М.В. Гуминенко. Два портрета (по повести Я. Ивашкевича "Гейденрейх")

Ярослав Ивашкевич (1894 - 1980) - польский писатель ХХ века, поэт, прозаик, драматург, эссеист и переводчик. Родился Ярослав Ивашкевич в деревне Кальник под Киевом, учился в елисаветградской и киевской гимназиях, после чего поступил на юридический факультет Киевского университета. Увлекался музыкой.

Литературное творчество Ивашкевича началось с публикации в 1915 году, в киевском еженедельном журнале "Перо", его стихотворения "Лилит".

Повесть "Гейденрейх. Тени" вошла в сборник "Зарудье", созданый к столетию польского восстания 1863 года. К этому моменту Ивашкевич был уже признанным писателем, издал много стихов, прозы и рецензий, являлся редактором журнала "Творчество", лауреатом Государственной премии в области искусства, был членом Европейского сообщества писателей.

В своём произведении "Гейденрейх" Ивашкевич затрагивает небольшой эпизод польского восстания: столкновение немца Крука-Гейденрейха, примкнувшего к восставшим, и русского офицера польского происхождения - поручика Лауданского. Гейденрейх случайно перехватывает шифрованное сообщение о том, что русские должны отправить конвой, для охраны еврейские повозки с товарами, и принимает решение захватить эти повозки. Лауданский в этот момент прибывает с поручением к коменданту г. Демблин, чтобы просить подкрепления для борьбы с повстанцами, но комендант посылает его командовать этим самым конвоем, на который собирается напасть Гейденрейх.

В повести Ивашкевича перед читателем предстаёт парадоксальная картина: повстанцы, которые подняли восстание "за Польшу", и "за польских крестьян", на самом деле боятся этих самых польских крестьян. Боятся гораздо больше, чем русские, которые опасаются столкновений с повстанцами, но ладят с мирными поляками, про которых русский казак говорит Лауданскому:

"Поляки - они разные <...> Не один такого мятежника нам выдаст..." (Здесь и далее цит. по изданию: Ивашкевич Я. Сочинения в 3-х т. Т. 3. М. 1988)

И ту же самую мысль подтверждают сам Гейденрейх и его сторонники:

"В тот же вечер в деревне Пархатка шел иной разговор. Гейденрейх лично приехал за огнестрельными припасами, которые Выдрыхевич доставил на бог весть откуда добытых повозках, в чем и отчитывался (конечно, устно), сидя в хате крестьянина Михаляка. Это был единственный во всей округе крестьянин, который сочувствовал восстанию и заслуживал полного доверия".

Автор подчёркивает в этом абзаце, что всего один-единственный крестьянин искренне поддерживает мятежников. Далее в этом же эпизоде автор пишет:

"- В деле или не в деле, - шепнул Михаляк, - а вы так громко не говорите. Люди здесь в деревне нехорошие. Если кто услышит..."

С точки зрения Михаляка, поддержавшего Гейденрейха, люди в деревне "нехорошие". А "нехорошие" они потому, что не сочувствуют повстанцам. И таковых большинство, "вся округа".

Мирным людям восстания не нужны. Для них беда - не русские, которые считают Польшу территорией Российской Империи, а повстанцы, которые во имя неясных, мифических целей, будоражат округу. В числе мятежников, как выясняется, далеко не все - поляки. Комендант Жуков говорит Лауданскому о них: "Сброд всякий. Из всех стран к ним всякие оборванцы собираются. Гарибальдийцы, коммунисты, социалы... Все, кто в бога не верует, - все к ним собираются".

Такой скептицизм вполне уместен, если присмотреться внимательно к Гейденрейху, особенно в сравнении его со вторым главным действующим лицом - Лауданским.

Лауданский и Гейденрейх. И тот и другой воюют "за чужих". Лауданский, находясь на службе у русских, предпочитает остаться верным присяге и честно исполняет свой долг. Да, он стесняется того, что он - поляк, стесняется, что вырос в Литве и говорит с таким акцентом, что даже русские говорят по-польски более правильно, чем он. Но несмотря на все колебания, которые свойственны человеку молодых лет (Лайданскому всего 22 года), Лауданский даже в мыслях не намерен изменить присяге и перейти на сторону восставших. Для него они - враги.

Немец Гейденрейх, точно так же, как Лауданский, изначально поступает на службу в русскую армию, но изменяет присяге и примыкает к польскому восстанию. Причём делает это Гейденрейх не ради своих родных немцев. Германия не является территорией Российской Империи, чтобы бороться с русскими, как с захватчиками. Гейденрейх воюет с русскими даже не ради поляков, которые ему достаточно чужды. Большинство польских крестьян, за которых якобы воюет Гейденрейх, запросто готовы выдать любого мятежника русским. Ради чего же он нарушил клятву, дезертировал из армии и присоединился к восстанию?

Сам Гейденрейх прекрасно осознаёт, что у него нет чётких мотивов: "Немец, не немец, - подумал он про самого себя, - а натура скверная. Немецкий романтизм чистой воды..."

Гейденрейх не думает об интересах польского народа, он преследует только свои собственные интересы, но и те неясны. Он определяет это, как "немецкий романтизм". То есть, даже нельзя сказать, что он действует из убеждений. Из какого-то "романтизма" он изменил присяге и присоединился к восстанию. Но в том, чтобы спасаться бегством от русских войск, или вешать тех русских, которые оказываются в руках его людей, нет никакого романтизма. В чём же состоит этот пресловутый романтизм? Может быть, Гейденрейх подразумевает "романтику большой дороги"? Ведь его действия вполне можно приравнять к разбою. А в разбойничьей жизни некоторые люди склонны видеть некий "ореол романтики".

Итак, мотивы измены Гейденрейха изначально непонятны. Но в разговоре с крестьянином Михаляком и помещиком Выдрыхевичем, истинная натура Гейденрейха становится более видна. Вот что пишет о нём автор:

"Гейденрейх улыбнулся совсем по-детски, словно расшалившийся школьник. От улыбки лицо его помолодело, будто он скинул с плеч добрый десяток лет.

- Смотрите-ка, - не выдержал он и вынул из-за пазухи небольшую записку.

Выдрыхевич посмотрел бумагу, ничего не понимая.

- Каракули какие-то, - процедил он. Михаляк ничего не сказал: он был неграмотен.

- А я эти каракули прочел, - с гордостью заявил Гейденрейх.

- Каким образом? - вытаращил глаза пан Казимеж.

- Дурацкий шифр, - Гейденрейх пожал плечами. - Где это видано? Каждой букве соответствует буква, только другая и искаженная. Можно ли делать подобные глупости? Даже наши бедняги так не шифруют".

У Гейденрейха нет нужды что-то объяснять двум людям, с которыми он разговаривает. К одному он явно испытывает пренебрежение, а другой - крестьянин, который сам не собирается участвовать в восстании. Но Гейденрейху будто бы хочется похвастаться своей "победой": он расшифровал письмо и теперь надеется во что бы то ни стало воспользоваться тем, что он оказался такой умный. Он с гордостью говорит: "А я эти каракули прочёл". И тут же признаёт, что шрифт был пустяковый. Если судить по тому, как автор даёт своего персонажа, Гейденрейх будто бы "играется в восстание". Это его личная забава, которую он для себя выбрал, опасная, но захватывающая. И он готов ради этой забавы рискнуть жизнями своих людей, а уж тем более - чужими жизнями. В результате, его вылазка много пользы ему не приносит, потому что всё, что он захватывает в бою, растаскивают мародёры из числа его собственных людей.

Другая черта, которую раскрывает перед читателем автор повести: Гейденрейх хочет, чтобы его признавали поляком. Его удивляет, что и русские, и поляки, считают его немцем. "Его все-таки удивило, что его считают немцем" - пишет автор. Вопреки этому, Гейденрейх убеждает себя и своего денщика Антония: "Мы, наша кровь - это и есть Польша". Но бóльшее количество поляков, крестьян, отвергает восстание. Значит, всё-таки повстанцы - это не Польша.

Следующий любопытный штрих к портрету Гейденрейха - это его парадоксальное письмо русским: "...Отсылаю вам, генерал, как обычно, всех пленных. Сумеете ли вы, генерал, при постоянных издевательствах русских над ранеными и узниками, понять и оценить сей поступок? Дай бог, чтобы он не оказался зерном, упавшим на камень, дай бог, чтобы он хоть немного повлиял на вас. Хотя я имею право требовать обмена пленных, которых вы, генерал, содержите в Люблине, я, однако, этого не делаю, оставляя на ваше усмотрение и полагаясь на закон чести, каковым вы соблаговолите руководствоваться. Подписано: полковник Крук".

Странно, что об одном отпущенном казаке Крук-Гейденрейх говорит, как о "пленных". На протяжении всей повести, по словам автора, он отпускает лишь этого казака. Его люди вешают других казаков, если те попадаются им в руки. Но допустим, что Гейденрейх действительно отпускает офицеров, как говорит о нём Цветинский: "Бунтовщиками командует один немец-дурак. Он всегда отпускает на волю всех русских офицеров". Получается, что Гейденрейх боится, или не хочет убивать офицеров, зато убивает рядовых, подчинённых людей, которые всего лишь выполняют приказы командования, в соответствии с присягой. Или позволяет их убивать своим людям, что ещё хуже. Заявление о том, что он лично отпускает пленных, когда его люди этих самых пленных вешают, это чистой воды лицемерие. Гейденрейх хотя и делает недовольное лицо, когда его подчинённые вешают захваченных в бою казаков, но не пытается их остановить. Он вроде бы "умывает руки": это не он повесил, а его люди, он здесь ни при чём. Подобная позиция показывает его, как нечестного человека. Получается, что планировать нападение и отправлять солдат в бой он своей волей хочет, а отдать приказ не убивать пленных он своей волей не хочет, оставляя это на волю других людей.

Можно предположить, почему Крук Гейденрейх предпочитает отпускать офицеров, но не распространять свою "милость" на простых казаков. Если он начнёт убивать офицеров, его начнут преследовать гораздо серьёзнее. А вешая рядовых, он вроде бы меньше рискует сам. За рядовых меньше спрос. Вот только нет никакого благородства в его действиях, а есть лишь гонор и желание щегольнуть перед русскими. В целом, его письмо бессмысленно, и не производит никакого впечатления, кроме досады.

"Гонор, гонор, - с бешенством повторил генерал, - польский гонор. На виселицу такой гонор". И это справедливо.

Гейденрейх кичится тем, что отпускает пленных. Но мы видим из повествования, что кого-то он отпускает, а кого-то оставляет на растерзание своим людям, и позволяет вешать, даже не делая попытки остановить. И при этом Гейденрейх считает себя военным. Но так, как ведёт себя он, обычно поступают не военные, а бандиты, которые по своему произволению кого-то милуют, кого-то казнят на месте, просто потому, что им так хочется. Получается, что Гейденрейх - обыкновенный бандит. И понятно, почему с воинством Гейденрейха и теми, кто ему помогает, поступают не как с военнопленными, а как с бандитами.

Во время боя повстанцев к конвоем обоза Гейденрейх стоит в стороне и наблюдает. Он своего добился, на конвой напал, дальше уже дело его людей - воевать, и распоряжаться жизнями тех, кого они захватят в бою. Гейденрейх позволяет им удовлетворить свою жажду крови и повесить 13 человек, вопреки всем своим утверждениям, что он "пленных отпускает". В эпизоде битвы Гейденрейх резко контрастирует с поручиком Лауданским. Лауданский, несмотря на свою молодость, сражается сам, до последнего не сдаваясь и не останавливаясь, и спасает хотя бы часть людей. Он стремится сохранить порядок, отдаёт приказы и своим примером ведёт за собой солдат, чтобы как можно больше людей сохранить в этой, как кажется, безвыходной ситуации. Он не теряет головы и успевает сделать все необходимые распоряжения, понимая, что терпит поражение.

Лауданский противопоставлен немцу, который следит с отдаления, но сам не сражается. Он посылает других. В горячке боя Лауданского могут убить, не посмотрев на то, что он - офицер, как убивают другого офицера - корнета Толля. Лауданский знает по рассказам других, что можно сдаться в плен, чтобы избежать смерти в бою, потому что офицеров Гейденрейх отпускает. Однако, Лауданский думает не только о себе, но и о людях, и выводит из боя столько солдат, сколько успевает за ним пробиться.

Два характера, два человека, между которыми очень мало общего. Верный поляк и неверный немец. Они - почти как антиподы. Один предпочитает долг и честь, другой - собственные "романтические настроения" и желание одержать верх в затеянной им игре. Лауданский стесняется того, что идёт против поляков, поскольку сам поляк, а Гейденрейх совершенно не стесняется того, что нарушил присягу, даже не будучи поляком, ввязавшись в восстание ради каких-то абстрактных целей. Гейденрейх не ведает, что нужно для Польши, но рассуждает об этом. Лауданский тоже не ведает, что нужно для Польши, но он понимает, что не кровь и не восстание, и не пытается рассуждать на тему того, что ему неясно. Гейденрейх говорит, что "его дело - солдатское, делать то, за что взялся". Но именно Лауданский делает своё солдатское дело, потому что Гейденрейх делает разбойничье дело, а не солдатское.

Лауданский предпочитает сохранить свою офицерскую честь и оставаться верным своему слову, а Гейденрейх предпочитает лишиться чести и наплевать на своё слово.

Война - это кровь и грязь. Словами Подхалюзина автор характеризует то, что происходит: "Ну что ты? - говорил казак. - Ну что ты? Полно тебе. Что братьев своих поубивал, поляков поубивал? Голубок ты мой, а если бы ты русских поубивал, тогда что? Они тоже братья. Все люди братья, все на свете, а убивают друг дружку, стреляют, вешают, режут, давят один другого, преследуют - хоть и братья. Так уж на свете устроено. Нехорошо устроено, да ничего не поделаешь".

Лауданский рыдает в отчаянии из-за того, что убивал своих. Гейденрейху рыдать не о чём. Он - немец, ему поляки не свои, как бы он ни хотел, чтобы его считали поляком. Может, потому он так легко и рискует людьми, которые для него не являются своими.

Вот таких два портрета рисует в своей повести Ивашкевич. И из этих двоих людей, мальчишка-поручик Лауданский вызывает куда больше сочувствия и симпатии, чем мальчишествующий немец Гейденрейх. Автор не выносит приговоров, он просто показывает, что то, что происходит - это кровь и грязь, ненужные и неестественные для людей. Словами казака Подхалюзина автор говорит: "Все люди братья". Честный человек должен сторониться убийства, видеть в этом зло, всей душой ужасаться, как это делает Лауданский, а не радоваться возможности на кого-то напасть, как это делает Гейденрейх.

Источник

Я. Ивашкевич. Гейденрейх // Ивашкевич Я. Сочинения в 3-х т. Т. 3. М. 1988

НАВЕРХ