| ||
Слыхано ли, чтоб кто-нибудь по выигрышному билету выиграл, да не по газете, а взаправду, так, чтоб и деньги выдали? А вот выиграл же кураповский дьячек. Роман Яковлич Носик, и вчерашнего числа получил в казначействе пять тысяч. Теперь — чисто царь: все может. Роман Яковлич Носик — сложения деликатного, и мысли у него — деликатные, возвышенные: насчет облаков, стихов господина Лермонтова. А в кураповской церкви — милее всего дьячку Моисей на горе Синайской, в облаках алых, золотых и лилейных. Всю ночь дьячек ворочался с боку на бок: что бы это такое ему теперь сделать? И то хорошо, и это не плохо, да надо что-нибудь такое повозвышенней. И никак не придумать. Пошел утром в церковь, Моисею-пророку помолиться. Только увидал Роман Яковлич нестерпимую синь синайскую и на самой маковке из облаков нездешний град — сразу и осенило. Прибежал к дьячихе: —Ну, мать, собирайся! Нонче выезжаем. —Да ты спятил, что ли? Куда тебя буревая несет? А дьячек от волнения уж вовсе невнятен: —Жа-жалаю, чтоб, значть, к-как Моисей... На горе Синайской... чтоб, значть, облака... Ехали, ехали, текала, охала, пилила дьячка всю дорогу дьячиха. Приехали, стой: Кавказ называемый. Гора — две капли воды — Синайская, и зацепились за маковку неописанной красы облака. Только хотел дьячек на колени пасть — глядь, стоит телега парой, на грядушке — солдат кривой: —Пожалте, Роман Яклич, я за вами. —Чего такое? Кто послал? Куда? —А на маковку, в облака в самые... — и такой у кривого солдата глаз пронзительный, так насквозь и низает. Жуть, а ехать все равно надо: сел Роман Яковлич с дьячихой на телегу — и покатили. Сорок дней — сорок ночей на маковку ехать. Дьячиха — знай себе подзакусывает да чай с молоком пьет. А дьячек— будто к причастью, не пьет — не ест, исхудал, лицом посветлел. Уж будто видать и соборы синекупольные, и зубцы белые, и завтра Роман Яковлич, как Моисей — в облаках... Под сороковой день ночью на постоялом лошадей кормили. —Ну, завтра — чуть свет приедем... — И показалось, кривой солдат подмигнул: — Время есть, — может, назад повернуть? —Что ты, кривой, Господи помилуй! На самый напоследок — да повернуть? Закрылись веретьем да сверху армяком дьячковым, улеглись в телеге дьячек с дьячихой, погнал лошадей солдат. Дьячиха давно уж храпит, а дьячку — не до сна, сердце колотится, а нарочно глаза закрыл: потуда не откроет, покуда не осияет нестерпимая синь синайская, не запоют нездешние голоса... И случился грех: уморился ждать, задремал дьячек, как и приехали, не учуял. Только слышит — гаркнул кривой солдат: —Вставай, Роман Яклич, приехали! Стал дьячек глаза разожмуривать, потихоньку-потихоньку, чтоб не ослепнуть. Раскрыл: мга, изморось, осень, слякоть... —Ты чего ж, кривой, брешешь, чертов сын! Пре-е-хали! А облака-то где? —А это самые облака и есть, друг ты мой Роман Яклич... — да как загогочет — и пропал, и нет никого: одна изморось, мга, туман. 1915 Опубликовано: Е. Замятин. Собрание сочинений. В 4 томах. Том 4. М.: Федерация. 1929. Евгений Иванович Замятин (1884-1937) - русский писатель, критик и публицист, киносценарист. | ||
|