| ||
|
[281] 1. За мною старый долг — объяснить вам апостольское изречение. Вы, может быть, забыли об этом долге по давности времени; но я не забыл по своему влечению к вам. Такова любовь: она нечто неусыпное и заботливое; любящие носят в уме не только любимых, но и все, что пообещают им дать, помнят тверже будущих получателей. Так и нежная мать, сохранив для своих детей остатки трапезы, не забудет, если они случайно и забудут, но, соблюдши это со всем усердием, предлагает и питает алчущих. Если матери так нежны к своим детям, то нам нужно оказывать настолько большее усердие и попечение о вашей любви, насколько муки рождения духовного сильнее мук рождения естественного. Какая же была эта трапеза, остатки которой мы сохранили для вас? Это апостольское изречение, доставившее нам тогда обильную духовную пищу, одну часть которого мы предложили вашему вниманию, а другую перенесли на настоящий день, чтобы множеством сказанного не истощить силы вашей памяти. Какое же это изречение? Имуще же тойже дух веры, по писаному: веровах, темже возглаголах: и мы веруем, темже и глаголем (2 Кор. IV, 13). О какой вере сказано, — о совершительнице ли знамений, о которой Христос говорит: аще имате веру яко зерно горушно, речете горе сей: прейди отсюду тамо, и прейдет (Матф, XVII, 20), или о насадительнице в нас познания, по которой все мы — верные; также для чего сказано: дух веры, и что такое самая эта вера, — обо всем этом мы по силам сказали тогда любви вашей, прибавив несколько слов и о милостыне. Но так как осталось еще объяснить, для чего сказано: дух веры тойже, и множество сказанного тогда не дозволило обстоятельно заняться этим словом, — то мы сберегли его на настоящий день, и теперь вышли отдать вам этот долг. Итак, для чего апостол сказал: тойже? Он желает пока- [282] зать великое сродство нового завета с ветхим; поэтому напомнил нам и о пророческом изречении, сказав: имуще же тойже дух веры, и прибавив: по писаному: веровах, темже возглаголах. Раньше и за много лет Давид сказал то самое (Псал. CXV, 10), что привел теперь Павел, объявляя, что та же самая благодать Духа и в нем тогда, и в нас теперь укоренила силу веры; и как бы так сказал: тот же самый Дух веры, который говорил в нем, действует и в нас. 2. Где теперь те, которые порицают ветхий завет, расторгают тело Писания, приписывают новый завет одному, а ветхий другому Богу? Пусть они слушают Павла, заграждающего безбожные уста, обуздывающего богоборный язык и показывающего, что один и тот же Дух и в ветхом и в новом завете. Притом и самые названия их показывают нам великое согласие между заветами. Новый назван так по отношению к ветхому, и ветхий по отношению к новому, — как и Павел говорит: внегда же глаголет: нов, обветши перваго (Евр. VIII, 13). А если бы они не принадлежали одному и тому же Владыке, то не могли бы называться ни этот новым, ни тот ветхим. Так это различие в названиях показывает сродство того и другого завета; и самое это различие не по сущности, но по перемене времени: только поэтому новое отличается от ветхого; перемена времени, не означает ни разности господства, ни умаления одного пред другим. Это выразил и Христос, когда сказал: сего ради всяк книжник, научився царствию небесному, подобен есть человеку домовиту, иже износит от сокровища своего новая и ветхая (Матф, XIII, 52). Видит ли стяжания различные, а власть одну? Как там один и тот же хозяин может выносить новое и старое, так точно и здесь возможно, чтобы одному и томуже Богу принадлежали новый и ветхий заветы; это самое особенно и показывает Его богатство и изобилие, что Он не только созидает новое, но и в ветхом обнаруживает изобилие. [283] Таким образом между заветами есть только различие в названиях, а не противоречие и не противоположность. Ветхое бывает ветхим при новом; но это означает не противоречие и не противоположность, а только различие в названии. Я даже позволю себе такое преувеличение, что хотя бы законы ветхого завета были противоположны законам нового, я с большою настойчивостью утверждал бы, что и тогда не нужно было бы вводить другого Бога. Если бы он учреждал противоположные законы в одно и то же время, одним и тем же людям, живущим в одном и том же состоянии, находящимся в одних и тех обстоятельствах, то такое мудрование, может быть, имело бы некоторое основание; но если предписаны одни законы одним, а другие другим, тем в одно время, а этим в другое, тем в одних обстоятельствах, а этим в других, то какая необходимость — вследствие различия законов вводить двух противоположных законодателей? Я не вижу никакой; если же еретики могут сказать, то пусть скажут; но и они не в состоянии будут. Так и врач часто делает много противоположного, не по противоположности в мыслях, но с одинаковою и с одною и тою же мыслью. Он часто одно и то же тело и прижигает и не прижигает, и режет и не режет, дает пить то горькие, то сладкие лекарства; действия противоположны, но мысль, по которой это делается, одинакова и одна и та же, потому что он имеет в виду одну цель, — здоровье больного. Поэтому не нелепо ли — врача не обвинять за то, что он делает много противоположного с естеством одного и того же тела, а Бога порицать, если Он в различные времена и разным людям давал различные предписания? 3. Итак, отсюда очевидно, что, если бы даже эти законы были противоположны, то и тогда не следовало бы порицать (ветхий завет); но что они не противоположны, а только различны, возьмем в руки самые законы. Слышасте, сказал Господь, яко речено бысть древним: не убиеши (Матф. V, 21). Это — ветхозаветный закон; посмотрим на новозаветный: Аз же глаголю вам: яко всяк гневаяйся на брата своего всуе, повинен есть геенне огненней (Матф. V, 22). Скажи мне: разве противоположны эти заповеди? Кто из людей, имеющий хотя сколько-нибудь смысла, может сказать это? Если бы прежний закон повелевал — не убивать, а этот повелевал (убивать), тогда, может быть, кто-нибудь и сказал бы, что между ними есть противоречие; если же тот повелевает не убивать, а этот повелевает даже и не гневаться, то последний закон есть усиление первого, а не противоречие ему. Тот уничтожил плод злобы — убийство, а этот вырвал и корень — гнев; тот пресек течение нечестия, а этот иссушил и самый источник его, потому что источником и корнем убийства бывает ярость и гнев. Тот закон приготовлял нашу природу, а этот пришедши восполнил недостаток. Где же противоположность, когда один закон пресекает конец зла, а другой и начало? Тот руку очищал от крови, а этот освобождает и самый ум от порочных пожеланий. Это свойственно законам согласным между собою, а не противоречащим, что́ всюду стараются подыскать враги истины, не замечая, что таким образом они навлекают на новозаветного Бога великую вину легкомыслия и небрежения, потому что в таком случае окажется (да обратится это богохульство на [284] голову принуждающих нас говорить это!), что Он неблаговременно устроил дела наши; а как это, я скажу. Руководство ветхого завета подобно кормлению молоком, а любомудрие нового завета подобно твердой пище; никто, не вскормивши молоком, не подает твердой пищи; а так поступил бы Бог нового завета, если бы не Он же был дарователем ветхого. Прежде нежели вскормил молоком, руководством закона, Он привел бы нас к твердой пище. И не только этому обвинению, но и другому еще большему они подвергают Его, как будто бы Он только после пяти слишком тысяч лет приступил к промышлению о нашем роде. Если бы не Он был тот, кто чрез пророков, патриархов и других праведных мужей устроял все, касающееся нас, а кто-нибудь другой кроме Его, то оказалось бы, что Он поздно и недавно стал промышлять о нас, как бы подвигшись некоторым раскаянием. Но было бы недостойно не только Бога, а даже обыкновенного человека, если бы Он, попустив столь многим людям погибнуть в течение столь долгого времени, наконец в последние времена также приступил к промышлению о немногих. 4. Видишь ли, какие хулы произносят на Бога те, которые говорят, что один законодатель нового завета, а другой — ветхого? Но все это прекращается, когда мы допустим что один Бог итого и другого завета. Тогда окажется, что Он мудро устроял дела касательно нас, сначала посредством закона, а теперь посредством благодати, и не с недавнего времени, не в последние времена, но издревле и с самого первого дня стал промышлять о нас. А чтобы еще более сомкнуть уста их, мы приведем теперь самые изречения пророков и апостолов, возвещающих, что один законодатель нового и ветхого завета. Итак, пусть выступит освященный от чрева матери Иеремия, и ясно покажет нам, что один и тот же Бог того и другого завета. Что же говорит он, объявляя от лица законодателя? Завещаю вам завет нов, не по завету, его же завещал отцем вашым (Иерем. XXXI, 31, 32). Таким образом установитель нового завета есть Бог, давший и ветхий. Этим пророк достаточно обуздал уста и последователям Павла Самосатского, которые отвергают предвечное бытие Единородного. Если Он действительно не существовал прежде рождения от Марии и не имел бытия прежде, нежели явился во плоти, то как, не существуя, Он законополагал? Как Он мог сказать: завещаю вам завет нов, не по завету, его же завещал отцем вашым? Как он мог завещать отцам их, не существуя и не имея бытия, по их учению? Против иудеев и болеющих иудейскими заблуждениями павлиан это свидетельство пророка достаточно устойчиво. Но чтобы обуздать и манихеев, мы приведем свидетельство из нового завета, так как они не оказывают никакого уважения к ветхому, или лучше, и к новому, потому что и этот, который по видимому уважают, они унижают не менее того: во-первых, отделением его от ветхого они ослабили и достоверную часть его; ведь не малым [285] доказательством истинности его содержания было предсказание ветхозаветных пророчеств, которые отвергши, они не чувствуют, что унизили апостолов больше пророков. Итак этим, во-первых, они унижают новый завет; а во-вторых — исключением из него большей части. Но не смотря на то, сила его содержания такова, что и из самых остатков легко можно видеть их низость; урезанные части кричат и вопиют, требуя соединения с прочими своими частями. 5. Как же мы докажем им, что один законодатель нового и ветхого завета? Этими, оставшимися у них, апостольскими изречениями, которые повидимому заключают в себе обвинение закона, а на самом деле особенно возвышают его и показывают, что он есть вещание божественное и свыше пришедшее. И это было делом премудрости Духа, что обвинители закона, прельщенные готовым изречением, невольно и неведомо приняли защиту, написанную в пользу его, чтобы если они захотят видеть истину, то имели в этом изречении руководство для себя, а если останутся в неверии, то не имели бы уже никакого прощения, как неверующие ко вреду своего спасения и тому, чему они повидимому веруют. Итак, где новый завет говорит, что один законоположник его самого и ветхого? Во многих и в разных местах; но мы пока постараемся привести отрывок, и у манихеев сохраняющийся еще и теперь. Какой же он? Глаголите ми, иже под законом хощете быти, говорит апостол, закона ли не слушаете, яко Авраам два сына име: единаго от рабы, а другаго от свободныя (Гал. IV, 21, 22)? Услышали еретики слова: единаго от рабы, и тотчас воспользовались ими; они думали, что эти слова — обвинение закона и, отрезав их от связи с прочими, удерживают, как одобряющие их. Мы же покажем из этого отрывка, что один законоположник. Авраам два сына име: единаго от рабы, а другаго от свободныя. Яже суть, говорит апостол, иносказаема (Гал. IV, 22, 24). Что значит: иносказаема? События ветхого завета были прообразами событий завета благодати: как там две жены, так здесь два завета. Во-первых, в этом он показывает сродство нового завета с ветхим, когда этот был прообразом того; прообраз не противоположен истине, но сроден ей. Если бы Бог ветхого завета был противоположен Богу нового, то ветхий не мог бы прообразовать этими женами преимущество нового завета; а если бы он и прообразовал, то Павлу не следовало пользоваться этим прообразом. Если же скажут, что Павел сделал это, снисходя к немощи иудеев, то ему нужно было бы, проповедуя и эллинам, вводить эллинские образы, и напомнить об исторических событиях, бывших у эллинов. Однако он не делал этого, — и весьма справедливо, потому что эти события не имели ничего общего с истиною, а иудейские суть Божии вещания и законы; поэтому ветхозаветное и имеет [286] великое сродство с новым заветом. 6. Во-первых, это показывает, что между новым и ветхим заветом великое согласие, а во-вторых, не меньше того и самая история. Как тогда были две жены у одного мужа, так и теперь два завета у одного законодателя. Если бы законодателем нового завета был один, а ветхого — другой, то апостол напрасно ввел бы эту историю, потому что не один был муж у Сарры, а другой у Агари, но у обеих один и тот же. Таким образом, когда он говорит: сия бо еста два завета (Гал. IV, 24), то выражает не что иное, как то, что они имеют одного законодателя, как те одного мужа — Авраама. Но одна была раба, скажут, а другая свободная. Что же из этого? Пока вопрос, один ли законодатель обоих заветов. Пусть они наперед примут это; а потом мы ответим им и на то. Как скоро ты принудишь их принять это и убедиться, то все их учение исчезнет, потому что, если откроется, что и ветхий завет принадлежит тому же законодателю, как и есть действительно, то весь спор у нас с ними разрешен. Впрочем, чтобы и это не смущало вас, вникнем тщательно в изречение. Апостол не сказал: один раб, а другой свободный; но: един убо в работу раждаяй (Гал. IV, 24); а в работу раждаяй сам не всегда есть раб; и рождение в рабство — вина не рождающего, но детей родившихся. Так как иудеи своею злобою сами лишили себя свободы и утратили благородство, то Бог воспитывал их в постоянном страхе, как неразумных рабов, наказывая мщениями и угрозами. Так и теперь многие отцы воспитывают своих детей, не как детей, но со страхом, свойственным домочадцам; и вина не отцов, а детей, заставивших отцов обращаться с свободными, как с рабами. Так и Бог воспитывал тогдашний народ таким страхом и мщением, какими свойственно было воспитывать неразумного домочадца; и это не служит ни к осуждению Бога, ни к обвинению закона, но необузданных иудеев, нуждавшихся в более сильной узде. Впрочем и в самом ветхом завете найдутся многие, которые были воспитываемы не так, — например: Авель, Ной, Авраам, Исаак, Иаков, Иосиф, Моисей, Илия, Елиссей и все остальные, ревновавшие о любомудрии нового завета. В самом деле, не вследствие страха и наказаний, или угроз и мщения, но по любви божественной и пламенному влечению к Богу они сделались такими, какими были. Они не нуждались ни в повелениях, ни в заповедях и законах, чтобы избрать себе добродетель и избегать зла, но, как благородные дети и свободные, признав свое собственное достоинство, они без всякого страха и наказания сами предавались добродетели, а остальные все иудеи уклонились в зло и потому имели нужду в узде закона. Так, когда они сделали тельца и поклонились изваянию, тогда услышали: Господь Бог твой, Господь един есть (Второз. VI, 4); когда совершили убийства и растлили [387] жен своих ближних, тогда услышали: не убий, не прелюбы сотвори, и остальное все подобным образом. 7. Таким образом, не вина закона — введение наказания и мщения, воспитание и вразумление иудеев, как домочадцев неразумных, но и величайшая слава и не малая похвала, что людей, преданных такому нечестию, закон мог собственною настойчивостью удалить от нечестия, смягчить и сделать послушными благодати и вести к любомудрию нового завета. Один и тот же Дух устроял все, как в ветхом, так и в новом завете, хотя и различным образом. Посему Павел и сказал: имуще же той же дух веры, по писанному: веровах, темже возглаголах (2 Кор. IV, 13). И не поэтому только он сказал: той же дух; но и по другой причине, которая не меньше изложенной и которую я хотел изложить вам теперь же, но, боясь, чтобы вы не утратили сказанного, сберегу ее до другой беседы с вами; а теперь прошу вас помнить всю изложенную и тщательно хранить ее в памяти, а вместе приложить к тому и добродетельную жизнь и присоединить ее к чистоте учения, да совершен будет Божий человек, на всякое дело благое уготован (2 Тим. III, 17), потому что не будет нам никакой выгоды от правого учения, когда жизнь будет растленна, как нет пользы от добродетельной жизни, при отсутствии здравой веры. Чтобы нам иметь соразмерную пользу, обезопасим самих себя с обеих сторон, оказывая благородные плоды как во всем остальном, так между прочим и в милостыне, о которой и я недавно беседовал с вами, оказывая ее со многою готовностью и многою щедростью. Сеяй скудостию, говорит апостол, скудостию и пожнет: а сеяй о благословении, о благословении и пожнет (2 Кор. IX, 6). Что значит: о благословении? Со многою щедростью. Здесь, в делах житейских, и жатва, и сеяние состоит из тех же семян, потому что и сеющий бросает пшеницу, ячмень, или что-нибудь другое подобное, и жнущий пожинает опять то же самое. Но в милостыне не так, а иначе. Ты бросаешь серебро, а собираешь дерзновение к Богу; даешь деньги, и берешь грехов разрешение; доставляешь хлеб и одежду, и за это тебе приготовляется царство небесное и бесчисленные блага, ихже око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша (1 Кор. II, 9); а главное из всех благ — то, что ты делаешься подобным Богу, по силе человеческой. Так, беседуя о милостыне и человеколюбии, Христос прибавил: яко да будете подобни Отцу вашему, иже есть на небесех, яко солнце свое сияет на злыя и благия, и дождит на праведныя и на неправедныя (Матф. V, 45). Ты не можешь поднять солнце, ни дожди посылать, ни такой вселенной благотворить; воспользуйся имеющимися деньгами у тебя для благотворения, и ты подобен будешь поднимающему солнце, насколько возможно человеку сделаться подобным Богу. [288] 8. Вникните тщательно в сказанное. На злыя, говорит Он, и благия. Так и ты, когда творишь милостыню, не испытывай жизни бедного и не требуй от него отчета в его нравах. Милостынею потому и называется, чтобы мы подавали и недостойным. Милующий не исправного, а согрешившего милует; исправный достоин похвал и венцов, а грешник милости и снисхождения. Таким образом мы и в этом будем подражать Богу, если будем подавать и порочным. Подумай, сколько живет во вселенной злословцев, преступников, волшебников, исполненных всякого зла; но и их Бог питает каждый день, научая нас простирать благотворительность на всех. А мы поступаем совершенно напротив. Мы отвращаемся не только от злых или дурных людей, но, когда подойдет к нам человек здоровый, подвергшийся бедности или по справедливости, или по свободе, или, может быть, и по лености — допущу и это, — то мы, осыпав его порицаниями, бесчестиями и бесчисленными шутками, отсылаем его с пустыми руками, понося здоровье, укоряя леность, требуя отчета. Неужели на это ты поставлен, человек, чтобы необдуманно обвинять и укорять нуждающихся? Бог повелел миловать и исправлять их бедность, а не требовать отчета и презирать. Или ты хочешь исправить их образ жизни, отвлечь от лености, и на дело подвигнуть ленивца? Ты наперед подай, и тогда укоряй, чтобы строгость не навлекла на тебя подозрения в жестокости, но чтобы тебе получить славу человека попечительного. Кто не подает, а только укоряет, от того бедный отвращается, того ненавидит, на того даже смотреть не хотел бы; и весьма справедливо, так как он думает, что укоризны происходят не от попечительности, а от нежелания подать, как действительно и бывает. А кто укоряет после подаяния, тот делает свое увещание удобоприемлемым, — потому что высказывает порицание не по бесчеловечию, а из попечительности. Так поступил и Павел. Сказав: аще кто не хощет делати, ниже да яст (2 Сол. III, 10), он прибавил: вы же не стужайте, доброе творяще (2 Сол. III, 13). Эти заповеди, повидимому, противоположны. Если ленивцам не должно и есть, то как ты повелеваешь делать им добро? Но здесь нет противоречия, — да не будет. Для того, говорит он, я сказал: аще кто не хощет делати, ниже да яст, чтобы не от милостыни отклонить намеревающихся подать, но чтобы живущих в праздности отклонить от праздности. Таким образом слова его: ниже да яст, возбуждают одних к деятельности страхом угрозы, а слова: не стужайте, доброе творяще, побуждают других к милостыне указанием на пользу этого. Дабы некоторые, услышав высказанную против тех угрозу, не перестали простирать руку помощи, он призывает их к благотворительности, говоря: не стужайте, добро творяще. Если и ленивому дашь, ты добро сделаешь. 9. Тоже он выразил и в дальнейших словах. Сказав: аще кто не послушает словесе нашего посланием, сего назнаменуйте, и не примешайтеся ему (2 Сол. III, 14), и таким образом извергнув такого из священной ограды, он снова присоединяет его другим образом, располагая и склоняя к нему мысли извергнувших. Поэтому он и прибавил: не аки, говорит, врага имейте его, [289] но якоже брата (2 Сол. III, 15). Как там, сказав: аще кто не хощет делати, ниже да яст, он снова повелел оказывать великое попечение о таких людях имеющим возможность к тому так и здесь, сказав: не примешайтеся ему, он не устранил слушателей от попечительности о нем, но повелел им тщательно заботиться о нем, присовокупив слова: и не аки врага имейте его, но якоже брата; ты отделился от общения с ним, но не отделяйся от попечения о нем; ты извергнул его из собрания, но не отвергай его от любви; и это самое делать он повелел по любви, для того, чтобы тот, чрез отлучение сделавшись лучшим, возвратился к общению со всем телом. Так и отцы выгоняют из своего дома детей не для того, чтобы они всегда оставались вне, но чтобы, вразумившись изгнанием из дома, опять возвратились домой. Для обвинителей в недеятельности достаточно сказанного. Но так как у многих есть еще другой заученный предлог к оправданию, исполненный бесчеловечия и жестокости, то необходимо опровергнуть и его, не для того, чтобы лишить их оправдания, но чтобы убедить их оставить это мнимое и бесполезное оправдание, а вместо того постоянно делами приобретать оправдание действительное и такое, которое может предстательствовать пред престолом Христовым. Какое же это сухое и бесполезное оправдание многих? Я, говорят, воспитываю детей, забочусь о доме, кормлю жену, имею много необходимых расходов, поэтому я не в состоянии подавать милостыню приходящим ко мне. Что говоришь ты? Ты воспитываешь детей и поэтому не подаешь милостыни приходящим к тебе? Но для них-то тебе и должно подавать милостыню бедным, для этих самых детей и для покровительства им, чтобы небольшими деньгами тебе умилостивить Бога, который дал их тебе, чтобы оставить им предстателя в Нем и после твоей смерти, чтобы привлечь на них благоволение свыше этими деньгами, издерживаемыми для Бога. Не видишь ли, как многие часто вносят в свои завещания людей богатых и сильных, не имеющих с ними никакого родства, и делают их сонаследниками своих детей, единственно для того, чтобы пожертвованием небольших денег доставить своим детям обеспечение, и притом не зная, как после смерти их будут расположены сделавшиеся участниками в наследстве? А ты, зная [290] человеколюбие, благость и справедливость своего Владыки, не сделаешь Его участником в твоем завещании? Не сделаешь Его сонаследником детей твоих? Свойственно ли это, скажи мне, отцу, любящему детей? Если ты действительно печешься о рожденных тобою детях, то оставь им такое письменное завещание, в котором будешь иметь должником Бога. Это — величайшее наследство, это — богатство, это — обеспечение. Введи Его в участники наследства здесь, чтобы Он ввел тебя и твоих детей в наследство там. Вот наследник благородный, человеколюбивый, благой, сильный, богатый, так что ни в чем невозможно подозревать общение Его. Потому милостыня и называется сеянием, что она есть не расход, а прибыток; но ты когда приступаешь к сеянию, не обращаешь внимания на то, что издерживаешь запасы прежних произведений, а имеешь в виду еще несуществующую жатву будущих произведений, притом не зная, что все будет в твою пользу, — потому что и ржавчина, и град, и саранча, и неровность воздуха и многое другое обманывает нашу надежду на будущее; когда же нужно сеять для неба, где нет никакой неровности воздуха, откуда изгнана всякая скорбь и неприятность, медлишь и отступаешь? Какое же ты найдешь прощение, если, бросая в землю, делаешь это со смелостью и готовностью, а когда нужно отдать в руку Божию, то медлишь и нерадишь? Если земля возвращает вверенное ей, то тем более рука Божия все, что ни примет, с избытком возвратит тебе. 10. Итак, зная это, будем смотреть, подавая милостыню, не на расход, а на прибыток и на будущие надежды, и даже настоящую выгоду, потому что милостыня доставляет не только царство небесное, но и в настоящей жизни безопасность и избыток. Кто сказал это? Сам Тот, Кто властен сделать это. Подающий из своего имения бедным, сказал Он, сторицею приимет в этом веке и живот вечный наследит (Матф. XIX, 29). Видишь ли воздаяния, с великим изобилием подаваемые в той и в другой жизни? Не будем же медлить и уклоняться, но каждый день будем приносить плоды милостыни, чтобы у нас и настоящие дела текли благоприятно, и достигнуть нам будущей жизни, которой да сподобимся все мы благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со святым Духом, слава, честь, держава во веки веков. Аминь. Опубликовано: Творенiя Святаго отца нашего Iоанна Златоуста, Архiепископа Констанипольскаго, в русском переводе. Том 3, книга 1. СПб., Изданiе С.-Петербургской Духовной Академiи. 1898.
Иоанн Златоуст (ок. 347 — 14 сентября 407) — архиепископ Константинопольский, богослов, почитается как один из трёх Вселенских святителей и учителей вместе со святителями Василием Великим и Григорием Богословом. | ||
|