| ||
|
1. Можно ли это снести? Можно ли стерпеть? Собрание у нас [113] с каждым днем становится меньше. Город полон людей, а церковь пуста; площадь, театры и портик полны, а дом Божий пуст. А лучше, если сказать правду, город пуст, а церковь полна людей. Людьми называть должно не тех, которые на площади, а вас, которые в церкви; не тех беспечных, а вас- усердных; не тех, которые пристрастились к житейскому, а вас, которые житейскому предпочитаете духовное. Не тот человек, у кого есть тело и голос человеческий, а тот, у кого [114] есть душа человеческая и душевное настроение. А о душе человеческой ничто так не свидетельствует, как любовь к слову Божию; равно ничто так не показывает и не обличает души скотоподобной и неразумной, как пренебрежение к слову Божию. Хочешь знать, что небрегущие о слышании слова Божия, этим небрежением, потеряли человечество (τò είναι άνϑρωπоι), и утратили самое природное достоинство свое? Скажу вам не свое слово, но пророческое речение, подтверждающее мою мысль, чтобы вы видели, что нелюбящие духовных слов не могут быть и людьми, чтобы вы видели, что город у нас обезлюдел. Громогласнейший Исаия, этот созерцатель чудных видений, удостоив- [115] шийся еще во плоти видеть серафимов и слышать ту таинственную песнь, — он, вошедши в многолюдную столицу иудейскую, то есть, в Иерусалим, стоя на средине площади, тогда как окружал его весь народ, — желая показать, что не слушающий пророческих слов не-человек, взывал так: приидох, и не бяше человека; звах, и не бе послушающаго (Ис. L, 2). И в доказательство, что он сказал это, не по совершенному недостатку присутствующих, но из-за беспечности слушателей, после слов: приидох, и не бяше человека, прибавил: и не бе послушающаго. Стало быть, присутствующие были, только не считались присутствующими, потому что не слушали пророка. Поэтому он, как пришел, и не бяше человека, звал, и не бе послушающаго, обращает речь к стихиям, и говорит: слыши, небо, и внуши, земле (Ис. I, 2). Я, говорит, послан к людям, — к людям, имеющим ум; но так как нет у них ни рассудка, ни чувства, то обращаюсь с словом к стихиям, не имеющим чувства, в обличение одаренных чувством, но не пользующихся этим преимуществом. Так говорит и другой пророк, Иеремия. И он, стоя среди множества иудеев, в том же самом городе, как будто бы не было никого, восклицал так: кому возглаголю и засвидетельствую (Иер. VI, 10)? Что говоришь? Видя такое множество людей, спрашиваешь, с кем заговорить тебе? Да, говорит, тел много, но — не людей; много тел, у которых нет слуха. Поэтому и прибавил: не обрезана ушеса их, и слышати не возмогут. Видишь, что все это не-люди, из-за того, что не слышат? Тот (Исаия) говорит: приидох, и не бяше человека; звах, и не бе послушающаго, а этот (Иеремия) говорит: кому возглаголю и засвидетельствую? Не обрезана ушеса их, и слышати не возмогут. Если же пророки о присутствующих говорят, что они не-люди, потому что не внимали усердно словам (пророческим), то что сказать нам о тех, которые не только не слушают, но и не хотят войти в это святилище, о тех, которые блуждают вне этого священного стада, находятся вдали от этого матернего дома, на распутиях и переулках, как беспорядочные и ленивые дети? И эти, оставя отцовский дом, бродят кое-где вне, и целые дни проводят в детских играх. От этого такие дети часто теряют и свободу, и жизнь, попадаются в руки похитителей и воров, и часто, в наказание за вольность, подвергаются смерти, потому что те, взявши их, и сняв (с них) золотые украшения, или топят их в волнах речных, или, если захотят поступить с ними несколько человеколюбивее, отводят их в чужую землю и лишают свободы. Это же бывает и с неприходящими в церковь. И они, как уклонятся от отчего дома и пребывания здесь, попадаются в уста еретиков и на языки врагов истины, а эти, схватив их, [116] как похитители, и отняв у них златое украшение веры, тотчас убивают их, не бросая в реку, но погружая в мутные догматы злочестия. 2. Ваше бы дело позаботиться о спасении этих братьев и привести их к нам, как бы они ни противились, как бы ни упорствовали, как бы ни отговаривались, как бы ни огорчались. Это упорство и нерадение свойственно детской душе. Но вы исправьте их душу, столько еще несовершенную. Ваше дело заставить их быть людьми. Как мы того, кто отвращается человеческой пищи и ест, со скотами, терния и травы, не можем назвать человеком, так точно не можем назвать человеком и того, кто не любит истинной и приличной душе человеческой пищи, т.е. слова Божия, но сидит в мирских собраниях и сборищах, где всегда бездна разврата, и питается нечестивыми речами. Человек, по-нашему, не тот, кто только питается хлебом, но кто, преимущественно пред этою пищею, вкушает божественные и духовные слова. И (для удостоверения), что это — человек, послушай Христа, который говорит: не о хлебе едином жив будет человек, но о всяком глаголе, исходящем из уст Божиих (Матф. IV, 4). Стало быть, (необходимая для) жизни нашей пища — двоякая: одна хуже, другая лучше; и надобно более всего принимать эту последнюю, чтобы и питать душу, и не давать ей мучиться голодом. Вам бы следовало сделать наш город полным людей. Так как обезлюдел этот великий и многолюдный город, то вам бы следовало оказать это благодеяние отчизне своей, — привлечь братьев (сюда), сообщив им, что вы слышали здесь. В самом деле, и в том, что мы вкушали трапезы, удостоверяем (других) не тогда, когда только хвалим трапезу, но когда можем и не вкушавшим ее дать что-нибудь из бывших на ней яств. Это и вы сделайте теперь, и тогда непременно будет одно из двух, — или вы убедите их возвратиться к нам, или, если они и останутся в своем упорстве, то напитаются вашим языком, а вернее, возвратятся (сюда) непременно. Не захотят же они кормиться милостынею, тогда как могут по праву вкушать этой отеческой трапезы. Я твердо надеюсь и верю, что вы это делаете, или уже сделали, или сделаете, потому что и сам я непрестанно внушал это, и вы обогащены познанием и можете вразумлять и других. Теперь же время предложить вам нашу трапезу, конечно, ничтожную, скудную и весьма бедную, с прекрасного однакож приправою, — с вашим усердием к слушанию. Трапезу делает самою приятною не одна дороговизна кушаньев, но и алчба званных: таким образом и великолепная трапеза является скудною, когда гости приходят без голода, и бедная кажется богатою, когда садятся за нее голодные. Поэтому и другой некто, зная, что о дороговизне трапезы судят не по качеству кушаньев, но но расположению гостей, говорит вот как: душа, в сытости сущи, сотам ругается: души же нищетней и горькая сладка являются [117] (Притч. XXVII, 7), не потому, чтобы переменялось самое свойство предлагаемых яств, но потому, что расположение гостей отнимает у них вкус. Если же горькое, от голода званных, кажется сладким, тем более скудное кажется богатым. Потому- то и мы, хотя и крайне бедные, подражаем богатым учредителям пиров, приглашая вас, в каждое собрание, к нашей трапезе. А это делаем мы, не на свое полагаясь богатство, но будучи уверены в избытке вашего внимания. 3. Уплатили мы вам весь долг касательно надписи, т.е., надписи Деяний Апостольских. Следовало бы теперь взяться и за начало этой книги и сказать, что́ такое значит: первое убо слово сотворих о всех, о Феофиле, яже начат Иисус творити же и учити (Деян. I, 1). Но не позволяет мне соблюсти этот порядок Павел, который зовет язык наш к себе и к своим подвигам. Мне хочется видеть его, как ведется он в Дамаск, связанный не железною цепью, но Господним гласом; хочется видеть, как поймана эта великая рыба, приводившая в кипение все море, воздвигавшая на Церковь тысячи волн; хочется видеть, как она поймана, не удою, но словом Господним. Как рыболов какой, сидя на высоком камне, и подняв удилище, опускает уду сверху в море; так и Господь наш, открывший духовную ловитву, как бы сидя на высоком камне небесном, опустил сверху, как уду, этот голос и сказал: Савле, Савле, что Мя гониши (Деян. IX, 4), и таким образом поймал эту великую рыбу. И что было с тою рыбою, которую, по повелению Господню, поймал Петр, тоже случилось и с этою. И у этой рыбы в устах нашелся статир, — только статир нечистый, потому что (Павел) имел ревность, но не по разуму (Рим. Х, 2). Поэтому Бог, даровав ему (истинное) познание, сделал эту монету настоящею; и, что бывает с пойманными рыбами, тоже было и с Павлом. Как те, лишь только извлечены будут из моря, слепнут; так и этот, лишь только взял уду и извлечен был, тотчас ослеп. Но эта слепота заставила прозреть всю вселенную. Все это хочется мне видеть. Ведь, если бы постигла нас война с иноплеменниками, и враги, ополчившись, сильно беспокоили нас; потом вождь иноплеменников, строивший тысячу козней, приведший в беспорядок все дела наши, повсюду возбудивший смятение и волнение, грозивший разрушить и сжечь самый город, а нас отвести в неволю, — если бы он вдруг был нашим царем связан и приведен пленником в город: мы все, с женами и детьми, выбежали бы на такое зрелище. И теперь, как открылась война, когда иудеи все возмущали и приводили в беспорядок, и строили множество козней против безопасности Церкви, а главою неприятелей был Павел, который больше всех и делал и говорил, [118] все волновал и возмущал; и теперь, как связал его Господь наш Иисус Христос, Царь наш, — связал и привел пленником того, кто все приводил в беспорядок: не выйдем ли все мы на это зрелище, чтобы видеть, как он ведется пленником? И ангелы, смотря тогда с небес, как он был связан и веден, ликовали, не потому только, что видели его связавшим, но потому, что представляли себе, как многих людей избавит он от уз; не потому, что увидели его ведомым за руку, но потому, что помышляли, сколь многих людей поведет он с земли на небо. Так они радовались, не потому, что видели его ослепшим, но потому, что помышляли, как многих выведет он из мрака. Иди, сказал (ему Господь), к язычникам, и, освободив их от тьмы, переведи их в царство любви Христовой (Деян. XXVI, 17, 18). Вот почему я, оставя начало (книги Деян. Апост.), спешу перейти к средине ее. Павел и любовь к Павлу заставили меня сделать этот скачек. Да, Павел и любовь к Павлу! Простите мне, а лучше, не простите, но соревнуйте мне в этой любви. Кто любит нечистою любовью, тот имеет причину просить прощения; но кто любит такою (как я) любовью, тот должен красоваться, ею, должен делать многих сообщниками этого расположения и в тысячах (людей) возбуждать подобную своей любовь. Притом, если бы возможно было, (нам), идя (прямым) путем и простираясь вперед по порядку сказать и о том, что (в книге Деян. Апост. помещено) прежде, и дойти до того, что в средине ее, мы не перешли бы тотчас к средине, оставя начало; но, так как закон отцов повелевает — после Пятидесятницы отлагать эту книгу, и вместе с окончанием этого праздника прекращается чтение книги, то я побоялся, Чтобы, тогда как остановимся мы на изъяснении начала (книги), не ускользнула от нашего рассмотрения дальнейшая история. Поэтому я отступил от начала рассказа, и, держась за вступление истории, как бы сзади головы, велел вам остановиться и стать в начале пути. Коснувшись головы рассказа, я смело уже буду рассматривать все остальное, хоть и пройдет праздник. Никто тогда не станет обвинять нас в неблаговремености, потому что самая необходимость последовательности избавит нас от обвинений в неблаговременности. Вот почему я от вступления перешел к средине. А что невозможно было дойти до Павла, идя (прямым) путем, но что скорее бы эта книга (Деян. Апост.) убежала от нашего языка и заперла пред нами двери, это покажу вам из самого вступления, хотя это ясно уже и само собою. 4. В самом деле, если мы половину праздника* употребили на то, что прочитали и изъяснили только одну надпись**, то, когда бы мы решились, начав со вступления, пустить слово и в самое море книги, сколько бы употребили времени на то, чтобы дойти до сказаний о Павле? А лучше постараюсь выяснить вам это из самого вступления. Первое слово сотворих о всех, о Феофиле (Деян. I, 1). Сколько, думаете, здесь вопросов? Первый: для чего (ев. Лука) напоминает ему (Феофилу) о первой своей [119] книге***. Второй: для чего называет (эту книгу) словом (λóγoν), а не Евангелием, между тем как Павел называет ее Евангелием, когда говорит о Луке так: егоже похвала во Евангелии по всем церквам (2 Кор. VIII, 18). Третий: для чего говорит: о всех, яже сотвори Иисус. Если Иоанн, этот возлюбленный Христов, имевший такое дерзновение, удостоившийся приклониться к святой той груди, почерпнувший оттуда источники Духа, если уже он не осмелился сказать этого, но был так осторожен, что сказал: аще бы по единому писана быша вся, яже сотвори Иисус, ни самому, мню, миру вместити пишемых книг (Иоан. XXI, 25), то как этот (Лука) осмелился сказать: первое слово сотворих о всех, о Феофиле, яже сотвори Иисус? Разве этот вопрос кажется вам маловажным? Притом, там (в Евангелии сказано): державный Феофиле (Лук. I, 3), имя с прилагательным почетным. А святые не просто так говорили, и мы, кажется, уже отчасти доказали и то, что в Писании ни одна иота, ни одна черта не употреблена напрасно. Итак, если столько вопросов во вступлении, то как много времени потратили бы мы, когда бы стали рассматривать все по порядку? Вот, почему я должен был, миновав промежуток****, идти к Павлу. Для чего же мы, предложив вопросы, не присовокупили решения их? Чтобы приучать вас — не все только разжеванную принимать пищу, но и самим (вам) изобретать решение мыслей, как это делают голубки. И они своих птенцов, доколе те остаются в гнезде, кормят из своего рта; когда же успеют вывесть их из гнезда, и увидят, что крылья у них выросли, то более уже не делают этого, но приносят зерно во рту и показывают (детям), и, как птенцы, выжидавшие (пищи), подойдут близко, матери, оставив пищу на земле, велят самим им подбирать ее. Так поступили и мы: взявши духовную пищу на уста, мы пригласили вас, как будто хотели представить вам, по обычаю, решение; а как вы пришли и надеялись получить, мы оставили (вас), чтобы вы сами подобрали мысли. Так, оставив вступление, спешим к Павлу. И скажем не только о том, сколько пользы он принес церкви, но и о том, сколько вреда, потому что необходимо нам сказать и об этом. Скажем, как он противодействовал слову проповеди, как воевал со Христом, как гнал апостолов, как питал враждебные замыслы, как больше всех обеспокоил Церковь. Но никто не стыдись слышать это о Павле: это служит не к обвинению, но к похвале его. Позорно было бы для него не то, что он, прежде бывши злым, после стал добрым, но то, если бы он, прежде бывши добрым, после перешел на сторону зла: о делах всегда судят по их концу. И о кормчих, хотя бы они потерпели тысячу крушений, пока не успеют придти в пристань, мы не отзываемся худо, когда они привели наполненный грузом корабль, потому что конец покрыл прошедшее. И борцов, хотя бы они прежде побеждены были тысячу раз, если [120] только одержат победу в борьбе из-за венца, мы, из-за прежних поражений, не лишаем похвал, какие следуют за такую победу. Так же сделаем и относительно Павла. И он, хотя потерпел бесчисленные кораблекрушения, но, когда пришел в пристань, то привел корабль, полный груза. Как Иуде нисколько не принесло пользы то, что он прежде был учеником, а потом сделался предателем, так и этому (Павлу) нисколько не повредило то, что он прежде был гонителем, а после сталь благовестником. Это служить к похвале Павла, не потому, что он разрушил церковь, но потому, что он же опять создал ее; не потому, что противодействовал слову (проповеди), но потому, что после того, как противодействовал слову, сам же опять распространил его; не потому, что преследовал апостолов, не потому, что рассеял стадо (Христово), но потому, что, рассеяв стадо, после сам же собрал его. ______________________ * Под праздником разумеется все время от дня Пасхи до дня Сошествия Св. Духа.
______________________ 5. Что может быть удивительнее этого? Волк сделался пастырем; тот, кто упивался кровию овец, стал собственную кровь проливать за спасение овец! Хочешь знать, как он упивался кровию овец, как окровавлен был язык его? Савл же еще дыхая прещением и убийством на ученики Господни (Деян. IX, 1). Но этот дышащий угрозою и убийством, и проливающий кровь святых, послушай, как проливал свою кровь за святых. Аще по человеку, говорит он, со зверем борохся в Ефесе (1 Кор. XV, 32), и опять: по вся дни умираю (ст. 31), и опять: вменихомся яко овцы заколения (Рим. VIII, 36). И это говорил тот, кто был при том, когда проливали кровь Стефана, и кто одобрял убиение его (Деян. VII, 58, VIII, 1). Видишь, как волк сделался пастырем? Так стыдно ли вам слышать, что он (ап. Павел) прежде был гонителем, хулителем и обидчиком (1 Тим. I, 13)? Видите ли, как прежняя вина послужила к большему прославлению его? Не говорил ли я вам в предшедствовавшем собрании, что чудеса после креста были больше чудес до креста? Не доказал ли вам, и чудесами, и благостью (εύνоίχς) учеников, как прежде Христос воскрешал мертвых повелением, а после делала это тень рабов Его? Как тогда сам Он творил чудеса словом, а после рабы Его совершили бо́льшие чудеса именем Его? Не сказал ли я вам о врагах (I. Христа), как Он устрашил совесть их, как покорил себе всю вселенную? Как чудеса после креста были больше чудес до креста? — Сродно тогдашнему и сегодняшнее слово. В самом деле, какое чудо может быть больше того, которое совершилось над Павлом? Петр отрекся Иисуса живого, а Павел исповедал умершего. А привлечь и покорить душу Павлову — это чудо было больше, чем воскресить мертвых тенью. Там повиновалась природа, и не противоречила повелевающему, здесь надлежало покорить свободную волю, которая властна и не покориться: значит, велика сила Того, кто покорил. Из- [121] менять волю было гораздо важнее, чем исправить природу, следовательно, то, что Павел обратился ко Христу после креста и гроба, было чудо, больше всех прочих чудес. Христос для того и попустил ему выказать всю вражду, и потом призвал его, чтобы сделать несомненным доказательство воскресения и слово (христианского) учения. Петра, например, могли бы подозревать, когда он говорил о Христе, потому что иной из бесстыдных людей мог сказать что-нибудь (против него). Я сказал: из бесстыдных, потому что и там доказательство было ясно. И он (Петр) прежде отрекся Христа и отрекся с клятвою; но после исповедал того же самого (Христа) и предал за Него жизнь свою. А если бы Христос не воскрес, то отрекшийся живого не вытерпел бы тысячи смертей для того, чтобы не отречься умершего. Потому и Петр представил ясное доказательство воскресения. Однакож бесстыдные могли сказать, что, так как он был ученик (И. Христа), имел с Ним общение в трапезе, и провел с Ним три года, так как пользовался Его учением, и, обольщенный Им, вдался в обман, то и проповедует о Его воскресении. Но когда увидишь, что Павел, который не видел Христа, не слушал Его, не пользовался Его учением, воевал против Него и после креста, умерщвлял верующих в Него, все возмущал и приводил в беспорядок, — (когда увидишь, что) он вдруг переменился и трудами проповеди превзошел всех друзей Христовых, какой, скажи мне, будешь иметь предлог к бесстыдству, не веря учению о воскресении? Если бы Христос не воскрес, кто бы привлек и привел к себе так жестокого и бесчеловечного, распаленного враждою и разъяренного на подобие зверя? Скажи мне, иудей, кто заставил Павла обратиться к Христу? Петр? Иаков? Иоанн? Но все они боялись и трепетали его, и не только до обращения его, но и тогда, когда он стал в числе друзей (Христовых), когда Варнава, взявши его за руку, привел в Иерусалим, и тогда они боялись пристать к нему, война уже прекратилась, а страх еще был на апостолах. Итак те, которые еще боялись его и тогда, как он переменился, смели ли убеждать его, когда он был врагом и неприятелем? Могли ли даже приблизиться, или стать, или раскрыть уста, и даже явиться? Никак, нет; это было делом не человеческого усилия, но божественной благодати. Итак, если Христос, как вы говорите, был мертв, и ученики Его, пришедши, украли Его, то как более велики были чудеса после креста? Как более сильно доказательство могущества? Христос не только переменил врага (своего) и верховного вождя вашей войны, — хотя, если бы и это только Он сделал, то пленить врага и неприятеля было бы делом величайшей силы, — но вот Он сделал не только это, а и гораздо больше этого: Он не только переменил (Павла), но и сделал его так близким к Себе, так расположил возлюбить Себя, что ему вверил даже все дела Церкви: сосуд, говорит Господь, избран Ми есть сей, пронести имя Мое пред языки и царми (Деян. IX, 15), и заставил его потрудиться более (прочих) [122] апостолов за ту Церковь, против которой он прежде воевал. 6. Хочешь знать, как (Христос) переменил его, как сделал его близким, как привлек к Себе, как поместил между первыми из друзей своих? Никому из людей не благоволил Он открыть такие тайны, какие — Павлу. Откуда это видно? Слышах, говорит (о себе Павел), неизреченны глаголы, ихже не леть есть человеку глаголати (2 Кор. XII, 4). Видишь, какую любовь показал враг, неприятель? Поэтому необходимо рассказать и прежнюю жизнь его: это покажет нам и человеколюбие и силу Божию, человеколюбие, потому что сделавшего столько зла Бог восхотел спасти и привлечь к Себе, а силу, потому что, восхотев, возмог. Это покажет нам и душу Павла, т.е., что он ничего не делал по упорству, или по страсти к человеческой славе, как иудеи, но (все делал) по ревности, конечно не правильной, все же по ревности, о чем и сам он взывал так: для того помилован бых, яко не ведый сотворил в неверствии (1 Тим. I, 13). И, удивляясь человеколюбию Божию, говорил он: да во мне первом покажет Христос все долготерпение, за образ (в пример) хотящих веровати Ему в жизнь вечную (ст. 16). И в другом месте опять говорил, что Бог величество силы Его показал наипаче в нас верующих (Ефес. I, 19). Видишь, как прежняя жизнь Павла показала и человеколюбие, и силу Божию, и искренность расположения самого Павла? Это и в послании к Галатам привел он в доказательство того, что не для людей переменился он, но обратила его сила Божия. Аще бо дых человеком, говорит он, угождал, Христов раб не бых удо был (Гал. I, 10). Откуда же видно, что ты принял проповедь (Христову) не из угождения людям? Слышасте, говорит, мое житие иногда в жидовстве, яко по премногу гоних Церковь Божию, и разрушах ю (ст. 13). Но он не обратился бы к вере, если бы хотел угождать людям. Почему? Он был почитаем иудеями, наслаждался великим покоем, и пользовался особенным уважением; следовательно, не перешел бы (из угождения людям) к жизни апостолов, покрытой бесславием, исполненной бедствий. Таким образом, это внезапное оставление почести от иудеев и покойной жизни, и переход к жизни апостолов, сопряженной с тысячью смертей, есть сильнейшее доказательство того, что Павел обратился не по человеческому какому-либо расчету. Поэтому и мы захотели представить прежнюю жизнь его, и показать, какою пылал он ревностью против Церкви, чтобы ты, когда увидишь его великое попечение о Церкви, возблагоговел пред Богом, который все творит и претворяет. Поэтому и ученик Павла* точно и весьма выразительно рассказал нам о прежних (делах его) в следующих словах: Савл же еще дыхая пре- [123] щением и убийством на ученики Господни. Хотел бы я начать сегодня и вступление**, хотел бы приступить к началу рассказа***, но вижу в одном имени море мыслей. Подумай, в самом деле, какой вопрос тотчас рождает нам это имя Савл. В посланиях, вижу я, употреблено другое имя: Павел раб Иисус Христов, зван апостол (Рим. I, 1); Павел и Сосфен, Павел зван апостол (1 Кор. I, 1); се аз Павел глаголю вам (Гал. V, 2). Как здесь, так и везде называется Павлом, а не Савлом. Для чего же он прежде назывался Савлом, а после назван Павлом? Это непустой вопрос: вот сейчас является и Петр, и он прежде назывался Симоном, а после назван Кифою; и сыны Зеведея, Иаков и Иоанн, переименованы сынами грома (Мар. III, 16, 17). И не только в новом, но и в ветхом завете находим, что Авраам прежде назывался Аврамом, а потом Авраамом; Иаков сперва назывался Иаковом, а после Израилем, и Сарра прежде называлась Сарою, а потом Саррою. Словом, пе- [124] ремена имен побуждает нас к большему исследованию, и я боюсь, чтобы мне, пустивши многие потоки рек, не затопить слово учения. Как в земле влажной, где ни станешь копать, везде выбегают источники, так и в земле божественного Писания, где ни станешь раскапывать, везде станут вытекать многие реки, оттого и весьма страшно пустить сегодня все эти реки вдруг. Поэтому, заградив наш поток, отошлю вашу любовь к священному источнику сих предстоятелей и учителей**** — к этому чистому, упоительному и сладкому источнику, который выходит из самого духовного камня*****. Приготовим же ум к принятию учения, к напоению себя духовными потоками, чтобы открылся в нас источник воды, текущей в жизнь вечную, которую и да получим все мы по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, чрез Котораго и с Которым слава, честь и держава Отцу, со святым и животворящим Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь. ______________________ * Евангелист Лука.
Опубликовано: Творения Святаго отца нашего Иоанна Златоуста, Архиепископа Констанипольскаго, в русском переводе. Том 3, книга 1. СПб., Издание С.-Петербургской Духовной Академии. 1898.
Иоанн Златоуст (ок. 347 — 14 сентября 407) — архиепископ Константинопольский, богослов, почитается как один из трёх Вселенских святителей и учителей вместе со святителями Василием Великим и Григорием Богословом. | ||
|