Л.А. Тихомиров
Вопросы экономической политики

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие

Цели производства

Несостоятельность идеи мирового рынка

Нормальный тип внутреннего рынка

Значение внешнего рынка. Соединенная промышленность

Причины наших ошибок

Капитализм, марксизм и социализм

Истинное значение капитала

Иностранные капиталы

Вредные последствия иностранных капиталов

Финансовое значение иностранных капиталов

Соединенное производство

Значение распределения и потребления

Поднятие покупательских сил

Расширение добывающей промышленности

Землевладение и земледелие

Органы государственного воздействия

В статьях "Земля и фабрика" (они вышли под тем же названием отдельной брошюрой) я намечал в общих чертах те основания, на которых, мне кажется, должна строиться наша экономическая политика.

Но в статьях этих я должен был обратить преимущественное внимание лишь на некоторые частности, необходимые для выяснения ошибочности взглядов тех публицистов, которые тогда ратовали за наводнение России иностранными капиталами. Многих важнейших сторон вопроса мне при этом пришлось коснуться лишь слегка.

Нижеследующие строки имеют целью пополнить этот невольный пробел, вызванный условиями полемики прошлого года. Таким образом, настоящая статья является как бы второй частью "Земли и фабрики", имея целью дорисовать в их целостности наши экономические задачи, как они, по моему мнению, определяются русской национальной экономией, с которой должны сообразоваться и государственная экономическая политика, и государственная финансовая политика.

17 декабря 1899 г.

Цели производства

В чем состоят наши экономические задачи, исполнение которых должно озабочивать государственную экономическую политику? Само собой разумеется, что, говоря о наших задачах, мы должны разуметь не какую-то отвлеченную страну, а именно данную страну, Россию, в тех условиях, какие она представляет. К этим условиям мы сейчас и перейдем, но предварительно не мешает вспомнить те нужды, которым удовлетворяет народное производство всякой нации при всяких условиях.

Народное производство должно, во-первых, доставить возможность существования нации. Сто тридцать миллионов нашего населения должны получить необходимые материальные средства, чтобы прокормиться, одеться, быть обеспеченными в жилище и т. д. На языке политической экономии все это составляет оборотный национальный капитал. Добыть средства для жизни населения — это значит добыть их для дальнейшего его труда. Это minimum средств, который необходим и без получения которых нация начинает умирать, то есть принуждена постепенно потреблять самый капитал свой, пока таким путем не погибнет окончательно.

Но добыть средства для существования народа еще недостаточно. Нация растет, и ее капитал поэтому должен увеличиваться. Нация должна прогрессировать в своей культуре. Для этого капитал ее также должен увеличиваться. Посему народный труд всегда должен давать избыток, сбережения, посредством которых национальный капитал постоянно увеличивается.

Эти две цели национального производства, то есть поддержание оборотного капитала и его увеличение, с экономической точки зрения суть главнейшие, основные. Но, достигая их, народное производство должно, сверх того, создать еще избыток средств на нужды различных национальных учреждений, не имеющих сами по себе экономического характера, однако совершенно необходимых для жизни нации, которая не есть организм только экономический (как думает социализм), но прежде всего организм социальный и политический. В среде неэкономических национальных учреждений, на содержание которых национальное производство должно создать средства, на первом плане стоит государство.

Уделение необходимых средств для содержания государства и составляет область политики собственно финансовой, которая, таким образом, приходит в связь с политикой экономической.

Ввиду таких задач национального производства оно, конечно, должно иметь достаточную для их достижения напряженность, то есть способность произведения большого количества работы. Но достижение достаточной напряженности производства еще не исчерпывает задач экономической политики.

Производство страны, представляющей нацию, способную к самостоятельному существованию, по необходимости должно быть сложно и разносторонне. Очевидно, что для общей энергии производства различные его отрасли должны быть при этом поставлены так, чтобы они взаимно помогали одна другой, дополняли одна другую, другими словами — они должны быть правильно согласованы. Достижение этого и составляет вторую цель экономической политики. <...>

Несостоятельность идеи мирового рынка

Усиление энергии нашего производства и согласование его отраслей, конечно, требуют некоторого общего плана.

В этом отношении прежде всего должно решительно отвергнуть тот план, который полагает решить наши экономические задачи посредством переустройства России по типу так называемых передовых промышленных стран Европы. Эта идея столь же ошибочна по существу, как и в своих частных проявлениях: 1) в стремлении устраивать наше производство применительно к требованиям мирового рынка; 2) в чрезмерном преклонении перед фабрично-заводской промышленностью как сильно повышающей производительность труда.

На самом деле экономическая организация передовых европейских стран для нас отчасти совершенно невозможна, отчасти нимало не желательна. Определителем целей нашей экономической организации должен бы на самом деле служить наш собственный внутренний рынок, и в силу этого мы должны ныне же, наряду с обрабатывающей промышленностью, обратить самое серьезное внимание на промышленность добывающую, и особенно на земледелие, которое в этом чрезвычайно нуждается.

Остановимся прежде всего на вопросе о внешнем (мировом) и внутреннем рынках. Сторонники мирового рынка забывают основное экономическое соображение: самое выгодное производство есть то, которое работает для ближайшего рынка. При этом, во-первых, доводятся до минимума накладные расходы на посредников (перевозку и всякое комиссионерство), во-вторых, производитель легче и быстрее всего может применяться к потребностям рынка, избегая таким образом бесполезного перепроизводства и не теряя случаев, когда требуется усиленное производство и т. д. Выгода усиливается еще больше, когда материалы производства доставляются местной же добычей. Вообще, ближайший рынок есть наилучший, и потому, как общее правило, внутренний рынок при равных прочих условиях выгоднее иностранного, мирового.

Понятно, что из этого правила есть исключения. Не все страны способны к произведению нужных им продуктов или не одинаково способны. Поэтому могут быть многочисленные случаи, что каждой стране выгодно производить какие-либо наиболее доступные ей продукты в избытке, с тем чтобы потом обмениваться ими с другими странами.

Но это явление международного обмена, вследствие которого данная страна начинает работать на чужой рынок нормально лишь в пределах указанной естественной необходимости, и в странах великих вследствие этого работа на внешний рынок занимает второстепенное место.

Обыкновенно торгово-промышленными нациями, работающими на чужой рынок, являются страны очень малые, естественные условия которых не допускают разностороннего производства, удовлетворяющего всем их нуждам. От Финикии до Венеции, Нидерландов и Англии основания одностороннего производства одни и те же. Население способное и предприимчивое, не имея возможности жить продуктами своей территории, специализируется на торговом комиссионерстве и обрабатывающей промышленности, добывает себе за границей дешевое сырье, перерабатывает его и сбывает обратно в страны дешевого сырья. Непременным условием для возможности такой экономической политики является, конечно, огромная разница в культурности между страной, посвящающей себя торгово-промышленной деятельности, и остальными странами мирового рынка.

Все эти условия и существовали для передовых стран Европы, но уже постепенно исчезают и для них, а для нас могут существовать только в фантазии.

Да и завидны ли эти фантазии? Англия почти превратилась в фабрику для остального мира и построила свою экономическую организацию применительно к чужому, мировому рынку. Полученные ею от этого материальные выгоды были, конечно, значительны. Но прочность такого положения была возможна лишь до тех пор, пока остальные народы были не способны вступить на путь подражания Англии. Между тем это уже давно произошло. Первые последователи Англии, начиная приспособлять свое производство к тем же целям, тоже еще могли получать от этого некоторую выгоду. Но число стран, остающихся в положении производителей сырья, все уменьшается. Северная Америка уже стала выше Англии в области обрабатывающей промышленности. Франция и особенно Германия успешно с ней соперничают. Россия принимает энергические усилия для того, чтобы развить собственную обрабатывающую промышленность и выйти из роли данницы фабрично-заводских стран. Та же тенденция замечается всюду: в остальной Европе, Южной Америке, Японии. Чем большее количество наций начинают развивать свои промышленные силы, тем более ожесточенной и менее выгодной становится борьба фабрично-заводских стран за иностранные рынки. Конкуренция понижает цены на обработанные продукты, а число стран, вступающих в борьбу за чужие рынки, все увеличивается. По мере этого уравновешения промышленной культуры борьба за иностранные рынки отживает свой век.

Широкая постановка экономической политики на основе внешних рынков была возможна лишь до тех пор, пока существовала очень резкая разница в промышленном развитии Европы и остального мира. С тех же пор как сама Европа повсюду, по всем частям света, зародила очаги такого же могучего производства, былое разделение мира на страны промышленные и земледельческие с каждым десятилетием все более стирается.

Представим себе недалекое будущее, когда все нации земного шара станут промышленными. Где же они будут искать "внешние" рынки? Не на Луне ли или Марсе? На Земле — во всяком случае — для нынешней хищнической политики внешних рынков места не останется, и "передовым промышленным странам" придется со страшными внутренними потрясениями перестраивать свою экономическую организацию на новый для них нормальный порядок, то есть по идее внутреннего рынка.

Нормальный тип внутреннего рынка

Россия, почти последней вступающая на путь широкого промышленного развития, не имеет даже возможности строить его подражательным путем погони за внешними рынками. Она волей-неволей принуждена будет развиваться по типу нормальному, и за это она может только благодарить исторические судьбы свои. Где, действительно, уже и теперь рынки, на которые могли бы работать 130 миллионов нашего населения? Уж конечно не Европа. Уж конечно не Америка. Даже Африка почти недоступна, и еще менее доступна Австралия. В Азии Япония развивает промышленные силы успешнее нас, а Китай даже для европейской промышленности дает очень мало места. "Рынок", остающийся не совсем фантастичным для русского завоевания, сводится к нескольким миллионам жалких и бедных потребителей Монголии, Маньчжурии, Персии. Так неужели 130 миллионов русских могут существовать выгодами от такого рынка? Конечно, не следует мимоходом и его упускать, но неужели мы можем организовать труд 130 миллионов человек применительно к экономическим требованиям каких-нибудь 1 — 15 миллионов монголов и персов?

Вникнем также, с чем мы можем выступать на мировой рынок.

В качестве поставщиков сырья — это еще некоторое время возможно, но эта роль, слава Богу, окончательно осуждена у нас, да притом и она становится все более затруднительна, так как мы, с истощением своих земель и с невольным переходом к интенсивной культуре, уже не можем поставлять свое сырье достаточно дешево для мирового рынка.

С чем же мы на него выступили бы? Не с обработанными ли продуктами?

Мы сделали множество усилий для развития своей фабрично-заводской промышленности. Это совершенно разумно и необходимо, но вопрос не в этом, а в том, можем ли мы мечтать о завоевании мирового рынка своими фабрикатами? Для решения этого достаточно вспомнить, что мы доселе не способны охранить даже свой рынок от европейских фабрикатов. Профессор Менделеев еще недавно рисовал нам утешительную картину постепенного изгнания иностранного ввоза к нам при помощи роста нашего фабрично-заводского производства (Фабрично-заводская промышленность и торговля России. Введение проф. Менделеева. С. 10).

Язык цифр в таком сопоставлении кажется ясным: еще немного усилий — и иностранный ввоз побежден, и мы можем переходить сами на завоевание чужих рынков. Но десятилетнего периода мало для таких обобщений. Совсем иное мы видим, наблюдая свои торговые отношения за более долгий период.

Наше фабрично-заводское производство сильно растет, закрытое покровительственными пошлинами. И, однако, в общей цифре европейской ввозной к нам торговли фабрично-заводские изделия составляют:

1840-1815 гг........20%
1865-1867 гг........27%
1871-1876 гг........29%
1877-1881 гг........26%
1882-1886 гг........20%
1887-1891 гг........16%
1892 г..................20%
1893 г..................20%
1894 г..................25%
1895 г..................27%

Вот как фиктивны наши победы, ненадолго порадовавшие профессора Менделеева! Ввоз европейских фабрично-заводских изделий, временно понизившийся к концу 1880-х годов, снова стал расти:

годы..... млн. руб.
1890.........68 876
1891.........67 768
1892.........68 408
1893.........79 907
1894........122 339
1895........136 493

А между тем именно к 1896 году цифры нашего внутреннего фабрично-заводского производства достигли небывалых размеров — 2 1/2 миллиарда валовых!

В то время когда мы, несмотря на пошлины, не можем охранить своего рынка от европейского фабриката, в какой же мере наш фабрикат пробивает себе путь за границу? Вот каков процент обработанных изделий в общей сумме нашего отпуска (Военно-статистический сборник; Производительные силы России. Сборник сведений по России, 1896 г.) :

1847-1851 гг...........10,1%
1856 г..................6%
1881 г..................3%
1884 г..................2%
1894 г..................2%

В рублях это составляло в 1894 году 6 миллионов для Европы и 8 миллионов для Азии.

Спрашивается, имеем ли мы хотя какое-нибудь право толковать о завоевании чужих рынков своими фабрикатами, если б это даже было желательно и на что-нибудь кому-нибудь нужно?

Простая невозможность должна бы воздержать нас от таких мечтаний. Но сверх того нельзя не спросить: зачем нашей промышленности нужен "мировой рынок"? Или ей свой недостаточен?

Мало-мальски внимательное наблюдение показывает, что значение мирового рынка для России очень невелико и не обнаруживает никакой склонности к возрастанию.

Весь оборот нашей внешней торговли (ввоз и вывоз вместе) составлял:

Вот, стало быть, за 30 лет значение для нас мирового рынка ни на копейку не увеличилось и не превосходит 6 рублей на каждого русского человека. Можно ли это, хотя отдаленно, сравнить с рынком внутренним? Полные обороты последнего не поддаются вычислению, но если мы возьмем одни обороты торгово-промышленных предприятий, подсчитываемые правительством, то они уже составят 10 миллиардов рублей, то есть не менее 76 рублей на каждого жителя России.

Итак, 6 рублей по оборотам "мирового" рынка и 76 рублей по обороту части внутреннего рынка.

С одной стороны, 750 миллионов, с другой — 10 миллиардов. На что же разумнее обращать внимание? С чем должно сообразовывать свою экономическую организацию?

Значение внешнего рынка. Соединенная промышленность

Предыдущими соображениями вовсе не отрицается потребность внешнего рынка, но рынок этот имеет для России и для всякой нормально живущей великой страны весьма небольшую степень важности. Само собою, есть продукты, которые мы всегда будем находить более выгодным покупать, нежели производить. Таковы все продукты, не свойственные или мало свойственные нашей природе; таковы многие изделия, которые почему-нибудь особенно хороши в данное время в той или иной стране.

Есть всегда кое-что ввозимое, необходимое для хода самой же нашей промышленности. Так, до сих пор мы должны выписывать семена турецкого табака для посева на наших плантациях и даже самый табак для сдабривания нашего; выписываем кое-какие химические продукты для своих фабрик и т. д. Такие предметы всегда найдутся, и на покупку их всегда найдется что-нибудь у нас для выгодного вывоза.

Посему некоторая часть национального производства всегда, при самом идеально нормальном устройстве нашего труда, будет иметь в виду иностранный рынок. Но все это касается лишь ничтожной доли народного труда. Остальное, огромнейшее его количество должно иметь в виду рынок внутренний. Разумная организация производства, усиление и согласование его различных отраслей — словом, вся наша экономическая политика должна исходить из помышления о потребностях внутреннего рынка. Цель экономической политики России — страны великой, имеющей внутри себя все необходимые и разнообразнейшие средства для существования, — сводится в целом к созданию могучего, самоудовлетворяющегося производства, добывающего все нужное для населения и обрабатывающего эти продукты во всем разнообразии и совершенстве, какие только допускаются культурой и техникой данной эпохи. Это и есть соединенная промышленность, которая возможна только для стран, всесторонне развитых в экономическом отношении. Соединенная промышленность только и возможна при работе на свой широкий, разносторонний внутренний рынок. При этом же типе промышленной специализации, который уже отходит в вечность и при котором Англия, например, могла сосредоточить все свои силы на обработке продуктов, стараясь держать ряд других стран в роли производителей сырья, — при этом типе нельзя создать никакой соединенной промышленности.

Соединенная промышленность состоит в обработке собственными силами всего нами же добываемого сырья. Это усиливает, с одной стороны, энергию производства, ибо, как справедливо говорит Лист ("Национальная система политической экономики"), "взаимодействие фабрично-заводской и земледельческой промышленности тем значительнее, чем ближе друг к другу живут земледелец и фабрикант и чем меньше обмен их разнообразных продуктов подвергается остановке от случайностей всякого рода" (с. 207). А случайности эти именно особенно велики при сношениях с внешними рынками. Точно те же выгоды представляет соединенная промышленность и для согласования производств.

Разумная, предусмотрительная и экономная организация производства возможна только при работе на внутренний рынок, потому что только здесь каждая нация является хозяйкой у себя дома, может по произволу усиливать, ослаблять и видоизменять производство, может к действию слепых экономических сил прибавлять разумное действие мер государственных. Только на внутреннем рынке мы — если хотим этого — можем все со своевременной точностью знать, предвидеть, согласовать, ни от кого, кроме себя, не завися. Наоборот, всякая связь с внешним рынком непременно в той или иной степени лишает нас свободы распоряжения своими силами. В странах, всецело построенных на работе для внешнего рынка, как, например, в Англии, нет даже возможности самостоятельной экономической политики, и в настоящее уже время материальное существование Англии всецело зависит от поддержания экономической неразвитости других стран. Правильное развитие производительных сил Индии, Китая, Персии, Африки, России, Южной Америки и т. д. есть прямо угроза смерти для Англии при ее нынешней организации.

Очевидно, не такие перспективы должны вдохновлять нашу экономическую политику. Она имеет перед собой и более благородные, и более надежные цели: высокое внутреннее развитие страны, самоудовлетворяющейся, не нуждающейся в эксплуатации других, а достигающей лишь собственной экономической самостоятельности, которой, при таких условиях, мы можем искренне, без всякого ущерба для себя пожелать и каждому другому народу.

Причины наших ошибок

Чисто экономические условия России, как мы видели, совершенно не допускают у нас организации производства по типу капиталистических стран.

Но почему же это стремление у нас может появляться с такой настойчивостью?

Происходит это, во-первых, вследствие нашей обычной подражательности, с которой мы готовы перенимать у Европы и политическое устройство, и веру, и нравы, и безнравственность, и вообще все, что ни увидим. Во-вторых, есть и более частные причины, отчасти даже уважительные.

Так, несомненно, что нам необходимо повышение нашей обрабатывающей промышленности. Отсюда — при некотором увлечении — организующая мысль легко делает обобщение в пользу переустройства всей России по английскому типу.

Людей чисто практических может привлекать мысль о том, что капитализм дает чрезвычайные удобства для увеличения государственных доходов. Против законности этой последней заботы, конечно, ничего нельзя возразить. Но, с другой стороны, нельзя и забывать: как ни важны интересы государственного казначейства, однако даже и с его точки зрения было бы неблагоразумно искажать правильное экономическое устроение страны из-за временного повышения казенных доходов. Нашему государству предстоит жить с русской нацией не год, не десяток лет, а вечно, и доходы нужны ему не только теперь, а и через сто и через двести лет.

Но если эта сторона наших капиталистических увлечений при всей ошибочности имеет все-таки, по крайней мере, уважительные цели, то уже никаких оправданий не имеют наши теоретики, принадлежащие к так называемым марксистам и особенно влияющие на распространение в публике совершенно превратных понятий о наших экономических задачах.

Ход мысли, создаваемый под влиянием этих "марксистских" взглядов, таков.

Капиталистическое производство дает труд наиболее производительный, а всякой стране очень выгодно иметь возможно большее количество такого труда. Будем, стало быть, покрывать всю Россию громадными фабриками. Но капиталистическое производство немыслимо без внешних рынков. Значит, мы должны и к ним стремиться. В заключение, по теории, капитализм подготовляет социалистический строй, но — для мыслителей этого разряда — тем лучше, ибо для них именно таков идеал будущего...

Эти злополучные идеалы будущего социалистического строя точно так же мешают нашим теоретикам понимать настоящий смысл исследований Маркса, как мешали и самому Марксу. На самом деле марксовский анализ капитализма — по самому приему исследования — совершенно не может освещать никаких эволюции будущего.

Сам Маркс полагал, что он открыл не всесветную экономическую эволюцию, а только эволюцию некоторых стран (Англии, которую он особенно наблюдал). Но даже и это, сравнительно скромное, мнение автора о значении его работы нельзя признать верным.

Анализ капитализма К. Маркса есть чисто отвлеченный. Он рассматривает капитализм не в конкрете, а в его внутренней логике, то есть рассматривает, что такое был бы капитализм, если бы ничего, кроме него, не было на свете. Этот прием изоляции наблюдаемого явления весьма обычен у ученых и иногда неизбежен, но не следует забывать, что в действительности этих изолированных явлений нет, а потому отвлеченный анализ внутренней тенденции явления непременно должен быть затем дополнен разбором влияния всех других окружающих явлений. За отсутствием этого является целый ряд ложных выводов из анализа, который сам по себе не лишен научного значения.

Присмотримся, однако, ближе к соображениям наших марксистов.

______________________

* На теории Маркса отразилось его гегельянство. Чисто логический анализ естественно разбивает всякое явление на составные части, которые непременно оказываются взаимной тезой и антитезой. Отсюда "противоречия" капитализма по Марксу. Разрешение же этих "противоречий" в виде социализма подсказано уже чисто тенденцией, не имеющей ничего общего с анализом фактов. Маркс был коммунистом еще от юности, когда еще не изучал никаких экономических явлений.

______________________

Капитализм, марксизм и социализм

В идее, в отвлеченной формуле капитализм действительно требует иностранных рынков. Но почему это?

Капитализм предполагает, что стоимость продукта производства распадается на две части: наемную плату рабочего и прибавочную стоимость. Первая выражает все, за что куплен труд, вторая — все, что трудом произведено сверх того. Эта прибавочная стоимость присваивается капиталом и распределяется между капиталистами в виде промышленной прибыли, процентов на капитал, торговой прибыли, ренты и т. д. *

______________________

* Это распределение прибавочной стоимости отмечает сам К. Маркс (см.: "Капитал". Введение к "Накоплению капитала").

______________________

Если мы предположим всю страну организованной на чисто капиталистических основах, то понятно, что почти всю часть продукта, выражаемую прибавочной стоимостью, нельзя сбыть в самой стране. Ее некому приобретать. Рабочая масса не имеет ничего сверх своей заработной платы и, стало быть, не может ничего приобретать из суммы прибавочной стоимости. Капиталисты же и без того владеют всей прибавочной стоимостью. Огромная доля произведенного продукта не находит, таким образом, помещения на внутреннем рынке капиталистической страны и может быть помещена только на внешнем рынке. Его, стало быть, приходится искать и завоевывать.

Но не забудем, что все это представляет анализ чисто отвлеченного случая капиталистической продукции, где только для ясности предполагается на самом деле не существующее (и даже невозможное) безусловно строгое осуществление этой формы производства. На самом деле даже в наиболее строго выдержанных капиталистических странах рабочая масса имеет не только свой труд, но и свою собственность, имеет участие в капитале, то есть получает не только свою заработную плату, но и часть прибавочной стоимости. Рабочий имеет то клочок земли, то процентные бумаги, то процентные сбережения в кассах и т. д.

Рабочий, таким образом, в действительности есть не только рабочий, но отчасти и капиталист; точно так же и капиталист обыкновенно является до известной степени работником, участвуя в производстве не одним капиталом, но и личным трудом. Итак, если мы кроме отвлеченного анализа капитализма сделаем еще и реальный, то должны будем увидеть, что отвлеченная схема никогда не осуществляется, ибо находит множество коррективов в других условиях, не допускающих монополизации капитала, на предположении которой основано социалистическое "разрушение капитализма" противоречиями самой капиталистической продукции.

Противоречия эти в теории резки только потому, что они основаны на отвлеченном анализе одних внутренних тенденций явления, без введения в расчет действия окружающих условий. В самом деле, в идее кажется так. Капитал выходит на внешние рынки. Там продолжается та же борьба, которая началась внутри страны и в результате которой капитал повсюду все более монополизируется. В конце концов производство делается для всех стран бесцельным. Конкуренция понижает процент всех прибылей в идее до нуля. Рынок, со своей стороны, все более сокращается, ибо везде происходит то же явление: рабочая масса, все более поглощающая в себе все человечество, нигде не может представить покупателя на прибавочную стоимость, из-за продажи которой капиталист только и ведет производство. Это сокращение рынка, в свою очередь, все более понижает спрос на все количество прибавочной стоимости, которая, за исчезновением рынка, становится ненужной и для самого капиталиста. Получается бессмысленное положение, когда, наконец, никто — ни рабочий, ни капиталист — не заинтересованы более в поддержании этого строя. Тогда-то он и превращается в социалистический.

Для Маркса это и есть разрешение всех противоречий капитализма.

На самом деле, если следовать смыслу теории, и это разрешение невозможно. Положение, оказывается, еще более безвыходное. Так как прибавочная стоимость есть основа нового нарастания капитала и усиления производства, то с ее уничтожением производство (в идее) непременно ослабляется. Но от этого все страны, дозревшие до перехода к социализму, становятся слабее тех, которые сохраняют прежний энергический пульс производства. Каким же образом может случиться такое чудо, чтобы ослабевшие страны наложили на мир свой тип и заставили более сильных уподобиться себе? Правда, поэтому социализм и предполагается возможным только при одновременном введении во всех главных странах мира. Но это требование тоже возможно лишь в чисто отвлеченном примере, а не в действительности. В действительности не только разные страны, но и отдельные группы населения в каждой стране объединяются монополией капитала не в одинаковой степени, а стало быть, не могут одновременно дозреть до неизбежности социализма. А между тем ясно, что всякая группа, которая так или иначе — замаскированно внутри социалистического общества или открыто вне его — сохранит или возобновит производство на началах личного соревнования и личного интереса, будет сильнее социалистического общества, будет его разрушать.

Итак, появление социализма, с одной стороны, логически неизбежно, а с другой — логически невозможно... Где же выход?

На самом деле вся эта логическая трагедия является только потому, что у Маркса и особенно у его учеников внутренняя тенденция изолированного капиталистического процесса принимается за будто бы реально совершающийся процесс. На самом же деле этого нет.

Противоречия "чистого капитализма" на самом деле решаются вовсе не в будущем и не сразу, а постоянно и в тысячах мелких ежедневных поправок, потому что жизнь не знает "чистого", отвлеченного, изолированного капитализма. Она знает капитализм в конкретных условиях, которые состоят в том, что прибавочная стоимость на самом деле распределяется между членами нации гораздо более сложно, так что жизнь почти не знает ни чистого капиталиста, ни чистого рантье, ни чистого работника, а огромное большинство людей представляются в одно и то же время в разных степенях и тем, и другим, и третьим.

Поэтому распределение продуктов производства в действительности совсем не таково, как в логической схеме несуществующего чистого капитализма. Поэтому и внутренний рынок продолжает существовать везде, и производство никогда не доходит до бессмысленного положения, "разрешаемого" социализмом, который и сам есть лишь отвлеченное умозаключение от невозможных в действительности отвлеченных посылок.

Истинное значение капитала

Вопрос о "капитализме", освобожденный от фантастической своей стороны, сводится просто-напросто к бесспорной необходимости капитала для производства, и особенно для повышения производительности труда.

Собственно, производительность труда есть степень успешности, с какой мы какие-либо запасы энергии природы превращаем в потребительную для себя ценность. В определении производительности труда участвуют три фактора:

1) величина (или богатство) запасов природной энергии;

2) целесообразная напряженность труда;

3) помощь капитала, который есть не что иное, как накопленный труд прошлого.

В первичной фазе экономического развития наибольшую производительность труда дает экстенсивность производства, то есть приложение труда к наилегче эксплуатируемым запасам природной энергии, которые бывают еще в то время чрезвычайно велики. По мере истощения этих запасов производительность труда начинает требовать его интенсивности, которая состоит в большей напряженности и в усилении текущего труда с помощью запасов прошлого, то есть капитала. Чем более мы прибавляем к нашему труду пособия капитала, тем труд становится производительнее, то есть дает новый избыток; притом, по общему закону суммирования живой силы, действие возрастает здесь в пропорции геометрической *.

______________________

* При этом достигается возможность разделения труда, его согласное сочетание на одной цели, введение помощи более сложных орудий труда и т.д.

______________________

Совершенно понятно, что при современных условиях развитие капитала есть важнейший вопрос нашего производства. Но это еще более заставляет нас не забывать, на какой рынок мы трудимся.

Значение капитала при внутреннем и внешнем рынке совершенно одинаково. Но что касается способов накопления капитала, то они, при помышлении о внутреннем и внешнем рынке, имеют уже далеко не одинаковую постановку.

Накопление капитала есть сбережение, то есть выделение части труда для создания средств дальнейшего производства. Очевидно, это выделение может усиливаться двумя способами: или увеличением производительности труда, или сокращением потребления. Если мы имеем в виду завоевание внешнего рынка, мы можем безнаказанно превращать трудовую массу в пролетариев, так как продукты производства найдут себе помещение на внешнем рынке. Но если мы оперируем на внутреннем рынке, то сокращение потребления трудящейся массы, которая сама же составляет наш рынок, подрывает самые цели накопления капитала, ибо делает бесполезным усиленное производство.

Ввиду этого, имея базисом операций внутренний рынок, мы, стремясь к развитию капитала, имеем в то же время все данные бороться против его чрезмерной монополизации. Нам экономически выгоднее, чтоб этот накопляемый капитал распределялся возможно шире среди самой массы населения, чтобы "капиталистами" возможно более становились сами же "работники". При этом условии работающие действительно делаются участниками в распределении "прибавочной стоимости", являются потребителями той ее части, которая предназначена для потребления; обмен продуктов становится быстрым и энергичным, и рост внутреннего рынка ободряет дальнейший рост капитала.

При этом, однако, является вопрос: как же вести усиленное производство без концентрации капитала, которая (по совершенно ошибочному социалистическому взгляду) и есть его монополизирование!

Но в том-то и дело, что отождествление концентрации и монополизации есть совершенно произвольная гипотеза, резко противоречащая фактам экономической действительности. Концентрация капитала получила свое величайшее развитие вовсе не в форме монополизации, а в системе акционерной, которая представляет собой союз капиталов, очень мелких, принадлежащих иногда самим же трудящимся. При акционерной системе рабочий одновременно есть и капиталист, принимающий участие во всех прибылях предприятия, а между тем никакие отдельные миллионеры не способны уже соперничать с акционерными компаниями в делеконцентрации капитала.

Сверх того, нужно заметить, что различного рода производства имеют далеко не одинаковую потребность в размерах концентрации капитала.

У нас, как выше сказано, получило ход самое неверное, преувеличенное представление о производительности концентрированного капитала. В "Земле и фабрике" я отмечал наиболее грубые ошибки, по которым наши сторонники капитализма приписывают фабрично-заводскому труду совершенно раздутую производительность. Эти грубые ошибки показать было нетрудно. Но, сверх того, должно повторить, что вообще производительность разного рода труда обследована слишком плохо. Можно было бы многое сказать о неустановленности даже точного мерила производительности труда. Все это отвлекло бы нас на чрезмерно специальные вопросы.

Во всяком случае, несомненно одно: для всякого производства, самого мелкого, необходимо известное количество капитала. Но размеры необходимой концентрации капитала находятся в тесной связи со свойствами производимого продукта. Есть производства, немыслимые без огромной концентрации капитала, есть производства, вовсе ее не требующие. Наконец, должно еще сказать, что при чрезмерной концентрации капитала, приближающейся к его монополизированию, производство становится рутинным, лишается той гибкости и предприимчивости, которую дают личный почин, личная изобретательность и личный риск. Это обстоятельство так важно, что мелкий капитал сплошь и рядом даже разрушает монополию крупного, создавая новые очаги концентрации. Это явление принадлежит к числу тех, которые не дают капиталу монополизироваться не только до социалистических абсурдов, но даже и до несравненно более скромных размеров.

В общей сложности экономическая политика в отношении капитала может ставить себе как разумную цель вовсе не доведение его до монополии, а поддержание лишь того, что в нем благодетельно:

1) общее возрастание капитала возможно большее, но за счет усиления производства, а не в ущерб потреблению;

2) возможно большее разлитие капитала среди самой массы трудящегося населения и через это —

3) существование большего числа самостоятельных очагов концентрации капитала, способных

4) соединяться для крупных предприятий не в монопольную, а союзническую, акционерную форму концентрации.

Иностранные капиталы

Как и всякие другие проявления роста национальной силы, накопление капитала имеет, однако, свои непереходимые пределы быстроты. Нельзя в десять лет сделать того, что требует, по внутренним условиям, векового срока. Россия, отставшая по историческим условиям в деле накопления капитала, является по сравнению с Европой в этом отношении слабой. В то время когда наш капитал не может еще справиться с постановкой множества задач внутреннего производства, в европейских странах имеется огромное накопление капиталов, охотно ищущих, как говорится, помещения на стороне, то есть, другими словами, вполне уже крепкие на своих ближайших рынках, они готовы и способны захватить даже самые отдаленные.

За последнее время у нас ввиду этого явилась своеобразная мысль не бороться против такого захвата, а подчиниться ему. У нас мало своих капиталов: пусть они к нам идут из Европы. Тогда они будут и у нас.

Такова мысль.

Тут, однако, упускается из виду самое главное: что, находясь среди нас, чужие капиталы все-таки будут не наши. Призывая или пуская к себе иностранный капитал, мы не его приобретаем себе, а себя отдаем ему.

Это большая разница.

Некоторые рассматривают переход иностранного капитала в Россию как дополнение протекционной системы. В действительности это есть разрушение всего, что в ней полезно, с сохранением лишь того, что в ней вредно. Протекционная система тяжело ложится на потребителя. Но она, по крайней мере, действительно накопляет капитал в известных отраслях производства, признанных нужными. Несомненно, что протежируемые таким путем производства рано или поздно накопляют достаточные капиталы для того, чтобы их начавшаяся конкуренция стала понижать процент прибылей и таким образом класть предел жертвам потребителей. Но это может произойти не раньше, как по достижении известного накопления.

Что же будет, если, не дождавшись, пока созреет выращиваемый плод, то есть собственный капитал, мы, сохраняя свои таможни для иностранного товара, откроем границу для иностранного капитала? Мы позволяем ему приступить к производству на самом нашем рынке. Для него это, конечно, выгодно. Дотоле он должен был бороться своими товарами против наших пошлин; теперь он сам попадает под их защиту. Он производит в России и не только не платит таможенных пошлин, но их существование обеспечивает ему огромный процент прибыли.

Таким образом, иностранный капитал, попадая к нам, получает возможность расти быстрее, чем у себя на родине. Но он, однако, продолжает оставаться не нашим, а английским, бельгийским, французским. Все его прибыли, весь его рост ровно ничего не прибавят нам. Он остается у нас только на заработках. Нашего капитала он не увеличивает, а, напротив, подрывает, потому что в борьбе с нашим имеет то преимущество, что собственно процент на капитал обходится ему несравненно дешевле. Следовательно, он может захватывать у нашего капитала, на нашей собственной земле, одно производство за другим, один клочок рынка за другим. У нас действительно и слышатся постоянно известия о переходе русских промышленных предприятий в руки иностранцев.

Какая часть нашего производства уже захвачена иностранным капиталом — это неизвестно. Чисто иностранных акционерных компаний в начале 1898 года у нас было зарегистрировано 115 с капиталом в 337 миллионов рублей (Торгово-промышленная Россия. Часть П. С. 20). Но и в остальных 1031, по фирме русских, компаниях (с капиталом в 1723 миллиона рублей) участие иностранного капитала несомненно огромно. Иные предполагают его, на глазок, до половины. Если мы предположим одну треть, то все же выйдет, что из 2 миллиардов акционерного капитала около 900 миллионов отдают свои прибыли за границу.

Можно ли при таких условиях ожидать дешевого производства? Удешевления его и не замечается. Но зато нередко замечается переход русского капиталиста в положение наемника у иностранцев.

Это и есть последствие, которого естественнее всего ожидать от перехода иностранного капитала через нашу границу. Он имеет все шансы расти здесь усиленно, подчиняя себе русский капитал и скопляя его около себя, а вовсе не претворяясь сам в русский капитал.

Вредные последствия иностранных капиталов

Иностранный капитал усиливает, конечно, производство в России, но это не значит усиливать русское производство.

Он строит здания, доменные печи, заводы. Но ведь это все принадлежит ему. На долю России приходится только заработная плата да в иных случаях рента. Если даже срок действия иностранного предприятия истекает, право собственности на капитал никогда не истечет и все настроенные здания нам надо так или иначе покупать.

Но если у нас не было участия в прибылях, если все нарастание этого капитала оставалось в иностранной же собственности, то из каких доходов мы можем выкупить все им созданное? От сбережений своей заработной платы? Конечно, это явная фантазия. В действительности может происходить лишь совсем иное. Капитал бельгийский или французский, сколько бы ни возрастал на производстве у нас, все же остается бельгийским или французским и, доставляя свои прибыли Бельгии и Франции, если и оседает у нас, то лишь для расширения новой эксплуатации, вся прибыль которой остается все-таки не наша. На месте, например, нефтяного производства * вырастает спекуляция выгодного землевладения. Прибыли от добычи нефти употреблены выросшим иностранным капиталом для того, чтобы захватить домовладение и спекуляцию квартирами в целой трети русского города. И сколько бы дальше ни рос еще этот капитал, сколько бы ни захватывал новых отраслей спекуляции — он останется не нашим, а возрастанию нашего может только ставить препятствия. Так, например, в приведенном случае накопление русского домовладельческого капитала очевидно задерживается тем, что все затрачиваемое множеством русских трудящихся людей на квартиры скопляется не около какого-нибудь русского предприятия, а около французского, которого прибыль идет на проценты и дивиденды парижских и лионских собственников или же на новое расширение средств добычи для тех же французов еще больших прибылей от русского труда.

______________________

* Беру конкретный факт из действительности в хорошо знакомом городе.

______________________

Издержки иностранного производства, конечно, дают России кое-какие доходы. Но иностранный капитал по самому своему происхождению чрезвычайно сокращает наше участие в получении его издержек производства. Распоряжение предприятием, естественно, находится в руках лиц, известных собственникам капитала лично или по фирме, — то есть в руках приезжих иностранцев. Около них же, естественно, ютятся их родные, их земляки, на всех более выгодных местах. На долю русских остаются лишь наименее выгодные места, наименее допускающие сбережения. Отсюда — возможность роста русского капитала даже от этих крох сводится к минимуму.

Наш внутренний рынок благодаря присутствию нового предприятия оживляется. Но наибольший процент прибыли от этого оживления все-таки попадает в руки того же иностранного капитала и в конце концов уходит за границу.

Таким образом, если перенос к нам операций иностранного капитала и сопровождается возрастанием производства на нашей территории, то это есть не наш успех, не наше усиление, а успех и усиление тех стран, откуда является капитал. Они богатеют в той же мере, в какой успешно действует у нас их капитал. Возрастает их капитал, а не наш (который даже забивается), так что мы от этого не только не сравниваемся в производительных силах с Европой, но прежняя разница в них за наш же счет еще более возрастает, и если мы теперь не можем избежать экономического подчинения ее капиталам, то после 10 — 20 лет их хозяйничанья у нас можем стать лишь вдвое, втрое или вдесятеро менее способны с ними бороться.

Я не касаюсь социально-политических последствий системы, которая вводит внутрь страны самое легко замечаемое, а потому возбуждающее наиболее негодования господство чужеземцев. Эта сторона дела в высшей степени опасна как для нации, так и для правительства. Но даже не касаясь ее и оставаясь на чисто экономической почве, приходится отнестись лишь безусловно отрицательно к идее иностранных капиталов во внутреннем производстве. Это операция столь вредная, что может быть допускаема лишь в самых редких, исключительных случаях, окупающих какими-нибудь особыми чрезвычайными выгодами все свои убыточные и опасные стороны.

Финансовое значение иностранных капиталов

Странно сказать, но у нас в публике можно слышать в пользу этой антиэкономической системы соображения якобы финансового свойства. Указывают, что от перехода к нам иностранных капиталов увеличиваются доходы казны. Указывают, что допущение иностранных капиталов внутрь страны облегчает возможность иностранных займов.

Немыслимо, однако, было бы строить финансовые выгоды государства на том, что экономически вредно для страны. Такое противоречие интересов государства и нации, по существу, в высшей степени ненормально и недопустимо. Едва ли нужно и объяснять последствия, к которым вообще привело бы допущение такого противоречия.

Сверх того, финансовые выгоды государства от обложения иностранных капиталов, действующих внутри страны, составляют сумму слишком ничтожную, тем более что параллельно с получением ее казна теряет, пожалуй, не меньше на таможенном доходе. Что касается иностранных займов, то, конечно, они облегчаются при допущении иностранцев к захвату русского национального производства; но нужно только подумать, что это за операция и во что она обходится.

Заключая заем за границей, мы платим за взятую сумму известный процент, положим 4%, и затем занятые деньги употребляем на покупку продуктов иностранного же капитала, впущенного внутрь страны *. При этом он получает еще свой промышленный процент, положим, 10%. Таким образом, при этой сложной операции занятая нами по 4% сумма дает иностранному капиталу уже 14%. Конечно, для заимодавца это весьма заманчиво даже в той скромной форме, как я выразил. Но во что же нам обходится заем? Ведь эти 14% (предполагая, что их не больше) стране приходится оплатить, причем, оплачивая своими налогами 4% по долгу казны, страна, однако, не имеет участия в прибылях того капитала, в недра которого постепенно перейдет и оплачиваемый ею заем.

______________________

* Предполагаю, для наглядности, полную затрату займа на продукты этого капитала.

______________________

Более невыгодного займа невозможно себе и представить. Это, собственно говоря, заем под залог эксплуатации национального производства, без надежды даже выкупить его когда-нибудь, ибо и по уплате нами собственно долга иностранный капитал продолжает оставаться владыкой уступленной ему доли производства.

Не стоит и говорить о таких операциях с финансовой точки зрения. Никакое национальное правительство, как русское, ни о чем подобном не может, очевидно, и думать.

Соединенное производство

В общей сложности мысль о переносе к нам иностранных капиталов не выдерживает никакой критики. В отношении капитала можно сказать: на чужой каравай рот не разевай. Капитал создается только своим трудом, своим производством, своим сбережением. На их развитие и должно быть направлено внимание.

Какие стороны производства должно развивать? Разумеется, все, какие нужны для полного самоудовлетворяющегося существования великой самостоятельной нации. В этом отношении могу лишь повторить высказанное в "Земле и фабрике".

Основание производства составляет, конечно, промышленность добывающая, особливо земледелие. Необходимое дополнение ее — промышленность обрабатывающая, крупная и мелкая.

В этом комплексе производств нет ничего лишнего, как и ничего такого, что могло бы захватить исключительно все наши симпатии. Совершенно ошибочна была бы мысль о России как стране исключительно земледельческой, и еще ошибочнее — мысль о ней как будто бы по преимуществу промышленной стране.

Мы обладаем идеальными, лучшими в мире климатическими и почвенными условиями для многих сельскохозяйственных культур (пшеницы, льна, конопли, многих пород леса, винограда) и не уступаем другим странам по множеству других культур (рожь, овес, картофель и т. д.), имея, сверх того, наибольшее в мире разнообразие условий для них (от исландского мха до чая, хлопчатника и риса). Наше земледельческое производство, конечно, на веки веков останется одним из выгоднейших в мире. Но точно так же было бы нелепо и самоубийственно не развить своей обрабатывающей промышленности до самой высокой степени, ибо и в этом отношении мы имеем все необходимые данные.

Обе великие отрасли производства одинаково необходимы. Они одна для другой дают взаимный рынок, и только при высоком развитии обеих Россия может жить цельной, самостоятельной экономической жизнью.

Та же система разносторонности применима к промышленности крупном и мелкой, в которых выражается разная степень концентрации капитала. Каждая из них имеет свое место в производстве, и каждая в своем роде и на своем месте нужнее. Богатый крестьянский двор, хорошая кустарная изба или мастерская ремесленника столь же нужны, как помещичья экономия или завод и фабрика.

Значение распределения и потребления

Всякий капитал представляет результат сбережения, гласит общее правило политической экономии, с пояснением, что капитал поддерживается беспрерывным воспроизведением. Но сбережения достигают наибольшей степени, когда они добровольны и возбуждаются личным интересом. Отсюда труд свободный дает большие сбережения, нежели труд раба. Точно так же сбережения лица, ведущего производство и имеющего возможность употреблять сбережения на увеличение собственного производства, значительнее, нежели у того, кто не имеет этого интереса. Поэтому мелкое производство, поскольку оно допускается чисто техническими условиями без помехи производительности труда, имеет огромное значение в смысле накопления и воспроизведения капитала, столь нам необходимого. Технически же труд высокой производительности возможен во множестве мелких промыслов.

Сверх того, должно заметить, что производства абсолютно выгодного нет. Все производства выгодны или невыгодны смотря по тому, насколько они нужны. Мы даже и вычисляем "производительность" труда по меновой рыночной стоимости продукта. Это совершенно основательно, ибо рыночная цена в своем спросе принимает в соображение не одну собственно производительность труда, но и потребительскую надобность его. Труд может быть высокопроизводителен, но если он создает вещи никому не нужные, он составляет даром потерянное время. Итак, думая о повышении производительности труда, мы всегда должны при этом иметь в виду надобности рынка.

А какие надобности нашего рынка? Это надобности 130 миллионов русского народа, для того чтобы он жил в непрерывно возрастающем довольстве. Вопрос о распределении при нормальной постановке труда тесно связан с вопросом о производстве не только в социальном смысле, но и в экономическом. Ибо с распределением связан вопрос о потреблении, без которого нет рынка, а стало быть, и "производительность" труда теряет всякий смысл. Значительное же количество собственников, хозяев, участников в прибавочной стоимости не только увеличивает сбережение, но дает еще и возможность большего потребления.

Какое значение имеет для производства способность народа к потреблению, можно видеть из такого рассуждения.

Мы высчитали выше, что каждый из 130 миллионов жителей России может в среднем покупать продуктов всего на 30 рублей в год.

Покупательская способность огромной массы народа еще ниже этой средней цифры. Но есть уголки, где старинная экстенсивная культура позволяет массе народа быть зажиточной. И вот, например, по расчетам комиссии статс-секретаря Куломзина, богатый двор восточнозабайкальских казаков имеет средний доход в 4819 рублей *. Эти дворы, по-тамошнему, очень многосемейны, в среднем 15 человек мужчин, женщин и детей. Итак, это выходит более 300 рублей на душу.

______________________

* Материалы Высочайше утвержденной комиссии статс-секретаря Куломзина. 1898. Выпуск 16.

______________________

Дозволим себе маленькую фантазию и предположим, что соединенные силы культуры, интенсивного труда и разумной экономической политики успели сделать для России то, что непочатые силы природы делают для богатых семей дикого Забайкалья. Если бы мы уже достигли такого успеха в настоящее время, то покупательская сила нашего внутреннего рынка выражалась бы в 300 рублей, помноженных на 130 миллионов жителей, то есть составляла бы 39 миллиардов рублей.

Что это было бы за поприще для нашей промышленности! Какие иностранные рынки, загроможденные собственной конкуренцией, способны дать нам подобный спрос?

Но для этого нужно, чтобы масса народа могла покупать, удовлетворять своим потребностям. А это существенно зависит от распределения, от того, насколько масса народа участвует в обладании капиталом, а не представляет одну только рабочую силу. Участие же народа в обладании самими средствами труда (и потому в получении своей доли прибавочной стоимости) достигается хотя и разными путями, но в том числе особенно легко существованием мелкого промысла — как земледельческого, так и кустарно-ремесленного *.

______________________

* В. В. Очерки кустарной промышленности. С. 9.

______________________

Поднятие покупательских сил

Итак, национальная экономическая политика прежде всего не должна впадать в односторонние увлечения в своем попечении о различных отраслях и формах производства.

Нельзя не признать в высшей степени правильной нашу традиционную заботу об обрабатывающей промышленности. Мы, несомненно, были и остаемся очень отставшими в этом отношении, и протекционная система доселе остается необходимой.

К сожалению, мы при этом, очевидно, не имели достаточно ясной идеи своей экономической политики, так как наряду с протекционной системой не вводили совершенно необходимых для нее дополнений. Сверх того, у нас, быть может неизбежно, возникло явление, которое подрывало ее целесообразность.

Протекционная система получает весь свой смысл лишь при системе внутреннего рынка. Мы же — за это самое время — довели наш иностранный долг до миллиарда рублей золотом, не говоря уже о помещении наших бумаг на заграничных рынках. Но иностранные займы необходимо выводят страну на мировой рынок, куда мы могли явиться только с продуктами добывающей промышленности, ибо сама необходимость протекционной системы показывает бессилие обрабатывающей промышленности выйти за границу. А продуктами земледелия (при протекционной системе) мы на мировом рынке могли торговать только с большой невыгодой, ибо эти продукты должны были сбываться по мировой цене, с которой и должно было соображаться сельское хозяйство. Между тем продукты обработки доставались сельскохозяйственному населению не по цене мирового рынка, а по гораздо более дорогой, внутренней. Конечно, такое невыгодное сочетание цен обессиливает покупательскую способность внутреннего рынка и уменьшает потребление продуктов фабрично-заводских, тем самым ставя преграды развитию покровительствуемой промышленности.

Далее мы обратили все внимание на развитие крупной фабрично-заводской промышленности, которая дает занятому ее населению только заработную плату. Все мелкие кустарные промыслы (в которых участвует у нас, как предполагается, не менее 4 миллионов населения)1 не пользовались за это время никаким серьезным попечением. А между тем население, ими занятое, представляет, как выше сказано, одну из лучших частей внутреннего потребительного рынка.

Таким образом, принося большие жертвы для развития промышленности, мы допускали на всех пунктах ослабление необходимого для нее внутреннего рынка, мечтая о заграничном до того, что премировали вывозимые фабрикаты. На самом же деле на всемирный рынок могло выступить только наше земледелие, которое с крестьянской реформы чрезвычайно дезорганизовалось и приняло характер чисто хищнический — и это на земле уже не девственной, отнюдь не допускающей такого хозяйства. В результате получилось повсюду истощение производительных сил земли, которое еще более отразилось упадком благосостояния народа.

Собственно протекционная система наша, даже и подрываемая всеми этими обстоятельствами, хотя не дала нам, конечно, таких выгод, какие дала Америке, не имеющей иностранного долга и обладающей превосходным внутренним рынком, но все же сделала свое дело и у нас. Мы развили более или менее сильную фабрично-заводскую промышленность. Но едва ли мы в состоянии будем даже поддержать ее, если не перейдем наконец к попечению о подъеме покупательской силы внутреннего рынка, то есть, другими словами, — к энергической заботе о столь заброшенных за это время добывающей промышленности и мелком промысле.

Расширение добывающей промышленности

Стройная система мероприятий, необходимых для этой цели, требует соединенных усилий многих и многих специалистов. Но что касается самого направления, в котором она должна развиваться, это, мне кажется, уже и теперь совершенно ясно.

Так, например, не подлежит сомнению, что, во-первых, необходимо расширение областей добывающей промышленности в том, что особенно прямо отвечает нуждам обрабатывающей. Кое-что в этом отношении и делается. Таково, например, возникшее развитие новых очагов нашего горного дела, и оно заслуживает всякого поощрения. Развитие каменноугольной и рудной добычи, помогая удешевлению продуктов фабрично-заводских, в то же время децентрализует производство, создавая новые, недалекие для сельского хозяйства рынки. В этом отношении, конечно, можно лишь приветствовать развитие рудного дела в Екатеринославской, Тамбовской, Курской, Тульской и всякой другой губернии. Весьма выгодное условие составляет еще и то, что наше крестьянское население получает при этом некоторую ренту, что, при современном его положении, очень не лишний ресурс. То же относится и к крупным владельцам. Можно лишь пожалеть, что такое благое дело искажается, как слышно, частыми злоупотреблениями. Сверх того, оно связано у нас с иностранными капиталами, лишающими нас огромной доли его выгод. Думается, что наша экономическая политика могла бы — по крайней мере, часто — находить для этого внутренние капиталы. Потребление железа у нас возрастает очень быстро. С 25 миллионов пудов в 1860-х годах оно поднялось теперь до 126. Оно поглощает непрерывно растущее внутреннее производство, прекратило весь наш вывоз железа и доселе еще требует порядочного ввоза из-за границы (около 10 — 15 миллионов пудов). Ясно, что сбыт усиленной горной добычи у нас надолго обеспечен, так что помещение сюда собственных капиталов было бы весьма выгодно.

Такое же усиление возможно и для других отраслей добывающей промышленности. Природные средства нашего рыболовства, например, огромны. Рынок для продуктов, можно сказать, безграничный. Требуется лишь улучшение самого промысла введением лучшей обработки продуктов *.

_______________________

* Как оплачивается самое малое попечение об этом, пример дает так называемая керченская сельдь, которая проникает до самой Москвы. А между тем керченская сельдь ничем не отличается от всякой другой, кроме лучшей засолки, созданной совершенно ничтожными премиями, уже давно и прекратившимися. Наши северные промыслы, несравненно более богатые по природе, не развиваются по непрочности их продуктов, от дурного изготовления. А между тем, если рыболовство наше теперь дает 70 миллиона рублей, то, конечно, легко могло бы давать и 200, и 300 миллионов, которые настолько же усилили бы покупательскую способность народного рынка.

_______________________

Но, конечно, главным предметом заботливости ныне должно являться сельское хозяйство.

Землевладение и земледелие

Наше сельское хозяйство — старинная, испытанная и прочная область национального производства. Только этой прочностью и объясняется его способность так долго выдерживать соединение социальной и экономической ломки, которую мы переживаем с 1856 года. Но, во всяком случае, в нашем сельском хозяйстве за это время, несомненно, расшатаны все устои правильного существования и развития.

Прежде всего, само землевладение и землепользование наше находится в самом антиэкономическом состоянии, при котором невозможно никакое правильное производство.

Энергическое действие сельскохозяйственных сил, как недавно высказал г-н Заломанов *, требует "прочных количественных отношений крупного, среднего и мелкого землевладения". Это несомненно. Земле нужно присутствие трех распорядительных сил: массы мелких хозяев, крестьян, крупного землевладения, являющегося творцом всего, на что требуется более концентрированный капитал, и государства, охраняющего почвенно-климатические условия. На этой теме останавливался еще князь Васильчиков, а в последнее время значение такого сочетания землевладения было снова выставлено г-ном О. Маркграфом, наблюдателем разносторонним и чуждым всякой тенденциозности.

______________________

* Заломанов Н. П. Дворянское землевладение и меры к его сохранению и развитию. СПб., 1899. У г-на Заломанова особенно прекрасно выяснено падение цен на все продукты сельского хозяйства в зависимости от разрушения крупного землевладения.

|______________________

О сочетании этих трех условий говорят все. У нас же теперь ни одно из них не соблюдено.

Крестьянское землевладение, слава Богу, не уничтожено и даже охранено законом, но именно как владения, и притом всего сословия. Что же касается хозяйственного пользования землей отдельными крестьянами, то оно находится в самом абсурдном состоянии благодаря нелепости переделов, жертвующих всем идее уравнительности. Доведенная этим до совершенной невозможности чересполосица и недолговременность пользования каждым участком делают немыслимым сколько-нибудь порядочное хозяйство.

Владения казны у нас огромны, но расположены случайно; их много там, где они не расхватаны исторически или никому не нужны. Таким образом, государственные земли не имеют с экономикой страны никакой связи. У нас был даже долгий период, когда увеличение доходов ставилось главной целью государственных имуществ. Таким образом, эта огромная категория национального достояния в лучшем случае не вредит народной экономии, а иногда (как было при мне в Черноморской губернии) случается, что даже вредит.

Хозяйства крупновладельческие у нас были в полном смысле разрушены — с истреблением инвентаря и т. д. — в первые годы крестьянского освобождения и после того доселе не могли подняться, частию вследствие самой нашей промышленной политики. Но главная причина их крушения состоит в том, что у нас нет даже и тени охранения целости и неприкосновенности крупных хозяйственных единиц. Мы относимся к ним, как к какому-нибудь стогу сена или куче зерна, которые, как ни дели, представляют вместе и порознь одну и ту же цену. А между тем хозяйственная единица, "экономия", имение — это есть своего рода цельный организм. Разделить его — это значит убить его, сделать из огромной ценности простую кучу обломков. Такое разрушение всех возникающих очагов сельского хозяйства совершается по всей России систематически и без перерыва как самими владельцами, так и действием законов о недвижимой собственности.

Но у нас нет заботы не только об отдельных имениях, а, в противность крестьянству, и само сословие крупного земледелия совершенно не охранено в своем землевладении. Между тем земледелие требует собственника привычного, традиционного, любящего свою землю. Без такого сословия нет цветущего сельского хозяйства, которое заменяется спекулятивным и хищническим.

Отсюда вопрос о подъеме нашего сельского хозяйства требует широкой, обдуманной и строго выдержанной системы землевладения и землепользования.

Перед экономической политикой стоит задача урегулирования нашего землевладения и землепользования для достижения такой общей задачи:

1) на всем пространстве Империи иметь наделенное землей крестьянство, пользующееся землей участками в одной меже и с долгим сроком владения;

2) на всем же пространстве Империи иметь среди крестьянских земель установленное количество крупных имений, недробимых и не отчуждаемых из сословия;

3) на всем же пространстве Империи иметь в государственном владении все полосы земли, необходимые для охраны почвенно-климатических условий *.

______________________

* По достижении регуляции землевладения мне это кажется главной целью государственных земель. Но понятно, что и тогда они будут служить также целям лесопромышленности и, вероятно, аренде пустошей. В переходный же, устроиоаеише период государственные земли играют еще важную роль фонда для надела крестьян.

______________________

Этот ряд задач осуществим постепенным систематическим обменом земель казенных и частных, приобретением в казну новых земель (что ныне так легко) и более разумным расселением крестьян (внутренняя и окраинная колонизации).

Сделав возможным ведение сельского хозяйства, мы затем имеем перед собой в отношении его второй ряд задач, который состоит в сближении его с обрабатывающей промышленностью. Сюда относятся развитие обработки сельскохозяйственных продуктов на месте, в крупных имениях, и децентрализация фабрик и заводов по России, чего нередко возможно достигнуть при помощи правительственных мероприятий.

Третий ряд задач составляет, наконец, поднятие улучшенной сельскохозяйственной культуры.

В общей сложности наши главные цели в настоящее время, мне кажется, должны сводиться к подъему добывающей промышленности. Что касается обрабатывающей, то она при этом требует поддержания охранительной системы, а в остальном дальнейшее развитие ее зависит от развития сил промышленности добывающей и от взаимного, более тесного, сближения обеих отраслей производства. Это дело времени и постепенного развития. Должно еще добавить к этому развитие мелкого промысла везде, где он способен выдерживать конкуренцию.

Наконец, разумеется, в задачи экономической политики входит усиленное развитие технических и земледельческих знаний, о чем, впрочем, ныне стали уже более серьезно заботиться.

Органы государственного воздействия

Я набросал лишь в самых общих чертах ту обширную устроительную работу, которой, мне кажется, требует организация внутреннего рынка. На этой работе сходятся как частные, так и общественные силы. Но особенно важная роль выпадает на долю собственно государства, их объединяющего. Экономическая политика была бы невозможна без того, чтобы правительство не взяло на себя проведение плана, требуемого ею, особенно потому, что во многих отношениях дело приходится устанавливать совершенно вновь. Это один из случаев, когда даже горячий сторонник самодеятельности, Д.С. Милль, требует правительственного вмешательства — ибо это одно из дел, "которые остаются неисполненными, если за них не берется само правительство" *.

______________________

* Милль Д. С. Основы политической экономии. С. 866.

______________________

Но и само правительство может приступать к исполнению таких обширных планов, лишь имея достаточные способы их обсуждения, установки и проведения в жизнь.

Экономическая политика может стать целесообразной, только когда имеет в виду целое производство страны, а не исключительно какие-либо отдельные его части. Ибо хотя производство и делится на отдельные отрасли — земледелие, скотоводство, горный промысел, фабричное дело, мелкие промыслы и т. д., но оно остается единым, живет целостной жизнью, совокупным взаимодействием всех этих отдельных частей. Поэтому государство может создать экономическую политику лишь в том случае, если имеет для этого особый орган, специально экономический, охватывающий мыслью и действием все стороны производства.

В настоящее время по случайным историческим условиям экономическая забота нашего государства разбита по ряду органов, ничем не объединяемых в этом деле. Мы имеем отдельное министерство земледелия и государственных имуществ, остальные отрасли промышленности и торговли постепенно, сами собой, начали группироваться около министерства финансов, если не относятся к министерству путей сообщения или военному. Это разделение экономической заботы между разными ведомствами, полагаю, совершенно не допускает целостного правительственного воздействия на национальное производство.

Для достижения этого необходим особый орган, так как ни одно из существующих министерств не подходит по своим прямым задачам к целостному заведованию экономикой страны.

Едва ли возможно сомневаться, что это не может быть возложено, например, на министерство финансов. Еще Ф. Лист выставил на вид, что "понятие о материальных средствах правительства, о потреблении их и управлении ими, то есть государственная финансовая экономия, ни в каком случае не должна быть смешиваема с установлениями, регламентами, законоположениями и обстоятельствами, которыми обусловливается и распределяется экономия граждан, или народная экономия" (Национальная система политической экономии. Рус. пер. С. 243). Потребности чисто финансовые имеют свой насущный, неотложный характер, так что они легко могут заслонять собою интересы чисто экономические, если обе цели соединяются в одном ведомстве. Легко представить себе меры, очень соблазнительные в финансовом отношении, то есть дающие деньги в данную минуту, а в то же время крайне вредные для экономии страны в будущем.

Между тем неосторожное подчинение народной экономии интересам государственной финансовой экономии после временного усиления правительственных средств легко кончается роковым образом и для народа, и для государства. Рациональная система финансовой экономии, наоборот, должна быть основана на подчинении ее целям народной экономии.

Точно так же нельзя себе представить сосредоточения всей экономической политики в министерстве земледелия и государственных имуществ, по современным задачам своим ведающем лишь самую незначительную долю народного труда.

Наконец, менее всего могло бы помочь постановке дела какое-либо совместное действие нескольких министерств. В общей сложности жизнь выдвигает, кажется, необходимость некоторого нового учреждения, которого место между другими ведомствами еще требует очень обдуманного определения, тем более что во многих случаях оно, очевидно, требует также связи с органами сословно-общественной деятельности.

Издано отдельной брошюрой: М., 1900.

Тихомиров Лев Александрович (1852-1923) — политический деятель, публицист, религиозный философ.