Л.А. Тихомиров
Записки редактора "Московских ведомостей" по вероисповедным вопросам

На главную

Произведения Л.А. Тихомирова


СОДЕРЖАНИЕ




Его Высокопревосходительству Петру Аркадьевичу Столыпину

Ваше Высокопревосходительство, Получив поручение рассмотреть внесенные в Государственную Думу законопроекты о свободе совести и представить Вашему Высокопревосходительству соображения относительно Поместного Собора Русской Церкви, имею честь препроводить "Замечания на законопроекты о свободе совести" и ныне же приступаю к составлению "Записки о созыве Поместного Собора".

Я препровождаю прилагаемые "Замечания", не ожидая личного доклада, в том расчете, что, быть может, Ваше Высокопревосходительство найдете время их просмотреть раньше доклада. Личный же доклад я бы попросил назначить мне по составлении "Записки о Поместном Соборе", о чем я своевременно уведомляю. Ибо оба эти предмета, как видно и из "Замечаний", имеют очень близкую связь.

Относительно замечаний на законопроекты о свободе совести прошу снисхождения к их несколько горячему тону. Причина этого состоит в их действительно вредном направлении и в том, что, не решаясь предлагать Вашему Высокопревосходительству целого сочинения, критикующего их, я нашел более удобным для Вас сделать возможно краткую яркую характеристику, из которой, по моему убеждению, следует невозможность пускать их на законодательное рассмотрение.

Не могу себе объяснить общего направления этих законопроектов иначе, как предположением, что революционный натиск Второй Государственной Думы побудил составителей к мысли о возможных уступках и компромиссах с целью, как им вероятно казалось, спасти хоть кое-что из нормальных отношений к вере и Церкви.

Не входя в критику этой идеи (если она была), нельзя не видеть, что ныне положение существенно изменилось, и это составляет новое данное к тому, что законопроекты, составлявшиеся в экстраординарное ненормальное время, были бы совершенно несоответственны настоящему времени.

Итак, садясь теперь же за "Записку" о Соборе, я надеюсь в очень скором времени просить Ваше Высокопревосходительство о назначении мне доклада. Если бы Вы не успели к тому времени ознакомиться с ныне прилагаемыми "Замечаниями" — то я сделаю доклад об обоих предметах единовременно

Л. Тихомиров.

Замечания на законопроекты о свободе совести. (Л.А. Тихомиров)

Правительственные законопроекты о свободе совести, внесенные на рассмотрение законодательных учреждений, содержат в отдельных случаях прекрасно разработанные частности, в общем запечатлены существенными недостатками. Во главе их должно поставить такой пункт, который даже независимо от остального содержания законопроектов вынуждает, как кажется, к их полной кассации.

А именно, они в самом исходном пункте обоснованы на неправильном, как кажется, чтении Высочайшего Манифеста 17 октября 1905 года.

Если призванное Государем Императором народное представительство имеет право привносить в законодательные предположения какие-либо свои точки зрения, то правительство Государя Императора могло очевидно иметь обязательным руководящим для себя указанием только Высочайшую Волю. Никаких своих идейных предпочтений оно не могло привносить сюда, а посему малейшая ошибочность в понимании Высочайших актов, Волю эту выразивших, неизбежно должна дать неправильный наклон всей дальнейшей работе составителей законопроекта. Между тем в этом основном пункте в законопроектах нельзя не усмотреть какого-то недоразумения.

Объяснительная к законопроектам записка (28 февраля за № 1480) ставит исходным пунктом пересмотра вероисповедных законов то обстоятельство, будто бы "17 октября" 1905 года была возвещена непреклонная Воля Монарха о даровании населению незыблемых основ свободы совести. Такая формулировка составляет не простую описку (каковая была бы тоже недопустима в столь ответственном случае), но выражает твердо установившееся недоразумение, ибо та же мысль повторяется в разных формах и в других частях законопроектов, и в общем именно она налагает на них отпечаток, не гармонирующий с действительным содержанием Высочайших Актов.

На самом деле того выражения Высочайший Воле, какое цитирует записка № 1480, в Высочайшем Манифесте 17 октября 1905 года не существует.

Государь Император, вознамерясь расширить свободу своих подданных, прежде всего обратил внимание на религиозную свободу, основы которой и утвердил в Высочайшем Указе 17 апреля 1905 года. Таким образом, источником для уяснения основ свободы совести при пересмотре вероисповедного законодательства для Правительства может и должен служить Акт 17 апреля 1905 года, а вовсе не Высочайший Манифест 17 октября.

Что касается сего последнего, то он никаких указаний или полномочий в отношении свободы совести для правительства не дает.

В Манифесте 17 октября изображено: "Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов". Выражение "незыблемые основы" относится к гражданской свободе, а никак не к свободе совести, как неправильно поняли составители законопроектов. Последствия же этого неправильного чтения Высочайшего Манифеста чрезвычайно велики.

Если бы законопроекты исходили из правильного чтения Высочайшего Манифеста 17 октября, то в отношении свободы совести не было бы надобности изыскивать какие-либо "незыблемые основы", а предстоял бы лишь долг надлежаще провести по всем отраслям законодательства и государственных учреждений те "начала", которые уже были Высочайше указаны и разъяснены 17 апреля 1905 года. Каким-либо изысканиям подлежали только те начала, которые Государем Императором еще не были разъяснены, как те принципы свободы слова, собраний и т.д. В отношении же начала, уже изъясненного Самим Государем Императором, его правительство не имело ни обязанности, ни даже разрешения ни на какие дальнейшие изыскания, приводящие к распространительному толкованию Высочайших предначертаний.

Но неправильное предположение, будто бы перед правительством стоит задача отыскать "незыблемые основы свободы совести", повело законопроекты по иному пути. Вместо того чтобы взять за обязательную программу те "начала", которые были уже указаны, законопроекты обратились к поискам "незыблемых основ" в науке и в иностранных законодательствах, свое же собственное, то есть Высочайший Указ 17 апреля и Основные Законы (по продолжению 1906 года), приняли лишь за некоторую часть материалов наравне со спорными мнениями науки и ничуть не обязательными для нас иноземными законодательствами.

Прямым последствием этого привнесенного отвлеченного теоретического элемента, в ущерб положительному праву Русского государства, явилась в законопроектах чрезмерное уравнение прав веры и неверия, Православия и иноверия, едва ли совместимое с ясной Волей Государя Императора, предпринявшего расширение свободы совести не иначе как в уповании на "вящее возвеличение Православной веры".

Вместе с тем, если не исчез элемент покровительства государства Христианству и даже отчасти Православию, то чрезвычайно поблекло признание союза государства и Церкви, сознание необходимости взаимообщения между ними и того обстоятельства, что не одно Государство имеет права в отношении Православной Церкви, но и Православная Церковь в отношении Государства. Вследствие такого покидания исторической почвы взаимоотношений, понятие о Православии как господствующей Церкви, осуществляется в виде не действительно существенных прав, а скорее в виде сохранения некоторых юридических орнаментов.

Из указанной основной неправильности в постановке законопроектов неизбежно проистекла последующая неправильность в способе их разработки, а именно вне взаимодействия с Управлением Православной Церкви.

Законопроекты о свободе совести затрагивают Православную Церковь едва ли не больше, чем все остальные исповедания. Казалось бы, что поэтому, ввиду существования законного управления Православной Церкви, установленного той же Верховной Властью, которая установила и гражданские учреждения, — осуществление Высочайшей Воли о свободе совести могло, при выработке законопроектов, происходить не иначе как при совместной работе Св. Синода и Министерства внутренних дел, в заведывании которого находятся иностранные исповедания. В действительности работа была поставлена совершенно иначе.

Она сосредоточилась в Министерстве внутренних дел, вследствие чего законопроекты, тесно касающиеся 90 миллионов православных, вырабатывались ведомством иностранных исповеданий, которого попечения охватывают все другие веры Империи, кроме православия.

Это обстоятельство, само по себе ненормальное, поставило государство в разобщение с работой Православной Церкви, каковая происходила в это время особенно энергично.

Как известно, после Высочайшего Указа 17 апреля 1905 года Православная Церковь усиленно занималась разработкой вопросов церковной реформы, с которыми и по существу и в частности постоянно сталкиваются законопроекты о свободе совести. Эта работа производилась на обширных епархиальных совещаниях, а засим на особом Предсоборном Присутствии, которого члены назначались по Высочайшему Повелению и которое соединило в себе лучшие наши силы по науке церковного права, тесно связанного с государственным, и силы практиков церковной жизни и управления.

Это официальное Волею Государя Императора созванное Присутствие выработало четыре объемистых тома своих трудов, представляющих нередко высокую научную и практическую ценность. Государь Император удостоил за это Присутствие благодарности. И однако же труды Присутствия остались вне внимания законопроектов.

Этого мало: когда Св. Синод, оставшись не призванным к участию в выработке законопроектов, представил о них свое заключение, оно также было оставлено без соображения.

Правда, правительство, признавая, как сказано в его объяснении, что изложенные в законопроектах предложения "самым существенным образом затрагивают интересы Православной Церкви", и помятуя "обязанность стоять на страже довлеющих господствующей Православной Церкви прав и преимуществ", признало "желательным", чтобы Государственная Дума выслушала "голос Православной Церкви". Но такую степень памятования о Православной Церкви отнюдь нельзя признать достаточной, ибо если свободная Государственная Дума должна выслушать голос Церкви, то для правительства, Государем Императором поставленного, это, очевидно, во много раз более обязательно. Но ни чего подобного в действительности не было. Законопроекты представлены такими, какими они были и до звука "голоса Церкви".

В общей сложности ни исходный пункт законопроектов, ни способ их выработки нельзя признать правильным независимо даже от того, к каким результатам пришла работа, столь неправильно поставленная.

Однако и результаты ее, то есть содержание законопроектов, вызывают неизбежную критику на множестве пунктов.

Прежде всего нельзя не признать, что законопроекты совершают не ту задачу, для выполнения которой должны были быть разработаны. Правда, они составлены так, что на основании отдельных частей можно возражать против такого упрека, но это только потому, что они отличаются другим недостатком, самой противоречивой аргументацией и защитой в разных частях своих самых различных принципов. Это, однако, такое свойство, которое делает их легко разбиваемыми их же собственными аргументами, что составляет большое неудобство для защиты их перед законодательными учреждениями. Если же бы паче чаяния они были приняты, — в наше законодательство была бы внесена самая запутанная система отношения государства к вере и вероисповедным единениям.

Противоречивость идей, защищаемых законопроектами, и вследствие этого искусственность аргументации, превосходят все, что может представить литература адвокатских речей. Желая избежать искреннего разрешения христианам отрекаться от Христа, законопроекты мотивируют прикровенность разрешения тем, что открытое признание этого в законе уронило бы значение христианства в народе (законопроекты № 1473. С. 30). Но это обстоятельство законопроекты совершенно забывают, когда предлагают отмену в законе статей, предписывающих властям Государя Императора блюсти интересы христианства (№ 1474. С. 21). Из нежелания вполне покинуть защиту православия предлагается сохранить ст. 90 Уголовного Уложения, карающую публичный призыв православных изменить вере своей. Но в то же время законопроекты дают всю возможность к этому призыву, разрешая публичные молитвенные собрания иноверцам, в которых проповедь составляет неизбежную составную часть, а следовательно, явившиеся православные публично "соблазняются" к переходу в иную веру (№ 1475. С. 1). В одном и том же законопроекте на 21 странице говорится, что основные нравственные правила всех религий одинаковы, а посему подлежат одинаковой защите, а на странице 7 приводятся доказательства, что нравственные начала евреев не всегда соответствуют требованиям христианского государства. В законопроекте № 1478 на странице 14 объясняется, что за неимением другого критерия государство принуждено руководствоваться канонической точкой зрения, а на странице 16 заявляется, что "светский закон вовсе не призван охранять канонические правила". Таких противоречий множество. Что понимает предлагаемое законоположение под моралью совершенно невозможно понять, хотя ссылки на мораль нередки. Из желания доказать, что нынешняя Россия резко отлична от допетровской, утверждается, будто бы в последней не было "иноверцев" (№ 1478. С. 13), так что закону не приходилось с ними считаться. Но кому же даже из гимназических учебников неизвестно, что в допетровской России было множество "иноверцев" — магометан и язычников, и что если не писанный закон, тогда вообще неразвитой, то религиозно-юридические нормы того времени прекрасно достигали (едва ли не удачнее современного) современного сожительства этих иноверцев с православными.

Понадобилось бы целое сочинение, чтобы исчерпать искусственность аргументации этих законопроектов.

Но если выделить из-под этих противоречий господствующую, направляющую идею законопроектов, то несомненно становится, что они совершают не то дело, на которое Волею Государя Императора призваны.

Заданием их было осуществить начала свободы совести, указанные Государем Императором, и устранить религиозные стеснения. В действительности же законопроекты безмерно развивают абсолютизм государства в отношении верований, уравнивают вероисповедания не столько в свободе, как в одинаковой зависимости от государства, освобождают государство от подчинения религиозной идее и кладут начало упразднения союза Русского государства с Православной Церковью, хотя еще не отказывают последней в некотором (весьма, впрочем, не существенном и более внешнем) покровительстве.

Свобода совести, как это признают и сами законопроекты, тесно связана с свободой церковности. Между тем именно церковность и подчиняется государству так, как этого не было и при отсутствии специально гарантируемой свободы совести. По этим законопроектам, государство становится распорядителем церковности до такой степени, что иногда берет на себя, так сказать, выращивание ересей и других религий. В старину, например, образование церковных братств происходило свободно, и против них употреблялись репрессии только при обнаружившейся надобности. Теперь открытие братств обставляется сложнейшими разрешениями и надзором. Прежде, если возникало, по собственному росту идеи, новое вероучение или секта, государство принимало это к сведению и вступалось в дело только при надобности. Теперь возводится в принцип, что никакая новая религиозная идея не может возникнуть без ведома и разрешения власти. Законопроект № 1476. С. 23 гласит: "В образовании вероучений принцип религиозной свободы не может быть проводим во всей полноте, а должен быть проводим в связи с принципом суверенитета государства". Но именно это тот принцип, которым обуславливались все религиозные гонения в истории, лишь прикрывавшиеся иногда религиозными мотивами. Законопроект находит: "целесообразнее не допускать новые секты, преследующие вредные для государства цели, чем прибегать к запрещению таких сект после их легализации". Органом решения судьбы новых вероучений предлагается Министерство внутренних дел. И это предлагается законопроектами, ставящими себе целью отыскать "незыблемые основы свободы совести".

Взамен такого ограничения свободы совести законопроекты налагают на правительство роль некоторого выращивателя этих новых вер: правительство решает, не вредны ли их учения, наблюдает за тем, чтобы их наставники отличались доброкачественностью, не допускает плохих, а хорошим дает права и т.д.

Не подлежит, однако, сомнению, что наложение такой, опеки на обязанности государства не имеет оснований ни в "свободе совести", ни в содержании задачи, Высочайше указанной. Это просто чрезмерное расширение государственного абсолютизма, истекающее из представления, что суверенитет государства есть факт вечный, а религия преходящий. Общие воззрения законопроектов таковы, что в "архаические" эпохи государство имело характер "теократический", а "новейшее государство" — "совершенно отделяется от церкви". Что касается России, то она находится пока в промежуточном состоянии (№ 1478. С. 13). Этим воззрением и руководится предлагаемое законодательство, берущее на себя опеку над религиями, пока они еще не исчезли. Но какова бы ни была "научная" основательность таких воззрений, должно повторить, что таких основ для выработки отношений государства к совести Высочайше не указывалось, а следовательно, правительственные законопроекты и не должны брать на себя предначертывать России путь, исчерпнутый из наблюдения за весьма печальным ходом развития некоторых иностранных государств.

В настоящем случае возложение столь обширной религиозной опеки на государство является тем более оспоримым, что законопроекты чаще, чем желательно, обнаруживают неосведомленность в области верований.

Так, например, широко распространяя право родителей, изменивших вере, увлекать за собой, без согласия их, и детей своих, не достигших 14 лет, законопроекты мотивируют это соображением, что детей все равно некому будет воспитывать в вере, покинутой родителями. Но по православному вероучению обязанность православного научения лежит больше всего на крестных отце или матери. Следовательно, за отступничеством плотских родителей дети вовсе не остаются в этом отношении беспризорными. Столь же чрезмерно распространяя на всех вероучителей льготы, даваемые православному духовенству, законопроекты, видимо, не подозревают причины, по которой христианское духовенство освобождается от воинской повинности: именно потому, что христианскому духовенству религия возбраняет всякое насилие и тем более лишение человека жизни. Высочайший Указ 17 апреля распространил эту льготу на старообрядческих наставников совершенно логично ввиду того, что они или имеют священство (хотя бы и не признаваемое Православной Церковью), или принимают монашество. Но распространять эту льготу на таких вероучителей, которым не возбраняется участие в войне, как например, магометан, не имеет никакого отношения к "свободе совести".

Вообще попытки законопроектов расширять действие Высочайшего Указа очень неудачны. А между тем они возведены в принцип законопроектов. По мнению составителей, "Хотя в этом направлении многое сделано законом 17 апреля... тем не менее действующее отечественное законодательство не может быть признано совершенно свободно от излишних в этом отношении стеснений" (№ 1473. С. 1). Может ли быть, однако, признано право правительственных законопроектов идти далее того, что указано Высочайшей Волей?

Неудачные последствия таких превышений видны хорошо по вопросу о переходе христиан в язычество и другие нехристианские веры. Государь Император разрешил это 17 апреля 1905 года совершенно ясно в отношении одной только категории лиц, а именно тех фиктивных православных, но преимущественно Казанского и Уральского края, которые, числясь фиктивно православными, на самом деле практиковали магометанское вероучение или даже поклонялись идолам. В Высочайшем Указе в этом случае проявилось глубокое уважение к вере и стремление освободить от профанации саму же христианскую святыню. В законопроектах же предлагается, во-первых, распространить возвращение к нехристианству на всех, кто сам был прежде нехристианином, или его отец или дед. Это обобщение идет гораздо далее Высочайшего Указа. Сверх того, законопроекты предлагают уничтожить воспрещение покидать христианство и просто игнорируют этот факт, по крайней мере пока: "Министр внутренних дел не считает себя вправе высказаться за допустимость ныне же официального признания юридической силы за отпадениями в нехристианство". Идея, стало быть, такова, что впоследствии Россия разовьется и до такого признания, а пока — закон не разрешает и не воспрещает измены христианству (№ 1473. С. 14). При такой постановке является даже как бы некоторое покровительство христианству в виде косвенного штрафа отступнику: он "продолжает, с точки зрения закона, оставаться принадлежащим к покинутой вере, а потому все соединенные с гражданскими последствиями события его жизни, требующие участия духовных лиц, должны быть совершаемы по правилам веры, в которой он официально числится, иначе же будут лишены всякого юридического значения" (№ 1473, С. 12).

Законопроекты в сем случае доходят до забвения всякого уважения к религиозному чувству в резкую противность высокому духу этого уважения, запечатлевшему Высочайшие предначертания. Хотя, к сожалению, законопроект имеет некоторую опору в суждении Комитета министров, но это последнее явно составляет прискорбную проглядку и никак не должно быть увековечиваемо в проекте окончательного закона о свободе совести. Иначе мы получим узаконенную обязательную профанацию святыни. Нельзя не подумать о достоинстве христианской веры. Каким же образом можно принуждать священника совершать священнодействия над заведомым отступником? Представим себе, что апостас перешел к грубейшему язычеству и на соблазн всем (кроме игнорирующего закона) совершает какие-нибудь "камлания". Засим он умирает, и священник обязан преподать ему св. Причастие, а потом публично молить Бога "со святыми упокой" отступника иде же "праведные упокояются". Это требование невообразимое, какого никогда еще не предъявляла даже та государственная власть, которая сжигала христиан в "факелах Нерона".

Мыслимо ли не подумать, что и священник имеет "свободу совести". Сверх того, законопроект не принимает во внимание очень простого обстоятельства: что если государство может игнорировать, что ему угодно, то Церковь должна произнести отлучение апостату, и, следовательно, священник, если он даже не имеет совести, принужден будет подчиниться своей духовной власти и требований закона не исполнить.

Вот к каким последствиям приводит распространительное толкование указаний Высочайшей Воли при забвении того уважения к вере, которым Высочайшая Воля проникнута.

Это как бы невнимательное отношение к самому чувству веры в Бога приводит вообще законопроекты к внерелигиозному пониманию "свободы совести", которая понимается в слишком субъективном смысле, как дело чисто личное, нечто вроде философского мировоззрения. Отсюда является вообще неправильное отношение к Церкви, и особенно православной. "Свобода совести" Церкви как бы отсутствует в представлении законосоставителей, тогда как в огромном большинстве случаев для верующего его личная совесть совершенно неотделима от свободы совести его Церкви. Та подчиненность Церкви государству, которую, насколько возможно пока, водворяют законопроекты, находится в крайнем противоречии с личной "свободой совести". Между тем законопроекты присваивают себе право рассуждать за Православную Церковь в самых интимных вопросах: какая, например, молитва угодна Богу, что полезно и вредно для православия, правильно ли воззрение Церкви на раскольников и т.д. Не говоря о том, что едва ли компетенция государства в оценке действительности молитв и т.п. может быть признана ценной, во всяком случае, все такие захваты чисто религиозных вопросов не могут не производить самого тягостного впечатления на верующих, обеспечения свободы совести которых и требует Высочайшая Воля. Не останавливаясь более подробно на анализе множества частей законопроектов, больно затрагивающих чувство веры, нельзя не обратить внимания на то разобщение Русского государства с Православной Церковью, которое далеко продвигается вперед этими законопроектами. Это настолько же кажется не соответствующим прямым указаниям Высочайшей Воли, насколько и политическим интересам государства.

Начало разобщения государства и Православной Церкви закладывается как в узаконениях, так и особенно в их мотивировках, которые со временем получают значение истолковательных прецедентов. Законопроект № 1478. С. 48 признает, что для государства не может быть безразлично увеличение нехристианского элемента в Империи. Но ни малейшего сознания или признания того же в отношении православного нет нигде. А между тем для Русского государства увеличение неправославного элемента никак не менее значит, чем увеличение элементов нехристианских. В законопроекте № 1479 устанавливается общий принцип "Невмешательства государственной власти в духовные отношения частных лиц к исповедуемым ими вероучениям и отсутствие каких-либо ограничений политических или гражданских в зависимости исключительно от принадлежности к какому-либо исповеданию". Этот принцип проводится по мере возможности в предлагаемых законоположениях. В законопроекте N 1473 изображено: "Вмешательство Православной Церкви в дела иноверцев недопустимо как принцип". С такими принципами, при постепенном их развитии, можно прийти лишь к тому полному отделению Церкви от государства, какое отмечается законопроектами как удел "новейших" государств в отличие от "архаических", "теократических". Оба эти "принципа", однако, устанавливаются законопроектами вне всяких полномочий с точки зрения того, что указано Высочайшей Волей. Это одно уже могло бы побудить не устанавливать их от имени правительства. Сверх того, оба эти принципа принадлежат к числу теоретических, доктринерских и далеко не неопровержимы с точки зрения государственного же права.

Но дабы не вдаваться в теоретические рассуждения и возвратиться к наличной Русской реальности, то есть к интересам государства, его прочности и благоустройства, а равно и требование народа, для государства гораздо более важным и обязательным, нежели спорные теории и иностранные законодательства, должно сказать, что ни характер Русского государства, имеющего Верховную Власть в Лице Православного Самодержца, воспринимающего в священном обряде Коронования как известные права, так и известные обязанности в отношении Православной веры и Церкви, ни соотношение национальных сил различных исповеданий, не допускают принятия принципов, требуемых законопроектами.

Статья 64 Основных законов (продолжение 1906 год) не допускает этого в той же степени. Осуществление "свободы совести" вполне сообразно Русским Основным законам. Но свобода не есть равенство. Если инославные и иноверные исповедания имеют достаточную свободу, то это все, что требуется, стремиться же непременно к равенству не требуется даже и принципом "свободы совести".

Верховная Власть Православного Царя, постановляющая правительство и утверждающая законы, не может отрицать права Православной Церкви вмешиваться в дела иноверцев, поскольку это не нарушает свободы совести. Напротив, это вмешательство, в подобающей форме запросов гражданской власти и заключений Православной Церкви, а равно в форме запросов Православной Церкви — совершенно необходимо, пока не отменены существующие Основные Законы и Русский Царь не лишен значения Верховной Власти и Своей православной веры.

Равным образом государство, имеющее Православную Верховную Власть, не может признать и принципа невмешательства, которого, впрочем, и законопроекты не осуществляют, а лишь присвояют право вмешательства одному государству, освобожденному от консультации Церкви.

Полное уравнение политических и гражданских прав лиц различных исповеданий совершенно логично в "новейшем" государстве, отрешившемся от всякой связи с религией. Но пока религии придается некоторое значение, означенного уравнения не может быть. Во всех государствах как гражданские, так и политические права одинаковые в принципе, фактически распределяются неодинаково, в зависимости от условий, признаваемых имеющими для государства значение.

Так, по всему миру существует разнообразный образовательный ценз, имущественный ценз, во многих местах сословный. Если религия признается имеющей значение для государства, то не предрешая ничуть степени значения религиозного ценза, нельзя объявлять принцип его отмены.

Этот принцип же и бесполезен, в практическом отношении, ибо не спасает от обходных способов его применения, как и делают законопроекты в отношении евреев, а между тем раздражают чувство достоинства православных подданных Империи.

Законопроекты предпринимают целый ряд мер, которые, будучи столь же бесполезными, имеют лишь значение отнятия у государства связи с православием и Православною Церковью. Так, проектируется отменить законы, обязывающие губернаторов блюсти за интересами веры. Это никакой "свободы" совести не прибавляет, ибо губернатор, как прежде, так и теперь, может блюсти интересы веры только по мере власти, ему данной законом. Если закон дает известные права свободы совести, то попечение губернатора о вере не может нарушать этих законов. Практически результат отмены этих законов только в том, что это составит демонстративное объявление ослабления или уничтожения связи государства и веры. Но для кого же это нужно? В огромном большинстве народа это породит только раздражение.

Столь же недопустимы искажения орденских уставов. Законопроекты отменяют обязанность орденских кавалеров быть достойными звания христианина и иметь попечение о интересах христианства. Такие обязанности кажутся составителям законопроектов "устарелыми" и "архаичными". Для многих покажется "архаичным" самое учреждение орденов, вообще обвинение в "архаичности" не есть аргумент. В сущности, многие "либеральные" меры стали уже очень "устарелыми". Но предлагаемая отмена орденов, их обязанностей, несомненно, составляет искажение смысла их. Ордена учреждены во имя различных святых, и члены орденов имеют обязанностью подражать своему патрону. Если уж требуется изгнать святых, то логичнее бы было взять вместо наших орденов Почетный Легион или изобрести новые знаки во имя того, что теперь стало почитаться достойным уважения. Сверх всего этого, рассматриваемая часть законопроектов едва ли сверена с ст. I-II "Капитула Орденов" и с ст. 19 Основных Законов (продолжение 1906 год). По-видимому, министерство не имеет права вносить этой части своих предположений, а Государственная Дума их рассматривать.

В некоторых частях законопроектов сохраняется преимущественное покровительство государства Православной Церкви, хотя большей частью в предметах несущественных, а отчасти в том, чего законопроекты и не могут отменить (как, например, исповедание Государя Императора). Но связь правительственной деятельности с Церковной систематически упраздняется, с приведением Правславной Церкви к уравнению с прочими исповеданиями Империи. Это заходит так далеко, что, даже задаваясь целью решать, не направлены ли вновь строющиеся инославные храмы против интересов православия, — законопроект не дает Православной Церкви ни инициативы возбуждать об этом вопроса, ни права обязательной для властей консультации. Впрочем, немало таких пунктов законопроектов отменено в заключении Св. Синода, которое не принято во внимание при составлении законопроектов, не приложено к ним для сведения Государственной Думы, если она пожелает более близко вслушаться в голос Церкви, нежели это было сделано в сферах Правительственных.

Если сообразить в совокупности отмеченные неправильности в исходных пунктах работы, в способе ее постановки, и внутренние недостатки законопроектов, чрезвычайно многоразличные, то выясняется еще один, совокупностью всего выше сказанного пораждаемый недостаток, а именно вредные последствия для самых целей предположенной религиозной реформы.

Несомненно, что существеннейший стороной тех изменений, которые были бы внесены в Русскую жизнь при осуществлении настоящих законопроектов, явится чрезвычайное отчуждение и разобщение между Церковью и государством. Но в целях указанной Государем Императором реформы мы ни из одного снова Высочайших актов не можем усмотреть того, что создается законопроектами. Напротив, Высочайший Указ 17 апреля, который должен служить руководством для правительственных законопроектов и стремлений в исповедной области, напоминает о "постоянном общении со святой Православной Церковью и о том, что именно в этом общении Государь Император имел всегда желание обеспечить каждому из подданных "свободу верования и молитв по велениям его совести", почему и повелел принять меры к отстранению стеснений в области религии. По прямому объяснению, в самом тексте, Высочайший Указ имел целью не ослабить или подорвать прежнюю связь государства и Церкви Православной, но наоборот, "укрепить начертанные в Основных Законах Империи Российской начала веротерпимости", и все это в уповании на то, что устанавливаемая свобода совести послужит "к вящему возвеличению Православной веры".

Таким образом, цели реформы никак не могли состоять в каком-либо перевороте ранее существовавших союзных отношений Церкви и государства и должны быть понимаемы в смысле стремления закрепить этот союз в более свершенных формах.

Другой целью реформы, несомненно, должно считаться умиротворение страны, о чем прямо говорится в Высочайшем Манифесте 17 октября 1905 года.

Ни одна из этих целей не осуществляется законопроектами. О первой части целей достаточно сказано выше. Относительно второй нельзя не выразить опасения, что девяносто миллионов населения Империи способны испытать большое огорчение и тревогу при виде усиливающегося отчуждения власти гражданской от общения с Церковью. Последствия этого, конечно, не могут быть умиротворительного характера. Ряд других явлений, как переход православных в иноверие и язычество, оставление святых икон в руках язычников, повсеместное принижение православия посредством его уравнения с самыми ничтожными сектами или даже язычниками, — все это, конечно, способно вызывать исключительно раздражение и возбуждение, не менее вредные и, быть может, более опасные для государственного порядка, чем те волнения, об умиротворении которых заботился Государь Император.

Без всякого сомнения, православное население Империи безгранично верит в преданность Благочестивейшего Государя Императора святой вере и Церкви Православной. Но тем легче может возникать раздражение и негодование против лиц правительства и против всего правительства в совокупности. В смысле государственного порядка и общественного спокойствия это может создать не меньшие неудобства и угрозы.

Общее заключение

В общей сложности, некоторые технические достоинства в частностях законопроектов совершенно тонут в их существенных недостатках.

Некоторые из сих недостатков таковы, что совершенно исключают возможность представления законопроектов на рассмотрение законодательных учреждений. Таков особенно первый пункт, то есть крайне сомнительное чтение Высочайшего Указа. Да и тот факт, что правительство явится пред законодательными учреждениями с планами коренного перелома в государственно-церковных отношениях, невольно затрагивая при этом Основные Законы и общее положение Верховной Власти, представляется совершенно недопустимым. Посему означенные законопроекты подлежали бы обратному изъятию их из Государственной Думы для коренного пересмотра.

Однако этот шаг, при всей своей политической необходимости, трудно осуществим, ибо он бы должен быть сделан гораздо раньше. Между тем он необходим.

Единственный способ сделать его совершенно естественно, без всяких толков и неудобств, было бы дать в том случае, если бы Высочайшая Воля, уже три года назад признавшая необходимым созвание Поместного Собора Русской Церкви и лишь отсрочившая это "великое дело" по случаю смутного состояния России, в настоящее время признала бы общее состояние страны достаточно упорядоченным для возможного осуществить созыв Собора.

Понятно, что если бы Высочайше возвещено было осуществление этого в близком определенно назначенном времени, то этот факт сам по себе требовал бы немедленного изъятия законопроектов о свободе совести из законодательных учреждений и отсрочки каких-либо самостоятельных инициатив в этом направлении в самих законодательных учреждениях. Ибо ясно, что лишь по уяснению мысли и положения Церковных отношений в новом строе Русского государства возможно обстоятельно рассматривать государственные законы о свободе совести и взаимоотношениях различных исповеданий.

Нельзя не прибавить, что это был наилучший исход, ибо, действительно, самый факт постановки исповедных законов до выслушивания голоса Церкви в высшей степени ненормален и чреват вредными последствиями.

Л. Тихомиров 25 сентября 1908 года
3 октября 1908 года

Ваше Высокопревосходительство,

Я буквально в отчаянии, не имея возможности явиться на столь важный доклад: у меня жестокий ревматизм сочленений, не дающий возможности ни двигаться, ни даже одеваться.

В этом искушении, препровождаю на всякий случай мой письменный доклад в ожидании того, когда Богу угодно будет поставить меня на ноги.

Л. Тихомиров

О необходимости созыва Поместного Собора Русской Церкви. (Записка Л. Тихомирова)

Настоятельная необходимость созыва Поместного Собора Русской Церкви, давно назревавшая, в настоящее время делается все более неотложной, вследствие разнообразного ряда причин религиозного, церковного и политического свойства, которые действовали с значительной напряженностью уже несколько лет, почему и создали в краткое время целую историю этого вопроса, а к настоящему времени сделавшие осуществление созыва Собора едва ли отложимым без большой опасности для Церкви и Государства.

Историческая справка

В попечениях Государя Императора о преобразовании общественно-государственного строя России мысль о приведении церковного устройства к обеспечивающим его жизненность каноническим нормам проявилась раньше, чем в отношении многих других сторон реформы. Но в осуществлении своем эта мысль отстала от почти всех остальных. По свидетельству Высокопреосвященного митрополита Антония (..."Государь не со вчерашнего дня думает думу о церковной реформе. Еще в 1903 году Он с большим вниманием отнесся к статьям Льва Тихомирова, вышедшими отдельной брошюрой "Запросы жизни и наше церковное управление". 6 марта Государь вручил мне эту брошюру и просил дать о ней отзыв. Таковое же поручение было тогда же дано протопресвитеру И.Л. Янышеву, К.П. Победоносцеву, а может быть, и другим лицам". (Журналы и протоколы Высочайше утвержденного Предсоборного Присутствия. Том I. Речь Митрополита Антония, С. VII.) Государю Императору благоугодно было еще в 1903 году поручить ему, а также протопресвитеру И.Л. Янышеву и бывшему тогда обер-прокурору Св. Синода К.П. Победоносцеву дать отзыв об одном тогда явившемся в литературе проекте Церковной реформы.

На пути практического осуществления вопрос этот, не возбуждавший сочувствия К.П. Победоносцева, вступил, однако, лишь в начале 1905 года, когда Комитетом министров (руководимым С.Ю. Витте) была поставлена на очередь свобода вероисповеданий. Тогда в Комитете министров вполне сознавалась невозможность оставить только одну Православную Церковь без соответственных улучшений ее строя и расширения ее прав, и таковая же невозможность провести последнюю задачу иначе как церковным же обсуждением. Посему в начале 1905 года Государь Император повелел Св. Синоду обсудить преобразования Русской Церкви, необходимые в связи с осуществлением веротерпимости. Св. Синод в заседаниях 15, 18 и 22 марта 1905 года, пришел к заключению, что при этом необходимо "созвание Собора епархиальных епископов для учреждения Патриаршества и для обсуждения перемен в церковном управлении". Это постановление и было всеподданнейше доложено Государю Императору.

Означенное постановление Св. Синода заслуживает внимания тем, что в нем высшее церковное управление, как оно ныне поставлено, признает себя недостаточно авторитетным для проведения необходимых сложных преобразований и указывает, что лишь Церковный Собор может иметь для сего должную каноническую компетенцию.

Всеподданнейший доклад Св. Синода встретил, однако, серьезные и также совершенно основательные возражения обер-прокурора (К.П. Победоносцева), указавшего на необходимость предварительного выяснения целого ряда вопросов, которые предстали при созыве его пред Собором. Государь Император, сверх того, изволил усмотреть необходимость придать Собору более широкий характер, а вместе с тем и препятствия для немедленного созыва его в смутных обстоятельствах, переживавшихся тогда Россией (Японская война и внутренняя неурядица). 31 марта 1905 года Государь Император начертал на означенном всеподданнейшем докладе Св. Синода:

"Признаю невозможным совершить в переживаемое ныне тревожное время столь великое дело, требующее и спокойствия и обдуманности, каково созвание Поместного Собора. Предоставляю Себе, когда наступит благоприятное для сего время, по примеру древних православных Императоров, дать сему великому делу движение и созвать Собор Всероссийской Церкви для канонического обсуждения предметов веры и церковного управления". ("Церковные ведомости", 1905 год, № 14).

Эта отсрочка в созыве Поместного Собора Русской Церкви не была, однако же, как этого можно было ожидать, дополнена таковой же отсрочкой исповедных свобод для прочих исповеданий. Комитет министров не последовал осторожному примеру обер-прокурора Св. Синода и своих работ не приостановил. 17 апреля 1905 года, таким образом, воспоследовал Высочайший Указ Сенату о введении свободы исповеданий на Высочайше указанных началах.

Такая несогласованность действий Комитета министров и обер-прокуратуры Св. Синода в деле внутренне неразрывном отразилась крайне нежелательными последствиями как на самой Православной Церкви, так и ходе всей жизни страны. Можно безошибочно сказать, что одностороннее проведение реформы без согласования ее с интересами и голосом Православной Церкви, находящейся в тысячелетнем союзе с государством, немало способствовало обострению смут, в то время готовившихся обрушиться на Россию. В многочисленную среду православных, всегда составлявших славнейшую опору власти и общественного порядка, были внесены тягостные недоумения и сильное раздражение. Столь же нежелательные для порядка чувства были внесены и в среду духовенства, породивши в некоторой части его освободительное движение, а отдельных лиц (хотя примеры и исключительны) толкнувши даже на солидарность с революционерами. Все это порождало в среде православных раздоры и подрывало внутреннюю дисциплину, а духовенство, которого авторитет столь необходим для массы населения, явилось в положении униженном со стороны иноверцев и раскольников, как старообрядцев, так и сектантов.

Все это было крайне неблагоприятно для порядка и чрезвычайно облегчило действия революционеров.

Должно, однако, сказать, что в общей сложности присущее Православной Церкви доверие к власти, а равно разумный патриотизм, выдержали испытание с честью, так что в борьбе с революцией поддержка Церкви правительству имела огромное значение, остающееся далеко недостаточно понятым и оцененным. Вместе с тем, оставляя в стороне указанные исключения, работа Православной Церкви в подготовке Высочайшей Волей возвещенного в будущем Собора шла в стройном и разумном порядке, представлявшим в других сферах съездам, собраниям и Государственным Думам двух первых созывов.

Указанная Высочайшая отсрочка в созвании Собора не исключала возможности подготовительных к нему работ, каковая шла в течение летних и осенних месяцев 1906 года, по программе, установленной Св. Синодом. Для сего по всем епархиям производились совещания, различно устраиваемые, иногда имевшие форму "собориков", с участием мирян (как особенно в Рижской, Курской и т.д. епархиях). Результаты этих совещаний составили три объемистых тома "Отзывов епархиальных архиереев по вопросу о церковных преобразованиях", доставленные в числе 79 на 1 278 страницах. Материалы эти весьма ценны.

В течение совещаний в огромном большинстве случаев все совершалось чрезвычайно чинно, без нарушений порядка.

В конце того же года, 27 декабря (1905 год), Государь Император в Рескрипте на имя митрополита Антония изъявил Свою Волю о "произведении некоторых преобразований в строе нашей отечественной Церкви на твердых началах вселенских канонов, для вящего утверждения православия", для чего поручил митрополиту Антонию совместно с митрополитами Московским Владимиром и Киевским Флавианом "определить время созвания всеми верными сынами Церкви ожидаемого Собора".

Во исполнение Высочайшей Воли Св. Синод признал необходимым для подготовления к Собору созвать Особое Присутствие, каковое предположение удостоилось Высочайшего утверждения (16 января 1906 года).

Особое Предсоборное Присутствие начало работы 8 марта и закончило 15 декабря 1906 года, в двух сессиях. Оно находилось под председательством митрополита Антония, с соприсутствующими ему митрополитами Владимиром Московским и Флавианом Киевским, и состояло из членов, назначенных по Высочайшему Повелению, членов вызванных епархиальными архиереями и присутствующих в качестве экспертов, вызываемых председателями отделов, без права голоса по общим вопросам. По Высочайшему Повелению состояли членами: Председатели отделов архиепископы и епископы:

1) Антоний (Волынский)

2) Арсений (Псковский)

3) Димитрий (Херсонский)

4) Иаков (Ярославский)

5) Никандр (Литовский)

6) Сергий (Финляндский)

7) Стефан (Могилевский)

8) В звании обер-прокурора присутствовали первоначально, по мере назначения и смены, князь Оболенский, князь Ширинский-Шихматов и П.П. Извольский.

9) В звании товарищей обер-прокурора первоначально присутствовал сначала Остроумов, затем А.П. Рогович.

Из числа других Высочайше назначенных к духовному чину принадлежали:

10) Профессор Харьковского университета Т.Буткевич,

11) Профессор Санкт-Петербургского университета М.Горчаков,

12) Настоятель Вознесенской церкви о. Лебедев,

13) Настоятель Берлинской церкви А.Мальцев,

14) Профессор Санкт-Петербургской духовной академии А.Рождественский,

15) Профессор Киевского университета П.Светлов,

16) Председатель Училищного совета Св. Синода П.Соколов,

17) Профессор Киевской духовной академии Ф.Титов. Из различного рода светских званий были назначены:

18) Коллежский асессор Н.Аксаков,

19) Профессор Одесского университета А.Алмазов,

20) Профессор Казанской духовной академии И.Бердников,

21) Профессор Санкт-Петербургской духовной академии А. Бриллиантов,

22) Профессор Санкт-Петербургской духовной академии Н.Глубоковский,

23) Профессор Киевской духовной академии С.Голубев,

24) Член Императорской Академии Наук Е.Голубинский,

25) Профессор Киевской духовной академии В.Завитневич,

26) Профессор Московской духовной академии Н.Заозерский,

27) Генерал-лейтенант А.Киреев,

28) Профессор Московского университета В.Ключевский,

29) Профессор Юрьевского университета М.Красножён,

30) Присяжный поверенный Н.Кузнецов,

31) Камер-юнкер П.Мансуров,

32) Профессор Казанской духовной академии М.Машанов,

33) Тайный советник А.Нейдгардт,

34) Профессор Казанской духовной академии В.Несмелов,

35) Тавсгуанский губернатор А.Папков,

36) Профессор Московской духовной академии И.Попов,

37) Профессор Киевской духовной академии К.Попов,

38) Профессор Киевской духовной академии В.Певницкий,

39) Дворянин Д.Самарин,

40) Профессор Санкт-Петербургской духовной академии И.Соколов,

41) Профессор Московского университета Н.Суворов,

42) Дворянин Л.Тихомиров,

43) Профессор Киевского университета князь Евг.Трубецкой,

44) Действительный статский советник Д.Хомяков,

45) Профессор Училища правоведения В.Шеин. Епархиальными архиереями были привлечены в качестве членов священники:

46) К.Бречкович,

47) М.Казанский,

48) Т.Козловский,

49) И.Коялович,

50) К.Левитский,

51) И.Серебрянский и

52) Ф.Успенский.

Сверх того, для участия в обсуждении отдельных вопросов приезжали и были вызываемы как сведующие люди епископы Кирилл Гдовский, Кирион Сухумский, Леонид Имеретинский, единоверческие священники оо. Шлеев и Касторский, миссионеры о. К.Крючков, протоиерей Иоанн Восторгов, господа Айвазов, Кальнев и несколько других, равно как чиновники обер-прокурора канцелярий Св. Синода, действительный статский советник В.Скворцов, Остроумов и несколько других.

В общем составе Присутствия работало на правах членов и сведущих лиц свыше 70 человек.

В четырех томах трудов Предсоборного Присутствия (изданных под названием "Журналы и протоколы заседаний Высочайше Учрежденного Предсоборного Присутствия") разработаны все вопросы, касающиеся благоустройства церковной жизни, миссии, церковного управления, а также и важнейшего из указанных Присутствием вопросов: о составе и организации предстоящего поместного Собора Русской Церкви.

При закрытии Предсоборного Присутствия членам его Председателям была выражена Высочайшая благодарность.

После окончания работ Предсоборного Присутствия (15 декабря 1906 года) в Св. Синоде происходили некоторые мелкие работы по сводке отдельных мнений. Но вопрос о созыве Поместного Собора все-таки не получал никакого движения. Надо полагать, что этому мешала озабоченность правительства революционными бурными Государственными Думами первых двух созывов, представлявших такую прискорбную противоположность с полными корректности и достоинства работами Предсоборного Присутствия.

Между тем вероисповедные законопроекты продолжали разрабатываться в Департаменте иностранных исповеданий, а затем и в Совете министров в той ненормальной изолированности от работ Православной Церкви, в какую стали еще в апреле 1905 года при бывшем Комитете министров.

Эти работы не были даже представлены своевременно на заключение Св. Синода и были внесены в Государственную Думу раньше, чем воспоследовало это заключение, и вне всякого с ним соображения, кроме того, что заключение было в качестве материала приложено затем к внесенным в Думу законопроектам с выражением пожелания, чтобы Дума выслушала этот "голос Церкви".

Государственные Думы последовательных созывов доселе еще не дошли до рассмотрения правительственных законопроектов, но зато начали составление своих собственных. Таким образом, выработка вероисповедных отношений, начатая правительством в отдельности от Церкви, в той же изолированности продолжается и законодательными учреждениями. А все работы Церкви по подготовке Собора, по окончании которого удобнее всего было бы начать работу государственного законодательства, остаются втуне.

Вопрос о созыве Поместного Собора остается заглохшим. В 1907 году в Св. Синоде является наконец идея, по примеру правительственных и законодательных учреждений, произвести какие-нибудь улучшения в православной церковной жизни до Собора и без Собора силами наличного Церковного управления, которое в 1905 году не скрыло от Высочайшей Власти сознания своей некомпетентности обойтись без Собора.

В 1907 году вместо столь ясно намеченного пути явилась идея "усиленного состава Св. Синода" для произведения кое-каких улучшений в церковной жизни. Но несмотря на то что "усиленный состав" был осуществлен, никаких улучшений за сессию 1907-1908 года сделано не было, а на предстоящую сессию Св. Синода 1908-1909 года уже упразднен и сам "усиленный состав".

Таким образом, в то время, когда все вопросы преобразований, возникшие гораздо позднее Церковного и Соборного, далеко выдвинуты вперед, вопрос о Соборе приведен, без ясных причин, не только в первобытное, но в самое тяжко неопределенное состояние, а с ним — и все вопросы вживления Православной Церкви.

Вредность дальнейших затяжек

Дальнейшее отсрочивание созвания Поместного Собора, не имея как будет дальше указано, тех оснований, какие имелись прежде, становится, чем дальше, тем более вредным.

Прежде всего, странный вид имеет уже тот факт, что дело в высшей степени важное, дважды Высочайше признанное как "великое дело", причем во второй раз было даже Высочайше указано определить время созыва Собора, — дело, по подготовке которого выполнена вся необходимая работа усилиями лучших сил церковных, — это дело остается почему-то без осуществления. Это не может само по себе не порождать недоумение, тем более что религиозное законодательство не отсрочивается исполнением, а идет, вне пределов и доступа Церкви, очень энергично.

В другой записке были охарактеризованы недостатки правительственных законопроектов, внесенных в Государственную Думу. Эти недостатки такого рода, что отсрочка созыва Собора Православной Церкви начинает многим казаться тенденциозной, преднамеренной, имеющей целью лишить Русское государство православного характера и лишить Православную Церковь ее значения в стране раньше, чем соберется Собор, которому потом уже ничего нельзя будет сделать против совершившегося факта. Такие подозрения против правительства, разумеется, порождают крайне недружелюбное к нему отношение. Если Государственная Дума выдвинет против правительственных законопроектов какие-либо свои, то вне сомнения — они не могут не быть еще более антиправославными. Но даже предполагая, что Государственная Дума окажется в этом отношении более русской, то уже сам факт — решения участи веры и Церкви силами государственных учреждений, в изолированности от церковных, — составил бы полное ниспровержение исторических основ государственно-церковного сосуществования.

Этот переворот на огромную часть населения России произвел бы самое вредное для правительства впечатление, и даже одно ожидание его, одни подозрения, что какие-то правящие силы тенденциозно ведут к этому посредством оттяжки, порождают вредные последствия. С точки зрения интересов православной веры и Церкви — излишне даже говорить, как вредно отдавать решение их участия в руки государственных учреждений. Такое лишение самостоятельности способно лишь порождать стремление достичь свободы путем отделения от государства, что, вообще говоря, составляет некоторую ненормальность для Православной Церкви. Идея Православной Церкви состоит в неразрывном союзе с народом, в проникновении собой всех отраслей его жизни, откуда именно и является союз Церкви с государством. Конечно, когда государство отрекается от этого союза, стремится только к подчинению себе Церкви, этой последней остается искать самостоятельности хотя бы в ущерб полноты своего национального церковного бытия. Но, вообще говоря, это явление для православной жизни представляет уже отклонение от нормы. Отделение от полного союза с государством далее вынудило бы Церковь искать способов влияния на него косвенными путями: партийными, что вносит новую ненормальность, и порождала бы доселе неизвестный нам клерикализм.

Таким образом, как со стороны политической, государственной, так и со стороны религиозной, православной, в высшей степени нежелательны и опасны те перспективы, которые порождаются ведением вероисповедных реформ с оттягиванием созыва Поместного Собора.

Нельзя не видеть, что все такие последствия падали бы ответственностью прямо и исключительно на правительство, ибо смысл Высочайших актов совершенно ясно и неоспоримо доказывает, что Высочайшая Воля вполне стоит на стороне исторических государственно-церковных наших отношений. Высочайшая Воля требует "вящего возвеличения православия". Ввиду этого для правительства становится обязательным принять во внимание, что созвание Поместного Собора необходимо не только для "вящего возвеличения" православия, а для того даже, что бы оно не разлагалось в ненормальных условиях, в которые ныне поставлено.

В настоящее время (то есть начиная с 17 апреля 1905 года) все вероисповедания и Церкви растут и устраиваются, и крепнут, одна только Православная Церковь остается в параличе учреждений. Ответственность за это никоим образом не может быть возлагаема на лица, но по преимуществу на учреждения. Св. Синод по своему строю, по своему отношению обер-прокуратуре давно уже стал учреждением очень слабым. (Эти органически слабые стороны очень объективно сгруппированы в брошюре "Запросы жизни и наше церковное управление", которая, по свидетельству митрополита Антония, привлекла внимание Государя Императора в 1903 году.) Но по обстоятельствам настоящего времени он, независимо от личного состава, почти невозможен к действию, потому что не имеет того авторитета, какой ныне требуется для того, чтобы вынудить повиновение и дисциплину. Св. Синод сам это прекрасно сознает и прямо высказал Государю Императору в 1905 году. Никакое учреждение не может действовать только одними внешними принуждениями, да Св. Синод и на это имеет очень мало способов. Главное же потребно для церковного управления в настоящее время — это авторитет нравственный, который церковному управлению может дать только Поместный Собор. Лишь опираясь на Соборные определения, церковное управление могло бы со всей силой настоять на послушании себе своих же собственных учреждений, каковые в служебном смысле деморализуются в настоящее время, как бы их не переустраивать.

Бесплодность деятельности так называемого усиленного состава Св. Синода в 1907-1908 году явилась образчиком того, что в настоящее время этим путем ничего нельзя достигнуть. Борьба партий (у которых, быть может, одинаково добрые намерения) все парализует при отсутствии общего авторитета и все начинания приводит к бесплодию.

Но эта деморализация и параличность учреждений отзывается деморализацией и самого православного населения.

В сущности, ошибаются те, которые преувеличивают падение веры в народе. В настоящее время (то есть 1908 года) по-прежнему начинают заполняться храмы и богомолья. Беспристрастные священники констатируют это, и если падают церковные доходы, то объясняют это несомненным для них обеднением прихожан. Но живость чувства веры не исключает деморализации, сбитости с толку, незнания, где искать правды, а вследствие этого ослабления нравственного влияния православного общества на своих членов. Эта деморализация зависит от противоречивости действия лиц и учреждений церковных и постепенно пораждает много опасностей для Православия.

Среди православного мира в настоящее время нарастает в отношении своих церковных дел два чувства: апатия и раздражение. Апатия происходит от сознания, что "при таких порядках — ничего не поделаешь". Но то же сознание рождает и раздражение, и все это обращается не столько на церковные власти, которых бессилие начинает быть все более видимо народу, но против Правительственных властей, которые не только не способствуют православию, но даже, по мнению уже большого числа лиц, препятствуют всяким усилиям Церкви стать на высоту положения.

Такое отношение к предполагаемым намерениям гражданской власти переходит иногда даже в некоторый мистический страх перед нею, как внушаемой какими-то очень злыми силами.

Все эти настроения было бы большой ошибкой игнорировать как с точки зрения религиозных, так и с точки зрения политических интересов. Правительство должно дать себе ясный отчет в том факте, что огромное число православных чувствуют себя оскорбляемыми, преследуемыми даже и унижаемыми перед всеми другими исповеданиями. Три года отсрочек даже такого законного явления, как Поместный Собор, — в то время как свободно съезжаются и устраиваются раскольники (как их именовали прежде, и каковое их научно-точное наименование) — при росте таких настроений начинает быть очень вредным.

Положительная польза созыва Собора

Предшествующие соображения показывают по преимуществу необходимость созыва Собора, с точки зрения устранения этих вредных настроений, вызываемых столь долгими отсрочками. Но помимо того, Поместный Собор нужен и для положительного дела.

Предполагая, конечно, что Собор "сойдет хорошо", он даст наконец нравственно-прочное церковное управление, которое способно будет начать очистку церковных учреждений от накопившихся в них настроений.

Он создаст, или точнее — даст место согласному действию государственной власти с церковными управлением не в смысле пассивного подчинения церковного управления, а в смысле энергического содействия его внутренней политике Правительства. Он даст возможность церковному управлению возродить свое благодетельное воздействие на духовно-нравственную сторону девяностомиллионного населения, ныне столь расшатанную.

Он, наконец, внесет примирительную ноту в отношения между православными и разного рода иноверцами, ибо в настоящее время православные, будучи униженными перед иноверцами, естественно, относятся к ним с раздражением униженного против привилегированного.

Все это вместе взятое скрепит нравственные связи государства с тем огромным количеством русских, которые принадлежат к Православной Церкви, и в настоящее время, вследствие направления вероисповедной политики, невольно смотрят на Правительство, как на несколько чуждое, "иностранное", так сказать. В этом отношении не должно успокаивать себя мыслью о неразвитости огромного большинства девяноста миллионов православных и предположением, что они вовсе не понимают государственно-церковных отношений. Во времена Никона они не были более развиты, но это не помешало появлению учений о наступившем царстве антихриста. Сверх того важно не понимание девяноста миллионов, а важно настроение и самосознание тех двухсот или трехсот тысяч, которые им дают тон. То движение, которое создано не миллионами, а какими-нибудь двумя — тремя десятками тысяч человек, имевшими нравственную опору в двухстах — трехстах тысячах. А тот человеческий фонд, из которого может черпать силу оппозиционное православное движение, состоит из девяноста миллионов, то есть весьма обилен "потенциальной" силой.

В заключение должно сказать, что оживление Православной Церкви хорошо повлияет на самую правительственную деятельность, сделав последнюю более русскою, освободив ее от чрезмерной связи с интересами нерусских элементов Имперского населения.

По поводу опасений от Собора

Все вышеизложенное едва ли представляет новизну для сознания серьезного государственного человека. Но вопрос о пользе созыва Собора осложняется для многих вопросом об опасности его.

Эти опасения главнейшим образом порождены опытом Государственных Дум, которые явились в первых двух созывах открыто революционными, а в третьем созыве чем-то доселе спорным и неясным... Однако аналогия между Церковным Собором и представительным политическим собранием совершенно неосновательна.

По мнению некоторых, Церковный Собор страшнее Думы. Правительство без всякой особой опасности распустило две бунтующие Думы, но если Церковный Собор явится "бунтующим", то роспуск его представляет, видимо, большую опасность. При всей справедливости последнего мнения, совершенно неверен исходный пункт его: аналогия Собора и Думы. Церковный Собор, по самому построению своему, может еще представлять некоторое отдаленное сходство с Государственным Советом, но никак не с Думой. Его главнейшую часть, в смысле решающего голоса, — даже единственную, составляют епископы, подобно тому, как в Английском парламенте в Верхней Палате — лорды. Епископы не избираются, а суть члены Собора по внутреннему праву. Что же общего представляют они с выборными Думы? Дума составляется даже не народом, а партиями. На Церковном Соборе — если даже предположить существование церковных партий в среде епископата — являются все они. Собор состоит из всех епископов, и никакая отдельная "партия" не может достигнуть того, чтобы устранить противную или получить большинство. Каково большинство на Церковном Соборе — мы знаем и теперь; для этого стоит лишь пересмотреть список епископов.

Епископат наш состоит из 119 епархиальных, с викарными, и 19, пребывающих на покое. Эти 138 лиц принадлежат к числу людей старых, пожилых или среднего возраста, все с образованием, все с служебным и житейским опытом, все с обеспеченным положением. Все их интересы духовные и личные связаны с существованием в государстве порядка, спокойствия и надзирающей за этим власти. Никакой политической карьеры посредством шумной партийной деятельности для епископа не существует.

Таким образом, Церковный Собор имеет основной фонд столь ясный, прочный и спокойный, как этого нельзя найти и в Государственном Совете. С Думой же нет и отдаленной аналогии.

Правда, на Церковном Соборе имеет участие также элемент клирический и мирской. Но, во-первых — принцип выборности в церкви, в сущности, не существует, и если он должен будет иметь место на предстоящем Соборе, то, скорее, из соображений утилитарных: для устранения мысли о тенденциозном подборе приглашенных, каковая мысль в настоящее время могла бы являться вследствие потрясенного авторитета епископата. Но это касается этой стороны дела, то есть обеспечения Собора от вторжения каких-либо буйных оппозиционных элементов, то это уже вопрос системы созыва Собора. Она может быть поставлена и хорошо и плохо. Но как бы она ни была поставлена, во всяком случае, решающий голос на Соборе принадлежит только епископам, то есть той части его, которая по благоразумию и спокойствию выше состава всех правительственных учреждений.

Да и состав православного мира вообще далеко не таков, как состав вообще русских, выбирающих депутатов в политические учреждения. Во всяком случае, участвуя в церковном деле, русские думают не о своих личных интересах, а о деле "духовном". Это дает несколько иное настроение, и то же собрание, которое отправит в Думу "трудовика" — быть может, даже ища наиболее речистого и буйного, — как более подходящего для Думы, на Собор поищет более благочестивого.

Это обстоятельство обнаружено уже и опытным путем. За прошлые годы по разным епархиям происходили "соборики", и епископы, их не без опасений допустившие, свидетельствуют о неосновательности опасений и о том, что эти "соборики" были очень благоразумны, корректны и благочестивы. Таковы опыты Рижской, Курской, Могилевской епархий и, вероятно, других. Ибо из епископов никто не жаловался. Если были недоразумения, то именно там, где "собориков" не решались ставить.

И это происходило в знаменитом смутами 1905 году. Опыт Предсоборного Присутствия не менее поучителен. В Церкви есть направления, в своем роде "партии", и они все были представлены на Предсоборном Присутствии. Прения и разногласия были и там, нередко очень страстные. Но, в общем, нет в мире парламента, который бы проходил с такой корректностью, и решения Присутствия всегда были запечатлены заботой о порядке и спокойствии.

В настоящее время многие указывают на Миссионерский съезд в Киеве как образчик противоположного, как пример чрезмерной требовательности и даже наступательности. Но это не относится к Собору.

Миссионерский Съезд состоял из подбора лиц, или прямо занимающихся миссионерским делом как специальностью, или очень близко к нему стоящих. Естественно, что эти люди наиболее горячие, наиболее привыкшие к резким спорам, к резким постановкам вопроса. Этим отличаются и раскольничьи "начетники", и даже вообще миссионеры всего мира. Миссионерские съезды за границей не менее горячи.

Нельзя упускать из виду и того обстоятельства, что все тяжелые стороны в положении Православия за последние годы падают больше всего на миссионеров, особенно оскорбительное отношение иноверцев вроде евреев или инославных, вроде раскольников.

Но переносить отсюда каких-нибудь аналогий на Поместный Собор совершенно невозможно. Его состав — совсем иной. Самый факт участия на столь жданном Соборе внушает иные чувства: не раздражение, не озлобление, а радостное сознание того, что родная Церковь становится наконец на высоту. Трудно сомневаться, что члены Собора употребят все старания не портить положения, не возбуждать нареканий. То настроение, которое придало серьезный и корректный характер Предсоборному Присутствию, должно, без сомнения, отметить собою и заседания Поместного Собора.

Существуют еще опасения, что Собор поднимет политические вопросы. Это еще менее вероятно. Трудно сомневаться, что в отношении Государственном Собор станет в такое же положение, как бывшее Присутствие, то есть политическая часть его работы может состоять лишь в изыскании наивыгоднейшего приспособления церковного управления к государственному, каково оно есть, а никак не в затрагивании вопроса о государственных формах. Но в таких пределах работа Собора, если бы она была произведена, может быть только полезной и для Правительства, и для законодательных учреждений.

Способы осуществления созыва Собора

Само собой разумеется, отсутствие опасений в отношении Поместного Собора не означает, чтобы не следовало озаботиться предупреждением каких-либо нежелательных на нем явлений.

Напротив, проведение Собора в полном порядке одинаково важно в церковном и государственном отношении.

Лучшее средство для достижения этого является не усиление какого-либо оскорбительного внешнего внимания, но строгое шествование по пути органически консервативному, то есть намеченному уже трехлетней работой Церкви. Правительство в этом случае снимало бы с себя всякие обвинения в произволе, "цезаре-папизме" и т.п. Наиболее практичным будет, если Поместный Собор явится продолжением и завершением той работы, которая начата всеподданнейшим докладом Св. Синода, воспоследовавшей Высочайшей резолюцией 31 марта 1905 года, Высочайшим Рескриптом 27 декабря 1905 года, епархиальными совещаниями 1905 года, Предсоборным Присутствием 1906 года и последующими дополнительными занятиями Св. Синода.

Посему способы и формы созыва Собора наилучше было бы установить по определениям Предсоборного Присутствия, быть может, с какими-нибудь мелкими изменениями, требуемыми моментом.

Этот путь тем более разумен, что решения Предсосборного Присутствия вообще очень примирительны и осторожны. Их текст таков (Журналы и протоколы. Т. 2-й. С. 670):

1) Собор состоит из епископов, клириков и мирян.

2) Епархиальное епископы обязательно присутствуют на Соборе, викарные же и пребывающие на покое являются на Собор по приглашению Св. Синода.

3) Епархиальные епископы, не могущие явиться на Собор по благословной вине, посылают на Собор своих заместителей, с правом голоса, хотя бы то были и не епископы.

4) Клирики и миряне, приглашенные на Собор, участвуют в обсуждении всех Соборных дел и вопросов. Но Соборные определения и постановления составляются и подписываются одними епископами.

5) Для предварительного рассмотрения вопросов, как они будут формулированы Собором, образуются, если Собор усмотрит в том надобность, из членов Собора как епископов, так и клириков и мирян, комиссии, которые и вносят свои заключения на обсуждение общего собрания Собора.

6) От каждой епархии вместе с епископом являются на Собор по два члена: один от клира, и один от мирян.

7) Кандидаты в члены Собора от епархий, по одному из клира и одному из мирян, избираются на благочиннических собраниях. Список избранных по благочиниям кандидатов представляется епархиальному архиерею для окончательного из них выбора и утверждения членов Собора.

8) На благочиннических собраниях кандидаты от клира и мирян могут быть избираемы и из лиц других благочиннических округов в пределах епархии.

9) Желательно участие на Соборе на правах членов представителей монастырей, духовно-учебных заведений и иных церковных учреждений, а равно и частных лиц, известных своей богословской ученостью или любовью к церковному просвещению, вообще, своим усердием к Церкви, по усмотрению Св. Синода.

10) Председательствует на Соборе первенствующий член Св. Синода, два же других митрополита являются его заместителями.

11) При Соборе образуется секретариат из наличных служащих в синодальных учреждениях, подчиненный Председателю Собора. В составе его могут быть такие ученые богословы и канонисты. А кто будет стоять во главе секретариата, духовное или светское лицо — безразлично.

12) Соборные заседания должны быть открытыми, но некоторые заседания могут быть и закрытые, если то признает необходимым Собор.

13) Соборные работы без замедления публикуются или в виде бюллетеней или стенографических отчетов, по записям секретариата или собственных стенографов.

14) Местом Собора избирается Москва.

Некоторое исправление частностей этой схемы (которое было бы небесполезно) тем легче, что при самом составлении определений Присутствия было всегда предусматриваемо, что Св. Синод может их видоизменить по своим соображениям.

С точки зрения общего стройного хода Собора, очень бы полезно было пригласить от Синода на Собор всех членов бывшего Присутствия, между собою спевшихся во время недавних работ и способных составить внушительную и авторитетную группу, серьезным отношением к делу дающую тон массе клира и мирян.

Но в работах Присутствия не затронута, по той же корректности, одна очень важная сторона дела: это именно представительство на Соборе государственной власти. Это должно быть обсуждено и, в случае созыва Собора, осуществлено уже самим правительством в единении с Синодом.

Не входя в подробности, нельзя не отметить, что от удовлетворительного исполнения этой стороны дела весьма существенно зависит, так сказать, политическая ценность Соборных работ.

Исходным пунктом для ее постановки может служить высочайшая пометка 31 марта 1905 года на Всеподданнейшем докладе Св. Синода. Так как Государю Императору благоугодно было при этом упомянуть о "примере древних Императоров", то тем уместнее будет воспользоваться подходящими указаниями византийской практики.

Эта практика дает следующие указания.

Местные областные соборы в Византии собирались самостоятельно высшими церковными властями. Но всеимперские (которые являлись и Вселенскими, ибо на них присутствовали и представители зарубежных Православных Церквей) созывались непременно Императором, который для сего рассылал пригласительные письма если не всем епископам, то всем патриархам и митрополитам, причем иногда указывал и число епископов, подлежащих присутствию на Соборе. Место Собора, а равно и главнейшие интересующие Императора предметы его занятий, указывались также Императором.

Не все Вселенские Соборы хорошо известны с документальной стороны. Но имеющиеся протоколы и другие исторические данные вполне уясняют Соборный порядок занятий. Императоры иногда лично присутствовали на Соборе и тогда председательствовали. Именно на Первом Вселенском (Никейском) председательствовал Константин Великий, о Втором Соборе (Константинопольском) данных не сохранилось, но Императора (Феодосии Великий) на нем не было. На Третьем Соборе (Ефесском) Феодосии II имел своих представителей. То же было на неудавшемся так называемом "Разбойничьем" Соборе. На Четвертом (Халкидонском) лично присутствовал Император Маркиан и супруга его Пульхерия (по браку с которой он и стал Императором), причем Император имел и своих представителей, которые не только извещали его о ходе Собора (если он лично не был на заседании), но ходили к нему за инструкциями. Во время же присутствия Императора он имел председательскую роль. На Пятом (Константинтинопольском) Соборе Император Юстиниан I (Великий) лично не присутствовал, а имел представителя, лично же посылал на Собор только несколько заявлений и посланий. На Шестом (Константинопольском) Соборе лично присутствовал Император Константин Погонат, сверх того посылал и представителей своих. На Седьмом (Никейском) Императрица Инира и малолетний Император Константин лично не присутствовали, а имели представителей, но по окончании занятий весь епископский состав Собора отправился в столицу, так что последнее заседание происходило в личном присутствии Императрицы и Императора, которые и подписали при этом соборные определения.

Общее правило, таким образом, составляет присутствие Императора личное или через представительство его сановников самого высшего ранга. Эти представители имели определенные инструкции, некоторые образчики которых сохранились в протоколах. Случалось, что представителей было несколько (два и даже четыре), случалось, что недовольный действиями представителя Император посылал другого. Роль представителей Императора состояла иногда в простой передаче Собору посланий Императора, иногда в руководстве порядком заседаний в зависимости от хода дел более или менее деятельная. На Халкидонском Соборе императорское представительство состояло из 18 человек, знатнейших сановников и членов Сената, которые буквально руководили всем ходом заседаний, умиротворяя расходившиеся страсти партий и заставляя Собор возвращаться к порядку, при котором возможно бы было разобраться в делах.

На Ефесском Соборе императорский представитель Иоанн имел даже полномочия арестовывать членов Собора, чем и воспользовался в отношении трех лиц, хотя, впрочем, не особенно удачно.

Но должно сказать, что представители Императора были в высшей степени корректны в отношении свободы решений Собора. Собор решал дела совершенно самостоятельно, и представители Императора добивались только одного: чтобы решение было произнесено в порядке, по выслушании всех сторон и по констатировке единодушия решения. Сами лично представители не навязывали никаких решений и в постановке их и голосовании не участвовали.

Соборные решения утверждались только Императорам. (Изложенное составлено по подлинным "Деяниям" Соборов, издание Казанской духовной академии (перевод с издания Коссара 1671 год и Гардуина 1715 год).

Это последнее было обязательно, так как по закону Юстиниана (впрочем, лишь кодифицировавшего давний факт) — всякое постановление Собора становилось государственным законом.

Из этой исторической справки видно, что предстоявший Собор Русской Церкви, помимо той организации, которая была рассматриваема Предсоборным Присутствием и будет дополнена, конечно, Св. Синодом, требует участия и представительства Государя Императора, каковое не может состоять из одной обычной обер-прокуратуры, имеющей своим предметом слежение за обычным течением дел церковного управления, но требует специального назначения лица, снабженного инструкциями Государя Императора именно в отношении Поместного Собора и долженствующего также предъявить ему ту часть его программы., рассмотрение которой интересует Его Императорское Величество.

Для исполнения же этого будущий представитель Государя Императора, очевидно, должен заранее вступить в сношения и стать в известную связь со Св. Синодом, на который уже Высочайше возложена обязанность организации Поместного Собора.

Выбор этого специального представителя, который должен иметь и своих помощников (некоторой специальной Канцелярии и консультации) представляет условие, от удачного исполнения которого в чрезвычайной степени зависит не только внешняя корректная сторона Соборных заседаний (едва ли и без того сомнительная), но плодотворность Соборных работ с государственной точки зрения.

Л. Тихомиров 29 сентября 1908 года

Записки Государю Императору

ВАШЕ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО ВСЕМИЛОСТИВЕЙШИЙ ГОСУДАРЬ.

Осмеливаясь повергнуть на ВАШЕ ВЫСОЧАЙШЕЕ внимание прилагаемую статью мою "Безотлагательность Поместного Собора", я позволяю себе, во имя чрезвычайной важности обстоятельств, сопроводить ее нижеследующими пояснениями.

Допущение на рассмотрение Государственной думы вероисповедных законопроектов правительства должно считать большим несчастьем, так как они в высшей степени неудовлетворительны и не выражают, по моему глубокому убеждению, искажают Высочайшую мысль об укреплении веротерпимости. Между тем представление этих законопроектов дало Думе очень благовидный повод предпринять целую революцию в русских государственных отношениях, причем Дума, естественно, усугубила все вредные стороны правительственных законопроектов. Не иначе, нам большим несчастьем должно почитать то обстоятельство, что правительство не взяло своевременно назад этих неудачнейших из выдвинутых им законов.

Должно пояснить ВАШЕМУ ВЕЛИЧЕСТВУ, что в настоящее время для левых октябристов стало настоятельно потребным полеветь ввиду того, что все их интересы связаны с наиболее деятельным слоем крупных промышленников, которые в настоящее время предпочитают так называемую "кадетскую" пропаганду в обществе и особенно в народе, которая отвлекает умы рабочих от "экономических" требований, обращаемых к хозяевам, и привлекает массу в сторону "политических" требований во имя того, что будто бы все бедствия народа происходят от недостаточности политических прав у него самого и у Думы. Этот чисто своекорыстный расчет, не имеющий ничего общего с принципиальными убеждениями, приводит левых октябристов к опасению, что если они пойдут навстречу потребностям крупных промышленников, то будут затерты у них "кадетами". В марте и апреле месяце на разные совещания этой группы "индустров" наших А.И. Гучков уже даже не приглашался, и в совещаниях участвовали разные лица "кадетской" партии.

Ввиду такой потребности принять возможно более "левый" вид октябристы поспешили выдвинуть освободительные вероисповедные законопроекты, которые по тяжким ударам, наносимым ими Церкви, и по искажению, вносимому в государственно-церковные отношения, а посему по подрыву монархической власти, вполне устраивают нужды октябристов и, сверх того, дают им популярность в среде той революционной интеллигенции, которая рада всему, подрывающему исторический строй, а равно в среде многих миллионов раскольников и сектантов, смешиваемых под наименованием старообрядцев.

Таким образом, на летние ваканции октябристы являются с полной благоприятной почвой для влияния на умы и для устройства всего нужного для их политических планов.

Это умное поведение левых октябристов не было, к сожалению, парализовано правительством. В настоящее время освободительные вероисповедные законопроекты уже частью прошли в Думе, частью — проходят. Затем все сводится к Государственному Совету.

Если в Государственном Совете планам октябристов окажут содействие и подтвердят принятие законопроектов, то остается последний ресурс: утверждение или не утверждение ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА. Чувство верноподданного, однако, испытывает большую тревогу при мысли, что Дума и Совет объявят всей этой разнузданной интеллигенции, озабоченной правами "расстриг", и нескольким миллионам раскольников, что "палаты" рады дать всяческие свободы и только царь мешает этим благодеянием. Это было бы лишь иным способом создать благоприятные условия левым октябристам в "оппозиции" монархическому строю.

Посему осмеливаюсь доложить ВАШЕМУ ВЕЛИЧЕСТВУ убеждение в необходимости задержать дело в Государственном Совете и не доводить его до ВАШЕГО "утверждаю" или "не утверждаю". Это свое убеждение я позволил себе высказать и Председателю Совета Министров. Нет сомнения, что при настояниях правительства или при малейшем слове ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА Акимову — Государственный Совет отвергнет законопроекты или сдаст их в комиссию до осени. В противном же случае (то есть без таких воздействий) Государственный Совет наверное примет законопроекты, и ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО будете поставлены в указанное нежелательное или невыгодное положение.

Такова потребность минуты. Но засим остается необходимостью совсем уничтожить язву, какую внесли правительственные законопроекты о вероисповеданиях. Для сего нужно взять их из Думы. Но этого нельзя сделать без оснований. Наилучшим поводом для этого могло бы быть возвещение о предстоящем созыве Церковного Собора. С момента такого возвещения, правительство было бы обязано взять назад свои законопроекты. И этот выход я указывал еще в прошлом году в своем докладе министру внутренних дел. Этот выход необходим — осмеливаюсь доложить это и моему ГОСУДАРЮ: по долгу совести.

Вот причины, побудившие меня выступить немедленно с прилагаемой статьей. И это тем более, что Церковный Собор теперь стал, по убеждению моему, вполне возможен, разумеется, при разумном содействии правительственного искусства. Если же он будет обеспечен от эксплуатации революционерами, то принесет великое благо: он даст нам основы прочного церковного правления и огромную опору Верховной власти, а также даст ВАШЕМУ ВЕЛИЧЕСТВУ основания для необходимых усовершенствований Основных законов 1906 г., по спешности дела содержащих столько опасных неясностей и недомолвок.

Пользуясь милостивым дозволением ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА, коим я не злоупотреблял и не намереваюсь злоупотреблять, я, однако же, осмеливаюсь приступить к изготовлению двух записок: о недостатках церковных законопроектов и о способах созвания Церковного Собора — каковые записки желал бы представить ВАШЕМУ ВЕЛИЧЕСТВУ. Тяжко трудные обязанности по редакции органа, лишь тяжким трудом мною выводимого из падения к приличествующей ему роли, мешали мне сделать это раньше, тем более что был убаюкан надеждой, что Правительство ни за что не допустит обсуждения Думой вероисповедных законопроектов в эту сессию. В настоящее время я считаю долгом, хотя бы в ущерб прямой своей обязанности, поднятия "Московских ведомостей", — предоставить ВАШЕМУ ВЕЛИЧЕСТВУ упомянутые соображения, ибо наш опыт, наше наблюдение, работа нашей мысли имеют значение лишь постольку, поскольку становятся материалом, служащим для полноты осведомления и благорассуждения ВЕРХОВНОЙ ВЛАСТИ, в своих сложных трудах охватывающей, без сомнения, более обширные горизонты, но тем не менее только выигрывающей от знания того, к чему приходим мы, подданные, в наблюдении нашего ограниченного кругозора.

Дозволяю себе выразить ВАШЕМУ ВЕЛИЧЕСТВУ то чувство, какое доставило мне ВАШЕ ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕЕ одобрение моих трудов по "Московским ведомостям", переданное мне П.А. Столыпиным. Был бы счастлив, если бы мои труды действительно привели к прочному созданию разумного органа печати, способного служить Церкви, Царю и Родине не только ревностно, но и полезно.

ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА

верноподданный

редактор, издатель "Московских ведомостей"

Лев Тихомиров Москва, Камергерский пер., дом 8

О СОЗЫВЕ ПОМЕСТНОГО ЦЕРКОВНОГО СОБОРА

Необходимость созыва Поместного Собора

Русской Церкви предусматривалась Верховной Властью уже при первых помышлениях о расширении свободы личности и введении народного представительства в систему государственных установлений. В 1903 году ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР поручил митрополиту Антонию дать соображения по поводу вышедшей тогда брошюры Л. Тихомирова, в 1905 году вопрос возбужден был уже официально.

Потребность в созыве Собора обнаруживалась действительно уже давно. Управление русской Церкви слишком бюрократизировалось, что отзывается множеством вредных последствий. В обществе и народе развилось много лжеучений, требующих авторитетного церковного суждения и обличения. За последние годы прибавились еще новые важные основания для созыва Собора, впоследствии выдвинутых Верховною Властью гражданских реформ.

Как явствует из ряда ВЫСОЧАЙШИХ волеизъявлений, реформы эти имеют в виду не подрыв исторической России, с ее основами союза Церкви и государства, а, напротив, стремятся установить союз государственно-церковный и Самодержавия на еще более прочных устоях. Цель преобразований "вящее возвеличение православия" и теснейшая связь Самодержавного Царя с народом.

Между тем фактически реформы приняли такое направление, что угрожают и самодержавию и Церкви. Это обстоятельство делает особенно настоятельным созыв Церковного Собора.

Свобода личности и ее религиозной жизни, с расширением веротерпимости, могла бы приводить к анархии совести и к разрушению православия иноверными обществами, если бы одновременно с этим мы не подняли на всю высоту нравственный авторитет Православной Церкви и не умножили ее внутренние средства воздействия на заблуждающихся. Для этого нужен Соборный голос и обновленное устройство церковного управления, которого без Собора нельзя достигнуть. Точно также происходящая ныне перестройка законодательных учреждений и привлечение народного представительства к государственной работе вызывают необходимость определить, каким образом сочетать при этом действие гражданского и церковного правительств так, чтобы не разрушился союз Церкви и государства?

При сохранении прежнего церковного управления и при новых правах управления гражданского оказалось, что Св. Синод потерял всякое значение. Правительство нередко забывало о самом его существовании. Всякий закон и распоряжение, исходящие из области гражданского управления, обязательны для Св. Синода, а воля и голос Церкви для правительства в лучшем случае имеют значение частного совета, иногда менее влиятельного, чем голос крупной газеты.

В таком захудалом состоянии церковного правительства со стороны гражданской власти, были выведены вероисповедные законопроекты, вторгающиеся во все отношения церкви и государства и даже отношения церкви к ее собственным чадам. При этом Департамент иностранных исповеданий намечает, что нужно и что не нужно для Православной Церкви, а Государственная дума, состоящая из магометан, евреев и других иноверцев и православных, не имеющих ни сана, ни церковных полномочий, — является госпожой Церкви и предписывает ей все нормы жизни. Последние вероисповедные законопроекты, как известно, проведены большинством, состоявшим из католиков, протестантов, магометан и евреев.

Является положение недопустимо узурпаторское, а между тем оно естественно, ибо гражданские власти получили широкие полномочия, а церковные — никаких, и закон не указывает, где и чем разграничивается власть духовная и светская.

Итак, новейшие реформы быстро создали положение, при котором если только не явится безотлагательно Поместный Собор для общего укрепления от Церкви и определения новых норм отношений между гражданским и духовным правительствами, то все благие начинания могут превратиться в орудие гибельного переворота нашего государственного церковного сожительства, что неизбежно отразится и на самом государственном строе.

Действительно, внутренняя необходимость, внутренний разум бытия самодержавия зиждится на том, что САМОДЕРЖЕЦ есть одновременно глава и гражданского, и церковного управления. Если допустить происходящее ныне поношение церковного управления гражданским, то власть САМОДЕРЖЦА подкапывается в самом корне и должна будет не дать также поглощения ненормально раздувшейся гражданской властью. Исход политических преобразований, ныне предпринятых, всецело зависит от того, будет ли церковная власть сохранена в своей прежней равночетности с гражданскою под общим верховенством ЦАРЯ САМОДЕРЖЦА. Если этого не будет — то народное представительство неизбежно выродится и в России в западноевропейский парламентаризм, с упразднением нашего исторического самодержавия.

Как известно, созыв Собора уже решен и только время его созыва откладывается до сих пор под влиянием опасений общего революционного состояния умов. Но обстоятельства изменяются. То, что было правильно в 1808 году, — не имеет уже оснований в 1909 году.

Умы значительно успокоились. А причины не откладывать Собора обострились до чрезвычайности. Все условия времени требуют Собора.

К указанным коренным побуждениям для созыва Собора присоединяется и еще очень важное случайное. Правительственные вероисповедные законопроекты, внесенные в Думу, столь опасны, что их требуется немедленно взять назад, а сделать это без благовидной причины неудобно. Возвещение о Созыве Собора дало бы повод правительству немедленно взять обратно свои законопроекты для сообразования их с предстоящими суждениями Церковного Собора.

Таким образом, все обстоятельства требуют немедленного возвещения о созыве Собора в какой-нибудь близкий срок. Срок этот, однако, требуется назначить не раньше, например, октября или ноября сего года, так как необходимы тут некоторые дополнительные подготовительные работы.

У нас вообще считается, что подготовления к созыву Собора уже закончены. Но это верно лишь в отношении того, что касается собственно Церкви. Есть, однако, еще другой ряд условий, которые требуется подготовить, именно все то, что касается действия ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА и вообще интересов государственной власти.

Указанные ГОСУДАРЕМ ИМПЕРАТОРОМ подготовительные работы, произведенные на епархиальных совещаниях, на Предсоборном Присутствии и дополнительных к нему комиссиях, дали известные 14 пунктов положений, на основании которых имеются и ВЫСОЧАЙШЕ утвержденные правила созыва Собора. Но в постановлениях церковных учреждений нет тех условий, коих установка принадлежит Верховной Власти. На обсуждение и решение их церковные учреждения не имели даже полномочий.

В выработанных доселе положениях отсутствуют следующие пункты:

1) О порядке самого созыва Собора и о мерах для поддержания должного порядка самих заседаний.

2) Не затрагивается вопрос о государственно-церковных отношениях при вновь введенном строе гражданских установлений. Некоторые суждения о Присутствии имели характер чисто теоретический и исторический, но не учредительный.

3) Не предусмотрены некоторые вопросы о составе Собора, в случае, например, "снятия клятв" со старообрядцев или при суждении о правах так называемой "австрийской" иерархии. Во всех подобных вопросах очевидно желательно приглашение восточных патриархов.

Эти и, может быть, еще другие пробелы явились не случайно, а потому, что в вопросах государственных и международного характера СЛОВО принадлежит ГОСУДАРЮ. Его теперь и придется произнести. ВЫСОЧАЙШЕЮ ВОЛЕЮ уже указано было со-звание Собора "по примерам древних Императоров". Но практика древних Императоров дает САМОДЕРЖЦУ огромное значение на Церковных Соборах. Местные Соборы созывались епископами и самостоятельно, но созыв общего Вселенского Собора был всегда делом императора, который обычно ставил Собору различные вопросы, намечая его программу в отношении того, что в данный момент интересовало государственную власть. Такие вопросы имеются в настоящее время и у нас. Председательство на Соборе также принадлежит, в сущности, императору. Конечно, на Соборе есть иерархически первенствующий епископ и только в этом смысле можно понимать пункт 10 постановления Предсоборного Присутствия о председателях Собора. Но председательство в прямом смысле, то есть власть, поддерживающая порядок и в потребных случаях направляющая прения, принадлежит, несомненно, императору. Это ясно из Соборных Деяний.

Эта власть обычно передавалась императорами своему уполномоченному из самых важных сановников (патриции, сенаторы), иногда нескольким. На Ефесском Соборе был от императора целый "суд" из 18 сановников.

Императоры иногда лично присутствовали на Соборе, но и при этом сохраняли своих представителей, которые облекались огромными правами, могли удалять нарушителей порядка и даже арестовывать их. Сами императоры имели мудрое правило не показываться на заседаниях лично, когда кипели страсти и разгорались ссоры, бывавшие нередко жестокими. В это время действовали их уполномоченные, которые имели обязанностью не насиловать мнений Собора (и были в этом отношении вообще чрезвычайно корректны), но при надобности брали в свои руки руководство прениями, заставляли Собор выслушивать все мнения, требовали правильного голосования и иногда по много раз переспрашивали: "Таково ли решение Святейшего Собора? Все ли так думают?"

Уполномоченные нередко выходили из заседаний в покои императора с докладами и получали от него инструкции для дальнейшего действия на Соборе. Сам же император являлся на заседание уже в торжественные минуты, когда стихали страсти и воцарялось единодушие отцов.

Таким образом, на основании древних примеров на предстоящем у нас Соборе требуется личное присутствие ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА, что, конечно, высоко подняло бы авторитет Собора и благодетельно повлияло бы на его дух. В глазах народа Церковный Собор, с ЦАРЕМ во главе, явился бы окруженным ореолом правоты всяких наших гражданских соображений, что и требуется действительно.

Вместе с тем необходимо и назначение особого царского уполномоченного из высших сановников (напр., из Государственного Совета) для организации созыва Собора и наблюдения за порядком заседаний. Этот же уполномоченный должен внести на Собор все те вопросы, на которые получит инструкции от ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА. Соответственно, с назначенными ему задачами уполномоченный за месяцы подготовительного периода должен, конечно, дополнить нынешние ВЫСОЧАЙШЕ утвержденные правила по совещанию со Св. Синодом, обер-прокуратурой и местными архиереями, которых должен будет объехать или созывать на местные съезды.

Личность сановника, облеченного этими высокими полномочиями, должна быть, конечно, ВЫСОЧАЙШЕ объявлена при возвещении о созыве Собора.

В таком виде представляется в настоящее время вопрос о Церковном Соборе, созыв которого обещает могущественнейшую опору всем благим потребностям современной реформы и создает несокрушимый оплот для Православия и Самодержавия против апостатов веры и великих заветов исторической России.

Статский советник Л. Тихомиров. Москва, 20 мая 1909 года

Недостатки правительственных законопроектов по делам вероисповедным

Законопроекты правительства, относящиеся к реформам в области так называемой свободы совести, послужившие исходным пунктом для вероисповедного законодательства Государственной Думы, хотя и не отличаются крайним радикализмом последнего, тем не менее по общему духу ничем от него не разнятся и проникнуты совершенно недопустимыми недостатками.

Прежде всего должно отметить, что эти правительственные законопроекты не соответствуют тому, что было указано ВЫСОЧАЙШЕЮ ВОЛЕЮ, и не соответствуют до такой степени, что неправильно цитируют ВЫСОЧАЙШИЙ Манифест 17 октября 1905 года.

Объяснительная записка к законопроектам (28 февраля прошлого года за № 1490) ставит исходным пунктом пересмотра вероисповедных законов то обстоятельство, будто бы "17 октября 1905 г. была возвещена непреклонная Воля Монарха о даровании населению незыблемых основ свободы совести". Такое утверждение повторяется и в других местах законопроектов. В действительности такого выражения ВЫСОЧАЙШЕЙ ВОЛИ в Манифесте 17 октября совершенно не существует.

Вознамерясь расширить свободу русских граждан, ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР прежде всего обратил внимание на религиозную свободу, основы которой и предначертал в ВЫСОЧАЙШЕМ Указе 17 апреля 1905 года. Таким образом, источником для уяснения себе понятия свободы совести для правительства может и должен служить акт 17 апреля, а не 17 октября, который в действительности совершенно не дает никаких указаний или полномочий по вопросу о свободе вероисповедной.

ВЫСОЧАЙШИЙ Манифест 17 октября, как видно из его текста, относится к гражданской свободе. В нем именно изображено:

"Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы, на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов". Таким образом, выражение "незыблемые основы" относится к гражданской свободе, а никак не к свободе совести. Это обстоятельство очень важное, так как при правильном чтении Манифеста правительство вовсе не обязано и не имеет права искать каких-то новых основ для свободы совести, "начала" коей уже указаны и разъяснены 17 апреля 1905 г. Каким-либо изысканиям могли подлежать лишь "начала" того, что не было еще разъяснено ВЫСОЧАЙШЕЮ ВЛАСТЬЮ, как-то свобода слова или собраний. Но неправильное чтение Манифеста 17 октября повело правительство на иной путь. Вместо того чтобы взять за исходный путь то, что было Высочайше указано в Указе 17 апреля и во второй главе Основных Законов, Правительство начало изыскивать само "незыблемые основы" свободы совести — в науке, в иностранных законодательствах, которые ничуть не обязательны в России, и на усвоение которых ВЫСОЧАЙШАЯ ВЛАСТЬ не уполномочивала правительство. Последствием такого пренебрежения к положительному Русскому праву и самовольного увлечения спорными методами "науки" явился новый недостаток правительственных законопроектов: чрезмерное уравнение прав веры и неверия, истины и заблуждения.

Таким образом, правительственные законопроекты совершенно разошлись с положительно выраженной волей Законодателя, предпринявшего расширение свободы религиозной не иначе как "в уповании на вящее возвеличение Православной веры".

Вместо обязательного памятования этой цели правительственные законопроекты поставили себе целью достижение возможно большего уравнения всех вер и неверии с православием.

Равным образом законопроекты Правительства позволяют себе идти далее того, что указано ВЫСОЧАЙШЕЮ ВОЛЕЮ. По мнению составителей: "Хотя в этом отношении и многое сделано законом 17 апреля, тем не менее действующее отечественное законодательство не может быть признано совершенно свободным от излишних в этом отношении стеснений" (№ 1473. С. 1). Кто, однако, дал право правительству идти далее того, что указано ВЫСОЧАЙШЕЮ ВОЛЕЙ? Такая самовольность правительственных законопроектов могла, конечно, дать только очень плохой пример для освободительной Государственной думы. Не соображаясь с Высочайшей волей, правительственные законопроекты в столь же малой степени соображались и с законным церковно-государственным строем наших учреждений.

Очевидно, что ввиду существующих основных законов, ставящих церковное управление в такую же непосредственную связь с Государем Императором, в какой находится и гражданское правительство, законопроекты, задевающие все интересы Православной Церкви должны бы были разрабатываться гражданской и церковной властью совместно. В действительности законопроекты были разработаны Департаментом иностранных исповеданий Министерства внутренних дел, который заинтересован всеми исповеданиями храма православного и компетентен во всех вероучениях, кроме православного. Что касается Святейшего Синода, через который по закону действует верховная власть в управлении церковном, он первоначально не был даже консультирован правительством, и законопроекты, задевающие со всех сторон права православия и Православной Церкви, были внесены в Государственную Дума без всякого соображения с мнением Св. Синода. Лишь впоследствии догадались о неловкости этого и запросили Св. Синод, но его замечания все-таки были только приложены к ранее внесенным в Думу законопроектам, но вовсе не послужили для правительства каким-либо источником законодательных соображений.

Такое невнимание к существованию Святейшего Синода тем более недозволительно было, чем именно в это время все силы русской Церкви, по ВЫСОЧАЙШИМ повелениям, были напряжены в деле выработки мер к всестороннему улучшению условий церковного существования. Это было время подготовления к Поместному Собору, время епархиальных совещаний по всей России, время созыва Особого Предсоборного Присутствия, на котором работали и практики и ученые, по крайней мере не уступающие деятелям Департамента иностранных исповеданий. Все эти работы лучших сил Церкви, трудившихся по ВЫСОЧАЙШЕМУ повелению и назначению, безусловно игнорируются правительством, как будто их не существовало.

Такое полное разобщение между правительством и Церковью сначала, в 1906 году, откровенное, а впоследствии несколько прикрытое консультацией без всякого внимания к ее содержанию, отразилось духом полного безразличия к вере и неуважения к вере, которые всецело пропитывают собою эти законопроекты.

Как в нарушении прав Православия, так и в навязывании ему некоторых обязанностей, законопроекты одинаково проникнуты безверием и неуважением к вере. Общие воззрения этого законодательства таковы, что в "архаические" эпохи государство имело "теократический" характер, а в эпохи новейшие государство совершенно отделяется от Церкви, Россия же пока находится в промежуточном состоянии (№ 1478. С. 13). Почему законопроекты проводят даже не свободу веры, а только их уравнение в общем подчинении суверенитету государства. Принципом ставится, что "в образовании вероучений принцип религиозной свободы должен быть проводим в связи с суверенитетом государства" (№ 1476. С. 26). Неизвестно только, из каких ВЫСОЧАЙШИХ повелений правительство Его Величества почерпнуло подобные принципы?

Позволяя себе произвольно относиться к ВЫСОЧАЙШИМ руководительным волеизъявлениям, законопроекты находятся в вопиющем противоречии с тем благоговением к вере, которым проникнута верховная власть. Даже в том, где они хотят дать Церкви права, законопроекты совершают нередко оскорбительную профанацию святыни. Так, например, они гласят, что "Министр Внутренних Дел не считает себя вправе высказаться за допустимость ныне же официального признания юридической силы за отпадениями в нехристианство" (№ 1473. С. 14). Очевидно, впоследствии, когда Россия разовьется до уровня "новейших государств", это можно будет признать и официально. А пока проектируется не дозволять и не разрешать перехода в нехристианство, и даже "покровительствовать" Православию косвенным штрафом отступникам, а именно, отступник должен исподнять все, официально требуемое от религии христианской, то есть "все соединенные с гражданскими последствиями события его жизни, требующие участия духовных лиц, должны быть совершаемы по правилам веры, в которой он официально числится" (там же, с. 12). Законопроект, таким образом, налагает на священника обязанность профанации святыни. Апостата, отпавшего в язычество или в "сатанизм", священник по смерти его должен хоронить по-православному и молиться "со святыми упокой"... При жизни он обязан его венчать, быть может, приобщать святых тайн.

При отсутствии уважения к вере правительственные законопроекты, естественно, на всех пунктах подрывают тот союз между государством и Церковью, который доселе был основой русской жизни и который доселе сохраняется в основных законах. Законопроекты ослабляют связь государства с Церковью везде, где только считают это уже осуществимым.

Так, например, проектируется отметить обязанности губернаторов блюсти интересы веры. Очевидно, эта обязанность отнюдь не стесняет свободы, ибо как прежде, так и теперь губернатор блюдет веру в мере, указанной законом. Если теперь закон расширит свободу, то и губернатор будет с этим сообразовываться. Но законопроекты непременно желают установить, чтобы губернатор совсем не заботился о вере. Точно также проектируется отменить таковую же обязанность кавалеров орденов. Такие обязанности кажутся Правительству "устарелыми". Но зачем же сохранять ордена во имя святых? Кавалер св. Владимира, св. Анны, св. Александра Невского и т.д. обязан подражать своему патрону. Правительственные законопроекты в увлечении прогрессивностью, наверное, забывают даже логику.

Очевидно, что смысл всего этого только в отделении Церкви от государства. При этом, однако же, законопроекты не дают Церкви свободу, а только вместо союза вводят подчинение Церкви совершенно в духе Римской империи. Все, в чем Церковь подчинена государству, они сохраняют и умножают. Все в чем церковь имеет какое-нибудь право над государством, — уничтожается. Так, например, отнимается даже право Церкви как бы то ни было "вмешиваться" в дела иноверцев (№ 1473). Это становится, как "принцип". Между тем — если нельзя дозволять насильственного вмешательства, то как же можно воспретить другие, безобидные формы вмешательства. Так, например, государство сохраняет за собою право вмешательства в постройку иноверческих церковных зданий, а для Церкви не дозволяет даже обращение к власти с какими-нибудь по этому поводу соображениями, иногда очень важными, как, например, по поводу построения языческого капища около самого алтаря православного храма.

Впрочем, древнеримское подчинение веры государству составляет принцип этого законодательства в отношении других вер. Правительство по этим законопроектам берет на себя выращивание ересей. Желающие основать ересь должны представить власти изложение своих догматов. Правительство решает — пригодны ли они. Затем оно же утверждает наставников, требуя, чтобы они были лицами хорошего поведения и т.д. Ни искры уважения к вере и ее свободе нет здесь, и, возбраняя Церкви какое бы то ни было "вмешательство" в дела иноверцев, законопроекты делают органом определения истин веры Министерство внутренних дел, которое одно считается компетентным решить, годится ли какое-либо религиозное мнение к допущению к производству в веру. И это делают законопроекты, ставящие себе будто бы задачей — "незыблемые основы свободы совести".

Для довершения недостатков правительственных законопроектов должно упомянуть еще о их весьма плохой осведомленности в истинах христианской веры. Так, например, они дают наставникам всех ересей и исповеданий права исключительно из желания уравнять их с христианским духовенством, не зная смысла привилегий последних. Освобождение от воинской повинности дается христианскому священству в нашем государстве, как и вообще в христианских государствах, только потому, что духовному лицу по религии нашей воспрещается всякое насилие, убийство и т. д.

Составители законопроектов, очевидно, не зная смысла привилегий, дают ее и ересиархам, не имеющим священного сана, лицам, которые совершенно свободно могут сражаться и на баррикадах, и в борьбе со внешним врагом. Точно также законопроекты дают право отцу, совратившемуся в иную веру, насильственно принуждать к тому же и несовершеннолетних детей своих на том основании, что будто бы все равно при апостадии родителей некому следить за верой детей. Составители не знают, очевидно, что, по учению христианскому, обязанность следить за верою детей принадлежит более всего крестным отцам и матерям, которых обязанность достигает

Перечислить все промахи и недостатки этого законодательства почти невозможно, так как для этого нужно было бы упомянуть все пункты законопроектов. Самый же основной недостаток сводится к тому, что они самовольны. Они осуществляют не то, что указано ВЫСОЧАЙШЕЮ волею. Они не сообразуются ни с русскими законами, ни с историей России, ни с народною верою. Они делают то, чего им никто не указывал делать. И на этом пути они производят полный переворот государственно-вероисповедных и государственно-церковных отношений в каком-то новом строе, составляющем смесь древнеримских языческих понятий с понятиями отрешившихся от веры "современных", или "новейших", как выражается Правительство, государств.

Таких законопроектов не следовало представлять на законодательное обсуждение. Они могли дать Государственной думе только самые ложные и вредные исходные пункты мысли. И если Государственная дума еще более их ухудшила, то, во всяком случае, они и без таких ухудшений могли создать только разрушение веры и Церкви и подорвать Русскую государственность во всей мере этого разрушения.

Излишне обвинять кого-либо в этих вредных законопроектах. Главный виновный (Владимиров) уже умер. Министерство, занятое в 1906 г. беспорядками второй Думы, не могло отнестись внимательно к столь специальному предмету. Синод почти не знал о происходившем. Но, никого не обвиняя, необходимо пресечь зло, то есть взять законопроекты и составлять их заново по совещанию с единственно компетентной в столь коренном деле властью, то есть Поместным Собором Церкви, непосредственно опрошенном верховною властью государства.

К этому прежде всего сводится задача настоящего момента.

Статский советник Л. Тихомиров Москва, 20 мая 1909 г.


Тихомиров Лев Александрович (1852-1923) — политический деятель, публицист, религиозный философ.


На главную

Произведения Л.А. Тихомирова

Монастыри и храмы Северо-запада