это смотреть, но уйти он тоже никак не мог. И надо было искать Акста. Раньше созерцать такие картины было проще почему-то... Впереди вырисовывался труп лошади, который придавил собою нескольких орков. Один из них был ещё жив. Он проверещал что-то невразумительное и дёрнулся прочь от Арвиса. Потом наоборот, к нему. Но ни то, ни другое не получилось. Он был плотно стиснут со всех сторон трупами лошади и двух других орков. Арвис отвернулся и поспешил пройти дальше. Он не выносил подобные картины. Когда эти ничтожные тварюшки находились в каком-нибудь бедственном положении, Арвис способен был забыть, что они совсем недавно кидались на него и на товарищей, пылая жаждой их убить. Ему становилось их жалко. Арвис стыдился подобного чувства к оркам, считая его малодушием и слабостью, и никому о нём не говорил.

Наконец, после долгих поисков, Арвис нашёл Акста. Тот лежал без сознания. Пасмурный день обещал скорые сумерки. Надо было торопиться: быстрее соорудить носилки и вернуться в лагерь за Дах-Атом. Арвис наскоро перетянул рану оруженосца, заметил место и поспешил обратно.

Занятый мыслями об Аксте, он забыл об орке, зажатом лошадью. Теперь этот орк пытался дотянуться до Арвиса. Он тянул в его сторону свободную руку и что-то бормотал. Арвис не хотел останавливаться и прошёл мимо. Но бормотание орка упорно лезло в уши.

— Па-вилитиль!.. Па-вилитиль... — выдавливал он из себя на дурном едином языке и всё тянул и тянул к нему руку. У Арвиса что-то сжалось в груди и он поспешил пройти дальше, перешагивая через мёртвых орков, обломки копий и брошенные щиты. Возвращаясь с носилками и Дах-Атом, Арвис твёрдо решил найти другую тропу, но как ни пытался он свернуть, путь мимо павшей лошади был самым удобным.

Свернуть нигде не удавалось. Уже в третий раз Арвис неотвратимо шёл на знакомый силуэт мёртвой лошади. Орк был всё там же. Куда же ему деться?

— Па-вилитиль... — прошептал он, пытаясь схватить Арвиса за одежду. Но Арвис решил не смотреть в его сторону. Появление урук-хая, по-видимому, испугало орка и он попытался вжаться обратно под лошадь. Смеркалось. Поле, усеянное чужой смертью, стало выглядеть менее красочно.

Когда Акста перекладывали на носилки, он пришел в себя от боли. Надо было спешить в лагерь. Наскоро наложенные повязки только остановили кровь, не более. Необходимо предпринять нечто более серьёзное. Однако, путь к лагерю опять лежал мимо того самого орка. Он был неотвратим, как само это ужасное поле. Тёмные фигуры под ногами, через которые надо перешагивать. Совсем недавно это было прекрасное зелёное поле с чистой, высокой травой, на которую по ночам выходили пастись из леса олени или пугливые лани. А теперь здесь посеяна чужая смерть и из этого посева вырастут новые битвы и новые смерти...

Теперь орк молчал и больше рук не протягивал, а только смотрел на Арвиса широко раскрытыми глазами.

— Слушай, — окликнул Арвис Дах-Ата. — Потом, когда донесём Акста, вернись, вытащи этого орка.

Дах-Ат кивнул.

Была уже звёздная ночь, когда Дах-Ат вернулся в лагерь и нашёл своего господина.

— Ну я его там, под ёлкой бросил, — сказал он.

— Кого? — не понял Арвис.

— Ну орка этого, которого вы приказали...

— Что же ты его бросил-то? Он мёртвый что ли?

— Зачем, мёртвый? Живой!

— Так что же ты его под ёлку бросил? Пусть бы шёл, раз уж так получилось.

— Нет, он не может идти: у него нога вывихнута, да и вообще, он помятый.

— Что же ты ногу-то не вправил?

— Ну я же не знал, что нужно!

Арвис посмотрел на оруженосца. Тот лежал с закрытыми глазами, но не спал. Арвис знал, что не спит: нога не даст. Однако, больше для Акста ничего нельзя было сделать. Теперь оставалось только надеяться на время и на его силы.

— Ладно, пойдём вместе, — сказал Арвис со вздохом. Он подобрал разложенный на просушку чепрак, взял кувшин, чтобы по пути набрать воды, взял хлеба, оторвал пару полотнищ, чтобы в случае нужды перевязать орка.

Орк никуда не ушёл. Он сидел, где его посадили, под елью, ветви которой спускались до земли, как шатёр. Он забился подальше, к самому стволу и теперь сверкал оттуда белками глаз. Арвис поднял одну ветвь, но понял, что орк сам не выйдет. Он схватилл его за руку и вытащил из-под дерева. «Наверное, оружия у него нет, — запоздало мелькнуло в голове Арвиса. — Дах-Ат всё равно отобрал бы».

Орк выполз. Выглядел он безобразно: чёрная приплюснутая морда, чересчур широко поставленные глаза имели такой разрез, что казалось, в них всегда стояли слёзы. Впрочем, сейчас в них действительно стояли слёзы. Большой, как у лягушки, рот, нос маленький, резко вздёрнутый вверх — он был как будто обрублен и прямо из-под него зияли две чёрные ноздри. Оттопыренные уши торчали в стороны. У одного уха — сломан хрящ и кончик его висел, как тряпочка. Вся голова какой-то неправильной формы: в буграх и вмятинах. Лоб постоянно сморщенный, бровей совсем не видно. Над всем этим висели грязные волосы, сбитые в колтуны. Кожа очень тёмная и непонятно было: то ли орк такой смуглый, то ли до такой степени грязный. Руки и ноги тоненькие, как плети, казалось, под кожей совсем нет мышц. Да и весь орк — хлипкий и тощий: узкая впалая грудь, сутулые плечи. Казалось нелепым и смешным, что из таких «воинов» набирается войско тёмного властелина.

Серьёзных ран у орка не было, только весь он в ссадинах, побитый, «помятый» — как выразился Дах-Ат. Одна нога — сильно отёкшая и вывернута в суставе на бок. «Наверное вывихнул, когда сверху упала лошадь» — подумал Арвис.

— Держи-ка его! — повелел он Дах-Ату, а сам взялся за распухшую ногу. Несмотря на сильную боль орк не пикнул, только весь задрожал и покрылся по́том.

Арвис перевязал полотнищем вправленную ногу, подстелил орку чепрак и вытер руки о траву. Потом протянул орку хлеб и кувшин воды. Но тот только молча таращился и ничего не брал.

— Возьми!

— Нет, он боится, — пояснил Дах-Ат. — Лучше оставьте здесь. Он поест, когда мы уйдём.

На следующее утро Арвис решил посмотреть, в каком состоянии нога у орка. Опухоль спала и Арвис надеялся, что орк сможет уйти. Он сильно на это рассчитывал. Пока в лагере эльфов никто не знал, что Арвис, оказывается, орка выхаживает и он надеялся, что орк смоется раньше, чем об этом узнают. Воины Вильяра и так роптали на присутствие Дах-Ата. Лишь поручительство Сивисмара на время примирило их и то весьма условно: Дах-Ат ночевал в стороне и лишний раз вильярцам на глаза не показывался. Что же будет, если они обнаружат этого тощего заморыша?

Пока Арвис рассматривал орка и щупал вывих, тот лизнул ему руку, как собака. Арвис вытер руку о траву и впредь старался рук не подставлять. Он хотел получше накормить орка, чтобы у того были силы идти и сказал Дах-Ату:

— Объясни ему, что если он может идти, пусть уходит.

Но тщедушный орк либо не понимал, либо не хотел понять этого и упорно забивался под ель. Вытащить его оттуда можно было только силой.

Тем временем настала пора уходить. Из всех тяжело ранен был только Акст. Остальные вполне могли идти или ехать самостоятельно: эльфам болезни не свойственны.

Как ни скрывал Арвис своего заморыша, незадолго до ухода секрет его раскрылся. Один из караульных набрёл на убежище орка. От зорких глаз эльфа не укрылось, что под шатром ели кто-то есть, а по орку сразу было видно, что за ним кто-то ухаживает. Чепрак лошади Арвиса выдал его. Дозорный оставил орка как есть и сообщил об этом Вильяру. Вильяр потребовал отчёта с Сивисмара, который об орке ничего не слышал. Арвис был возле своего оруженосца. Его вызвали к командиру и стали требовать объяснений.

Но что он мог сказать в своё оправдание? Только то, что ему стало жаль этого орка. Гневные речи о том, что он выхаживает бойца для тёмного властелина Арвис выслушал молча. Когда Вильяр истощил, наконец, своё красноречие, Арвис сказал:

— Если ты считаешь это необходимым, пусть его убьют. Только сам я не буду этого делать.

Вильяр скривил прекрасное лицо в презрительную улыбку, которая должна была, видимо означать то, что он не нуждается в разрешении Арвиса убивать орков, и обратился к тому самому дозорному, который принёс это известие:

— Энэвил! Пойди туда и сделай всё, что нужно.

Из-под ели торчали ноги, закрытые чепраком. Энэвил поднял ветви. Эта тварюшка спала, закрыв лицо лапами, как руками. Эльф схватил его за грязное запястье и вытащил на свет. Орк вскрикнул, заслонившись свободной рукой и сжался в комок. Эльф всё ещё держал орка, чтоб не сбежал, и выхватил меч.

— Па-вилитиль... Па-вилитиль... — орк растянул свою и физиономию в жалкую, заискивающую гримасу и принялся лизать руку эльфа, что держала его за запястье. Эльф выпустил руку орка и вытер свою, мокрую, об одежду. Орк не убегал. Он сидел на земле и трясся всё с той же заискивающей гримасой на лице.

— Па-вилитиль...

Эльф стиснул зубы, поднёс меч к его голове... И тут грязный орк схватил лезвие обеими руками, припал к нему мордой и стал лизать меч эльфа, пытаясь умилостивить если не хозяина, то хотя бы его оружие. Энэвил вырвал у него клинок. Орк так и остался сидеть — маленький, чёрный и тощий. Он подрагивал и беззвучно шевелил губами.

Так просто — пойти убить орка! Энэвил перекрошил их, наверное, сотню за свою жизнь. Ну, может, чуть поменьше и, конечно, они рук не лизали. Напротив, иногда Энэвилу виделось, что они жаждут его съесть. Правда, они слабы, но зато их всегда много! А этот — один. Трясётся и плачет и пищит что-то: «Па-вилитиль...»

«Хоть бы говорить правильно научился! Хотя зачем теперь правильно говорить...» Энэвил поднял меч. Орк даже пищать перестал, а только сжался ещё плотнее.

В стороне что-то зашуршало или вздохнуло. Энэвил обернулся и увидел в нескольких шагах от себя Дах-Ата. Тот пришёл с ним с самого начала — показать ли дорогу, которую Энэвил и без него знал, подержать ли орка, который и так не убегал, в общем — видеть, что будет. Он пришёл присутствовать при том, как высокий статный эльф рассечёт надвое занюханного тощего орка.

Зачем ему хотелось тут оставаться? — Наверное это было то же чувство, которое толкает толпы народа на место казни одного из них. Казни. И эльф — как палач, который казнит орка, за то, что тот орк.

И самое смешное — в последний момент урук-хай смотреть отказался. Он повернулся к Энэвилу толстым мясистым затылком, покрытым жёсткой щетиной.

Всё! Это было уже слишком! Энэвил рубанул в сердцах но какой-то коряге, отшвырнул орка и зашагал прочь. «Пусть Вильяр его сам добивает, если ему так хочется!»

* * *

Орка бросили, как есть. Лагерь снимался. И всем, в том числе и Вильяру, было не до него. Орк был так жалок и ничтожен, что невозможно было представить, что он хоть когда-нибудь, даже если сильно растолстеет, будет представлять в бою серьёзного противника.

Акст занимал теперь куда больше внимания Арвиса. Для него пришлось соорудить конные носилки, а с ними отряд быстро передвигаться не сможет. Об орке никто не вспомнил и только Арвис тихонько вернулся к нему и оставил круглый хлеб из тех, что пекли для них жители долины. Арвис хотел оставить ему хоть какую-нибудь одежду: на орке было только старая рваная туника с нашитыми на неё толстыми кожаными накладками на плечах, спине и груди так называемая «броня», но побоялся. Если орк вернётся к своим в эльфийской одежде это может быть для него чревато последствиями.

* * *

Воины Вильяра и Сивисмара покидали долину. Орк остался один. Довольно долго он сидел под елью, то спал, то прислушивался. Эльфы ушли на рассвете, но солнце уже перевалило за полдень, когда орк решился оставить укрытие. Эльфийский лагерь никогда не производил много шума, но теперь в лесу возникла особая тишина. То была тишина пустого сосуда, из которого вылили всё до последней капли. Совсем недавно он был полным, он содержал, а теперь в нём только ограниченный стенками кусочек пространства не заполненный ничем. Но лес, покинутый эльфами, постепенно заполнялся. Перекликались птицы, среди мха юркнула ящерица. Трава зашевелилась под ветром и родила свой привычный звук, совсем не тот звук, который рождается шагами эльфов и людей.

Орк понял, что эльфы ушли по тому, что лес задышал совсем по-другому. Теперь лес зажил своей собственной жизнью, иной чем та, которая была вчера. Эльфы обращались с лесом совсем не так, как другие народы: люди, гномы и даже орки. Эльфы — чуть-чуть часть леса. Но в то же время они были свободны и не связаны друг с другом — и лес, и эльфы. Это — необъяснимо, но это необъяснимое можно почувствовать.

Орк давно догадался, что эльфы ушли, но продолжал прислушиваться, может быть думая, что ошибается или ожидая, что они вот-вот вернутся.

Он долго всматривался в ажурный сумрак леса. Потом стал осторожно пробираться сквозь заросли туда, где раньше находился лагерь. Двигался он медленно и маленькая сутулая фигурка была почти незаметна в тени высоких трав и кустарника. Скрючившись и втянув голову в плечи, он передвигался на полусогнутых лапах или ногах, шарахаясь даже от взмаха крыльев лесной птахи. Не находя никого, он крался дальше.

Наконец он узрел то место, где раньше стоял лагерь эльфов. Едва приметная поляна. Да! Это было именно здесь. Он сразу узнал, хотя никогда не видел этого места. Земля и деревья кругом, казалось, ещё хранили тепло от прикосновения их ладоней, воздух ещё хранил дыхание их, а трава — их тени. Но эльфов уже не было.

Эльфы народ осторожный и скрытный. Они знают землю лучше, чем люди. Потому их присутствие обнаружить очень трудно, а иногда невозможно, если они того не захотят.

Но орк нашёл место их стоянки. Он долго ходил между деревьями, трогал их кору и листья. Он опускался на землю и рассматривал примятую траву. Потом долго сидел возле того места, где был костёр. Место это было почти не заметно, а пепелище прикрыто дёрном. Но орк почувствовал, что костёр был именно здесь.

Сколько так прошло времени он не заметил и только когда солнце после долгого летнего дня стало клониться к земле, он вскочил, прижал к груди оставленный ему хлеб, который он всюду таскал за собой, и побежал вперёд, по следу эльфов.

Что ещё за новость? Зачем?! Чтобы они его добили, раз не успели вчера. Это безумство со стороны орка. Но безумство было устойчивым. Он категорически не желал возвращаться в страну мрака. Хотя по всем правилам возвращаться нужно именно туда! Там его страна и его дом. Но то, что было там, за горным хребтом, куда утекали чёрные отряды, домом назвать никак нельзя. При одном только воспоминании о Шургаме и больших орках — урук-хаях — всё существо хромого орка переполнялась ужасом. Нет! Только не туда! Куда угодно, только не туда. В той стране только боль и страх. Там небо всегда мрачно, а воздух напоён пеплом вулканов. Там только большие чёрные сильные орки, которой лютой ненавистью ненавидят своего властелина, а вымещают свою злобу на тех, кто слабее их и не может сопротивляться. Там не дом, а колодец с болью и нечистотами, в котором сильные держатся на плаву. Но всё равно они сами испачканы той же нечистью и дрянью, а держатся только из-за того, что топят других. Если станешь большим и сильным, то можно топить других и держаться на поверхности, но выбраться оттуда — никогда!

И если волею судеб тебя выбросило из этого гадкого места, неужели ты будешь прыгать туда снова? Нет! Нет, уцепиться за край, отползти как можно дальше, лишь бы не упасть обратно! Не вернуться туда никогда — только этого хотелось тощему хромому орку посреди древнего леса у подножия гор.

А лес высоко поднимал головы и руки своих деревьев и кивал ими вслед уходящему солнцу. Это был совсем другой мир — незнакомый, неведомый и тоже грозный. Однако всё здесь было величественным: и лес, и небо, и эльфы, что ушли. А там, в Шургаме всё колебалось между смертью и ужасом и никакого величия в этом на было. Лучше остаться здесь, посреди солнечного леса и жить здесь или умереть — всё равно!

Но продолжать жить под ёлкой — орк понимал, что это невозможно. Нужно добывать пропитание и одежду. И умирать не было самоцелью, а потому орк двинулся вперёд. Вперёд! Мир большой — беги куда хочешь! Но не нужно большой сообразительности, чтобы понять, что в одиночку не прожить, тем более орку, которого ненавидит каждый встречный и каждый встречный может убить и при этом считает, что правильно сделал.

Сейчас мы объясняем всё словами — долгими и путанными, а тогда, в то мгновение, хромого орка толкнул вперёд порыв, а не раздумье. И не раздумывая, он порыву последовал. Сам он ничего не смог бы объяснить. Ибо как можно объяснить то, что росток, только что пробивший землю, тянется к солнцу? Как объяснить, что деревья простирают свои ветви ввысь, к свету, а не наоборот, к земле. Хотя, впрочем, и деревья бывают разные. Но объяснить, почему так поступает цветок или дерево проще, чем объяснить поведение тщедушного орка. Нам — проще. Но цветы ничего не знают о фотосинтезе, однако стремятся к свету. И ничтожный орк не задумывался о том, почему он бежит, и о том, куда приведёт его эта дорога, и что он будет делать среди эльфов. Как только что проклюнувшийся росток, впервые почувствовав свет, уже не может не стремиться к солнцу, так и этот чёрный уродец уже не мог не бежать вслед тем, кого впервые увидел только три дня назад.

И он бежал. Уже в глубоких сумерках он чувствовал запах тех, кто прошёл тут утром. Ногами он чувствовал примятую траву на их тропе. Он ни разу не сбился со следа. Но эльфы шли слишком быстро и уходили от орка всё дальше и дальше.

Наступило утро. Ночь была совсем не страшной, хотя и незнакомой. Тихой. А утро — прохладным и чисто-солнечным. Орк всё ещё трусил по следу. Он боялся остановиться и потерять время. Случалось на каменистых местах он терял след, тогда он просто шёл наугад. Ему везло.

Он снова находил след, потом снова терял. Солнце пекло макушку, потом ушло в сторону. Орк этого не замечал. Всё своё внимание он сосредоточил на еле заметном следе.

Он протопал так вторые сутки. Отдыхал ли он за всё это время — он и сам не помнил. Кажется, он присаживался на землю лишь тогда, когда нужно было разобрать непонятные следы на твёрдом грунте. Но найдя перевёрнутый камешек или примятую травинку он снова вскакивал и бежал дальше. Слегка прихрамывающая его поступь не была уже такой лёгкой, как в начале. Топ-бум, топ-бум, как заведённая машина и все её движения подчинены единой тяге вперёд. Хлеб он жевал на ходу, а хлебнуть воды останавливался у ручьёв, что пересекали его путь. Орк не успевал пугаться могучего леса, ни незнакомого ветра, ни солнца, что было ослепительно-ярко — всё внимание его было сосредоточено на дороге. И лес терпел в себе этого чрезвычайно занятого орка.

Но однажды путь его преградила река. Она была не очень-то широкая и не очень большая, но орк никогда не видел столько воды в одном месте и боялся её. Следы уходили в реку: воины перешли её вброд. Орк походил вдоль берега, но так и не смог придумать, как перебраться на другую сторону. С каждой минутой он всё больше волновался от того, что эльфы ушли туда, а он не может! Никак не может перебраться вслед за ними.

Несколько раз он заходил в воду, но плыть не решался, и каждый раз возвращался на берег. Наконец, он устал, сел на мокрый песок и стал жевать хлеб — от него осталась ещё почти половина. Орк тоскливо смотрел на другой берег, до него было совсем рукой подать. Но пройти поверх воды было никак невозможно. Деревья на том берегу стали медленно расплываться — глаза орка наполнились слезами. Но слезами горю не поможешь и орк решился. Он встал, засунул оставшийся хлеб за пазуху и поступью обречённого на смертную казнь, отправился к реке.

То, что можно плавать, орк, скорее всего не знал и, судя по всему, вознамерился перейти реку по дну. Но там, где статным эльфам воды было по грудь, орка она скрывала с головой. Когда вода дошла до носа, орк испугался и сам не понял, что произошло дальше: он оттолкнулся ногами, рванулся вверх и поплыл, брыкая воду во всю мочь. Благо, река была не широкая, иначе но бы выбился из сил. Но вскоре руки его ударились в дно, он вскочил и выбрался на берег. Вода стекала с него ручьями, но он не остановился, что бы выжать свою тунику и не оглянулся назад. Преодолённая преграда перестала для него существовать.

Он искал следы эльфов. И вот он снова бежит по едва заметной тропе, оставленной отрядом. А кругом — только незнакомый лес. Величественный, но враждебный.

Уже в сумерках второго дня какая-то большая птица кинулась на него с неба. Орк шарахнулся в колючие заросли, изодрал себе руки и лицо, забиваясь всё глубже чтобы злобная птица не смогла его достать. Птица с воплем пронеслась над тропинкой и полетела дальше, а орк посидел так ещё немного, сжавшись в комок и приходя в себя от страха. Темнело быстро и когда орк выбрался из своего колючего лабиринта, он уже не мог понять, в какой стороне находятся следы эльфов, в какой стороне он сам и даже где закатилось солнце — кругом были только колючие кусты, растопыренные нижние ветви уходящих в небо деревьев, тишина и мрак ночного леса. Орк снова и снова лазал по колючкам. Он опустился на четвереньки, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в поглощающей мир ночи. Он всхлипывал и еле слышно бормотал что-то очень жалобное, но след не находился. Орк понимал, что чем больше он тут топчется или ползёт куда-то наугад, тем меньше у него остаётся шансов найти этот пропавший след. Но какая-то глупая надежда не давала ему упасть прямо здесь, уткнуться носом в землю и заснуть до рассвета. А вдруг там, за тем кустом или деревом он что-то найдёт, вдруг там есть след. И он опять полз, чуть не тыкаясь лицом в землю и пытаясь разглядеть...

Вдруг! Запах! Лучше всех в мире брагоуханий для него был этот запах навоза — неосторожный след, оставленный одной из эльфийских лошадей. След! Вот он! Значит — вперёд! И орк снова бежит в ночи. След зовёт, тянет, толкает за собой. Недоеденный хлеб размяк после реки и теперь кашицей расползся по животу. Орк хотел доесть его, пока тот окончательно не пропал, но боялся остановиться и потерять время.

Новый рассвет. Рассвет всегда новый. Он старым не бывает. Третьи сутки орк в пути. Теперь он трусил совсем медленно. Он устал и впал в какое-то состояние, похожее на сон наяву. Ему грезилось порой что-то странное. Он удивлялся или не удивлялся, почему дерево на его пути вместо коры покрыто письменами, непонятными ему или почему из камня под ногами сыплются опилки... Один раз перед самыми его ногами проскочил какой-то огромный зверь, махнув ему хвостом по коленям. Но орк не испугался. Он был не в состоянии пугаться — он только топал, как заведённый, даже не изменив скорости. Лишь потом, запоздало, к нему пришла сонная мысль, что этот зверь, как и опилки, сыпавшиеся из камня или письмена, только показались ему, пригрезились его спутанному сознанию.

Он часто терял след. И не сразу понимал это. Потом опоминался и долго, нудно возвращался по собственному, чтобы найти то место, где ошибся и повернул не туда. Ноги его были разбиты и изранены. Но от усталости даже боль притупилась.

В довершении всего пошёл дождь. Орк понимал, что после дождя не сможет найти никаких следов — эльфы с каждым шагом уходили всё дальше. От досады он просипел что-то нечленораздельное сквозь зубы, более похожее на сдавленное рыдание, попытался сделать рывок... Он действительно пробежал чуть быстрее несколько шагов, но потом затопал медленнее, запыхался и побрёл устало, пытаясь отдышаться и побороть спазмы в горла, возникшие то ли от усталости, то ли от плача. Ноги не хотели отрываться от земли и только тяжело топали. Всё было, как в кошмаре, когда пытаешься побежать, затрачиваешь неимоверные усилия, но ноги не в силах преодолеть непонятное сопротивление и все старания тщетны. Но орк всё-таки гнал и гнал своё измотанное тело вперёд, под дождь, по следу эльфов.

Ночью дождь не прекратился, напротив, пошёл ещё сильнее. Мокрый, совсем не чувствовавший своих ног, орк свалился в какой-то ров и там забылся не сном, а скорее обмороком, не замечая ни холода, ни скопившейся вокруг себя лужи.

Под утро орк очнулся. Всё тело его закоченело. Он с трудом выполз на скрюченных от холода ногах из своего рва. Тучи развеялись. Лес был мокр, свеж и безучастен. То, что почувствовал орк в себе и вокруг себя было отчаянное, абсолютное одиночество, судороги холода и смерть. Он почувствовал её вполне реально. Он много раз видел смерть других и боялся её, но никогда не думал о ней. Теперь он её почувствовал. Неминуемую, лютую, перед собой. Да, она ждёт впереди. Не сейчас, не сию минуту... И орк осторожно распрямил сведённые холодом ноги, потёр их, хотя это мало помогло и пошёл дальше, под взглядом собственной смерти.

Он шёл просто вперёд. Никаких следов не было и в помине. Голода он не чувствовал, было только бессилие, рождаемое им, когда мочи нет даже рук поднять и они, как плети висят на плечах. Тело повисло на собственном хребте, не в состоянии выпрямиться. Непонятно, как ноги всё ещё могут переступать в заданном темпе: топ-бум... топ-бум... Чуть прихрамывая, по привычке. И он топал и топал дальше по бесконечному лесу и бесконечному дню. Он даже удивился, когда этот бесконечный день кончился. Удивился не по-настоящему, а так, смутно, как сквозь сон, и побрёл дальше в темноту.

Четвёртый раз опустилось солнце, а странная погоня всё длилась. А когда взошла луна, далеко-далеко за спиной раздался волчий вой. Оцепенелое сознание пыталось вернуться, но это у него плохо получалось — все его силы уходили на то, чтобы передвигать ноги и не упасть. Волку ответил второй, чуть ближе.

Опасность... Смерть... Тут! Сзади!! Не где-то впереди, грядущая и неминуемая, а сейчас, сию минуту смерть!

Орк очнулся. Он считал, что у него больше нет сил. Но последняя воля к жизни заставила его выдавить из себя ещё что-то. Последний импульс или всплеск. И он побежал. Он бежал не разбирая дороги, отмахиваясь от кустов, переваливаясь через стволы и падая в рытвины. «Надо залезть на дерево!» — мелькнуло у него в голове, но он не смог остановить себя, бегущего в панике страха, не мог заставить себя оглянуться и выбрать дерево. Ему казалось, что за спиной он уже чувствует горячее дыхание зверя.

Проломившись сквозь кусты, он вылетел на опушку. Впереди был огромный луг. Все деревья остались позади. Вокруг ничего, кроме травы. Повернуть назад, к деревьям? — Нет! Это зря говорят, что орки и волки каким-то образом дружны. И орки, мол, даже путешествуют верхом на волках. Они вовсе не так дружны, как кому-то хотелось бы. А если и путешествуют с помощью волков, то только находясь внутри их желудков.

Наш орк путешествовать так ни коим образом не собирался, а потому всё бежал и бежал вперёд, ни на что не рассчитывая, не думая ни о чём, а только боясь того, что позади.

В лунном свете он разглядел, что впереди что-то темнеет. Наверное, снова деревья! Только бы добежать до них... Голос волка присоединился к его мыслям. «Скорее! Скорее к деревьям!» Вот и первое дерево. Ветки свисают низко, до самой земли. Орк кинулся к нему, но тут что-то тяжёлое и душное упало на него сверху, схватило и скрутило его. Орк вскрикнул, ожидая, что волчьи зубы с сейчас вопьются в его горло.

На удивление он почувствовал, что ему свели за спиной руки и связывают их... Значит, это не волк. Это люди. Или эльфы... Орк закрыл глаза и бессильно повалился на траву.

* * *

Спасаясь от волков, орк выбежал прямо на караульного из лагеря Вильяра. Он не мог себе этого представить, потому, что давно потерял след. Тем не менее, случилось именно так. Орк не думал, те ли это эльфы или другие. Может, это и вовсе люди. И что его ожидает теперь? — всё это он не в состоянии был соображать. Силы и сознание покинули его.

Дозорный видел, что по лугу, прямо не него бежит орк. Сначала он хотел пристрелить его, но потом, поняв, что орк один и без оружия, решил поймать его живьём — может быть это разведчик, а позади его идёт большой отряд или даже войско. Теперь он пытался толкать орка вперёд, но тот валился на землю и идти не хотел. Тогда дозорный просто схватил его поперёк туловища и потащил к командиру.

Арвис был возле своего оруженосца и потому не видел, как дозорный приволок орка к Вильяру. Эльфийский отряд шёл быстро, но не так быстро, как того хотелось бы Вильяру. Из-за раненых приходилось идти медленнее. Эльфы быстро оправились от ран — им не свойственны болезни, но Аксту становилось всё хуже в дороге. Именно из-за него и остановился теперь отряд. Только что на совете обсуждался вопрос: не лучше ли разделиться. Вильяр со своим войском торопился вернуться к своему брату Вилгору, а Сивисмар намеревался сразу повернуть к Дому Лау. Акст видел, что разногласия происходят, в основном, из-за него. Он хотел сказать Арвису, чтобы его оставили где-нибудь в попутном селении. Но только он окликнул своего господина, как тот бросил на него такой гневный взгляд, что Акст прикусил язык так и не сказав ничего из того, что Арвис понял без слов. «Да уж, это действительно родной брат Тел-Абариса, — вспомнил оруженосец своего старого господина. — Тот не терпел, когда ему противоречили слуги».

Арвис поправил повязку своего слуги и вернулся к остальным. И тут он увидел, что перед Вильяром стоит дозорный и держит орка за руки. Орк стоял на коленях. Воин заломил ему руки и тот ткнулся носом в землю. От боли из глаз хлынули слёзы, но орк не пикнул. Большие орки в чёрной крепости в своё время приучили его молчать всегда — что бы не происходило с тобой: будут быть до тех пор, пока не закроешь рот. И орк усвоил навсегда — лучше молчать сразу.

— Кто ты такой? — спросил Вильяр.

Воин отпустил руки орка и тот поднял голову.

— Да это тот самый, у которого нога была вывихнута, — ответил за него Арвис, который только что подошёл. Вильяр недовольно покосился на него.

— Ну и зачем он пришёл сюда?

— Не знаю.

— Зачем ты пришёл? — спросил Вильяр, обращаясь к орку. Тот молчал. Он только хлопал глазами и смотрел то на Вильяра, то на Арвиса.

— Да пристрелить его и всё! — высказал своё мнение дозорный.

— Не надо, — вступился Арвис.

— Ну так забери его и отвези Лаулиссиану как боевой трофей!

Вильяр злился. Он не мог простить Арвису присутствия в дружине Дах-Ата. Злился на то, что всех их связывает раненый слуга Арвиса. А тут ещё сам Арвис вздумал подбирать второго орка. «Собирает всякую падаль! — думал про него Вильяр. — Разве это достойно витязя короля?»

Арвис действительно подобрал орка и потащил прочь. Его разбирали противоречивые чувства. Какая-то дурацкая жалость, которой он стыдился, но всё-таки поступал, как она велела, и — абсолютно здравый смысл, который спокойно констатировал, что взять орка под свою защиту невозможно, бессмысленно, а может быть, даже опасно. И не только опасно для Арвиса — это может обернуться бедой и для всех эльфов. Вдруг орк «передумает» и удерёт обратно и таким образом сослужит роль шпиона тёмных.

Но когда Арвис ронял взгляд на это дрожащее создание, что валялось у него в ногах, покорное его воле, он не мог представить, что это коварный разведчик врага.

И зачем он бежал за ними это четверо суток? Чтобы его пристрелили? Неужели он рассчитывал на чью-то помощь? А если так, то конечно, на помощь того, кто уже помог один раз — на помощь Арвиса. Выходит, он связал себя с этим орком ещё тогда, когда велел вытащить его из-под лошади? И теперь уже не отступить? Арвис совершенно не собирался связываться с орком! Вытащить из-под лошади — это одно, но совсем другое — тащить его дальше, за собой, тащить по эльфийской дороге, по своей жизни... Потому что нельзя бросить? Не лучше ли, действительно его пристрелить? Из гуманности. Но гуманность — оставите людям.

Нет! Арвис не мог не взять этого орка. Но... и взять его он не мог. Конечно, он жалкий, тощий, перепуганный, зачем-то приковылявший вслед за ними. Но что же теперь, Арвис обязан подбирать всех, кто будут попадаться им на пути. И почему именно на него сыплются эти орки: сначала урук-хай, теперь этот задохлик, тут же в воспоминаниях замаячил силуэт Гета... Ну почему именно к нему, к Арвису, попадаются они все?! Почему не к Геледору, ни к Фарьяну. Хотя с Фарьяном у этого орка был бы разговор короткий: один взмах мечом — и на поле под павшей лошадью лежало бы уже три орчьих трупа. Может быть, так и надо было поступить? Но он бы так никогда не сделал — он же не Фарьян.

«И вообще, причём тут Фарьян?! — Арвис разозлился. — Я сам должен отвечать за свои дела. Вот сейчас зашвырну этого орка куда подальше и пригрожу, чтобы обратно не возвращался!» Арвис сопел и злился и спускался к реке, прекрасно зная, что никуда он этого орка не зашвырнёт, а будет продолжать тащить.

«Что же я его несу? Пускай сам идёт!» — подумал Арвис и поставил орка. Тот сразу повалился на колени. Арвис поднял его и опять поставил. Но тот никак не хотел стоять. Тогда Арвис взглянул на его ноги... И пришёл в ужас. Даже при бледном свете луны было видно, насколько они разбиты, изрезаны и распухли. Ступни были покрыты слоем грязи и запёкшейся крови, всю дорогу орк бежал босиком. «Надо вымыть ему ноги и хотя бы маслом смазать что ли...» — подумал Арвис и потащил орка к реке. «Орчий покровитель! — обозвал он сам себя. — Что мне скажет Лаулиссиан? Или тот же Фарьян! Можно подумать мало шума было из-за Дах-Ата? Теперь ещё один! Вышвырнуть бы его подальше, в кусты! Но уже поздно. Теперь нельзя его прогнать. Хотя бы ради его разбитых ног нельзя. Не потому, что они больны, а потому, что он разбил их следуя за эльфами».

Арвис покосился на распухшие ноги орка и поморщился. «Нет, я бы так не смог. Не смог бы даже заставить себя подняться на такие ноги. А он не просто стоял на них — он бежал! Ну как теперь его прогонишь? Раз бежал, значит верил!»

И опять он разозлился, опять вспомнил Лаулиссиана и Фарьяна, а с другой стороны прекрасно понимал, что если бы он сам не забрал этого орка — никто другой бы этого не сделал. И значит именно ему нужно тащить этого орка дальше.

Вымыв орку ноги, Арвис подумал было, что неплохо вымыть заодно и всего орка — до того он был грязен. Но вода в реке была холодная, а орк и без того стучал зубами и Арвис оставил своё намерение. Возвращаясь в лагерь Арвис подумал, что орк может стучать зубами вовсе не от холода, а от страха, но спускаться обратно к реке уже не хотелось.

Орк был совсем маленький и тощий. И какой-то неправдоподобно лёгкий. «Наверное, голодный, — подумал Арвис. — Конечно! Я ему только один хлеб и оставил. Арвис усадил орка возле раненого оруженосца, а сам направился в лагерь. В полу плаща он стал набирать еду, то, что осталась от трапезы.

— Оставь это! — настиг Арвиса голос воина, распоряжавшегося съестными припасами. — Я не собираюсь кормить орков! Это хлеб Вильяра, а не твой!

— Я тоже пока что ем хлеб Вильяра. Можешь вычесть это из моей доли.

Арвис, не дрогнув, продолжал собирать еду. Он поискал взглядом Дах-Ата. Тот сидел вдали ото всех, укрывшись в тени деревьев. Встретившись с ним взглядом Арвис украдкой махнул ему рукой: «Уйди с глаз! А то и тебе достанется!» И понёс свёрток в тень, где сидел маленький орк.

* * *

Дружина Сивисмара возвращалась с победой. Казалось бы, хорошие вести и нет причин для беспокойства. Орки разбиты. Надолго ли — неизвестно. Но вряд ли тёмным захочется завтра же повторить свой опыт и проверить силы эльфов. Вилгор решил отпустить дружину Сивисмара и не держать её у себя. И теперь Сивисмар спешил. Он уже забыл о победе за плечами и торопился вернуться. Что-то упорно звало и звало его обратно, скорее увидеть Очарованный лес и Дом Лау, скорее вернуться, припасть к стопам короля... Он уже забыл про прошлую победу, воспоминания о битве отступили перед его желанием вернуться. И вернуться немедленно. Это заставляло его сокращать отдых, который был необходим раненым, забыть про еду, про небесконечные силы лошадей. Вперёд, только вперёд! Увидеть снова Дом Лау и своими глазами убедиться, что с ним ничего не произошло. Последняя фраза была неожиданной и пугающей. Когда Сивисмар её осознал, он решил отделить обоз с ранеными от всадников, оставив лишь несколько для охраны, а остальным прибыть в Дом Лау срочно, немедленно, сию секунду!

Глупые страхи? Нет, Сивисмар был достаточно серьёзен для того, чтобы обзывать подобные страхи глупыми. Он ни с кем не делился своим беспокойством. Это было его слово, приказ и никто не переспрашивал. Сегодня же вперёд! А обоз пойдёт так, как сможет.

Он подошёл к Арвису.

— Ты поедешь со мной? — в его вопросе было больше утверждение, чем вопроса.

— А как быть с этим? — Арвис кивнул на орка, который лежал съёжившись под роскошным эльфийским плащом. Безобразная сморщенная мордашка его казалась ещё уродливее в обрамлении ткани прекрасной работы. Орк спал.

— Оставь здесь, с ранеными. Или боишься, что его выкинут на повороте, а тебе скажут, что сам свалился?

— Боюсь, — признался Арвис.

— Тогда возьми с собой. Привяжи к седлу. Или вообще, запихай в перемётные суму. Он маленький — поместится!

— Но мы ведь быстро поедем?

— Ну и что? Думаешь, выпадет? Не выпадет!

Пока готовили трапезу, Сивисмар стоял и смотрел на спящего орка. И не завидовал своему товарищу: каждый раз у него куча неприятностей, а он всё подбирает и подбирает всяких. Нет, орка, конечно, жаль, ничего не скажешь.. Но везёт же на них Арвису, однако! Не к кому-то другому, а именно к нему все они и попадают.

По внешности орка трудно было сказать, сколько ему лет. Лицо сморщенное, сам какой-то задохлик. Может, он старый? Или нет?

— Дах-Ат, сколько ему лет, как ты думаешь? — Сивисмар справедливо полагал, что урук-хай в этом должен разбираться лучше. Тот склонился над спящим и бесцеремонно поднял ему губу, чтобы рассмотреть зубы. Орк проснулся.

Увидев перед собой морду урук-хая шарахнулся в сторону. Он панически боялся Дах-Ата. Гораздо больше, чем любого эльфийского воина. Это было не совсем понятным для Арвиса.

— Странно, — произнёс Дах-Ат. — Я плохо разглядел. Неужели он такой молодой...

Урук-хай снова попытался рассмотреть зубы орка, но тот стал активно пятится от него, а в вытаращенных глазах застыло такое выражение ужаса, что Арвис остановил слугу.

— Оставь его! Скажи, сколько тебе лет? — спросил он у орка, но тот только таращился на них и ничего не в говорил.

— Он не понимает? — спросил Арвис у Дах-Ата. Урук-хай пожал плечами.

— Он наверное вообще не знает, сколько ему лет.

— Как — не знает?

— А откуда ему знать: живёт себе, да и живёт.

— Тогда как же узнают о их возрасте?

— Так и узнают — по зубам. Но этот что-то сильно молодой. Таких, обычно, в войско не берут. Наверное, по росту подошёл — его и взяли, — продолжал рассуждать Дах-Ат.

— Как это: по росту подошёл? Их что, замеряют?

— Ну да. Когда молодые орки подрастают, по есть дорастут до определённого роста, их отправляют воевать.

— И где их обучают?

— Нигде их не обучают. Их просто отправляют в первый бой. Тот, кто выживает, с тем уже занимаются: доспехи дают, хорошее оружие, одежду. Иногда обучают кое-чему. Но чаще, они сами до всего доходят.

— Фу, какая гадость! — отреагировал Арвис. — Их что же, отправляют на бойню, под наши мечи и выживает тот, кто успел вовремя увернуться или...

— Ну, не совсем на бойню. Им дают кое-какое оружие. Правда, это мало помогает: обращаться-то они с ним не умеют толком. Но, в общем-то, вы правы.

— Так сколько же ему лет?

— Трудно сказать точно. Он ещё совсем молодой. «Маленький», как вы говорите. Таких в бой не посылают, странно, что он там оказался, наверное, росту хватило до мерки. Ты первый раз в бою? — спросил Дах-Ат орка.

Тот кивнул.

— А оружие твоё где?

Орк ничего не ответил, а только пялился на Дах-Ата широко раскрытыми глазами.

— Оставь его! — вступился Арвис. Ему стало не по себе от того, что он только что услышал от урук-хая. Да, конечно, у тёмного властелина страна ужаса и мрака. И Арвис видел этот мрак и прошёл этот ужас сам. Ho Арвис был враг ему и темный властелин обошелся с ним, как с врагом. И это понятно. Но не только к противникам жесток тёмный властелин, он и к своим слугам — безжалостен. Понятно, почему они бегут оттуда: и Дах-Ат, и этот малыш-орк. Непонятно только, почему их бежит так мало.

Дах-Ат только ухмылялся, глядя на мрачное лицо Арвиса. Он был доволен, что его рассказ произвёл такое сильнее впечатление.

— Принеси-ка воды, — оборвал его Сивисмар. — Надо переменить повязку раненому.

Дах-Ат поднялся и пошёл за водой.

— Я только что перевязал Акста, — напомнил Арвис.

— Знаю, но что-то твой Дах-Ат расхвастался. Так много вспоминать вредно. Это ещё Гелерэйн говорил.

Повозка с ранеными остались позади. Больше Сивисмара ничего не связывало. Он летел так, как только позволяла ему выносливость коня. Беспокойство трепетало и звенело в его груди, как колокол, и Сивисмар не находил ему объяснения. Что-то случилось там, впереди! Что-то случилось в Доме Лау.

В Доме Лау — великий король. Там ничего не может случиться. Там жил Гелерэйн — перворожденный воин, витязь, великий эльф. Там — доблестный Фарьян и другие, там ничего дурного не могло произойти! Но хотелось поскорее приехать и убедиться в этом своими глазами. Увидеть, что Дом Лау стоит на дивном берегу дивной реки, что дружину Сивисмара ждут с хорошими вестями Лаулиссиан и Гелерэйн.

Тревога, усиливающаяся с каждым шагом лошади обрела видимые очертания. Она материализовалась в пелену дыма над очарованным лесом. Пожар? Но в Очарованном лесу не может быть пожара. Не говоря ни слова, Сивисмар погнал коня быстрее. Конь его был самым сильным из всех лошадей дружины. Он вырвался вперёд, оставив позади остальных. За Сивисмаром с трудом поспевал Арвис.

Пустошь всегда была пустошью, но на сей раз от неё веяло запустением смерти. И опять та же дымка, затянувшая многие мили. Значит, пожар не здесь, не в лесу и не на границе, а дальше.

Тревога в груди колотилась так, что казалось жуткий колокол её расколется от ударов. А лошадь летела по вопившей о беде степи так, что грудь её резала дым, а копыта — землю. Но это было очень медленно. Сердце Сивисмара рвалось быстрее.

Берег предстал зияющей раной. Развороченные берега внезапно обмелевшей реки были заполнены илом. В грязном русле валялись обгоревшие стволы деревьев. Паром разбит в щепы, лишь остов его валяется в грязи. А на другом берегу — чёрные руины.

Этого не может быть! Великий Дом Лау, дворец гармонии и красоты. Он был слишком прекрасен, чтобы быть смертным! Он был слишком силён, чтобы познать разрушение. Дом — это гораздо больше чем соединение камня, металла и дерева, пусть даже в гениальной форме. Там — дух эльфов, Высокого народа. Там Свет и в нём не может быть тьмы, не может быть смерти.

Глаза лгут! Дома Лау не может не быть.

Но его нет. Сожжённый берег пуст. А если разрушен этот дивный берег — разрушена часть мира. И весь оставшийся мир не может не измениться. Он не может остаться прежним. Иные горы теперь вокруг, иное небо над умершим Домом Лау. Весь мир изменился. Даже те страны, которые никогда не видели Лау и не знали о его существовании, они не могут быть теперь прежними. Они вынуждены стать иными. Горы, небо и даже сам Сивисмар, что смотрит на всё это — всё стало немного другим. Всё стало более серым и жестоким.

Сивисмар рванулся было к руинам, но конь не мог пройти через месиво топкой грязи и наваленных деревьев на месте берегов. Сивисмар соскочил с коня чтобы перебраться пешком, но тут заметил, что по изрытому берегу к ним кто-то идёт. Это был Геледор. Он и поведал им повесть о том, что произошло здесь.

Но мы и тут отступим от традиций героического эпоса и не будем описывать битву. Бытовало мнение, что дружина Сивисмара была отвлечена специально, чтобы удобнее было напасть на Дом Лау. Но мы ни в коем случае не берёмся порочить имя князя Вилгора — кроме слухов нет тому никакого подтверждения. А тёмные могли сами увидеть движение дружины и тем более поспешить на Дом Лау.

Так или иначе, битва состоялась за три дня до возвращения Сивисмара.

Сначала появились орки. Не имея возможности миновать водную преграду, охраняемую чарами, да ещё и лес перед пустошью, неблаговолящий к ним, как и ко всем незнакомым, они нашли способ преступить неприступные горы за Домом Лау. Часть их спустилась с гор, часть присоединилась пройдя долгим путём вдоль берега. Дозорных, что охраняли тот путь более не видели — должно быть они погибли первыми.

Появление такого количества орков было необъяснимо. Но некогда было объяснять, в чём ошибка Лау. Король распорядился позвать Гета — блюсти святыню было бесполезно: кругом уже шла бойня. Надо было сохранить жизнь оставшихся и хотя бы стены Лау. А Свет наполнит их после — если в них останутся те, кто зовутся Высоким народом.

Гет явился на зов короля и был единственной защитой тех, кто остался в живых. За орками следовали три огнедышащих дракона. О победе не могло быть и речи, оставалось бежать тем, кто ещё уцелел.

— Многим не нравилось, что близ Дома Лау живёт дракон — продолжал Геледор. — Что таиться и я был против этого. Но теперь скажу: если бы не твой Гет, Арвис, никому из эльфов не удалось уйти отсюда живым. Чтобы сдержать драконов и дать уйти остальным вышло несколько витязей. Но Гет крикнул нам, что будет биться пламенем и воины ему будут мешать. Он остался один против трёх драконов. Да, их было три, а он — один. В долине кипела лавина огня. Мы ничего не видели из-за пламени. Оно гудело несколько часов, хотя всё что могло гореть, было уже сожжено. Только завесу огня мы видели позади себя, когда бежали к другой эльфийской твердыне — Доулэну. Спустя несколько дней, мы с Фарьяном вернулись. Надо было встретить вас и похоронить убитых.

Геледор закончил рассказ. Арвис спустился с коня и перебираясь по обломкам, камням и прочему мусору, достиг другого берега. Он шёл по исковерканной черной земле к возвышающимся холмам драконьих тел. Гета он узнал с трудом. Его панцирь и медная броня — всё оплавилось и было сплошной массой, мешаниной грязи и крови. Морда изуродована ужасно. На ней ничего нельзя было разобрать. Арвис снял свой прекрасный плащ — и накрыл им голову Гета. Потом принялся копать землю прямо под его телом.

Подошли Сивисмар и Геледор.

— Ты собираешься его зарыть?

— Ну не оставлять же его так.

— Это слишком долго. Лаулиссиан приказал вам срочно прибыть.

— Дай мне хоть немного времени! Может быть, остальные помогут, — со слабой надеждой произнёс Арвис.

— Хорошо, — ответил Геледор. — До рассвета будем копать все, и твоя дружина, Сивисмар. Но на рассвете все уйдём.

* * *

Кинжал резал землю. Чёрную землю, как чернота над головой. Тучи не пускали свет звёзд. Порой сталь чиркала о камни, которые попадались в мёртвой земле...

Это долина великой печали. Гет — мёртв. Он погиб, защищая Дом Лау. Но даже эта мысль не могла пробиться сквозь другую, которая застилала всё сознание — Дом Лау мёртв.

Иногда Арвису казалось, что он закричит от боли. От боли того, что произошло здесь. Дом Лау мёртв!

Но Арвис молчал.

Иногда ему казалось, что он упадёт лицом в разрытую землю и умрёт от печали. Дом Лау мёртв!

Но Арвис продолжал жить и дышать и вгрызаться в землю. Чтобы укрыть Гета. Отдать ему последний долг. Похоронить.

Но кто похоронит Дом Лау? Кто укроет его руины?!

Говорят, вид поруганной святыни вызывает желание отомстить. Вид разрушенного родного дома вызывает жажду наказать врагов. Но не было мести. Была только большая печаль.

Говорят, вид погибшего творения вызывает желание создать другое, ещё лучше, наперекор. Но и этого не было. Была только большая печаль. Такая большая, что не возможно было думать ни о чем. Даже о самой печали. Можно было только её нести.

Брызжут искры — кинжал ударил по кремню.

Но даже слёз нет — есть только большая печаль.

* * *

За ночь возле тела Гета образовался ров. Он был не слишком глубоким, но у воинов не было лопат и рыть приходилось чем попало. Во время работы Арвис заметил возле себя две тонкие тёмные руки, которые набирали землю в щит, как в поднос, а потом тащили наверх. Сначала Арвис был так занят своими мыслями, что не обратил на это внимания. Но потом, когда руки со щитом появились вновь, он вздрогнул: ни Фарьян, ни Геледор не знают об орчёнке. Вдруг пристукнут, не разобравшись. Арвис оглянулся. Орк пополз, толкая перед собой щит, рядом с Геледором, а тот даже не обратил на него внимания. «Может, Сивисмар сказал о нём? И как он выбрался? Наверное, Сивисмар развязал суму и выпустил его. Я-то про него совсем забыл!»

Утром Гета столкнули в ров. Ров был мелкий, но большего вырыть не удалось. Воины насыпали сверху земли. «Этого мало, — подумал Арвис. — земля осядет и кости будут торчать наружу. Как только смогу — вернусь и постараюсь насыпать холм побольше».

Большой холм в Долине Дома Лау... Нет, в Долине Великой печали.

* * *

Дружину Сивисмара ждали в Доулэне. Туда стекались все, кто мог, кто остался жив, кто нёс печаль, кто нёс надежду, кто нёс Свет Дома Лау в своих глазах и мыслях.

Но — маленькая деталь — с Арвисом был всё тот же орчёнок. Никому не нужный теперь «боевой трофей», которого опять-таки нельзя было бросить, раз уж взялся тащить. Арвис вовсе не имел целью везти орчёнка в Доулэн. Он просто о нём не подумал. Если бы он был в состоянии остановиться и задуматься над совершаемым поступком, то несомненно счел бы его дерзким и нелепым: зачем тащить орка в Доулэн? Но Арвис был так задавлен печалью и мыслями о потерях — Доме Лау и Гете — что не вспомнил о том, кто мотается в его перемётной суме на боку у лошади.

Путь к жилищу Эльвейда — эльфийского владыки Доулэна преграждала река. А на реку сам Эльвейд наложил такие чары, что ни одна нечистая тварь не могла пройти через неё. Благодаря этому, Арвиса чуть не снесло, вместе с лошадью — с ним был орчёнок. Поначалу он вошёл далеко в воду, когда опомнился и увидел, что река противится ему. Поворачивать обратно было поздно: волны уже бушевали кругом. Зыбкая на вид преграда оказалась слишком могучей. Арвис обессилил бороться со взбесившейся водой и у него уже возникла мысль отвязать орчёнка и скинуть в реку. Как вдруг в этот момент река уступила, волны схлынули и Арвис вместе с орчёнком выбрался на берег. Многие из эльфов видели это. Видел и сам владыка Эльвейд. Дах-Ат тоже видел и решил не испытывать судьбу. Он остался на другом берегу, уверенный, что его-то река точно не пропустит. Туда ему привезли еду, одежду и всё необходимое.

Эльфы Лау оставались в Доулэне, но не надолго. Доулэн прекрасен, но недостаточно обширен, чтобы вместить в себя столько гостей навсегда. Лаулиссиан, хотя на его совете присутствовало и такое мнение, не имел намерения плыть в Благословенную Землю именно теперь. «Ещё не время», — произнёс он, обрывая все вопросы.

«Ещё не время, — повторил про себя Арвис. — Если сейчас: не время, значит, потом оно настанет».

Но если Лау не выбирает путь по океану, значит, пути его здесь. Значит, нужно снова строить свой Дом. Наперекор разрушению.

Что значит слово «наперекор»? Заслон на пути разрушения, щит против устремления врага. Наперекор, значит вопреки, назло... Опять это вечно пробивающееся через всё слово «зло». Разве можно создать прекрасное «наперекор»? Творение — это твоё дыхание, это твоя мысль, часть твоей души. Разве можно дышать «наперекор» А душа «наперекор» бывает?

Нет, вовсе не наперекор кому-то, а вслед за своим устремлением туда, куда зовёт тебя душа, туда, где твоё предназначение.

Лаулиссиан избрал дикую долину в пустынных горах, что были к западу от Ксадонии. Скалы эти столь суровы, а ветра в них столь безжалостны, что ни один народ не захотел жить там... Но эльфы — не простой народ. Лаулиссиан знал что долина, утопленная в застывших волнах скал, подчинится его рукам, что горы ответят на его призыв и ветер поймёт его взгляд. Горы уступят. Но при этом надо уступить и им. Не борьба и не насилие победят, а именно союз.

Первые эльфы ушли в скудную долину, что должна расцвести под их руками. А Арвис? — он ушёл за ними. Красота Доулэна прошла мимо его взгляда. Он был там и видел Великий Дом, исполненный красоты и гармонии, но он не мог вместить всего этого потому, что в тот момент душа его была закрыта.

Эльфы проживают долгую жизнь. И в своей долгой жизни они имеют множество печалей. И привыкают? — Нет. Они несут их и помнят, ибо печали в этом мире больше, чем радости. Но эльфы сильны. Это великий народ и они способны нести печали этой жизни весь свой долгий век. Арвис был ещё молод. И век его был пока ещё как век человека. Он не привык к этой жизни и мало понимал, несмотря на то, что многое пережил и много изведал и среди людей он считался бы мудрейшим. Но то — среди людей. А для эльфа он был слишком молод. Печаль по Дому Лау сразила его. Он не умел устоять в ней и не мог вкусить радости пребывания в Доулэне. Он поспешил за королём в молчащую до поры горную долину.

Осталось в Доулэне лишь несколько воинов, в том числе и Акст, которому хромота не позволяла карабкаться по горным кручам. Об орчёнке, которого притащил за собой Арвис, никто не спросил, так что Арвису, вопреки опасениям, ничего не пришлось объяснять. Он заткнул его подальше в угол и пригрозил, чтоб тот не мозолил глаза. Это было излишне — орк и без того шагу боялся ступить, а всё происходившее вокруг было для эльфов куда важнее, чем наличие маленького уродца.

Владыка Эльвейд нашёл Арвиса, когда тот был один и спросил, имеет ли он намерение забрать маленького орка с собой. Арвис не знал, что ответить. Он и думать забыл о своём «трофее», но подумать надо было.

— Наверное, тебе сейчас не до него, — продолжил Эльвейд. — оставь его пока здесь. Заберёшь после.

Предложение было настолько неожиданным, что Арвис растерялся. Зачем владыке Эльвейду орк? Арвис сам забыл о том комке грязи, что занёс он в благословенный Дом и тут вдруг владыка, вместо того, чтобы отчитать его за дерзость, предлагает оставить орка здесь, в Доулэне.

— О, да, конечно, владыка!

Итак Арвис от орка отделался.

Эльвейда, между тем, действительно заинтересовал сам орчёнок. Прежде чем договориться с Арвисом, он долго наблюдал за ним, а накануне нашёл скрюченную фигурку, зажавшуюся в тень колонны, вывел на свет, а потом долго разглядывал его шишковатую голову и костлявые плечи, чем сильно смутил маленького орка. Теперь орк остался в полном распоряжении владыки, но о своих мыслях Эльвейд никому не докладывался.

Ощущения маленького орка о его пребывании в Доулэне были контрастны. Это душа Арвиса была в тот момент закрыта. Душа же орчёнка — открыта донельзя и всё, что происходило вокруг спешило вломиться в её распростёртые ворота! Великий Дом Эльфов подавлял и возвышал. Поражал своим могуществом и звал к нему же. Орку в нём нельзя было оставаться — оставалось либо изойти, либо сойти с ума, либо...

Но орчёнок всё ещё оставался в нём — прихлопнутый и потрясённый. Он боялся попадаться на глаза, боялся передвигаться в нём и просто пребывать и даже дышать. Но замирая от сладостного ужаса, он хотел пребывать именно тут и нигде более. Он хотел видеть эльфов, но чтобы при этом они не видели его. И он старался делать для этого всё возможное — жмясь по углам, он всё-таки прокрадывался туда, где были ОНИ. Смотреть на них и просто быть там...

Но поразительнее всего было внимание Эльвейда. Орка это пугало. Но его ужас был в какой-то степени священным. Он боялся пошевелиться перед Эльвейдом, боялся сделать что-нибудь не так или наоборот, не сделать того, что нужно и тем огорчить владыку. Он стоял перед Эльвейдом скрючившись, неестественно сжавшись, ни за что не поднимая головы и даже дышал еле слышно и с осторожностью.

Владыка был довольно прост с ним. Он приподнял его голову за подбородок, разогнул руками сутулые плечи орчёнка и громким голосом возгласил, что ходить нужно прямо. А после того, как орк едва не лишился чувств, Эльвейд протянул ему дивный хрустальный кубок с водой... как показалась вначале. Не смея ослушаться орк выпил все. Но вода показалась ему вовсе даже не водой, а чем-то необыкновенным, волшебным, как впрочем всё, что сопутствовало эльфам, дивному народу.

Орченку теперь были выдвинуты требования. Для него весьма необъяснимые: он должен был бывать на общей трапезе и в Каминном Зале, когда там собирались эльфы. В Каминный зал он рвался всегда (правда, не всегда осмеливался осуществить рвение), а вот с трапезой было сложнее, — более того мучительно. Как только он переступал порог, ему казалось, что все взгляды устремлены на него. Ему виделось недоумение, отвращение смех над его убожеством. Увидеть, что это не так и что никто не обращает на него внимания он не мог, так как боялся поднять глаза. Во время трапезы кусок не лез ему в горло — ему казалось, что все взгляды сосредоточены на нём. Но надо было всё это терпеть и выходить к трапезе каждый раз. Это было ужасно!

В Каминном зале несравнимо проще: можно прийти заранее, пока никого нет, и забиться куда-нибудь подальше. Как там здорово! Там были эльфы и их песни, а еще музыка и баллады, и самый лучший певец Доулэна — Санбагар. Правда, орчёнок не понимал слов, а все песни пелись только на Высоком наречии. Но он слушал музыку и дивный голос певца и ему казалось, что он понимает, о чём поёт Санбагар: конечно, о чём-то прекрасном.

И так каждый вечер. Каждый прекрасный вечер в Доулэне. Уходил он лишь тогда, когда последние эльфы покидали в зал и гас камин. Тогда, тайком, хоронясь в тени стен, он возвращался к себе в комнату и забирался под одеяло, к которому уже кое-как привык. Там он лежал, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть волшебные мелодии, что пришли из Каминного зала и теперь звучали в нём.

Орк знал, что безобразен. Нет, он не видел своего отражения. Но он много раз слышал о своём уродстве от других, ещё в лагере Вильяра. А потом, он вырос среди орков в стране мрака и сознавал, что он один из них. Более того, ему было достаточно взглянуть на свою руку — лапу, лапку, с коричневыми обломанными ногтями и морщинистой кожей, чтобы у него тут же возникло желание спрятать её, засунуть подальше под мышки, скрючиться, поджать колени к подбородку и так сидеть в углу никем не замеченным и только благоговейно слушать и смотреть на то, что происходит вокруг.

Кроме Эльвейда мало кто обращал на него внимание. Иногда ему поручалась кое-какая мелкая работа. Но часто его просто не замечали. Он очень любил спускаться в сад. Через окно. Его комната была на первом этаже. Делать длинный переход по коридорам, чтобы выйти в дверь, как все, было страшно: вдруг он на кого-нибудь наткнётся. И он тихонько приоткрывал раму и соскальзывал на землю. Там он бродил, прислушиваясь к шагам и прячась от всех встречных в полумраке деревьев. Он думал о чём-то своём, а иногда напевал мелодии, что слышал в Каминном зале. Но делал он это так тихо, что порою не слышал сам себя. Но Эльвейд его всё-таки услышал! Взмахнув просторными одеждами, он возник на дорожке и произнёс:

— Ну-ка, повтори!

Какой ужас! Меньше всего орчёнок рассчитывал на такое. Скрываться было невозможно. Он выковылял из-за куста за которым притаился, но на этом его решимость кончилась. Страх сковал ему горло и никаких звуков орчёнок выдавить из себя не мог. Да, честно говоря, и не смел. Так он и стоял, кособоко ссутулившись и только хлопал глазами. Эльвейд улыбнулся и присел на корточки.

— Повторял за мной! — И он запел своим прекрасным голосом одну из мелодий Санбагара, ту самую, которую только что попытался изобразить Малыш.

Орчёнок сначала только слушал. Потом стал беззвучно шевелить губами и, наконец, еле слышно стал тоненько подпевать. Пропев ещё несколько фраз Эльвейд замолчал. Малыш, оставленный один на один с мелодией сбился, испугался и, подавленный, умолк.

— Ну хорошо, — одобрил его владыка. — А теперь вот эту, — и он снова запел уже другую мелодию и орчёнок набравшись смелости, снова стал тихонько подпевать.

* * *

Вечером того же дня Эльвейд принёс ему арфу. Точно такой же инструмент малыш видел в руках Санбагара — самого знаменитого певца Доулэна. Эльвейд заставил орчёнка взять его в руки и показал несколько аккордов, а потом ушёл, оставив его без помех вкушать своё восхищение перед необыкновенным музыкальным инструментом.

Эльвейд бывал у него каждые несколько дней. Он приносил кубок с загадочным питьём, а сам всё рассматривал мордашку своего странного подопечного, словно искал чего-то. Он разворачивал сутулые плечи поднимал его опущенную голову. А называл теперь его только Малышом, не иначе.

СКАЗАНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

Дожди плакали над павшим Лау и смыли весь его пепел. Его руины, как чисто вымытые кости белели под небом возле пересохшего русла.

Гет очнулся. Не большого труда стоило выползти изо рва наружу. Эти твари живут по своим законам. И живут и умирают они порой совсем не так, как кажется со стороны. Гет был жив. От многочисленных ожогов и ран он впал в состояние похожее на смерть и никто из эльфов и людей не увидел в нём жизни. Но жизнь была. Она затаилась где-то на дне драконьего сердца, которое почти умолкло. Почти! Но лишь почти. Прошло много дней и Гет пробудился. Он почуял на своей голове плащ Арвиса, сбросил его, но плащ куда более плотный продолжал покрывать его голову — слепота. Мир оставался таким же же тёмным, как и во рву, под землёй. Гет пробовал потереть морду о лапы, но боль от плохо заживших ожогов не дала ему это сделать. Он потряс головой, но и это ничего не изменило. Темнота и беспомощность не отпускали его. Гет завыл...

Но на его вопли никто не пришёл. Рядом был плащ Арвиса. Но самого Арвиса не было, а плащ — неважная ему замена. Гет хотел пить. Он почуял, что поблизости должна быть река и пополз искать её. Обоняние и слух — вот всё, что у него теперь оставалась. Да ещё осязание — реку он нащупал. Но это была уже не река: искромсанные берега её обрывались в лужу ила. Лапы вязли в мокрой глине, пока Гет перебирался по ней, возя носом по грязной поверхности. Наконец, он нашёл какую-то ямку с жижей и выхлебал её всю, не обращая внимания на песок, скрипевший на зубах. Нет, он не напился, но теперь можно было хотя бы существовать дальше.

Где Арвис? — Гет не мог ответить на этот вопрос. Почему тут его плащ? — Он был и ушёл. Куда? Зачем? Вернётся ли? Если бы Гет был зрячим, он бы полетел на поиски своего Арвиса. Но громадная махина с пламенным дыханием и гигантским размахом крыльев, лишь тыкалась слепой мордой во всё, как новорожденный котёнок.

Гет вернулся к руинам и долго сидел в них, ожидая сам не зная чего. Спустя пару дней он двинулся вперёд.

Он пришёл к выводу, что оставаясь на одном месте не найдёшь себе ни пропитания, ни Арвиса и потому лучше уж ползти куда-нибудь, всё равно куда. Туда, куда не глядят его глаза.

Так прошло несколько дней. Гет, ковыляя, набрёл на какое-то селение. Это он понял по запаху: пахло дымом и скотом. Потом он услышал крик петуха и лай собаки. Мало задумываясь о последствиях, он двинулся вперёд.

Когда обезображенная махина появилась из леса, все в деревне пришли в ужас. Собаки обнаружили присутствие Гета первыми. Они единодушно бросились на утёк сопровождая свой побег кто отчаянным воем, кто истерическим визгом. Люди тоже поспешили скрыться, но некоторые предпочли остаться дома, в подвале, считая, что до́ма и стены помогают.

Крики, плач детей, храпение рвущихся с привязи лошадей — всё это не произвело на Гета ни малейшего впечатления. Порыв встречного ветра донёс до него запах сыра и он направился прямо на запах.

Перед ним был дом зажиточного крестьянина. Этого Гет, конечно, не мог видеть. И запах сыра исходил из подвала этого дома. Проломив своей больной, но всё ещё крепкой мордой забор, Гет напрямик, по грядкам огорода, бодро двинулся к строению. Запах сыра придал ему силы. Потыкавшись носом в стены, он обнаружил дверь, сорвал её ударом лапы и засунувшись в подвал наполовину (дальше он не вмещался), пожрал там весь сыр, который был, а также сметану, масло и прочее. После чего Гет вылез, пятясь задом и проломив забор в другом месте, ушёл обратно в лес.

Жители постепенно приходили в себя, стекались обратно в свои дворы и громко выражали свои соболезнования хозяину, понесшему ущерб, в душе радуясь, что чудовище миновало их дворы.

Далеко Гет не ушёл. Он отсиживался в тенистом овраге. Потом, дней через пять, снова почувствовав голод, он отправился в то же селение.

Жители потихоньку надеялись, что чудовище ушло и больше не придёт. Появление Гета вновь как нельзя больше огорчило добропорядочных поселян.

Теперь Гет опустошил молочный двор другого фермера, справедливо полагая, что первый хозяин вряд ли успел за пять дней накопить достаточное количество сыра. Гет слопал всё масло, сметану, творог, не говоря уже о горячо любимом сыре, который представлен был в кладовой несколькими сортами, и удалился, не заботясь о целостности ограждений и овощных грядках.

Кое-кто из деревни смекнул, что эта тварь решила сесть на шею селянам и регулярно снимать с них оброк в качестве провизии. Поскольку ни в самом селении, ни поблизости не находилось воина, желавшего вступить в единоборство с драконом, было высказано мнение: не лучше ли самим выносить продукты на окраину селения, чтобы чудовище пощадило хотя бы дворы и постройки. А «дань» для дракона собирать с каждого двора понемногу.

Идея нашла много противников. Но так уж получилось, что Гет, придя на обед через неделю, разорил подвал как раз того хозяина, который громче всех выступал против. Остальные селяне решили учиться на чужих ошибках и не дожидаться опустошения своих кладовых. Теперь, через неделю Гета ждала куча съестного прямо на дороге, что вела из леса в деревню. Конечно, каждый хозяин стремился избавиться от того, что похуже: иной кусок масла — горчил, а творог был кисловатый, но Гет не разбирался.

Он проглотил всё и ушёл в лес. Селянам было странно, что — чудовище мяса не ело вообще, а молочные продукты поглощало стремительно и без разбору. Но условия теперь диктовал Гет.

От хорошего питания и длительного отдыха Гет поправился. Зарубцевались ожоги и чешуя стала даже поблёскивать. Но мир оставался для него темным. Он просыпался каждое утро как ему казалось не по настоящему: не открывая глаз. И всё силился их открыть. Но каждое утро глаза не открывались и Гет тёр морду и надеялся: вдруг, что-нибудь случится и они откроются.

Если бы Гету были свойственны такие мысли, он бы мог наверное, вспомнить бой с Галтаганом и подумать, что это, в какой-то мере, возмездие. Но Гет не был склонен к таким выводам, а потому только усиленно тёр глаза и злился на темноту. А иногда плакал или рычал страшным рёвом на всю лощину от несогласия с тем, что происходит: со своей слепотой, с отсутствием Арвиса и вообще от одиночества и безысходности.

Он ревел, пугая далёким эхом селян, которые дрожали в своих домах и спешили собрать ему сыра побольше.

Так, на давая разжиреть крестьянам, Гет, помаленьку жирел сам, несмотря на всё своё горе. Неизвестно, когда бы он решился покинуть это тёплое местечко, если бы дорога доблестного ксадонского князя Ветсхеста не пролегала мимо злосчастного селения.

Теперь уже неизвестно, какие княжеские дела заставили Ветсхеста отлучиться из своей Айреда-Ир. Но в тот момент он возвращался к родному дому вместе со своими бравыми соратниками и был в очень хорошем расположении духа. Хотя селение не принадлежало ни княжеству Айреда-Ир, ни вообще Ксадонии, поселяне бросились к ногам проезжавшего героя со слёзными мольбами — освободить их от чудища.

Услышав о драконе, князь Ветсхест воспламенился благородным гневом и вознамерился вступить в бой со страшной и ужасной тварью. Но никто не знал точно, где именно залегает Гет во время переваривания оброка. И жители уговорили князя подождать пару дней, когда дракон выйдет сам, «чтобы отобрать последние крохи у умирающих с голоду детей». Однако, поселяне быстро раскаялись своём предложении, так как дружина во главе с князем съедала не менее драконьего оброка по количеству, а по качеству дружинный оброк далеко превосходил драконий.

Но отступать было поздно. Все ждали Гета.

Он приходил обычно утром. Учуяв незнакомый запах на дороге, Гет поднял голову и стал принюхиваться. Ветсхест облачённый в доспехи, со сверкающим на солнце щитом помчался на Гета, держа копьё наперевес. Конь князя был не менее отважен. Это был настоящий боевой хорх. Он скакал прямо на чудовище, не сворачивая. Удар!

Огонь, бушевавший во время последней битвы сплавил и спёк собственную, ещё не совсем прочную броню Гета с теми латами и мелкой сетью в которую его заковали ещё в чёрной крепости. Теперь медные щитки и полукольца вросли в его шкуру и весь этот панцирь был прочнее прежнего. Копьё соскользнуло по броне, не оставив и царапины. Ветсхест выхватил меч и нанёс несколько ударов по чудовищу, но с тем же успехом. Гет попятился.

Конь Ветсхеста скакал вокруг, храпя. Сам ксадонский князь ожидал, что чудовище вот-вот разъярится и кинется на него. Но чудовище не ярилось, а напротив, подавалось назад. Ветсхест наносил новые удары, но не мог прорубить шкуры Гета. Поединок принимал странный характер: князь очень хотел победить дракона, но не мог, а дракон мог бы с лёгкостью победить князя, но явно этого не хотел. Гет решил подождать, чем всё кончится. Он прекрасно сознавал, что такое объедание деревни долго продолжаться не может. В конце концов жители сбежали бы с насиженных мест. Но к сожалению, Гет не мог предложить сам себе другого выхода. Если бы к нему вернулось зрение, он давно бы улетел искать Арвиса или эльфов. Но теперь он был беспомощен и ему только и оставалось, что побираться по деревням.

Ветсхест не отступал, считая, что должен хоть чего-то добиться. Он снова схватил копьё и нанёс Гету удар близко к глазам, вернее, к тому месту, где они должны были быть. Это было уже слишком! Защищаясь, Гет открыл пасть, намереваясь схватить копьё и перекусить его. Это нужно было Ветсхесту. Он предполагал, что хотя бы язык драконов должен быть свободен от брони. Один точный удар — и он проткнул язык Гета насквозь. Если бы он знал, насколько Гет может быть силён и опасен, он никогда не решился бы на такой удар.

Но Гет стерпел и это. Копье теперь торчало поперёк его пасти. Гет прикрыл рот, насколько позволяло древко копья и решил покориться. Ему и тут ничего не стоило перекусить древко, но он решил, что будет сопротивляться только тогда, когда действительно почувствует угрозу своей жизни.

Он не боялся. Он был настолько силён, что в любой момент мог вырваться, даже будучи слепым. А эти незнакомые люди — они воины. И, может быть, от них можно будет что-то узнать об эльфах. И Гет решил подождать. Он вовсе не доверял людям, он их просто не боялся.

Дракон сидел перед Ветсхестом, как ягнёнок, не делая никаких попыток напасть и князь великодушно решил взять его живьём, как редчайшего зверя, добытого в бою. Дракона связали так, чтобы он мог передвигаться только маленькими шажками, а два сильных воина вели его за копьё, как быка за кольцо. Гет повиновался и посеменил за ними. Итак, ксадонский князь Ветсхест, забрал дракона в качестве диковинного трофея в свой замок Айреда-Ир. Путь был неблизким, а из-за дракона двигались ещё медленнее. Но спустя неделю они прибыли в Ксадонию под всеобщее ликование подданных, провозгласивших Ветсхеста — Великим Победителем драконов.

Гета посадили в подземелье и там, одев железный ошейник, приковали на развязку к двум противоположным стенам. В язык, туда, где прошло копьё, продели кольцо — для усмирения. Подземелье расширили, сняли часть перекрытия, чтобы доблестный князь мог показывать гостям чудовище, над которым одержал победу. Для этого в полу пробили отверстие и огородили его ажурной решёткой.

То ли это, чего добивался Гет? Одновременно с осознанием своей силы он познал и свою беспомощность в абсолютно тёмном для него мире. Об Арвисе и эльфах он, конечно же, ничего не узнал. Он впал в апатию не видя никакого выхода, не имея надежды, не находя решения. Он мог вырваться, но что ему даст свобода? Беспомощность в слепоте, голод и одиночество? Гет остался в подземелье. Драконы — необыкновенные существа. Полуспячка Гета длилась дни, недели, месяцы в ксадонской крепости Айреда-Ир. И не было ничего и никого, кто бы мог вывести его из этого оцепенения.

* * *

В Доме Эльвейда жизнь изменилась мало. Для Малыша она была всё такая же каждодневно-необыкновенная. Раз в месяц Эльвейд приносил ему дивное питьё в знакомой хрустальной чаше, которое... которое... Малыш сам не мог понять, что творилось с ним, когда он пил содержимое хрустального сосуда. Но в этом дивном Доме всё творившееся было дивным, потому, что не могло быть иным.

Малыш уже привык к тому, что часто Эльвейд смотрит на него так, словно пытается что-то отыскать. Несмотря на привычку, он всегда смущался пристальному вниманию. Но Эльвейд уходил всё так же молча и Малыш снова оставался предоставленным самому себе, Доулэну и эльфам, которые не обращали на него внимания.

Большую часть дня его теперь занимала арфа. Целыми днями он сидел в своей комнате, пытаясь научить свои пальцы разговаривать с чудесным инструментом. По вечерам он всё так же приходил в Каминный зал и слушал песни эльфов, он заметил, что у певца Санбагара теперь другая арфа. Но дальше этого замечания мысли его не шли. Он не мог позволить себе даже предположение, что арфа такого великого певца находится теперь у него.

Что есть такое — музыка? Она ни в коем случае не была целью, которая объединяла бы эльфов Доулэна. Но она была частью этого Дома. И для Малыша она не была чем-то определяющим его жизнь. Её определяло другое. Но музыка оказалась составляющей этого Великого другого. Она была частью Дома Эльвейда, хотя и не самой важной его частью.

Когда Эльвейд взял арфу у Санбагара, он не стал говорить, кому предназначил инструмент. А Санбагар не стал спрашивать: к чему вопросы, если сам владыка Доулэна так велел. Санбагар достал себе другую, не менее прекрасную арфу и быть может никогда бы не вспомнил о прежней, если бы однажды, проходя по саду, не услышал еле слышное бряцание аккордов, что доносилось из полуоткрытого окна. Певец заинтересовался незнакомым учеником, подошёл ближе и заглянул в окно. Что же он увидел?! Дивный инструмент, который он с благоговением вручил Эльвейду, теперь был в лапах маленького уродца.

Малыш почувствовал тень в окне и поднял голову. Гнев на лице эльфа был столь ужасен, что Малыш, прижав арфу к груди выскочил в коридор. Подальше, подальше, от прогневанного певца!

Санбагар не стал кидаться сквозь стекло в погоню, а пошёл к Эльвейду.

— Верни мне мою арфу! — потребовал певец.

— Разве тебе не на чем играть?

— Не в этом дело! Я не хочу, чтобы мой инструмент был в лапах этой твари!

— Ничего страшного с твоим инструментом не будет. Мальчик обращается с ним очень аккуратно.

— Мальчик? Ты бы лучше назвал его — детёныш орка!

— Будь снисходителен, Санбагар! Разве ты не видишь, что это не совсем обычный орк. Быть может, ему предстоит совершить обратный путь — к нам.

Певец фыркнул.

— Какой ещё путь?

Эльвейд печально посмотрел на него, подумав, в состоянии ли Санбагар сейчас воспринять его слова, но всё-таки сказал:

— Умягчи своё сердце. Подумай, если бы в начале всех времён, задолго до восхода Солнца и Луны твой перворожденный предок попался в лапы властителя мрака вместо его предка, ты был бы сейчас орком, а он — эльфом. В том, что произошло, нет ни твоей заслуги, ни его вины.

Санбагар молчал. Но это ещё не значило, что он уступил.

— Отдай ему арфу, — попросил Эльвейд.

— Это слишком замечательный инструмент. Я не могу отдать его в лап... в руки орка!

— Это всего лишь предмет. Пусть даже дорогой и хорошо сделанный, но предмет. Ты слишком привязан к нему. Так, что почти одушевляешь его. Не надо. Это не служит добру. Отдай Арфу! Тем более, раз она так долго служила благородным целям — она поможет и теперь.

Санбагар молчал. Возражать Эльвейду было нечем. Певец ушёл и никогда больше не возвращался к этому разговору. Подчиниться — его обязанность. Но согласиться — этого Эльвейд не мог ему приказать.

Арфа осталась у Малыша. А Малыш остался в Доулэне — непонятном, но превосходном, полным песен Санбагара, имеющем в себе начало великой дороги.

Время в Доулэне — оно было незаметным, но ощутимым. Оно легко, как осенняя паутинка, что летит по ветру, оно исчезает, как растаявший снег, но также благотворно, как и он. Оно напояет жаждущую душу, которая не может остаться бесплодной.

Малыш уже научился сам извлекать мелодии из подаренного ему инструмента. Понемногу он начал понимать песни на Высоком наречии, но сам ни слова не произнёс на нём. Его музыку и песни слышал только Эльвейд. Однажды он захотел, чтобы Малыш играл в Каминном зале, но тот с такой мольбой бросился к ногам владыки, что Эльвейд пощадил скромность Малыша.

Часто Малыш прислуживал за столом Эльвейду и другим эльфам. Он изо всех сил старался быть незаметным и его действительно, мало замечали. Но Эльвейд, всё чаще вытаскивал его на свет и не разрешал жаться по углам.

Пришли месяцы. Подоконник стал казаться Малышу ниже, а ручка оконной рамы, до которой он раньше дотягивался с трудом, теперь стала удобной и как раз по росту. Он заметил, что кожа на его руках, кажется, стала светлее, чем раньше, а пальцы приобрели другую форму. Но он подумал, что кожа просто постепенно отмылась, а пальцы стали не такими страшными потому, что не приходилось больше копаться в грязи. Когда он играл на Арфе, он видел, что аккорд, до которого прежде едва дотягивались пальцы, теперь брался легко и свободно. Но эти наблюдения мало занимали его. Он мог бы много раз увидеть своё отражение в стёклах и витражах. Но ходить не поднимая глаз вошло у него в привычку. От никогда но задумывали о том, до каких пор ему придётся жить здесь, в Доулэне, не думал, что с ним будет потом, что ждёт его впереди, так же как не ломал головы над тем, зачем его оставил у себя владыка Доулэна. Он просто считал, что если ему не понять умысла мудрых, то зачем гадать. Каждый день, проведённый здесь, был для него исполнен тихой радости. Это была радость находиться подле великих эльфов, радость быть им хоть чуть-чуть, хоть малую капельку полезным. Он отдал бы им всё! Но у него ничего не было.

Когда Арвис подобрал Малыша на поле битвы был исход лета. Прекрасную осень, прекрасную зиму и прекрасную весну Малыш провёл в Доулэне. Все так же каждое новолуние Эльвейд приносил Малышу необыкновенную чашу необыкновенной воды. Однажды владыка Доулэна пришёл в комнату к Малышу, как всегда посмотрел на его руки, откинул ему волосы со лба и сказал: «Завтра ты поедешь со мной».

«Куда?» — Малыш не спросил. Так ли это важно. Раз владыка сказал, значит, это правильно и нужно. Малыш не думал о завтрашнем дне и не гадал, — что завтра от него потребуется. Он всей душой своей и всем сознанием доверял эльфу.

Какое чудесное слово: до-верие. Нечто, существующее перед верой. Вера — сознательна и осознанна. А доверие — это то самое первое чувство, вернее, состояние, которое рождается вперёд всех остальных. Оно ещё слепо, оно тыкается мягким носом, как кутёнок, которого грех обидеть. До-верие, оно подразумевает нечто слабое, что просит покровительства и мудрости. Не основанная ни на чём вера в то, что непоколебимо прав твой старший товарищ, отец, господин.

* * *

Назавтра три осёдланные лошади ждали их. Ехали Эльвейд, ещё один воин и Малыш. До сего времени Малышу приходилось ездить на лошади только скрючившись в большой перемётной суме у седла Арвиса. На этот раз надо было ехать самому. Лошадка его была не высокой и больше напоминала пони. Она была спокойна и сама шла за лошадьми эльфов не отставая. Переход оказался долгим, но дивно-чудесным. Теперь не только мир Доулэна, но и весь остальной мир открывался Малышу. Мир начала лета был так светел, счастлив и открыт, что в ответ на его открытость Малышу хотелось смеяться и кричать, что он любит весь мир, как и мир — его. Но он не кричал, а вёл себя очень скромно.

Только лицо его сияло приятием всего того, что окружает его и творится с ним. А глаза — вбирали в себя и излучали любовь одновременно. Каждое новое дерево вызывало у него восторг и он не успевал налюбоваться им, как видел следующее, а между тем, надо было двигаться дальше. Каждый новый поворот восхищал его. Как дивен мир — говорило всё вокруг. Каждая былинка или цветок, каждое облако будто звало Малыша: «Посмотри! Посмотри на меня! Как я прекрасно!» — «А на нас, на нас посмотри!» — шелестели деревья и их перебивала река: «Вот я! Вот я! Самая красивая!»

На исходе четвёртого дня показались горы. Наверное, Малыш уже забыл, как они могут выглядеть. Ещё бы! Это было так давно! В другой, ненастоящей жизни. Может быть, то были другие горы. Или были другими глаза Малыша.

Волшебное путешествий завершилось у волшебного леса. Тот лес был не образно-живым. Он был живым по-настоящему, полный какого-то своего, лесного сознания.

Эльвейд спешился, отдал коней второму воину и уверенно зашагал под тень деревьев, велев Малышу следовать за собой.

* * *

С изначальных времён в этом лесу сохранилась купель особой животворящей воды. Когда-то она напоила и подвигла к росту всё живое на земле. Даже теперь изначальная её сила продолжала действовать не только на растения, но и на всё живое. Она могла не только вернуть к жизни засохшее дерево или пробудить высохшие много лет назад семена, она и людей могла заставить расти и испытать жажду жизни, если таковая уже угасла. Эльвейд рассчитывал, что подняв в древние времена леса и долины, всё что росло, цвело и заполняло землю, эта вода пробудит к жизни то, что с изначальных времен было заложено в каждом создании. Надеялся, что в душе и теле Малыша проснётся все то, что делало эльфов Высоким народом и оно победит то, что в дальнейших поколениях было испорчено и извращено тёмным властелином.

Однако, у благословенной воды были свои стражи — нельзя было такое сокровище оставлять без охраны. Удивительные существа обитали в том лесу и назывались линды. Представляли они собой как бы души деревьев. Они могли покинуть древесный ствол и тогда принимали образ людей, в случае необходимости могли снова вернуться в тело дерева и тогда дерево само становилось живым и принимало образ гигантского человека.

Старейший линд — Беленгой почитал и уважал великого эльфа Эльвейда, владыку Доулэна. Он никогда не отказывал, когда тот, раз в месяц приезжал за водой из благословенной купели, хотя и не знал, зачем ему эта вода. Эльвейд, до времени не говорил, он опасался, что Беленгой не согласится с ним. Теперь же он хотел показать, что получилось их общими стараниями из маленького грязного орка.

К сожалению, Эльвейду снова предстояло быть непонятым. Беленгой счёл за оскорбление то, что Эльвейд употреблял его воду таким образом. Линды считают свою воду святыней, Беленгой даже не захотел смотреть на Малыша и посоветовал Эльвейду поскорее увести его из леса, пока другие линды не прознали, что в лесу появился орк.

Беленгой признавал в Малыше только орка и ничего более, несмотря на все доводы владыки Доулэна. Эльвейд считал, что для Малыша было бы достаточно всего один раз, последний, испить воды из благословенной купели и далее в этом уже не было бы необходимости. Но на этот раз Беленгой отказал. Нынче он был упрям и как-то тупо-безжалостен. Эльвейду пришлось забрать Малыша и уйти.

Разногласие на памяти Эльвейда возникло впервые. Он не мог убедить, объяснить, доказать. Беленгой не понял и не захотел понять. Может, стал слишком твёрд в своём сознании, потому, что стар. Но обвинять ли его в этом? Даже Санбагар — серебряный голос Доулэна — не смог принять слов Эльвейда, а лишь покорился ему, как владыке. Но Беленгой — не эльф Доулэна, ему не укажешь.

Испытав неудачу, Эльвейд не собирался останавливаться. Если Малышу суждено пройти этот путь, он пройдёт его будет ли с ним помощь воды из благословенной купели или нет. А если этот путь всё-таки не для него — то никакая волшебная вода не поможет.

* * *

На опушке их ждала ещё одна неприятная новость: испугавшись чего-то лошади сорвались с привязи и убежали. Воин пошёл на их поиски и Эльвейд отправился за ним, но прежде велел Малышу забраться на дерево, чтобы не попасться на глаза никаким тварям, и сидеть там, покуда они не вернуться.

Малыш остался один. Он выбрал подходящее дерево, послушно забрался повыше, сел на удобную развилку и обняв шершавый ствол руками принялся вглядываться в ту сторону, куда ушёл Эльвейд. Дерево, которое выбрался Малыш, был старый корявый дуб. Он стоял в стороне от леса. Тёплая кора, нагретая солнцем, под пальцами казалась ласковой. Всего состоявшегося конфликта Малыш так и не понял: тот пролетел мимо, не задев Малыша. Он видел Беленгоя и понял, что Эльвейд огорчён. И сам искренне огорчился огорчению Эльвейда. Он притих и печально вздохнул...

Вдруг дерево над ним зашевелилось. Сук, на котором он сидел, поехал в сторону. От неожиданности Малыш разжал руки и несомненно упал бы, если бы не был подхвачен толстыми сучьями того же дуба. Ветви весьма расторопно цапнули его и сдавили, как тисками.

Оказывается, он сидел на плече у линда! Ужас!

Но теперь он уже не сидел, а висел между небом и землёй, сдавленный дубовой хваткой хранителя леса. Тот не спеша разглядывал свою добычу, поднеся её к самому лицу. Теперь было видно, что это действительно лицо. Кора на нём была такой старой и грубой, что даже Эльвейд не узнал в одиноко стоящем дубе замершего линда. Теперь кора зашевелилась и лицо линда стало напоминать лицо старого человека, изрезанное морщинами.

— Зачем ты пришёл сюда? — в шуме и скрипе Малыш не сразу разобрал слова, а сознании пульсировала только одна мысль: «Сейчас раздавит!..» От страха Малыш закрыл глаза, но линд заскрипел снова и повторил вопрос.

— Нам... нужно уйти отсюда... но лошади убежали.... — Малыш говорил с трудом заглатывая воздух: деревянные тиски давили рёбра.

— Знаю, что надо уйти. Зачем приходили? — вся листва и ветви присоединились к голосу линда, делая его ещё менее понятным.

— Нам нужно было увидеть господина Беленгоя...

В борьбе за глоток воздуха Малыш пытался хоть немного развести дубовые клещи. Но они были неумолимы.

— Увидели? — продолжал расспрос линд, чуждый к потугам Малыша.

— Да...

— Что он сказал вам?

Малыш не знал, как вести себя на этом странном допросе. В его положении с трудом хватало воздуха на вдох, не то что на слова. Но даже если бы он мог, он очень не хотел описывать недовольство Беленгоя. Если уж говорить, так о чём-то хорошем, а никак ни о плохом. Он замолчал, судорожно вздыхая и продолжая упираться в обхватившее его кольцо дубовых веток, которое не в силах был даже шелохнуть.

Наконец, линд догадался ослабить хватку, но хватку своих вопросов он отнюдь не ослабил. Малыш не хотел говорить об Эльвейде. Что он мог сказать? Разве в его силе разобрать умысел мудрых. А строить свои догадки — нелепо. Но говорить что-то надо было. И он стал говорить то, что знает — он стал рассказывать о себе. Он говорил всё как есть и это было очень просто. Те вещи, которые он сам не мог объяснить — он рассказывал о них, как помнил и как понимал. Линд слушал. Во всяком случае, молчал. Не зная, нужно это или нет, Малыш забирался в своём рассказе всё дальше и дальше в прошлое, а когда он вернулся к тому, как бежал за уходящими эльфами, линд перебил его. Он зашевелился или проснулся. Повертел Малыша перед носом, разглядывая как куклу со всех сторон и проскрипел, мешая сам себе шелестящей листвой.

— Ты не похож на орка.

— Но я орк... — прошептал Малыш так тихо, что линд не расслышал. «Что?» — переспросил он Малыша. Тот не решился повторить. От этой подробности было стыдно и страшно и она вовсе была не нужна тут.

Линд задумался, поворачивая перед собой Малыша то одним боком, то другим. Малыш покорно висел в его ветвях. Что ему ещё оставалось делать? Прошло порядком времени. Начинающийся вечер давно превратился в ночь. Малыш замёрз, но не смел пожаловаться на холод, хотя его тёплый плащ лежал у самых ног лесного великана.

— Оставайся здесь и никуда не ходи, — наконец, произнёс линд размеренным скрипом. Он пришёл к какому-то своему выводу. — Жди! Я принесу тебе воды из купели Беленгоя.

* * *

Когда под утро эльфы вернулись с пропавшими лошадьми, их глазам предстала неожиданная картина: безмятежно раскинувшийся Малыш спал в корнях дуба, что стоял на опушке леса. По лицу его прыгали то солнечные зайчики, от тени шевелимых ветерком листьев дуба. Но они не беспокоили его. Воин подошёл, чтобы разбудить Малыша, но Эльвейд посмотрел на светлое лицо спящего и сказал:

— Не надо его будить. Пусть спит. Он всё-таки испил воды из благословенной купели.

* * *

Уже около года эльфы Лау создавали свой новый дом в долине среди скал. Год — много это или мало? Для тех, кто не ведает старости и не устаёт от жизни такой период времени значения не имеет, для них года бессчётны. Что такое год? Один из извечных кругов от зимы к лету, от весны к осени. Для Лау — это всего лишь время, за которое создан новый Дом короля и его легендарного народа, собран из камня и света, который тот камень пронизал. Создан из стремления создать и из желания быть. Быть здесь, сейчас, на земле и быть именно самими собой — эльфами Лау.

Так много это или мало — год? Арвис считал, что очень мало для того, чтобы построить новый Дом эльфов, но очень много, чтобы тянуть целый год с исполнением своего обещания. На исходе прошлого лета, среди пепелища, он сказал слово, что насыпет холм над телом погибшего Гета. Но миновало много месяцев, а Арвис даже не был в той стороне. Он не мог себе позволить отсутствовать в создаваемом Доме Лау так долго. Он нужен был здесь, именно сейчас и именно каждую минуту, точно также, как нужен был здесь каждый.

Для того, чтобы приехать из Долины Скал на старое пепелище требовалось несколько дней даже для легконогой эльфийской лошади. И столько же обратно. А насыпать холм соответствующих размеров — дело не одной недели. Это слишком долго. Просить кого-нибудь в помощь Арвис тем более не решался. Нет, пока новый Дом Лау не завершён и думать об этом нечего!

И тогда прошедший год казался Арвису чересчур длинным. И опять откладывал Арвис своё обещание со дня на день, с месяца на месяц.

Однажды Лаулиссиан послал Арвиса в Доулэн со срочным письмом. Опять путь и опять не туда, не на берег замутившейся реки, где должен лежать Гет среди руин старого Лау.

Арвис оборвал мысли и помчался вперёд. Доулэн находился гораздо ближе. Арвис передал письмо и остался ждать ответа, предаваясь от нечего делать то сокрушениям, то мечтам. Наконец послышался шепот шагов Эльвейда и с ним ещё кого-то. Арвис поднял голову и поднялся сам, приветствуя владыку. Справа от Эльвейда шёл какой-то незнакомый подросток.

— Возьми, передай Лаулиссиану, — сказал Эльвейд, отдавая письмо. — Можешь взять с собою Малыша. Я написал Лаулиссиану и о нём тоже.

Арвис кивнул, бросил равнодушный взгляд на подростка. «Раз надо, пусть едет!»

— Ты не узнаёшь его?

Арвис снова взглянул на юношу, потом на владыку. Раньше Арвису не приходилось жаловаться на свою память Но теперь... ему казалось, что он видит юношу впервые. Он был невысок — по плечо Эльвейду, каштановые, чуть вьющиеся волосы откинуты назад. Он был мил и чем-то неуловимо странен. Он походил на эльфа и не походил. Лицо чуть более смуглое. Глаза — юноша на мгновение поднял их и тут же опустил — карие и чуть раскосые. Нос — вместо безупречной формы был немного вздёрнут вверх. Совершенной красоты эльфов в нём не было — только милое обаяние. И действительно, он был как будто слегка знаком... Но кто это?

Арвис снова взглянул на Эльвейда. Но владыка словно забавлялся недоумением Арвиса.

— После битвы за князя Вилгора, ты вытащил его из-под павшей лошади.

Эльвейд задавал одну загадку за другой. Так или иначе, но на память жаловаться всё-таки придётся. Арвис не мог вспомнить что бы кого-нибудь вытаскивал из-под лошадей, кроме тощего орка. Тут Арвис обомлел: «Неужели?.. Нет! Этого быть не могло! То был настоящий орк, а это...»

Арвис глянул на Эльвейда, ожидая увидеть, что тот смеётся над ним. Эльвейд действительно улыбался, но совсем не так, как ожидал того Арвис. «Да нет же! Этого просто быть не могло!»

Арвис взял Малыша за правую руку и повернул её ладонью вверх. Он помнил, когда эльфийский воин по приказанию Вильяра должен был убить орчёнка, то схватился рукой за остриё его меча. Воин вырвал меч и порезал ему ладонь. Теперь Аврис хотел видеть шрам.

Шрам был на месте. Еле заметной белой ниточкой перечёркивал он узкую ладонь. И ладонь теперь была иная, но шрам тот же.

Взгляд в карие глаза Малыша — миг, пока он не опустил их. «Неужели это ты?», а потом на Эльвейда — пытающий, требующий ответа за произнесённые слова. Нет, это слишком много даже для чуда! Но Эльвейд не пугался таких взглядов. А Малыш был уже давно смущён, он-то сразу узнал Арвиса.

Арвис не сказал более не слова.

— Когда налюбуешься на него, пообедаете в Серебристом зале, а потом вам подседлают лошадей, — это было всё, что сказал владыка на прощание.

Дорога обратно прошла в молчании. О чём было говорить и о чём спрашивать? Малыш был как диковинный сосуд с неизвестным содержимым. Что есть он теперь? Эльф? Тогда кем был прежде?

Арвис не мог удержаться и всё время украдкой наблюдал за ним и то узнавал, то не узнавал Малыша. Для того, чтобы взглянуть на него надо было всё время оглядываться — Малыш всю дорогу держал свою лошадь у крупа коня Арвиса. Но столкнуться с ним взглядом — этого можно не опасаться — Малыш не поднимал глаз. Да, это тот самый «помятый орк». Но нет! В сотый раз Арвис повторял про себя фразу: «этого не может быть!» И кто он теперь? Равный? Но какой же это эльф, когда он... всего год назад был грязным уродцем, нелепейшим и жалким созданием!

И опять взгляд на Малыша, и опять он встречает его склонённой головой. Но в этом жесте вовсе не страх или приниженность, а почитание. Наверное, почитание в Арвисе эльфа или старшего. И опять в памяти Арвиса возникает нелепый орчёнок, поход, Вильяр, дождь, перемётная сума у седла. И опять его тянет оглянуться на своего необыкновенного спутника.

* * *

Когда они останавливались, Малыш принимался пересёдлывать коня Арвиса, он приносил воду, собирал валежник, разводил костёр. И делал всё это как-то быстро, не суетясь, незаметно, как само собой разумеющееся.

Да, конечно, это он. Никто другой и не может быть. И именно этого, служащего сейчас ему юного эльфа, он так безжалостно запихнул в перемётную суму и заставил ехать, свернувшись в три погибели. А ведь ноги его были избиты и изранены, и сидеть так было тяжело и больно. Арвис отвернулся, а Малыш привязывал лошадей туда, где трава сочнее и совсем не думал о том, что было раньше. А может всё-таки думал? И помнил недовольство Арвиса и свои больные ноги. Нет, Арвис никогда бы не обошёлся с ним так, если бы знал, что может произойти впереди и каким может стать этот уродец.

Выходит, если бы знал, то был бы с ним вежлив. А если орк ни в кого бы не вырос — можно оставаться с ним грубым? Или что же: в каждом орке нужно видеть возможного эльфа или то, что этот орк произошёл в каком-то древне-бесчисленном колене от того, кто был создан эльфом. Но тогда, что же: чтить всех орков подряд и позволять им ради почтения убить себя при встрече — они-де в далёком прошлом произошли от эльфов, вдруг, обратно вернутся! Чушь конечно же. Дело не в том. Грубость, в данном случае, грубость Арвиса унижает не орка вовсе, а его самого. Унижает того, от кого она исходит. Был ли когда-нибудь тот же Гелерэйн груб или жесток? Нет. Однако, он никогда не переставал быть великим воином, сильным смелым прямым. Никогда он не был рабом злобы или раздражения, но всегда был исполнен достоинства и величия. Никогда не поступил бы он так на месте Арвиса: не стал бы уминать больного орка в седельную суму ради скорости передвижения. И теперь не совестился бы, глядя на этого юношу. Не в орке дело, а в себе самом.

Арвис подошёл к Малышу. Тот на мгновение поднял глаза, слегка улыбнулся, как показалось Арвису, чуть виновато и снова вернулся к потникам и сёдлам, которые раскладывал для просушки.

К чему слова? Разве не видно, что в таких открытых глазах не может быть памятования зла. Он-то точно не является рабом злобы и раздражения,

Арвис улыбнулся. «Прости!» — прошептал он. Он не мог этого не сказать. Не для Малыша — тот уже давно простил — для самого себя. «Прости...»

— Что вы, господин! Простите вы меня! Я... я... — что именно хотел сказать Малыш так и осталось недосказанным. Арвис вдруг, совсем неожиданно для себя, схватил его за плечи и прижал к себе.

— Прости меня, Малыш!

* * *

Горы нового Дома Лау сами были крепостью: бесчисленно повторяющиеся крепостные стены скал перегораживали дорогу к королю Лау. Предосторожность или необходимость — чтобы новый Дом Лау не постигла судьба прежнего. Но никакие стены — сотворённые ли, или нерукотворные не устерегут Дом, если не суждено ему устоять, если прошло время народа Лау, иссякло, завершилось.

Дом Лау — песня эльфов.

Долго ли звучать ей среди скал? Скоро ли перворожденные променяют белые стены Дома Лау на белые корабли? О том неведомо. Король Лау никому об этом не сказал. Может быть годы, а может быть века будет звучать среди скал Песня Эльфов, будет возвышаться Дом Белого камня и Света. Будет стеречь его Зааран-Тир — крепость Арвиса. Арвиса и никого другого, ибо так сказал король Лау.

Дорога к Дому Эльфов с каждым перевалом становилась более трудной, а у последней стены гор оставалась только узкая пешеходная тропа, что круто и стремительно взбиралась по скалам, словно мечтая сбросить каждого, кто ступит на неё непрошеным. Ради охраны этой последней дороги и была выстроена крепость Зааран-Тир. У крепости было ещё одно назначение — там был конный двор Лаулиссиана — ни одна лошадь не могла преодолеть последней кручи, все конные тропы оканчивались здесь.

Зааран-Тир — утренний страж. С самого первого слова об этой крепости было оговорено то, что она отдаётся под начало Арвиса — Витязя-с-двумя-мечами, чтобы ещё раз под твердить его имя — «всегда рядом».

Крепость была вырублена прямо в скале. Зааран-Тир пронизал её от вершины до основания, сплетясь своими корнями с корнями камня. Эта крепость — порог Дома Лау. Она не возводилась, она вытачивалась, ваялась в камне, как великая скульптура, которую можно было узреть только попав внутрь: лабиринт и дворец, предтеча Дома Лау, который должен первым встречать и врагов, и друзей.

В это кружево камня прибыл теперь Арвис, привёз послание Эльвейда и посланника его.

— Кто это? — спросил недоверчивый Фарьян, оглядывая Малыша.

— Один из Авари, — бросил ему Лаулиссиан, переворачивая лист с письмом Эльвейда. Так Малыш получил не только новое место жительства, но и принадлежность к роду, хотя и не высокому, но зато эльфийскому.

С того самого дня Малыш всегда был рядом с Арвисом. Он кротко выпросил себе разрешение об этом у короля. Мало кто в Доме Лау знал его историю. К чему? Для кого-то она могла быть соблазном. Но если вернуться памятью к Изначальным Временам, в том, что он — Авари нет ни звука лжи. А каким был путь от узилища тьмы до Дома светлых эльфов, разве это важно? Он совершён, и Арвис был лишь орудием промысла, ступенькой на пути Малыша. Хотя, кто знает, может быть мы умаляем его значение. Малыш ни на минуту не забывал о милости к себе Эльвейда, но остался он всё-таки возле Арвиса, а не в Доулэне и не подле Лаулиссиана.

Необыкновенное создание. Он кроток и светел. Он нёс с собой мир в Дом эльфов. Мир, который, к сожалению, не всегда пребывал там. Именно это была его главная служба эльфам, хотя была и другая. Он умел быть нужным. Остаётся только удивляться, откуда он, появившийся на свет где попало и среди кого попало, умел почувствовать то, что более всего необходимо в данный момент. Он умел предугадать, умел тихо и незаметно сделать всё необходимое, хотя его этому никто не учил.

Физически он был слабее других несомненно. Но он нёс в себе нечто иное. Он мог одним своим появлением заставить разгладиться нахмуренные брови Арвиса, напомнить о том, что мучившие его проблемы суетны и большей частью надуманы.

Будучи в Доулэне, он служил эльфам, может быть тогда он научился понимать необходимое: множество мелких и незаметных вещей, которые мы зовём «неблагодарной работой». Да, он уставал, но не хотел поддаваться. Он прекрасно видел, что не способен на большее и потому служил чем мог, ни во что не вменяя свои услуги и считая их ничтожными, а потому стеснялся, тому что уставал по такому малому поводу. Он был нужен, хотя его никто не замечал. Он появился совсем недавно, но многим казалось, что он был здесь всегда.

Когда строительство Зааран-Тира было окончено и в Дом Лау уходили те, кто должен был уйти, а оставались лишь те, кому предназначалось служить в крепости, Малыш подошёл к Арвису.

— Господин, позволь мне остаться здесь.

Он и так был рядом всё время. Он был нужен, незаменим именно здесь. И всё это время Арвис ловил себя на том же чувстве, что и по дороге из Доулэна: ему хотелось снова и снова оглянуться на Малыша. Убедиться, что это он и не он, тот же и совсем иной. Иногда ему хотелось воскликнуть: «Посмотрите! Произошло чудо, произошло невиданное!» Но кто знал об этом чуде — молчали, а кто не знал и для того Малыш был всего лишь безвестный эльф-авари, тот молчал тем более. И вот сейчас это создание просит у него позволения остаться рядом.

Не просто из привычки или потому, что Арвис более знаком ему, чем остальные, а потому что ещё на поле битвы Вильяра, у павшей лошади, под елью, на размытой дождём дороге их давно связал вместе взгляд пойманный и понятый. Связал жест протянутой руки, которую не оттолкнули.

— Я могу остаться просто слугой, я могу выполнять любую работу! — что ещё могло сказать это создание, чтобы убедить Арвиса оставить его: «Я сделаю всё!»

— Нет, не слугой хотел бы я тебя оставить здесь, а сыном своим, — произнёс, наконец, Арвис. Но Малыш не постиг сказанного им. Для него обращение «сын», «сынок» было всего лишь дружественное обращение старшего к младшему. Он только понял, что Арвис не совсем с ним согласен и Малыш стал размышлять, чем бы он мог ещё убедить Арвиса в своей искренности и желании быть тут, с ним.

— Что же ты молчишь? — окликнул его Арвис. — Хочешь ли ты называться моим сыном?

Тут Малыш действительно опешил. Теперь он понял. Но нет, на самом деле он боялся понять и никак не решался согласиться со своим пониманием. Нет, услышанное не могло быть действительностью. Он просил, чтобы его взяли слугой, но тут...

— Я... не...

Огромные, карие, чуть раскосые глаза глядели на Арвиса, пытаясь разыскать в его лице ответ: может, Арвис только смеётся или... Малыш не решался переспросить. Ни за что не дерзнул бы он задать такой вопрос. Как можно произнести вслух то, что он не смел произнести даже про себя.

— Пойдём! — Арвис взял его за руку. — Без слова короля я всё равно не могу усыновить тебя. Пойдём!

Лишь мгновение созерцал Лаулиссиан распахнутые глаза Малыша. Лишь мгновение ему потребовалось, что бы узреть всю его душу до дна.

— Ступай с миром к своему отцу, — напутствовал он. И мечтающий быть рабом становился сыном. Арвис нарёк ему имя Альбин — «несущий свет», потому как прозвище, данное ему Эльвейдом — Малыш — было лишь прозвищем не более. И сам Эльвейд подозревал, что найдётся кто-то кто наречёт ему имя по праву. Альбин — Несущий свет — было имя ему и нарёк его Арвис.

В тот же вечер Зааран-Тир покинул Дах-Ат. Он-то прекрасно знал, кто такой Малыш. Когда Бина остался с Арвисом и тот принял и даже усыновил его, Дах-Ат просил Арвиса освободить его от данной ему клятвы. Он не мог оставаться рядом — зависть снедала его при виде того, как этому грязному орчёнку удалось «выбиться в эльфы».

Арвис не стал задерживать урук-хая и тот окончательно перешёл в дружину Сивисмара, что стерегла западные границы нового Дома Лаулиссиана. В Зааран-Тире он больше не появлялся.

СКАЗАНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ

Сейчас невозможно сказать точно, почему Арвис всё это время так и не побывал ни разу в сожженной долине старого Дома Лау. Он обещал, он клялся на поле смерти, на пепелище Дома. Это был его долг. Это было его дело — важное, нужное, необходимое. Обязательное! Но не отложное откладывается, необходимое — обходится, становится не первоочередным. Покосившееся надгробие, которое нужно поправить или письмо тем, кто ещё не умер. Пока.

И всё это откладывается за повседневной суетой, пока наконец, однажды человек не убеждается, что он опоздал.

Чисто человеческая черта, которая Арвису была, к сожалению, присуща и от которой он не успел избавиться за свой ещё не долгий век.

Волею обстоятельств он оказался в другом месте — в ксадонском княжестве Айреда-Ир. Он приехал туда один и не собирался задерживаться надолго. Принимал его князь Ветсхест. Всё тот же Ветсхест, непримиримый и упрямый, хотя и с посеребрёнными висками. Он помнил и ненавидел Мельтиафа Мэджиса, едва не погубившего его страну. Но в отличие от Арвиса, ксадонец был уверен в гибели мага, был уверен в своей правоте и в том, что все ужасы и потери остались в его героической молодости.

Взрослыми стали его сыновья и сами искали себе подвигов и славы. Несколько красивых морщин, делавших лицо ксадонского вождя ещё более выразительным и суровым, позволяли ему с высока смотреть на вечную молодость эльфа. Может, в чём-то это было и так: среди своих ксадонцев Ветсхест значил гораздо больше, чем Арвис в Доме Лау. Вдобавок ко всему, Ветсхест не мог забыть что при самой первой их встрече Арвис был ещё совсем юным, а Ветсхест — уже воином.

Так или иначе, ксадонский князь сохранил некоторый покровительственный тон и теперь. На прощание, дав гостю пышный обед, он приберёг для этого момента самую главную достопримечательность — живого дракона.

— Увидеть его можно прямо из соседнего зала. Там, в полу прорублено окно с подземелье.

Гость и хозяин в сопровождении слуг отправились смотреть на чудовище. По пути Ветсхест сам заговорил о драконе.

— Я добыл его случайно. Он грабил одну деревеньку, что оказалась на моём пути. Жители умоляли меня вступиться. После жаркого боя мне удалось победить чудовище. Оно было у моих ног, но я решил оставить ему жизнь. Он стал совершенно безопасен, когда я пронзил ему язык копьём. Мне удалось связать эту мерзкую тварь и доставить её во дворец.

Арвису, которому волей-неволей приходилось сталкиваться с драконами, рассказ князя показался малоправдоподобным. Он представлял, что значит биться с драконом один на один, он помнил бой с Галтаганом и знал силу Гета. Но драконы тоже бывают разные. Может дракон Ветсхеста маленький и огнём не дышит.

По-видимому, недоверие отразилось на лице Арвиса.

— Это огромный и очень опасный дракон! — заверил его князь. — Он прикован к стенам цепями, а в язык его вдето кольцо: иначе его нельзя удержать. Наверное, он был погибелью не одного витязя. Жители селения рассказывали что он таскал с собой повсюду красивый, богато украшенный плащ — вероятно, всё, что осталось от какого-то несчастного воина, сгинувшего в пасти чудовища. Дракон действительно не расставался с плащом и приволок его даже сюда, ты сможешь его увидеть. Правда плащ теперь больше напоминает лохмотья. Кормит зверя один только воин. Больше никому не разрешено входить к дракону — это слишком опасно. Но представь себе, странная особенность: дракон совсем не ест мяса!

Дальше Арвис не слушал. Он спешил увидеть дракона.

В соседнем зале был разобран пол, а отверстие в перекрытии огорожено решеткой, чей узор составлен из извивающихся змеи и драконов всех видов. Арвис заглянул внутрь, но в темноте нечего не было видно.

— Сейчас вниз принесут факелы, — объяснил Ветсхест. Страж, что следил за драконом, открыл дверь в подземелье и укрепил в стене два факела. Арвис склонился над решёткой вглядываясь в неясный силуэт зверя, ошейник, цепи. Но ничего определённого понять было нельзя.

Что это: совпадение или насмешка? Неядение мяса, плащ, да и вообще этот нелепый «жаркий бой», который описывает ксадонец?

Окликнуть? Но даже если это Гет, услышит ли в глубине, узнает ли его голос, отражённый стенами и арками? Лучше не голос, а запах, Арвис расстегнул пояс, единственное, что оказалось под рукой и, будто невзначай, сбросил его в пролом.

— Ай! — воскликнул князь. — Ваш пояс! Ничего, страж сейчас принесёт его вам.

Пояс упал перед мордой чудовища, как и рассчитывал Арвис. Дракон дрогнул, рванулся к нему так, что натянулись и задрожали цепи. Потом он вытянул голову вверх так высоко, как только позволяли цепи и застыл, стараясь вытянуть морду ещё выше, словно хотел разглядеть, нет, не разглядеть — ведь он был слеп — вынюхать то, что там наверху.

Неужели это он? Сожженный и оживший. Погребённый и вновь опущенный под землю в каменный мешок.

«Гет!» — но Арвис не крикнул, а только увидел это слово, это имя.

— Что это с моим драконом? — удивился князь.

— Пожалуй, я сам спущусь за поясом, — отозвался Арвис.

— Нет-нет, что вы! Я уважаю ваше бесстрашие и отвагу, но поверьте, это совсем ни к чему. Стражник принесёт ваш пояс.

— Простите, князь, но позвольте мне самому сделать это! — Арвис не слушал возражений Ветсхеста побежал к лестнице, что вела в подземелье.

Князь Ветсхест был в некоторой степени озабочен угрожающим ему международным конфликтом. Вдруг король Лаулиссиан обвинит его в том, что он скармливает эльфийских витязей своему дракону. Князь послал людей вслед за Арвисом, но те не успели его догнать: то ли витязь был слишком проворен, то ли догонявшие его не слишком спешили попасть в подземелье дракона.

Арвис распахнул тяжёлую дверь и прикованный в стене огромный монстр предстал перед ним. Морду его избороздили рубцы от ожогов, расплавившиеся когда-то роговые щитки потеряли свою форму и являли теперь непонятное нагромождение. Дракон был ещё громаднее и ещё мощнее, чем раньше.

— Гет, это ты? — тихо спросил Арвис.

В ответ дракон раскрыл пасть, но тяжёлое кольцо в языке только лязгнуло о зубы. Гет вытянулся к Арвису, цепи напряглись. Арвис подошёл к нему и положил руку на изуродованную морду. Сверху донёсся вскрик князя. Гет ткнулся в пол носом и из щелей между наплывшими роговыми наростами потекли слёзы на пол и на сапоги Арвиса.

— Подожди немного, я заберу тебя.

Арвис вышел и спешно поднялся по лестнице. Ветсхест уже бежал ему навстречу.

— Ну зачем вы так!..

— Князь! — перебил его Арвис. — Умоляю вас, отдайте мне этого дракона.

Князь растерялся. Он не предполагал, что дело примет такой оборот. Его трофей, его дракон!..

— Нет, он представляет опасность для людей. Я не могу.

— Что вы говорите! Какую опасность? Это мой дракон и он всю свою жизнь служил мне и королю Лаулиссиану. Я потерял его в последней битве.

— Нет, вы не представляете себе, чего просите! Я с таким трудом победил его!

— Князь, — Арвис понизил голос. — Он сам сдался вам. Он ослеп и не мог добывать себе еду. Согласитесь, одному человеку его не победить, даже такому доблестному, как вы, князь.

— Но!.. — князя задело это заявление.

— Князь, уступите!

— Это не возможно!

— Очень даже возможно! Гет, иди сюда!

Гет всё это время сидел, пытаясь вслушиваться в то, что происходит там, наверху, хотя вряд ли слова долетали до дна подземелья. Теперь, услышав зов своего господина, он прянул вправо — натянулась и лопнула левая цепь, потом влево — порвалась и лязгнула о стену правая. Служитель, что стоял внизу, очнулся от парализовавшего его ужаса и с диким криком выскочил за дверь, захлопнув её.

Гет подошёл к стене, поднялся на задние лапы и цепляясь за стыки камней полез вверх. Пальцы вслепую нащупывали щели и вонзались в них когтями. Тяжёлое громоздкое тело медленно и неотвратимо поднималось на поверхность, иногда поддерживая себя взмахами гигантских крыльев.

Слуги, что были в зале бросились, кто спасаться, кто к оружию. У пролома остались только Арвис, да подле онемевший князь. Не отрываясь, он следил за передвижениями гиганта.

— Неужели он настолько силён?.. — проговорил ошеломлённый Ветсхест.

— Вы не представляете, князь, его силу. Он один сдерживал нескольких драконов, когда они напали на Дом Лау.

В проёме показалась морда Гета. Ветсхест мужественно не двинулся с места.

— Гет! Здесь, за решёткой, каменная ступенька. Зацепись за неё и вылезай.

Погнув ажурную решётку, Гет нащупал лапой ступеньку и вылез. Ветсхест пялился на него не осознавая ещё, что независимо от его желания или не желания, от разрешения или запрещения эта тварь развернётся и уйдёт куда хочет.

Гет склонил голову. Обрывки цепей лязгнули об пол.

— Сними ошейник, — сказал ему Арвис. Гет упёрся в ошейник лапой напряг шею и шедевр ксадонского кузнечного искусства разлетелся вдребезги. Гет хотел полностью избавиться от пут. Прося разрешения у Арвиса, он высунул кончик языка, на котором болталось стальное кольцо.

— Сними.

Гет расположил кольцо так, что оно встало поперёк пасти.

— Гет, осторожнее! Не спали никого! — воскликнул Арвис, поняв, что именно хочет сделать Гет. Тот повернулся мордой к подземелью, из которого только что вышел и струя пламени ударила вниз, продевая сквозь себя кольцо. Ветсхест отшатнулся.

— Да, он огнедышащий, — подтвердил Арвис то, что, впрочем, в подтверждении не нуждалось. Из дыры подземелья пыхнуло жаром, как из натопленной печки.

Гет перекусил раскалённое кольцо и половинки со звоном брякнулись на пол. Изумлённый князь смотрел то на Гета, то на Арвиса, что прислонился к плечу дракона.

— Князь! Вы сами того не зная оказали мне величайшую услугу предоставив прибежище Гету. Я не забуду об этом. Но Гет не может здесь больше оставаться. Потому, мы вас покидаем. Прощайте! Гет, ты можешь улететь со мной? — спросил Арвис уже у дракона.

— Не знаю, — прошепелявил Гет. — Давно не летал. Но попробую!

Изумление Ветехеста достигло предела. Он был не в состоянии произнести хотя бы слово. Мало того, что дракон оказался огнедышащим и летающим, он был ещё и говорящим! Но когда к князю вернулся дар речи, он поспешил за Арвисом и за его Гетом.

— Витязь! Но как же твоя лошадь? — при любых обстоятельствах настоящий ксадонец никогда не забудет о коне. Это было первое, что пришло в голову Ветсхесту, когда он очнулся от потрясения. Арвис приехал в Айреда-Ир на прекрасной эльфийской лошади, вызывавшей всеобщее восхищение и зависть всякого знатока.

— Возьми её себе, князь! — был ответ. — Пусть это будет маленькая благодарность за твою большую услугу!

Гет взмахнул крыльями, поднимая ветер и нагоняя ужас на слуг и воинов Ветехеста. Он поднялся в воздух и полетел к горам, унося на спине своего хозяина — Витязя-с-Двумя Мечами, что служил непостижимому народу.

Гет! Что ты есть такое: тёмная тварь или воин, уже погибший однажды за Дом эльфов? Вспомнится ли тому, кто взглянет на тебя, страна мрака? Или он будет вспоминать только битвы, в которых ты спасал эльфов от слуг тьмы? Кто ты — слепой слуга или дремлющая непонятная сила?

Гет сложил крылья в ущелье Зааран-Тира. Впервые за всё существующее время он понял, что это его место. Настоящее, предначертанное. Не грот в старых горах, не Шургам, ни даже Минас-Кан и уж тем более не голая пустошь у Очарованного леса. Не могила, вырытая руками эльфов и не подземелья Ксадонского замка — всё это было временное и преходящее, а здесь, в ущелье, Гет останется навсегда. Он почувствовал это всей своей кожей, брюхом, вкусом воздуха, который вдыхал. Он осознал: это его ущелье, его земля. Он навсегда будет с Арвисом и не расстанется с ним до самой смерти — он был уверен в этом. Арвис был его глазами. Арвис был его кумиром. Гет понимал его не то что по слову — по вздоху. Иногда казалось — по устремлении мысли. Дело Арвиса было делом Гета. Он стал почти взрослым драконом и, несмотря на слепоту, стал так могуч, ловок и уверен в каждом своём движении, что лучшего воина и охранника невозможно было себе представить. Его былые дела заставили многих эльфов Лау отнестись к нему с уважением, увидеть не нечистую тварь, а заслуженного воина. И только Лаулиссиан не признавал в Гете что-либо большее, чем дракон.

Теперь Гет стал так силён, что это превосходило воображение. Он честно охранял Дом эльфов и знал своё место в ущелье. И более — ничего.

* * *

Встань же солнце над Зааран-Тиром! Над высокой крепостью, чей Главный страж — Витязь-с-Двумя Мечами, наречённый королём «Тем, кто будет всегда рядом», это милость, честь, обязанность.

Почему именно к нему — потому ли, что на его стороне достойные деяния и былые заслуги? Но в Доме эльфийского короля немало достойных витязей, проживших жизнь гораздо более долгую и имевших за плечами подвигов гораздо более того. Ведь мы на протяжении своей повести следим только за одним эльфом Лау, а остальные обойдены нашим вниманием может быть и не заслуженно. Но придёт время, найдётся для каждого достойного воина правдивый певец. Мы же говорим об Арвисе.

К тому времени, как Арвис первый раз встретился с эльфами, в своей жизни он натворил не так уж много доброго, а сам принадлежал роду, не слишком любимому Светлыми эльфами. А в самый момент встречи он как раз спутался с сомнительными молодчиками, попросту говоря, разбойниками. Всё это было не в пользу Арвиса, но Лаулиссиан поверил ему. Единственное, что могло оправдать Арвиса в глазах Высоких эльфов это то, что он выручил от тех же разбойников сестру Лаулиссиана — Гармэт. Лаулиссиан искал свою сестру сам. Почти сразу после того, как Арвис бежал с Гармэт, воины Лау обнаружили в лесу шайку. Король смёл со своего пути и разбойников и орков, с которыми те выясняли отношения, но сестры своей не нашёл. Пленённый атаман не мог объяснить куда делась эльфийская дева. Однако, Арвис спасая Гармэт, спасся и сам.

Иначе бы его ждала смерть под мечами эльфов, как одного из разбойников.

Лаулиссиан догадался, что Гармэт с чьей-то помощью бежала и спешил разыскать её. Но Арвис, боясь разбойников, так запутал следы, что эльфы смогла нагнать их только на второй день.

Гармэт вступилась за Арвиса и Лаулиссиан благоволил взять его с собой. Он увидел, что мальчишка этот — эльф, хотя сам того не знает. Король оставил его на испытательный срок у Ривфа. Потом, следуя за Ривфом, Арвис оказался в Доме Лау. Но это лишь перечень событий, внешняя их сторона, то, что могли бы увидеть люди. Но эльфы всё видят немного по-другому. Могут видеть.

От любого события тянется множество связующих нитей, которые переплетают в единый орнамент судьбы и факты, людей и страны, поступки и следствия. Некоторым из мудрых дано видеть части великого орнамента провидения и предопределения. Части, но не всё. Увидеть даже часть — порой бывает слишком много.

Лаулиссиан видел не просто мальчишку, безродного бродягу, спасшего его сестру. Он видел незримое для остальных связующее эти два существа. Не сейчас, не завтра, а потом, впереди. Он увидел к великому своему неудовольствию, что перед ним две половины единого целого, как ни парадоксально это казалось на первый взгляд. Это два, не ведающие ещё о том существа, будут вместе. Там, впереди, в далёком, может быть, Благословенном краю, может быть раньше — та часть узора судеб терялась в видении Лаулиссиана.

Увидев это, король возмутился духом. Он не мог закричать: «Никогда!» так как сумел понять, что его собственная воля не противник тому, что предначертано. Но и смириться с этим он не мог. Его сестра! Сестра короля Лау — Гармэт. И вдруг! — её рука в руке оборванного мальчишки!..

Лаулиссиан знал, что будущее не вытесано на камне. Быть противником воле Высших Сил он не хотел, но оставалась ещё надежда: может быть всё изменится десять раз и того, что начерталось под его взглядом, не свершится. И он, скрутив в единый клубок два своих противоречивых чувства, взял Арвиса к себе.

Нанести мальчишке какой-нибудь вред или, тем более, убить его Лаулиссиан не мог. Это было бы противно всему его существу. Но и просто отмахнуться от него было тоже не возможно — благодарность и заступничество самой Гармэт мешали тому. Законно было бы видеть, что король, встретивший мальчишку, который оказал ему немалую услугу, взял бы его к себе. Но нет. Лаулиссиан запирает его у Ривфа, чтобы опять-таки исключить возможность его встречи с Гармэт. А вдруг?.. И даже имя ему нарекает: Ар-вис — «верно служащий», но можно перевести и по другому — «всегда рядом». Приставка «Ар-», то есть «рядом», но другое значение этого слова: «возле», «вне», «снаружи». Иначе говоря: «Пошёл вон!»

Но и это не помогает: Арвис вместе с Ривфом попадает в Дом Лау, а потом они совершают такой подвиг, с которым невозможно не считаться — они побеждают Сарсилла.

Снова спихнуть Арвиса Ривфу — вызывающе. Не хотелось, чтобы в глазах остальных это выглядело словно король Лау шпыняет какого-то мальчишку. Тем более, что Арвис больше всего на свете хочет остаться в Доме Лау. И, поскольку Гармэт в то время жила в Доулэне, король решает, что Арвиса можно оставить в своём Доме. Пусть будет «на глазах».

Однако, Лаулиссиан стремится к тому, чтобы его личная предвзятость не сказывалась на Арвисе. Он хочет быть беспристрастным. Он вменяет себе это в обязанность. Он хочет уравновесить свою нелюбовь к подростку вниманием и расположением к нему. Это ему так хорошо удавалось, что Арвис ничего не замечал, а некоторые недальновидные домочадцы Лау считала Арвиса любимчиком короля.

Когда Арвис после плена в Шургаме вынужден был некоторое время приходить в себя, Лаулиссиан знал, что лучше всего было бы послать к нему Гармэт, но вновь противится этому и посылает другую женщину — Нинэвэн, надеясь: «А вдруг...» они взаимно исцелят друг друга. Он же настоятельно советует Нинэвэн жить в Минас Кане и объявляет их обручёнными, хотя ни Нинэвэн, ни Арвис не хотят того.

Наконец, решается судьба Нинэвэн. И Арвис неотвратимо возвращается в Дом Лау. И опять никуда не деться, не отвернуться от того, что увидел король на дороге плешивого разбойничьего леса.

Может быть, потому и позволяет король Арвису всяческие сумасбродства: воспитание орков и драконов, по принципу: чем бы дитя не тешилось, лишь бы не требовало Гармэт.

Наконец, Гармэт явилась сама. Она приехала из Доулэна в новый Дом Лау, что стоял укрытый в долине между диких скал. Настало время. И нечего гадать что это: влюблённость, предопределение или совпадение. Настало время, о котором было видение королю много лет назад. Он узнал его. И это было их время — время Арвиса и Гармэт.

Теперь Арвис увидел её совсем не так, как в первый раз. Тогда Свет Высоких эльфов словно ослепил в его. И он запомнил только Свет и глаза Гармэт. А черты её лица вспоминались как в тумане. Теперь из тумана прошлых лет проступили наконец её черты и Арвис видел их лицом к лицу, а не в памяти, не в грёзах и не в воображении.

Нет, он помнил её лицо всю жизнь, всю жизнь, с тех пор, как стал осознавать себя. Оно — в мерцании звёзд. Оно — в первых проблесках зари. Оно — в изменчивых волнах моря. Оно — в свободном ветре и ослепительных облаках, пронизанных светом солнца. Оно — в первых цветах, которые празднуют уход зимы и в лунном свете, который прорезает чёрную ночную крону деревьев. Оно — в жизни и Свете, который существует всю жизнь. Всю жизнь Арвиса. Гармэт — теперь его жизнь и жизнь невозможна без неё.

И Гармэт тоже видела Арвиса совсем другим. Это был Витязь-с-Двумя Мечами, чей путь от своенравного юнца к прославленному воину был долгим и нелёгким.

И это было их время, их день, их месяц, их год, их жизнь. И Лаулиссиан смирился и более не искал поводов мешать тому.

__________________

Не нужно думать, что свадьба Арвиса и Гармэт состоялась тот час. Не указано точно, сколько времени прошло, но, видимо, немало, так как известно, что за это время Гет прорыл под горой тоннель, который был в длину чуть меньше мили, а на это даже дракону требуется немало времени.

Дом Лау это не просто стены и крыша, это общность живущих в нём. Здесь каждый занимает своё место, каждый является составной его частью, как кирпичик в здании. От потери любого пострадает весь Дом. И любой, будь то воин или слуга, мудрец или дева, не может войти в Дом просто так. Ему нужно найти своё место. Именно своё.

* * *

Фарьян любил Гармэт с того самого момента, как только её увидел. А случилось это давно. И несмотря на свойственную ему безудержность, на этот раз Фарьяну хватило благоразумия. Он знал, что Лаулиссиан никогда не отдаст ему свою сестру, а сама Гармэт была равнодушна к Фарьяну. Его любовь стала постоянным тлеющим чувством. Он радовался, видя Гармэт, когда та посещала брата, хотя случалось это не так часто. И Фарьян был спокоен, видя, что, хотя Гармэт не принадлежит ему, она не принадлежит и никому другому. Фарьян воспринимал Гармэт, как что-то неприступное, нерушимое. Даже в самых смелых своих мыслях он не дерзнул никогда прикоснуться к эльфийской деве и не мог себе представить, что это сделаем кто-то другой. Так прошло немало лет, не суливших перемен и позволявших безудержному Фарьяну, смелому охотнику, восхищаться издали недосягаемым своим кумиром. Вдруг весть о катастрофе пала на голову Фарьяна, как у удар. Презренному Кану, покровителю орков и драконов вдруг отдают самое прекрасное существо в Доме короля! Нет! Этого Фарьян не мог допустить! Если он не может получить Гармэт, так и Арвис её не получит!

Фарьян вбежал под белые своды Дома Лay, что были пронизаны лучами солнца, но зал показался ему мрачным. Горячая волна ударила ему в голову: он увидел перед собой Гармэт и Арвиса. Арвис стоял спиной к нему и разговаривал с сестрой Лаулиссиана.

Пальцы сами нащупали стрелу в колчане, а другая рука с готовностью вскинула лук. Опьянённый ненавистью Фарьян не думал о том, что будет после. То был не удар и не выстрел, то была сама ненависть воплощённая в стрелу. Мгновение — и Арвис упал к ногам Гармэт.

На крик её вбежали воины. Фарьян почти не сопротивлялся, когда его схватили. И стены Лау стали действительно мрачны: в Доме Высоких эльфов, в Доме своего короля эльф поднял руку на брата, пролил его кровь. Первый Дом Лау смели с лица земли драконы тёмного властелина. А второй Дом Лау стремится разрушить свой же брат, тот, кто множество битв был вместе, плечом к плечу. Неужели это ты, Фарьян?

Да, все знают твой пламенный нрав, но теперь он жжет ближних. Да, ты не любил Арвиса никогда и не доверял роду Кан, но не тебя ли по твоим деяниям следует назвать теперь тёмным эльфом?

Фарьяна увели дожидаться суда. Он не сопротивлялся, хотя ни тени раскаяния не было в нём. Он подчинился, но не смирился.

Рана Арвиса могла бы быть смертельной — Фарьян хороший стрелок. Но Арвису было не время умирать. Стрела ударила в ребро, сломала его, но не пошла дальше. Стрелу извлекли, Арвиса перевязали и оставили под надзором Гармэт, что было для него лучшим лекарством и он в миг забыл и о стреле и о ране, слушая лишь голос милой Гармэт и ловя свет её глаз.

Участь же Фарьяна не была решена. Ночь он провёл запертым в подземелье. Много мыслей передумал он, но не было в его сердце сожаления о содеянном. Он считал себя правым, а неправыми — всех остальных, пусть их большинство.

Утром его привели в тронный зал. Лаулиссиан произнёс:

— По нашим законам, ты заслуживаешь смерти, слишком много ты совершил. Ты пролил кровь ближнего в Доме короля, ты осквернил жилище эльфов. Ты даже удар нанёс не в схватке, а предательством — в спину. Но Арвис жив. Покров Высших сил не оставил его. И он так просил за тебя, что я не мог отказать ему. Ты не умрёшь. Но жить среди нас ты больше не можешь. Ты уйдёшь и никогда больше не переступишь порог моего Дома. Ступай!

Фарьяна отпустили. Оружия ему никто не вернул.

— Лучше уж смерть! — процедил он сквозь зубы. И это были единственные слова, сказанные им на прощение королю к всему его Дому.

Провожали Фарьяна несколько воинов.

— Это чтобы я не сбежал по дороге? — зло усмехнулся он.

— Молчи! Дракон может растерзать тебя в ущелье! — ответил ему главный из охранников. То было бесспорно необходимо. Гет, который к тому времени знал всё (непонятно каким образом: ему никто не говорил), просто не выпустил бы Фарьяна живым. Когда воины проезжали мимо, всем казалось, что Гет раскалён, столько от него исходило жара, хотя он не шевелился и молчал. Фарьян только пренебрежительно отвернулся.

* * *

Куда же ты теперь пойдёшь, воин, что всю жизнь служил Дому Лау! Самый светлый день Арвиса, а несмотря на предательскую стрелу, он всё-таки считал этот день самым светлым — ведь именно тогда было сказано решающее слово Лаулиссиана о свадьбе его и Гармэт, так вот самый светлый день Арвиса обернулся самым черным днём Фарьяна. Неутомимый охотник терял не только Гармэт, он терял всё, что было у него — свой Дом, своего короля, близких и друзей — ибо никто не пошёл за ним. Он терял всю свою прошедшую жизнь и даже имя своё: изгнанник не может быть светлым, не может принадлежать своему роду. Всё! Всё, что имел Фарьян, всё потерял он в единый день, в единый миг!

А прими он решение короля — всё осталось бы по-прежнему, не было бы только его чудного кумира — Гармэт, потому как она стала теперь женой Арвиса. И нужно было только согласиться с решением короля — и его Дом, его друзья и близкие, его меч, наконец! — всё осталось бы с ним.

Но нет! Если бы можно было повторить тот миг, когда Арвис стоял спиной к нему, посреди белого зала, Фарьян знал, что он поступил бы точно также! Хотя нет: на этот раз он сразил бы Арвиса мечом — стрела не верна!

А Дом, оставленный Фарьяном, прекрасный Дом эльфов стал наполняться торжеством, как луг наполняется цветами по весне, как птичьими песнями наполняется лес поутру, как светом наполняется небосвод на заре.

После выздоровления Арвиса в Доме Лау праздновали свадьбу. Кто-то сказал, что торжество это — венец Дома Лау. Не знаю, прав ли он, но такие слова прозвучали. Весь Дом был собран вместе и не было только Фарьяна.

Всю нашу повесть мы следили лишь за Арвисом. Но Гармэт — создание ещё более необыкновенное. Эльфийская дева, сестра Лаулиссиана. Народ эльфов — волшебный народ, но Гармэт, наверное, самая дивная из всех. Всё, к чему прикасались её руки, становилось лучше. Не просто лучше: становилось прекраснее. Она пряла и ткала лучше Нинэвэн, арфа в её руках звучала искуснее, чем у Санбагара. Тонкое кружево и причудливая вышивка, песня и стихи — выходило у неё лучше, чем у остальных. Многие вещи, что были скрыты от других, она видела, понимала, угадывала. Удивительным для Арвиса было то, что Гармэт едва взглянув на морду Гета, сказала, что глаза его наверняка целы и только заплыли расплавленной бронёй, а рубцы не пускают веки раскрыться.

Арвис вместе с Биной кропотливо сняли слой за слоем роговые рубцы, веки освободились и Гет открыл глаза. На одном глазу так и осталось бельмо, но другой — теперь видел. Видел, по слову Гармэт.

Ничто не ускользало от её внимания. Каждое слово её было светло и живительно, как горный ручей для жаждущего. Каждый взгляд — мягок и светел, как рука матери, как тепло очага, как ясный свет зари.

Зааран-Тир — замок, выточенный в скале, кружево из камня. Он был прекрасен сам по себе, но с приходом Гармэт он стал великолепен — словно луч света упал на алмаз и тот заиграл бриллиантом.

Зааран-Тир тоже стал маленьким Эльфийским Домом.

* * *

Когда кругом царит гармония и покой, хочется помолчать. Зачем много говорить — многоглаголивы неприятности, а счастье — молчаливо.

Умолкнем и мы. Ненадолго. До следующей страницы.

* * *

Не всё записано в хрониках Зааран-Тира. Что-то укрыто временем и забвением, что-то утрачено безразличием нашедших хроники. Рукописи, в основном, были составлены самим Арвисом, а он не считал должным отражать в своей летописи абсолютно всё. Там нет, например, рассказа о том, как эльфы Дома Лау были приглашены на праздник Осеннего Равноденствия в Доулэн. Были там и Арвис с Биной. Но один из гостей вдруг встав объявил, что не будет делить трапезу с теми, кто позвал в дом орка. Эльвейд пытался остановить гордеца, но тот ничего не желал слушать, настаивая на том, что ему нанесено оскорбление.

Всё это было в глазах Эльвейда очень странным. Ранее его гость много раз видел Бину в Доулэне, но никогда не отзывался о нём плохо, вернее, сказать, он вообще не обращал на него внимания. Внезапно возникшую нетерпимость эльфа многие склонны были объяснить тем, что юная дочь его в отличие от отца, чересчур много внимания уделила смуглому эльфу. Постеснявшись открыть истинную причину и урезонить (или не урезонить) дочь, гордец придал с своему раздражению иную форму и обрушился на Бину, а через него, неминуемо и на владыку. Но Эльвейд был чужд человекоугодничеству и не боялся кривотолков. Он не удалил Бину с пира, при котором тот был, кстати, не пирующим, а служащим, как бывший домочадец Эльвейда, и гневливому гордецу пришлось самому покинуть Доулэн вместе со своей легкомысленной дочерью.

Всё это не могло не задеть Арвиса, ведь он назвал Бинy своим сыном, но Арвис не стал вспоминать об этом...

И другое происшествие не вошло в его хроники. Малозаметный случай, но странный.

Однажды Бина заблудился. Он ушёл гулять по горам. Он часто так гулял, прося разрешения у Арвиса и тот отпускал его и не боялся. Горы были слишком безлюдны, чтобы Бина мог встретить кого-нибудь, кроме дикого зверя. А дикие звери уважали Лау и не оспаривали с ним территорию. Сам же Бина был достаточно сообразителен, чтобы не потеряться. Но он потерялся.

Он любил гулять по горам и петь песни, и играть на свирели, которую сделал сам, потому, что любил песни Доулэна. Но в Зааран-Тире он не решался петь. Не то, что бы он боялся Арвиса или других, но, видимо, ему не хватало своего порыва или дерзновения, чтобы заставить зазвучать в полную силу струны арфы, что подарил ему Эльвейд и которую он привёз с собой в Зааран-Тир и оставил стоять всё это время в молчании, в главном зале Зааран-Тира. Бине не хватало, чтобы кто-то велел ему: «Пой!». В Доулэне это был Эльвейд. Но Арвис не знал, что у Бины есть свои песни и музыка и что поёт он так чисто и открыто, как только может петь ребёнок или птица.

Арвис не знал об этом и Бина молчал. В Зааран-Тире молчал, но в горах, далеко-далеко он пел вместе с эхом и солнцем и слушал его только ветер и день. Звук его соскакивал с серых камней и бежал дальше. И казалось, это уже не просто чей-то голос, а маленькое самостоятельное создание, которое поселилось в горах с появлением тут Бины.

Но Бина заблудился. Он, собственно, и не заблудился по-настоящему: он прекрасно знал, где находится — на западном склоне знакомой ему горы, сплошь поросшей невысоким горным кустарником.

Это растение высотой в рост человека, но недостаток высоты оно восполняет упорством и коряжистой шириной, через заросли её невозможно перелезть. Невозможно было бы, если бы этот самый склон не был исчерчен звериными тропами в разных направлениях, которым было наверное столько же лет, сколько и упорным кустарниковым зарослям. Тропы вели во все стороны, так во всяком случае казалось. Но только не в ту, в которую надо было. А надо было — на соседнюю гору. За ней был Зааран-Тир. Бина видел её. Но он не умел летать. Снова и снова он пускался в лабиринт ветвей и листьев. Но тропа сворачивала чуть-чуть не туда и через изрядное количество шагов Бина убеждался, что идёт совсем не в том направлении.

Солнце — за полдень, а он обещал Арвису, что придёт к обеду. Можно было бы вернуться старым путём, но это значит обойти гору вкруговую, а на это уйдёт несколько часов. Бина вздохнул. Вот она, гора, за которой Зааран-Тир. Если вытянуть дорогу по прямой, через полчаса Бина был бы дома. Но перед ним головоломка кустарника и снова и снова он пытается отыскать в ней нужный ход. Это могло бы стать увлекательной игрой, если бы не обязательство перед Арвисом. Бина ни за что не хотел нарушать данного им слова. Он никак не мог себе позволить огорчить своего названного отца. Но время шло, а тропинки словно издевались над ним.

Бина устал. Близкое, как казалось с горы, солнце пекло голову и плечи. Положение казалось безвыходным. Нет, выходов было слишком много, но Бина никак не мог найти нужный. Он сам обещал! Но теперь не может выполнить обещания, «Что же я скажу ему? — думал он, — Да, впрочем, глупо что-либо говорить. Я опоздал! Разве важно по какой причине!» Угрызения росли с каждой минутой, а Зааран-Тир не приближался. Окончательно заблудившись в поворотах лабиринта кустарника Бина опустился на камень. Руки бессильно упали на колени и его поникшая фигура совсем слилась с полуденной тишиной.

Вдруг — шорох. Нет, не просто шорох. Как будто кто-то специально пошевелился, чтобы обратить на себя внимание. Бина поднял голову. Перед ним стояло необыкновенное создание... девочка... девушка... Нет, это было явление, которое Бина своим неумелым языком не мог описать в должной мере. Оно превосходило все возможные слова. Хотя Бина смотрел во все глаза, не отрываясь, он так и не запомнил её образа.

— Я... — произнёс он. — Я не знаю, как выйти отсюда...

Нет, из такого робко-оправдывающегося тона дева мало что поймёт. Она и вправду молчала и смотрела на него не двигаясь с места. Бина перевёл дух и постарался как можно спокойнее сказать:

— Мне нужно попасть на соседнюю гору. Но тропинки так запутаны, что я всё время попадаю не туда. Не знаешь ли, какая из них ведёт на тот склон?

Необыкновенное создание ответило не сразу. Будто созерцание испуганного подростка было несравнимо важнее.

— Нет.

Что значит: «Нет»? Не знаю? Не покажу тропы? Тропы нет? Бина не понял, но не отступился.

— Ты ведь приходишь сюда? И знаешь эти места лучше меня. Не может быть, чтобы ты не знала, какая тропа ведёт на соседнюю гору.

Она молчала. Только сияла среди скал её необыкновенная красота.

— Я дал слово, я обещал моему отцу, что вернуть в полдень. Помоги мне. Я очень устал и не знаю пути. Помоги!

Дева вдруг протянула ему сосуд, что был у неё в руке. Бина взял. В глиняном кувшине был дикий мёд вместе с сотами и несколькими прилипшими к нему листочками.

Не сказав более ни слова, дева стремительно пошла в лабиринт кустарника. Бина поспешил за ней, но быстро потерял её из вида в извилистом коридоре зарослей. Он пошёл дальше по той же тропе, не сворачивая, не ходу глотая мёд, который оказался весьма кстати. Не более чем через полчаса он вышел к Зааран-Тиру.

Невеликое событие. Может быть вы тоже сочтёте его не стоящим внимания: какой-то подросток заблудился в горах кто-то помог ему и угостил мёдом. Арвис вообще был склонен принять всё рассказанное за грёзу Бины, если бы Бина не принёс с собой глиняный сосуд с остатками сот.

Но событие это напомнило о себе ещё раз. Потом. Хотя Арвис и об этом промолчал.

Но об одном событии в хрониках написано много и подробно и рассказать здесь об этом не составит труда.

* * *

Прошло время после свадьбы Арвиса и Гармэт. Какое время: месяцы или годы, я затрудняюсь сказать. Говорят в Эльфийском Доме даже время течёт по-иному. Да и как можно исчислить возраст не знающих старости — веками или битвами в которых они победили раз живы до сих пор. Или добрыми деяниями, как советуют любящие учить? Но добрые деяния лучше сразу забывать для того, чтобы идти вперёд, иначе добрые деяния превратятся для тебя в якоря.

Но может быть, исчислять жизнь злыми деяниями? Они-то в наше пасмурное время свойственны, к сожалению, любому: и эльфу, и человеку. Так вот, может следует помнить их, эти самые дурные деяния, чтобы раскаиваться и угрызаться, и стремиться их не повторять. Но и такая память часто уводит в сторону, а вовсе не вперед.

Может быть, у тех, у кого жизнь не исчисляется морщинами и сединой, её и надо исчислять устремлением вперёд. Если перестал стремиться — значит уже стар, а может и вообще умер. Или спишь, но сможешь ли проснуться?

* * *

Дом Лау не забыл Фарьяна. Это одно из тех деяний, из которых состоит жизнь. Проступок — закон — наказание. Жестокое и прямое, как луч солнца, который может приласкать, а может иссушить и убить. Забыл ли его Арвис в своём счастье и довольстве? — Никогда! Рана от стрелы давно затянулась, но осталась другая боль. Такого великого витязя, как Фарьян, Арвис хотел бы иметь другом, а не врагом. Но кончилось всё смертельной ненавистью. Если бы всё можно было повернуть обратно! Но если бы можно было повернуть, как должен был вести себя Арвис, чтобы Фарьян, неистовый и яростный, переменил свои чувства. Что нужно было сделать, чтобы повернуть всё по-другому? Отказаться от Гармэт? — никогда! Неужели всё так закономерно и предопределено и иного просто не могло быть. Ревность — ненависть — стрела — изгнание... И никак не повернуть иначе?

Где ты теперь, Фарьян?

* * *

Фарьян не пошёл ни к одному из эльфийских владык и не предложил свою службу ни одному из властителей людских. Служить людям, пусть даже королям, он считал ниже своего достоинства. А к другим эльфам...

Фарьян считал себя правым. Да! Он считал себя правым. Неправым был Лаулиссиан. Он, Фарьян, счёл себя недостойным даже взгляда Гармэт, а король отдал её какому-то безродному отщепенцу!

Однако, все эльфы остались на стороне короля, а не не стороне Фарьяна. После такого возможно только уйти. «Если бы не изгнание — я бы ушёл сам! — вскипел в воспоминаниях Фарьян. — И мгновения не остался бы в Доме Лау после такого!» И Фарьян сжимал в гневе рукоять своего меча и избирал одиночество. Его одиночество — его протест. Ни один эльфийский владыка не увидел у своего порога знаменитого витязя Фарьяна — неутомимого охотника.

* * *

Меч в Доме Лау ему не вернули. Но Фарьян был в состоянии раздобыть его сам. Теперь у него был тяжёлый меч работы северных гномов. Он был по руке Фарьяну, был верен и зол, как и сам Фарьян, но... это был не меч эльфийских мастеров.

Пусть! Фарьян только плотнее стиснул зубы и разметал заросли, что осмеливались встать у него на пути.

Так жил он, не сворачивая и не сгибаясь, бродя вдали ото всех и избегая любых встреч. Весь мир считая за врага себе с тех пор, как господин его и король отрёкся от него.

* * *

Минуло время и случилось так, что тот, кого Фарьян считал первопричиной своих бед, встретился ему на дороге один. И не было рядом не дракона, ни большого отряда. Только лишь Бина сопровождал его.

Ну вот и наступил момент, которого, не сознаваясь сам себе, ждал Фарьян всё то время, пока скитался распрощавшись с Домом Лау. Ждал именно этого и только потому не пошёл на службу ни к какому правителю. Арвис — вот тому причина, а вовсе не достоинство: «выше-ниже»...

Противно было сознаться самому себе, что он именно караулил Арвиса всё это время и именно для этого раздобыл себе меч у гномов — для охоты годился и лук. Именно для этого он не связал себя ни какой службой. Месть! И теперь она свершится!

Не медля ни мгновения, Фарьян раздвинул ветки и шагнул из зарослей. Он стоял посреди дороги, держа руку на рукояти меча, неминуемый, как судьба.

Арвис остановился. Он сразу узнал Фарьяна. Его невозможно было не узнать.

— Защищайся! — «приветствовал» его Фарьян. Отчаяние и радость от ожидания близкой мести звучали в его голосе. Он был весь как натянутая струна и звучал жаждой собственной правды.

— Нет, я не подниму на тебя меча, — ответил Арвис и ничто в нём не ответило Фарьяну ни страхом, ни яростью.

— Защищайся! — повторил изгнанник.

— Нет! Это клятва нашего рода: никогда не поднимать меча на ближнего, на брата.

— Я никогда не был братом Канам! Защищайся.

— Нет.

— Я потерял из-за тебя всё! — Фарьян выхватил меч и неминуемо убил бы Арвиса первым же ударом, если бы в тот не увернулся в решающий момент и не отскочил в сторону. У Арвиса была последняя надежда: Фарьян не поднимет руку на безоружного. Но она оказалась тщетна. Она разлетелась пылью, брызнула в стороны, как песок под ногами Фарьяна.

— Если ты не будешь драться, я просто убью тебя! — прошипел сквозь зубы охотник и кинулся на Арвиса. Тот опять прыгнул в сторону.

Нет, он не поднимет меч ни за что! Этот поединок окончится только со смертью одного из них. Фарьян не остановится, пока не убьёт или не погибнет сам. Но Арвис не мог убить Фарьяна, а сам ещё меньше хотел умирать. Значит, нужно не допустить поединка. Но как его не допустить, когда он, по сути дела, уже идёт?

Арвис свернул с дороги в лес. Там у него было больше укрытий, а Фарьяну не во всяком месте легко размахнуться.

— Тебе всё равно не уйти от меня! — вскричал Фарьян и взмахом меча срубил тонкую рябину, что была у него на пути.

— Фарьян! Оставь меч! Моя смерть не принесёт тебе покоя.

— Я не нуждаюсь в твоих наставлениях!

Несколько выпадов — и меч Фарьяна врезался в ствол огромного дуба, крепко засев в нём. Арвис воспользовался этой паузой и подошёл к нему.

— Я знаю, что был причиной многих твоих страданий, хотя сам не желал того. Прости меня, Фарьян! Давай оставим эту ссору.

Но в этот момент Фарьян извлёк, наконец, клинок из ствола и ответом его был новый выпад. «Нет, его не остановить ни чем! — думал Арвис, видя перед собой искажённое яростью лицо эльфа. — Уворачиваться? К чему? Был бы на месте Фарьяна другой боец, можно было бы надеяться выбить оружие из его рук не вынимая своего меча. Но не таков Фарьян. Он был сильным воином ещё тогда, когда я был подростком. Его не победишь голыми руками. Но что же делать?!» — Арвис не знал и Фарьян не оставлял ему времени думать. Но согласиться с ним Арвис не мог. Это не выход! Не выход!

— Отец!

Бина понял: что-то происходит. Он бросил лошадей у того места, где они остановились с Арвисом на отдых и стремглав кинулся туда, где слышался шум и звуки ударов, Арвис не обернулся на крик. Он знал, что если хоть чуть-чуть замешкается — попадёт под меч Фарьяна.

— Бина, остановись! — приказал он не поворачивая головы. Бина замер. — Вернись к лошадям. Если надо будет — вернёшься в Зааран-Тир и отвезёшь Знак Стража.

Голос Арвиса был неумолимый.

— Вернись к лошадям! — повторил он после очередного выпада Фарьяна, которого ему удалось избежать. Более всего Арвис не хотел, чтобы Фарьян убил его на глазах у Бины. «Сколько будет продолжаться эта пляска вокруг деревьев? Фарьян не остановится, пока не убьёт. Как ни уворачивайся, меч всё равно настигнет. Может, всё это зря? И не надо было отступать ещё тогда, на дороге и дать Фарьяну совершить свою месть?»

— Бина, уйди! — крикнул Арвис, заметив краем глаза, что тот всё ещё здесь.

— Нет! — выдохнул Бина. — Я буду с тобой!

И вдруг, в несколько прыжков он оказался рядом. Арвис остановился. Теперь уже не увернёшься и не отступишь — в ногах ребёнок. «Сейчас Фарьян одним ударом убьёт обоих...» — мысль возникла в голове и сразу заняла собою всё сознание. Арвис стоял не шевелясь. Бина — подле него, чуть впереди, словно пытаясь загородить собою Арвиса, того, кого сейчас впервые в жизни сам назвал отцом.

Бина не отрываясь смотрел на Фарьяна. Наверное, он умел просить без слов, как тогда, у лагеря Вильяра он молил о своей жизни, теперь он молил о жизни Арвиса.

Пауза. Мгновение — вечность. Мгновение между жизнью и смертью, когда не ощущаешь себя причастным жизни, но и от смерти ещё отделяет целое мгновение. Оно не принадлежит ни жизни, ни смерти. Мгновение — шаг в небытие. Или в иное бытие, когда уже оттолкнулся... Шаг?

Но нет, мы ещё стоим на земле, на нынешней тверди.

Фарьян опускает руку. Его злой меч валится, как обессиливший. Значит, жизнь. Всё-таки жизнь!

Ножны с лязгом приняли меч Фарьяна и ветви сомкнулись за спиной неутомимого охотника с пламенным сердцем, которое, не разбирая, жжёт и своих и чужих. Почему он так сделал? Отложил исполнение мести до другого раза когда рядом не будет Бины? — Он и сам этого не знал. Он был раздражён.

— Вернись! — крик Арвиса только вспугнул трепетные листья подлеска. «Нельзя, нет, нельзя, чтобы Фарьян так ушёл!» — Останови его! — это уже к Бине. Фарьян послушал его однажды, должен послушать и во второй раз. — Останови!

Бина бежал по зарослям, в которых исчез Фарьян. Он нагнал его и схватил за руку.

— Господин мой! Послушайте меня! Не спеши уходить! Задержись на мгновение! Дослушай моё слово! Я так многим обязан тебе!

В глазах Фарьяна вся эта сцена была нелепицей. Бина обнимал его колени, благодарил за жизнь Арвиса и просто физически не отпускал. Фарьян думал было уже рассердиться на отрока, раз ничего другого не помогает, но тут к ним подошёл Арвис. «Ну вот, нравоучитель с соболезнованиями!»

— Фарьян! — произнёс «нравоучитель». — Вернись в Дом Лау!

— Я изгнан оттуда, разве ты забыл? — где-то в глубине голоса опять рокотал приглушённый гнев.

— Я умолю о тебе Лаулиссиана! Только вернись.

Кривая усмешка исказила красивые черты эльфа. Фарьян ничего не ответил и только повернулся, чтобы идти дальше.

— Разве ты хочешь до конца своих дней скитаться в одиночестве по лесам и горам? А если смерть не найдёт тебя и тебе придётся скитаться так до конца времён? Ты подумал об этом? Вернись к королю!

Фарьян покачал головой. «Эльфы не простят меня!» — упрямо повторил он.

— Простят! Я умолю их! Но для этого нужно, чтобы ты вернулся сам. Иначе, как же я могу просить за тебя? Пойдём!

— Пойдёмте, господин мой! — повторил Бина. Он стоял возле него на коленях и прижимая его руку к своим губам, Фарьян отдёрнул руну. Он упорно не хотел признавать возможность собственного прощения. Но Бина? Он же простил! Не сомневаясь и не задумываясь, хотя он, Фарьян, только что хотел убить его отца. А теперь этот отрок просит, умоляет вместе с Арвисом вернуться... Нет! Всё напрасно! Эльфы не простят.

— Я изгнан навсегда! — красивое лицо Фарьяна стало опять жестоким и холодным. Он освободился от рук Бины, выпутался из плетей хмеля, который словно заодно с отроком оплёл его ноги и пошёл дальше.

— Фарьян! Если эльфы не простят тебя, я сам пойду с тобой в изгнание! Клянусь тебе в этом.

Фарьян оглянулся с насмешкой посмотрев на Арвиса. Это было что-то новое.

— И ты оставишь Гармэт? Из-за меня?

Он продолжал улыбаться также красиво-жестоко. «Ну-ну! Что ты теперь скажешь? Соврёшь? Или откажется от своих слов?» Но Арвис не смутился под взглядом Фарьяна.

— В этом не будет нужды. Я верю — эльфы простят!

* * *

Фарьян всё-таки ушёл за Арвисом. Может быть для того чтобы доказать Арвису, что прав он, Фарьян, а может быть для того, чтобы показать, что он достаточно смел и дерзок, чтобы не бегать от своего короля и не бояться встречи с ним, а вовсе не потому, что Арвис ведёт его теперь в Дом Лау «на верёвочке». Фарьян фыркнул и покосился на Арвиса. Но встретился взглядом с Биной и отвернулся.

Почему же всё-таки Арвис не выхватил меч и не стал защищать если не себя, то хотя бы своего сына — это его обязанность! Но он не сделал этого. Растерялся? — Нет.

Он был уверен: если на него, даже безоружного, смог поднять Фарьян свой меч, то на ребёнка, на Бину — не посмеет. Он же эльф. А если не так — то лучше умереть. И Бина тоже этому верил. Если бы не верил — не бежал бы дни и ночи по страшному лесу вслед уходящему отряду.

Он не хотел принять эльфов такими, каким в данный момент хотел казаться Фарьян — с перекошенным от злобы лицом и тяжелым мечом в руке. Нет, Бина верил, что это не настоящий, не истинный Фарьян. Настоящий — совсем другой. И настоящий победит в нём этого, кричащего и неистовствующего.

«Несущий Свет» — назвал его Арвис. Может это не совсем точно и это существо следовало назвать — «Несущий Мир»? Но Свет, не есть ли мир? И Фарьян ушёл за Арвисом и за Несущим Свет.

* * *

Ну вот, как в «хорошем кине» справедливость восторжествовала. Ярость смирилась перед невинностью и на сворочке ведётся теперь в Дом Лау, к королю. Однако, было на свете существо, которое смирением Арвиса не отличалось и от своей мести не отреклось. Оно было слишком могучим, чтобы мелочиться и рыскать по горам, отыскивая того, кого теперь считал врагом навеки. Оно было слишком гордым, чтобы забыть нанесённую ему самому обиду: кто-то посмел поднять руку на его хозяина, на хозяина самого Гета. И оно было слишком терпеливым, чтобы не иметь шанса на успех. Так же, как и Фарьян, оно было уверено в своей правоте. Непоколебимо. И это существо ждало их впереди. О нем не подумал Арвис. О нём забыл Фарьян.

Гет кинулся не сразу. Он издали почувствовал запах эльфа — ненавистного ему охотника. Он так много времени провёл в слепоте, что теперь по привычке, доверял больше чутью, а не зрению. Он спокойно ждал не шевелясь, ни чем не выдавая своего желания. Он расположил своё длинное тело по ущелью так, что пришедшим было его не миновать. А далее — лишь время, терпение и везение. Нет. Везение тут было не в счёт. Гет знал, что Фарьян рано или поздно будет его, неизбежно и неотвратимо. То, что Арвис идет об руку с Фарьяном не играло для Гета никакой роли. Что бы ни случилось — он не переменит решения. Гет сам сделал себя судьёй и исполнителем своего собственного приговора. А закон его звучал так: «Никто из тех, кто поднял руку на его хозяина не останется жив!»

Бина забрал лошадей и увёл их в конюшню. Арвис задержался, а Фарьян сделал шаг в сторожу. Этого было достаточно. Гет метнулся со стремительностью, нереальной для такой громадной твари и продолжением его движения была струя оранжевого пламени, что закипела в камнях ущелья. Этого хватило бы на то, чтобы обратить в пепел целый отряд орков. Но Фарьян не даром был великим воином и великим охотником. Он успел прыгнуть за камни и упасть, разбив себе кожу на руках и голове. Пламя пронеслось над ним. Оно раскалило камни, что скрыли его и от жара с и них брызнули осколки. Фарьяну опалило волосы и одежду, но он остался жив — пока. Первой его мыслью было то, что Арвис специально заманил его в ловушку, чтобы убить. Но в следующее мгновение он увидел самого Арвиса над собой, тот стоял перед пастью Гета, который уже подскочил к камням, чтобы повторить огненный удар.

— Остановись! Остановись! Ты не смеешь ослушаться меня Гет! Стой!

Но Гет даже не посмотрел на него. Он только отшвырнул своего великого господина лапой, чтобы освободить себе дорогу. Арвис отлетел в сторону и врезался спиной в камни. Ужас от того, что эта громада, бывшая совсем недавно другом... какой там недавно: час назад, минуту назад, теперь была настоящим драконом, не повиновавшимся никому, и нет ничего, что могло бы противостоять ему — ужас охватил его.

— Стой! — последняя попытка, но с таким же успехом можно было пытаться командовать смерчем. Голос Арвиса растаял в ущелье — слабый и немощной. Гет следовал только собственному закону.

Во время заминки Фарьян успел откатиться в другое укрытие, но это дало лишь несколько секунд. Но и Арвису были дадены те же несколько секунд.

Выбежавшие из Зааран-Тира воины не знали как подступиться к взбесившемуся чудовищу — он один держал когда-то нескольких драконов и всё черное войско при осаде старого Дома Лау. Но теперь он — против них, а у них нет средств устоять против него.

Но никто не знал Гета так, как знал его Арвис. Он выхватил копьё у ближайшего воина и первый удар его был последним. Рёв или предсмертный крик бывшего боевого друга оглушил всё живое в ущелье. Последний сполох оранжевого пламени, а за ним и последний вздох Гета. Несколько секунд — и огненный ужас, одетый бронёй обернулся бездыханным телом гигантского ящера.

В ущелье Зааран-Тира больше не было дракона. Фарьян поднялся из своей расщелины. Одно плечо его было обожжено, из ссадины на лбу текла кровь, но он был жив. Он не стер кровь, ползшую на брови и не оглянулся на ожог, он подошёл к Арвису.

— Ты убил его? — Казалась бы вещь очевидная и не нуждающаяся в подтверждении, но это всё, что смог произнести Фарьян. Он не мог себе такого представить, чтобы Арвис ради того, чтобы спасти его, Фарьяна, который всё время то ненавидел, то презирал его, не верил и подозревал в измене и даже не скрывал того, а в довершении дважды хотел убить, так вот, только для того, чтобы спасти его, Фарьяна, Арвис убивает своего дракона!

Фарьян терпеть не мог Гета, но признавал, что дракон — огромная сила в руках Арвиса. И теперь Арвис лишил себя этой силы ради него.

Фарьян, думая, что Арвис скорбит о Гете, подошёл, чтобы выразить свою благодарность и хоть чем-нибудь утешить, но слова никак не хотели сложиться во фразы в устах бывалого воина. Арвис стоял перед мордой поверженного Гета. Копьё торчало из-под челюсти дракона, вонзаясь другим концом в небо, будто некто свыше поставил точку на таком создании, как Гет, да так и оставил свою скорописную трость в нём.

— Ты... Благодарю тебя! — совладал, наконец со своей речью Фарьян. — Не печалься!

Он протянул Арвису здоровую руку. Арвис пожал протянутую ладонь — дорого доставшееся рукопожатие.

— Нет, я не скорблю. Я... наверное, был готов к этому. Хотя, нет, не готов, конечно же! Об этом говорил Лаулиссиан, когда я нашёл Гета маленьким драконёнком в горах. Он предупреждал, но я не верил. Думал, что смогу переделать дракона, но я не смог.

— Ты смог его остановить.

— И Лаулиссиан знал об этом с самого начала.

— И потому позволил тебе держать дракона до поры.

— Пора прошла, — Арвис потрогал носком сапога громадную мёртвую морду. — А теперь я пойду в Дом Лау просить за тебя.

* * *

Слуги из крепости рыли ров на дне ущелья. Гет был с слишком огромен, для того, чтобы его можно было оттащить в сторону. Прошло несколько долгих часов. Фарьян... честно говоря этот категоричный эльф был выбит из колеи: встреча и поединок с Арвисом, потом Бина. Совершенно негаданное и глупое возвращение к Дому Лау и тут Гет!

И опять Арвис...

Всё это крутилось в голове неутомимого охотника и никак не могло найти своё место. Он то смотрел на остывающую тушу дракона, то убеждал себя, что ему самому совершенно всё равно когда вернется Арвис, что он давным-давно знает ответ короля. Он даже не смотрел в сторону Дома Лау, чтобы против воли не начать высматривать среди серых скал фигуру Арвиса. Однако сам постоянно ловил себя на том, что даже отвернувшись, он постоянно, против желания, прислушивается — не прибавится ли к звуку кирок и лопат, что ударяют в дно ущелья, лёгкий звук шагов Арвиса.

К заходу солнца Арвис вернулся.

«Отказ!» — решил Фарьян, видя его хмурое лицо. «Конечно, что же ещё!» И он решил, что уйдёт сам и разумеется не будет требовать с Арвиса выполнения обещания сопровождать его на чужбине.

— Изгнание? — зачем-то переспросил он, хотя и без того был уверен в ответе.

— Нет... — ответил Арвис печально.

— Тогда что же? — не пошл Фарьян.

— Я просил от твоего имени принять твою службу и Лаулиссиан сказал, что может простить тебя, но закон нерушим и ты не должен переступать порога его Дома.

Фарьян не понял и задумался, готовый, как всегда, вспылить.

— Тогда какой же службы ждёт от меня король?

Арвис медлил. Он слишком хорошо знал характер Фарьяна, его гордость и не решался повторить то, что услышал в Доме короля Лаулиссиана. Но Фарьян ждал, нетерпеливый и требовательный.

— Король сказал, что путь в Дом Лау для тебя закрыт, но ты можешь остаться рядом — в Зааран-Тире.

— Хорошо, я согласен, — ответил Фарьян не раздумывая.

— Простым воином, — добавил Арвис, ожидая после своих слов чего угодно от гневливого эльфа — служить простым воином в Зааран-Тире означало служить под началом Арвиса!

Но ничего такого не последовало.

— Хорошо, — ответил непредсказуемый Фарьян, повернулся и пошёл в Крепость Утренней Зари.

СКАЗАНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ

Порой в повествовании нам приходилось упоминать о народах, которые не пользуются популярностью среди тех, кто любит сказания. И в этой главе мы снова должны обратиться к подобному.

Этот народ жил далеко ото всех. Так далеко, что его княжество потеряло память о многих вещах. Забота о насущном и надежда только на свои руки, да на свою голову — были привычным для тех людей, а всё остальное казалось настолько невозможным, что о нём даже не спорили, ибо как можно спорить о том, чего нет? Так и жили они — забывшие и забытые по промыслу или по попущению.

В эльфов не верили, но в колдунов верили совершенно чётко. Тут даже не в вере дело: колдун был перед глазами — живой и деятельный. С ним можно было бороться и с ним боролись. Но он оказывался непобеждаем.

Однако, хватит грязнуть в косвенном осуждении, попробуем изложить факты. В княжестве был свой летописец — как впрочем, в любом княжестве. Несмотря на чёткую материалистическую настроенность, целый народ не может думать одинаково. «Факел» — так переводится имя летописца, был из числа тех, кто думает по-своему, хотя и не спешит продемонстрировать свои мысли. Это чувствуется, когда читаешь то, что он написал. Он пережил нескольких правителей и многие войны и подробно описывал их, но о себе самом, как это часто бывает, не говорил ничего. И мы не смогли узнать по его рукописям, кто он и какого происхождения. Ко времени описываемых событий он достиг возраста весьма преклонного — это и всё, что мы можем сказать о нём.

Летописи его рассказывают: много столетий возвышаются над Долиной две крепости. Они стояли напротив друг друга и принадлежали разным властителем. И сколько стояли они друг против друга, столько тянулась их вражда. Одна крепость была сложена из белого камня и называлась Белой крепостью. А другая называлась Чёрной, хотя ничего чёрного в ней не было: из серого гранита были сложены её стены, но народ Долины всегда называл её Чёрной потому что много бед принесла она людям. И властвовал в ней тот самый колдун, в которого нельзя не верить. Он жил так долго, что многие считали молодость, как и смерть, невозможны для него. Помнили его старожилы, но даже во времена их детства он был уже стар. Но дряхл — никогда.

Одного этого, конечно же недостаточно, чтобы возбудить страх и ненависть. Старик не просто владел Чёрной крепостью, он по сути дела, владел и Белой, и всей Долиной, всем народом её, хотя последний и полагал, что ведёт с колдуном борьбу. Нет, Факел писал, что если бы колдун захотел, он бы завоевал долинян уже давно. Но вся Белая крепость была ему не нужна, он просто брал из неё столько, сколько ему требовалось. Что же он брал — людей, воинов, любого из них и «любым» мог оказаться каждый.

Как всё происходило — никто не мог объяснить. Друзья становились врагами, ближние забывали своё родство, верные воины становились предателями. Словно у колдуна был секрет раздора людского.

Да, в эльфов долиняне не верили, но в колдуна невозможно было не поверить. Он был перед глазами, через него многие теряли сыновей, братьев — они становились слугами Чёрной крепости.

«Как кровососущая тварь не убивает сразу, а выпивает ровно столько, чтоб насытиться, так и он берёт ровно столько, сколько нужно, чтобы пополнить своё войско. И не скрыться никуда. Всё равно догонит», — так писал о старике Факел. Белая крепость раз за разом шла на него войной, но ничего не достигала своими попытками, только падали её воины в сече со своими бывшими друзьями.

Постепенно борьба превратилась в дело всего народа — бесполезное и безнадёжнее. Колдуна невозможно было победить. Поколения долинян сменяли друг друга и каждое из них не желало сдаваться. Но годы и поколения проходили и с ними проходила надежда. Может быть иссякала воля, жажда жизни и жажда противления. Многолетняя борьба стала близиться к завершению, хотя долиняне и их князья не хотели этого признавать. Но от очевидного не отвернёшься. Ещё немного и в Белой крепости останутся только стены — красивый архитектурный памятник сгинувшему народу.

Люди её падут, вымрут, сами уйдут в крепость колдуна. Год, два, десять... Может быть больше, но это очевидно.

И остановить очевидное — нет сил, ни в долинянах, ни в их князьях.

Всего этого не перескажешь в двух словах или в двух страницах. Надо видеть всё это вокруг себя, чтобы понять. Надо самому ощущать: ещё несколько лет назад Белая крепость была сильнее, чем теперь, и с ужасом понимать, что впереди ждут ещё большая немочь и бессилие. А если сравнить те летописи, что были написаны несколько веков назад, то можно прочесть: давным-давно Долина наших прадедов была могущественным княжеством, её войско слыло несокрушимым, а воины — гордыми и сильными. Колдун же, возникший невесть откуда, был как недоразумение. Теперь всё наоборот: величие перешло на сторону Чёрной крепости, а народ Долины скоро сам может стать недоразумением.

Командир Белой крепости оставил свои действия в тайне. Если бы не так, то многие решили бы, что он свихнулся. Напомним, что командир крепости вовсе не князь Долины, он только командир крепости. Так вот, командир крепости позволил себе нелепейшую слабость: после долгих разговоров, что велись по вечерам в узкой комнате летописца, он решил отправить посланников за помощью. Но не к соседям: соседи давно умыли руки опасаясь мести колдуна. И не к дальним королевствам — те вряд ли отправятся с помощью за три девять земель. Он отправил посланников к эльфам, которые всё-таки может быть где-то есть... Ведь должны же существовать где-то какие-то Мудрые. Не может же их не быть!

В мыслях командира сквозило больше отчаяния в свои силы, нежели чаяния в высшую помощь. Но два юных воина — не такая уж большая потеря для Белой крепости. Только двоих и отправил командир, посоветовавшись с Факелом.

К этому моменту, собственно, и шло наше вступление. Оно и понятно: не прими командир такого решения, эта история никогда не попала бы в нашу повесть.

* * *

Ищите и найдёте! Сколько раз повторялось это разным людям на все лады. И, может быть, действительно, кто-то находил по своей неотступности и неотвязчивости, потому что упорно шел вперёд, до последнего. А те из них, которые ничего не находили, просто не возвращались и оставшиеся их ждать, так и не узнавали, что те ничего не нашли.

Рассвет нагнал их в пути. Он был блёклым и серым. Взгляд Хамела упорно возвращался на силуэт спины идущего впереди Соро. «Ну, я-то понятно почему ухожу, — думал он. — Надоело видеть, как при моём появлении люди шарахаются, как от прокажённого. Никто не верит. И ничем не докажешь. Остаётся только убраться подальше. Туда, где тебя никто не знает. Но Соро-то? Он в любимчиках у Факела и командир ему благоволит. Что ему дома не сиделось? Мог бы отказаться идти и никто бы не заставил».

Соро не оглядывался. Шёл так, будто знал дорогу. До соседнего селения дорога и впрямь известна. Но дальше? Куда идти? Куда глаза глядят?

В Долине поговаривали, что Хамел давно на примете у Чёрного колдуна, что он вкусил уже и раздора и предательства, а пострадал от этого — его друг Соро. Но Соро сказал: «Нет, то была ошибка. Хамел сделал это под наваждением колдуна, но теперь он очнулся и больше ничего не повторит. Я верю ему!»

— А вдруг он предатель? Соглядатай колдуна?

— Я верю ему, как никому другому! И ни с кем больше не пойду в этот путь.

Командир только покачал головой. Ему очень не нравился выбор Соро, но тот стоял на своём и командир отпустил их. Упорство Соро только добавило командиру сомнений в успехе и без того слишком призрачным. А Факел? — Он посоветовал оставить всё как есть.

— Пусть идут вдвоём.

Они вышли из Белой крепости ночью, прошли тропой по краю луга, чтобы меньше глаз видело начало их пути. Пути в «не знаю куда». Лошадей они достали в следующей селении, а поскольку они выбрали самых лучших, на них ушли почти все деньги.

Мало кому приходится задумываться над тем, как и на что живут странствующие рыцари. Наверное, подразумевается, что взрослый мужчина должен уметь прокормить себя в пути. Да ещё и содержать себя так, чтобы всегда находиться в боевой форме.

Соро шёл впереди и мало задумывался о будничном и необходимом. Хамел не мог похвастаться такой целеустремлённостью.

— Тебя будто ждут! — сказал он Соро. Ухмылка получилась немного злой. Может быть злой на то, что заставило его уйти. На тех, кто заставил. «Пересуды, выводы... Теперь от этого не отмоешься. И всё из-за того, что меня будто бы выбрал колдун! Но не я же сам выбрал колдуна!»

Соро повернулся.

— Нет, это я их жду, — ответил он негромко и опять ушёл в свои мысли.

— Да, может их и нет вовсе! Никаких Мудрых и никаких эльфов!

Соро не ответил. Он молчал до самой стоянки и потом всё так же молча глядел на огонь костра, на котором Хамел поджаривал куропаток. «Если бы не я, ты бы давно свалился от голода!» — думал Хамел, вороша угли.

Путь был серым, осенним и дождливым. И если искать поэтических сравнений, то можно сказать, что мир без эльфов, как день без солнца и ночь без луны. Лишь серое однообразие будней, как однообразие пелены туч.

Где же ты, луч света, где разрежешь ты серую хмурь, в какой стороне?

Соро упорно идёт вперёд и в каждом селении, в каждом городке, что попадается им на пути, спрашивает, не знает ли кто дороги в страну эльфов. И ему всё равно, что в ответ могут рассмеяться и покрутить пальцем у виска. Кто-то проходит, сделав вид, что не расслышал. Но Соро идёт по дороге и спрашивает у каждого прохожего. У каждого! Хамел уже давно ничего не спрашивает. Он плетётся сзади и досада на его лице является отражением недоумения лиц прохожих. Но Соро не оглядывается на Хамела. Ему достаточно того, что тот просто идёт сзади. Он продолжает обращаться к каждому не ведая ни смущения, ни разочарования.

За время пути они получили множество ответов, которые и противоречили и исключали, но порой и поддерживали друг друга.

— Эльфы? Да, они бывают в соседнем городишке. Чаще на полнолуние.

— Да вы не там ищите! Ступайте к морю!

— Ну, в горах, конечно!

— Эльфов не бывает.

— Они живут с гномами под землёй и погибают от дневного света.

— Не знаю. Намедни приходил тут один к кузнецу. И уши у него были длинные, как у осла.

— Они живут в лесу и непременно в чаще...

Можно услышать всё, что угодно, не исключая непристойностей. Но Соро идёт вперёд и спрашивает всех, кто ему встречается. Но куда же «вперёд» он идёт? Несмотря ни на что, в большинстве нестройных ответов всё-таки проглядывает какой-то строй: многие из встреченных так же, как и Факел, указывают на север. И Соро идёт на север, а за ним идёт Хамел и не спрашивает ничего. К чему вопросы — он не верит в эльфов. Тогда куда же он идёт? — Он идёт за своим другом, просто за другом Соро. Потому, что хочется быть рядом с тем, кто тебе доверяет, а не с теми, кто не верит и в каждом твоём шаге и слове усматривают подтверждение своим осуждающим мыслям. От этого хочется уйти, а ещё хочется доказать им, что они не правы, сделать что-нибудь для них, не верящих, чтобы они убедились сами, что он смог сделать для них то, что не смог никто другой.

«Глупости! Ничего я никому не докажу: нет никаких эльфов!» — думал Хамел, но несмотря на мысли, шёл следом за другом. Единственным НЕ бывшим другом.

* * *

Путь их был сер, а потом он стал ещё и холоден. Наступила зима. Хамелу ещё удавалось как-то следить за дичью, обедом и ночлегом. Но это для людей. С лошадьми было труднее. Зимой хорошая лошадь сама достанет себе корм из-под снега, но нужно, чтобы она занималась этим большую часть дня. А Соро и Хамелу нужно идти вперёд и специально выпасать лошадей — некогда. Соро мог позабыть обо всём на свете: и о себе, и о лошадях и Хамел порой вынужден был останавливать его. Большую часть зимы они прошли пешком, ведя в поводу усталых и голодных лошадей.

Путь их был тяжёл, но в тяжести своей довольно однообразен, до тех пор, пока, наконец, на исходе зимы не произошла встреча, которая определила и их дальнейший путь. Не только путь, можно сказать — жизнь — потому как и незначительные на первый взгляд встречи и события способны оказывать влияния потрясающие.

Хамел и при этой встрече был подозрителен, а Соро поверил не переспрашивая.

Незнакомая и неприветливая дорога привела их в незнакомую столицу. Город был большой и аккуратный. Следуя здравому смыслу, в нём следовало остановиться: чем больше людей, тем больше шансов что-нибудь узнать. Вдобавок, истощавшим за зиму лошадям требовался отдых, а Хамел рассчитывал продать здесь шкурку убитой лисы и на вырученный деньги накормить себя и лошадей. Но на первый же вопрос об эльфах ответ был получен нестандартный. Хозяин недорогого трактира, в котором они остановились, сказал:

— Эльфы? Вам нужно с этим к королю.

— Как — к королю?

— Ну, да, прямо к королю, а ещё лучше — к королеве, а то король у нас очень строг.

— И что же мы, по-вашему, должны вот так просто идти во дворец и спрашивать там дорогу к эльфам?

— А больше вам всё равно никто не скажет, наврут только. А король знает. И королева. Завтра испросите высочайшего позволения о встрече. Король, хоть и строгий, но без разбору никого не казнит.

«Ну, да, — съязвил про себя Хамел, — Перед тем, как отправить на казнь, непременно разберётся самым тщательным образом».

— Да вы не робейте! — продолжал словоохотливый корчмарь. — Вон вы какие молодцы! Одежонка, правда, малость поистрепалась, но я думаю, ничего!

Он говорил ещё что-то, расписывая достоинства короля и королевы до тех пор, пока друзья не пришли к выводу, что всего этого достаточно и поднялись в отведённую им комнату.

— Ну и что? — спросил обобщающе Хамел.

— Завтра идём к королю.

— Ты что, с ума сошёл! — взорвался Хамел. — Пойдёшь спрашивать у короля чужой страны: «Не подскажете ли дорожку к эльфам?» только потому, что так надоумил полоумный корчмарь!

— Если не хочешь идти — подожди меня здесь, — ответил Соро просто.

* * *

На завтра, по высочайшему повелению, их приняли.

— Интересно, здесь всех путников сразу принимают венценосные особы или только тех, кто спрашивает дорогу к эльфам? — Таковы были слова Хамела, обращённые не то к Соро, не то к длинному коридору, по которому они шли.

— Не надо, пожалуйста, — догнал его тихий голос Соро. Он был серьёзен и сосредоточен. Хамел скептически ухмыльнулся. Шутки, конечно, можно оставить, во всяком случае до тех пор, пока не кончится разговор с этим, склонным к тщательным разборкам, королём. «Хорошо, что разговор с королём предстоит не мне!» — подумал Хамел, одёрнул на себе пообтрепавшуюся одежду и зашагал дальше.

— Зачем вам нужна дорога к эльфам?! — Король пропустил мимо ушей все скомканные приветствия наших друзей. — Зачем вы их ищите?

Соро перевёл дух. Если говорить, то всё. Одним оправданием: «очень нужно» тут не обойдёшься.

— Мы ищем эльфов не из простого любопытства, нам очень нужна помощь.

Король молчал и слушал дальше. И Соро стал говорить дальше:

— Много лет назад на нашу землю пришёл человек. На моей родине его прозвали Нэйаре Кир. Но оказалось, это не просто человек, не просто старик.

Хамел знал эту истерию наизусть. Пользуясь тем, что на него никто не обращает внимания, он стал разглядывать короля и его королеву. Властитель действительно был суров на вид — такой и разобраться может, и казнить. Но вот что показалось странным — он очень отличался от же местных жителей. Он был смугл и черноволос и словно принадлежал другому племени. Вот королева — сразу видно: дочь своего народа. Волосы её тёмно каштанового цвета, а ясные серые глаза в сочетании с синей отделкой платья казались голубыми. «В общем-то красивая, — подумал Хамел. — Но лицо у неё тоже было немного странное. Иногда казалось, что королева совсем юная, не старше их с Соро. Но во время рассказа о Долине и Нэйаре Кире, на глаза её набегали такие тени, что думалось, такой человек уже прожил много-много лет.

— Высокий народ не вмешивается в дела людей.

Это произнёс король. Хамел так увлёкся разглядыванием королевы, что пропустил тот момент, когда Соро окончил свой рассказ.

— Да, я слышал эти слова от Факела*. Но для нас не хватает просто помощи людей. Нам не справиться одним. Это особый случай.

______________________

* Как в самом деле звучало имя Факела мы в тексте не пишем. По дошедшим до нас источникам, оно произносилось как «Елен». Но подобное имя имеет древнегреческий корень с подобным же переводом и мы, во избежание недоумений читающих, употребляем здесь только трактовку имени а не его произношение.

______________________

— Так говорят все люди, которые хотят натравить эльфов на своим врагов, — ответствовал король.

— Наш враг — не простой человек. Он — колдун. Он хочет подчинить себе всех людей не оружием, а какой-то иной силой. Наши воины сильны, но они ничего не могут сделать с ним. Великого труда стоило командиру Белой крепости признать то, что он не может справиться с врагом сам и послать за помощью куда-то, непонятно куда, за три-девять земель, к неизвестному народу. И вот мы в пути. Но мы не знаем дороги. И нам ни разу не встретился человек, который видел бы эльфов или знал, как дойти до них. Дорога привела нас к вам. Не откажите нам в помощи! Вместе со мною просит весь наш народ.

Хамелу показалось, что Соро говорит уж слишком откровенно, но он промолчал. «Может быть как раз так и надо, — подумал он. — Король, видит нас первый раз в жизни... Но неужели дорога к этим эльфам — такая страшная тайна! Чего там раздумывать?»

Король действительно погрузился в раздумья. Он обменялся несколькими фразами с королевой, смотревшей на путников более благожелательно, но говорили они так тихо, что наши друзья ничего не расслышали. Наконец, он сказал, как бы нехотя:

— Хорошо, я покажу вам дорогу. Но вы должны дать мне слово, что никому не откроете её, разве что будет на то воля самих эльфов.

Король нарисовал карту, распорядился, чтобы путникам дали еды на дорогу и денег, но физиономия у него была мрачная. Он почему-то был очень недоволен, что отпускал наших друзей к эльфам. Только один добрый взгляд напутствовал их из дворца — взгляд королевы, хотя она не сказала им ни слова.

Соро с радостью принял пожертвования венценосных особ и поспешил отказаться от отдыха. И снова в путь, пока король не передумал, ещё быстрее и радостнее, ещё с большей верой и уверенностью, не останавливаясь перед весенними реками, смело ступая на малоприметные тропы. Неужели их долгий-долгий путь оказался не напрасным?!

Все трудности и прошлая зима, и голод, и безучастные встречи — всего этого будто не существовало. Не было ни стужи, ни усталых лошадей. Путь — словно только начинается и весеннее солнце смотрит так ласково и приветливо, что кажется: под ним не может быть ничего плохого.

— Да погоди ты радоваться, — оборвал Соро Хамел. — Дойти ещё надо.

Следуя указаниям короля, они держали путь на север. Король сказал, что меньше, чем через месяц они достигнут земли эльфов. Но это прямым ходом, без остановок и на хороших лошадях. Но места были совсем не знакомые, план, нарисованный рукой короля, не слишком подробным, а лошади измотаны дальней дорогой. Соро всё также рвался вперёд и всё также Хамел сдерживал его.

— На сегодня достаточно, — говорил он, спешивался сам и брал за повод лошадь Соро.

— Ещё не темно! — возражал тот и что-то детское звучало в его тоне.

— Лошади устали. А здесь — хорошее место для стоянки и трава есть.

Соро покорялся. Неохотно, с досадой, но покорялся. Но это было вовсе не мальчишеское рвение увидеть поскорее легендарных эльфов. Эльфы, это, конечно, прекрасно, но не только за этим идёт к ним Соро. Да, они с Хамелом должны беречь лошадей, но пока они здесь сидят и отдыхают у костра, там у себя дома, в Долине, что происходит с Белой крепостью? Может быть, она терпит последнюю осаду и помощь нужна немедля! Кто ещё остался жив? А кто погиб? Эх, если бы можно было скорее достичь этих эльфов!

Соро вскакивал и в нетерпении ходил вокруг костра, закутавшись в плащ — ночи были ещё холодные. С будоражащим нетерпением он ждал утра. Прошёл день — значит, на один день стала ближе их встреча с эльфами, на один день стала ближе помощь Белой крепости.

* * *

Путешествие затянулось множеством мелких непредвиденных и непредсказуемых препятствий. Какой-то наглый ночной грызун прогрыз дыру в перемётной суме, испортил им припасы, а большую часть высыпал на землю. Потом, одна из лошадей, испугавшись непонятно чего, так рванула с привязи, что уздечка разлетелась в нескольких местах. Лошадь далеко не убежала: вломилась в кусты и встала, оставалось только подойти и забрать её. Но вот уздечку пришлось чинить, хотя и наскоро. И на всё уходило время. Соро порой казалось, что всё вокруг сговорилось: только и выискивает случая, чтобы помешать — и всё как раз тогда, когда дорога уже известна и когда они почти у цели! Где тут успеть за один месяц. А Факел ждёт. И командир...

Но карта вела за собой. Она была немногословна, как тот, что её начертил, но она ещё ни разу не сбилась и не наврала. Друзья миновали луга и леса и горный хребет. Они прочавкали по заболоченной пойме реки и миновали саму реку изрядно перепачкавшись в болотной грязи, и, наконец, вступили в девственно-дикий лес.

Лес был зол? — Может быть. Или угрюм? — Несомненно. Он был силён и гораздо сильнее путников. Но они вступили в него, хотя ни наезженной ни даже просто протоптанной дороги они не увидели. Лесное чрево было мрачно, темно и сыро. Даже трава тут росла плохо: только мох, да тощий папоротник. Деревья — старые и равнодушные — цепко стоят на земле, а вершины их — высоко-высоко, теряются там, куда взглядом не достанешь. На уровне человеческого роста только мёртвые нижние сучья торчат частоколом во все стороны. Какая-то изнанка леса, а лицевую сторону видит только солнышко со своей высоты.

Друзья заблудились. Как ни неприятно это было сознавать, но это было так. По рассказу короля, они должны были миновать лес от восхода до заката солнца. Но они ночуют уже третий раз, а лес всё не кончается. Может, напутал что-то суровый король? Или лес разросся? — вряд ли. Они именно заблудились, вот и всё. Эльфы должны быть совсем рядом, близко, почти сразу за этим лесом.

Соро первый увидел, вернее сочувствовал просвет между деревьями и понял, что это не поляна, а конец, опушка леса.

Возликовали и люди, и их усталые лошади. Они вынеслись из леса не разбирая троп и увидели перед собой каменистую пустошь. Ту самую, про которую говорил король. Именно здесь они должны встретить эльфийские разъезды, эльфов, их народ.

Камни пыль, островки кустарника. Никаких разъездов не было видно. Вообще, никого. Лишь какая-то хищная птица, вспугнутая их появлением, поднялась с обломка дерева и полетела прочь.

Может, они всё-таки шли неправильно? Трудно поверить, что за всем этим кто-то живёт. Друзья пошли дальше. О том, что их ждёт после пустоши, карта молчала. Хамел увидел следы старой заброшенной дороги, по которой уже давно никто не ездил. Они пошли по ней. И шли так довольно долго. Дорога то скрывалась, заросшая бурьяном, то выступала снова. Шли друзья долго, но никого так и не встретили. Вечерело. Наконец, вдалеке показались горы, а перед ними — унылая долина с пересохшим руслом реки. На другом берегу — развалины, должно быть, грандиозного строения. Руины кое-где поросли травой, в них даже укоренилось маленькое деревце. Вдали, за руинами громоздились странные обломки, похожие на кости огромных животных.

Место не гостеприимное и даже совсем не приятное. Но дальше идти некуда: стеной возвышаются скалы. По словам короля, эльфы должны быть здесь. Что же это такое: ошибка? Их или короля? А может, умысел? Ведь король так не хотел показывать дорогу.

— Может, это ловушка? — это сказал Хамел.

— Да брось, ты! Если бы король хотел нашей гибели, он просто мог бы бросить нас в подземелье, а не рисовать запутанные карты. Остальное-то всё сходится!

— Вот только эльфов нет! — заключил Хамел.

— Нет, — согласился Соро. — Но был же здесь кто-то.

Он перелез через захламлённое пересохшее русло на другой берег и долго ходил меж развалин, созерцая гигантские кости, похожие на остовы чудовищ. Вернувшись, он ничего определённого Хамелу не сказал.

— Здесь несколько лет никто не живёт.

— Вижу. И что дальше?

— Переночуем. Солнце уже садиться, — впервые за всё время Соро заговорил о ночлеге сам.

— Здесь? Среди этих скелетов?

— Ну не идти же обратно в лес.

Ночью Соро спал мало. Просыпаясь, Хамел всё время видел, как он сидит возле потухших углей, обхватив руками колени. Думает. О чём? Об измене короля? О своей ошибке? — Да, нет, несмотря на все блуждания, они вышли правильно. И теперь предстоит решать, что же делать дальше. «Что тут решать? Поворачивать надо!» — раздражение на то, что такой путь проделан зря, впустую, и на то, что он сам чуть было не поверил в эти дурацкие сказки про эльфов, готово было выплеснуться злым упрёком на Соро, но Хамел сдержался. «Соро и без того должно быть погано. Надо поворачивать обратно в Белую крепость. Там наши два меча лишними не будут. Только время потеряли!» — вздохнул Хамел и повернулся на другой бок.

Утро было мрачным, как и всё в этой долине. Какое-то пыльное солнце встало над унылыми горами. Понурые лошади трясли ушами и пряжки их уздечек позвякивали при этом. О чём всю ночь думал Соро? Неужели он настолько спятил, что будет искать дальше? Хамел боялся и спрашивать, а вдруг своим вопросом он только подстегнёт упрямство Соро? «Нет, не может он быть таким идиотом!» — подумал Хамел, но ничего не спросил. А что спрашивать — в любом случае, сначала нужно выбраться из этой дыры, а впереди тот самый лес, из которого они только вчера вышли...

На этот раз лес встретил их ещё хуже. Вряд ли он сильно изменился за прошедшие сутки. Это у путников было меньше сил на борьбу с этим лесом. Лес всё тот же, но они другие. Они — слабее.

Припасы кончились. Ручьи в лесу были редким явлением. На второй день обратной дороги пала одна лошадь. Хамел очень берёг лошадей, берёг, как только мог. Пала как раз его лошадь и он ничего не смог сделать. Он даже не знал от чего. Может, какая-то трава в этом лесу ядовитая попалась, или ручей...

Лес без просвета. Лес и лес который день. Зверья нет или оно слишком осторожно. Только какие-то неприятные птицы высоко в ветвях. Безнадёжно потеряв пару стрел, Хамел всё-таки подстрелил одну. Её зажарили и съели.

«Живы до сих пор, — усмехнулся Хамел. — В этом лесу ничему доверять нельзя: ни траве, ни птицам».

Иногда лес был такой густой, что непонятно становилось, в какой стороне солнце. Тогда кто-нибудь из них взбирался по стволу и смотрел, что там, наверху, в вышине, чтобы хотя бы не потерять направления.

И опять лес, изнанка леса из тощих папоротников и мёртвых нижних сучьев, а жизнь — где-то там, наверху, под солнцем.

— Да когда же кончишься ты, наконец! — Хамел схватил палку и кинулся вперёд, рыча что-то и молотя палкой по стволам, ломая сухие ветки. Треск наполнил нутро леса, он смолк также внезапно, как и начался. Хамел остановился, тяжело дыша. Пот от усталости катился по лицу. А может быть слёзы? От отчаяния и бессилия, когда не прощаешь самому себе, что так долго ошибался, не прощаешь, что теперь обманут, что всё потратил зря.

Соро не остановил его и ничего не сказал. Соро опять молчит, серьёзен и сосредоточен. «Неужели он всё ещё ждёт?» — прошептал Хамел.

В мрачном лесу не бывало ветра. Какой там ветер — он теряется где-то в кронах, до земли ему просто не добраться. И вдруг, Хамелу показалось, что едва ощутимое дуновение коснулось его лица. Лошадь, измотанная и еле таскавшая ноги, вдруг вскинула голову и насторожилась. Уши, глаза, ноздри — всё направлено в одну сторону. Там далеко, еле различимы за стволами, промелькнули два силуэта. Всадники! В тускло пробивающемся свете взмахнули полы серебристого плаща одного из них, а под плащом что-то сверкнуло: кольчуга? Второй всадник был ещё менее различим. Видение просияло мгновение и скрылось.

— Эльфы! — выдохнул Соро. Он взлетел на лошадь.

— Ты что?! Показалось! Мало ли что примерещится!

Хамел схватил лошадь за повод.

— Садись скорее! — не обращая внимания на его крики, Соро сжал его руку и стал тянуть за себя, на круп.

— Коня загонишь! — вяло протестовал Хамел, однако повиновался.

Лошадь мчалась вперёд так, словно была с Соро заодно. Это была не погоня за мечтой, это была погоня за бредом. Все поверили в него, даже усталая лошадь. Она неслась и сучья трещали под её копытами. Хамел только успевал уворачиваться от возникавших перед носом веток. Лес, нескончаемый лес, неожиданно оборвался и теперь они летели по опушке. Лошадь взмокла, но не сдавалась. Соро остановил её сам. Солнце и свежий воздух ослепили, оглушили... Куда дальше? В какую сторону поехали те двое, что заставили всколыхнуться безучастный лес? Соро спешился и стал искать следы. Но у коней тех всадников были очень лёгкие ноги. Травы распрямились, листва сомкнулась над их следами. Где вы? Кто вы? Да и были ли вы вообще?

— С чего ты взял, что это эльфы?

— Воины. Я видел кольчугу и щит.

— Ну и что? Мало ли воинов у других народов?

— Нет. У них особое оружие и особая броня.

— А ты, прямо, разглядел с такого расстояния! — Хамел вёл лошадь за Соро и тоже высматривал следы.

— Нет, я не рассмотрел, я понял. У первого воина была такая кольчуга — она совсем не стесняла движений. Обычно воины более неуклюжие.

— И потому ты решил, что это эльфы?

— Нет, не только.

— А что ещё?

— Не знаю, как это объяснить... Я это почувствовал.

— Ты бредишь!

— Тсс! Смотри!

Соро остановился, показывая рукой куда-то. Хамел вгляделся. Перед ними выступала из земли небольшая горная гряда. По словам короля, здесь должны были жить гномы. Среди камней были привязаны две лошади. Рядом с ними — фигура воина. Он стоял к ним спиной. На плечах — великолепный плащ, вышитый золотом по краю. Тонконогая лошадь перебирала траву у его ног. Оживший мираж, видение, что стало реальностью! Друзья переглянулись и пошли к нему.

На звук шагов стоявший обернулся и... слова приветствия застряли в горле Соро! Это был урук-хай. Настоящий! Его рожа выглядывала из роскошного капюшона плаща, будто червяк из поверженного яблока. Соро отшатнулся и схватился за меч. Он ничего не объяснял себе и не строил предположений. Перед ним был враг. Хамел опередил друга и с криком кинулся на орка.

Соро и Хамел были воинами Белой крепости. На их родине это звание почётно и ко многому обязывало — нужно быть действительно сильным и умелым воином, чтобы заслужить его. Но и урук-хай был не лыком шит. Не даром он был именно урук-хайем, а не просто орком: широченные плечи, необыкновенной силы и длины руки, коренастая фигура на коротких кривых ногах. Теперь добавьте к силе гигантского орангутанга ещё и хорошее умение владеть мечом. Сам урук-хай не нападал, а только отражал удары. Хотя под таким натиском ему только защищаться и оставалось.

Во время схватки только одна мысль крутилась в голове Соро: мысль о том, что орки напали на эльфов и ограбили их. Но, может быть, эльфы ещё живы и их удастся спасти. Он ни на минуту не сомневался, что именно эльфов он видел в лесу в едва различимых силуэтах — серебристые плащи, чудесные кольчуги, лошади, которые спорят с ветром и бегут не приминая травы... Неужели они с Хамелом опоздали?!

— Эй, ты! Откуда у тебя лошадь и одежда? — это крикнул Хамел. Вдвоём, им удалось прижать орка к камням. Оступившись, он упал на одно колено и теперь отбивался еле-еле.

— Не твоё дело! — хрипло рявкнул тот. Вложив в силу удара ещё и свою немалую массу, он заставил податься назад одного воина, выровнялся и теперь твёрдо стоял на ногах.

Он был очень силён. Но воины Белой крепости тоже умелы, хотя и утомлены трудным путём, и их — двое. Победа была бы за ними.

— Прекратить! — Голос возник сразу со всех сторон. Он был властен, как гром и всеобъемлющ, как спускавшиеся сумерки. Соро и Хамел невольно отпрянули и опустили мечи.

Из-за камней вышел витязь. Он был... Перед его величием хотелось только упасть, провалиться сквозь землю, укрыться, закопаться, чтоб он прошёл, как ураган, как явление природы, которому нельзя противостоять, а можно только попытаться не погибнуть в нём. Соро ощутил только трепет и... собственное ничтожество. Эльф! Это был эльф! Соро никуда не провалился, а так и продолжал стоять, сжав свой меч судорожным движением. Он слышал, как в его душе вопила о помощи Белая крепость, как к нему взывали о помощи сотни голосов, оставшихся там, далеко, но он всё стоял и только силился справиться с собой. Он пытался хотя бы поднять голову, но собственный взгляд оказался неподъёмный,

Соро не понял слов, произнесённых эльфом, он забыл про своё положение, про Хамела, про орка, он переживал только необыкновенное чувство от встречи с этим великим иным существом.

— Что здесь происходит? Голос родился в небе? Или в устах эльфа? — Соро так и не понял.

— Я тут не причём, — поспешил оправдаться урук-хай. — Они сами на меня напали.

— Кто вы такие?

Теперь голос обрушился на них с Хамелом. Он раздавил и приплюснул к земле. Он не давал ничего вымолвить или даже просто вздохнуть.

Витязь требовал ответа.

— Мы... мы... искали вас...

Кажется, спазм, что вцепился в горло, отступил. Но что говорить? Все? Конечно, все! Как же иначе? Главное, начать, а там, может, получится...

— Я знаю, эльфы не вмешиваются в дела людей... — Нет, это не то.

— Мы шли несколько месяцев... — опять не то. Кому какое дело до того, сколько они дли.

Неожиданно по суровому лику пробежала тень улыбки.

— И потому вы напали на моего слугу?

Однако, до дружеской беседы было ещё далеко. Соро не мог собраться, но понимал, что говорить придётся именно ему — Хамел же ничего не скажет.

— Нам нужна помощь! — Ещё одна попытка. Но с чего начать? «Много-много лет назад...»? А что если ему надоесть слушать? Но надо же что-то говорить!

— Вот что, — вдруг сказал сам витязь. — Я отлучусь ненадолго — меня ждёт дело, но вы подождите меня здесь. Только больше не деритесь.

И он выразительно посмотрел на урук-хая. Тот в ответ руками развёл: «А я что?» И витязь, грозный судья, превосходящее существо, как-то совсем по-обыкновенному повернулся к скале и спустился вниз по расщелине. Словно обыкновенный человек, который вспомнил о своих делах. И никакие громы и молнии его исшествие не сопровождали. Соро перевёл дух и растерянно оглянулся. Блуждающий взгляд его остановился на товарище. Хамел выглядел ещё более жалко, чем Соро того ожидал. Бледный, с трясущимися губами он только и смог произнести: «Надо же... значит они всё-таки существуют!»

Прошло совсем немного времени и обалдевшее состояние рассеялось. Но орк невдалеке остался. Хамел, уже оправившийся от своих потрясений, покосился в сторону урук-хая и сказал Соро:

— А с чего ты взял, что это был настоящий эльф?

— Ты что, сам не видел? — изумился Соро.

— Видеть-то видел: мужик мощный. А слуга его — орк!

— Ну и что? Всякое бывает.

— Эльфы, тоже, говорят, всякие бывают. Небось слышал от Факела о чёрных эльфах?

— Да ты что? Этот не такой!

— А откуда ты знаешь, какой он?

Всё это время урук-хай ходил в стороне с демонстративно-независимым видом, но явно прислушивался к разговору, хотя не все слова долетали до него. Теперь он остановился и с нескрываемым вниманием смотрел на Хамела.

— Ты бы хоть спросил, кому он служит! Может, какому-нибудь колдуну!

— Что ты сказал? — взревел урук-хай и кинулся к воину на ходу выхватывая меч. Но Соро успел вскочить между ними.

— Простите! — попытался он успокоить орка. — Мой друг не понимает, что говорит!

— Что?! — вскипел Хамел.

— Да уймись ты! — уже приказал Соро. Именно он был назначен старшим в их маленьком отряде. — Убери меч.

— Пусть сначала он уберёт! — пробурчал Хамел.

— Я уберу меч, если ты возьмёшь назад свои слова, — произнёс урук-хай с некоторой долей высокомерия.

Хамелу пришлось повиноваться. Наконец, недоразумение было улажено и противники разошлись, бросая друг на друга недовольные взгляды.

— Хамел! — попробовал успокоить его Соро. — Нужно верить не только глазам. Нужно верить сердцу. А глаза могут подвести.

Хамел только фыркнул в ответ.

* * *

По счастью, ждать им пришлось недолго. Эльф, не доверяя показному миру между пылкими воинами и своим орком, явился сам.

— Теперь я выслушаю тебя, — сказал он Соро.

И опять старая история, похожая на печальную песню с плохим концом, звучит под ночным небом. Чёрная крепость — Белая крепость. Неразрушимое слово колдуна — и друг больше не друг, а брат — не брат. Только унылые камни их долины могут устоять перед чарами старика, прозванного Нэйаре Киром. Камни ещё не научились предавать, потому, что колдуну камни не нужны. Иначе — научились бы и камни.

Эльф молчал. Не перебил ни разу и даже не пошевелился во время рассказа. Только теперь, когда Соро замолчал, он поднялся и сказал:

— Я могу взять вас собой. Вы расскажете обо всём в Доме короля эльфов. Если будет на то его воля, наши воины помогут вам.

* * *

Дорога была лёгкой под копытами эльфийских лошадей, голод и тяготы пути отстали. Теперь им было не угнаться за всадниками.

Сначала Соро ехал на крупе эльфийской лошади. Потом, в одном из селений, эльф купил ему лошадь. Купил — не совсем верное слово. В первом же селении друзья убедились, что их величественного спутника здесь прекрасно знают. Ему рады и лошадь, когда он спросил о ней, отдали в подарок, отказавшись взять что-либо в награду.

Хамел всё это время шарахался от ужаса к подозрительности. Когда эльф поворачивал к нему своё лицо — бедного Хамела охватывал трепет. Но как только витязь отходил в сторону, юный воин Белой крепости принимался придирчиво разглядывать его спину и всё норовил поделиться своими сомнениями с Соро. Более всего настораживали Хамела странные латы на руке эльфа, которые тот никогда не снимал. «Уж не заклятье ли у него на руке, раз он её так бережёт?» Странные латы были шедевром оружейного искусства. Они были великолепно пригнаны и совсем не стесняли движений. Лишь на стоянке Хамел догадался, что это не латы вовсе, а железная рука! Он сразу поделился своим открытием с Соро. Но тот совсем не уделил ему внимания. К сожалению, Долина Двух крепостей расположена слишком далеко и песни, сложенные о деяниях Сивисмара-Серебряная-Рука и его дружины не достигли Белой крепости.

Дорога бежала теперь им навстречу, а дни летели ещё быстрее, чем дорога.

* * *

В скалах было столько же жизни, сколько в оленьем черепе, что валялся у них под ногами. Ни воды, ни зелени, только жёсткое солнце и такие же жёсткие скалы. Что это конец? Тупик? Они шли долго, доверяя и не доверяя, шли дни напролёт, а то и ночи. Даже традиционно-приключенческие повязки на глазах были. И вот повязки сняты. И что же видят воины Белой Крепости, пройдя прошли столько дней и столько миль? — Пустыню скал. Конец пути. Дальше дороги нет.

Но она есть и это только начало. Откуда-то из изломов скал, которые, казалось, не могли таить ничего живого, вышел воин. Он приветствовал Сивисмара и после короткой речи на непонятном языке, сказал им: «Сдайте оружие и войдите».

Куда входить? Какой здесь может быть вход? Но вход был. Там, за ребром скалы, укрытая в гигантской трещине, была дверь. Маленькая дверь, только на одного человека. Лошадей забрал встретивший их воин и увёл куда-то по извилистой тропинке.

За дверью была лестница вверх, узкая и крутая. Прохлада каменных пещер («Вернее сказать, здания», — отметил про себя Соро), сменила безжалостный зной солнца. Глаза быстро привыкли к полумраку. Вёл их незнакомый воин. Серые каменные ступени освещались рассеянным светом, что падал из разломов в стене. Приглядевшись, Соро понял, что это не расщелины вовсе, а бойницы. Коридор, гладкие стены отшлифованы так, что видна строгая красота невзрачного камня. Сивисмар ушёл вперёд. Урук-хай куда-то делся ещё в самом начале, Соро не сразу заметил его отсутствие. Их с Хамелом провели в просторную комнату и оставили одних. Хамел, верный своей подозрительности, обошёл все углы и заглянул за все портьеры, потом брякнулся на широкую скамью и посмотрел в потолок, откуда с самой высоты падал рассеянный свет, как и во всём замке. Неба в эти бойницы или световоды, не было видно совсем.

— Ну, что, — заключил он. — Для тюрьмы даже благородно, по-эльфийски!

— Почему — для тюрьмы?

— Орудие-то отобрали!

— А ты что сюда драться пришёл?

— Нет, конечно, но я не ожидал, что они такие пугливые.

Соро не стал отвечать. Хамел был не в духе. Хотя он всё последнее время был не в духе: ему не нравился урук-хай, смущала железная рука Сивисмара, ему не нравилось место, в которое они приехали. Вообще, он сильно нервничал, Соро показалось, что Хамел чего-то боится, а дерзит, чтобы не показывать этого. Чего он боялся? Не урук-хая же и не железного кулака Сивисмара. Чего-то другого, большего. Эльфов? Но почему? Соро не понимал.

Другая дверь, в противоположной стене, открылась. Она отворилась бесшумно, но Соро почувствовал движение и оглянулся. В комнату вошёл юноша с серебряным ведёрком и белой материей в руках. Совсем и не страшный. Он просил друзей располагаться на отдых, сказал, что скоро будет приготовлено угощение, а пока он принёс воду для омовения. Он помог путникам снять запылённые плащи. Наши друзья были пока ещё сами в состоянии снять плащ, но этот милый юноша был так не навязчиво предупредителен, что помощь его была незаметна. Он принёс серебряное ведёрко с водой и белоснежные полотенца. Большая чаша для омовения была столь прекрасной работы, что могла бы украсть пиршественный стол любого короля. Всё это время Соро украдкой рассматривал их необычайного служителя. Несомненно, юноша тоже эльф, хотя совсем не походил на их могучего спутника с серебряной рукой. Он невысок для эльфа — ростом примерно с наших друзей, тонок и строен. Был смугл, имел тёмные волосы и карие глаза. Но было в нём что-то, что объединяло его с суровыми воинами, которых видели наши друзья. Это неуловимо и неотделимо. Это не выразить словами и не возможно не заметить. Это печать иного народа. Может, это: ясность взора, мир в каждом движении и величие каждого жеста, даже самого смиренного. Соро догадывался об этом, но не понимал разумом. Наконец, наши друзья умылись и юноша удалился, унеся грязную воду.

Спустя некоторое время, он явился снова. Он принёс богатое угощение и теперь был совсем в другой одежде: длинной, белой, отделанной серебром. Он служил им за столом. И совсем не был таким грозным, как остальные эльфы. После нескольких фраз, Соро решился спросить у него, почему король, к которому они вначале обратились за помощью, мог показать им неправильную дорогу.

— Король Дантар? — переспросил юный эльф. — Он ушёл из Дома эльфов очень давно. Сам я его никогда не видел. Раньше эльфы жили совсем в другом месте, там, куда вы пришли, следуя указаниям короля Дантара. Но на прежний Дом эльфов напали враги и он был разрушен. Король Дантар не знал об этом.

— А король Дантар, он что же, когда-то жил среди эльфов? — спросил Соро.

— Он нёс здесь службу.

— Наверное, люди, которые служат эльфам, должны все принадлежать только королевским родам, — в раздумье произнёс Соро.

— Вовсе нет, — только и ответил их юный собеседник.

Окончился обед и приветливый юноша удалился. А жаль. Соро хотел о многом спросить его. Теперь Соро, предоставленный сам себе, сидел и рассматривал гладкую поверхность большого стола. Хамел, измученный дорогой, задремал, но Соро было не до сна. Впереди — самое трудное испытание — разговор с королём эльфов, то, ради чего они шли. От того, как и что он скажет зависит получит помощь его Белая крепость или нет. Соро оглянулся на спящего друга. Сейчас ему бросилось в глаза, как тот похудел и осунулся. Почернело обветренное лицо, растрескались сухие губы. Не может быть чтобы они шли напрасно! Хотя на свете всё может быть...

А если Соро не найдёт нужных слов? Если не сможет сказать всё, как нужно? Нет, эльфы мудрые. Они всё поймут, даже если он что-нибудь перепутает или забудет. И опять Соро смотрит на мраморный узор крышки стола. Под пальцами, кажется, что мрамор теплеет...

Раздался стук в дверь и к ним вошёл воин. Перепуганный Хамел вскочил, ничего не понимая. Соро тоже поднялся навстречу.

— Вас ждут.

Два слова. Как приговор. Сейчас решится всё. Они пошли за воином. Опять узкий коридор с высоким потолком и узкие расщелины-бойницы. Они поднимаются всё выше и выше по бесконечной лестнице. Поворот — и за дверью огромный зал.

Соро был потрясён. После сумрачных покоев и полутемного коридора их встретил Зал Света. Свет врывался в огромные окна, свет лился сверху, справа и слева — отовсюду. Свет жил в этом зале, содержался в нём, как в наполненном сосуде. И в центре этого света возвышался трон. А на нём...

«Таким может быть только король эльфов!» — решил Соро. Он был самый светлый из всех. Он величественнее Сивисмара и грознее любого воина. Его взор, казалось, пронзал, а строгость отметала любые сомнения. На груди эльфа, как орден, покоился знак, собранный из самоцветов, а на самом большом светло-зеленоватом камне было вырезано слово: «Зааран-Тир». Но Соро не знал рун и не мог прочитать его. Он взглянул в лицо эльфу, но сразу отвёл глаза. Этот взгляд невозможно выдержать: он... как молния... То, что говорил об эльфах Факел и то, что воображал себе Соро в самых безудержных своих мечтаниях — ничто в сравнении с действительностью.

Но Соро справился и начал говорить.

— Великий король эльфов... — начал он.

— Это Главный Страж крепости, — поправил сопровождавший воин. Соро осёкся: «Опять не так!..»

— Я слушаю тебя, — обратился к нему Главный Страж.

Он слушает Соро. Главный Страж эльфийской крепости слушает. Этих слов было достаточно, чтобы Соро оставил свои ляпсусы и нерешительность и начал говорить. После первых слов он совсем успокоился. Он видел перед собой только одного слушателя — Главного Стража, который хочет понять и помочь ему. Соро не сомневался в этом. Остальных людей и эльфов и даже Хамела он просто не видел, не замечал, забыл про них. Он видел перед собой только глаза Главного Стража, те самые, «пронзающие» глаза. Слова находились сами. Складывались во фразы, как раз те, которые хотел сказать Соро. Что же тут удивительного: он всё время странствия думал об этом. Это боль его земли, его народа и сейчас все люди, что остались в Белой крепости, просят вместе с ним, просят в каждом его слове, в каждом звуке, каждом вздохе. Сотни, тысячи голосов вторят словам Соро. Те, что остались в Белой крепости и те, кто страждет в Чёрной. А они именно страждут — Соро понимал это больше, чем другие.

— Нам не выстоять одним! Не выстоять...

Эльф слушал молча и покой его взора не нарушался ничем. Только однажды, когда Соро рассказывал о колдуне Нэйаре Кире, он переспросил.

— Я мало знаю о нём. Старики говорят, что он совсем перестал показываться на глаза кому бы то ни было с тех пор, как в одном из своих странствий потерял правую руку. Но увечье не умалило его силы.

— Правую руку? — переспросил Главный Страж. Он поднялся. — Я сам доложу о вас королю. Думаю, он не откажет вам в помощи.

Всё. Соро отступил на шаг и вместе с ним отступили и просьба, и крик, и решимость. Теперь — всё! Он почувствовал желание опуститься на что-нибудь, хоть даже на пол, но надо было ещё дойти до отведённых им покоев.

Он скользнул взглядом по залу и вдруг увидел знакомое лицо. Да, это был тот юноша, что приносил им воду, а потом еду. Кажется он был там всё время разговора, но Соро не обращал на него внимания. Он стоял за спинкой трона Главного Стража, но вовсе не как слуга или раб с опахалом. Он был в тени и осторожно облокотившись на выступ спинки внимательно слушал то, что говорил Соро. Сейчас он тоже взглянул на Соро и чуть улыбнулся ему в ответ, едва заметно, одними глазами. Он всё понимал, он хотел поддержать.

— Кто это? — неожиданно для самого себя произнёс вслух Соро.

— Это сын Главного Стража, — ответил ему голос провожатого.

— Сын? — переспросил Соро изумлённо. — «Что же этот величественный Страж посылает своего сына мыть ноги всяким бродягам?» — подумал он.

— В этом замке у каждого из нас свои обязанности, — ответил воин, словно читая его мысли и своим ответим отсекая любую непочтительность или даже её тень. — Его обязанность — служить гостям, которые приходят в крепость!

— Простите, я вовсе не хотел... — пролепетал было Соро, но не договорил. Воин только сурово взглянул на него.

— Идите.

«Как же сын не похож на отца, — продолжал свои размышления Соро, ступая по каменным плитам коридора. — Такой тихий и скромный, кажется таким безобидным и доверчивым. Или они все с возрастом "грознеют"?»

Они вернулись в отведённые им покои и только теперь Соро с наслаждением дал побороть себя усталости и растянулся на кровати. Звуки и краски отступали и он проваливался в сон.

* * *

Эльфы вышли почти тот час. По рассказу пришедших Арвис сразу узнал того колдуна, мага, то существо с которым у него давно и накрепко переплелась судьба. Две дороги, две ленты, две змеи — белая и чёрная — свились вместе и ни одна из них не отпустит другую, пока какая-нибудь из них не кончится.

Это Мэджис. Мельтиаф Мэджис, который не может ни успокоиться, ни оставить этот мир, оставить его людей. Никогда они не искали встречи друг с другом, но всегда сталкивались — неожиданно или закономерно. Теперь — снова. На этот раз их встреча будет последней. Арвис понял это и Лаулиссиан это знал.

СКАЗАНИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ

Как же это просто: учить других правильному пути — и к Свету, и спасению! Главное — научить их всех, погрязших в невежестве и не просвещённых. Потому как я сам несомненно выше их по духовному развитою. Ну... я, конечно, ещё очень далёк от совершенства, но они-то несоизмеримо ниже меня. Я уже так много познал, пережил и мне так многое открыто! И уж конечно, я знаю лучше них, что им надо делать. «Научу беззаконныя путем Твоим и нечестивые к Тебе обратятся»! А если они со мною не согласны и не хотят слушать моих нравоучений, то это лишь потому, что они ещё не достигли должного духовного уровня.

Да... как легко поучать других. А главное — приятно. Как трудно научиться самому...

Помню, владыко Тихон (Емльянов) говорил как-то, что человек, который находится на пути спасения, не ищет, кого бы поучить, а ищет, у кого бы поучиться самому. Учиться же можно у всего. Например, валяется на улице пьяный. Можно посмотреть на него и подумать: «Вот человек настолько возлюбил водку, что ради неё бросил всё: жену, детей, потерял работу, здоровье — и всё ради любви к водке, хотя она ему кроме вреда ничего не приносит. А я! Духовную жизнь возлюбить не могу, хотя она только к пользе моей и ко спасению!»

А один святой человек сказал и вовсе просто: «Спасись сам и вокруг тебя спасутся тысячи».

Не «учи», а «спасись сам».

После такого остаётся только умолкнуть и самому учится и спасаться.

Но простите грешника, я продолжаю.

* * *

Несколько дней похода уже прошли. Кони с лёгкими ногами прошли много миль. Теперь был вечер и кони отдыхали. Их всадники расположились лагерем, а кони паслись на пригорке и Бина караулил их.

Биночка!! Милое создание. Приветливое и радостное. Несущий мир «Несущий Свет». Действительно, он был, как лучик солнца, выглянувший из-за тучи. Казалось бы, что можно добавить эльфам — и без того совершенным созданиям, Высокому народу. Но это только так кажется. Эльфы совершенны лишь относительно людей. На самом же деле, в нашем видимом мире ничто не может быть совершенным.

Бина приносил эльфам Лау то, чего всегда не хватает: мир и смирение. Недаром слово: сМИРение, содержит в себе «мир».

Бина! Ты помощник и товарищ, ты внимателен и добр всегда, ты тих и скромен, но в тебе так много радости, что она изливается на всех, кто тебя окружает. В дружине каждый был рад встречи с ним, рад был просто его видеть. Однако, была одна пара глаз, которая следила за ним постоянно. Что бы ни делал Бина, ни одно его движение, ни жест, ни поворот головы не оставался без внимания — за ним всегда следил урук-хай. Нет, радости Дах-Ату это не приносило, напротив, это лишало его последнего покоя. Он ненавидел Бину, он терпеть не мог его присутствия рядом и просто в Зааран-Тире или даже где-то в Доме Лау, непосредственно в котором сам урук-хай ни разу в жизни не был. Он презирал Бину так, что временами чувство это до того переполняло его коренастую фигуру, что он был бы рад давить, топтать, топтать, давить! Он даже не знал точно, кого: Бину иди кого-нибудь другого. Ему казалось, никогда ещё в жизни не испытывал он ненависти сильнее. Даже своего тёмного властелина он не ненавидел до такой степени: тогда было грубая, примитивная ненависть, а теперь, среди эльфов, он научился ненависти утончённой. Она утончилась до состояния бритвы и терпеть её было — сверх сил. Тогда урук-хай бежал. Не совсем, конечно. Вот ещё! Этот щенок недостоин того, чтобы из-за него уходить от эльфов. Дах-Ат нашёл более простой выход: он ушёл из Зааран-Тира, из Дома, где жил этот названный сын Арвиса. Урук-хай упросил Сивисмара взять его к себе в дружину. Это было не трудно: Сивисмар много раз видел Дах-Ата в бою, а принадлежностью того к тёмному народу не смущался.

Там, в дружине, ненависть Дах-Ата отошла на второй план. Бритва, хоть и не притупилась, но была спрятана в чехол. Орк велел себе не вспоминать о Бине и стал считать, что забыл его.

Но вот теперь они столкнулись в походе. Как назло. И тут же выяснилось, что Дах-Ат ничего не забыл. Более того, то, что кое-как улеглось на дне его души теперь взбаламутилось и заволокло и мысли, и взор, и сердце. Однако, это были уже какие-то другие чувства. Раньше он демонстративно не смотрел в его сторону, а теперь он не мог оторвать он него глаз. Как влюблённый, он всё смотрел и смотрел на предмет своих воздыханий. Всё время он думал только о нём. Ни поход, ни предстоящая битва не волновали его. Только Бина, один Бина вызывал в нём постоянный болезненный интерес. Каждый шаг, каждый взгляд, каждое его слово... Но Дах-Ат не был влюблённым, он был исполнен навязчивой ненависти. Хотя и это было не совсем точно, Дах-Ат зря шипел сквозь скрежещущие зубы: «Ненавижу!» То чувство, что бороло его в начале, перекалилось, переплавилось со временем и теперь оформилось окончательно. Это была зависть. Лютая, до ненависти, зависть, Урук-хай плевал в его сторону и отворачивался, но через секунду голова его снова, как магнитная стрелка к северу, поворачивалась к Бине.

Он сидел и стискивал зубы. Когда-нибудь, ему казалось он сотрёт их до корней. «Это всё они, эльфы, сделали его таким! А я? Чем я хуже? Тем, что я не умею подлизаться и приласкаться, как этот щенок?! И поэтому ему — всё, а мне — ничего! Я же воин! Я стою за эльфов в битвах, я не щажу своей жизни! Неужели они этого не видят?! А он ни разу не был ни в одном бою! Только там, у Вильяра, лежал раздавленный под лошадью. И в этом вся его заслуга?! Почему он стал таким? Почему он стал... эльфом?!!»

И опять скрипели зубы и узкий лоб резали морщины. Эта мысль, досада, глубокая обида на несправедливость к себе, не оставляла урук-хая ни на минуту, как болезнь. Несправедливость! Несправедливость в Шургаме была закономерна. Но несправедливость этих мудрых и Высоких была невыносима!

Открытых встреч с Биной Дах-Ат избегал. А когда сталкивался — рычал сквозь зубы сдерживая и не сдерживая себя. Совсем игнорировать Бину было выше его сил, но распускаться и орать на него он посчитал бы ниже своего достоинства, всё равно, что признаться себе в тех самых чувствах, которые он хотел всё-таки задавить.

Бина видел, что урук-хай за что-то сердит на него, но не мог понять, за что. Он спросил об этом у Арвиса, но тот посоветовал ему самому поговорить с Дах-Атом. И Бина подошёл к урук-хаю и попросил у него прощения за то, что чем-то обидел или прогневал его. Дах-Ат оборвал его и прогнал от себя. Однако вечером, на стоянке, подошёл сам. Бина был один, пас лошадей и никто третий не мог слышать их разговор. Дах-Ат подошёл мрачный и насупленный, будто наказанный или наказавший сам себя. Он сел рядом с Биной и стал смотреть в другую сторону.

— Ты любишь его? — спросил урук-хай.

— Кого? — не понял Бина.

— Арвиса.

— Конечно.

Дах-Ат хотел спросить совсем не то. Он хотел спросить: «За что он любит тебя?» Но язык не поворачивался на такой откровенный вопрос. Он покрутил кисточку своего пояса, потом пощёлкал суставами пальцев — дурная привычка — и резко обернулся к Бине.

— Скажи, вот эльфы с самого начала приняли тебя, как своего. Что ты сделал?

— Я? Ничего, — Бина пожал плечами. Он действительно не мог вспомнить, чтобы что-то специально делал для этого. — Эльфы очень милостивы.

— К тебе? — оборвал его Дах-Ат.

— Ко всем, — спокойно ответил Бина. Это было его убеждение.

— Да, но я!.. А ты!.. — Дах-Ат захлебнулся в собственных чувствах. Они мешали ему говорить. — Нет, ты мне скажи: помнишь, тогда, когда эльфы бросили тебя возле лагеря Вильяра и ушли. Они не хотели тебя брать. Они даже хотели тебя убить! А потом, когда через четыре дня ты снова появился в лагере, Арвис сразу взял тебя с собой. Он даже ничего не говорил, но я видел это по его лицу — он раз и навсегда взял опеку над тобой. Ты что-то ему сказал тогда, что он так поступил? Какие слова ты сказал?

Бина покачал головой.

— Я ничего не говорил. Это милость его!

— Опять — милость! Ты ничего не сделал для него, а он не раздумывая взял тебя под своё покровительство! А я? Я принёс ему сердце Инката! Никто не мог сделать этого: ни эльф, ни дракон, а я смог! И что же? Почему ты с ними, как равный! Как сын их! А я?!!

Бина молчал. Он сам этого не понимал. Но он принёс эльфам не сердце Инката, он принёс им своё сердце. В этом была вся жизнь Бины, вся его сущность. Как это объяснить? Дах-Ат видел, что Бина, не врёт и ничего не скрывает, но от этого досада его была не меньше. «Говорить бесполезно!» — решил урук-хай и поднялся. Но прежде чем уйти, он задал ещё один вопрос.

— Скажи, что нужно сделать, чтобы стать таким, как ты?

Бина растерялся.

— Ну, я понимаю, — поспешил объяснить Дах-Ат: — Милость эльфов и всё такое... Но сам-то ты должен что-то сделать? Что?

— Не знаю... У меня нет достаточно мудрости, чтобы ответить...

— Так скажи не мудро! Скажи, как понимаешь!

— Ну, наверное, нужно любить тех, кто тебя окружает и стремиться к Свету...

— К Свету. Ну и где этот твой Свет?

— Я не могу объяснить... Свет там, где Высшие Силы. Но частичка его есть в каждом из нас. Наверное, я говорю что-то не то. Тебе лучше спросить об этом у Гелерэйна, когда мы вернёмся.

— В каждом? — переспросил урук-хай. Он думал над словами Бины и прекрасно знал, что ни к Гелерэйну, ни к какому другому эльфу он не пойдёт. — Ладно!

Дах-Ат повернулся, чтобы уйти.

— Ты, это.... извини меня, что ли...

— Что ты! — Бина улыбнулся своей открытой улыбкой. — За что же мне на тебя обижаться!

Дах-Ат медленно побрёл к лагерю, думая над словами Бины: «Любить всех, кто тебя окружает... и стремиться к Свету. Только две фразы. Так просто и так сложно. Любить всех. Это что же, всех подряд? И даже Фарьяна, который чуть не плевался в мою сторону, когда был рядом. Как его-то можно любить? Он же несправедлив ко мне! Неужели сам Бина действительно любит всех? И не помнит зла, не держит обид... Я-то обижал его гораздо больше, чем меня Фарьян, а он говорит: ты ничем не обидел меня и сам просит прощения... А этот свет, который внутри каждого — это и вовсе не понятно!»

Мокрая от росы трава чисто вымыла его сапоги. Дах-Ат смотрел на блестящую их кожу, которую при каждом шаге обнимали травинки и всё думал и думал дальше.

Он сделал что-то — и должен получить награду! И считает, что её обязаны дать. А Бина? — он просто творит добро и не оглядывается в ожидании благодарности, а идёт дальше и снова творит добро: маленькое, не заметное, бескорыстное. Может быть, в этом и дело? И это оглядывание назад в поисках благодарности и есть то, что мешает идти дальше, к тому самому Свету, о котором говорил Бина? Что же получается: «Я не двинусь дальше, пока не получу должной благодарности?» Потому и стоит он, ожидая и обижаясь, а Бина просто идёт и идёт... И уже далеко впереди...

— А я? — воскликнул Дах-Ат. — Я всё ещё тут?

Какое-то, как ему показалось, озарение охватило всё его нутро. Дах-Ату показалось, что он нашёл! Нашёл что-то очень важное, главное, отцепился от того, что его держало.

Урук-хай поднял голову и быстро зашагал к лагерю. Дорога была легка и светла! Ты только не оглядывайся назад, не жди ничего, а иди и иди вперёд!

Но Дах-Ат всё-таки оглянулся один раз. На Бину. В благодарность. И что же он увидел: тень! Она мелькнула за кустами. Потом ещё и ещё одна. Урук-хай пригнулся пониже и стал пробираться обратно. На опушке под деревьями он опять увидел шевеление. Орки! Много!

«На лагерь напасть они побоятся. Скорее всего, они хотят угнать лошадей. А Бина один. Лагерь хоть и близко, но воины могут не успеть. А у Бины только лёгкий лук и всё!» Расчёты проскочили в голове мгновенно. Даx-Ат заорал во всю глотку: «Орки!», выхватил меч и в три прыжка был на опушке. Четвёртым он сбил Бину и тут же упал сам. Он собрал в себя все стрелы чёрных теней, что прятались за кустами. Бине не досталось ни одной.

Секундой позже воины выбежали на опушку и смели всю нечисть, что там была.

Путь к Свету — в какую он сторону и какой протяжённости? Четыре ли дня, которые нужно пробежать босиком по дикому лесу или четыре прыжка, которые нужно совершить, чтобы успеть заслонить того, кому предназначаются стрелы и кого всего-то полчаса назад ненавидел сильнее всего?

Путь — вся жизнь. А дошёл ли ты — узнаешь лишь тогда когда путь закончится — окончится жизнь.

А Дах-Ат — он идёт теперь дивными полями, в которых отдыхают уставшие от битв воины, служившие честно. Он идёт догонять Инката.

Перед Арвисом и дружиной другой путь. В далекий край, где люди не поют об эльфах. Но когда случается беда и больше не на кого надеяться, они ждут чуда, а значит, эльфов.

СКАЗАНИЕ ПЯТНАДЦАТОЕ

Всю свою жизнь Мэджис приходил к таким народам, которые готовы были его принять. А этот — народ долины Белой крепости — был последней его надеждой. Что такое болезнь — это не зараза и не холод, это готовность заболеть. Здесь люди забыли что-то главное и потому поддались, а раз поддались — он воцарился. Долину Белой крепости Мэджис оставил напоследок потому, что был уверен в ней: если в других не получится, долина Белой крепости всё равно останется за ним. Теперь Мэджис ждал. О том, что в сюда идут эльфы он узнал заранее, но недостаточно рано для того, чтобы что-то изменить.

О том, как ведёт себя человек, когда он ожидает казни — написано много романов. О том, что думает человек перед решающим сражением, тоже немало писано. Но человеку, по умыслу, не дано знать свою судьбу. Ему не известен даже завтрашний день, не то что время смерти. Он не может знать, какой бой будет решающим, какая казнь состоится не сорванная побегом и не остановленная помилованием.

Однако, Мельтиаф Мэджис был уже не совсем человек и что его ждёт теперь — он знал. Он знал, что это конец и менять что-либо — поздно. Не убежать, не отложить, не перенести. Этого не знал даже Арвис, но маг знал.

Его чёрные воины приходили к нему с докладами и донесениями о том, что происходит в Белой крепости, но Мэджис, прозванный здесь Нэйаре Киром, только отмахивался от них. Это было уже не важно. Он всё знал, но всё-таки, по-человечески, не мог в это поверить. Неужели то, что он создавал своим трудом, все его знания и опыт, всё, что он собрал за долгое время, будет разрушено вместе с ним.

«Оно и так уже разрушено, — подумал Мэджис. — Кругом — одни бреши!» Долина Белой крепости и Чёрная крепость были последним его укрытием, где он надеялся отсидеться, накопить силы, по-стариковски поправить здоровье Мэджис улыбнулся. Всю жизнь он носил обманчивый образ старца. Он так привык к нему, что забыл, был ли когда-нибудь молодым.

Один из его учеников носил не менее обманчивый образ юности, которая длилась, без малого, сто лет. Он назывался Весарлан и жил в Радужном дворце. Над его домом всегда стояло подобие радуги, которая, на деле охраняла его. Дворец-радуга, хозяин вечно молод, статен и красив лицом. Несмотря на мудрость своего имени, а полностью оно звучало: Даг-Амир Becapлан, так вот, этот неглупый вечный юноша с дуру сцепился с Сивисмаром. Понадеялся, что он умнее бывшего тролля. Да, умнее. Но он не учёл, что Сивисмар уже не один, что на его стороне — Свет. И этот вечно-юный глупец надеялся победить!

Он собрал подобие Короны Горных Королей, Но чтобы она содержала в себе всю прошлую силу, её пришлось сделать немереных размеров. У Весарлана силы и знаний было куда меньше, чем у властителя мрака. Корона весила, как хороший телёнок. Воистину, такое сооружении мог выдержать на голове только Сивисмар.

Весарлан не рассчитал, что ему предстоит бороться уже не с Сивисмаром, а со Светом. И он проиграл. Угасла радуга над утончённо-роскошным дворцом и Даг-Амира Весарлана больше нет.

Почему маг вспомнил всё это именно теперь? Потому, что ему предстоит повторить то же самое? Да, его ученик Весарлан оказался глуп. А он, Мэджис, умён? Он просмотрел этого эльфийского мальчишку, выскочку без роду, без племени. Хотя нет, и род, и племя у него были и Мельтиаф Мэджис даже рассчитывал, что род Кан, и Абарис, и всё подобное, сыграет на него. Но оказалось наоборот.

Да, халатность, собственная небрежность тому виной. Он упустил мальчишку. Надо было вовремя обратить на него внимание, ещё тогда, в Айреда-Ир, когда он не попал под влияние толпы, не обманулся, не пошёл за ним.. А потом? Потом этот ребёнок оказался настолько решителен и нагл, что отсёк Мэджису руку. Но маг и тогда рассмотрел это как неудачу, как несчастный случай. А потом, с Инкатом опять не придал особого внимания. Приписал всё тому, что это Инкат сам вышел из повиновения, а Арвис так, сбоку. Но если бы не Арвис, Инкат бы не взбунтовался.

«В Шургаме я его и вовсе прозевал, — перебирал в памяти маг. — Он мог бы стать моим! Ну в крайнем случае — ничьим, то есть мёртвым. А теперь уже поздно. Но самое глупое — что я повторил ошибку Весарлана. Этого Кана нужно было не игнорировать и даже не побеждать. Его надо было сразу убить! Теперь поздно. Он пришёл, чтобы убить меня. И это будет».

Черная крепость дёргалась, как больной в лихорадке: не зная защищаться ли, бежать или сдаваться. Но маг не удостоил своих командиров даже слова. Они перестали для него существовать. Теперь существовал только он и Арвис. Только они в вдвоём, да и то ненадолго.

* * *

Горы кругом. Арвису сейчас пришло в голову, что большинство событий, самых важных в его жизни, происходило в горах. Разных: горы вокруг замка Сарсилла, горы Айреда-Ир, в горах он нашёл Гета. Горы были у старого Дома Лау. Зааран-Тир — сама скала. Скалы и теперь. «Черные» это только название. На самом деле они обыкновенные, серые и им всё равно, что на них сидит какой-то колдун. Добро — зло. Белое — чёрное. Жизнь — смерть.

На этом вертится любой сюжет, если книга не совсем уж тупая. А если она претендует на большее, она будет говорить, что «белое» и «чёрное» — лишь символы. Что в мире не бывает только белого и чёрного, а сплошь полутона. Что жизнь может быть злом... «...и выкидыш счастливее его...», а смерть может быть благом.

Попалась мне как-то на глаза детская песенка о том, что добрый должен непременно победить злого. А победа его заключается в том, «Чтобы добрый чтобы злого стать хорошим убедил». Вот так: убедил стать хорошим, а вовсе не убил. Победа — это не чья-то смерть, в частности, твоего врага. Победа — это победа, а смерть — это смерть, то есть, разрушение. Но если без смерти врага не победить никак? — всё равно. Победа не может быть сопряжена со смертью. Они несовместимы. Если она совмещены, значит, это не настоящая победа.

* * *

Был полдень. Войско эльфов достигло Долины Белой крепости и встало лагерем. Мэджис взял осёдланную лошадь — первую попавшуюся, которая стояла у коновязи и выехал из бокового хода. Он поскакал в горы, серые и безликие, которым было всё равно, кто по ним скачет. Он знал, что Арвис поймёт и поедет за ним. И Арвис поехал. Один. Вслед ему направились было другие воины, но он остановил их. Это была его битва.

Горы, которые не слышали песен об эльфах, несли на себе колдуна. И лошадь несла его и не пыталась сбросить или сопротивляться ему. Это была обыкновенная лошадь, неопределённой тёмной масти. Маг остановил её за одним из поворотов дороги. Арвис выехал следом.

Мэджис ждал. Мчаться дальше не было смысла — от грядущего не уйдёшь. Не нужно искать места для поединка: место не имело значения. Арвис уже победил, хотя он ещё не знал того. Осталось только последнее слово Мельтиафа Мэджиса, его последнее деяние, а для него не важно было место.

— Ты победил, — произнёс маг. Не устало и не обречённо — он констатировал факт, словно речь шла не о жизни, а о игре, в которой он проиграл партию. — Ты победил, но не радуйся. За всё нужно платить. И за победу то же. Я всё-таки маг и цена победы надо мною будет велика.

Арвис стоял на месте. Лошадь переступала с ноги на ногу, махала хвостом, но Арвис не двигался дальше. Он предполагал, он знал в Мэджисе большую силу, настолько большую, что никогда не пытался с ним состязаться. Он только противился в меру своих сил, желая вполне конкретного: свободы Геро и Айреды-Ир, свободы Инката, своей свободы. Он понимал, что маленькую, ограниченную часть у Мэджиса отнять можно, хотя и трудно. Но сам Мэджис — сила весьма огромная. Теперь же Арвис встал против всего Мэджиса. Встал, не представляя исхода. Но получается всегда не так, как ожидаешь. Услышав ту короткую, но странную речь, Арвис дрогнул. Он всегда опасался мага, но теперь непонятные слова пробудили не просто тревогу — как эхо ещё несуществующего крика, зазияло в его душе ощущение бездонной пустоты.

— Прими же последний удар обречённого!

Маг спрыгнул с лошади, с серой лошади, которой было всё равно, и, не успев коснуться земли, стал весь охвачен пламенем. Нет, то было не пламя, то был сам Мэджис. Он пронёсся над головой Арвиса, не тронув его и теперь пронизал воздух в направлении лагеря эльфов. На мгновение Арвису показалось, что Мэджис обрушится и попалит либо Белую крепость, либо их лагерь. Но он мгновенно почувствовал, что это не так, что маг жаждет конкретного. Арвис повернул коня и помчался обратно, но ему было уже не успеть. Сгусток пламени, шар огня, последний вздох колдовства мага ударился в вершину одной из скал. В одну из ни чем не примечательных серых скал, которой было всё равно, где стоять и стоять ли вообще. Примечательно эта скала была только одним: под ней стоял Бина. В отдалении от всех, один.

Скала вся разом пошла сеткой мелких трещин. Она даже не обрушилась, она осела грудой щебня, покрыв маленького оруженосца многими тоннами.

— Бина!!!

От этого крика пробудились равнодушные скалы. Огромный крик они разбили на бесчисленное множество осколков, которые и по сей день носятся в этих горах, налетая на одинокого путника и несутся дальше не зная ни отдыха, ни пристанища.

— Бина!

Но на этот крик некому было ответить. Нагромождение камней, которое только что было скалой — немо и глухо.

Все окончилось одной битвой — даже не битвой — одним ударом, одним криком, одной победой, одной потерей. Мгновение — и оно перевернуло всё. Маг рассчитал верно: цена его жизни была неподъёмна для Арвиса. Что из того, что Мэджиса не существует больше? Что с того, что Чёрная крепость сдалась без боя. Победа? Её нет. Есть только зияющая бездна пустоты. Не стало Бины. Этот скромный юноша, занимал, оказывается, так много места, что в оставшуюся от него пустоту провалилось всё, что было вокруг.

Торжество это или траур — Арвис так и не понял. Не надо ни того, ни другого. Он уводит своих воинов на Север. Туда, где стоит Зааран-Тир. Туда, где правит Лаулиссиан. Несколько дней прошли со времени победы над Чёрной крепостью, но Арвис не видел их. Он не видел ни дня, ни ночи, ни солнца, ни луны. Глаза его были застланы печалью. Жертв мало. Всего лишь один эльфийский воин. Да и то не воин — оруженосец. Но кто сказал такое нелепое, невозможное сочетание слов: «Жертв мало»? Самое невероятное сочетание слов на свете. Жертв не может быть мало. Одна жизнь — это слишком много. Это угаснувший мир, это вселенная, которая перестала существовать. Сколько бы вселенных не зародилось вновь, они будут иные, потому что каждая из них — неповторима. А этой не будет никогда.

«Жертв мало» — погиб всего лишь один мир. Всего лишь часть мира отнята у каждого, кто знал милого мальчика с тихой улыбкой.

Само трудное — не возроптать. Apвис так не хотел брать Бину с собой! Он хотел оставить его в Зааран-Тире вместо себя. Но Лаулиссиан настоял. Зачем? «Албин не даст твоему сердцу ожесточиться». Да, это так. Но теперь сердце Арвиса разрывается. Оно не в состоянии вместить того, что пало на него.

Самое трудное — не допустить в сердце ропот.

— Мы едем обратно! — это были первые слова, которые сказал Арвис после того, как очнулся. Правильно. Раненный зверь бежит в логово. Застигнутый бедой человек спешит домой. Самое трудное — не возроптать. Принять всё, что случилось. Но что делать, когда нет сил принять?.. Нет сил поднять голову навстречу солнцу, нет сил встретиться взглядом с близкими. Но с одним взглядом ему пришлось встретиться. Это была Гармэт. Она встречала его на пороге Зааран-Тира. Она спустилась в мёртвую долину и сухие камни осветились сиянием жизни, потому, что на руках её был ребёнок. Сын Арвиса, который родился в день его сражения с Мэджисом, в день гибели Бины.

Арвис принял его на руки и спросил Гармэт:

— Как ты назвала его?

— Назови его ты.

— Хорошо. Я назову его — Дар Потерявшему.

* * *

Человек не знает, что такое смерть, потому, что когда он узнаёт это, он перестаёт быть человеком. Маленький ребёнок боится смерти подсознательно. А когда ребёнок вырастает, он, стыдясь уличения в детских страхах, начинает демонстративно не замечать, презирать, смеяться над смертью, иногда имея при этом некоторое удовлетворение в своей жажде самоутверждения. И только став взрослым и изведав некоторую посланную ему часть жизни, он начинает догадываться о том, что такое смерть. Словно в темноте прикоснулся к чему-то вскользь, неловко, быстро, лишь на мгновение, но сразу ощутил, что это есть нечто гигантское и холодное, простирающееся до неизмеримых просторов.

Смерть та, которая рядом с тобой, та, которая близко от тебя, смерть близкого — ты мало думаешь о вечности и атомах. Главное — это потеря, потеря навсегда. Не думаешь о том, как ему должно быть плохо, потому, что считается, что ему должно быть — никак, а думаешь, как плохо тебе без него. Это твоя потеря: ты потерял друга. А он — весь мир. Навсегда.

* * *

Шли дни, но Арвис уже не походил на прежнего Арвиса. Он никогда не упоминал о Бине и ничего о нём не рассказывал. Он нёс службу, как и прежде. Он почти не покидал Зааран-Тира и даже в Доме Лаулиссиана бывал редко, разве тот сам его вызывал. Он молчал бы месяцами, если бы служба не требовала от него произносить слова.

Он оставил свои книги и мало виделся с Гармэт и маленьким сыном. Что же он делал, когда никто не беспокоил и его? — Ничего. Он молча сидел в Главном зале, на своём троне, возле которого, с правой стороны когда-то стоял Бина.

«Альбин был дан мне... И теперь взят... Как я могу роптать на то?» — Ты говоришь словами, но сердце твоё не может примириться.

Арвис не слышал, как к нему подошёл Гелерэйн.

— Утешься, мы скоро уйдём за океан. Там забываются печали и утешаются скорбящие сердца. Это благословенная земля.

Но Арвис не дослушал.

— Как я могу стремиться туда? Как я могу любить то, чего не знаю? Мне трудно всё это представить. Я не хочу никуда уплывать. Я останусь здесь, где погиб мой сын.

— Ты говоришь так потому, что не представляешь, что такое Благословенная земля.

— Да, я не представляю и потому не могу любить её.

На это Гелерэйн ничего не ответил, а только таинственно улыбнулся.

* * *

Но Бине не пришло время умирать. У тех воинов, что видели как обрушилась скала, не было и тени сомнения в том, что названный сын Арвиса погиб. Однако, Бина был жив.

Он очнулся. И первое что почувствовал — чрезвычойное неудобство своего положения. Он открыл глаза — но зрение отказывалось ему служить — кругом была абсолютная темнота. С таким же успехом можно было глаза и вовсе не открывать. Однако, изменить своё положение требовалось: лежать было совершенно невозможно. Да он и не лежал вовсе, а как-то скрючившись упирался плечом и головой во что-то твёрдое. Голова его находилась, скорее всего, ниже, чем ноги. Всё тело болело: спина, руки, ноги — особенно, но больше всего — голова.

Бина пошевелился, пытаясь всего лишь найти более приемлемое положение, но это зыбкое узилище было разрушено, Бина потерял опору и полетел вниз.

От ужаса дыхание его перехватило — он даже не крикнул. Мгновение — удар, боль, холод и чёрные невидимые недра воды заглотили его.

Произошло же вот что. Рушась, скала, которую опрокинул Мэджис, разверзла под собой глубокую трещину. В неё Бина и провалился прежде, чем всё накрыл камнепад. Трещина была узкая и извилистая, благодаря чему Бина падал не так стремительно. Его тело цеплялось, застревало среди уступов. Вместе с ним падали мелкие камушки, комья земли. Бину изрядно побило и он почти сразу потерял сознание, но сколько-нибудь серьёзных повреждений у него не было. Наконец, он застрял в более узком месте расщелины и пролежал там несколько часов, пока не очнулся. После первого же движения он выскользнул из камней и упал в подземную реку.

Вода была холодная, а течение быстрое. Бина вынырнул на поверхность, но держаться на поверхности было весьма и весьма затруднительно: кольчуга тянула на дно. Надо было избавиться от металлической рубашки. Но легче принять решение, чем его осуществить. Бина был слеп в кромешной тьме подземелья, не имел опоры и болтался в холодной воде, силясь удержаться и не последовать устремлению кольчуги. Наверное, также ощущает себя кутёнок, которого кинули топиться: он слеп и беспомощен. Темнота — как мешок на голове. Ни проблеска на воде, лишь негромкий ропот там, где течение встречалось с камнями. Кольчуга медленно, но верно тянула на дно. Бина сделал рывок из воды и... врезался во что-то ужасно твёрдое. Пересилив боль, он схватился за это "что-то" руками. Оно оказалось камнем, торчащем из воды. Бина зацепился за него и стал карабкаться, цепляясь пальцами, коленями... Камешек оказался маленьким и острым, как многое из того с чем столкнулся Бина в последнее время. На нём едва помещались ступни сапог, да и то норовили соскользнуть обратно в воду. Бина вцепился в единственную точку опоры посреди журчания и темноты. Боясь потерять и её он озирался по сторонам, пытаясь сообразить, что делать дальше. На мешок темноты на имел ни единой прорехи, а обитающие кругом звуки говорили только об одном: вокруг река, везде река, царит река...

Сколько можно сидеть скрючившись на каменном пяточке стуча зубами от холода? Бина попытался собраться с мыслями, но у него мало что получилось. Над всем довлели только холод и боль. Что делать... В гудящей голове проносились только панические обрывки. Незримая река господствовала со всех сторон. Она наполняла всё подземелье. Может, у неё есть берег? Может и есть. Но попробуй заставь себя двинуться навстречу темноте, навстречу непонятному, когда глаза отказываются помогать.

Бина соскальзывал, но цеплялся за маленький островок с трудом удерживаясь на трещинах и буграх.

Где он: под землёй? Под горой? Под водой...

Найдут ли его? — Вряд ли. Надо выбираться самому. А для этого нужно превозмочь разбивающую его голову боль и холод подземной воды и плыть дальше. Где-то же есть у подземной реки выход! Куда-то же она впадает!

Бина опустил одну ногу, но тут же снова подобрал её. Довериться чёрной, слепой, холодной реке? Нет! Но по-иному не получится. Наверх не забраться, против течения не пойдёшь. А главное — никак не докричишься, до Арвиса и других, что он жив! Что он здесь! Что ему нужна помощь!..

Значит, только вперёд и вниз. Но сначала ещё одно дело: кольчуга. Про неё Бина чуть не забыл. Увы, но верный друг стал врагом, надёжная защита — опасностью. Бина стащил с себя небольшую, но достаточно тяжёлую броню и теперь держал её в одной руке, не решаясь расстаться. Кто знает, что ждёт впереди. Но тащить её с собой не было никакой возможности. Бина разжал пальцы и кольчуга с тихим всплеском отправилась на дно. Из оружия у него оставался только нож, что висел на поясе. Лук сломался еще в расщелине.

Всё. Теперь надо двигаться дальше. Бина разжал руки и соскользнул в воду. Он плыл второй раз в жизни. Первый раз был давным-давно, когда он бежал за войском Вильяра по следам и вдруг встретил реку. Тогда он испугался, расстроился, чуть не утонул, но всё-таки проплыл те необходимые метры, чтобы бежать дальше. Когда это было? Очень давно. В какой-то другой, не настоящей жизни...

Берег реки оказался довольно близко. Отвесной стеной он уходил вверх. Бина шарил по нему руками, надеясь нащупать хоть какой-нибудь уступ, чтобы выбраться из воды, но всё было безуспешно. Камень оказался гладкий и непреклонный. Ощупав так несколько десятков метров, Бина оставил это занятие и поплыл дальше.

Если бы на месте Бины оказался кто-нибудь другой, например Арвис в юношеском возрасте, то ему обязательно пришла бы в голову мысль о тем, что так должны чувствовать себя жертвы драконов, проглоченные целиком: темнота, неизвестность и только утробное урчание воды вокруг. Но Бина не думал ни о каких желудках. Он передвигался по чреву горы и думал только о том, что может произойти в следующую минуту. Помочь ему могло только осязание, хотя порой Бина желал, чтобы его было меньше — когда он с размаху врезался в подводный камень или отвесный берег. Надо быть осторожным. Но как можно осторожничать ещё больше когда и так плывёшь на ощупь.

Иногда он отдыхал: на одном из таких камней. Но долго сидеть в промокшей одежде было холодно и он снова плыл дальше. На удивление, это было совсем не трудно. Бина даже сам не задумывался, как ему это удавалось, ведь под ногами не земля и не дно, а только вода. Но это получалось само собой. Вода ли помогала ему или не пришло время умирать...

Сколько продолжался его путь — трудно сказать. Долгие часы, долгая вода, острые камни, короткий отдых. Может, он попал и иной мир, без солнца, без света. Может эта чернота бесконечна. Бина силился разглядеть хоть что-то. От напряжения и впрямь начинало порой что-то мерещиться, но это был обман. Бина никак не мог отделаться от глупого желания открыть глаза как можно шире. Разевай — не разевай веки — чернота оставалась прежней. В ней невозможно понять пространства: много ли его вокруг или только тоннель-труба вокруг тебя. Всё пространство было искажено темнотой. Это было извращение видимого мира, какое-то небытиё света. Единственный ориентир — вялое течение реки. Единственное ощущение — пребывание в ней, в холоде, в страхе. Да, страх был и от него не уйти. Но Бина не давал себе рассеиваться на это чувство. Зачем воображать себе опасности впереди или за спиной. Надо выбираться из этой тьмы, пока ещё хватает сил. А об опасности будем думать, когда она предстанет или нагонит. «Может, это уже не мир? — думал он. — Не настоящий мир? И я не живу больше?» Но существовал холод, существовала боль, существовало движение вперёд. И ещё существовала надежда.

Наверное, прошли часы. А может быть дни. Хотя Бине порой казалось, что прошли годы. Он так устал, что работал руками машинально, ничего не соображая и даже бредовые мысли не шатались больше по его голове. Наверное, все мысли тоже утомились. И вот тут Бине показалось, что в окружающей темноте наступило какое-то изменение. Нет, кругом было так же темно, но там, где должны, теоретически, быть берега, была просто чернота, а впереди, куда уходило пространство, чернота была «бархатная». Сначала Бина отказался в это верить и даже глаза закрыл, чтобы не обманываться. Но долго не выдержал. А когда открыл их, то уверился, что на этот раз всё действительно так: в черноте присутствовала какая-то разница. Бина собрал все силы и поплыл быстрее и силы откуда-то взялись и их даже оказалось много. Ещё через некоторое время глаза стали различать контуры скал камней. Сердце колотилось, а руки не слушались здравого смысла и гребли всё быстрее. Через несколько плавных поворотов Бина увидел тусклый свет.

Свет! Хотя и не дневной, не солнечный, а красноватый, как от огня или от факелов, но это был свет!

Левый берег спускался к воде не обрывом, а песчаным пляжем и именно со стороны этого пляжа исходил свет. Бина поплыл к нему, судорожными рывками, жаждая только ощутить твердь под ногами и хоть какой-то свет, пусть даже факелов. Он обессиленный и радостный выбрался на берег. И сразу попал в руки гномов.

* * *

О гномах в своё время писано многими и много. Сказано, в давние времена: что ни гора, то поселение гномов. А что ни поселение — то свой король. Но теперь прошло слишком много событий и, к сожалению, большинство из них — кровопролитные. Гномы — а они и без того существа скрытные, мрачные и осторожные — стали ещё более осмотрительны и не общительны с другими народами. А порой избегали и своих сородичей тоже.

Те гномы, к которым попал Бина, жили на берегу подземной реки с давних времён. Это были совсем не те гномы, среди которых жил Лит. И даже не те, к которым посылал за помощью государь Алдари, когда на его народ напали орки. Это было совсем дальнее поселение. о котором мало кто знал. А из тех, кто знал, большинство либо позабыло, либо считало их давно сгинувшими. Это гномы не имели дружбы ни с кем. Торговлю, без которой — увы! — не могли существовать, вели настолько скрытно, что об этом знали только несколько таинственных посредников, более — никто. Благодаря этому им удалось сохранить независимость и затворническое государство процветало.

С Биной долго не разбирались. Его связали и отправили на рудник. Там и вовсе заковали в цепи. С ним почти никто не разговаривал и обошлись сразу как с пленником, если не сказать — с рабом. Слушать его никто не собирался. Было ясно: он эльф и этим сказано всё. Он не должен выйти из подземелья, не должен попасть к своим, не должен рассказать о государстве гномов-отшельников.

Вот так! Неужели он столько проплыл по холодной тьме только лишь для того, чтобы быть прикованным на подземных каменоломнях? Всё происшедшее было до того кошмарно, что первое время Бина никак не мог поверить в то, что он останется на руднике и не пойдёт дальше, не отыщет Арвиса, не вернётся к своим, в Зааран-Тир — крепость Утренней Зари. Сердцем он был там! Но тело его приковано к скале каменоломни и это — величайшее недоразумение! Раз он жив, значит, он должен идти! Но гномы не слушали ничего. Угрюмый народ. Невысокий, коренастый и очень уверенный в себе. Бина пытался найти слова, чтобы убедить их, объяснить, чтобы они поняли. Но они как раз не понимали. Иногда Бине казалось, что они вообще не знают единого языка. Но это было не так. Когда требовалось указать на работу, гномы справлялись с языком прекрасно.

Полностью осознать своё теперешнее положение Бина смог только через неделю — не раньше. Он перестал кидаться к каждому надсмотрщику и замолчал. Он рассеянно долбил камень и думал. На думы времени было более чем достаточно — целые дни и ночи. Думай, сколько тебе будет угодно. Думай корми тоску или скрепи зубами от отчаяния. Можно втихаря пилить цепь или рыть подкоп, а можно сочинять такие слова, которые тронули бы равнодушных стражей. Разве они — камни? Разве они не понимают, что такое плен?! Понимают. И оставляют его прикованным. Потому, что не могут отпустить его и безопасность своего поселения им «ближе к телу», чем скорбь юного эльфа.

Бина понимал, что ничем их не убедит. Разве поверят они на́ слово, что он будет молчать, что он выбросит из своей памяти дорогу к ним? Нет, нужно быть благодарным, что они вообще в живых его оставили. Могли бы убить. А жизнь всегда лучше смерти, даже если это жизнь в цепях. Потому как в жизни, любой, ещё может быть хоть какая-нибудь надежда, перемена. А в смерти нет никакой. «Я мог бы утонуть, быть задавленным в расщелине, быть казненным у гномов. Но я жив и нужно быть благодарным за это».

В сущности, ничего чудовищного не происходило — он работает на своих хозяев и ничего сверхъестественного от него не требуют. Только одно беспокоило Бину и не унималось никакими расчётами: он не мог сообщить о себе Арвису. Ведь Арвис считает его погибшим и должно быть, грустит. Только бы одну фразу передать: «Не скорби, я жив». И этого было бы достаточно. И вовсе не за тем, чтобы Арвис пришёл и освободил его из плена, Нет, Бина не хотел никаких новых сражений, не хотел риска ничьей жизни, а тем более жизни Арвиса. Он готов был терпеть свой плен, долбить руду на руднике, но эти слова Арвису были ему необходимы. Он хотел докричаться до того, кого совсем недавно назвал своим отцом: «Не скоби, всё будет хорошо. Плен кончится когда-нибудь, как кончается всё: и хорошее, и плохое. И мы снова будем вместе. Я вернусь, когда-нибудь. Не печалься!» Но его слова оставались при нём.

Плен. Пока плен. Пока Бина ничего не мог изменить и оставалось только ждать. Жизнь — всегда надежда. Плен гномов это всё-таки лучше, чем плен горы, плен реки, плен смерти. Вот только вместо солнца — факелы, да на ногах тяжёлая цепь, которая не даёт ему последовать туда, куда зовёт сердце.

* * *

На руднике было много разного народа. В основном, тоже пленники, всё равно, что рабы. Бина усмотрел даже двух орков, но, к счастью, его приковали в стороне от них. Кроме Бины эльфов на руднике, как и во всём подземном государстве, не было и ему определили место возле людей. Иногда он думал, что было бы, если он не вышел на песчаный пляж возле подземного города, а поплыл дальше. Но вряд ли из этого что-нибудь получилось. Гномы слишком хорошо стерегут реку — их единственную дорогу во внешний мир. Стража реки, привыкшая видеть в темноте и слышать в бормотании воды любой новый звук, непременно заметила бы, что кто-то плывёт мимо них. Но если бы всё-таки его не заметили? Бина был голоден, выбился из сил борясь с рекой, холодом и темнотой, которая как специально норовила поставить на его пути глыбу поострее... Не нужно ругать себя за излишнюю доверчивость, нужно принять с благодарностью то, что случилось. И Бина был бы благодарен, если бы можно было передать одно только слово Арвису, хоть шёпотом.

Бину приковали возле немолодого бородатого человека. На ночь их не расковывали. Хотя в подземелье трудно определить, когда день, когда ночь. Отдыхали прямо на руднике. Надо отдать должное гномам: через силу работать никто не заставлял, а кормили даже хорошо. К гномам не так часто попадали пленники и они их берегли. Только разговаривать между собой рудокопам не разрешалось — гномы боялись бунта. Пленники, правда, всё равно успевали переброситься парой фраз. Постепенно Бина узнал, что сосед его прежде был охотником. Услышав о якобы несметном богатстве гномов, позарился на их добро, но вместо желанного богатства обрёл только плен и рудник. Сколько времени он здесь — даже счёт потерял, наверное, очень давно. Ещё об одном говорил сосед Бины: далеко, внизу по реке, есть выход. Но попасть туда очень трудно. Мало того, что нужно избавиться от оков и обмануть стражу, а потом преодолеть долгий путь к реке, это ещё не всё. Внизу, на реке есть водопад. Попасть в него — неминуемая гибель — внизу поджидают острые камни. А возле самого водопада живёт чудовище. Гномы его боятся и потому к водопаду не ходят. Чудовище не покидает своего омута возле водопада. Скорее всего, это дракон. Но почему он живёт возле подземной реки — непонятно.

— Как раз возле водопада и логова чудовища и есть другой выход. О нём говорил один из пленников, который был приковал на твоём месте, — рассказывал Бине его бородатый сосед. — Ему удалось бежать с рудника. Но что с ним дальше — неизвестно. Может разбился о камни водопада или сожрало чудовище. Может, ему удалось выбраться отсюда. Одно знаю точно: гномы его не поймали! Если бы поймали — непременно назад бы привели на рудник. В назидание.

— Что за разговоры! — крикнул охранник и пленники снова принялись стучать по камням.

* * *

Значит, бежать всё-таки можно. Хотя и трудно. Есть путь, но верный ли он? Трудность... опасность... Нет, не только это. Что-то ещё мешало Бине принять такое решение.

Можно втихаря подпилить оковы, а потом выбраться к реке. Но когда Бина смотрел на свои цепи, ему казалось, что он не в праве прикоснуться к ним с таким умыслом. Через что-то нужно было переступить, прежде, чем посягнуть на целостность цепи. Бина точно не знал, что это такое. Но он считал, что если ему довелось стать пленником и попасть сюда, он должен здесь работать. Удирать было бы нечестно. Удирать — значит, обмануть гномов. А Арвис сказал: «Никогда не лги, даже если тебе это кажется необходимым». Но не только эти слова оставляли Бину прикованным на месте. Когда он представлял, что убежал от гномов и вернулся к эльфам, ему становилось как-то не по себе, словно позади был нечестный поступок. Мир покидал его душу. Получалось так: либо нечестный побег, либо честный плен. Бина раздумывал, вздыхал и оставался на месте.

— Нет, я не могу бежать, — сказал он своему удивлённому соседу.

— Да ты совсем дурак! Если бы я умел плавать так, как ты, я бы и дня здесь не остался! — возмутился тот.

— Нет, я не могу, — повторил Бина. — Я должен остаться здесь, раз судьба меня сюда привела.

— Мало ли что привела! А если бы она привела тебя в Мордор?!

Бина вздрогнул.

— Нет, там бы я не остался! Там — совсем другое дело! Там рудники... и не рудники вовсе, а штольни...

— Ты-то откуда знаешь? — усмехнувшись спросил сосед.

Бина не ответил. Действительно, рудник гномов совсем не походил на то, что обычно сооружал у себя тёмный властелин. Во-первых, гномы — не орки, а повелитель мрака, не Государь-под-горой. Там, во тьме и ужасе невозможно жить, невозможно даже существовать. Там штольни были не работой, а наказанием провинившихся, порою казнью, долгой и мучительной.

Здесь — совсем не то. Здесь такая же работа, как и везде. Вот только выйти отсюда нельзя, да нельзя сообщить Арвису, что Бина жив... Гномам нужны были не издевательства, а руда. А для этого — рабочие руки. От рудокопа только тогда можно требовать хорошей работы, когда он сыт, отдохнул, когда у него есть подобающие инструменты и одежда. Пленники, в этом отношении, ни на что пожаловаться не могли: их хорошо кормили, по всему видно, ценили, как работников, берегли. Был случай однажды: надсмотрщику не понравилось, что Бина отдыхает. «Чего он спит? Он же эльф, а эльфы не спят вообще. Пуст работает!» Но подошёл старший и прочёл нравоучение: «Если он эльф, это ещё не значит, что он может работать сутки напролёт, без отдыха! Ты сам-то себе это представляешь?» Надсмотрщик отстал. «Ладно, пусть дрыхнет!»

Да, пожаловаться пленник мог только на отсутствие свободы. Но что-то говорило Бине: «Терпи!» И он терпел и ждал, когда плен кончится, ибо надеялся, что плен его не бесконечен. И сколько в таком ожидании прошло времени Бина не знал. Как и его бородатый сосед, он быстро потерял счёт дням, неделям, месяцам.

День — ночь.

Свет масляной лампады вместо дня, а запертая в каменных стенах темнота вместо ночи. Здесь не бывает дождя или стужи, не бывает лета и зимы. Своеобразное существование в маленьком мирке гномов, который заменяет настоящий мир.

Цепь — река — свобода — цепь. Мысли следовали по этому кругу, но всё время возвращались на исходную точку. Цепь. Не только железная, но ещё какая-то держала его. Честь. Очень похожее слово и похожий символ. Связан честью — связан цепью.

«Обязанность пленника — сбежать» — эти слова были произнесены когда-то. Но на них тут же следовал вопрос: а как сказать об узах любви, семьи, родства?

Нет, обязанность пленника — понять! И когда ты поймёшь, ты будешь свободен, физически или духовно, но ты не будешь пленником. Теперь осталось только узнать, что же такое нужно понять, чтобы избавиться от плена.

Кто ты? И что есть жизнь? Что есть свобода и что есть цепь? Теперь, при свете ли лампад, или во тьме, лишённой их, под звук удара кирки, своей или других Бина думал. Его называют теперь эльфом. Никто из видевших его не усомнился в этом. Никто не догадывается, кем он был до того дня, когда он побежал за эльфами Вильяра, за Арвисом. Эльфы — совершенные создания, исполненные гармонии и мудрости, но не только за совершенными созданиями шёл Бина. Они несли нечто, недоступное для него и именно за этим он шёл. А эльфы были лишь отражение, внешнее проявление того, Главного Света. Да, Света! И теперь, в узилище, в цепях, надо было понять, до самой последней жалобной мысли и поверить, что он этим Светом не оставлен и не забыт. Что даже здесь, в подземелье, в каменной тьме, он сияет в нём, как и в каждом из тех, кто вокруг.

* * *

Эльфам не свойственны болезни, но это не значит, что эльфам не свойственна печаль. Но печален или нет Главный Сраж, Зааран-Тир — крепость воскресающей зари — по-прежнему охранял своих хозяев, охранял Дом Лау.

Из последнего похода в Дом Лау вернулось ещё несколько человек. Это был Факел, с ним же приехали Соро и Ивия. Кто есть такой Факел и почему всё произошло именно так, в двух строках не скажешь. Надеюсь, идёт вслед за мной летописец, который сможет рассказать эту историю.

Ну а в том, что ушёл за эльфами Соро никто не нашёл ничего удивительного. Да, он верно служил Белой крепости, но исполнив свою службу он пошёл туда, куда теперь не мог не пойти. Никто из родичей его не спросил, куда он идёт. Никто из эльфов не усомнился, зачем он идёт. Он ушёл за ними потому, что там увидел своё место.

Хамел же остался. Его место было среди людей. Недоверчивые голоса, что обвиняли его в подпадении под власть колдуна, умолкли. Видимо, всё-таки он смог доказать им то, что хотел. Его не радовало расставание с Соро — единственным другом в чёрные дни, без которого он просто пропал бы. Но Хамел видел, что Соро не может не уйти с эльфами и также видел, что сам он не уйдёт никуда и останется здесь.

Ивия была дочерью Факела. Ещё в лагере, под стенами Белой крепости витязь Фарьян подал ей руку, помогая спуститься с лошади. Она приняла его услугу и с того момента он не оставлял её весь обратный путь. Ивия ни у кого ничего не спрашивала и поехала не только за отцом, но и за Фарьяном. Неутомимый охотник излечил свои душевные раны в Зааран-Тире назвав её женой.

Обо всём этом можно было бы сложить песни, а я пишу скупо, словно экономлю бумагу. Но мой герой — Арвис, что стоит над крепостью Утренней Зари. Он стоит и молчит и смотрит на ущелье, где зарыт Гет, на этот раз уже по-настоящему, смотрит на скалы, что скрывают новый Дом Лау, смотрит на то место, справа от его трона, где раньше всегда стоял Бина.

* * *

В один из тех дней, свет которых обозначали только масляные светильники, Бину отковали от стены рудника и куда-то повели. Ничего хорошего от такой перемены Бина не ждал и был прав. Его отвели к государю гномов (не больше, не меньше!), который предложил Бине провести в Дом Лау некое посольство. Оказалось, что гномий государь всё знал о Бине и потому Бину никто ни о чем не спрашивал.

— Да-да! Жить под землёй, это не значит ничего не знать.

Государю было известно, что Бина попал в подземную реку, провалившись в расщелину. Знал, что там, наверху была битва между Белой и Чёрной крепостями. Что на стороне Белой крепости сражался Сивисмар-Серебряная Рука, а Бина — воин его дружины. И теперь государь хотел идти к Лаулиссиану.

Всё. На этом логика речи государя кончалась и дальше Бина ничего не понимал. Государь почему-то хотел идти окольно, не той дорогой, которая хотя и не провозглашается повсеместно, но вполне открыта и приводит в Зааран-Тир. Но, Государь гномов отвергал её. Чего же он хотел от Бины? Информации о какой-то другой дороге. Какой — он не говорил прямо, а предоставлял своему собеседнику, вернее пленнику, понимать и истолковывать всё самому. Но Бина не собирался ничего домысливать.

— Зачем? — спросил он. — Дорога в Дом Лау открыта для друзей.

Что сейчас скажет государь: согласится и откажется от услуг Бины или признает, что посольство будет вовсе не мирным и что проникнуть нужно не открыто, а тайно. Или разозлится на непонятливость своего собеседника, на нежелание быть понятливым. Но гном был всё ещё спокоен.

— Ну, ты понимаешь о чём я говорю? — почти утверждал гном.

— Нет, — честно сознался Бина.

— Ты знаешь, как пройти мимо дракона, — опять утверждал государь.

— Зачем?

— Но ведь вас же он не ест.

— Так что вы хотите от меня?

— Чтобы ты провёл моё посольство в стороне от дракона!

Бина понимал, к чему поворачивает свою речь государь, но всё ещё надеялся: вдруг он ошибся и государь совсем не это хотел сказать.

— Зачем? — переспросил он. — Вы напрасно беспокоитесь: добрым гостям или посланникам ничего не грозит.

— Да, но я не могу рисковать! — воскликнул государь, начиная терять терпение. Он был невысок ростом — Бине по плечо, но очень энергичен и все свои фразы сопровождал яростными жестами, то разрубая нечто воображаемое ребром ладони, то расплющивая это нечто кулаком.

— Я не могу ничем рисковать! Мне нужно, чтобы все гномы прошли! Все!

— Зачем? — страшный и откровенный вопрос. Бина даже внутренне сжался с ужасом представляя, какой ответ может сейчас получить.

— Я не хочу, чтобы мои посланники попали в зубы к дракону! — государь дал опять окольный ответ, зато прямо признался, что несмотря на свою осведомлённость, он не знает о гибели Гета.

— Людям, что идут с благими намерениями, нечего боятся.

— Гномам! — поправил его государь,

— Я думаю, и гномам боятся нечего,

— Я не спрашиваю о твоих «думаньях»! Я прошу тебя провести моих гномов в Дом Лау мимо дракона. Пока — прошу! — подчеркнул государь.

«А потом?» — хотел спросить Бина, но решил не злить государя. Государь требовал ответ. Сейчас. Можно было, конечно, отговорится резиновым «подумаю», но надолго ли его хватит. Бина с тоской припомнил, что всего полчаса назад он молотил себе заступом среди каменей и размышлял совсем о других проблемах. Тогда он хотел, чтобы о нём вспомнили, но теперь, стоя перед государем гномов, он сильно желал, чтобы о нём позабыли, во всяком случае, сами гномы.

— Гномы — злопамятный народ, это правильно говорят, — произнёс государь со слабой улыбкой. — Но и добро они тоже долго помнят. Не думай, что ты останешься без награды. Я не обижу тебя.

Слова о награде принесли ещё больше беспокойства. Государь позвал слуг.

— Я дарю тебе эту золотую цепь.

Государь взял цепь, что висела на подлокотнике. Видимо, она действительно была золотая.

— Но пока ты не доказал свою дружбу на деле, она будет украшать не твою грудь, а твои ноги.

Слуги немедля перековали Бину. Логика у государя была и впрямь, странная. Цепь была тоньше прежних кандалов, но зато и короче. Экономная.

Бина смотрел на согнутые спины гномов, что возились с драгоценными кандалами и думал... Нет, ничего особенного он не думал. Просто плен его у гномов сразу перестал быть честным. Совсем недавно совесть не позволяла ему уйти, теперь она не позволяла ему остаться. Тот же внутренний голос, который совсем недавно говорил ему: «Терпи!», теперь приказывал: «Беги!» Ах, если бы можно было улететь, уплыть, провалиться под землю! Но он и так был под землёй.

* * *

Причиной такового поведения государя гномов было то, что рудник их подземного государства начал истощаться. Мастера уже давно изрыли ходами все окрестные горы, но с каждым годом, каждым месяцем и днём становилось всё более понятно, что жить здесь становится совсем не́ на что. Как ни милы им чертоги у подземной реки, но придётся искать чего-то нового, идти осваивать другие горы.

Государь давно уже знал о диких безымянных горах, в которых доселе никто не жил. Но пока он раздумывал, накапливая силы для ответственного решения, его опередил Лаулиссиан и занял сердце этих гор.

Что хотел государь гномов: напасть ли неожиданно на Дом Лау или найти какой-нибудь выход или обход — такими мыслями он с Биной не делился. Он предоставил ему роль проводника чужого войска в его собственный Дом. Это было совершенно невозможно. Бина не мог себе представить ничего такого, чтобы заставило его это сделать и не хотел подстёгивать изобретательность государя гномов.

«Неужели гномы думают одолеть Дом Лаулиссиана своим войском? Маловероятно! Хотя кто знает...» Бина не имел представления о численности этого государства гномов. Быть может, оно громадно, ведь Бине его не показывали. Или у них есть какое-нибудь особое оружие, раз государь так уверен в себе. Но сейчас речь не об этом. Сейчас речь о том, что делать Бине. Наверное, он зря не послушал соседа и не сбежал раньше. Не может быть, чтобы государь надеялся купить его золотой цепью и посулами будущих наград. Бина не хотел плохо думать о гномах, но не хотел и испытывать их терпение. Государь знает, что Бина не согласится, а значит, сделает всё, чтобы его заставить. А чтобы пленник не перепилил лёгкую теперь цепь и не сбежал, скорее всего запрет его где-нибудь.

Бину вывели из дворца и повели куда-то по длинным галереям. Нет, не на рудник. Как он и думал, куда-то дальше. В одном из переходов блеснула чёрная гладь воды с красными блёстками от факелов. Раньше, чем в голове сформировалось решение о побеге, раньше, чем выстроилась в мыслях цепочка расчётов, руки его уже толкнули идущего впереди охранника, а ноги сделали несколько точных скачков, как раз на длину цепочки. Бина сам не понял каким чудом он оторвался от гномов и сиганул в чёрную гладь. Он не думал о том, что внизу пляж и глубины может быть недостаточно и можно разбиться. Нет, как только увидел реку, он всем своим существом ощутил великое стремление вперёд.

Что происходило там, за спиной: крики, панику гномов, парочку летящих вслед стрел — Бина не видел. Его надёжно спрятала глубина. Он проплыл под водой как можно дольше. Скованные ноги никак не могли приспособиться к путам, но он всё-таки выровнялся и поплыл. Река стала быстрее и бодрее. Видимо берега надвинулись на нее теснее и ей пришлось бежать, пришпоренной с обеих сторон. Обо всём этом можно было только догадываться. Берег гномов и его красноватые сумерки быстро исчезли за поворотом и темнота опять оделась мешком на голову. Цепь на ногах мешала страшно, хотя ей нужно было отдать должное: с предыдущими кандалами Бина вряд ли далеко уплыл. Впереди слышался гул. Подплыть к берегу или хоть как-то направить своё движение было невозможно, оставалось только предаться реке. Ещё у самого берега гномов Бина чувствовал присутствие какого-то постороннего звука, шумового фона. Когда он первый раз услышал о водопаде от бородатого охотника, он сразу предположил, что этот гул есть эхо дальнего водопада. Теперь он был уверен в этом. Гул был далёк и поначалу сложно было определить, в какой стороне его источник, но теперь далёкий рёв быстро нарастал. Судя по бурлению вокруг, течение стало стремительным. Даже если бы Бина очень захотел выбраться на берег — он не смог бы. Все усилия уходили на то, чтобы не погружаться в поток вопреки постоянно присутствующему желанию золотой цепи оказаться именно на дне. Не погружаться — не совсем точное слово. Вернее было сказать: периодически всплывать среди невидимых бурунов и волн и нестись, нестись с этим потоком вперёд, навстречу непонятно чему, захлебываясь и пытаясь хоть что-то соображать, тогда как соображать было совершенно невозможно. Где-то в глубине груди сконцентрировался ужас сознания того, что стихия сильнее тебя. Настолько сильнее, насколько ветер может быть сильнее песчинки, насколько море — сильнее щепочки, брошенной в него. Стихия всегда сильнее, но она может быть умиротворённо-равнодушная, позволяющая по себе перебираться. Теперь же она была оголтело-бегущая к своей цели и ей было всё равно, что под ногами у неё путается, пропадает живое существо...

Судя по рёву водопад был совсем близко. Что делать? Сжаться в комок и прыгать вместе с водой, надеясь, что упадёшь не на камни, а в воду. Но есть ли там, внизу, выход из пещеры? Пленник на руднике говорил, что выход здесь, выше водопада. Значит, надо остановиться.

Течение бороло его. Поток тащил добычу вперёд, туда, откуда слышался рёв. Бина решил прыгать. Куда-нибудь да вытекает эта река! В этот миг ладони его коснулись чего-то мягкого и тёплого. Бина, ничего не успев разобрать вцепился в это тёплое руками со всей силы, думая только о там, чтобы могучее течение не оторвало его и не унесло дальше.

То, за что схватился Бина, поднялось вверх и вырвало Бину из воды. Бина чуть не сорвался. Он вцепился крепче и тут струя горячего воздуха ударила ему в лицо. Мягкое в его руках задёргалось и завибрировало издавая басовитое фырканье. Тут Бина понял, что он уцепился за ноздри чудовища, что торчали из воды!

Пугаться было некогда. Благо, Бине приходилось достаточно летать на Гете в былые времена и он знал, что самое безопасное место у таких гигантов — загривок. Туда оно не достанет ни зубами, ни лапами. А пока Бина висит прямо перед его пастью. Всё это пронеслось в голове мгновенно. Бина подтянулся на руках, хотел закинуть ногу... Но цепь! Он опять забыл, что ноги его спутаны. Два судорожных рывка — и ему удалось заползти на голову чудовища, а оттуда перебраться ему на шею. Цепь мешала, но Бина оседлал загривок, обхватив монстра руками и коленями, насколько мог.

Чудовище, на счастье, оказалось медлительным. Или сонным. Оно пофырчало, а потом оглушительно чихнуло. Бина чуть не слетел с его шеи, но успел ухватиться за толстые складки кожи у головы. Эхо исполинского чиха пронеслось по пещере, перекрыв гул водопада. Чудовище ещё некоторое время постояло, продолжая фыркать, пока, наконец, не поняло, что на носу у него больше ничего не висит, зато что-то прибавилось на загривке.

Оно несколько раз мотнуло головой, клацнуло в воздухе зубами, но достать Бину не могло. Потом оно встряхнулось, как лошадь под всадником — но Бина и тут удержался. Чудовище попробовало достать его лапой — тоже безуспешно. На счастье Бины эта гигантская тварь была не только медлительна, но и неповоротлива или всё ещё не проснулась. Река бурлила где-то в его лапах. До потолка пещеры ещё достаточно пространства. Но временное пристанище на загривке предстояло покинуть. В конце концов монстр проснётся окончательно и найдёт способ избавиться от «всадника». Бина старательно озирался в темноте, пытаясь найти, куда бы перепрыгнуть. И вдруг он увидел впереди, прямо перед собой, мерцающий огонёк. Он ещё не успел понять, что это, как чудовище под ним направилось прямо на этот огонёк. Проехав половину реки (а чудовище свободно переходило ее вброд), Бина понял, что этот огонёк — звезда ночного неба. Её было видно сквозь трещину, что выходила на поверхность горы.

Конечно, чудовище шло вовсе не на свет звезды. Бина не знал особенностей пещеры. Там, где начиналась расщелина, над водой висел острый обломок скалы, о который чудовище любило почесать спину. И сейчас оно шло чтобы почесаться и избавиться от щекотавшего предмета на загривке.

Света от кусочка ночного неба было достаточно, чтобы Бина разглядел стену пещеры и расщелину в ней. Он спрыгнул раньше, чем чудовище стало осуществлять свои намерения. И когда оно, сладко сопя, скребло свою шкуру, Бина был уже далеко. Он полз по расщелине вверх, цепляясь за уступы скалы, еле видные в свете звёзд.

Свобода! Невероятная, желанная, сказочная! А плен — он ещё не совсем позади, но он становится всё дальше с каждым шагом и с каждым мгновением, с каждым глотком вольного воздуха, который тёк в расщелину, навстречу беглецу. Ещё может быть погоня, ещё может быть куча случайностей и долгая дорога впереди. Быть может, его побег окончится неудачно, но всё равно, то, что было доселе — кончилось и возврата быть не может. Что бы не произошло, оно будет иным, ибо то, в чём он должен был пребывать — в плену и терпении, сдвинулось и двигалось теперь дальше. И Бина тоже двигался, полз, цеплялся за камни вперёд и вверх. Расщелина узка. Передвигаться приходилось ползком, с трудом протискиваясь. Бина упорно проползал, цепляясь за всё своей золотой цепью. Он выбирался там, где казалось бы по всем физическим законам, пролезть было невозможно, но ведь он уходил из плена. И эта расщелина тоже путь к его отцу, к эльфам.

Поверхность горы была ветрена, прохладна и огромна. Бине захотелось обнять скалу в благодарность за то, что она его выпустила. Над головой — огромное звёздное небо, а под ногами — огромная скала. Ночь ясна и чиста. И это настоящий открытый мир с настоящим небом и настоящим ветром. И звёзды — истоки легенд и легенды истоков — прямо над головой. Бина так ошалел от ощущения свободы, мира и пространства, что у него закружилась голова и он вынужден был сесть на землю. Но это длилось недолго. Дом. Его звал к себе Дом Эльфов. Бина встал. Где, в какой стороне был Дом Лау, он прекрасно знал. Он чувствовал его, как перелётная птица чувствует свою родину через моря и степи. Она летит туда и ни одна буря не может остановить её.

Бина поднялся. Он тоже, как перелётная птица, не мог оставаться на месте. Однако, он вынужден был снова сесть. Прежде, чем продолжать свой путь, нужно было избавиться от подарка гномов. Он подобрал подходящий камень, нашёл другой и положив на него золотые путы принялся монотонно колотить по одному звену.

Роскошная ночная темнота начала блёкнуть. Наступал рассвет. Бина казался сам себе единственным живым существом на многие-многие мили кругом. Гномы остались в какой-то другой жизни, откуда сюда, к нему, хода нет. Да и кто тут может ещё быть, в великом царстве одиночества и свободы?

Бина был слишком занят цепью и увидел незнакомца только тогда, когда тот подошёл совсем близко. Бина опустил камень и оглянулся.

— Ты бежал от гномов? — мрачно спросил подошедший.

— Откуда ты знаешь?

— По твоим кандалам. Больше ни один властитель в округе не заковывает своих рабов в золото. Ты, должно быть, знатный пленник: гномы просто так золотом не разбрасываются.

Бина ничего не ответил. Он рассматривал говорившего. С вида — обыкновенный человек: рубашка грубой шерсти, на поясе нож и фляга. Плечи покрывает плащ из овечьих шкур. Такая же шапка из овчины. Лицо заросло бородой. Обычный пастух из тех, что проводит по полгода в горах со своими овцами. Друг он или враг? Или тот, кому до тебя нет дела? Но нет, если бы не было дела — не подошёл бы.

— Пойдём со мной! — сказал горец.

— Зачем?

— Я дам тебе еды и одежды в обмен на твою цепь.

— Хорошо, — согласился Бина. Трудно понять, стоит ли доверять пастуху, но другого предложения не было. Всё равно пришлось бы покупать где-нибудь еду в обмен на обломки цепи.

Они шли недалеко. Бина был прав в своих догадках: на соседнем склоне паслась отара овец, а чуть поодаль кособочилась пастушья хижина. Там горец быстро и ловко расковал Бину, забрал цепь и принёс такой же, как у него плащ из овечьих шкур, но сильно поношенный — на плечах плащ облез, а полы его стояли дыбом, как кровельное железо, от того, что постоянно намокали в росе, а потом высыхали на солнце. Пастух принёс старые сапоги и еду: вяленой баранины и овечьего сыра, который, как кекс изюмом, был нафарширован мухами.

— И это всё? — не удержался от восклицания Бина. Всё предложенное не стоило даже одного колечка цепи.

— А тебе мало? — закричал вдруг пастух. — Да ты должен благодарить меня за то, что я не выдал тебя обратно гномам! Судя по твоей цепочке, тобою дорожили и не поскупились бы на награду мне!

Бина прикинул: он один и без оружия, а у пастуха здоровый кинжал, да возле отары — два волкодава. Нет, цепь не стоит того, чтобы за неё сражаться! Пусть этот «залог дружбы» гномьего государя остаётся у пастуха, коль тот так охочь до золота. Бина подобрал пастушьи «подарки» и молча ушёл.

На самом деле, горец бы никогда не рискнул выдать гномам такого пленника. Кто знает, что за пленник такой знатный, а вдруг гномы захотят «убрать свидетеля», то есть, пастуха. «А потом, может они никакой награды не дадут, да ещё и цепочку золотую отберут. Народ-то не больно щедрый. Уж лучше — синица в руках, а синичка-то, вдобавок, золота!» — думал пастух, рассматривая цепь гномов.

* * *

В мире свободы начиналась весна. Бина увидел её когда спустился с горы. Весна воды и света. Светлая, трогательная и нежная, она встречала Бину новым началом жизни. Новым и извечным.

Солнце и мягкая земля, забывшая, что такое пыль, ручьи под ногами и опять солнце, уже отраженное в ручьях. Бина бежал. Или шёл. Он не замечал своих шагов. Он погружался в этот весенний мир свободы, вливался в дорогу к Дому Лау. Места были совсем незнакомые, видимо, подземная река далеко унесла его от поля сражения возле Белой крепости. Бина не вспоминал более ни о скаредном пастухе, ни о подземелье гномов, он весь жил настоящей минутой, радостью, дорогой, движением вперёд. Он бежал или шёл или летел... А может он стоял на месте и навстречу ему двигался, плыл Дом Лау в чистом и свободном мире.

Весенний день растаял и снова возникла ночь, всё покрывающая и прекрасная. Как и много лет назад, Бина снова шёл за эльфами, шёл к эльфам и жизнь его была доро́гой, доро́гой к ним.

Вся наша жизнь не есть ли дорога — путь от нашего начала до самой смерти. Но успеем ли мы за жизнь дойти туда, куда должно? Успеем ли, как Бина?

Однако, направление Бина знал, а дорогу — нет. Временами ему попадались путанные звериные тропы, временами и таковых не было. Но он шёл, как мог: напролом или ползком. Он не считал ни дни, ни мили. Дом Лау звал. Дни и ночи светил для него эльфийский маяк. Сколько же времени он потратил на свой путь? Месяц? Или больше? Соро и Хамел прошли его за осень, зиму и весну. Но они не знали, что ищут, петляли и переспрашивали. А Бина, чем ближе он подходил к Дому Лау, тем сильнее чувствовал его приближение. И тем скорее ему хотелось достигнуть его, увидеть своего названного отца. Чем ближе он подходил к Дому Лау, тем быстрее он шёл и совсем не оставлял себе времени на отдых.

Сыр и мясо, которые он взял у пастуха, кончились давным-давно, а весенний лес был прозрачен и пуст — до времени плодов было ещё далеко. Однажды Бина задержался у ручья и пробовал поймать рыбу. Но поймав всего лишь одну, отказался от этой затеи — слишком много времени она отнимала. Бина спешил. Он ждал слишком долго и теперь не хотел терять ни минуты.

Так шёл он непонятно на чём и непонятно чем. Хотя нет, как раз это понятно — он шёл стремлением быть с эльфами, быть со своим названным отцом. Но время было неумолимо, и солнце было неумолимо, и земля была неумолима, и однажды Бина упал.

А когда он пришёл в себя, он понял, что у него не хватит сил дойти до Зааран-Тира. Он поднялся и сел, попил из какой-то лужи, которая была рядом. Надо было что-то придумать, иначе он не дойдёт. Но что придумаешь среди редеющего вокруг осинового леска? За всё время пути Бине не встретилось не то что города, даже селения или просто хижины. Может быть, жильё где-то было неподалёку, но у Бины не было времени его искать. И вот сейчас, здесь, среди свободы и весны, ему не откуда ждать помощи.

Он встал и пошёл вперёд. «Я всё равно дойду», — подумал он. Жидкий осинничек расступился и Бина вышел на берег реки, высокий и обрывистый. Замутнённая весенняя речка бежала где-то далеко внизу, но Бина не смотрел на неё. С высокого берега он увидел сизую зубчатую стену гор. Это были те самые горы! Те, что скрывали в своём сердце новый Дом Лау. Бина сразу их узнал!

Он возликовал и сразу забыл о еде и отдыхе. Дом Эльфов — он уже виден, осталось только дойти! Бина съехал по мокрому глинистому берегу в реку, перешёл её вброд и не оглядываясь, не думая ни о чём кроме Безымянных гор, снова шёл вперёд, или бежал, или летел, или само пространство — подчиняясь его устремлению неслось навстречу...

Вечером того же дня он был у подножия диких гор, а за ночь поднялся довольно высоко. Но на рассвете он упал во второй раз.

Очнулся он только тогда, когда весеннее солнце было высоко над головой. Плоский камень, на котором лежал Бина, был нагрет солнцем. Было тепло и сильно хотелось пить...

И тут он увидел её.

Он сразу её узнал. Как тогда, давным-давно, когда Бина был отроком, когда он заблудился здесь же, в горах Зааран-Тира. Она стояла в нескольких шагах от него. Она молчала и смотрела на Бину светлым взглядом, который не выражал ни осуждения, ни сострадания. В руках у неё был сосуд, как тогда, у зарослей кустарника, во время летнего полдня.

Бина не мог отвести глаз от её красоты. Он ни минуты не сомневался, что это не бред, хотя и не знал, кто она. Он ощутил себя только тогда, когда понял, что уже не лежит на камне, а стоит перед ней.

— Дай его мне... Прошу тебя! — слова с трудом протискивались сквозь пересохшее горло. Бина опустился на колено. В просьбе или в бессилии...

Дева приблизилась и протянула ему кувшин не сказав ни слова. Бина взял его и так же, как и тогда, пропустил тот момент, когда она ушла. Или исчезла.

В кувшине был мёд. Как и тогда. А за поворотом тропы просачивалась сквозь трещину скалы тонкая жилка воды.

* * *

Арвис не считал времени с того дня, как пропал Бина, хотя всегда точно знал, сколько его прошло. Он решил не думать об этом, но получалось так, что он помнил об этом всегда. Есть такое глупое словосочетание: «пытаться не поддаваться». Нет, оно тут совсем не подходит. Арвис пытался научиться жить с этим, но никак не мог. Время не желало быть лекарством.

То, что случилось — было слишком несправедливым. Он всё мог принять и вытерпеть: даже свой плен в Шургаме, даже гибель Инката. Но это — не мог. Он понимал, что это ропот. Умом понимал, но сердце не хотело смириться на этот раз. Нет, Арвис не вознёс проклятий и не ушёл от эльфов разуверившись в справедливости Света или в его всемогуществе. Арвис просто замолчал, словно сложил крылья или закрыл веки, хотя и оставил глаза открытыми. Он весь ушёл в свой ропот, несмотря на то, что прекрасно понимал, что туда уходить нельзя. Ум и сердце его разделились и он никак не мог привести их в согласие. Это испытание оказалось самым трудным, самым невозможным. Бина — не просто друг и не просто сын. Это необыкновенное создание. Множество чудес было кругом: Сивисмар сумел найти путь между двумя дорогами, которые никогда не пересекаются. Дах-Ат и Инкат вышли из-под властной руки того, кто держал их всю жизнь. Но Бина — был исключителен. И жизнь его была тоже исключительна, полная невозможных вещей и чудес, хотя он их не искал, а необыкновенное давалось ему само.

Нет! Для Бины невозможна была такая гибель! А получается, что Мэджис оказался сильнее Всемогущего Света! — И опять терзания: кто же не прав — я, Свет, а может, все остальные? Может быть, все они, весь Дом Лау находится в великом заблуждении и сам не ведает того? Но нет! Свет! Он торжествует! Но как же он торжествует если Бина погиб?! И снова несогласие рвало душу в разные стороны. Противление, хотя не в действии, не в слове, а только в душе — настоящее противление. Арвис ощущал себя поперёк всему миру. А Бина — он был образец смирения, он покорялся любому решению, что уготовано было ему свыше. Вот где был учитель! А Арвис — нерадивый ученик.

«Смирение — пища души, терпение — её дом. Когда душе не хватает пищи, она выходит из дома» — сказано в «Добротолюбии». Возможно, это так. Наверняка так! Но смирение можно ли воспитать, привить, увеличить в себе? Для этого нужны какие-то упражнения? Что, нужно: не есть, не пить и ходить босиком? И тогда сразу станешь смиренным-присмиренным, а вовсе не гордящимся своими достижениями в неядении и ходьбе босиком?

Нет, нужна не диета, а какой-то особый взгляд на жизнь, особое восприятие мира. У Бины оно было. Однажды, кто-то из товарищей Арвиса сказал про Бину: «Он любит тебя потому, что ты ласков с ним и никогда не наказываешь его. А попробуй-ка накажи его и тогда увидишь, крепка ли его любовь». «Так его не за что наказывать!» — возразил Арвис. «За вину наказание справедливое — обижаться нечего, — ответил эльф. — А ты попробуй, ударь просто так, без вины».

Слова эти никак не шли из головы. Арвис порой задумывался, как Бина воспримет такую несправедливость. И вот однажды, это было незадолго до того, как в Зааран-Тир пришли Соро и Хамел, Арвис ни с того, ни с сего ударил Бину, да так сильно, что тот не устоял на ногах и отлетел в сторону. Некоторое время Бина оставался на коленях, поникнув головой, потом подошёл и опустился в ногах Арвиса, моля о прощении.

— Прости меня, Бина, — ответствовал ему Арвис. — Так надо было. Но скажи мне, о чём ты думал, когда стоял на коленях?

Бина вздохнул.

— Я вспомнил не меньше десяти проступков своих, за которые достоин куда большего наказания! Прости меня, отец!

Теперь Арвис вспоминал всё это. Да... учитель. А Арвис — нерадивый ученик. Наверное, такому существу не место было на земле, среди того, что творится кругом.

«И не моё место рядом с ним... Поэтому он ушёл. Но как же мне тяжело оставаться без него!» Арвис закрыл глаза. Звёздная ночь склонилась над Зааран-Тиром. Арвис оставался на троне Главного Стража крепости. Когда-то у правой руки его всегда стоял Бина. Вот уже год возле правой руки его никого нет.

* * *

Ночь. Можно дружить с ночью, как впрочем и с утром, и с днём... Можно любить даже мёртвые злые горы, потому, что они — часть великого мира, огромного и прекрасного. Бина любил ту крутую тропу, по которой спускался к Зааран-Тиру и ночное небо над головой. «Утренний Страж» — строгая скала, что возвышается над головами своих не менее суровых сестёр. Но внутри у неё — живая душа — Дом эльфов, именуемый Зааран-Тиром, младший брат Дома Лау.

Бина не чувствовал ни камней на тропе, ни своих усталых ног. Он только чувствовал, что приближается к этому Дому. От дозорных воинов он узнал самое главное — что Арвис жив и что он сейчас в крепости. Бина просил пропустить его, но никто и не собирался его задерживать.

Он вошёл в Зааран-Тир и поднялся в главный зал. Высокий каменный свод и огромные окна, открытые ветрам и небу. Сейчас они были наполнены чистыми весенними звёздами. Арвис — на троне. Один и никого вокруг. Он разговаривает только со своими воспоминаниями. В зале нет ни факелов, ни свечей — в нём достаточно света от звёзд. Бина вышел из темноты дверного проёма и подошёл к своему названному отцу. Арвис повернул голову, но более не пошевелился. Не мигая смотрел он на Бину и, казалось, даже не дышал. Бине показался странен его взгляд, но тут он понял, что Арвис принимает его за грёзу и боится пошевелиться, чтобы видение не рассеялось. Повзрослевший, ставший выше ростом Бина был смугл, в какой-то ободранной одежде... Видение было удивительно, но это был именно Бина. И вдруг видение протянуло ладонь и взяло Арвиса за руку. Как только тепло ладони коснулось его руки, Арвис вскочил. Мгновенно по лицу его пробежала тень великой муки, но тут же растаяла. Оставался только восторг этой минуты и великое раскаяние за своё малодушие.

Свет! Всемогущий и побеждающий! Пусть торжествует Свет!

* * *

Кому суждено было достичь — тот достиг. Кто не достиг — тот не достигает, если ему дать ещё годы и даже века.

Эльфы уходят. Лаулиссиан, хотя и не имел известий о Бине, провидел его возвращение. Казалось, Дом Лау ждал только его. И теперь, дождавшись, все они покидают землю, чтобы уйти в Благословенный край. Хотя, нет, не все. Гелерэйн остаётся и возвращается к Эльвейду в Доулэн. Впереди его и Сивисмара ждали многие великие и славные дела. Но Дом Лаулиссиана во главе со своим королём, уходил.

Уходили воины Дома Лау, уходили прекрасные девы, слуги и оруженосцы. Но Альбину, хотя тот был уже взросл никто не благословил меча и не назвал его воином. Не потому, что он был не достоин. Напротив. Лаулиссиан хотел видеть его в Благословенном краю в числе тех, кто никогда не возлагал руку на рукоять меча. «Мы — воины, — сказал он. — Но это — необходимость. Теперь мы уходим туда, где нет нужды в оружии, имея при себе меч только испытываешь судьбу и напоминаешь о проклятии начала веков».

Это всё о Бине — Альбине, «Несущем Свет». И это всё об Арвисе.

* * *

Эльфы уходили. Уплывали их прекрасные корабли, что сливаются с облаками на горизонте... Не жаль ли строения того Дома, что был создан в мёртвых горах и был там — как сердце в скалистой груди. К нему были помыслы и желания, от него исходили Свет и мудрость для тех, кто был им рад, кто жаждал их. Теперь сердце остановится, замрёт цветущая долина, охраняя последние следы пребывания Высокого народа. Но жизнь не замрёт. Она станет другой — не лучше и не хуже, просто иной. А дворцы и крепости оставлять не трудно — впереди несравнимо больше. Впереди — Благословенная земля.

...Да, времена те миновали
Уплыли эльфы навсегда
И скрылись где-то в дальней дали
Их корабли и их года
Напрасно ждать их возвращенья
Обратный путь для них закрыт
И вся земля, и это время
Отныне нам принадлежит.

Когда-нибудь, за ними следом
И мы найдём тот путь в дали
Нам предстоит, всю жизнь изведав,
Свои построить корабли.
За мира видимого гранью
Мы вновь друг друга обретём
И, сохранив в душе преданья,
Рукою об руку пойдём.

(Гуминенко М.В.
«Да, было так под небом синим...»)

1993 — 1999 г.

Алла Михайловна Возлядовская (род.1964) — современная писательница и публицист.

А.М. Возлядовская
Арвис

Героическое фэнтези

На главную

Произведения А.М. Возлядовской

СОДЕРЖАНИЕ

Сказание первое

Сказание второе

Сказание третье

Сказание четвертое

Сказание пятое

Сказание шестое

Сказание седьмое

Сказание восьмое

Сказание девятое

Сказание десятое

Сказание одиннадцатое

Сказание двенадцатое

Сказание тринадцатое

Сказание четырнадцатое

Сказание пятнадцатое

СКАЗАНИЕ ПЕРВОЕ*

СКАЗАНИЕ ВТОРОЕ

СКАЗАНИЕ ТРЕТЬЕ

СКАЗАНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

СКАЗАНИЕ ПЯТОЕ

СКАЗАНИЕ ШЕСТОЕ

СКАЗАНИЕ СЕДЬМОЕ

СКАЗАНИЕ ВОСЬМОЕ

СКАЗАНИЕ ДЕВЯТОЕ

СКАЗАНИЕ ДЕСЯТОЕ

СКАЗАНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

СКАЗАНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ

СКАЗАНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ

СКАЗАНИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ

СКАЗАНИЕ ПЯТНАДЦАТОЕ

На главную

Произведения А.М. Возлядовской

А.М. Возлядовская Арвис

Героическое фэнтези

На главную

Произведения А.М. Возлядовской

СОДЕРЖАНИЕ

Сказание первое

Сказание второе

Сказание третье

Сказание четвертое

Сказание пятое

Сказание шестое

Сказание седьмое

Сказание восьмое

Сказание девятое

Сказание десятое

Сказание одиннадцатое

Сказание двенадцатое

Сказание тринадцатое

Сказание четырнадцатое

Сказание пятнадцатое

СКАЗАНИЕ ПЕРВОЕ*

СКАЗАНИЕ ВТОРОЕ

СКАЗАНИЕ ТРЕТЬЕ

СКАЗАНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

СКАЗАНИЕ ПЯТОЕ

СКАЗАНИЕ ШЕСТОЕ

СКАЗАНИЕ СЕДЬМОЕ

СКАЗАНИЕ ВОСЬМОЕ

СКАЗАНИЕ ДЕВЯТОЕ

СКАЗАНИЕ ДЕСЯТОЕ

СКАЗАНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

СКАЗАНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ

СКАЗАНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ

СКАЗАНИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ

СКАЗАНИЕ ПЯТНАДЦАТОЕ

На главную

Произведения А.М. Возлядовской

А.М. Возлядовская
Арвис