В.И. Сергеевич
Древности русского права

Т. 2
Вече и князь. Советники князя
Книга четвёртая
Князь

На главную

Произведения В.И. Сергеевича


СОДЕРЖАНИЕ



ГЛАВА ПЕРВАЯ
Владетельные князья

I. Договорное право

Нашим древним князьям приходилось вращаться в очень сложной среде. Они находились в известных отношениях к народу, к другим владетельным князьям и, наконец, к своим вольным слугам. Об отношениях князей к народу, который призывал их, заключал с ними ряд, а если был ими недоволен, то и показывал им путь чист на все четыре стороны, речь шла в предшествующей книге. Первую главу настоящей мы посвятим разбору взаимных отношений владетельных князей.

Взаимные отношения князей, как правителей независимых одна от другой волостей, определялись либо миром, либо войной. В случае возникновения каких-либо столкновений князья говорили друг другу: "уладимся либо миром, либо войной" или: "рать стоит до мира, а мир до рати". Если ни одному из противников не удавалось совершенно истребить другого на ратном поле, война приводила к заключению мирного договора; мирный договор заключали князья и в том случае, если находили возможным покончить свои распри и "которы", вовсе не прибегая к оружию. Княжеские договоры представляют, таким образом, источник первостепенной важности для изучения взаимных прав и обязанностей владетельных князей.

Договорное начало в княжеских отношениях проходит чрез всю нашу историю. Первое обращение к войне и миру встречаем в тот самый момент, как только появилось единовременно на Русской земле несколько князей-правителей. На памяти истории это случилось при сыновьях Святослава: Ярополке, киевском князе, Олеге — Древлянском и Владимире — Новгородском. Князья эти не уладились миром. Война началась между ближайшими соседями, Ярополком и Олегом. Олег пал в битве, а Ярополк "прия власть его". Третий сын Святослава, новгородский князь Владимир, получив известие об участи Олега, "убоявся, бежа за море". Ярополк воспользовался этим случаем, "посадники своя посади в Новгороде и бе володея один в Руси" (Лавр. 977).

Но Владимир бежал за море только для того, чтобы собраться с силами. Он привел варягов и объявил войну Ярополку. В этой второй братоубийственной войне счастье было на стороне новгородского князя. Ярополк бежал из Киева в Родню, где и осадил его Владимир. В городе не было достаточно припасов, осажденные сильно страдали от голода. "Есть притча и до сего дне, — говорит летописец, — беда, аки в Родне". При таком положении дела воевода Ярополка дал своему князю следующий совет:

"Видиши, колько вой у брата твоего? Нама их не переборота! Твори мир с братом своим" (Лавр. 980).

Ярополк послушался, пошел просить мира у князя Владимира, но был изменнически убит в самых дверях княжеского терема.

Таким образом, древнейшие владетельные князья, известные нашей истории, родные братья Святославичи, улаживают свои отношения либо ратью, либо миром. Это было во второй половине X века. Совершенно то же наблюдаем и во все последующее время, до полного исчезновения удельных князей. Один из последних московских удельных князей, Юрий Иванович Дмитровский, состоял в мирном договоре с братом своим, Великим князем Московским, Василием Ивановичем. Договор этот был заключен еще при жизни отца их, Великого князя Ивана Васильевича, и по его личному желанию. Факт чрезвычайной важности. Он указывает на то, что, и с точки зрения этого ловкого и энергического преобразователя старых порядков, отношения владетельных князей не могли быть определены иначе, как с их согласия, выраженного в договоре. Договор этот был заключен в 1504 г., а затем, по смерти Ивана Васильевича, еще раз повторен в 1531 г. (Рум. собр. №№ 133 и 134, 160 и 161).

Война и мир определяют взаимные отношения князей-родственников боковых линий во всех возможных степенях родства*. Наоборот, князья-родственники в нисходящей линии никогда не заключают между собою договоров. Это объясняется тем, что отношения детей к родителям определяются семейным правом, в силу которого дети состоят в подчинении воле родителей. Подчинение детей родителям выражалось в том, что при жизни отца сыновья никогда не были самостоятельными владетельными князьями. Если бы им и была дана в управление самостоятельная волость, они управляли ею в качестве посадников князя-отца, а не самостоятельных владельцев. В момент приезда князя-отца в управляемую сыном волость правительственные полномочия последнего прекращались, и власть переходила в руки отца. Это есть натуральное последствие семейной зависимости сына от отца.

______________________

* В нашем исследовании "Вече и князь", приведены примеры договоров между дядьями, племянниками и братьями разных степеней. Не находим нужным повторять здесь эти факты. В дальнейшем изложении нам придется говорить о войне и мире Рюриковичей при самых разных отношениях родства.

______________________

Не можем, однако, не указать, что в некоторых, впрочем, исключительных случаях начало особности волостей шло так далеко, что разрывало только что указанную совершенно натуральную связь отца с сыном. Пример такого любопытного явления представляют последние дни княжения Владимира Святославича. Еще задолго до смерти своей Владимир рассажал сыновей по разным волостям, которые он успел соединить под своею властью. Ярослав был посажен в Новгороде. До 1015 г. он посылал из новгородских доходов отцу в Киев по две тысячи гривен в год, как это делали и прежние посадники. В 1015 г. Ярослав прекратил эту выдачу. Летописец очень краток. Он не говорит, что между отцом и сыном происходили по этому поводу объяснения. Но они, конечно, происходили, и Великий князь Владимир, только убедившись, что неприсылка 2000 гривен не есть недоимка, а акт отложения от его власти, приказал готовить путь и мосты мостить, чтобы идти ратью на сына, Ярослава. Этот поход, однако, не состоялся, потому что Владимир заболел и вскоре затем умер (Лавр. 1015). Таким образом, был возможен случай войны, а следовательно, мира и договора даже между отцом и сыном.

Остановимся на внешней форме договоров.

Не утверждаем, что они всегда были писаные. Но можно думать, что к посредству письма стали у нас прибегать весьма рано. В договорах Олега, Игоря и Святослава с греками наши князья имели пример писаной формы договора, который едва ли мог долго оставаться без подражания. Летописные известия первой половины XII века говорят уже о "крестных грамотах" как о деле совершенно обыкновенном (Ипат. 1144, 1147). Наименование крестной грамоты возникало, конечно, из того, что князья, заключавшие мир, целовали крест на грамоте, в которой были записаны условия мира. В первой половине XII века это, надо полагать, общераспространенный порядок. Первый, нам известный, случай клятвы на грамоте встречаем в утверждении киевлянами договора с греками, заключенного в 945 г. Христиане клялись тогда в церкви Св. Илии "честным крестом и харатьею сею", а некрещеная Русь полагала щиты свои и мечи наги и прочее оружие и клялась обо всем, "яже суть написана на харатьи сей". Письменная форма есть необходимое условие определенности клятвы, и трудно думать, чтобы наши князья уже на первых порах не почувствовали в ней потребности.

Ни одна из крестных грамот XII века не сохранилась и не дошла до нас. Сведения о их содержании мы имеем только в кратких летописных известиях. Целиком сохранившиеся грамоты не старее первой половины XIV века. Наиболее древняя из них написана после смерти Ивана Даниловича Калиты († 1340 г.) его сыновьями, собравшимися у гроба отца для улажения своих отношений.

Почти все дошедшие до нас договоры принадлежат московскому дому. Они заключены Великими князьями Московскими с их соседями, удельными князьями московскими, Великими князьями Литовскими, Рязанскими, Тверскими и пр. Число грамот, в которых не участвуют московские великие князья, очень невелико. Мы имеем две грамоты князей рязанского дома с Витовтом, одну — рязанских князей, родных братьев, по поводу заключенного ими в 1496 г. союза, две грамоты Юрия Галицкого, две — сына его, Дмитрия, и одну — сына серпуховского князя с бывшим можайским князем, Иваном Андреевичем*. Вот и весь небольшой запас договорных грамот, составленных без участия Великих князей Московских. На 8 таких грамот мы имеем 89, заключенных Великими князьями Московскими**.

______________________

* Рум. собр. I. №№ 47, 48, 62, 67, 127 и 128; А АЭ. I. №№ 25, 26 и 70.
** Цифра 89 соответствует числу дошедших до нас грамот, а не договоров. Число договоров — гораздо меньше. В т. 1 Рум. собр. один и тот же договор весьма нередко отпечатан два, а иногда и четыре раза, и под разными номерами.

______________________

Статьи договоров излагались или в одной грамоте, или в двух, по числу договаривающихся сторон. Если договор писался в одной грамоте, то в ней прописывались права и обязанности обеих сторон, и крестное целование происходило совместно на общей грамоте. Общие обязательства в таких грамотах выражались в следующей форме; берем место из грамоты Великого князя Семена с братьями:

"Быти ны за один до живота. А брата своего старейшаго имети ны и чтити во отцево место; а брату нашему нас имети в братстве и во чти без обиды... А тобе господине, князь великий, без нас не доканчивати ни с ким; а братье твоей молодшей без тобе не доканчивати ни с кем..."

В конце о крестном целовании говорится:

"На семь на всемь целовали есмы крест межи собе у отня гроба по любви в правду"*.

______________________

* Примеры таких общих для обеих сторон грамот см.: Рум. собр. I. №№ 23, 27, 31, 35, 37, 38 и др.

______________________

При написании договоров в двух отдельных грамотах каждая из этих грамот писалась на имя одной только стороны. В 1454 г. Великий князь Московский целовал крест к тверскому князю на следующей грамоте:

"На сем на всем, брате, князь великий, Василей Васильевич, целуй ко мне крест, к своему брату, к Великому князю, Борису Александровичу, и со своим сыном... и к моему сыну...: добра вы нам хотети во всем, в Орде и на Руси, без хитрости; а што вам слышев о нашем лихе, что нам на пакость, или о добре, то вы нам поведати в правду без примышления. А ци имут нас сваживати татарове, а учнут вам давати дом святаго Спаса, а нашю отчину, великое княженье, Тферь и Кашин, и вам ся, брате, не имати" и т.д. (Рум. собр. I. № 76).

Со своей стороны, московский великий князь обязывал тверского по другой грамоте, которая начиналась так;

"На сем на всем, брате, князь великий Борис Федорович, целуй ко мне крест к своему брату к Великому князю, Василию Васильевичу, к моему сыну... и с своим сыном: добра вы нам хотети во всем, в Орде и на Руси, без хитрости; а что ти слышев о нашем добре, или о лихе, что нам на пакость, то вы нам поведати в правду, без примышленья. А ци имут нас сваживати татарове, а учнут вам давати нашу вотчину, великое княженье, Москву и Новгород Великий, и вам ся, брате, не имати" и т.д.*

______________________

* Рум. собр. I. № 77. См. еще №№ 28, 32, 35, 36 и др.

______________________

Но рядом с такими грамотами, в которых видно стремление обособить и отдельно изложить обязательства каждой стороны, встречаем двойные грамоты, в каждой из которых одинаково прописаны обязательства обеих сторон, как в вышеуказанных общих. Существенная особенность таких двойных грамот в том, что каждая сторона целует крест не на одной общей грамоте, а на своей особой. Великий князь Московский, Василий Васильевич, заключил в 1428 г. договор со своим дядею, с удельным князем Юрием Дмитриевичем. Этот договор изложен в двух грамотах. В одной Василий Васильевич обязывает дядю, Юрия, быть с ним за один, хотеть ему добра, не канчивать без него и т.д. и сам обязывается к тому же по отношению к Юрию; в другой Юрий Дмитриевич обязывает племянника своего быть с ним за один, хотеть ему добра, не канчивать без него и т.д. и сам обязывается к тому же по отношению к племяннику. Каждая сторона целовала крест на той грамоте, в которой противная формулировала ее обязательства*.

______________________

* Рум. собр. I. №№ 41 и 44, 45, 46, 49, 50 и многие другие.

______________________

Из указанного сходства содержания двойных грамот надо заключить, что обычай писать договор в двух, а не в одной грамоте возник не из необходимости обособить обязательства каждой стороны и изложить их в отдельном документе. Причина двойных грамот, надо полагать, была иная. Каждая сторона хотела иметь в своих руках не копию с общей грамоты, а подлинный документ, на котором противная сторона целовала к ней крест.

Древнейший образец таких двойных грамот опять восходит ко временам договоров с греками. Договор Игоря 945 г. был написан на двух хартиях, из которых одна назначалась для греков, другая — для Руси. Княжеские договоры XII века также писались в двух грамотах. После целования креста происходил обмен грамот, и каждая сторона сохраняла обязательство противной. Такой обмен грамот, надо думать, произошел между киевским князем, Изяславом Мстиславичем, и союзниками его черниговскими князьями, Давыдовичами. В 1147 г. Изяслав пришел к мысли, что союзники его "хрест переступили" и хотели его убить; он высказал им это чрез посла и "поверже им грамоты хрестныя", конечно, те, которые у него хранились и в которых были формулированы обязательства его союзников. Последствием этого была война (Ипат.). Но иногда случалось, что отсылка крестной грамоты с укором неверному союзнику возвращала его на путь долга, и он новым целованием подтверждал свое прежнее обязательство. В 1190 г. возник спор о границах владений у киевского князя, Святослава, со смоленскими Ростиславичами. В притязаниях Святослава Ростиславичи усмотрели нарушение заключенного ими с ним договора.

"Ты, брате, — приказали они сказать ему, — к нам крест целовал на Романове ряду, такоже наш брат, Роман, седел в Кыеве. Дажь стоиши в том ряду, то ты нам брат, пакы ли поминаешь давныя тяжи, которыя были при Ростиславе, то ступил еси ряду, мы ся в то не дамы. А се ти крестныя грамоты". Святослав же прием грамоты, не хотев креста целовати. И много превся и молвил с мужи и отпустив их, и опять возворотив их, и целова к ним крест на всей их воле" (Ипат.).

Из приведенного места надо заключить, что Ростиславичи возвратили Святославу те грамоты, на которых он целовал к ним крест, чтобы напомнить ему его обязательства и побудить его к подтверждению их. Святослав сперва спорил, но потом согласился и снова целовал крест.

Нарушителю договора грамоты его посылаются для обличения его неправды и возложения на него ответственности за нарушение мира. Так поступил киевский князь, Рюрик, с зятем своим, Романом, который нарушил мирный трактат с тестем и вступил в союз с его врагами, князьями черниговскими. Рюрик "посла к зятю своему мужи своя, — говорит летописец, — обличи и и поверже ему крестныя грамоты" (Ипат.).

Но почему здесь сказано "грамоты", во множественном числе? Для объяснения можно сделать два предположения. Это могли быть грамоты прежних договоров. Случалось, что князья, заключая мир, целовали крест не только на новом договоре, но и на старом и тем вновь его скрепляли*. Но возможно и другое объяснение. Каждая сторона, вступавшая в договор, имела в своих руках не только подлинное обязательство противной стороны, на которой та целовала крест, но еще и копию со своего собственного обязательства. Эти два обязательства сшивались вместе и к ним прикладывались висячие печати обеих договаривающихся сторон. От московского времени сохранились экземпляры таких вместе сшитых грамот с подвешенными к ним печатями**. Каждый такой договор, следовательно, существовал в четырех списках, в числе которых было два подлинника и две копии. Подлинниками мы называем грамоты, на которых произошло крестное целование. Можно думать, что такие сшивные грамоты были уже в употреблении в Киевской Руси. На эту мысль наводит то обстоятельство, что летописец, говоря о возвращении грамот, никогда не определяет, чьи это грамоты. Это, конечно, потому, что возвращались обязательства обеих сторон, одно в подлиннике, другое в копии, и князю, возвращавшему грамоты, нельзя было сказать ни то, что он возвращает свои грамоты, ни то, что он возвращает грамоты противной стороны, а потому и говорилось просто "грамоты".

______________________

* Так, например, Иван Андреевич Можайский целовал Василию Ивановичу крест на "сей грамоте" и "по нашим докончальным грамотам", т.е. прежним (Рум. собр. I. № 68. 1448).
** См. для примера: Рум. собр. I. № 52 и 54, 58 и 59, 99, 100, 101 и 102. Но подлинник и копия не всегда сшивались вместе. В т. 1 Рум. собр. под № 92 напечатана грамота, на которой целовал крест можайский князь, Михаил Андреевич, к московскому Великому князю Ивану Васильевичу. Из надписи на обороте этой грамоты видно, что она хранилась у Михаила Андреевича, у которого и была взята при составлении нового договора. Это, конечно, копия с грамоты, на которой целовал крест Михаил Андреевич, но при ней нет ее "противня", т.е. грамоты, на которой целовал крест Иван Васильевич. Этот "противень", конечно, тоже находился в руках Михаила Андреевича, но хранился отдельно от копии с его грамоты и не был с ней сшит. Таких разрозненных двойных грамот напечатано довольно много в т. 1 Рум. собр. См. для примера №№ 28, 32, 35, 36 и др.

______________________

Порядок написания, обмена, хранения и возвращения двойных грамот представляется довольно ясным. Нельзя того же сказать об общих грамотах, на которых целовали крест обе договаривающиеся стороны. По отношению к ним нет указаний относительно того, кто хранил подлинную грамоту и кто получал копию. Число дошедших до нас общих грамот, сравнительно с двойными, не очень велико. Писались ли такие грамоты в домосковское время, также остается неясным.

Переходим к содержанию договоров.

Договоры определяют взаимные права и обязанности владетельных князей. Возникает вопрос, какого происхождения эти права и обязанности, представляет ли договор способ первоначального их возникновения, или эти права и обязанности существовали и до договора, в силу обычая, но были нарушены, стали предметом спора и получили в договоре лишь новое подтверждение? Надо думать, что значительная часть содержания договоров имеет бытовую основу; не все в них возникло благодаря одному голому соглашению. Князья жили и действовали в готовой уже среде; определяя свои отношения договорами, они должны были вносить в них и то, что в этой среде считалось уже правдой. Рядом с таким подтверждением существующего в содержании договоров должны встречаться изменения установившегося порядка и даже совершенно новые определения, вызываемые особенностями каждого нового случая. Содержание договоров, с точки зрения первоначального их источника, представляется, таким образом, весьма разнообразным. Разобраться в этом разнообразии дело нелегкое, и не всегда бывает возможно определить, что возникло вновь из соглашения и что имеет в своем основании бытовую подкладку. Встречается, однако, немало определений, в происхождении которых едва ли есть основание сомневаться. Правила о невмешательстве одного князя в дела управления и суда другого, о неприкосновенности владений, о братстве князей, о их старейшинстве имеют, конечно, бытовую основу; наоборот, союз мира и любви между князьями и самые его условия, подчинение одного князя воле другого, определение границ княжеских владений — представляют результат чистого соглашения.

Я уже сказал, что полные тексты договоров, дошедшие до нас, не восходят далее половины XIV века. Все наши знания о содержании договоров домосковского времени ограничиваются краткими летописными известиями. К счастью, эти краткие и случайно занесенные в летопись известия дают возможность восстановить существенные черты содержания древнейших договоров. Ход истории княжеских отношений не отличается быстрым поступательным движением. Раз сложившиеся нормы государственного быта удерживаются у нас чрезвычайно долго. Взаимные отношения князей в период вымирания удельной системы покоятся на тех самых началах, какие сложились в период господства этой системы. Ограничения политической самостоятельности московских удельных князей не составляют новости XV или XVI веков, они были уже известны в XII веке и раньше. На почве договоров не могло возникнуть единодержавия. Новый московский порядок сложился не путем соответствующего изменения содержания договоров, а заменой договорных отношений отношением подчинения. Договоры московских князей являются остатком глубокой старины, а не произведением нового времени. Те краткие известия летописи о содержании древних договоров, на которые мы только что указали, совершенно совпадают с содержанием московских договоров и представляются как бы разрозненными из них вырезками. Поэтому при изложении содержания договоров по отдельным пунктам я одинаково буду пользоваться как летописными отрывками древних договоров, так и полными их текстами московского времени: одно дополняет другое.

Княжеские договоры заключаются с целью установления между участниками союза мира, любви и взаимопомощи. По поводу этой основной мысли договоры высказывают массу положений, относящихся как к публичному, так и к частному праву. В настоящем томе я буду иметь в виду только положения публичного права.

1. Неприкосновенность владений

В договорах признается неприкосновенность владений союзников. Они обязываются не только сами не нарушать владетельных прав другой стороны, но и оберегать ее от враждебных посягательств третьих лиц. Это существенное условие всякого мирного союза возникло, конечно, не из договора; оно есть необходимое следствие той исконной политической особенности древних волостей, на которую было указано раньше (Древности. Т. 1. Гл. I).

Признание неприкосновенности союзных владений выражалось в различной форме. Изяслав Мстиславич, по словам черниговских князей, Игоря и Святослава, целовал в 1146 г. к ним крест на том, "яко не подозрети" ему под ними Киева (Ипат.). В 1159 г. Изяслав Давыдович Киевский целовал крест к Святославу Черниговскому, "яко не подозрети под ним Чернигова никим же образом" (Ипат.).

В том же смысле употребляется выражение не искать. В 1151 г. Юрий Владимирович, принужденный уступить Киев брату, Вячеславу, и племяннику, Изяславу, целует к ним крест "Киева под ними не искати" (Ипат.). Под 1195 г. находим известие о том, что Ольговичи обязались не искать Киева под Рюриком и Всеволодом Юрьевичем; в следующем году те же князья обязались не искать Смоленска под братом Рюрика, Давыдом (Ипат.). Сами Ольговичи так выражаются о принятом ими на себя обязательстве:

"Аж ны еси вменил, — говорят они Всеволоду Юрьевичу, — Кыев тоже ны его блюсти под тобою и под сватом твоим, Рюриком, то в том стоим" (Ипат. 1195).

Употребленный здесь термин блюсти сильнее вышеприведенного не искать; он обязывает противную сторону не только не вступаться во владения союзника, но и охранять неприкосновенность их от третьих лиц.

Эти обязательства князей XII века целиком переходят в московские договоры XIV и XV веков. Серпуховский князь, Владимир Андреевич, целует крест к двоюродному брату своему, Дмитрию Ивановичу, на том, что не будет искать под ним удела дяди Семена, чем благословил его отец. Подобно этому тверской князь, Михаил, в договоре с тем же Дмитрием обязывается не искать под ним Москвы, а правнук Михаила, Борис, обязывается не искать Москвы и всего, что к ней потянуло, под Великим князем Василием Васильевичем, и в свою очередь обязывает московского князя не искать под ним Твери и всего, что к ней потянуло*.

______________________

* Рум. собр. I. №№ 27, 28, 76, 77, 88. 1362-1462. Число дошедших до нас договоров совершенно случайное, а потому мы и не видим надобности делать ссылки на все договоры, которые оправдывают приводимое в тексте положение. Для нашей цели достаточно и одного примера.

______________________

Кроме термина не искать, в московских договорах встречаем еще однозначащие выражения: не подыскивать, не вступаться, не хотеть, блюсти и не обидеть*. То же значение имеет и обязательство держать под великим князем княжение его честно и грозно. Обязательство это встречается сравнительно в немногих договорах московских великих князей с удельными и возлагается всегда на удельных, а не обратно, тогда как обязательства: не искать, не хотеть, блюсти и пр. всегда обоюдны**. В этом надо усматривать признак фактического преобладания московского великого князя над удельными. По существу владения удельного князя столь же неприкосновенны, как и великого, ибо последний обязывается не вступаться в них, блюсти и не обидеть. Но удельный обязывается не только не вступаться, блюсти и не обидеть, но делать это еще "честно и грозно". Честность, конечно, подразумевается и в великом князе, но по отношению к удельному у великого князя есть сомнение, а потому он и ставит честность как особое условие. Под "грозно" надо разуметь действительное оказание поддержки великому князю в случае нападения третьих лиц на его владения, и притом такое, которое приводило бы их в страх и трепет. Но такая действительная поддержка мыслится и в обязательстве "блюсти", обязательство же "держать грозно" есть только усиление, как и обязательство "держать честно". Удельный князь, как слабейший, допускает сомнение в своей добросовестности и соглашается на это формальное усиление своих обязательств; в добросовестности же великого князя он не смеет сомневаться, а потому и довольствуется простым его обещанием не вступаться, блюсти и не обидеть.

______________________

* Рум. собр. I. №№ 32, 36, 43, 44, 49, 52, 65, 90, 97, 115, 133,134, 160, 161. 1381-1531.
** Рум. собр. I. №№ 27, 33, 45, 52, 54, 90-94, 133, 160. 1362-1531.

______________________

Невмешательство одного князя в дела внутреннего управления и суда другого есть необходимое следствие обоюдного признания неприкосновенности владений. Это само собой разумеется. Московские договоры отправляются от предположения, что всякому князю в пределах его владений принадлежит право суда и управления. В договоре Василия Дмитриевича с Владимиром Андреевичем читаем:

"А хто живеть твоих бояр, — говорит великий князь, — в наших уделах и в отчине, в великом княжении, а ты ны блюсти, как и своих, а дань взяти, как и на своих; а кто живет наших бояр в твоей отчине и в уделе, а тых тебе блюсти, как и своих, и дань взяти, как и на своих" (Рум. собр. I. № 27, 35).

Право каждого князя взимать дань с населения своей отчины предполагается; вопрос идет только о том, можно ли облагать данью слуг чужого князя, и решается утвердительно.

Право каждого князя производить суд также предполагается статьями об общем суде, который составляется из судей обеих сторон*. Но в некоторых договорах встречаем и прямые постановления, воспрещающие договаривающимся сторонам всыпать даньщиков и приставов в чужие уделы, раздавать там жалованные грамоты и пр. В договоре Дмитрия Ивановича с Владимиром Андреевичем читаем:

______________________

* Рум. собр. I. №№ 27, 54, 55, 64, 65, 69, 70, 76, 88.

______________________

"А в твой ми удел данщиков своих и приставов не всылати; тако же и тобе в мой удел данщиков своих ни приставов не всылати, ни во все мое великое княженье... А в твой ми удел грамот жаловальных не давати; такоже и тобе в мой удел и во все мое великое княженье не давати своих грамот. А который грамоты буду подавал, а те мои грамоты отоимати; а тобе такоже, брату моему молодшему, грамоты отоимати, кому будешь подавал в моем княжении" (Рум. собр.1. №№ 27, 35, 71).

Из последних слов видно, что начало неприкосновенности чужих владений не всегда соблюдалось. Это и делало необходимым особые разъяснительные постановления в договорах.

Иван Данилович Калита предоставил Москву с уездом в общее владение своих сыновей. Распоряжение это имело последствием своим то, что управление и суд в Москве принадлежали всем трем сыновьям Ивана, а после их смерти права их перешли под наименованием третей к их наследникам. Этим правом общего суда и объясняются такие статьи в договорах московских князей, как, например, следующая:

"А судов ти московских, — читаем в договоре Дмитрия Ивановича с двоюродным братом, Владимиром Андреевичем, — без моих наместников не судити, а яз иму московьскыи суды судити, тем мися с тобою делити.А буду опроче Москвы, а ударит ми челом москвитин на москвитина, пристава ми дати, а послати ми к своим наместником, ини исправу учинят, а твои наместники с ними. А ударит ми челом хто из великого княженья на москвитина, на твоего боярина, и мне пристава послати по него, а тебе послати за своим своего боярина" (Рум. собр. I. № 33).

Эта общность суда продолжается до тех пор, пока все трети не соединились в руках Великого князя Московского.

Можно думать, что общее управление применялось даже к командованию московскою ратью, и она выступала в поход под начальством воевод, назначаемых всеми третчиками.

В договоре Василия Дмитриевича с дядею, Владимиром Андреевичем, читаем:

"А московьская рать ходить с моимь воеводою (князя великого, как было) переже сего" (Рум. собр. I. № 35).

Если это надо было оговорить в договоре, то, думаем, потому, что было время, когда московская рать ходила с воеводами всех третчиков. Подтверждение этому находим в договоре Дмитрия Ивановича с тем же Владимиром Андреевичем, в котором упоминается не один воевода московской рати, а несколько:

"А московская рать, хто ходил своеводами,теи нонеча с воеводами, а нам их не приимати" (Рум. собр. I. № 33).

Случаи сокняжения нескольких князей в одной волости встречаем и в домосковское время. Сыновья Мстислава Владимировича, сперва Изяслав, а по его смерти († 1154) и Ростислав († 1167) сидели в Киеве вместе с дядею своим Вячеславом († 1154). И в этом древнейшем случае двуцарствия князья управляли совместно. Это само собой разумеется и может быть подтверждено словами Вячеслава, обращенными им к племяннику, Изяславу:

"Сыну! Бог ти помози, оже на мене еси честь возложил, акы на своем отци. А яз пакы, сыну, тобе молвлю: яз есмь уже стар, а всих рядов не могу уже рядити, но будеве обы Киеве, а чи нам будет который ряд, или хрестьяных или поганых, а идеве оба по месту; а дружина моя и полк мой, а то буди обою нама, ты же ряди, а чи кде нам будет мочно обеими ехати, а оба едеве, пакы ли, а ты езди с моим полком и с своим" (Ипат. 1151).

Определение границ владений есть необходимое условие неприкосновенности и раздельности их, а потому и относится обыкновенно к содержанию договоров. Об этом следовало бы только упомянуть. Но существует мнение о том, что в древности (до XIII века) вся Русь составляла нераздельную собственность княжеского рода Рюриковичей. Это мнение, высказанное человеком много и с великою пользою потрудившимся для русской истории, заставляет нас остановиться на этом вопросе долее, чем он заслуживает сам по себе.

С глубокой древности каждый князь владеет лично на себя и стремится расширить свои владения. Обладание волостями составляет главную причину княжеских войн. "Волости ради" убивает Святополк Бориса и Глеба. "Желая большей власти", Святослав Ярославич Черниговский подговаривает младшего брата, Всеволода, отнять Киевскую волость у старшего, Изяслава. Очень характерен мотив, которым удалось Святославу склонить на свою сторону Всеволода: "Изяслав сносится со Всеславом, замышляя на нас, — говорил он Всеволоду, — если мы его не прогоним, он нас прогонит" (Лавр.). Двум князьям трудно было ужиться рядом, даже если это были родные братья. Из-за обладания волостями возгорелась в 1186 г. война в Рязани между родными братьями Глебовичами. Все такие столкновения, если оканчивались миром, должны были вести к определению границ владений. Такие определения встречаем мы с самых древних времен.

Древнейшее столкновение князей, родных братьев, относится к X веку; оно произошло между Святославичами. Первой его жертвой был древлянский князь, Олег; победитель, Ярополк, завладел волостью убитого.

Возгоревшая затем война между Владимиром и Ярополком кончилась в пользу Владимира. Воевода Ярополка, Блуд, дает такой совет своему князю, осажденному в Родне:

"Пойди к брату своему и рьчи ему: что ми ни вдаси, то яз прииму. Поиде же Ярополк к Володимеру..." (Лавр. 980).

Здесь мы имеем древнейшее указание на мирные предложения, которые должен был сделать побежденный князь победителю. Он вынужден отказаться от всех своих владений и сдаться на волю победителя. Если бы предложения Ярополка были приняты и мир был заключен, в нем было бы указано, что дает Владимир своему старшему брату. Но дело до мира не дошло, Ярополк был изменнически убит при входе в терем Владимира.

Итак, еще в X веке между сыновьями Святослава Игоревича возник вопрос о границах владений; но так как Владимир Святославич не хотел никакого раздела, то Ярополк и поплатился жизнью за свое желание получить часть во владениях отца и деда. Нежелание Владимира делиться с братом находит себе некоторое объяснение в алчной политике Ярополка: он не задумался же захватить владения Олега и Владимира.

В 1024 г. Мстислав, брат Ярослава Мудрого, оставил Тмутаракань и отправился на север искать для себя новой волости. Киевляне его не приняли; ему удалось, однако, утвердиться в Чернигове, входившем в состав владений киевского князя, Ярослава. Все это произошло в отсутствие Ярослава, бывшего в Новгороде. Киевский князь не хотел примириться с таким умалением своих владений. Подкрепив силы свои новым призванием варягов, он выступил против Мстислава, но был разбит и бежал в Новгород.

"И посла Мьстислав по Ярославе, глаголя: сяди в своем Кыеве, ты еси старейший брат, а мне буди си сторона. И не смеяше Ярослав ити в Кыев, дондеже смиристася"( Лавр.).

Мстислав показал умеренность, какой не обладали Святославичи. Он не захотел преследовать побежденного Ярослава, а сам предложил ему мир на весьма выгодных для старшего брата условиях: Ярослав удерживал Киев, а Мстислав приобретал левый берег Днепра. На этих условиях столкновение и было покончено.

В этом же XI веке встречаемся и со случаем общего распределения владений между потомками Ярослава.

Вскоре после смерти Всеволода внуки Ярослава съехались на съезде в Любече (1097) для решения жгучего вопроса о том, кому чем владеть. Вот краткое известие летописца об этом съезде:

"В лето 6605 (1097) придоша Святополк (сын Изяслава), Володимер (сын Всеволода), Давыд Игоревичь, и Василько Ростиславичь, и Давыд Святославичь, и брат его, Олег, и сняшася Любечи на устроенье мира. И глаголоша к себе, рекуще: "почто губим Русьскую землю, сами на ся котору деюще, а половци землю нашу несут розно и ради суть, оже межи нами рати. Да ноне, отселе имемся в едино сердце и блюдем Рускые земли, кождо до держит отчину свою: Святополк Кыев — Изяславлю, Володимер — Всеволожю, Давыд и Олег и Ярослав — Святославлю; а им же роздаял Всеволод городы: Давыду — Володимер, Ростиславичема: Перемышль — Володареви, Теребовль — Василькови". И на том целоваша крест, да аще кто отселе на кого будет, то на того будем вси и крест честной. Рекоша вси: да будет на нь крест честный и вся земля Русьская. И целовавшеся, поидоша всвояси" (Лавр.).

Пять внуков и один правнук Ярослава, съехавшиеся в Любече, осуждают хищническую политику своих отцов, в которой и им приходилось принимать немалое участие, и заключают между собою мирный трактат, в котором определяются пределы владений каждого из участников. Чрезвычайно важно начало, положенное в основу этого распределения. Князья принимают начало отчины: внуки Ярослава должны сидеть на столах, которые даны были дедом их отцам.

Принцип раздельности владений не есть, таким образом, новость, появившаяся только в XIII веке. Это исконное явление нашей истории; начало свое оно имеет в особности первоначальных волостей, существовавших еще до Рюрика. Рюриковичи этого принципа не изменили. Сыновья Святослава владеют каждый на себя и воюют между собою из-за владений. То же продолжается и во все последующее время до объединения Руси.

Для доказательства пришлось бы приводить все старые летописи постранично. Ограничимся немногими примерами из первой половины XII века.

"В лето 6643 (1135) Юрьи (сын Владимира Мономаха, суздальский князь) испроси у брата своего, Ярополка (киевского князя), Переяславль (отчина Владимировичей), а Ярополку дасть Суздаль, и Ростов, и прочюю волость свою, но не всю. И про то заратишася Олговичи (черниговские князья). Иде Ярополк с братьею своею, и Юрьи и Андрей, на Всеволода на Олговича... И пакы Олговичи начаша просити у Ярополка: "что ны отец держал при вашем отци, того же и мы хочем; аже не вдасть, то не жалуйте, что ся удееть, то вы виновати, то на вас буди кровь". То же все ся створи, оже выгна Гюрги Всеволода (сына Мстислава, старшего брата Ярополка) из Переяслава, а потом Изяслава (брата Всеволода) выгна Вячьслав (брат Ярополка), а потом Изяслава же выгна тот же Вячьслав из Турова (город Вячеслава). А они (Всеволод и Изяслав, которым покровительствовал Ярополк, но которых преследовали младшие дяди, Юрий и Вячеслав, из-за обладания Переяславом) приступиша к Олговичем, и бысть в том межи ими пря, велика злоба. Идяху слово рекуче Олговичи: "яко вы (Мономаховичи) начали есте перво нас губити" (Ипат.).

В чем здесь дело? В 1133 г. киевский князь, Мстислав Владимирович, чувствуя приближение смерти, передал Киев брату своему, Ярополку. За эту услугу Ярополк обязался устроить сыновей Мстислава и, между прочим, дать им отчину Владимировичей, Переяславль, что и исполнил. Это, конечно, не могло понравиться младшим сыновьям Владимира Мономаха, которые тоже были не прочь расширить свои владения и, конечно, на счет племянников, как это и раньше их делали Святослав, Всеволод, а потом и Изяслав Ярославичи. Отсюда и возникла коротко указанная летописцем смена князей в Переяславле. Ярополк продолжал покровительствовать племянникам, несмотря на то, что встретил противников в братьях. Когда Юрий выгнал Всеволода, Ярополк прогнал Юрия и отдал Переяславль второму сыну Мстислава, Изяславу. Изяслава прогнал Вячеслав. Ярополк вошел в переговоры с Вячеславом и, с его согласия, вознаградил Изяслава Туровом; но не прошло и года после этого, как Вячеслав возвратился в Туров и прогнал племянника.

Вот после этого-то, надо думать, Ярополк потерял надежду устроить Мстиславичей согласно обещанию, данному их отцу, и вступил в выгодное для себя соглашение с Юрием, который уступил ему за Переяславль значительную часть своих владений. Мстиславичи, предоставленные сами себе, вступили в союз с Ольговичами и вместе с ними начали войну с Владимировичами, своими ближайшими родственниками. У Ольговичей была и своя причина войны. Владимировичи отняли у них какие-то владения, принадлежавшие им при Владимире Мономахе.

Приведем и еще один весьма любопытный пример, близкий по времени. В 1140 г. Всеволод Черниговский занял киевский стол. Чем важнее было новое приобретение князя, тем большие уступки должен был он делать другим князьям, своим союзникам, а иногда и врагам, чтобы примирить их со своими успехами. Всеволод много раздал и друзьям, и недавним врагам, но все-таки не удовлетворил всех и прежде всего не удовлетворил родных братьев, своих верных союзников, которые и восстали против него опять-таки из-за владений. Вот рассказ летописца:

"В се же лето (1142) посла Всеволод из Киева на Вячьслава (Владимировича), река: "седеши в Киевской волости, а мне достоит; а ты пойди в Переяславль, отчину свою". А сыновцю его да, Изяславу (Мстиславичу), — Володимерь, а Святославу, сынови своему, да — Туров. И бысть братьи его тяжело сердце, Игореви и Святославу: волости бо дасть сынови, а братьи не надели ничим же. И позва Всеволод братью к собе, и пришедше сташа в Ольжичих: Святослав, Володимир, Изяслав, а Игорь стояша у Городьча. И еха Святослав к Игореви и рече: "что ти даеть брат старишей?" И рече Игорь: "даеть ны по городу: Берестий и Дорогычин, Черторыеск и Кльчьск, а отчине своее не дасть, Вятичь". И челова Святослав крест с братом своим, Игорем; а наутрей день человаста Володимер, Изяслав с Игорем, и тако яшася вси, рекуще: "кто сступить крестьецелованье, да сь кресть взомьстить". И посла их Всеволод звать на обед, и не ехаша. И послашась братья к Всеволоду, рекуче: "се в Киеве седеши, а мы просим у тебе Черниговской и Новгороцкой волости, а Киевское не хочем". Он же Вятичь не сступяшеть, но даяшеть им четыре городы, яже и преди нарекохом. Они же реша: "ты нам брат стариший, аже ны не даси, а нам самем о собе поискати" (Ипат.). Из этого места следует:

1) Всеволод, заняв киевский стол, не бросил свою отчину. Он уступил только часть отчины, со стольным городом Черниговом, одному из своих союзников, двоюродному брату, Владимиру Давыдовичу, но все остальное удержал за собой. Переход на киевский стол не есть непременно переход из волости в волость, как иногда думают. Весьма нередко это есть образование нового политического тела, в новых границах, в состав которого входят и значительные части прежних владений.

2) Соседнюю волость, Переяславльскую, Всеволод отдает своему недавнему врагу, Вячеславу и, конечно, не в том намерении, чтобы Переяславль послужил ему ступенью для вступления на киевский стол, как смотрят некоторые ученые на занятие переяславльского стола.

3) Братья Всеволода вовсе не желают расширения своих владений на счет соседней Киевской волости. Они просят надела из отчины своей, Черниговской и Новгородской волостей. Это опять не совсем согласно с весьма распространенным мнением о каком-то кочевании древних князей. Древние князья тоже были не прочь сидеть на своих отчинах; но это им также не всегда удавалось, как не удалось и многим князьям московского времени сохранить за собой свои отчины.

Итак, распри князей и в XII веке, как и в XI и X, идут из-за владений; мирные трактаты, которыми они оканчиваются, содержат определения о границах владений. Такими же определениями наполняются и договоры московского времени. Этот последний факт так общеизвестен, что не представляется надобности приводить в подтверждение его какие-либо выписки.

2. Наследственность владений

Наследственность княжеских владений не есть исконное начало нашей государственной жизни. При существовании веча и права народа призывать князей оно могло иметь место только в тех случаях, когда народ призывал князя с детьми, и то до некоторой только степени (см. выше с.76 и след.). В тех же случаях, когда князь призывался лишь до своего живота, оно отрицалось. Несмотря на это, начало наследственности начинает у нас применяться с очень глубокой древности. Это весьма понятно. Мы уже знаем, что каждый князь рассматривал свои владения как особые и заботился о неприкосновенности их. На этой почве легко могла родиться мысль о передаче владений детям. Она, действительно, и родилась очень рано. Первый случай применения ее относится к X веку. Но начало наследственности должно было выдержать долгую борьбу. Оно враждебно сталкивалось, во-первых, с правом народа выбирать себе князя по усмотрению, во-вторых, еще более упорного врага нашло оно в самих князьях, которые считали себя вправе доискиваться любого стола, невзирая ни на какие наследственные притязания.

Древнейший случай перехода волости по началу отчины летопись приписывает распоряжению Владимира Святого. Под 1128 г. мы находим такое объяснение происхождения особой ветви полоцких князей. Владимир, по рассказу летописца, созвал бояр своих и сообщил им о покушении на его жизнь, совершенном женою его, Рогнедою, дочерью полоцкого князя, и о намерении своем казнить ее смертью. Бояре отвечали ему:

"Уже не убий ея детяти деля сего (Изяслава, сына Владимира от Рогнеды); но вздвигни отчину ея и дай ей с сыном своим. Володимир же устрой город и да има..." (Лавр.).

Таким образом, уже боярам Владимира приписывается мысль об отчине как основании княжеского преемства. Владимир следует совету бояр и образует особую линию князей, полоцких вотчинников.

Тот же летописец, передавая содержание Ярославова завещания, в заключение говорит:

"И тако раздели им грады, заповедав им не преступати предела братня, ни сгонити" (1054).

Ярослав, бывший не раз свидетелем войны родных братьев из-за владений, запрещает сыновьям своим переступать предел братнина удела, Мы думаем, что в этом распоряжении Ярослава можно видеть вторую попытку, но в более широких размерах, установить наследование по отчине. Переход одного из сыновей Ярослава на стол другого по его смерти, но при наличности детей умершего является таким же нарушением завещания, как и захват братнина стола при его жизни. Сыновья Ярослава по отношению к своим детям находились совершенно в таком же положении, в каком находился Ярослав по отношению к своим. Он раздал им свои владения с совершенным устранением брата своего, Судислава, которого держал в тюрьме. Почему сыновья его должны были поступить иначе и оставить свои владения не детям, а братьям? Нет ни малейшего основания допустить это. Правда, по смерти младшего из сыновей Ярослава, Вячеслава (1057), три старших брата перевели следующего затем Игоря из Владимира, назначенного ему отцом, на стол умершего, несмотря на то, что после Вячеслава остался сын, Борис. Это перемещение есть самовольное распоряжение старших братьев, и ничего более. Оно также нарушает завещание Ярослава, как и случившееся позднее изгнание Изяслава из Киева. Так смотрели на Ярославово завещание и современники. Начальный летописец, описав изгнание Изяслава и занятие Киева его младшими братьями, говорит, что они сделали это, "преступивше заповедь отню" (1073).

Что Ярослав имел в виду установление наследственного преемства в нисходящей линии своих сыновей, это подтверждается и дошедшим до нас толкованием его завещания князьями конца XII века. Черниговские Ольговичи состояли в договоре со Всеволодом Владимирским и Рюриком Киевским, по которому обязались "блюсти Киев под Всеволодом и сватом его, Рюриком". В 1195 г. Рюрик вознамерился изменить содержание этого договора и по соглашению со Всеволодом и братом, Давыдом, послал к Ольговичам новое предложение, в котором эти три князя и высказывают свой взгляд на суть Ярославова завещания.

"Toe же осени (1195), — говорит летописец, — сослався Рюрик со Всеволодом, сватом своим, и с братом своим, Давыдом, послаша мужи своя к Ярославу и ко всим Олговичам, рекше ему: "целуй к нам крест со всею своею братьею, како вы не искати отцины нашея, Кыева и Смоленьска, под нами, и под нашими детми, и под всим нашим Володимерим племенем, како нас разделил дед наш, Ярослав, по Днепр, а Кыев вы не надобе" (Ипат. 1146).

Итак, по мнению Владимировичей, Ярослав разделил по Днепр не сыновей только своих, Святослава и Всеволода, но и потомство их. Значит, по мысли Ярослава, дети, а не братья должны были наследовать его сыновьям.

Хотя это толкование воли Ярослава и невыгодно Ольговичам, они не отрицают его верности. В своем ответе они вовсе не касаются неудобного для них Ярославова завещания, а указывают на ближайшую причину княжения в Киеве и говорят, что и они могут занять Киев в случае соединения в их пользу тех же благоприятных условий, какие доставили этот стол их противникам.

"И Олговичи же, — продолжает летописец, — сдумавше и пожалиша себе, рекше к Всеволоду: "ажь ны еси вменил Кыев тоже ны его блюсти под тобою и под сватом твоим, Рюриком, то в том стоим; ажь ны лишитися его велишь отинудь, то мы есмы не угре, ни ляхове, но единого деда есмы внуци; при вашем животе не ищем его, ажь по вас, кому Бог дасть".

Ссылка Владимировичей на Ярославово завещание верна только отчасти, по отношению к одной Переяславльской волости, которую Ярослав назначил прапрадеду их, Всеволоду; Киев же и Смоленск были назначены другим наследникам и отчиной Владимировичей сделались гораздо позднее, и притом Владимировичи сидели в Киеве не без согласия на то черниговских князей, с которыми у них были заключаемы дружественные союзы. На один из таких союзных договоров и указывают Ольговичи в своем ответе. По договору этому Ольговичи отказались от Киева в пользу Всеволода и шурина его Рюрика, и только*.

______________________

* Приведенное из Ипат. лет. место совершенно иначе передано в Никоновской. Там читаем:

"Небуди мне отлучитися великаго стола и главы и славы всеа Русии, Киева, но якоже и от прадед наших лествицею каждо восхожаше на Великое княжение Киевское, аще же и нам и вам, возлюбленная и драгая братия, лествичным восхожением, кому аще Господь Бог даст, взыти на великое княжение великого Киева. Сего, братие, не разоряйте, ни присецайте, да не Божий гнев на себе привлечете, хотяще едины во всей Росии господствовати. Бог убо мститель есть неправду творящим" (1196).

______________________

Признание отчины за основание преемства, сказавшееся впервые в княжеских распоряжениях, входит и в содержание договоров. Древнейший пример представляет мирный трактат, заключенный между внуками и правнуками Ярослава на Любецком съезде (см. выше, с. 138). Этим договором установлено общее правило, чтобы дети владели столами своих отцов. Признание того же начала встречается и в договорах XII века.

Приведем несколько примеров.

Война Изяслава Киевского с Юрием Ростовским разделила на два враждебных лагеря и черниговских князей: Изяслава Давыдовича и Святослава Ольговича. Когда война окончилась, Святослав обратился к Изяславу с таким предложением:

"Брате! мир стоит до рати, а рать до мира! А ныне, брате, братья есмы собе, а прими нас к собе. А се отцине межи нами две: одина моего отца, Олга, а другая твоего отца, Давыда, а ты, брате, Давыдовичь, а яз Олговичь. Ты же, брате, прими отца своего, Давыдово; а што Олгово, а то нама дай, ать ве ся тем поделиве". Изяслав же крестьяньски учини, прия брата своя и отцину има узвороти, а свою к собе прия"(Ипат. 1151).

Святослав хлопочет не о себе одном, но еще и о другом князе. Этот другой князь есть сын родного брата Святослава, Святослав Всеволодович, состоявший в союзе со Святославом Ольговичем. Дяди, значит, далеко не всегда исключали племянников из владения отчинами. Родовая теория говорит об исключении, в период от Ярослава Владимировича до смерти Мстислава, племянников дядями "из общаго родоваго владения". Владения же отчинами она совсем не заметила.

Мы уже знаем, что сын Мономаха, Андрей, княжил во Владимире. Князь этот заключил договор с братом, Юрием, по которому Юрий обязался "по животе его волость удержати сынови его". По смерти Андрея Юрий целовал крест этому сыну Андрея, "яко искати ему Володимиря" (Ипат. 1157). В 1170 г. владимирский князь, Мстислав Изяславович, заключил договор с братом своим, Ярославом, "якоже не подозрети волости под детми его" (Ипат. 1172).

В 1195 г. Владимировичи предлагают Ольговичам целовать крест на том, что они не будут искать Киева и Смоленска под ними, под их детьми и под всем Владимировым племенем.

Когда это соглашение не удалось, Всеволод заключил с Ольговичами мир.

"И умолви с ним (Ярославом Черниговским) про волость свою ипро дети своя,а Кыева под Рюриком не искати, а под Давыдом Смоленска не искати, и води Ярослава ко честному кресту и всих Олговичь" (Ипат.).

Итак, Всеволод отказался от новых требований, внушенных Рюриком, и ограничился прежними, и вместе с тем договорился о детях своих. Летописец не приводит, в чем состоял этот договор, но ввиду многих случаев передачи родителями детям своих владений есть полное основание думать, что Ольговичи обещали "неподозрети" Владимирской волости не только под Всеволодом, но и под детьми его. Всеволоду надо было, конечно, достигнуть этого прежде всего; а могли быть и иные пункты соглашения, о которых гадать бесполезно.

Насколько начало наследственности пустило глубокие корни в XII веке, об этом свидетельствуют следующие факты.

В 1140 г. Всеволод Черниговский, завладев Киевом, захотел перевести князя Андрея из Переяславля в Курск. Андрей отвечал ему:

"Лепьши ми того смерть и с дружиною на своей отчине и на дедине взяти, нежели Курьское княженье. Отец мой на Курьске не седел, но в Переяславли. Хочю на своей отчине смерть прияти" (Ипат. 1140).

Желание Андрея сбылось, он умер в Переяславле. По смерти его тот же Всеволод предлагает брату Андрея, Вячеславу, перейти из Турова в Переяславль на том основании, что это отчина его (Ипат. 1142).

В 1146 г. Изяслав Мстиславич, решив начать войну с Игорем Ольговичем из-за обладания Киевом, собирает войско и говорит ему такую речь:

"Да любо си голову положю перед вами, любо си налезу стол деда своего и отца своего" (Ипат.).

В 1155 г. черниговскому князю, Изяславу Давыдовичу, удалось занять Киев. Юрий Владимирович, начиная с ним войну из-за Киева, говорит ему: "Мне отчина Киев, а не тобе" (Ипат.).

В 1159 г. полоцкий князь Рогволод отбирает Изяславль у Всеволода Глебовича и передает его Брячиславу Давыдовичу на том основании, что это его отчина (Ипат.).

На том же основании и новгородцы в 1200 г. просят Всеволода Юрьевича посадить у них сына своего. Послы их говорят князю:

"Ты господин князь великый, Всеволод Гюргевичь, просим у тобе сына княжит Новугороду, зане тобе отчина и дедина Новгород" (Лавр.).

Начало наследования в нисходящей линии по отчине, возникшее в глубокой древности* и признаваемое не только князьями, но даже и вольнолюбивым народом Новгорода Великого, переходит, как готовое уже, в московскую эпоху. В договорах московских князей постоянно встречаемся с условием не вступаться во владения союзника не только при жизни его, но и по смерти, под его детьми. Ограничимся двумя примерами, древнейшим и самым новым из дошедших до нас договоров. В 1341 г. сыновья Ивана Даниловича Калиты сходятся у отня гроба и заключают между собой договор, в котором обязываются "не обидеть и не имати ничего (от княгини и) от детей, чем их кого благословил отец по розделу". Подобное же обязательство находим и в договоре, заключенном сыновьями Великого князя Ивана Васильевича, при жизни отца и по его приказу, в 1504 г.; обязательство это было повторено и по смерти отца в 1531 г. Князья взаимно обязывались блюсти, не обидеть и не вступаться друг под другом и под детьми. Знаменательно то, что Иван Васильевич не указом определяет отношения младшего сына к старшему, а договором. Мысль о том, что владетельные князья подчиняются только такому закону, на который сами соизволили, живет и действует еще и при Иване Васильевиче. Вот почему он и обратился к старому средству договора (Рум. собр. I. №№ 23, 133, 134, 140, 161). Таким образом, брат Великого князя Московского был такой же наследственный владетель в своем уезде, как и сам великий князь. То же надо сказать и о всех удельных князьях московского времени.

______________________

* Приведенные места источников, свидетельствующие о древности начала наследования от отца к сыну, нисколько не препятствуют сторонникам родовой теории считать этот порядок новым московским обычаем. На с.443 "Истории отношений между русскими князьями Рюрикова дома" Соловьева читаем: "По смерти Юрия престол московский занял старший сын его, Василий Косой, мимо всех родовых прав, по новому обычаю престолонаследия от отца к сыну".

______________________

3. Братство князей

Все князья, происходя от одного общего родоначальника, считают себя прирожденными правителями. Они никогда не подданные другого князя, они равны ему. Они все одной плоти и крови. Это бытовое явление; оно есть следствие рождения, а не соглашения. Но это начало прирожденных княжеских прав не всегда соблюдалось. Сильные князья не очень-то уважали княжеское происхождение слабых. Если они находили их лишними, они не затруднялись устранять их со своей дороги. Вот это-то обстоятельство и повело к тому, что в княжеские договоры всегда включается статья о "братстве" союзников. Все состоявшие в договоре князья именуют друг друга братьями и обязываются относиться друг к другу соответственно этому началу братства.

Московские великие князья постоянно обязываются держать своих союзников "в братстве, во чти, без обиды". К тому же обязывались и князья домосковского времени. Превосходный комментарий к условию о братстве князей дают переговоры, происходившие в XII веке между Андреем, владимирским князем, и Ростиславичами. Князья эти состояли в союзе. В 1154 г. между ними возникло разногласие; Ростиславичи не выдали Андрею Григорья Хотовича, которого он подозревал в убийстве брата своего Глеба.

"Андрей же, — говорит летописец, — исполнився высокоумья, разгордевся велми, надеяся плотной силе и множестом вой огородився, разжегся гневом и посла Михна, мечьника: "едь к Ростиславичем, рци ти им: не ходите в моей воли! ты же, Рюриче, пойди в Смоленьск к брату, во свою отцину; а Давыдови рцы: а ты пойди в Берлад, а в Руськой земли не велю ти быти; а Мьстиславу молви: в тобе стоит все, а не велю ти в Руской земле быти".

Ростиславичи оскорбились высокомерием тона и дали такой ответ:

"Мы тя до сих мест акы отца имели по любви, аже еси с сякыми речьми прислал, не акы к князю, но акы к подручнику и просту человеку, а что умыслил еси, а тое дей, а Бог за всем" (Ипат.).

Князь не простой человек, ему нельзя приказывать, говорить с ним надо почтительно. Это и значит держать "во чти".

Принцип братства вносит в среду князей начало равенства, он уравнивает дядю с племянником, названного отца с сыном. Андрей не брат Ростиславичам, а дядя, которого Ростиславичи чтили как отца. Тем не менее, как только Андрей позволил себе обратиться к ним с нарушением их княжеского достоинства, они разорвали свой союз с ним.

В 1146 г. киевский князь, Всеволод Ольгович, приказывает спросить у своих двоюродных братьев, Давыдовичей, и у Изяслава Мстиславича:

"Стоите ли в хрестном целованьи у брата своего, у Игоря" (Ипат.).

Изяслав Мстиславич приходится Игорю не братом, а племянником. Если же здесь он назван братом, то, конечно, потому, что в договоре установлено начало братства.

В том же году, но уже по смерти Всеволода, Изяслав Мстиславич обращается к своему войску с такими словами:

"Братье! Всеволода есмь имел в правду брата старишаго" (Ипат.)

Но Всеволод не брат, а дядя Изяславу, братом же старшим он имел его в силу договора. Совершенно такие же обязательства найдем и в московских договорах.

В том же году сын Изяслава, Мстислав, обращается к союзникам своего отца, Владимиру и Изяславу Давыдовичам, с такою речью:

"Брат ваю, а мой отец, тако рекл: к городу же не приступайте, доколе же приду аз, а какоже угадаем, тако створим. Она же рекоста тако: аже тако брат велел, а тако и учиним" (Ипат.).

Это опять договорное братство, в действительности же Изяслав племянник Давыдовичей.

В 1150 г. тот же Изяслав посылает посла к дядям своим, Вячеславу и Юрию, и приказывает сказать им:

"Брата еста моя! Хрест еста целовала на том, ако моего что есть, то исправити; се же, брата, первое есми слал к вам, и ныне, любо на чем хрест еста целовали, то управита; не хочета ли того всего исправити, то яз в обиде не могу быти" (Ипат.).

Согласно с этим дяди, Вячеслав и Юрий, обращаются к племяннику, Изяславу, называя его "брат и сын" (Ипат. 1149 и сл.).

Если в предшествовавших примерах уравнивались дяди и племянники весьма отдаленных степеней, то здесь мы имеем случай уравнения племянника с родными дядями.

Точно также и в московских договорах не только братья договариваются о братстве, но и племянники с дядями и деды со внуками. Великий князь Московский, Василий Дмитриевич, в договоре, заключенном с двоюродным дядею, Владимиром Андреевичем, обязывает его считать себя братом старейшим и сам обязывается держать его в братстве и в чести без обиды. Дмитрий Иванович заключил договор с Олегом Ивановичем Рязанским, который приходится ему внуком; но в договоре обязывается иметь его себе братом молодшим.

Итак, по договорам все князья признаются братьями. Но братья в семье неравны, между ними есть старшие и младшие. Это бытовое явление тоже переходит в договоры и проявляется двояко: во-первых, князья называют друг друга то старшими, то младшими братьями, сообразуясь с действительным старшинством, и, во-вторых, они обязываются признавать кого-либо старшим братом и, в свою очередь, обязывают этого старшего считать их младшими братьями.

Остановимся прежде на вопросе о том, что такое в семье старший брат, имел он какие-либо преимущества перед младшими или нет? Есть основание думать, что в княжеских семьях старшему сыну принадлежало некоторое преимущество в наследовании княжеских владений. Наследование в княжеских владениях отличалось от наследования в частной собственности. Собственность делилась на равные части, а при дележе владений сообразовались с естественным делением их на волости, а волостей на города и пригороды. При этом доли получались неравные и неодинакового достоинства; одни волости были лучше, другие хуже; города же, по общему правилу, всегда были лучше пригородов. Таким образом, при разделе княжеских отчин всегда возникал вопрос, кому дать лучшую волость, кому следующую за ней по достоинству и т.д. При этом и обнаруживалось преимущество старшинства братьев. Старший брат, при всех других равных условиях, получал от отца лучший стол, остальные распределялись между младшими. Такой порядок наблюдаем с древнейших времен. Святослав передает лучший свой стол, киевский, старшему сыну, Ярополку; по смерти Владимира этот стол занимает старший его сын, Святополк. В 1031 г. Мстислав Владимирович, одержав победу над братом Ярославом, уступает ему Киев на том основании, что он старший брат. Ярослав, в свою очередь, назначает Киев старшему сыну, Изяславу. Это право старшего сына на лучший или, что то же, старший стол хорошо выражено владимирским князем, Всеволодом Юрьевичем. Посадив старшего сына своего в Новгороде, он так объяснил это назначение:

"Сыну мой, Костянтине, на тобе Бог положил переже старейшиньство во всей братьи твоей, а Новгород Великий старейшиньство имать княженью во всей Руськой земли, по имени твоем тако и хвала твоя, не токмо Бог положил переже старейшиньство во всей братьи твоей, но и в всей Русской земли; и яз ти даю старейшиньство. Поеди в свой город" (Лавр. 1206).

Константин — старейшина в семье Всеволода; этому положению его соответствует и назначение его в старейший город Новгород, такова воля Божия. Чувствуя приближение смерти, Всеволод назначает Константину лучшую свою волость, Владимир. Только после того, как между сыном и отцом обнаружилось разногласие по вопросу об отношении Ростова к Владимиру, Всеволод изменил свое первоначальное решение и назначил Владимир второму сыну, Юрию, а Константину дал Ростов. Это преимущество старшего сына сознают и московские князья. Сознание это с совершенной ясностью высказано Великим князем Иваном Васильевичем. Назначая своим наследником в великом княжении по смерти старшего сына, Ивана, внука Димитрия, великий князь сказал:

"Отче митрополить! Божием изволением от наших прародитель, великих князей, старина наша оттоле и до сех мест, отци, великие князи, сыновом своим прьвым дивали великое княжение; и яз был своего сына перваго, Ивана, при себе благословил великим княжением..." (Воскр.).

Иван Данилович Калита великое княжение никому не приказал; в своем завещании он распоряжается только Московским уделом. Стремясь к равному наделению своих наследников, лучший свой город, Москву, он предоставил в общее владение всех трех сыновей; в отдельное же владение он предоставил им остальные города и волости. Не зная размеров и доходности этих участков, мы не можем сказать, получил что-нибудь старший сын Ивана на старейшинство или нет. Если удел его был и больше, что можно допустить, все-таки младшие братья нашли нужным сделать ему прибавку. По смерти отца они заключили с ним договор, в котором сделали ему уступки "на старейшинство". В этом договоре читаем:

"А что есмы сступилися тобе на старейшинство: тобе полтамги (а нам двум полтамги), да тобе соколничий путь, и кони ставити...х, и ловчий путь тоже; и потом на старейший путь, кто будеть старейший, тому полтамги, а молодшим двум полтамги. А опрочь того все на трое".

Отец все разделил на три части, а младшие братья уступают старшему некоторые угодья целиком да половину таможенных доходов: все это ему на старейшинство. Эта прибавка показывает, что право первородства пустило довольно глубокие корни в общественном сознании.

Таковы преимущества старшего брата, старейшины, преимущества старейшинства в семье.

Но термин "старейшинство" употреблялся и в других смыслах. Старейшиной назывался князь, сидевший в лучшем, старейшем городе. Это будет старейшинство по городу, которого может домогаться и достигать и не старший по рождению. Эти оба старейшинства совершенно ясно различены в вышеприведенном обращении Великого князя Всеволода к старшему своему сыну Константину. Бог положил на Константина старейшинство фактом первородства, отец делает его старейшиной, назначая ему старейший стол в Новгороде. С таким же словоупотреблением встречаемся и в более отдаленное время.

Младшие сыновья Ярослава, Святослав и Всеволод, прогнали старшего брата, Изяслава, из Киева. По смерти Святослава Изяслав возвратился из Польши добывать свою отчину. Всеволод выступил было против него, но до войны дело не дошло, и братья заключили между собой мир. Текст этого мирного договора нам неизвестен, но вот что говорит о его содержании Изяслав, когда Всеволод, разбитый половцами, обратился к его помощи:

"Елма же ты, брате мой, показа ко мне любовь, введя мя на стол мой и нарек мя старейшину собе, се аз не помяну злобы первыя, ты ми еси брат, а я тобе, и положю главу свою за тя" (Лавр. 1078).

Употребленное здесь выражение "нарек мя старейшину собе" легко объясняется из сказанного. Изяслав — старший брат и согласно этому получил от отца старший стол. Младшие братья нарушили предоставленное ему право и прогнали его из Киева. По смерти Святослава, всему делу заводчика, Всеволод помирился с братом и уступил ему Киев, — это и значит "нарек его старейшиной", то есть по договору признал за ним киевское княжение и старшинство, которое перед тем он отнял у него в союзе с братом. Старейшиной по рождению Изяслав оставался и в изгнании, а потому к этому прирожденному ему старейшинству его слова, обращенные к брату, и не могут быть отнесены. Во время изгнания Изяслава старейшиной по Киеву был Святослав в силу договора со Всеволодом, который также получил значительные выгоды от этого соглашения. Таким старейшиной в случае удачи мог по договору сделаться любой князь.

В 1174 г., во время существования большого союза, составленного против киевских и смоленских князей, Ростиславичей, усилиями Андрея Юрьевича Владимирского и черниговских князей к последним присоединился двоюродный брат Ростиславичей, Ярослав Изяславич Луцкий, "ища собе старейшинства в Олговичах, — как говорит летописец, — и не ступишася ему Киева" (Ипат. 1174).

Какого это старейшинства искал Ярослав Изяславич перед Ольговичами и при их помощи? Старейшинства по первородству он не мог искать, ибо оно дается рождением, а он происходил от третьего сына Ярослава, Ольговичи же от второго, и были старше его на целую степень. Ярослав искал старейшинства по Киеву, т.е. желал, чтобы черниговские князья предоставили ему обладание Киевом, который считался старше Чернигова. Это подтверждается и словами текста. Отказ Ольговичей выражен в такой форме: "и не ступишася ему Киева", что и значит — не дали старейшинства. Тогда Ярослав перешел на сторону Ростиславичей с тем же требованием.

"Ростиславичи же, — продолжает летописец, — положиша на Ярославе старейшинство и даша ему Кыев" (Ипат. 1174).

Ярослав, сын Изяслава, старшего брата Ростислава, и, следовательно, старший двоюродный брат Ростиславичей, мог иметь перед ними старшинство лет. Что же значит, что они "положили на него старейшинство"? Это значит, что они по договору обязались считать его старейшиной по городу и доставить ему обладание Киевом, где до сего времени сидел Роман Ростиславич.

Итак, старейшинство означает, во-первых, первородство, с которым соединялись некоторые преимущества в области наследственного права; во-вторых, оно означает обладание лучшим столом, который мог достаться и не первородному; в-третьих, оно бывает договорное с предоставлением некоторых выгод или без них. В последнем случае оно может означать единственно почет, не соединяемый ни с преимуществами в праве, по общему правилу древности: "старыя чти, яко отца".

Это особое почтение выражалось, например, в том, что первое слово предоставлялось старшему и пр. Вот в какой почтительной форме младший брат, Ростислав Мстиславич, отвечает старшему, Изяславу, на его вопрос о том, надо ли продолжать войну с черниговскими князьями или заключить с ними мир.

"Брате! кланяютися, ты еси меня старей, а како ты угадавши, а яз в том готов есмь! Аже, брате, на мне честь покладывашь, то яз бых, брате, тако рекл: рускых деля земль и хрестьян деля, то яз люблю, брате, мир лепле" (Ипат. 1148).

Пример, как понимался почет договорных старейшин, дают переговоры Ростиславичей со Всеволодом Юрьевичем. По договору между ними Всеволод был наречен Ростиславичами "старейшиной", без предоставления ему каких-либо определенных прав, а потому киевский стол по смерти Святослава Всеволодовича (1194) занял не Всеволод, а Рюрик Ростиславич.

Узнав об этом, Всеволод отправляет к Рюрику и брату его, Давыду, такое посольство:

"Вы есте, — приказывает он сказать им, — нарекли мя в своем племени, во Володимере, старейшаго; а ныне сел еси в Кыеве, а мне еси части не учинил в Руской земле, но роздал еси инем моложьшим, брати своей. Да же мне в ней части нет, да то ты, а то Киев и Руская область; а кому еси в ней часть дал, с тем ей и блюди и стрежи. Да как ю с ним удержишь, а то узрю же, а мне не надобе" (Ипат. 1195).

Отсюда ясно, что хотя Всеволод и признан старейшиной, но Ростиславичи не обязались ни к каким материальным уступкам в его пользу — на старейшинство; они не обещали ему ни Киева, ни какой-либо части в Русской земле. Если бы такие обещания были сделаны, Всеволод указал бы на это и упрекнул бы в несоблюдении договора. Но он этого не делает, он только жалуется, что его не вспомнили в счастливую минуту и не дали части, тогда как все другие союзники получили, и притом младшие. Младшие наделены, а старейший нет; это очевидное неуважение старейшинства. Всеволод не хочет этого терпеть, ибо старейшинству подобает особый почет, а ему не оказано и той чести, какая сделана младшим. Он выступает из союза. В этом и заключается его месть за недостаток почтения. Ясно, что старейшинство в данном случае ничего не означало, кроме почетного титула, которому должно было соответствовать особое внимание младших по отношению к старейшине. О том, что старейшинство означало какие-либо права верховенства старшего князя по отношению к младшим, здесь и речи быть не может. В этом смысле — особого почета — выражение "старейший брат" употребляется и в московских договорах.

Но переход от состояния мира к состоянию войны такого сильного князя, как Всеволод, испугал Ростиславичей, и они решили удовлетворить его. Оказалось, что Всеволод желал получить именно ту волость, которую Рюрик отдал уже зятю своему, Роману Мстиславичу. Как ни трудно было удовлетворить Всеволода, Рюрик сделал-таки ему угодное; но он восстановил этим против себя зятя. Роман Мстиславич вышел из союза с Рюриком и вступил в крестное целование с Ярославом Всеволодовичем Черниговским,

"Поводя и на Киев, на тестя своего. Се же слышав Рюрик, ажь Роман отступился ко Ольговичем и поводит Ярослава на старейшинство, и поча Рюрик думати с братьею своею и мужи своими..." (Ипат. 1195).

Здесь опять слово "старейшинство" употреблено в смысле старшего стола, в данном случае Киева.

В 1289 г. племянник владимирского князя, Мстислава Даниловича, и сын его старшего брата, Юрий, захватил город дяди, Берестье, и вошел в соглашение с жителями. Мстислав не хотел отказаться от Берестья, но прежде начала войны отправил посольство к отцу Юрия и своему старшему брату, Льву, с таким воинственным по существу и почтительным по форме обращением:

"Жалуюсь Богу и тобе, зане ми есь по Бозе брат старейший! Повежь ми, брате мой, право, своею ли волею сын твой сел в Берестьи, ци ли твоим повелением? Оже будет твоим повелением се учинил, се же ти поведаю брате мой, не тая: послал есмь возводить татар, а сам пристраиваюся, а како мя Бог разсудить с вами! А не на мне та кровь будет, но на виноватом, но на том, кто будет криво учинил" (Ипат.).

В глазах Мстислава первое место после Бога принадлежит его старшему брату Льву. Но в этом громком признании старейшинства Льва ничего не заключается, кроме одного внешнего выражения почтения. Младший брат начнет немедленно войну со старшим, если только это он распорядился о захвате его земель. Воля старшего брата не имеет юридического значения для младшего; для него необязательно подчиняться старейшине. Прирожденному старейшине не принадлежат никакие права господства по отношению у младшим братьям. Старшему брату в семье предоставляются только некоторые преимущества в порядке княжеского наследования. Но и это зависит от воли отца; он может распорядиться и иначе. С признанием чьего-либо старейшинства по договору соединяются весьма разные последствия. Иногда предоставляется старший стол, иногда один почет. Этот порядок вещей переходит и в московскую практику.

В московских договорах встречаемся с тем же разделением князей-братьев на старших и младших. Титул старейшего усвояется всегда старшему брату и владельцу старшего на северо-востоке стола владимирского и московского; рязанские и тверские князья тоже старшие по отношению к их младшим братьям. Имена князей и столов новые, но понятия старые. Старейшинство старшего брата так натурально, что в договорах сыновей Ивана Даниловича Калиты и Дмитрия Ивановича Донского оно встречается только как ходячее обращение младших братьев к старшему, а не в смысле особой обязанности, возлагаемой на младших, — считать старшего старшим. Великий князь, Иван Васильевич, этим уже не довольствуется, он возлагает на младших своих братьев обязанность "иметь его братом старейшим" и сам по отношению к ним обязывается держать их "братьею молодшею". Существо дела от этого, однако, нисколько не меняется. Он только прямо высказал в договоре то, что предполагалось и прежде. Сыновья Калиты и Дмитрия Донского не обязываются иметь старшего брата старшим, но так его называют, а следовательно, и имеют. Иван Васильевич не сделал своих братьев подданными великого князя, он обязывается держать их в братстве и "во чти без обиды"; он только сильнее оттеняет их обязанность почитать его, как старейшего, чем это делалось при его деде.

В договорах же московских князей с более отдаленными родственниками уже с Дмитрия Ивановича встречаемся с определением относительного старшинства князей и с установлением обязанности считать того или другого то старшим, то младшим, то просто братом. В договоре Дмитрия Ивановича и двоюродного брата его, Владимира Андреевича, с тверским князем, Михаилом Александровичем, последний принимает на себя обязательство иметь Дмитрия Ивановича себе братом старейшим, а князя Владимира — братом. Так как в этом же договоре есть особые статьи о неприкосновенности владений, то под признанием старейшинства Великого князя Московского надо видеть только обязанность к особому почтению, подобающему старшему. Мы думаем, что во всех договорах московского времени обязанность признавать известного князя старейшиной сводится к особому почету по отношению к этому князю, и только. С точки зрения почета можно понять и встречающуюся в московских договорах градацию старшинства. Великий князь Московский, Иван Васильевич, возлагает на рязанского князя такое обязательство:

"Имети ти меня, великаго князя, себе братом старейшим и моего сына, великаго князя, имети ти его себе братом старейшим; а брата нашего молодшего, князя Андрея, имети ти его собе братом; а брата нашего молодшево, князя Бориса, и меншево нашего брата, князя Михаила, и сына его, князя Василья, имети ти себе братьею молодшею"*.

______________________

* Рум. собр. I. № 115. В договоре Василия Васильевича с Дмитрием Шемякой встречаем и выражение "старишыньство" вместо старейший брат (Там же. № 52).

______________________

Это есть градация чести, и ничего больше. Видеть здесь какую-либо форму верховенства Великого князя Московского над рязанским не представляется возможности. Рязанский князь, младший по отношению к Ивану Васильевичу, является сам старейшиной брата московского Великого князя, Бориса, дяди его, Михаила Верейского, и племянника, Василия, сына верейского князя. Это, конечно, не подчинение братьев московского князя рязанскому, а только форма почести, ибо в противном случае пришлось бы допустить двоякое подчинение трех последних князей — рязанскому великому князю и московскому, по отношению к которому они тоже молодшие братья. Условие, только что выписанное из договора Ивана Васильевича, Великого князя Московского, есть буквальное повторение вышеприведенного условия из договора киевских и московских Ростиславичей со Всеволодом Владимирским. XV век повторяет зады XII. Так медленно шла наша история!

Условие об особом почете, выражаемом в наречении кого-либо старейшиной, включается в договор в том только случае, когда на это последовало согласие обязывающейся стороны. Такого условия нет в договоре Василия Васильевича с Борисом Александровичем Тверским и даже в первом договоре Ивана Васильевича с сыном Бориса, Михаилом Тверским (Рум. собр. I. №№ 76, 88). А между тем оно было в договоре Дмитрия Донского с Михаилом Александровичем Тверским. За время Василия Темного, значит, значение великих князей московских по отношению к тверским несколько упало. Московский и тверской князья в указанных договорах одинаково называются братьями, они, значит, стали равны.

Любопытную особенность представляют те московские договоры, в которых князья обязываются иметь старейших братьев своих "в отца место". Такое обязательство находим в договоре Дмитрия Ивановича с Владимиром Андреевичем. Но в дальнейшем изложении статей договора Дмитрий Иванович называет Владимира Андреевича то просто "братом", то "братом и сыном" (Рум. собр. I. №№ 27, 29, 37). Подобно этому Василий Васильевич обязывается иметь серпуховского князя своим "братом молодшим и сыном". Но так только в одном договоре, древнейшем; во всех остальных — князья состоят только в братстве (Там же. №№ 45, 71, 78, 84). Гораздо последовательнее начало это проводится в договорах соперника Василия Васильевича, дяди его, Юрия Дмитриевича, и племянника, Дмитрия Шемяки. Условие о братстве совершенно заменено в них условием о сыновстве. Завладев Москвой и великим княжением, Юрий Дмитриевич поспешил укрепить за собой новые приобретения союзными договорами. В дошедшем до нас договоре его с можайскими князьями эти последние обязываются иметь Юрия себе отцом, а он обязывается держать их в сыновстве и "во чти без обиды". Примеру отца следует и сын, Дмитрий Шемяка. Договор его с суздальскими князьями сохранился только в том экземпляре, на котором целовал крест сам Шемяка. Суздальские князья, Василий и Федор Юрьевичи, обязывают его:

"Держати ти нас собе, меня, князя Василья Юриевича, собе сыном, а брата моего молодшаго, князя Федора Юриевича, держати его собе братаничем; а сыну ти, господине, своему, князю Ивану Дмитриевичу, держати меня, князя Василья Юриевича, братом ровным, а меня ти, господине, князя Федора Юриевича, держати сыну своему, князю Ивану, братом молодшим. А нам тебя, своего господина, держати мне, князю Василью Юриевичу, господином и отцом, а сына твоего, князя Ивана Дмитриевича, держати ми его собе братом равным; а мне, князю Федору Юриевичу, держати ми тебя собе господином и дядею, а сына ми твоего, господине, князя Ивана Дмитриевича, держати ми его собе братом старешим" (Рум. сбр. I. № 62).

В замене братства сыновством надо видеть стремление честолюбивых галицких князей возвысить свое значение перед союзниками. Союзники не братья им, а сыновья или племянники. Только сын Шемяки, Иван, состоит в братстве с другими князьями, а не отец его. Но это условное сыновство не означает действительного переноса отеческих прав на названного отца, так как за сыном признаются все права владетельного князя, и даже в праве заключать союзы с другими князьями он уравнивается с названным отцом. Здесь дело только в почете, но в высшей его степени.

Замена братства сыновством также не новость московского времени. Условия подобного рода заключали и князья XII века. В 1150 г. Вячеслав целовал крест с племянником Изяславом на том, что "Изяславу иметь отцом Вячеслава, а Вячеславу имети сыном Изяслава". Но и в Киеве, как и в Москве, эти отцы называются и старшими братьями. Вячеслав приводит слова Изяслава, в которых тот одинаково называет его отцом и братом старейшим; сам Вячеслав, обращаясь к Изяславу, говорит: "Ты же мой сын, ты же мой брат" (Ипат. 1150-1151). Это тоже только высшая степень почета и ничего больше. Что признание кого-либо "в отца место" и в домосковское время не означало признания за названным отцом высшей власти, это хорошо видно из столкновения киевских Ростиславичей с Андреем Боголюбским. Андрей говорит, что Ростиславичи "нарекли его собе отцом", т.е. по договору обязались иметь его "в отца место". Но когда Андрей потребовал у них выдачи лиц, подозреваемых им в убийстве брата его, Ростиславичи отказали в выдаче, дальнейшие же его требования нашли несогласными с их княжеским достоинством; Андрей не хотел уступить, и Ростиславичи разорвали заключенный с ним союз и объявили ему войну. Они продолжают рассматривать себя самостоятельными князьями, а не подручниками Андрея, несмотря на то, что нарекли его отцом*.

______________________

* Совершенно иначе объясняет эти термины родовая теория. "Если бы рязанский князь назвался сыном московского, — читаем у Соловьева, — то этим самым, по новому порядку вещей, поступил бы к нему в подручническое отношение" (История отношений между русскими князьями Рюрикова дома. 443). Чтобы составить себе правильное понятие об отношениях названного отца к названному сыну, надо прочитать указанные нами выше договоры. Сын вовсе не подчинен отцу, а потому не может быть речи о подручнических отношениях.

______________________

Таково значение старейшинства в договорном праве князей, но, как мы уже заметили, понятие старейшинства не выдумано князьями, оно есть бытовое явление. Жизнь постоянно имеет дело со старшими и младшими, это выражения ежедневной разговорной речи. В заключение остановимся на этой живой речи и посмотрим, какой смысл придается в ней слову старейшина. В живой речи старейшина означает старшего летами.

В 1151 г. Вячеслав Туровский обращается к младшему брату, Юрию, с такими словами:

"Моложьшему ся не поклоню, да се яз тебе старей есмь не малом, но многом; аз уже бородат, а ты ся еси родил! Пакы ли хощеши на мое старишиньство поехати, яко то еси поехал, да Бог за всим!" (Ипат.).

Старейшинство, на которое ссылается Вячеслав, есть старшинство лет. Здесь же указаны и преимущества его: младший обязан почитать старшего и выражать ему свое почтение — первым поклоном; воевать со старшим значит нарушить его старейшинство.

В 1195 г. Рюрик Ростиславич, заняв Киев, пожелал условиться с братом, Давыдом, о Русской земле. Послы его держат такую речь к Давыду:

"Брате! се осталися старейши всех в Руськой земле, а поеди ко мне Кыеву, что будет о Руской земле думы и о братьи своей, о Володимере племени, и то все укончаеве, а сами ся у здоровьи видеве" (Ипат.).

Старейшими Рюрик называет себя и брата своего, Давыда, потому что в это время они были старшие летами из приднепровских князей Владимирова племени. В это же время был жив дядя их, Всеволод Юрьевич, владимирский князь; он был их старший родственник, может быть, даже он был и летами их старее, но это нисколько не мешает им считать себя старейшими, так как в Приднепровье не было среди Владимировичей князей старее их. Это относительное старшинство. В одно и то же время может быть много старших летами, много старейшин.

Под 1224 г. находим описание совета князей, собравшихся в Киеве; одних князей летописец называет старейшинами в Русской земле, а других молодыми князьями. К старейшинам он относит четырех: Мстислава Романовича Киевского, внука Ростислава Мстиславича, Мстислава Святославича Черниговского, внука Всеволода Ольговича, Мстислава Мстиславича Галицкого, другого внука Ростислава Мстиславича, и Юрия Всеволодовича Суздальского; младших он не перечисляет всех, по множеству их; отметим из их числа Всеволода Мстиславича, сына киевского князя, Мстислава Романовича, и Михаила Всеволодовича, внука Святослава Ольговича, черниговских князей.

В каком смысле одни старейшины, другие молодшие? Достаточный свет на этот вопрос бросает помещение в списке молодших сына киевского князя, Всеволода. Что такое этот Всеволод? Он даже не владетельный князь, он просто молодой человек. Среди же старейших мы одинаково встречаем как дядей, так и племянников. Старейшинами, значит, делает их не степень родства, а старшинство лет. Старшинство же лет — явление относительное.

Таких старейшин всегда было неопределенное число.

Право старейшин на особый почет по существу своему было также довольно неопределенное. Оно было ясно, пока дело шло о таких внешних проявлениях почета, как первый поклон младшего старшему, предоставление первого слова старшему и подоб. Но весьма натурально, что старшие не ограничивались таким внешним выражением почета и простирали иногда свои требования до полной уступчивости их воле со стороны младших. Здесь и открывалось широкое поле для всяческих столкновений младших со старшими. Любопытный пример таких столкновений представляют отношения старого Вячеслава к племяннику своему Изяславу. Во время княжения в Киеве черниговского князя, Всеволода Ольговича, Вячеслав Туровский должен был согласиться на значительное умаление своих владений. По смерти Всеволода киевляне призвали к себе на стол Изяслава Мстиславича. Вячеслав нашел этот момент удобным для возвращения своих утраченных городов и волостей.

"Вячеслав же, — говорит летописец, — надеяся на старишьство и послушав бояр своих, не приложи чести ко Изяславу, отъя городы опять, иже бяшеть от него Всеволод отъял; не токмо же то, но и Володимерь зая и посади в нем Андреевича" (Ипат. 1146).

Таким образом, Вячеслав, надеясь на свое старшинство перед племянником, начал распоряжаться в его владениях как в своих собственных. Летописец осуждает такой поступок; он говорит, что Вячеслав не оказал должного почтения племяннику. Вячеславу для возвращения своих владений надо было, конечно, войти с ним в соглашение, а не распоряжаться самому. Изяслав же не одобрил действий дяди. Он послал против него своих союзников и отнял у дяди даже его город, Туров.

Но на какое старшинство надеялся Вячеслав? Здесь было не одно только старшинство лет, но и старшинство степени; Вячеслав — дядя Изяславу. Все князья — родственники, а потому старшинство лет весьма нередко совпадает со старшинством степени родства, что, конечно, должно было еще усиливать притязания князей, старших родственников. Нет, однако, основания думать, что старшинство степени родства само по себе, вне преимущества лет, было основанием старейшинства. Князья указывают на старшинство лет там, где могли бы сослаться на старшинство степени. Так, Рюрик Ростиславич уступает Киев Святославу Всеволодовичу потому, что Святослав "старей его леты". Святослав приходился ему еще дядей, но это преимущество не имело никакого влияния на решение Рюрика; о нем и речи не было в думе князя с его мужами (Ипат. 1180).

Хотя старшинство степени не делает молодого человека старейшиной, но весьма понятно, что наша древность знала и особое уважение, подобающее родственникам старших степеней. В 1064 г. Святослав Ярославич ополчился на племянника своего, Ростислава Владимировича, утвердившегося в Тмутаракани.

"Ростислав же, — говорит летописец, — отступи кроме из града, не убоявся его, но не хотя противу стрыеви своему оружья взяти" (Лавр.).

По удалении Святослава на север Ростислав снова сел в Тмутаракани, прогнав оставленного там дядею сына, Глеба. В этом столкновении дяди с племянником прекрасно отразились две характерные черты древности: уважение к дяде как родственнику и полное непризнание его воли как государя. Все князья — братья и никто из них не обязан подчиняться воле другого, кроме того случая, когда он сам согласился подчиняться, о чем речь впереди.

4. Условия союза единения

Договоры имеют целью установление мира между участниками. Мир этот представляется договаривающимся сторонам в.форме полного их единения по всем вопросам внешней политики. Термины, в которых выражается это единение, совершенно одинаковы в домосковское и в московское время.

Древнейшее свидетельство летописи о мирном союзе князей относится к началу XI века. В 1021 г. Брячислав Полоцкий напал на Новгород, бывший под властью дяди его, Ярослава Владимировича. Последнему удалось, однако, обратить Брячислава в бегство и отбить богатый полон, захваченный им в Новгороде. Несмотря на этот успех, Ярослав нашел нужным сделать племяннику уступки и заключить с ним союзный договор.

"И оттоле (из Полоцка, куда бежал разбитый Брячислав), — говорит летописец, — призва (Ярослав) к себе Брячислава и дав ему два города, Восвячь и Видбеск, и рече ему: "буди же со мною за один" (Воскр.).

На Любецком съезде князья приняли такое решение: "Да ноне отселе имемся во едино сердце".

В 1148 г. Изяслав Мстиславич, Владимир и Изяслав Да-выдовичи, Святослав Ольгович и Святослав Всеволодович целуют между собою крест на условии: "быти всем за один брат" (Ипат.).

В 1153 г. Святослав Ольгович целует крест с Изяславом Давидовичем: "якоже за один муж быти" (Ипат.).

Этим терминам XI и XII веков совершенно соответствуют выражения московских договоров XIV и XV веков. В договоре сыновей Калиты читаем: "Быти ны за один до живота". Такие же договоры на обоюдном условии "быти за один" заключают Дмитрий Иванович, Василий Дмитриевич, Василий Васильевич и даже Иван Васильевич*.

______________________

* Рум. собр. I. №№ 23, 27, 33. 37, 43, 52, 56, 61, 65, 75, 90, 92, 95, 113, 115, 118. 1341-1483 и договор, заключенный рязанскими князьями в 1496 г. № 127.

______________________

Такое состояние единения представлялось древним князьям состоянием "любви". Ростислав Мстиславич и Юрий Всеволодович в 1154 г. целуют между собою крест "на всей любви" (Ипат.). Та же точка зрения и у князей московского времени. В договоре Василия Дмитриевича с рязанским князем читаем:

"А со князем Семеном с Романовичем с Новосильским и с Торускыми князи взяти ти (рязанскому князю) любовь по данным грамотам" (Рум. собр. I. № 36).

Как в Киеве, так и в Москве договор единения называют любовью.

Естественным последствием единения и любви является условие о том, что союзники должны иметь общих врагов и друзей и делить как радости, так и горе.

В 1128 г. Всеволод Ольгович напал на своего дядю, Ярослава, и прогнал его из Чернигова. Ярослав был в договоре единения с киевским князем, Мстиславом, а потому и обратился к нему с такой просьбой:

"Хрест еси целовал ко мне, пойди на Всеволода" (Ипат.).

Крестное целование, значит, возлагало на Мстислава обязанность помогать Ярославу против его врагов. В 1148 г. киевский князь, Изяслав Мстиславич, говорит своим союзникам, Владимиру и Изяславу Давыдовичам:

"Вы есте вси хрест целовали на том, аже кто будет мне зол, то вам на того быти со мною. Се же, брата, аз с вами думаю, се стрый мой Гюргий из Ростова обидит мой Новгород, и дани от них отоимал, и на путех им пакости деет, а хочю пойти на нь и то хочю управить любо миром, любо ратью. А вы есте на том хрест целовали, аки со мною быти".

Давыдовичи на это отвечают:

"А мы вси хрест целовали на том, ако где твоя обида будет, а нам быти с тобою" (Ипат.).

В 1150 г. тот же Изяслав целовал крест с дядею, Вячеславом:

"Яко не разлучитися има ни в добре, ни в зле, но по одному месту быти" (Ипат.).

По настоянию венгерского короля на том же условии целовал Изяславу Киевскому крест и галицкий князь, Владимир:

"Его ся не отлучити ни в добре, ни в зле, но всегда с ним быти" (Ипат. 1152).

А вот и более пространный комментарий к этому условию делить радости и горе. В 1174 г. Ярослав Луцкий при помощи Ростиславичей занял киевский стол. Он находился в союзе и со Святославом Всеволодовичем Черниговским. Хотя этот князь и не желал уступать Ярославу Киев, но как скоро Ярослав сел в Киеве, Святослав нашел своевременным напомнить ему содержание заключенного с ним союза:

"Святослав же, — рассказывает летописец, — поча слати к Ярославу с жалобою, река ему: на чем еси целовал крест? А помяни первый ряд! Рекл бо еси: оже я сяду в Киеве, то я тебе наделю, пакы ты сядеши в Киеве, то ты мене надели". Ныне же ты сел еси, право ли, криво ли, надели же мене" (Ипат.).

В 1174 г. Андрей Боголюбский рассорился с Ростиславичами. Союзники его, черниговские князья, узнав об этом, обрадовались и послали сказать ему:

"Кто тобе ворог, то ти и нам, а се мы с тобою готови" (Ипат.).

В известном уже нам союзном договоре Всеволода Юрьевича с Ростиславичами также было условие: "кто мне (Рюрику) ворог, то и тобе (Всеволоду) ворог" (Ипат. 1195-1196).

Старина эта целиком переходит в договоры московского времени. В договоре сыновей Калиты читаем:

"А кто будет брату нашему старейшему недруг, то и нам недруг; а кто будет брату нашему старейшему друг, то и нам друг".

В договоре Василия Васильевича с Дмитрием Шемякою это условие выражено двусторонне:

"А кто будет вам друг, — говорит Великий князь Московский, обращаясь к Дмитрию Шемяке и брату его, Дмитрию Красному, — то и мне друг; а кто будет вам недруг, то и мне недруг. А кто будет мне друг, то и вам друг; а кто будет мне недруг, то и вам недруг" (Рум. собр. I. № 60).

Та же мысль о единстве выражается в московских договорах еще в обязательстве хотеть добра и сообщать о слухах, как полезных, так и вредных.

В договорах можайского князя с Василием Васильевичем читаем:

"А хотети ми, господине, тобе, великому князю, добра везде и во всем и до живота; а тобе, господине, великому князю, хотети добра мне, своему брату молодшему, везде и во всем и до живота" (Рум. собр. I. № 64).

В договоре Дмитрия Ивановича с Владимиром Андреевичем:

"А что ти слышав о мне от крестьянина ли, от поганина ли о моем добре или о лихе или о нашей отчине и о всех крестьянех, то ти мне поведати в правду, без примышления, по целованью; а мне такоже тобе поведати" (Рум. собр. I. № 27).

Установляемое договорами единение приводит к вопросу о том, как союзники должны были относиться к третьим князьям, не принадлежащим к союзу? Если союзники находятся в единении, то, понятно, они не могут входить в переговоры с третьими князьями иначе, как по обоюдному согласию. В договоры, значит, должно было включаться условие, обязывающее стороны не вступать ни с кем в новые союзы без согласия противной стороны. Есть основание думать, что такие условия включались в договоры еще в домосковское время.

С 1177 г. по 1194 г. киевский стол занимал черниговский князь Святослав Всеволодович. Такому продолжительному сиденью в Киеве он обязан был многим союзам, которые умел заключить с князьями черниговскими, киевскими, смоленскими и владимирским князем, Всеволодом. Продолжая стремиться к упрочению своей власти, он вступил в переговоры с венгерским королем, к которому и отправил с этою целью в 1189 г. сына своего, Глеба. Союзник Святослава, Рюрик Ростиславич, узнав об этом, обратился к киевскому князю с таким упреком:

"Како еси послал сына своего ко королеви, а со мною не спрашався, соступился еси ряду" (Ипат.).

Ясно, Святослав обязался ни с кем не вести переговоров без согласия Рюрика и нарушил это условие.

Приведу еще одно свидетельство. Всеволод Юрьевич, воевавший в союзе с Рюриком Киевским против черниговских князей, задумал заключить с ними односторонний мир. Брат Рюрика, Давыд, узнав об этом, обратился с упреком ко Всеволоду:

"Како еси был умолвил с братом своим, Рюриком, и со мною, аже совокупитися у Чернигова всим, да любо быхом умирилися вси, на всей воли своей. Ты же ныне ни мужа своего еси послал к брату своему, Рюрикови, и ни своего прихода поведавши ему, ни моего... А ныне без его думы хочем миритися! А, брате, поведаю ти, сего мира зде не улюбит брат мой, Рюрик" (Ипат. 1196).

Давыд отправляется от той же точки зрения: союзники не могут односторонне вступать в мирные переговоры с третьими лицами. Рюрик, действительно, не улюбил заключенный Всеволодом мир, он усмотрел в нем нарушение принятых им на себя обязательств и наказал дядю и брата старейшего отнятием данных ему перед тем волостей.

В договорах московского времени постоянно встречаемся с условием ни с кем "не канчивать" одному союзнику без согласия другого. В трактате сыновей Калиты читаем:

"А тобе, господине князь великий, без нас не доканчивати ни с ким; а братье твоей молодшей без тобе не доканчивати ни с ким".

Обе стороны могут входить в договоры с третьими лицами, но не иначе как по обоюдному соглашению. Такие же взаимные ограничения права междукняжеских сношений встречаются в договорах Дмитрия Ивановича, Василия Дмитриевича, Василия Васильевича и даже Великого князя Ивана Васильевича*.

______________________

* Рум. собр. I. №№ 23, 27, 33, 35, 37. 45, 52, 56, 61, 75, 84, 90, 92, 95, 97, 106, 113, 118, 125. 1341-1486. То же и в договоре рязанских князей от 1496 г. № 127.

______________________

Мы приводили до сих пор только договоры, в которых обязательства сторон определялись совершенно одинаково, т.е. к чему обязывалась одна сторона, к тому же обязывалась и другая. Обе стороны на основании рассмотренных договоров пользуются совершенно одинакими правами и несут одна по отношению к другой одинакие обязанности. Но это полное равенство прав и обязанностей не ведет за собой непременно и равенства услуг, оказываемых одной стороной в пользу другой. Мера действительно оказываемых услуг могла быть очень различна, ибо зависела от предприимчивости участников и широты их политических планов. В то время как предприимчивый, сильный и честолюбивый князь создает себе массу врагов и будет иметь много случаев требовать помощи от своего союзника, — этот последний, при скромности средств и требований, может ни разу не иметь случая просить о помощи и содействии. Это разница фактическая.

Этой фактической разницей надо, кажется нам, объяснять и встречающуюся в некоторых московских договорах разницу формулировки обоюдных прав и обязанностей сторон. От московского времени дошли до нас договоры, в которых только одна сторона принимает на себя обязательство быть заодно с другой, иметь с ней общих врагов, сообщать о слухах и пр.; другая же взамен того обязывается "блюсти под своим союзником его владения и печаловаться о нем". Несмотря на разную формулировку обязательств, суть дела та же. Сторона, обязывающаяся только блюсти владения противной, обязывается этим самым к единению с нею против ее врагов, к сообщению вредных слухов и пр. Такие односторонние по форме договоры заключены были Великим князем Московским, Василием Васильевичем, с Василием Ярославичем Серпуховским и Великим князем, Иваном Васильевичем, с родными его братьями. В этой же форме написан и договор, заключенный по воле Ивана Васильевича между его сыновьями. Для образца приведем соответствующие места из договора Ивана Васильевича с братом Андреем Можайским. Великий князь обязывает брата целовать крест на следующих условиях:

"А хотети ти мне, великому князю, и моему сыну, великому князю, добра везде и во всем и до живота и быти ти со мною, с великим князем, и с моим сыном, великим князем, везде за один и до живота на всякого нашего недруга, и твоим детям и с моими детми. А кто будет мне, великому князю, и моему сыну великому князю друг, тот и тобе друг; а кто будет нам, великим князем, не друг, тот и тобе не друг... А что ти слышев о нашем добре или о лихе, от христианина, или от иноверца, а то ти нам поведати в правду без примышления. А нам, великим князем, тобя жаловати ...и печалова-тися тобою и твоею отчиною... А чем, брате, тебя благословил отец наш... и того всего мне, великому князю, и моему сыну, великому князю, под тобою и под твоими детми блюсти и не обидети, ни вступатися".

Подробное определение обязанностей можайского князя свидетельствует о том, что инициатива политики находится не в его руках, а в руках его брата. Тем не менее приведенные статьи не заключают в себе никакого ограничения прав удельного князя. Он помогает великому — и только. Но и великий не только обеспечил удельному неприкосновенность его владений, но еще обещал ему печаловаться о нем и жаловать его, т.е. приумножать его владения. Это обмен услуг двух независимых государей, но в форме, в каждом слове которой видно могущество одной стороны и слабость другой.

Но наша древность знает и случаи установления договорами некоторой зависимости одного князя от другого.

С весьма глубокой древности встречаемся с попытками сильных князей ограничить самостоятельность слабых и подчинить их своей воле. Это стремление выражается в очень разных формах. Слабые князья соглашаются "ходить в воле" князей более сильных, быть у них "в послушании" и пр.

Прежде чем устанавливать смысл этих выражений, приведем места источников.

Древнейшее известие летописи, сюда относящееся, восходит к первой четверти XII века. В 1116 г. полоцкий князь, Глеб Всеславич, напал на владения дяди своего, Владимира Мономаха. Владимир в союзе с черниговскими князьями осадил Глеба в Минске.

"Володимер же, — продолжает летописец, — нача ставити истьбу у товара своего, противу граду. Глебови же узрившю, ужасеся сердцем, и начася молити Глеб Володимеру, шля от себе послы. Володимер же сжалиси тем, оже проливашеться кровь в дни постныя великого поста, и вдасть ему мир. Глеб же, вышед из города с детьми и с дружиною поклонися Володимеру; и молвиша речи о мире, и обещася Глеб по всему слушати Володимера; Володимер же, омирив Глеба и наказав его о всем, вдасть ему Менеск, а сам возвратися Киеву" (Ипат.).

В следующем году Владимир Мономах в союзе с Давыдом Ольговичем и Володарем и Васильком Ростиславичами предпринял поход на племянника своего, Ярослава Михайловича. Ярослав выдерживал осаду нападавших в течение шестидесяти дней, но под конец должен был принять предложенные ему условия.

"И сотвориша (т.е. Владимир и союзники) мир с Ярославом, Ярославу, покорившюся и вдаривю челом перед стрым своим Володимером. И наказав его Володимер о всем, веля ему к себе приходити, "когда тя позову", и тако в мире разидошася кождо во свояси" (Ипат.).

В 1160 г. Святослав Владимирович, черниговский князь, целует крест к дяде своему, Святославу Ольговичу:

"Яко имети ему в отца место и во всей воли его ему ходити" (Ипат.).

О самих Ольговичах летописец под 1170 г. говорит:

"Бяху бо тогда Ольговичи в Мстиславли воли" (Ипат.).

Под 1174 г. находим известие, что киевские Ростиславичи обязались "ходить в воли" Андрея Юрьевича владимирского (Ипат.).

Зять Рюрика, Роман, целовал крест к тестю: "в его воли быти и зрети на нь" (Ипат. 1196). В 1199 г. тот же Роман целует крест польскому королю, "яко послушен ему быти" (Густ.).

Из приведенных мест видно, что обязательства быть в чьей-либо воле и ходить у кого-либо в послушании принимают на себя владетельные князья на основании мирных договоров. Что же значат эти обязательства? Превосходный комментарий приведенных выражений дает сама летопись под 1140 г. Летописец рассказывает о возвращении в этом году из Царьграда двух полоцких князей, находившихся там в заточении по воле киевского князя, Мстислава Владимировича. По этому поводу он припоминает причину заточения полоцких князей, совершившегося десять лет тому назад. Вот его рассказ:

"В то же время взидоста княжича два из Царя города, заточени были Мстиславом, Великим князем Киевским, зане не бяхуть в его воли и не слушахуть его коли е завяшеть в Русскую землю в помощь; но паче молвяху Бонякови шелудивому во здоровье, и про се ся Мьстислав разгневася на не..." (Ипат.).

Отсюда следует, что быть в воле и послушании значит подчиняться решению своего союзника в вопросах мира и войны. Полоцкие князья этого не делали, они не шли помогать Великому князю Киевскому, когда он того требовал, и позволяли себе самостоятельные суждения о половецком хане, несогласные со взглядами Мстислава. Этим они нарушили ранее принятое на себя обязательство быть в воле и послушании Мстислава и тем навлекли на себя его гнев.

Быть в воле и послушании, значит, относится не к вопросам внутреннего управления, а к междукняжеской политике. Сохраняя все права владетельных князей в пределах территории своей волости, князья, обязавшиеся к послушанию, отказываются от права принимать какое-либо участие в вопросах внешних сношений с третьими лицами и подчиняются в этом отношении воле своего союзника. Они, следовательно, не имеют своих друзей и врагов; их друзья и враги — суть друзья и враги их союзника.

Это весьма существенное ограничение князей, состоящих в чужой воле. Они не могут составить союза в своих целях; они всегда исполнители чужих намерений.

Самостоятельность внутреннего управления таких князей видна из приведенных мест. Летописец говорит, что полоцкие князья не ходили в Русскую землю на помощь, когда их звал Мстислав. Военное управление, значит, оставалось в их руках, они начальники войск, а следовательно, в их руках финансы, а тем более суд.

Очень понятно, что ограничения политической самостоятельности князей начались в области внешней политики. Князья действуют всегда в союзе с другими: в этом их сила. Очень важно было иметь союзников, которые обещали бы безусловную помощь и отказывались сами судить о вопросах войны и мира. Найти таких союзников было возможно на условии некоторых материальных в их пользу уступок. Ограничение же самостоятельности в делах внутреннего управления — дело гораздо более трудное, ибо оно невозможно без лишения князя его владетельных прав. Этого можно было достигнуть только низложением владетельного князя, что, конечно, сопряжено с большими затруднениями.

От целования креста на условии "быть в чьей-либо воле" надо различать целование креста "на всей чужой воле". Последнее выражение означает только принятие тех условий, которые предложены противной стороной. В 1190 г. возник спор между киевским князем, Святославом Всеволодовичем, и союзниками его, Рюриком и Давыдом Ростиславичами, о границах владений.

"Рюрик же, — рассказывает летописец, — сослався со Всеволодом, сватом своим, и с Давыдом, братом своим, послаша ко Святославу мужи своя, рекущи ему: "ты, брате, к нам крест целовал на Романове ряду, тако же наш брат Роман седел в Кыеве; дажь стоиши в том ряду, то ты нам брат, пакы ли поминаешь давныя тяжи, который быле при Ростиславе, то ступил еси ряду, мы ся в то не дамы. А се ти крестныя грамоты. Святослав же прием грамоты, не хотев креста целовати. И много превся и молвив с мужи, и отпустив их, и опять возворотив их, поцелова к ним крест на всей их воле" (Ипат.).

Т.е. Святослав целовал крест на прежних условиях, предложенных Рюриком и его союзниками. А они требовали только восстановления условий "Романова ряда". В этом и заключалась вся их воля.

Договорное подчинение одних князей воле других, выработавшееся у нас в глубокой древности, переходит и в московское время, но облекается в иные формы и, надо признать, более точные. Старый термин встречаем в одном только договоре Василия Ивановича с двоюродным братом его, Владимиром Андреевичем. Перед заключением этого договора Владимир Андреевич разошелся с Великим князем Московским и отступил от него. Но он скоро раскаялся в своем поступке и снова просил великого князя принять его к себе в любовь. Великий князь принял его в любовь и сделал прибавку к его владениям. Из-за этой прибавки, конечно, и возник разлад. При таких-то условиях и был заключен новый договор, по которому серпуховский князь обязался служить брату своему "без ослушанья". Это нововведение. В предшествовавшем договоре он обязывался служить ему "без ослушанья по згадце", а теперь просто "без ослушанья". Два рассматриваемых договора (Рум. собр. I. №№ 27 и 33) свидетельствуют о крайней нерешительности, с которою Дмитрий Иванович проводит хорошо известное древней России начало послушания. О послушании говорит уже и первый договор, но там начало послушания парализовано условием "по згадце", т.е. по имеющему состояться соглашению. С такой службой по соглашению гармонируют и другие статьи договора. Мы встречаем в нем два обоюдные условия: о единении и "не канчивати". Если Дмитрий Иванович находился в единении с братом и не мог без него заключать договоров, то, конечно, Владимир Андреевич служил ему только в тех случаях, когда находил это нужным. В более позднем договоре условия "по згадце" нет, но повторены обоюдные условия единения и "не канчивать". Таким образом, начало безусловного подчинения и здесь парализовано.

Надо думать, что неудачная редакция договоров Дмитрия Ивановича с Владимиром Андреевичем была замечена нашими государственными людьми XIV века. Этим, кажется, и надо объяснить то обстоятельство, что в позднейших договорах выражение "служить без ослушания" не употребляется. Для ограничения политической самостоятельности во внешних делах московские договоры пользуются условием о вступлении в договоры с третьими лицами и выражают его односторонне в пользу господствующей стороны. Сила такого ограничения очень различна. Рассмотрим отдельные случаи.

В договоре Дмитрия Ивановича и союзника его, Владимира Андреевича, с рязанским князем, Олегом Ивановичем, читаем:

"А к Литве князю великому, Олгу, целованье сложити. А будет князь великий, Дмитрий Ивановичь, и брат, князь Володимер, с Литвою в любви, ино и князь великий Олег с Литвою в любви; а будет князь великий Дмитрий и князь Володимер с Литвою не в любви, и князю великому Олгу быти со князем великим с Дмитрием и со князем с Володимером на них с одиного". Далее следует такое же условие о татарах*.

______________________

* Рум. собр. I. № 32. Такие же условия о выступлении из существующих уже договоров встречаем и в XII веке. В 1151 г. окончилась война киевских князей, Изяслава и дяди его, Вячеслава, с Юрием Суздальским. По миру, заключенному в этом году, Юрий отказался от союза со Святославом Ольговичем, который все время войны был на его стороне. Это условие летопись передает в такой форме: "Святослав же ти Ольговичь не надоби", т.е. ты слагаешь обязательства, принятые по отношению к Святославу (Ипат.).

______________________

Выраженные в этом договоре условия не общие, а специальные: они касаются только Литвы и татар. По отношению к ним рязанский князь ставится в полную зависимость от воли своих союзников. Он находится с Литвой и татарами в мире или войне, смотря по тому, чего желают они. При Василии Дмитриевиче зависимость Рязани несколько ослабляется; Василий Васильевич возвращается к практике деда, а сын его идет еще далее: он обязывает Ивана Васильевича Рязанского "не канчивать" с Литвой, с детьми князя можайского и Шемяки и "ни с иным ни с кем". (Рум. собр. I. №№ 36, 65, 115). Таким образом, рязанский князь совершенно лишается права иностранных сношений; их ведет Великий князь Московский, который, со своей стороны, принимает на себя обязательство по замирении с Великим князем Литовским написать в докончании, что они с рязанским князем один человек.

Несколько медленнее развиваются ограничения тверских князей. Дмитрий Иванович обязывает Михаила Тверского сложить целование к Литве, но будущую международную деятельность Твери он не подчиняет безусловно своей воле: мир и война с татарами происходят по взаимному соглашению обоих великих князей. То же начало обоюдности удерживается и в договорах его сына и внука. Шаг вперед делает Иван Васильевич: он обязывает Михаила Борисовича не заключать союзов с Литвой без думы с собою, но себе выговаривает право заключать союзы с Литвой односторонне, обязываясь только приобщать тверского князя к своим докончаниям (Рум. собр. I. №№ 28, 76, 88, 119; АЭ. I. №№ 14, 33).

Из приведенных примеров ясно, что московские князья, как и их отдаленные предки, хорошо понимали важность стеснения свободы своих союзников в вопросах междукняжеской политики. Но любопытно то, что они проводят эти ограничения прежде всего в применении к князьям рязанским, суздальским, тверским, а потом уже переходят к ближайшим своим родственникам, удельным князьям московским. В договорах Дмитрия Ивановича с серпуховским князем, Владимиром Андреевичем, условие "не канчивати" обоюдное*; так же точно и в договоре Василия Дмитриевича с дядею, Владимиром Андреевичем, и братьями. Даже Василий Васильевич продолжает заключать договоры с удельными московскими князьями на обоюдном условии "не канчивати"**. Но в некоторых его договорах есть к этому условию прибавка. В договоре с дядею Юрием читаем:

______________________

* Исключение составляет только татарская дань. Она вносится в Орду одним великим князем. Серпуховский князь собирает ее в своем уделе и передает великому, а тот уже сносится по этому поводу с ханом (Рум. собр. I. №№ 21, 33). Так же и в Рязани, Орду ведает великий князь, а не удельные (Там же. № 127). Любопытная черта: Дмитрий Иванович, объединяя в своих руках сношения с Ордой в Московских уделах, понимал выгоду разъединения в соседних княжениях, а потому и обеспечил кашинскому князю, Василию, находившемуся под его покровительством, сношения с Ордой, независимые от Твери (Там же. № 28). Насколько князья дорожили правом иностранных сношений как исконным их правом, видно из того, что они выговаривают себе это право, как только к тому представляется возможность. Суздальские князья, Василий и Федор Юрьевичи, в договоре с Дмитрием Шемякой выговорили в свою пользу право непосредственного сношения с Ордой (Там же. № 62).
** Рум. собр. I. №№ 45, 60, 61, 69, 71, 73, 78, 84.

______________________

"А не канчивати ти (Юрию) без нас ни с кем, а хотя будеш с кем в целовании и тобе к нему целование сложити; а нам также без твоего ведома не канчивати ни с кем" (Рум. собр. I. № 43).

В договоре с можайским князем, Михаилом Андреевичем, прибавка эта изложена полнее:

"А не канчивати ти, господине князь велики, ни с кем, ни ссылатися без моего ведания; а мне такжо без тобе, без великаго князя, не канчивати, ни ссылатися ни с кем. А с кем господине, князь великий, будешь в доканчаньи, и тобе, господине, и мене с тем учинити в докончаньи: а с кем, господине, аз буду в целованьи и мне к тому целованье сложити"*.

______________________

* Рум. собр. I. № 64; см. еще №№ 52, 54, 56, 58, 66, 70, 75.

______________________

Сопоставление этих двух разнообразных условий надо, кажется, понимать так. На будущее время стороны обязываются не вступать в договоры иначе как по обоюдному согласию. Но они могут уже находиться с кем-либо в союзе; относительно этих наличных договоров постановляются разные условия: удельный князь обязан сложить с себя прежние целования; наоборот, великий князь остается в прежних целованиях, но с обязательством присоединить к ним и удельного.

Хотя на стороне великого князя оказывается некоторое преимущество, но рассматриваемая прибавка нисколько не меняет отношения сторон в будущем. Они вступают в новые договоры по взаимному согласию и, следовательно, удерживают свою равноправность, как и по договорам без приведенной прибавки.

На этих же условиях заключают договоры с удельными князьями и Иван Васильевич, и его соименник, рязанский великий князь*.

______________________

* Рум. собр. I. №№ 90, 95, 97, 106, 113, 125, 127.

______________________

Очень понятно, почему первые ограничения выпали на долю великого князя рязанского, а не московских удельных. Рязанский князь был более опасный сосед, чем удельные московские, а потому об ограничении его и надо было думать прежде всего. Обезопасив себя при помощи братьев со стороны Рязани и Твери, Иван Васильевич начинает подчинять воле своей и московских удельных князей. В договоре его с братом, Борисом Васильевичем, читаем:

"А не канчивати ти, — обязывает великий князь брата, — ни ссылатися ни с кем без нашего веданья. А с кем мы, великие князья, будем в доканьчаньи, и нам и тебя с тем учинити в докончанье; а с кем будеш ты в целованье, и тобе тому целованье сложити" (Рум. собр. I. № 123. 1486).

По этому условию удельный князь слагает с себя прежние целования, а в новые вступает только с согласия великого князя; великий же князь вступает в новые договоры без ведома удельного и только обязывается присоединять его имя к своим докончаниям. Менее сговорчивым оказался другой брат великого князя, Андрей Углицкий. До нас дошел договор его, заключенный с великим князем в том же году. Условие "не канчивати" здесь обоюдное. Несговорчивость Андрея и была, конечно, причиной заключения его в тюрьму.

Идеал Ивана Васильевича шел, однако, далее. Мы узнаем его из договора, заключенного по его приказу между его сыновьями, Василием и Юрием. По интересующему нас вопросу в этом договоре находим такую статью:

"А с кем будеш ты (Юрий) в целование, а тобе тому целование сложити".

И только. Условия об обоюдном единении тоже нет; только Юрий обязывается быть за один с великим князем на всех его недругов. Итак, междукняжеская политика вся в руках великого князя; удельный не имеет к ней никакого отношения. Он состоит в крестном целовании только с великим и более ни с кем.

Эта мысль еще сильнее выражена в договоре тех же князей, но состоявшемся в 1531 г., много лет спустя по смерти отца.

"А с кем будешь ты (Юрий), — читаем в этом договоре, — в целованье, и тобе тому целованье сложити. А и впред тобе, опричь меня, великаго князя, и моего сына, князя Ивана, в целованье ни с кем не быти".

Московские великие князья заменяют старинную и не вполне ясную формулу "быти в воле и ходити в послушании" новой и гораздо более определенной: "а тебе опричь меня ни с кем в целовании не быти". Существо же дела остается то же. Как полоцкие князья должны были выступать на войну по требованию своего союзника, так и брат Великого князя Московского, Юрий, ибо и полоцкие князья, и Юрий на основании договора отказались от права рассуждать о мире и войне.

Последствием союза единения является военная помощь одного союзника другому. Размер помощи не определяется в договорах; но в них есть статьи, определяющие, кто должен начальствовать вспомогательным войском, сам князь-союзник или его воеводы. Эти статьи имеют в том отношении значение, что до некоторой степени предопределяют и самый размер помощи. Если князь-союзник сам должен командовать, то понятно, что для обеспечения своей безопасности он выступит с возможно значительными силами; воеводу же он мог бы послать и с незначительным отрядом.

В московских договорах вопрос о командовании решается весьма различно. В некоторых договорах встречаем совершенно равное распределение личной обязанности командовать. Так, например, тверской князь, Михаил Александрович, обязывается "сесть на коня", если на войну выступает лично Дмитрий Иванович или его союзник, Владимир Андреевич; если же они посылают воевод, то и тверской князь посылает воевод. В договоре с тверским князем, Михаилом Борисовичем, Великий князь Московский, Иван Васильевич, принимает на себя обязанность лично выступить против Литвы, если она нападет на Тверь; если же нападут татары, то послать воевод. К тому же обязывается и тверской князь. Такое же равенство обязательств встречаем и в договоре Ивана Васильевича с Рязанью*.

______________________

* Рум. собр. I. №№ 28, 88, 115.

______________________

Но есть договоры, в которых Великие князья Московские принимали на себя большие обязательства, чем тверские. Василий Дмитриевич по договору с Михаилом Александровичем Тверским обязывается сам предводительствовать вспомогательным войском, если на Тверь нападут татары, литва или немцы; а тверской князь высылает на помощь московскому только детей своих и племянников (А Э. I. № 14. 1398).

В договорах с удельными князьями Великие князья Московские, обыкновенно, выговаривают себе права посылать их на войну и в тех случаях, когда они сами лично не предводительствуют войском. Такая формула встречается уже в древнейшем договоре сыновей Калиты:

"А где ми будеть всести на конь, — говорит Великий князь Семен, — всести вы со мною; а где ми будеть самому не всести, а будеть ми вас послати, всести вы на конь без ослушанья".

Но иногда московские великие князья допускали и отступление от такого порядка. Юрий Дмитриевич в договоре с племянником своим, Великим князем Василием Васильевичем, вовсе не обязывается садиться на коня, когда в походах выступает великий князь; он обязывается только посылать с ним своих сыновей с боярами и слугами (Рум. собр. I. № 43).

Условие о вступлении в поход лично по требованию великого князя московского встречаем как в договорах, устанавливающих ограничение одной из сторон в междукняжеских сношениях, так и в таких, в которых условие "не канчивати" и условие единения взаимны*. Из соединения обоюдного условия о единении и о праве союзов с правом одной стороны требовать от другой, чтобы она лично шла на войну, следует, что это требование обусловливается предварительным общим решением вопроса о войне. Наоборот, в тех случаях, когда вопросы о мире и войне предоставлены усмотрению одной стороны, требование о личном выступлении в поход является безусловным. Решающее значение для определения взаимных отношений князей имеет, значит, не это требование, а характер условия о праве войны и мира.

______________________

* Таковы договоры, отпечатанные в т.1. Рум. собр. за №№ 33, 37, 52, 56, 61, 75, 90, 92, 113, 118. 1398-1483.

______________________

Статьи о том, кому и когда садиться на коня и предводительствовать войском, не новость московского времени, а составляют также нашу старину. В домосковское время также были причины, приводившие к требованию, чтобы князья-союзники сами командовали войском. Наши летописцы замечают, что воины бьются дурно, если с ними нет князя. Таким образом, деятельная военная помощь всегда обусловливалась личным присутствием князя в войске. Этого и должны были домогаться союзники. Для обеспечения обязанности самому выступать с войском, если союзник тоже лично выступал, в древности было употребительное выражение "подле ездить", что и значит быть вместе на войне.

В 1147 г. Изяслав Мстиславич Киевский в союзе с черниговскими Давыдовичами начал войну с дядею, Юрием, и его союзником, Святославом Ольговичем, тоже линии черниговских князей. Во время похода Изяслав получил известие, что Давыдовичи вошли в соглашение с противником его, Святославом, и послал к ним с вопросом, стоят ли они в крестном целовании? Давыдовичи отвечали:

"Брате, целовали есме крест к Святославу Олговичю, жаль бо ны есть, брата нашего держиши, Игоря, а он уже чернец и схимник, а пусти брата нашего, а мы подле тебе ездим" (Ипат.).

Давыдовичи не выступили в поход с Изяславом, как должны были по договору; они поступили так, потому что хотели добиться освобождения бывшего киевского князя, Игоря. Если Игорь будет освобожден, они обещают ездить подле Изяслава, т.е. находиться вместе с ним при войске.

В летописях встречаем и выражение московских договоров "сесть на коня". В 1196 г. Рюрик, киевский князь, послал к союзнику своему, Всеволоду Суздальскому, такое напоминание:

"Како еси был умолвил со мною и с братом моим, Давыдом, возсести на коне с Рожества Христова и снятися всем в Чернигове. Аз же совокупився с братьею своею, и с дружиною своею, и с дикими половци, и седел есмь доспев, жда от тебе вести; ты же тое зимы не всел, има им (Ольговичам, против которых и был задуман этот поход) веры, аже им стати на всей воли нашей. Яз же то слышав, ажь еси не всел на конь, и роспустил есмь братью свою и дикий половци" (Ипат.).

Из этого места надо заключить, что между Рюриком и Всеволодом было особое условие — "сесть обоим на коня" в конце декабря и двинуться к Чернигову, т.е. лично предводительствовать войском в этом походе.

Мирными трактатами, обыкновенно, прекращается война, а потому в них встречаемся со статьями, определяющими порядок улажения случившихся во время войны нарушений частных прав. Статьи этого рода встречаются уже в договорах XII века. Изяслав в 1149 г. целовал крест со своими дядьями, Вячеславом и Юрием, на том,

"...что будет пограблено, или стада, или челядь, что ли кому будет свое познавши, поимати же по лицю" (Ипат.).

Такое возвращение пограбленного во время войны делалось, конечно, по суду. Разобрать судом предъявленные претензии — значило учинить "управу", или просто "управити". Это должны были сделать князья или их чиновники по месту нахождения пограбленного.

Статьи о пограбленном, о нятцах и пр. и об исправе находим и в московских договорах*.

______________________

* Рум. собр. I. №№ 28, 44, 52, 66 и др.

______________________

II. Практическое значение договорного права

Договорное право закрепляет существование отдельных и независимых друг от друга государств; оно обеспечивает на вечные времена каждому такому государству неприкосновенность границ и наследственность в нисходящей линии царствующего князя. Лишь в некоторых случаях установляется договором зависимость одного князя от другого, но и то только в междукняжеских сношениях, а не в вопросах внутреннего управления. За этим единственным исключением владетельные князья, до XVI века включительно, сохраняют права самостоятельных государей. Договорное право представляет, таким образом, величайшую помеху для образования единого государства с единым государем во главе. Вся наша история с древнейших времен и до последних удельных князей, сыновей Ивана Васильевича и родных братьев последнего Великого князя Московского, Василия Ивановича, представляется бесконечным рядом союзных договоров и обусловленных ими союзных действий князей. Чтобы убедиться в этом, надо читать не общие курсы нашей истории, в которых события древней жизни приурочиваются к именам более крупных князей, а летописи, которые передают эти события с тем характером союзного единения князей, какой они действительно имели.

Время от 1054 г., когда умер Ярослав Владимирович, и по 1093 г., когда умер последний его сын, Всеволод, "История государства Российского" разделяет как бы на два царствования: Изяслава — от 1054 г. до 1077 г. и Всеволода — от 1078 г. до 1093 г. Соловьев отрешается от изложения событий по отдельным царствованиям киевских князей, но приурочивает их ко времени то сыновей Ярослава, то его внуков и правнуков, как будто с сыновьями Ярослава не действовали его внуки, а с внуками правнуки. Д.И. Иловайский снова возвращается к царствованиям отдельных киевских князей; мы находим у него Святополка I и II, Мстислава I и II, Всеволода I и II, Изяслава I и II и т.д., и это не в истории отдельных княжений, а в киевском периоде истории России, т.е. эти Святополки, Мстиславы и пр. — суть всероссийские князья.

В действительности же каждый отдельный князь управлял только в своем собственном княжении, общие же действия совершались союзами князей. Приведем несколько примеров.

Лавр. 1059. "Изяслав, Святослав, и Всеволод высадиша стрыя своего из поруба, сиде бо лет 20 и 4, заводивше кресту, и бысть чернцем".

1060. "Изяслав, и Святослав, и Всеволод, и Всеслав, совокупивше вой безчислены, поидоша на коних и в лодьях, безчислено множьство, на торкы".

1066. "Заратися Всеслав, сын Брячиславль, Полочьске, и зая Новгород; Ярославичи же трие, Изяслав, Святослав, Всеволод, совкупивше вой, идоша на Всеслава, зиме сущи велице. И придоша к Меньску... и бысть сеча зла, и мнози падоша, и одолеша Изяслав, Святослав, Всеволод; Вячеслав же бежа. По сем же... Изяслав, Святослав и Всеволод целоваше крест честный к Всеславу, рекше ему: приди к нам, яко не сотворим ти зла".

Это действия внешней политики. Но единение оказывалось нужным и по вопросам внутреннего управления, по вопросам суда. Владения Ярославичей не только соприкасались, но, что весьма вероятно, границы одного владения врезывались в пределы другого. При таких условиях единство суда представлялось действительной потребностью населения, а достигнуто оно могло быть только путем соглашения. Вот почему в пространной редакции Русской правды читаем:

"По Ярославе же пакы свкупившеся сынове его, Изяслав, Святослав, Всеволод, и моужи их, Кснячько, Перенег, Никифор, и отложиша убиение за голову, но кунами ся выкупати; а иное все, якоже Ярослав судил, такоже и сынове его оуставиша".

По принятому способу изложения нашей истории с 1093 г. по 1112 г. в России княжит Святополк-Михаил, а с 1112 г. по 1125 г. Владимир Мономах. В летописях же рассказ ведется о союзных действиях князей. Вот как описывает начальный летописец первую войну Святополка-Михаила с половцами:

"И не всхотеша половци мира, и вступиша половци воюючи. Святополк же поча сбирати вое, хотя на не. И реша ему мужи смыслении: "не кушайся противу им, яко мало имаши вой". Он же рече: "имею отрок своих 800, иже могут противу им стати". Начаша же другии несмыслении глаголати: "поиде, княже!" Смыслении же глаголаху: "аще бы пристроил и 8 тысячь, не лихо то есть! Наша земля оскудела есть от рати и от продажь; но послися к брату своему, Володимеру, дабы ти помогл". Святополк же, послушав их, посла к Володимеру, дабы помогл ему. Володимер же собра вой свои и посла по Ростислава, брата своего, Переяславлю, веля ему помогати Святополку. Володимеру же пришедшю Киеву, совокупистася у святаго Михаила, и взяста межи собою распря и которы. И уладившася целоваста крест межи собою" (1093).

Святополк должен просить Владимира о помощи. Владимир соглашается, но не даром; по приезде в Киев он предъявляет какие-то требования. Возникает спор, который, наконец, оканчивается мирным договором, и тогда только князья выступают против половцев.

После этого докончания Святополка и Владимира встречаем ряд их совокупных действий.

Лавр. 1095. "Святополк же и Володимер посласта к Олгови, веляста ему пойти на половци с собою. Олег же обещався с нима, и пошед, не иде с нима в путь един".

Хотя Олег и выступил в поход по требованию Святополка и Владимира, но показал мало охоты к единению с ними. Это и понятно. Ему только что удалось (в 1094) занять отчину свою, Чернигов, где до того времени сидел Владимир, и, конечно, по соглашению со Святополком. Отношения Олега к Владимиру и Святополку были поэтому весьма натянуты. Чтобы перевести их "в любовь", Святополк и Владимир решили устроить съезд с Олегом в Киеве.

1096. "Святополк и Володимер посласта к Олгови, гляголюща сице: "поиде Кыеву, да поряд положим о Русьстей земли пред епископы и пред игумены, и пред мужи отець наших, и пред людьми градьскими, да быхом оборонили Русьскую землю от поганых".

В 1097 г. состоялся съезд внуков и правнуков Ярослава, на котором действительно было достигнуто общее их соглашение по важнейшему вопросу о распределении между ними наследства Ярослава.

1101. "Том же лете совокупишася вся братья, Святополк, Володимер, и Давыд и Олег, Ярослав, брат ею, на Золотьчи, и прислаша половци слы от всех князий ко всей братьи, просяще мира. И реша им русскыи князи: "да аще хощете мира, да совокупимся у Сакова".

1103. "Бог вложи в сердце князем рускым мысль благу, Святополку и Володимеру, и снястася думати на Долобске".

1104. "Сего же лета исходяща, посла Святополк Путяту на Менеск, а Володимер сына своего Ярополка, а Олег сам иде на Глеба" (минского князя).

Подобные же известия можно найти в Лаврентьевском списке летописи под 1107, 1110, 1112 и в Ипатьевском под 1115 и 1116 гг. Приведем лишь одно из них.

Ипат. 1115. "Свкупишася братья русции князи, Володимер, зовомый Мономах, сын Всеволож, и Давыд Святославичь, и Олег, брат его, и сдумаша перенести мощи Бориса и Глеба: бяху бо создали церковь има камяну, на похвалу и честь телесома ею и на положение... Распри же бывши (по перенесении мощей) межи Володимером, и Давыдом, и Олгом. Володимеру бо хотящу я (мощи) поставити среде церкви и терем серебрен поставити над нима; а Давыд и Олег поставити я в комару, "идеже отец, рече, мой назнаменовал, на правой стороне, идеже бяста устроене комаре има". И рече митрополит и епископи: "верзите жребии, да кде изволита мученика, ту же я поставим. И вгодно се бысть".

Всякий раз, как согласие князей распадалось, приходилось обращаться к суду Божию. Это потому, что все князья самодержавны и ни один из них не мог приказывать другому.

Желающий следить далее за проявлением договорного начала в XI и следующих веках нашей истории да обратится к летописям. Мы же в напутствие ему сделаем одно разъяснение. Летописцы, передавая обращение одного князя к другому, весьма нередко облекают это обращение в повелительную форму. Владимир, например, посылает за братом Ростиставом, веля ему помогати Святополку, и пр. Некоторые из наших исследователей делают отсюда заключение о праве по началу родового старшинства того князя, который "велит", — приказывать, и об обязанности того, кому приказывают, — подчиняться приказу. Это большое заблуждение. Повелительная форма есть только способ выражения, свойственный тому времени, и ничего более. Из нее нельзя делать никаких заключений к праву повелевать. Известно, что киевский князь, Изяслав Мстиславич, никогда не был подчинен черниговским князьям, Владимиру и Изяславу Давыдовичам; как киевский князь он был даже лучше их, а между тем в летописи читаем:

"И сгадавше князи черниговьскии, послаша к Изяславу, веляче ему пойти (на Юрия Владимирского и Святослава Ольговича), рекуче: "земля наша погибает, а ты не хощеши пойти" (Ипат. 1147).

Изяслав был в единении с черниговскими Давидовичами. Земли их терпели от общего врага, и вот они приглашают своего союзника оказать им помощь. Форма приглашения, на наш взгляд, несколько грубая, но она в духе времени. Так все тогда говорили. Особенно любопытно в этом отношении место Ипатьевского списка летописи под 1159 г. Изяслав Давы-дович посылает к двоюродному брату своему и союзнику, Святославу Ольговичу, "веля ему пойти с собою на Галич". Святослав не соглашается воевать Галич и, в свою очередь, отправляет посла к Изяславу, который держит к нему такую речь: "не велить ти брат начинати рати, а всяко велить ти ся воротити". Таким образом, оба князя приказывают друг другу!

Семилетнее княжение Мстислава в Киеве рассказано нашими летописцами очень коротко, они посвящают ему не более двух страниц. Мы, конечно, не все знаем о его отношениях к современным ему князьям. Рассказывая о походе Мстислава на полоцких князей, летописец коротко выражается: "посла князь Мстислав братью свою на кривиче", и далее: "а Всеволоду Олговичю повеле ити с своею братьею на Стрежев к Борисову" (Лавр. 1127). Из выражений "посла" и "повеле" решительно ничего нельзя вывести об отношениях Мстислава ни к его многочисленным братьям, ни к черниговским князьям.

Повелительная форма соответствует действительному отношению только в тех случаях, когда один из союзников обязался быть в воле другого, как полоцкие князья, например, обязались быть в воле Мстислава.

Та же практика и в московское время.

Великий князь Дмитрий Иванович, состоя в союзе с двоюродным братом своим, Владимиром Андреевичем, на обоюдном условии "не канчивати", договоры с Тверью, Рязанью и Литвой заключает не от одного только своего имени, но и от имени союзника своего, серпуховского князя. А так как серпуховский князь имел свою долю в управлении стольным городом Москвой, то и меры по управлению Москвой принимались великим князем по совещанию с ним. В Воскресенской летописи под 1367 г. читаем:

"Toe же зимы князь великий, Дмитрий, с братом, князем Володимером Андреевичем, замыслиша ставити город Москву камен, и еже умыслиша, то и створиша, тое бо зимы и камень повезоша ко граду".

Общие военные предприятия и при Дмитрии Ивановиче являются результатом соглашения князей участников. В той же летописи под 1377 г.:

"Тое же зимы посыла князь (суздальский) Дмитрий Костантинович брата своего, князя Бориса, и сына своего князя Семена, ратью, воевати поганую мордву; а князь великий Дмитрей Иванович посла же свою рать с ними".

А вот и пример в обратном смысле:

"Великий же князь Дмитрий Ивановичь, слыша таковую весть, оже идет на него сам царь (Тохтамыш) в множестве силы своея, и нача свкупляти свои плцы ратных, и выеха из города, с Москвы, хотя ити противу ратных. И начаша думу таковую думати Великий князь Дмитрей Иванович с всеми князи рускими, и обретеся разность в них, не хотяху помогати... Бывшу же промежи ими неодиночеству и неимоверству, и то познав и разумев, Великий князь Дмитрей Ивановичь бысть в недоумении и размышлении, не хотя стати противу самого царя, но поеха в свой град Переаславль, и оттуду мимо Ростов, и пакы реку вборзе и на Кострому" (Воскр. 1382).

Дмитрий Иванович решил уже идти против Тохтамыша, но когда другие князья отказали ему в своей помощи, он должен был изменить свое решение и уйти за Волгу. Нельзя не сблизить положение Великого князя Московского в конце XIV века с положением Великого князя Киевского в конце XI (см. выше, с. 192). Ни тот, ни другой не могут приказывать соседним князьям, а должны просить их о помощи. Киевский князь получает помощь черниговского и переяславского, но потому, что делает им уступки; московский — не получает и, конечно, потому, что не удовлетворил притязаний своих союзников. Факты бесконечно разнообразятся в частностях, но суть явлений та же.

Явления того же рода наблюдаем не только при Василии Дмитриевиче и Василии Васильевиче, но и при Иване Васильевиче. Могущество этого князя превосходит все, что русские люди могли себе представить по образцам прежнего времени; рядом с его обширными владениями не осталось ни одного великого княжения, за исключением Литовского; число удельных князей, его современников, было очень невелико; и тем не менее этот всесильный государь находился в таких же отношениях к небольшой горсти владетельных князей, его братьев, в каких находились сравнительно слабые его предшественники. Как и они, договоры с Тверью и Рязанью он пишет не от своего только имени, но и от имени своих союзников, которые состоят с ним в единении на обоюдном условии "не канчивати". Он совещается с ними не только по вопросам войны и мира, но и по церковным. В 1464 г. оставил митрополию митрополит Феодосии; вот что рассказывает летописец об избрании ему преемника:

"Князь же великий посла по братию свою и по вся епископы земли своеа, такожде по архимандриты и игумены честныа, и якоже снидошася князи, братиа великого князя, и вси епископы земли Рускыя и весь Освященный собор, архимандриты и игумени и протопопы и прочия священници, изволением же великаго князя и его братии и всех епископ, бывших тогда на избрании том, и всего Освященнаго сбора избраша епископа Филипа Суздальскаго быти митрополитом всей Русии" (Воскр.).

Братья великого князя участвуют в избрании митрополита не как советники его и члены великокняжеской думы, а как самостоятельные государи, находящиеся с ним в единении.

Но единение это, как и во времена древние, длилось до тех только пор, пока князь великий удовлетворял притязаниям своих союзников, в противном случае они обращали свое оружие против него. В 1472 г. великий князь присоединил к своим владениям удел умершего брата, Юрия, и ничего не дал из него другим братьям.

"Того же лета, — рассказывает летописец, — разгневахуся братиа на великаго князя, что им не дал в уделе жеребиа, в братне, во князь Юрьеве. И помири мати их. Князь же великий дал князю Борису Вышегород, а князю Андрею Меншему — Тарусу, а Большему князю Андрею мать дала Романов" (Воскр.).

Гнев братьев надо было смягчать уступками земель.

Сделанными уступками они удовлетворились и заключили с великим князем новый мир на обоюдном условии "не кончивати" (Рум. собр. I. №№ 97, 99). Силы каждого из братьев великого князя были ничтожны в сравнении с его силами, но это не мешает им возбуждать "распри и которы" из-за владений; то же делает Владимир Мономах на съезде со Святополком Киевским. Киевский князь сделал уступки своему союзнику; то же делает и московский.

Заключенный в 1473 г. мир продолжался до 1480 г., а в этом году, рассказывает летописец:

"Отступили братиа от великаго князя, князь Андрей да князь Борис. В то же время прииде весть к великому князю в Новгород от сына его, что братия его хотят отступити. Он же вборзе еха из Новгорода к Москве и прииде на Москву перед великим заговейном, и ради быша вси людие, быша бо в страсе велице от братьи его. Все грады быша в осадах и по лесом бегаючи мнози мерли от студени без великаго князя" (Воскр.).

Это новое размирье произошло по вине самого великого князя. Состоя в мирном докончании с братом Борисом, он захватил его села. Андрей соединился с Борисом для восстановления его нарушенных прав. Несмотря на двукратное посольство от великого князя с мирными предложениями, Андрей и Борис удалились к литовскому рубежу и отправили послов к польскому королю с просьбой управить их в их обидах с киевским князем и помогать им. Великий князь снарядил к ним третье посольство с такими предложениями :

"Пойдите опять на свою отчину, а яз во всем хочу вас жаловати. А князю Андрею даю к его отчине и к материну данию Колугу да Олексин, два города на Оке" (Воскр.).

Недовольные князья не приняли и этих условий. Между тем пришла весть о движении на Москву царя Ахмата. Андрей и Борис, до сих пор упорствовавшие в нежелании мириться, ввиду общей опасности укротили гнев свой и послали к брату предложение о мире. Посредничеству Великой княгини Марфы, митрополита Геронтия, архиепископа Вассиана и игумена Паисия удалось на этот раз свести князей в любовь. Иван Васильевич дал князю Андрею Можайск и отступился от захваченных сел Бориса. Князья-братья заключили новый мирный договор на обоюдном условии "не канчивати" (Рум. собр. I. №№ 106 и 110).

У Ивана Васильевича и мысли не было об иных отношениях удельных князей к великому, помимо договорных. Поэтому-то он и сыновей своих заставил заключить договор. Все князья были опутаны сетью договоров. При таких условиях князю, стремившемуся к единовластию, ничего не оставалось, как прибегать к насилию и нарушать собственные обязательства. Так и поступил Иван Васильевич со своим братом Андреем, заключив его в тюрьму. Это тоже не новость. Еще в начале XI века Ярослав Мудрый посадил в тюрьму брата своего Судислава. Одни и те же причины всегда приводят и к одинаким следствиям.

Жизнь полна противоречий. Немало их было и в древности. Несмотря на нарушения договорного права, громадное его практическое значение на протяжении всей нашей древней истории до XVI века включительно стоит вне всякого сомнения.

Но твердость договорного права, как и всякого права, обеспечивается правом иска и судом. Было ли у нас такое обеспечение? Постоянного суда не было, как его нигде нет и теперь в международных отношениях, к которым по существу и относятся наши междукняжеские отношения.

За отсутствием постоянного суда предки наши прибегали к некоторым другим средствам для обеспечения силы договорного права.

Самым обыкновенным и общераспространенным средством обеспечения служила клятва. Все договоры скреплялись присягой. Быть в договоре значило поэтому быть в крестном целовании. Нарушение договора являлось, таким образом, не только нарушением принятых на себя обязательств, но и грехом. Это было клятвопреступление.

Но тут опять мы встречаемся с поразительным противоречием. Духовенство приводило к присяге князей-союзников, но оно же и снимало с них клятву, когда находило это нужным. Побуждения, которыми руководствовалось при этом духовенство, были очень различны. Иногда оно освобождало от клятвы в интересах мира. Древнейший такой случай, нам известный, относится к XI веку. В 1128 г. предприимчивый Всеволод Ольгович напал на дядю своего, черниговского князя Ярослава Святославича, захватил его в плен и овладел его княжением. Ярослав был в союзе с киевским князем Мстиславом, к которому и обратился за помощью. Всеволод же, уступив Ярославу Муром, со своей стороны, обратился к Мстиславу с предложениями мира и стал расточать дары его боярам. Мстислав медлил. Так прошли все лето и осень.

"Бяшет бо в ты дни, — рассказывает далее летописец, — игумен святаго Андрея, Григорий, любим бо бе преже Володимером, чтен же ото Мьстислава и ото всех людей. Тот бо не вдадяше Мьстиславу встати ратью по Ярославе, река: "то ти менше есть, оже, переступив хрестьное целование, на рать не встанешь, неже кровь пролита хрестьянскую". И свкупивше сбор иерейскый, митрополита же в то время не бяше, и рекоша Мьстиславу: "на ны будет тот грех" (Ипат.).

Целый собор иереев принимал на себя грех клятвопреступления. Что было делать князю? В вопросах о том, где грех и где спасение, суд, конечно, принадлежал духовенству, и князь подчинился ему:

"И створи волю их, — говорит летописец, — и сступи хреста Мьстислав к Ярославу, и плакася того вся дни живота своего".

Духовенство, приняв на себя грех Мстислава, не могло, однако, освободить его от чувства раскаяния по случаю неисполненного долга.

В 1195 г. по таким же соображениям киевский митрополит, Никифор, снял крестное целование с князя Рюрика к зятю его, Роману. Всеволод Юрьевич Владимирский, союзник Рюрика, потребовал от него уступки городов, переданных уже по крестному целованию Рюриком Роману. По поводу этого требования между союзниками возник разлад, и дело было близко к войне. Рюрик обратился тогда к помощи митрополита и получил от него такой совет:

"Княже! мы есмы приставлены к Руской земле от Бога востягивати вас от кровопролития. Ажь ся прольяти крови крестьянской в Руской земле, ажь еси дал волость моложьшему в облазне пред старейшим, и крест еси к нему целовал, а ныне аз снимаю с тебе крестное целование и взимаю на ся. А ты послушай мене, возми волость у зятя у своего, дай же старейшому, а Романови даси иную в тое место" (Ипат.).

И в том, и другом случае духовенство руководилось хорошими побуждениями. Но разве цель оправдывает средства? И не разрушают ли веру в крест эти разрешения от добровольно принятого на себя креста?

Разрешает от клятвы и московское духовенство. Оно руководится при этом желанием угодить сильнейшей стороне, обыкновенно великим князьям. Мы уже знаем, что в договоры великих князей с удельными нередко вносится условие, в силу которого удельные обязываются сложить с себя все прежние целования. На такое нарушение всех прежних клятв удельные князья вперед получают пастырское благословение. Первое такое благословение, по имеющимся данным, дал митрополит Алексей. Он разрешил Владимиру Андреевичу Серпуховскому сложить целование к Ольгерду, и братьи его, и к детям, и братаничам. Его примеру следуют митрополиты: Киприан, Фотий, Иона, Феодосии, Филипп, Геронтий, Симон и Даниил; в Рязани такие же разрешения дает рязанский и муромский владыка Симеон*.

______________________

* Рум. собр. I. №№ 28, 32, 43, 75, 90, 92, 99, 127, 133, 160; ААЭ. I. №33; С 1368 по 1531.

______________________

Едва вошли в практику обязательства о сложении целования, то, понятно, должны были появиться и противоположные им: "сего целования не сложить", или "а се нам докончание правити и до живота"*. Эти последние, однако, ничего нового к существу дела не прибавляют, так как верность договору разумеется и без этой прибавки.

______________________

* Рум. собр. I. №№ 28, 47, 52, 56. В № 123 вместо "целования не сложить" употреблено выражение: "быти не отступну".

______________________

Если само духовенство не считало клятву безусловно обязательной и различало крестные целования, которые надо исполнять, от таких, которые должно сложить, то тем менее можно ожидать от сторон, заинтересованных в деле, что они всегда будут исполнять принятые на себя обязательства. Князья легко снимали с себя крест и без разрешения духовенства. Старая практика в этом отношении была весьма печальна. История наша полна примерами неверности слову и клятве. Приведем несколько случаев.

Черниговские князья, Владимир и Изяслав Давыдовичи, в 1146 г. состояли в союзе со Святославом Ольговичем против Изяслава Киевского; в том же году они изменили Святославу и перешли на сторону Изяслава. В 1147 г. они изменили Изяславу, а в 1148 г. опять вступили в целование с ним. В 1149 г. Давыдовичи переходят на сторону врага Изяслава, дяди его, Юрия; в 1151 г. снова соединятся с Изяславом против Юрия.

Святослав Ольгович, двоюродный брат Давыдовичей, в 1148 г. был в союзе с Изяславом Киевским; в 1149 г. он перешел на сторону Юрия, врага Изяслава; в 1150 г. снова соединился с Изяславом; в 1152 г. изменил Изяславу и опять заключил союз с Юрием.

И это еще не самые мрачные случаи. Гораздо хуже те, когда князья пользуются крестным целованием, чтобы "на любви" заманить к себе союзника и изменнически лишить его свободы и владений. Так Изяслав, Святослав и Всеволод Ярославичи захватили приехавшего к ним Всеволода Полоцкого, несмотря на то, что сами пригласили его к себе и целовали к нему крест "не сотворить ему зла"; так же обманом, на крестном целовании, Святополк Киевский и Давыд, владимирский князь, схватили князя Василька и ослепили его; на крестном же целовании овладел полоцкими князьями и Мстислав Великий.

Московское время в этом отношении нисколько не лучше.

Летописец рассказывает, что Дмитрий Иванович при содействии митрополита Алексея зазвал к себе "любовию" тверского князя Михаила, а на третий день лишил его свободы и стал судить (Воскр. 1368).

Великий князь Василий Васильевич был схвачен и ослеплен на крестном целовании союзниками своими, Дмитрием Шемякой и Иваном Можайским, и сам, в свою очередь, на крестном же целовании, схватил и заключил в темницу Василия Ярославича Серпуховского. Так же поступал со своими союзниками и Иван Васильевич.

Каждый князь является, таким образом, собственным судьею в вопросах договорного права. Он сам решает, виноват перед ним союзник или нет; и если находит, что виноват, то выступает из крестного к нему целования.

В 1158 г. Изяслав Давыдович замыслил войну против киевского князя Юрия и начал собирать союзников. Ему удалось склонить на свою сторону родного племянника Юрия, Ростислава Мстиславовича, и внука его, Мстислава Изяславича. Но Святослав Ольгович, которого он также хотел подговорить к союзу против Юрия, отвечал так:

"Хрест есмь целовал к нему, а не могу без вины на нь встати" (Ипат.).

Указать союзнику его вину и тогда уже сложить с себя крестное к нему целование на языке XII века значило "оправиться в хрестном целовании". В 1151 г. Изяслав обратился к дядям, Вячеславу и Юрию, с упреком в том, что они не исполняют того, к чему обязались по докончанию. "Не хочета ли того всего исправити, — говорит он, — то аз в обиде не могу быти". И далее:

"Изяслав же, якоже бяше рекл переже: "в обиде не могу быти", и тако оправяся в хрестьном целование..." (Ипат.).

Далее следует рассказ о войне с дядями. Итак, нужна вина союзника, эта вина должна быть указана ему. Если он не исправится, можно начать с ним войну. Но виноват ли союзник или нет, об этом каждый судит сам. При этом условии выступление из крестного целования представляется делом весьма нетрудным.

Но для самого выступления существовало одно общее правило, несоблюдение которого почиталось изменой. Правило это заключалось в заявлении союзнику о сложении крестного целования. После такого заявления прежний друг волен был начать войну, и это не считалось изменой. Нападение же, сделанное без такого заявления, было нападением в измену.

"Он же, — говорит летописец о тверском князе Михаиле Александровиче, схваченном на крестном целовании Дмитрием Ивановичем, — сжалися о том велми и положи в измену, и имеаше ненависть к Великому князю Дмитрию, паче же и на митрополита жаловашеся" (Воскр.).

Такое заявление делалось обыкновенно чрез возвращение крестных грамот. С этого момента и начиналось состояние размирья. В договоре Василия Ивановича с Дмитрием Шемякой читаем:

"А што, брате, еще до складные грамоты пойманы мои городы, и волости, и мои села, и моее матери села, великие княгини, и моих бояр села, войною и грабежом, а на то ти мне дати суд и исправу... А што, брате, в наше розмирье в наших отчинах войны или грабежы чинилися, а тому всему дерть по се наше докончание на обе стороны" (Рум. собр. I. № 52).

Здесь установлены даже разные последствия войны: "в розмирье", т.е. правомерной, и войны "до складные грамоты", т.е. в измену. Все же, что приобретено в войне, начатой до сложения целованья, подлежит возвращению.

Недостаточность клятвы и самосуд каждого князя в вопросах договорного права должны были побуждать князей к изысканию иных средств для обеспечения силы договоров. С такими попытками мы и действительно встречаемся. Они немногочисленны, но чрезвычайно важны, ибо служат дополнением и подтверждением всего сказанного о княжеских отношениях. Попытки эти состоят в установлении особого суда, который и должен решать все пререкания сторон, возникающие из договора; этому же суду предоставляется и забота об исполнении постановляемых им решений.

Древнейшее указание на учреждение такого суда представляет Любецкий трактат. Решив крайне запутавшийся вопрос о Ярославовом наследстве, князья определили:

"Да аще кто отселе на кого будет, то на того будем вси" (Лавр. 1097).

По этому определению право решать пререкания князей, участников Любецкого союза, признано за самим союзом. Князья — участники союза — и составляют верховный княжеский суд.

Случай с Васильком представляет превосходный комментарий к этому определению. Едва успели князья-союзники разъехаться из Любеча, как некоторые мужи, к которым "вниде сотона в сердце", начали говорить Давыду Игоревичу, что Владимир и Василько Ростиславичи замышляют напасть на него и Святополка Киевского. Давыд поверил им и убедил Святополка в измене Ростиславичей. Последствием этого был захват Василька "на любви" и ослепление его. Остальные князья-союзники нашли эти действия Святополка и Давыда неправильными, потребовали их к своему суду и приговорили к лишению данных им на Любецком съезде волостей. Вот рассказ летописца.

"Володимер же, и Давыд, и Олег послаша муже свои, глаголюще к Святополку: "что се зло створил еси в Русьстей земли, ввергл еси ножь в ны? чему еси слепил брат свой? Аще ти бы вина кая была на нь, обличил и пред нами и упрев бы и, створил ему. А ноне яви вину его, оже ему се сотворил еси" (Лавр. 1097).

Итак, Великий князь Киевский не мог судить теребовльского князя. Он должен был явиться обвинителем его перед союзом князей. Так как он этого не сделал, он сам был вызван к суду князей и должен был отвечать перед ним. Оправдание его было признано недостаточным, и союзники решили прогнать Святополка из Киева*. Только благодаря вмешательству киевлян (см. с.5) князья-союзники переменили гнев на милость, признали единственным виновником измены Давыда и поручили Святополку прогнать его из Владимира. Святополк был плохим исполнителем союзного решения; он не только не прогнал Давыда, но напал на Володаря и Василька, "надеяся на множьство вой".

______________________

* Приведенное свидетельство летописи нисколько не мешает сторонникам родовой теории утверждать, что старший князь имел право судить младших. См. "Историю России с древнейших времен". Т. II. С. 3.

______________________

В 1100 г. состоялся новый съезд Святополка, Владимира, Давыда и Олега Святославичей в Уветичах, где они снова пришли к единению, но на каких условиях, летописец не говорит. В том же году была окончательно решена и судьба Давыда Игоревича. Летописец дает по этому поводу довольно подробную картину союзного суда.

"Того же месяца (августа) в 30, том же месте (в Уветичах) братья вся сняшася: Святополк, Володимер, Давыд и Олег (Святославичи). И приде к ним Игоревич Давыд и рече к ним: "на что мя есте привабили? О се есмь. Кому до меня обида?" И отвеща ему Володимер: "ты еси прислал к нам: хочю, братья, прити к вам и пожаловатися своея обиды. Да се еси пришел и седишь с братьею своею на едином ковре, то чему не жалуешься, до кого ти нас жалоба?" И не отвеща Давыд ничтоже. И сташа вся братья на коних. И ста Святополк с своею дружиною, а Давыд и Олег с своею, разно, кроме собе, но особь думаху о Давыде. И сдумавше послаша к Давыду мужи свое: Святополк — Путяту, Володимер — Орогостя и Ратибора, Давыд и Олег — Торчина. Послании же придоша к Давыдови и рекоша ему: "се то молвять братья: не хочем ти дати стола володимерьскаго, за не ввергл еси ножь в ны, его же не было в Русьскей земли. Да се мы тебе не имем, ни иного ти зла не сотворим, но се ти даемь, шед сяди в Бужьскем, в Острозе; а Дубен и Черторыеск то ти даеть Святополк, а се ти даеть Володимер 200 гривен, а Давыд и Олег 200 гривен". И тогда послаша слы свои к Володареви и к Василкови: "пойми брата своего Василка к собе, и буди ваю едина власть, Перемышль; да еще любо, да седита; аще же ни, да пусти Василка семо, да его кормим зде" (Лавр.).

Описанный здесь союзный суд не вполне соответствует соглашению, состоявшемуся в Любече. Ростиславичи по этому соглашению тоже члены суда, а их здесь не было. Надо думать, что мир в Уветичах изменил Любецкое соглашение, и Ростиславичи были выключены.

Другая черта союзного суда в Уветичах, обращающая на себя внимание, состоит в том, что потерпевший Василько лишен волости и получил только право на кормление. На каком же это основании? В рассматриваемое время князь кормится от волости, но это не синекура. Князь — лицо деятельное, он сам управляет, судит и предводительствует на войне. Слепой Василько не может управлять лично, ему нужен только корм. Эта точка зрения на князя как на фактического правителя и была, может быть, причиной указанного решения. Ослепление князя является, таким образом, фактом, лишающим его владетельных прав. Предположение это находит себе подтверждение и в желании владимирцев ослепить врагов их, рязанских князей (Лавр. 1177). Великий князь Василий Васильевич не только был пленен, но и ослеплен.

Других случаев союзного суда мы не заметили в древних памятниках. Но есть основание думать, что постановление Любецкого съезда не стоит совершенно одиноко. В 1177 г. русские князья потерпели поражение от половцев и, между прочим, потому, что один из союзников, Давыд Рос-тиславич, не пришел к ним на помощь. Ввиду этого неисполнения условий договора Святослав Всеволодович Черниговский обратился с такими словами к Роману Киевскому, брату Давыда:

"Брате! я не ищу под тобою ничего же, но ряд нашь так есть: оже ся князь извинить, то в волость, а мужь — у голову, а Давыд виноват. Он же того не створи" (Ипат.).

По упоминаемому здесь договору черниговских князей с киевскими и смоленскими князь, виноватый в неисполнении условий мирного соглашения, подвергался лишению волости. Отсюда следует, что решение союзного суда внуков Ярослава не осталось без последствий, а вошло в княжескую практику и стало включаться в договоры. Но спрашивается, кто же был судьею вины? Надо полагать, что вопрос о вине, как и при внуках Ярослава, решался судом союзников. Потому-то Святослав и обращается к Роману. Роман же "того не створи", т.е. не внял словам Святослава или, что то же, взял под свою защиту Давыда. Тогда Святослав обратился к другим союзникам и объявил войну самому Роману. Столкновение это кончилось уступкой Киева Святославу.

Итак, наши князья XI и XII веков додумались уже до союзного суда. В договоры XII века вносились даже статьи, в которых определялись наказания князьям, не исполнявшим условий мирных союзов.

Эта старина переходит и в московское время. Но в период развития единодержавия союзная юрисдикция не могла получить большого значения. След домосковской старины мы находим только в трех договорах Василия Васильевича. Иван Можайский был очень виноват перед Великим князем Московским. Он напал на него в крестном целовании, взял в плен и отвез в Москву, где великого князя ослепили. Это не помешало, однако, великому князю заключить потом с Иваном Можайским мир, по которому он обязался жить с ним по старым грамотам, а того, как Михаил поступил с ним в 1446 г., не помнить, не поминать, не мстить, ни на сердце не держать. В старых же грамотах Василий Васильевич обязывался быть с можайским князем за один, держать его в братстве, в любви и "во чти без обиды", "не канчивать" ни с кем без его веданья, ни ссылаться; жаловать его и печаловаться его отчиной, блюсти ее, не обидеть и не вступаться под ним и детьми его. Иван Можайский, "на любви" напавший на московского великого князя, имел основание сомневаться в искренности обещаний Василия Васильевича, а потому и не мог ограничиться обыкновенной санкцией договоров, присягой. Для обеспечения его прав нужен был независимый от великого князя суд. Вот почему в конце договора перечисляется ряд князей-посредников, которым предоставляется право решать вопрос о том, кто нарушил договор, и помогать правому на виноватого:

"А к тому ввели есмя на обе стороны брата нашего, Великаго князя Бориса Александровича Тферского, и свою сестру, а его Великую княгиню, Настасью, и свою братью молодшую, князя Михаила Ондреевича (Можайского) и князя Василья Ярославича (Серпуховского). А кто нас нарушит се наше докончанье, и сию нашю утверженную грамоту, и крестное целованье по докончалным грамотам и по сей грамоте не исправит..., а брат наш, князь велики Борис Александрович, и наша братья молодшая, князь Михайло Андреевичь и князь Василий Ярославичь, будут с правым на виноватаго" (Рум. собр. I. №№ 63, 68).

Все князья, блюстители точного исполнения договора, были вместе с тем друзьями и союзниками договаривающихся сторон. Это тоже суд союзников, но по отношению к одному только случаю, а не вообще.

Предосторожность, принятая можайским князем, не спасла его. Несмотря на крестное целование, великий князь отобрал у него его отчину без всякого суда союзных князей.

А одного из поручителей, Василия Ярославича, он даже пожаловал частью отнятых у Ивана Можайского владений.

III. Княжеские съезды

Из предшествовавшего изложения следует, что древние княжения суть суверенные государства и что ограничения их суверенных прав возникают лишь из договоров. Ограничения эти касаются только права междукняжеских сношений и являются в двояком виде. Они или односторонние, или взаимные. В первом случае получаются зависимые государства; во втором, при обоюдном условии "не канчивати", зависимость взаимная, а потому здесь и не может быть речи о каком-либо преимуществе одного князя перед другим; с точки зрения права — они равны: в случае заключения союза с третьими лицами необходимо совещание прежних союзников и новое их по этому предмету соглашение. Совещания союзников вызывались еще и всякого рода общими предприятиями, о порядке ведения которых надо было условиться.

Эти разнообразные причины и вызвали у нас к жизни княжеские съезды, или снемы. Организация их во многих чертах напоминает порядки вечевых собраний.

И съезды, и веча одинаково называются Думой. Но существенная разница Княжеской думы от народной состоит в том, что Княжеская дума не имеет никакого определенного района действия. Вече действует в пределах своей волости; княжеские же съезды не привязаны ни к какой определенной территории.

Все независимые князья могут созывать съезды и присутствовать на них, но никто из них к тому не обязан. От инициатора съезда зависит решение вопроса о том, кого позвать. Ротников своих инициатор, конечно, всегда приглашал; но он мог пригласить и не ротников с целью присоединить их к имеющему состояться соглашению. Ввиду разрозненности княжеских интересов мы не встречаемся ни с одним случаем приглашения на съезд всех князей-современников. Но и приглашенные не были обязаны приехать. Они приезжали, если хотели. На неприезд приглашенных надо смотреть как на нежелание их присоединиться к постановлениям съезда, которые всегда можно было до некоторой степени предугадывать.

Наши источники знают только частные съезды князей, в большинстве случаев съезды князей-союзников. Такие съезды происходили очень часто. Родственные отношения не играли при этом никакой решающей роли. Дальние родственники нисколько не затруднялись съезжаться для уговоров о совокупном действии во вред ближайшим. На съезде 1146 г. Давыдовичи (линии Святослава Ярославича) сошлись с Изяславом Мстиславичем (линии Всеволода Ярославича) и уговорились действовать против двоюродного брата своего, Святослава Ольговича (тоже линии Святослава); а в следующем году съехались в Москве Юрий со Святославом Ольговичем (братья в 6-й степени) и условились действовать против Изяслава Мстиславовича, родного племянника Юрия, и против Давыдовичей, двоюродных братьев Святослава.

Порядки совещаний отличаются тою же неоформленностью, как и вечевые. Председателя не избирали: открывал прения тот князь, который созвал съезд. Решения не голосовались, и съезд ничего не мог постановить большинством голосов. Желающие присоединялись к предложению инициатора; всякий несогласный сохранял свободу действия. Да иначе и не могло быть в собрании независимых государей.

Принятые на съезде решения отличаются такой же неустойчивостью, как и вечевые. Князь, присоединившийся к определению съезда, оставался верен ему, пока это ему нравилось, в противном случае он выступал из соглашения.

Приведем несколько свидетельств источников.

В 1169 г., по смерти Ростислава, на киевский стол вступил племянник его, Мстислав Изяславич, находившийся в дружественном союзе почти со всеми князьями правого и левого берега Днепра. В следующем году он задумал поход на половцев; так как он желал привлечь к участию в нем и своих союзников, то потребовалось совещание с ними. Вот как летописец описывает состоявшийся по этому поводу съезд князей:

"Вложи Бог в сердце Мьстиславу Изяславичю мысль благу о Руской земли, занеже ей хотяше добра всим сердцем. И сзва братью* свою и нача думати с ними, река им тако: "братье! пожальтеси о Руской земли и о своей отцине и дедине, оже несуть хрестьяны на всяко лето у вежи свои, а с нами роту взимаюче, всегда переступаюче. А уже у нас и греческий путь изотимають, и соляный, и залозный. А лепо ны было, братье, возряче на божию помочь и на молитву святое Богородици, поискати отець своих и деть своих пути и своей чести". И угодна бысть речь его преже Богу, и всее братье, и мужем их. И рекоша ему братья вся: "Бог ти, брате, помози в том, оже ти Бог вложил таку мысль в сердце; а нам дай Бог за хрестьяны и за Рускую землю головы свое сложите" (Ипат.).

______________________

* В других подобных случаях летописец говорит, что созывает "ротников своих" (Ипат. 1147).

______________________

Предложение Мстислава было единодушно принято всеми съехавшимися в Киеве князьями; союзники дружно напали на половцев и нанесли им чувствительный урон. С этим рассказом летописца любопытно сравнить вышеприведенное (с. 206) описание съезда, устроенного Великим князем Московским, для решения вопроса о сопротивлении нашествию Тохтамыша. Среди созванных Дмитрием Ивановичем князей оказалась "разность". Летописец очень краток и не говорит, почему некоторые князья не хотели помогать; он не говорит и о том, как велико было число противников великого князя. Это, впрочем, довольно безразлично. Для энергического отпора татарам нужно было "одиначество" князей; едва его не было, Дмитрию Ивановичу ничего не оставалось, как отказаться от своего решения и поспешить укрыться за Волгой, что он и сделал.

В 1183 г.

"Князь же (киевский) Святослав Всеволодович, сгадав со сватом своим, Рюриком, поидоша на половце и сташа у Олжичь, ожидающе Ярослава из Чорнигова. И устрете и Ярослав и рече им: "ныне, братья, не ходите, но срекше время, оже дасть Бог, на лето пойдем". Святослав же и Рюрик, послушавша его, возвратишася" (Ипат.).

Старший брат и князь киевский, Святослав, по совещании со своим союзником решается предпринять поход на половцев и действительно выступает против них. Оставалось только соединиться с младшим братом, Ярославом Черниговским, чтобы вступить в землю Половецкую. Но едва приехал этот младший брат, как решенный уже вопрос о войне подвергся новому обсуждению и разрешен был совершенно в противоположном смысле.

Не менее характерно для наших древних порядков и известие летописи под 1187 г., в котором решающая роль опять выпала на долю того же младшего брата и союзника киевского князя, Ярослава.

"Toe же зимы, — говорит летописец, — Святослав (киевский князь) сослався с Рюриком, сватом своим, и сдумаста ити на половце. Рюрик же улюби Святославлю речь, и рече ему: "ты, брате, еди в Чернигов, совокупися же со братьею своею, а аз сдесе со своею". И тако совокупившеся вси князи русские поидоша по Днепру, нелзе бо бяшеть инде ити, бе бо снег велик. И доидоша до Снепорода и ту изимаша сторожи половецкые, и поведаша вежи и стада половецкая у Голубого леса. Ярославу же не любо бысть далее пойти, и поча молвити брату, Святославу: "не могу ити дале от Днепра, земля моя далече, а дружина моя изнемоглася". Рюрик же поча слати ко Святославу, понуживая его, река ему: "брате и свату! нам было сего у Бога просити, а весть ны есть, а половцы восе лежать за полдне!..." Святославу же любо бысть, и рече ему: "аз есмь, брате, готов есмь всегда и ныне; но поели ко брату, Ярославу, и понуди его, а быхом поехали вси". Рюрик же посла ко Ярославу, и рече ему: "брате! тобе было не лепо измясти нами! А весть ны правая есть, ажь вежи половецкия восе за полдне, а великаго езду нетуть. А, брате, кланяются, ты мене деля пойди до полуднья, а яз тебе деля еду 10 днев". Ярослав же, не хотя ехати, рече: "не могу поехати один, а полк мой пешь. Вы бы есте мне поведале дома, же до толе ити". И бысть межи ими распря. Рюрик же много понуживая их и не може их повести, Святослав же хоте ити с Рюриком, но не оста брата Ярослава. И возвратишася во свояси" (Ипат.).

В данном случае было два съезда князей: на правом берегу Днепра совещались Ростиславичи, на левом — Ольговичи. Несмотря на то, что все князья сошлись в одну думу, каждый из них сохранил командование своими войсками и свободу действия. В расстоянии полудня от стоянки половцев Ярослав не захотел идти далее. Возникло новое совещание, на котором выяснилось, что Святослав не желает идти без брата. И на этот раз, и опять благодаря несговорчивости младшего князя, Ярослава, все предприятие рушилось.

В 1189 г. тот же самый Святослав в союзе с Рюриком и другими князьями правого и левого берега Днепра предпринял поход на Галич. Достигнув Галича, но еще не начиная военных действий, князья стали рядиться "о волость Галиц-кую", т.е. совещаться о разделе еще не приобретенной добычи. На этом совещании соглашения между союзниками не состоялось, и они возвратились, ничего не достигнув.

Эти известия существенно пополняют сказанное выше о союзах единения. Всякое новое предприятие вызывает совещание и нуждается в новом соглашении. Если к соглашению не приходят, предприятие рушится.

Под 1301 г. находим известие о съезде не союзников, а врагов, собравшихся для заключения мира:

"Того же лета учиниша снем у Дмитрова: Андрей, князь великый, Михайло, князь тферскый, Данило, князь московьскый, Иоанн князь Дмитриевичь из Переяславля и взяша мир межю собою. А Михайло с Иваном не докончал межи собою" (Лавр.).

Кто хотел, тот помирился, кто не хотел, остался в прежней розни.

Но князья не всегда лично являлись на съезды, иногда они действовали чрез уполномоченных послов. В 1148 г.

"Володимер же и Изяслав Давыдовича, и Святослав Олговичь, и Всеволод Святославичь послаша послы свои к Изыславу Мьстиславичю, ищуще мира и тако рекуще..." (Ипат.).

К послам прибегают иногда как к дополнению съезда: договорившиеся о чем-либо на съезде приглашают через послов присоединиться к их решению таких князей, которые на съезде не были. Эта замена князей послами ничего не изменяла в существе дела.

В 1183 г. Святослав Всеволодович и Рюрик Ростиславич сговорились идти на половцев и отправили послов к своим союзникам, приглашая их участвовать в походе. На это приглашение отозвались согласием: Мстислав и Глеб Святославичи, Владимир, переяславский князь, Всеволод Луцкий с братом, Мстиславом, Мстислав Романович, Изяслав Давыдович, Мстислав Городенский, Ярослав Пинский с братом, Глебом, и Ярослав Галицкий.

"А своя братия, — говорит летописец, — не идоша, рекуще: "далече ны есть ити вниз Днепра, не можем своее земли пусты оставити; но же пойдеши на Переяславль, то скупимся с тобою на Суле" (Ипат.).

IV. Конец договорного права

Предмет нашего исследования — древности русского права. Но оно не будет закончено, если мы не укажем, когда же перестали существовать эти древности. Новый, допетровский порядок вещей сложился в Москве. Но Москва долгое время жила старыми порядками. Московские князья XV века также были опутаны сетью договоров, как и их отдаленные предки XII. Даже в первой половине XVI века Великий князь Василий Иванович был связан договорными отношениями к своим братьям. Когда же и как кончились договорные отношения?

В духовной грамоте Великого князя Ивана Васильевича находим такое распоряжение:

"А приказываю свою душу и детей своих меньших, Юрья, Дмитреа, Семена, Андрея, сыну своему Василью. А вы, дети мои меньшие, Юрий с братьею, држыте сына моего Василья, а своего брата старейшаго, в мое место своего отца и слушайте его во всем".

Нельзя ли в этом приказе "иметь старшаго брата в отца место" видеть попытку перехода от договорных отношений к отношениям подданничества? Это возможно было бы в том случае, если бы Иван Васильевич действительно перенес на своего старшего сына все те права по отношению к младшим, которые принадлежали ему как отцу. Но Иван Васильевич этого не сделал. При его жизни сыновья его состояли в полной его власти и владетельными князьями не были. Он мог посылать их куда хотел, давать такой корм, какой желал, и отбирать назад то, что раз было дано. Все это менялось со смертью его. Младшие сыновья делались наследственными владетельными князьями; старший брат должен был держать их, по словам той же духовной грамоты, "в братстве и во чти без обиды". Права судить младших братьев и наказывать их Василий Иванович не получил. Случай ослушания их воле старшего брата Великий князь Иван предусматривает, но предает его суду Божию, а не суду своего наследника. В духовной читаем:

"А которой мой сын не учнет сына моего Василья слушати во всем или учнет под ним подискивати великих княжеств, или под его детми, или учнет от него отступати, или учнет ссылатися с кем ни буди тайно или явно на его лихо, или учнет кого на него подимати, или с кем учнет на него одиначитися, — ино не буди на нем милости Божия и Пречистые Богоматери и святых чудотворец молитвы и родитель наших и нашего благословения в сий век и в будущий".

Итак, младшие братья не подданные Василия Ивановича, а такие же владетельные князья, как и он сам. Этот вывод вполне подтверждается и тем фактом, что за год с небольшим до смерти своей Иван Васильевич приказал Василию и Юрию заключить формальный договор с обоюдным крестным целованием, в котором и были определены будущие отношения великого князя к его брату. Что эти договорные отношения не отменены завещанием (время написания которого не обозначено), видно из того, что Василий и Юрий подтвердили этот договор в 1531 г.

До нас дошел только один договор будущего Великого князя Василия с братом его Юрием. Но значит ли это, что с другими братьями договора при жизни отца не было заключено? Конечно, нет. Гораздо более есть оснований думать, что Иван Васильевич привел в крестное целование с будущим великим князем и остальных своих сыновей. Предусматривает же он в своем завещании случай подыскивания их под великое княжение.

Как же надо понимать это распоряжение — иметь "старшего брата в отца место?"

Власть отца была единственной недоговорной властью, какую только знали князья; она установлялась не в силу свободной воли сторон и была выше человеческого произвола. Состояние членов семьи под властью отца представляется замиренным, в семье нет войны. Это завидное состояние в эпоху, столь богатую войнами, как княжеская. Отсюда понятно, что князья ничего лучшего не могли завещать своим детям, будущим владетельным князьям, как продолжение мирной семейной жизни под руководством названного отца. А так как названному отцу не сообщалась настоящая отеческая власть, то завещательное распоряжение имело значение доброго совета, и только.

Стремление сохранить добрые семейные отношения между сыновьями свойственно и другим московским князьям. Василий Васильевич с этою целью поручает детей княгине своей и приказывает им "жить за один и во всем слушаться матери своей в свое место отца". Великий князь Дмитрий Иванович также приказывает своим сыновьям слушаться во всем матери и из воли ее не выступать ни в чем; рядом с этим он приказывает младшим сыновьям чтить и слушать старшего брата "в свое место отца", а старшему держать младших в братстве без обиды. Это предписание нисколько не мешало сыновьям Дмитрия Ивановича заключать между собой договоры на обоюдных условиях единения и "не канчивати".

Указанные попытки поддержать среди детей семейный мир также не составляют нововведения Москвы. Это опять старина. Древнейший случай восходит к XI веку. Ярослав Мудрый завещал уже младшим сыновьям "слушать старшаго в себе место". Это распоряжение совершенно совпадает с распоряжением московского Великого князя Ивана Васильевича. Приказывая младшим слушаться старшего, Ярослав делит между ними города и завещает детям "не преступати предела братня, ни сгонити". По смерти его, следовательно, так же нарушалось единство власти, как и по смерти Ивана Васильевича, и Ярославичи делались владетельными князьями, как и дети московского князя. Если у первого брата свой особый удел, то, понятно, между ними возможны враждебные столкновения. Ярослав, не раз поднимавший оружие против родных братьев, предвидел это. Но и он, как и московский великий князь, не подчинил младших сыновей суду старшего, а установил неприкосновенность владений всех своих сыновей. Ни один из них, следовательно, не подданный другого. Они и вели себя как независимые государи, на что было указано выше. В начале летописной передачи Ярославова завещания находим такой совет детям: "Пребывайте мирно, послушающе брат брата". Если бы у нас не было под руками подлинных завещаний московских князей, мы могли бы упрекнуть летописца в неточной передаче воли Ярослава, который приказывает то слушать брату брата, то всем слушаться старшего "в отца место". Но совершенно такое же распоряжение находим и в завещании Дмитрия Ивановича, который приказывает сыновьям "жить за один", т.е. слушать друг друга, и вместе с тем слушать старшего "в отца место". Эти кажущиеся нам противоречия объясняются тем, что древние князья имели в виду установить между своими сыновьями не отношения действительного подчинения младших старшему, а семейного согласия и единения между ними. Это та же цель, для достижения которой заключались и мирные союзы, в которых на первом месте говорится о единении. Если условие иметь кого-либо "в отца место" и возлагало на названного сына нравственную обязанность быть в послушании названного отца, то, с другой стороны, оно возлагало и на названного отца обязанность любить названного сына, заботиться о нем, оказывать ему всякую поддержку и даже сложить свою голову за его обиду. Это ясно из ниже приводимых слов мазовецкого князя Конрада Самовитовича (с. 228-229). Это семейно-нравственные обязанности. О подчинении в государственном смысле слова здесь и речи быть не может.

Северо-восточные княжения получили первое, но чисто внешнее объединение в 1238 г., по покорении их татарами. С этого момента возникло общее подчинение их ордынским ханам. В лице ханов впервые создалась высшая власть над всеми князьями Русской земли. Ханы не только распределяли столы между князьями по своему усмотрению, но призывали их к своему суду и были вольны в их жизни и смерти.

Но здесь мы опять встречаемся с поразительным противоречием. В противность собственным своим интересам татары явились проводниками начала объединения Русской земли под главенством Великого князя Владимирского. Под 1341 г. летописец говорит, что по смерти Ивана Даниловича Калиты "вси князи рустии" поехали в Орду, и затем продолжает:

"Toe же осени выиде из Орды на великое княжение князь Семен Ивановичь, а с ним братиа его, Иоанн и Андрей, и вси князи рускии под руце его даны, и седе на столе в Володимери" (Воскр.).

Таким образом, в 1341 г. татарский хан Узбек отдал под руку Великого князя Владимирского всех князей русских. Выражение "быть под рукой" употребляется и русскими князьями, но в их устах оно имеет совсем не тот смысл, какой должны были придавать ему татары. В 1287 г. мазовецкий князь Конрад Самовитович обратился к Владимиру Галицкому с такими речами:

"Господине брат мой! ты же ми был в отца место, како мя еси держал под своею рукою, своею милостью! Тобою есмь, господине, княжил и городы свои держал, и братьи своей отъялся есмь, и грозен был! А ныне, господине, слышал есмь, оже еси дал землю свою всю и городы брату своему Мьстиславу, а надеюся на Бог и на тя, абы ты, господин мой, послал свой посол с моим послом к брату своему Мьстиславу, абы мя, господине, со твоею милостью приял брат твой под свою руку и стоял бы за меня в мою обиду, како ты, господин мой, стоял за мною во мою обиду". Володимер же послал брату своему Мьстиславу, тако река: "брат мой, сам ведаеш, како есмь имел брата своего Кондрата, и честил и дарил, а в обиду его стоял есмь за ним, како и за собою. Абы ты тако же, мене деля, приял и с любовью под свою руку и стоял за ним в его зло". Мьстислав же обечася Володимеру, тако река: "брат мой! рад, тебе деля, приимаю с любовью под свою руку, а в обиду его дай Бог голову свою сложити за нь" (Ипат.).

Иметь под рукою — это то же, что иметь сыном и быть "в отца место", т.е. любить, заботиться и даже голову свою сложить в интересах покровительствуемого. Трудно думать, чтобы татары имели в виду установить такое попечительное и любовное покровительство Великого князя Владимирского над остальными северо-восточными князьями. Отдавая русских князей под руку Семена Ивановича, они, надо полагать, имели в виду нечто иное. Ханские ярлыки, в которых, вероятно, были определены права великих князей владимирских и обязанности остальных, до нас не дошли. За отсутствием этого главного источника нам остается только гадать о смысле и значении татарской отдачи под руку. Татары смотрели на себя как на верховных владык русского народа. Хотя они и не управляли непосредственно в пределах Русской земли, но имели здесь свои постоянные интересы и нуждались в особом органе власти, который наблюдал бы за исполнением их велений. Таким органом они и назначили Великого князя Владимирского. Остальные князья были отданы под его руку, но, надо думать, не в старорусском смысле любви, покровительства и заботы, а в смысле подчинения по всем вопросам, имевшим отношение к татарским интересам. По роду дел это было подчинение специальное, ограничивавшееся сферою татарской политики; по характеру — безусловное; в случае непослушания русские князья, конечно, подлежали ответственности перед ордынским царем. Но Великий князь Владимирский приказывал им не как самостоятельный государь, а как посаженник ханский и приказчик Орды. По всей вероятности, Семен Иванович был не первым таким приказчиком. Уже отец Семена, Иван Данилович Калита, беспрекословно исполнял ханские приказания и присоединял свои силы к татарским полчищам для войны против русских городов. Князья, которые ходили с ним на Тверь, Псков, Смоленск, подчинялись не ему, а ордынскому царю, по приказу которого действовал и сам Калита. Ограничимся одним примером:

"А Товлубий (татарский воевода, посланный царем воевать Смоленск), — говорит летописец, — поиде ратью с Переяславля к Смоленьску; с ним же посла рать свою и князь Иван Великий Данилович, по цареву повелению, князя Константина Васильевича Суздальскаго, князя Константина Борисовича Ростовскаго, князя Иоанна Ярославича Юрьевскаго, князя Иоанна Дрютскаго, князя Федора Фоминьскаго, а с ними великаго князя воеводы, Александр Ивановичь и Федор Акинфовичь, и стояше у города немного дний, и поидоша прочь, граду не успевшу ничтоже" (Воскр. 1340).

Хотя большого усердия в исполнении царева повеления в данном случае и не видно, но едва ли можно сомневаться в некотором объединении русских княжений под властью Великого князя Владимирского, происшедшем в татарских интересах.

Возникает вопрос, какие последствия имело это внешнее объединение на отношения князей вне действия татарской силы? Этот вопрос может и должен быть поставлен, так как русские князья, состоя под татарским владычеством, не все же действовали по татарским велениям. Орда была далеко, и князья продолжали жить своею жизнью, наследованною от предков. Вот на эту-то жизнь какое оказало влияние возникшее по инициативе татар начало подчинения всех князей Великому князю Владимирскому? Ответ на этот вопрос надо искать в известных уже нам договорах XIV и XV веков. В них нет ни малейшего следа внесенного татарами начала подчинения. Даже Семен Иванович, которому царь Узбек отдал родных его братьев под руку, заключил с ними договор на обоюдном условии единения и "не канчивати". Насколько русская и татарская практика были различны и непохожи одна на другую, показывает следующий случай. Перед татарским судом происходила тяжба Великого князя Василия Васильевича с дядею Юрием из-за обладания Великим княжением Владимирским.

"И тогда, — рассказывает летописец, — царь дасть великое княжение князю Василию Васильевичу, и повеле князю Юрию конь повести под ним. Князь же велики не всхоте того дяди своего безчестити" (Воскр. 1432).

По татарским понятиям подчиненный ведет коня своего принципала, и в этом нет бесчестья, а выражается только подчинение. По русским понятиям племяннику заставить своего дядю и владетельного князя вести под собою коня — значит обесчестить его. Василий Васильевич отказался от такого выражения своего верховенства. В княжеской среде такого обычая не было. Зависимые князья ездят рядом со своим старшим братом, но не водят его коня; коня водят слуги. Татарское завоевание оставило глубокий след в нашей истории; но идея подчинения князей власти великого князя, проводимая татарами в XIV веке, вовсе не привилась в нашей практике; она держалась единственно страхом татарского насилия и бесследно исчезла вместе с татарским владычеством*.

______________________

* Иное решение поставленного вопроса дает родовая теория. В "Истории" Соловьева (III. 312) читаем, что уже при Семене Гордом русские князья "перестали быть родичами равноправными и стали подручниками великого князя"; а доказательство такое: "вси князи русские даны были под руки Симеона", говорят летописи. Но ведь летописи говорят это не от себя, а приводят татарскую меру, и надо было разобрать, изменился этим татарским распоряжением русский порядок или нет. Что князья московские при Семене и после не перестали быть родичами равноправными и не сделались подручниками великого, это доказывается княжескими договорами и летописями.

______________________

Ни великие князья московские, ни татары не положили конца договорным отношениям и не низвели владетельных князей до положения подданных великого князя. Сделали это бояре московские в малолетство Ивана Васильевича, первого русского царя.

В самую полночь с 3-го на 4 декабря 1534 г. скончался Великий князь Василий Иванович. Немедленно, в тот самый час, как он умер, бояре его целовали между собою крест на том, что им великой княгине и сыну ее, Великому князю Ивану, прямо служить и великого княжения под ним беречь вправду, без хитрости, за один. Тогда же бояре привели к крестному целованию и братьев умершего государя, Юрия и Андрея, на том, что им племяннику своему добра хотеть и великого княжения под ним блюсти и стеречи и самим не хотеть. Но присяга братьев Василия Ивановича произошла не в обычном порядке. Бояре, требуя от них клятвы великому князю, сами отказались целовать им крест именем малолетнего государя. Это было вопиющее нарушение освященных временем порядков. Покойный князь два раза целовал крест к Юрию, и второй раз не далее как за три года до своей кончины, а бояре его не хотят ему дать "правды" за малолетнего племянника! Юрий не желал, да и не должен был переносить такое поругание своих княжеских прав. Он долго противился и спорил. Но бояре не выпустили его с государева двора и насильно заставили целовать крест. Юрий не считал себя связанным этим "невольным целованием" и на другой же день стал набирать дружину, перезывая от великого князя его служилых людей. Действия эти не укрылись от бояр, они усмотрели в них нарушение только что принесенной присяги и заключили Юрия в тюрьму. Он оставался в неволе до своей смерти († 1536).

Поимание Юрия должно было до крайности обострить отношения к другому дяде великого князя, Андрею. Он имел основание опасаться, что и его "поймают", и потому не ехал в Москву, куда его усиленно приглашали; а в Москве боялись, что он первый начнет действовать против великого князя. В 1537 г. дело дошло до враждебного столкновения. Но Андрей не решился вступить в бой с полками великого князя, а "учал у воеводы великаго князя правды просить, что его великому князю не поимати и опалы на него великия не положити". Воевода поручился за московское правительство, и тогда дядя великого князя поехал в Москву. В Москве, однако, не одобрили уступчивости воеводы; князя Андрея "велели поимати и в полату посадити, и тягость на него положити". Вот в этом-то тягостном положении бояре взяли с него запись, в которой он обязался хотеть великому князю добра, извещать его о всякой опасности, не подыскивать под ним его государств, не принимать к себе его служилых людей и ни с кем на него не ссылаться. Эту запись князь Андрей должен был скрепить крестным целованием; бояре же великого князя и на этот раз правды ему не дали и никаких прав за ним не признали. Только в конце записи они именем великого князя написали:

"А мне, Великому князю Ивану Васильевичу всеа Русин, и моей матери, Великой княгине Елене, жаловати тебя и беречи по государя своего наказу, Великаго князя Василия Ивановича всеа Русии" (Рум. собр. I. № 103).

Это простое обещание, а не договорное обязательство, скрепленное клятвой, и притом обещание очень неопределенное. Великий князь обещает жаловать и беречь князя Андрея лично, но о владениях его и владельческих правах не говорит ни слова.

Вот это и есть конец договорных отношений. Два последних удельных князя решением бояр из владетельных государей превращены в подданных великого князя. Они более не в договоре с ним, а в одностороннем целовании, как и служилые люди. Это акт низложения владетельных князей.

Этой переменой своего положения князь Андрей так же не удовлетворился, как и брат его. Невольную присягу он не считал обязательной, а потому, улучив время, бежал из Москвы в Новгород, надеясь найти там приверженцев. Его постигла участь брата: он был пойман и заключен в тюрьму, где и умер. Ни Юрий, ни Андрей не захотели быть подданными; они сопротивлялись до конца новым порядкам, в которых не могли признать "правды". Правдою для них оставались договорные отношения и обязанность великого князя держать их в братстве и "во чти без обиды". Последние владетельные князья подданными великого князя не сделались, их пришлось извести измором в неволе и цепях.

Низложенные Юрий и Андрей умерли, но не могли ли народиться новые владетельные князья? Московские бояре указали путь, которым можно было достигнуть политического объединения России. Путь этот — низложение удельных. В этом великая их заслуга. Но мысль о политическом единстве России слышится и с другой стороны. В 1498 г. Великий князь Иван Васильевич положил опалу на сына своего Василия и назначил преемником своим внука Дмитрия. Опала эта, однако, длилась недолго. В следующем уже году Иван Васильевич возвратил милость сыну и назначил его великим князем Новгорода и Пскова. Таким образом, в 1499 г. имелось налицо как бы два будущих великих князя: один владимирский и московский, другой новгородский и псковский. Это отделение Пскова от Москвы не понравилось псковичам, они усмотрели в нем новую попытку раздробления Руси и отправили к великому князю торжественное посольство, составленное из посадников и бояр, по три от каждого конца; послы эти должны были просить Ивана Васильевича о том, чтобы в Пскове и Москве был один государь. Самовластие московского государя было в это время уже так велико, что он опалился на псковских послов за это патриотическое челобитье, а одного из них велел посадить в тюрьму, хотя и ненадолго.

Государственное единство России сделало уже большие успехи. Оно становилось потребностью народа. Но разве московские государи не вольны были создать из своих сыновей новых владетельных князей? Они могли это сделать, и по чувствам родительской любви к детям они недалеки были от того, чтобы и действительно это сделать. Они все же более любили сыновей своих, чем государственное единство России. Каждый из них испытал неудобства многокняжия, воевал с дядьями и братьями и на крестном целовании захватывал их владения; но как только возникал вопрос о наследнике государства, царствующий государь выделял каждому своему сыну особый удел и оставлял своему преемнику бремя новых владетельных князей. Так поступил и Великий князь Иван Васильевич, так много сделавший для объединения Московского государства. Владетельные князья, которых пришлось низлагать боярам его сына, получили свою власть из его рук. Василий Иванович также оставил особый удел своему второму сыну Юрию. То же сделал и Иван Грозный. Отказав государство свое старшему сыну Ивану, он назначил весьма большой удел и следующему, Федору.

Все это явления, неблагоприятные для государственного единства России. Можно было и во второй половине XVI века опасаться, что эти назначения поведут к образованию новых линий владетельных князей. Но и здесь на помощь Московскому государству пришел счастливый случай. Юрий Васильевич умер, не оставив потомства; старший сын Грозного умер при жизни отца, и наследником оказался следующий, Федор, в царствование которого умер малолетним и последний сын Ивана, царевич Димитрий. Федор же Иванович сыновей вовсе не имел. Таким образом, во второй половине XVI века не оказалось ни одного кандидата во владетельные князья. По прекращении же линии Даниловичей сознание о государственном единстве русского народа широкою волной прошло по Русской земле и выразилось в избрании одного государя на все Московское государство.

ГЛАВА ВТОРАЯ
Разделение волостей между князьями

I. Вообще

Вопрос о распределении или преемстве столов возникает для каждой волости или княжения в отдельности. Каждая волость, представляя особое государство, должна была иметь или, по крайней мере, должна была стремиться выработать для себя и свой порядок преемства.

Но волости не вели изолированной жизни; они находились в постоянных столкновениях между собою, результатом которых было то, что князья нередко занимали волости и в силу военной удачи. Вследствие этого тот порядок преемства, который мог бы сложиться в известной волости, благодаря влиянию собственных ее потребностей и сил, постоянно нарушался и путался этими вторжениями извне. Таким образом, условия нашей древней жизни очень мало благоприятствовали тому, чтобы возник и упрочился один определенный порядок преемства. И действительно, одного сколько-нибудь определенного порядка наша древность и не представляет. Распределение столов происходило под влиянием весьма разнообразных начал и интересов, из которых ни один не пользовался бесспорным признанием, и относительное значение и историческая важность которых были очень различны и весьма непостоянны.

На распределение столов влияли интересы народа, выражавшиеся в его праве избрания князей; начало отчины, интересы царствующего князя и его семьи, проявлявшиеся в договорах и завещаниях, начало семейного старшинства князей. Но ни один из этих интересов не имел силы сам по себе. Ввиду преобладающего значения договорного и союзного начала в нашей истории интересы эти получали практическое осуществление только в том случае, если для поддержки их удавалось составить достаточно внушительные союзы и заключить соответствующие договоры. А так как для организации таких союзов нужно было умение, настойчивость, энергия, а при всем том и достаточный запас военных сил, то личные качества князя и его фактическое положение в среде других князей являются также весьма важными условиями в решении рассматриваемого вопроса. Очень нередко столы переходили тому, кто был искуснее, кто умел добывать их "своей головой", как выражается князь Изяслав Мстиславич.

II. Избрание князей народом

Об избрании князей народом речь была выше. Мы видели, что народ осуществлял свое право, несмотря ни на какие соглашения князей о порядке преемства. По смерти Святополка-Михаила киевляне призвали к себе на стол Владимира Мономаха, хотя по Любецкому трактату он клятвенно обязался в Киеве не сидеть.

В дополнение к сказанному надо указать на то, что и народное избрание нуждалось в признании или, по крайней мере, в молчаливом согласии со стороны других князей, иначе они начинали войну против избранника и избравшей его волости. В 1146 г., по смерти Всеволода Черниговского, киевляне пригласили к себе на стол владимирского князя Изяслава Мстиславича. До этого приглашения он был в союзе с черниговскими Ольговичами и Давыдовичами. Но союз этот приглашением Изяслава в Киев нарушился, ибо одним из условий его было вступление на киевский стол Игоря Ольговича. Изяслав, заняв Киев под Игорем, вызвал против себя войну своих прежних союзников. Святослав Ольгович, брат обманутого Игоря, не надеясь собственными силами одолеть Изяслава, обратился к дяде его, Юрию, и предложил ему свою помощь для овладения Киевской волостью. В 1147 г. к Святославу и Юрию присоединились и Давыдовичи. Так началась эта достопамятная борьба Изяслава с Юрием, в которой черниговские князья были то на стороне Изяслава, то на стороне Юрия. В первый год войны Юрий не помог своим союзникам, и они вынуждены были заключить с Изяславом мир, по которому признали его киевским князем. В самый год этого замирения Изяславу пришлось просить помощи своих новых союзников против дяди Юрия. Возобновившаяся война велась с переменными союзниками и переменным счастьем, и Изяславу приходилось даже отказываться от Киева в пользу счастливого соперника, а киевлянам расставаться с излюбленным Изяславом и принимать в свои стены неугодного им Юрия.

Все это обыкновенные последствия непостоянства военного счастья.

Практика избрания князей народом не совершенно, однако, исключала начало наследственности или, говоря языком того времени, начало отчины. Иногда народ избирал князя не лично только, но и с его детьми. В этом надо видеть не отказ на будущее время от права избрания, а ограничение этого права при его осуществлении нисходящим потомством известного князя.

Та же идея наследственности, несомненно, слышится и в отказах населения некоторых волостей биться против князей той или другой линии. Так, киевляне не желают поднимать руки на князей Владимирова племени. В 1149 г., узнав о походе Юрия против избранного ими Изяслава, они отказываются идти против Юрия и требуют от Изяслава, чтобы он мирился с дядею. Это имеет тот смысл, что потомков избранника своего, Владимира Мономаха, киевляне считают как бы прирожденными киевскими князьями. Изяслав им нравился более Юрия, а потому они и избрали его; но при столкновении Юрия с Изяславом они предпочитают обоюдные уступки и примирение этих "своих князей", а потому и советуют Изяславу мир. В случае крайности они готовы даже принять Юрия, хотя и знают, что не уживутся с ним.

В этом смысле переяславцы говорят о том же Юрии:

"Гюрги нам князь свой, того было нам искати и далече" (Ипат. 1149).

Переяславль — отчина Владимира Мономаха, Юрий — сын его, вот почему переяславцы и говорят, что он им свой князь, и становятся на его сторону. Владимирове племя было любимо не в одном только Киеве, не меньшею привязанностью пользовалось оно и в своей первоначальной отчине, Переяславле.

Отсюда прямой переход к началу наследственности в распределении волостей.

III. Начало отчины

Мы уже знаем (с. 158 и след.), что начало отчины стало применяться к распределению столов в самой глубокой древности, что в XII веке оно получило широкое распространение и затем перешло в Московскую Русь. Но начало это ни в древности, ни в московское время не получило точного определения и разработки своих частностей. На всем пространстве нашей древней истории права племянника на наследование отчиной сталкивались с такими же правами дяди. И дядя, и племянник могли быть одинаково отчичами известного стола. Отсюда ведут начало нередкие случаи борьбы из-за владений этих близких между собой родственников. Но борьба дядей с племянниками из-за отчин не отрицает отчинного начала; обе стороны признают его, но только разно понимают: дяди думают, что они должны наследовать отчину с устранением племянников от старшего брата; племянники, наоборот, думают, что они должны наследовать отцам своим, устраняя их младших братьев, а своих дядей. Вот поэтому-то отчинное начало проводилось в нашей истории не тихо и спокойно, а в постоянной борьбе. Князья с оружием в руках доискивались своих отчин и закрепляли их за собой союзами и крестным целованием.

Несмотря на эту неопределенность порядка наследования по отчине и на частые нарушения отчинного начала путем захвата волостей князьями не отчичами, порядок этот является в нашей истории весьма живучим и прочным. Практическое действие его проявляется с древнейших времен в обособлении княжеских линий, приурочиваемых к известным местностям. Мы имеем полоцких князей, черниговских, рязанских, киевских, смоленских и пр. Эта работа обособления продолжается и на северо-востоке. Нисходящие Всеволода Большое Гнездо выделяют из себя князей суздальских, тверских, нижегородских, московских и проч. Московская линия, в свою очередь, выделяет серпуховскую, можайскую и т.д. Все это князья-отчичи*.

______________________

* Мысль о преемстве по началу отчины и с самых древних времен встречаем у Погодина (Исследования. IV. 368). Но эта совершенно верная мысль представлялась ему в довольно смутных очертаниях. "Древнее наше престолонаследие, — говорит он, — основывалось на праве старшинства, ограниченного правом отчинным" (С. 383). Этого, конечно, нельзя понять, несмотря на многочисленные выписки из летописей, приводимые на 12 предшествующих страницах. На с.386 он решительно утверждает: "Пять сыновей Ярослава должны были наследовать Киев один за другим, по старшинству: это знаем мы положительно". Автор только не знает, кто должен был наследовать Киев после смерти младшего сына Изяслава: все ли по очереди сыновья старшего, затем все сыновья второго и т.д., или только один старший из всех, а потом старший сын второго сына и т.д. Таким вопросом и задаваться бы не следовало, ибо на него не ответил бы никто и из современников Ярослава. Но на каком основании автор утверждает, что все сыновья Ярослава наследуют Киев один за другим? Отчинному началу одинаково соответствует как наследование брата брату, так и наследование сына отцу, помимо его брата.

______________________

Приведем самые крупные факты из истории образования этих наследственных линий.

Древнейшая линия князей-отчичей получила свое начало при Владимире Святом, который назначил сыну своему Изяславу Полоцкое княжение. От Изяслава Владимировича и пошли полоцкие князья. Но сын Изяслава, Брячислав, не хотел уже довольствоваться одной отчиной и стал стремиться к ее расширению. Он напал на Новгород, состоявший под властью дяди его Ярослава. Хотя Ярослав и одержал победу над племянником, но должен был увеличить его владения, прибавив к ним свои два города. Единственный сын Брячислава, Всеслав, наследовав свою отчину, вначале жил в мире с соседями, сыновьями Ярослава, и в 1060 г. вместе с ними участвовал в походе на торков. Но в 1064 г. Всеслав последовал примеру отца и нападением на Новгород открыл враждебные действия против Ярославичей. Ярославичи разбили его и принудили к миру. Не надеясь, однако, что он откажется от враждебной по отношению к ним политики, они решились навсегда освободиться от беспокойного соседа. Под предлогом переговоров Ярославичи пригласили к себе Всеслава, и когда он, полагаясь на их крестное целование, приехал, схватили его и заключили в погреб вместе с двумя сыновьями. Последствием этого было завладение его отчиной. Но Всеслав недолго оставался в заключении, а полоцкая отчина без отчича. В 1067 г. киевский князь Изяслав и переяславский Всеволод прибежали в Киев, разбитые половцами, которые рассыпались по земле и начали грабить. Киевляне, устроивши вече на торговой площади, решили потребовать от князя, чтобы он дал им коней и оружие и снова выступил против половцев. Изяслав не согласился. Тогда возмутившийся народ бросился к порубу, где был заключен Всеслав, освободил его и провозгласил своим князем. Изяслав бежал из Киева. Таким образом, полоцкий отчич, потерявший свою отчину, сделался князем в отчине Ярославичей. Он прокняжил в Киеве 7 месяцев и возвратился в Полоцк, не желая воевать с Изяславом, пришедшим с польскою силою отыскивать свои владения. После Всеслава осталось семь сыновей. Надо полагать, что им тесно было в отчине. Один из Всеславичей, Давыд, принужден был даже оставить родину и искать покровительства у внуков Ярослава, в рядах которых мы и встречаем его в 1103 г. в войне против половцев. Под 1104 г. летописец рассказывает о походе Святополка Киевского, Владимира Мономаха и Олега Черниговского к Минску на Глеба Всеславича. Судя по тому, что в походе участвовал и обделенный братьями Давыд, можно думать, что поход был предпринят для завоевания ему волости. Князья-союзники не имели успеха и воротились ни с чем.

При Мстиславе Владимировиче Киевском из семи сыновей Всеслава в живых оставалось только четверо; все они были в союзе с ним. Но Мстислав нашел, что они не исполняют принятых на себя обязательств, пригласил их к себе, лишил свободы и сослал в заточение в Грецию; Полоцкую же волость он присоединил к своим владениям. Судя по тому, что в числе сосланных был и Давыд, надо думать, что ему удалось, наконец, получить часть в своей отчине. С тридцатых годов мы опять встречаем в Полоцкой волости отчичей, внуков Всеслава.

Несмотря на то, что полоцкие отчичи не все получили части в своей отчине и что соседние князья завладевали по временам их городами, потомство Изяслава Владимировича продержалось в Полоцкой волости более двухсот лет, с 1001 г. вплоть до завоевания Полоцкого княжения Литвой.

Следующую по времени возникновения линию отчичей представляют черниговские князья. Начало этой линии положил Ярослав Владимирович, назначив второму своему сыну Святославу черниговский стол. От этого Святослава и пошла линия черниговских князей, удержавшаяся на левом берегу Днепра до XIV века. Намерение Ярослава именно и заключалось в образовании из своих приднепровских владений пяти наследственных княжеств по числу своих сыновей (см. выше, с. 160). Но намерению этому не суждено было осуществиться и, между прочим, по вине черниговского князя Святослава, который отнял Киев у старшего брата Изяслава, а свой стол передал сопернику своему Всеволоду. Это нарушение воли отца повело к бесчисленным столкновениям сперва родных братьев, а потом племянников с дядями, последствия которых окончились лишь в 1097 г. на Любецком съезде, возвратившемся к началам Ярославова завещания, вследствие чего потомство Святослава и утвердилось окончательно в Чернигове. Этим мы не хотим сказать, что преемство потомков Святослава в Чернигове никогда не прерывалось вступлением на черниговский стол князей других линий. Такой непрерывности не было и в Чернигове, как не было и в Полоцке. В 1210 г. Святославичи заключили мир с киевскими Ростиславичами и Всеволодом Владимирским, а непосредственно затем летописи сообщают известие о переходе на черниговский стол киевского князя Рюрика Ростиславича, а на киевский — черниговского Всеволода Святославича. Рюрик умер в 1215 г., "княжа в Чернигове". Надо думать, что эта перемена князей состоялась по миру 1210 г. Под 1218 г. находим известие, что в Чернигове умер и сын Рюрика, Ростислав. Очень может быть, что он княжил там по смерти отца. Таким образом, и в Чернигове сиживали князья других линий, но это не мешало образоваться линии черниговских отчичей, ведущих свое начало от 1054 г.

От черниговских отчичей отделилась ветвь рязанских князей. Отделение это совершилось еще при сыновьях Святослава, родоначальника линии черниговских князей. По смерти Давыда Святославича Черниговского, стол этот занял брат его Ярослав. Но у него был предприимчивый племянник, Всеволод Ольгович; он не желал делать уступок дяде, внезапно напал на него и овладел Черниговом. Чтобы успокоить дядю, Всеволод решил дать ему Муром, принадлежавший к Черниговской волости. Это случилось в 1128 г. Ярослав Святославич, принужденный отказаться от Чернигова, сделался родоначальником линии муромских, впоследствии рязанских князей.

Образованию особой линии киевских князей пришлось встретиться с гораздо большими препятствиями, чем те, с какими имела дело линия полоцких князей. Начало ей положено тоже Ярославовым завещанием, по которому Киев был назначен старшему его сыну Изяславу. Но линии Изяслава не удалось утвердиться в Киеве. По смерти старшего его сына Святополка киевляне избрали переяславского князя Владимира Мономаха. Это избрание навсегда устранило от киевского стола прежних отчичей, Изяславичей, и положило основание новой киевской линии — Владимировичей. Князья этой линии тоже не непрерывно сидели в Киеве. Мы наблюдали перерывы и в Полоцке, и в Чернигове, но в Киеве они были и чаще, и продолжительнее. Объясняется это не особым значением Киева, на который наши историки смотрят как на столицу государства Российского, с обладанием которой связывалось верховенство над всеми князьями и городами, а тем обстоятельством, что эта старейшая и лучшая волость избранием Владимира Мономаха была лишена своих отчичей, а потому и сделалась предметом искательства всех предприимчивых князей. От Ярославова завещания берут начало первые линии князей-отчичей; Любецкий договор подтвердил распоряжение Ярослава и восстановил сделанное им распределение князей по волостям. Эти два акта, установившие наследование в нисходящей линии, нарушались; тем не менее они все же должны были пользоваться некоторым авторитетом в глазах князей, потомков Ярослава. Киевляне, избрав Владимира Мономаха, нарушили и завещание Ярослава, и постановление Любецкого съезда; но могли ли они этим избранием положить начало новой линии отчичей? Конечно, могли. Но избрание есть результат доверия избирателей к избираемому, а доверие может приобрести и не Мономахович. Вот почему Киев, утративши своих первоначальных отчичей, и сделался в гораздо большей мере предметом искания соседних князей, чем волости, в которых удержались первые отчичи, имевшие некоторую окраску законности в глазах современников. Несмотря на это, и в Киеве образовалась своя линия отчичей. Это были потомки Владимира Мономаха. Им удавалось чаще других занимать киевский стол. Укажем на главнейшие перерывы в их княжении и причины, их вызывавшие. С избранием Владимира Мономаха в 1112 г. и по год смерти второго его сына Ярополка († 1139) в Киеве княжат непрерывно, в течение 27 лет, Владимировичи. В 1140 г. Ярополку наследовал третий сын Мономаха, Вячеслав, но должен был уступить предприимчивому черниговскому князю Всеволоду Ольговичу; слабый Вячеслав передал ему Киев без боя.

Среди других Владимировичей Всеволод встретил было сопротивление, но рядом энергических действий сумел склонить их к миру, по которому и они отказались в его пользу от Киева. Всеволод не только удержался в Киеве до смерти своей, но и умел получить согласие киевлян на переход Киевской волости к брату своему Игорю. На этот переход дали согласие и некоторые из Владимировичей. Таким образом, новой линии киевских отчичей угрожала весьма серьезная опасность совсем потерять Киев, как потеряли его Изяславичи. На помощь им снова явилась народная любовь. Киевляне изменили Игорю и призвали внука Владимира Мономаха, Изяслава Мстиславича. С того времени (1146) Киев остался за Владимировичами в течение 31 года лишь с небольшими перерывами. В 1154 г. киевляне, оставшись без князя, призвали Изяслава Давыдовича Черниговского; но он должен был в том же году уступить Киев отчичу, Юрию Владимировичу. По смерти Юрия († 1158) киевляне снова призвали Изяслава Давыдовича, который на этот раз продержался в Киеве около двух лет и должен был в 1160 г. уступить его опять Владимировичу, Ростиславу Мстиславичу. С этого года в течение 27 лет на киевском престоле опять сменяются все Мономаховичи. В 1177 г. в Киеве княжил сын Ростислава Роман. Этот Роман принужден был уступить Киев не Мономаховичу, а черниговскому князю, Святославу Всеволодовичу. Причина этой передачи заключалась не в том, чтобы Святослав во что бы то ни стало добивался Киева. Роман находился в дружественных союзах не только с Владимировичами, но и с черниговскими князьями, и в том числе и с этим Святославом. В договор с черниговскими князьями было внесено условие, по которому князья-союзники обязались наказать лишением волости того из своей среды, кто нарушит условия союзного договора. Нарушил договор брат Романа, Давыд, не выступивший против половцев, с которыми начали войну союзники. Святослав Черниговский потребовал применения к нему статьи договора о лишении волости. Роман не обратил на это требование никакого внимания. Святослав объявил ему войну, которая и привела его в Киев. Война эта велась, следовательно, не из-за Киева.

По смерти Святослава Киев снова перешел к Владимировичам в лице брата Романова, Рюрика Ростиславича. Переход этот совершился совершенно мирно. Чувствуя приближение смерти, Святослав сам послал за Рюриком и передал ему свой стол. Эта передача была, надо полагать, результатом предварительного соглашения Святослава с Рюриком.

При этом Рюрике встречаемся с чрезвычайно любопытной попыткой Владимировичей оградить Киевскую волость от притязаний черниговских князей. Рюрик, как и предшественник его, находился в дружественных договорах с суздальским князем и с князьями правого и левого берега Днепра. Черниговские князья целовали крест Рюрику и Всеволоду Юрьевичу, между прочим, на том, что они отказываются от Киева в пользу Рюрика и Всеволода. Весьма вероятно, что такое соглашение состоялось еще при жизни Святослава Всеволодовича. Заняв в 1194 г. киевский стол, Рюрик не хотел уже довольствоваться такою статьею, а, сговорившись со Всеволодом, предложил черниговским князьям отказаться от Киева и Смоленска в пользу Владимирова племени навсегда, никогда и ни в каком случае не садиться ни в Киеве, ни в Смоленске, а представить эти столы князьям линии Владимира Мономаха, т.е. признать эти столы их отчиной. Святославичи отказались*.

______________________

* Места источников приведены выше, с. 155-156.

______________________

Остановимся несколько ближе на этом требовании.

В желании Владимировичей удержать исключительно за собой волости правого берега Днепра выражается сознание о принадлежности им наследственных прав на эти волости. Но почему же Святославичи не желают признать наследственных прав Владимировичей?

Святославичи — отчичи в Чернигове и по Ярославову завещанию, и по решению Любецкого съезда. Владимировичи же и по той, и по другой причине не отчичи в Киеве, а только в Переяславле. Отчичами в Киеве они сделались в нарушение Ярославова завещания и постановления князей в Любече. Наследственные права их на Киев не лучше прав Святославичей, а хуже, ибо Святославичи происходят от второго сына Ярослава, а Владимировичи от третьего. Если настоящие киевские отчичи, потомки Изяслава Ярославича, сошли уже с политической арены, то первые наследственные права у Святославичей, а не у Владимировичей.

Владимировичи сделались киевскими отчичами по народному избранию. Но это такое основание, которое не нынче, так завтра может быть и на стороне Святославичей. Согласились же киевляне иметь своим князем Игоря Ольговича, а его двоюродного брата Изяслава Давыдовича они два раза призывали на киевский стол. То же может случиться и с племянниками этих князей, от которых Владимировичи требуют, чтобы они никогда не садились в Киеве.

Ответ Святославичей вовсе не отрицает отчинного начала. Они не хотят только признать за Владимировичами лучших отчинных прав на Киев, и в этом они совершенно правы. В этом смысле они и говорят: "Мы не угры и не ляхи, а единаго деда внуки". В выражении "мы не угры и не ляхи" слышится чувство оскорбленного достоинства членов старшей линии.

События оправдали осторожность Святославичей. Не прошло и 15 лет со времени этих переговоров, в течение которых Киев занимали непрерывно Владимировичи, как между этими Владимировичами, во главе которых продолжали находиться Рюрик и Всеволод, и черниговскими князьями произошло соглашение, в силу которого киевский стол занял черниговский князь Всеволод, а черниговский — киевский князь Рюрик.

После Всеволода Чермного киевский стол снова занимают Владимировичи. Сын Романа Ростиславича, Мстислав, сидел в Киеве с 1212 по 1224 гг. При нем происходил "совет всех князей", на котором решено было встретить татар на чужой земле. В битве на Калке Мстислав Романович был убит. После его смерти Киев достался опять Мономаховичу, Владимиру Рюриковичу.

От линии киевских князей отделяется линия князей галицких, смоленских, владимирских на Клязьме, которая, в свою очередь, распадается на линии князей суздальских, тверских, московских и пр.

Итак, важное практическое значение отчинного начала с древнейших времен нашей истории не может подлежать ни малейшему сомнению. Но это начало само по себе представляет лишь голую идею, которая служит основанием притязаний известного князя на известный стол, и только. Чтобы отчичу утвердиться на отчине, для этого нужно было согласие народа и других князей, а в том числе приходилось иметь дело и с отчичами-соперниками. Личные интересы нередко побивали отчинные притязания. Для их защиты нужна была внушительная сила, а такую силу представляют только союзы князей. Ярослав Святославич Черниговский, для обеспечения за собой своей отчины, был в договоре с Мстиславом Киевским; Мстислав Киевский — с Ярославом Черниговским и родным братом, Ярополком; Изяслав Киевский — с черниговскими князьями, братом Ростиславом и дядею Вячеславом и т.д. Во всех договорах князей московского времени находим статьи об утверждении за ними их отчинных прав.

Москва не представляет в этом отношении чего-либо нового, не известного древности. В Москве продолжает жить старина, только фактические отношения сложились там лучше, чем это было в Киеве. Потомство основателя московской линии, князя Даниила, было менее плодовито, чем потомство Владимира Мономаха. Благодаря этому в Москве в каждый данный момент было менее претендентов-отчичей на московский стол, чем в Киеве на киевский. С 1303 г. и по 1425 г., в течение целых 122 лет, московская отчина спокойно переходила к сыновьям московского государя и только тогда к братьям, когда сыновей не оставалось по смерти отца: 122 года подряд бесспорного преемства по отчине, в нисходящей линии, но только потому, что не было отчичей-соперников. В 1425 г. появились отчичи-соперники и начался спор. Совсем другое явление представляет Киевская Русь. Благодаря относительной плодовитости Мономаховичей постоянно имеется налицо несколько претендентов-отчичей. Они спорят из-за Киева, так как он одинаково отчина им всем. Благодаря этому преемство в прямой линии постоянно прерывается. Но оно идет, хотя и не по прямой линии, а все же по отчине. И в Москве, и в Киеве — идея одна, различие же в ряде благоприятных в пользу Москвы случайностей, которые дали возможность преемству по отчине в одной линии проявиться почти без осложнений*.

______________________

* Насколько фактическое положение дела в Москве было просто и способствовало упрочению идеи о преемстве московского стола в одной линии, по отчине, настолько в Киевской Руси оно было запутано. Возьмем для примера год смерти киевского князя Мстислава Изяславича († 1170) и посмотрим, кто в это время был отчичем Киева и мог притязать на занятие киевского стола. Отчичами Киева были: 1) сыновья умершего князя; 2) сын Мстислава Владимировича, Владимир; 3) сыновья Юрия Владимировича; 4) сыновья Изяслава Мстиславича; 5) сыновья Ростислава Мстиславича, и, наконец 6) даже сыновья Всеволода Ольговича Черниговского. В 1173 г. киевский стол удалось занять Глебу Юрьевичу, бывшему в союзе с Ростиславичами. В 1173 г., по смерти Глеба, Киев занял Владимир Мстиславич, в том же году умерший. В это время Ростиславичи находились в союзе с Андреем Юрьевичем Владимирским, который и помог старшему из них, Роману, занять Киев по смерти Владимира. Но союз этот рушился в том же году; Андрей соединился с черниговскими князьями против Ростиславичей и начал войну против них. Этим воспользовался новый претендент, Ярослав Изяславич, и предложил свою помощь черниговским князьям, но с тем, чтобы они уступили ему Киев. Святослав Всеволодович был сам отчич Киеву, а потому и не принял услуг Ярослава. Тогда Ярослав перешел на сторону Ростиславичей, которые согласились помогать ему в приобретении Киева. В 1174 г. Ярославу удалось занять Киев. Но уже в следующем году Ростиславичи входят в новое соглашение с Андреем с целью прогнать Ярослава из Киева и опять посадить там Романа. Роман действительно занял Киев под Ярославом в 1175 г., но просидел там недолго. В 1177 г. Киев перешел в руки нового отчича, Святослава Всеволодовича Черниговского, который при помощи хорошо составленных союзов с князьями черниговскими, киевскими, смоленскими и владимирскими умел удержаться там до самой своей смерти в 1194 г. Умирая, он передал киевский стол союзнику своему, Рюрику Ростиславичу, брату уже умершего Романа. Ввиду таких опытных в войне и мире претендентов на киевский стол сыновья Мстислава Изяславича, ближайшие отчичи, и не думали предъявлять своих прав на Киев. Все помянутые претенденты были отчичи Киева и считали себя вправе на этом основании доискиваться обладания Киевом.

Совсем в другом положении находилась Москва. После смерти основателя линии московских князей, Даниила Александровича, Москву наследует без всяких споров его старший сын Юрий. Юрий детей не оставил; из братьев же его пережил только один, Иван, который и является бесспорным преемником его прав на отчину. За Иваном, пережившим всех своих братьев, без всякого спора следует его старший сын, Семен. Четверо сыновей Семена умирают ранее отца, двое последних и младший брат Андрей в один год с ним. Единственным отчичем и преемником остается следующий за ним брат, Иван. По смерти Ивана Ивановича были налицо два его сына и родной племянник, Владимир Андреевич, владевший своей особой отчиной. Ивану Ивановичу наследуют поэтому оба сына, из которых второй вскоре умирает, и Дмитрий Иванович является, таким образом, единственным отчичем и преемником отца. После Дмитрия Ивановича единственными преемниками опять являются только его сыновья. В 1425 г. умирает Василий Дмитриевич, которого переживают четыре брата и сын Василий. Здесь мы встречаемся с первым случаем, когда по смерти князя оказываются налицо два отчича-соперника: сын и брат умершего князя. Что они делают? Вступают в борьбу, как и их отдаленные предки, киевские князья. Василий Васильевич, так много потерпевший в этом споре из-за отчины, скончался при самых благоприятных условиях: он пережил всех своих родных и двоюродных братьев, сыновей соперника своего, дяди Юрия. Отчина его опять без спора перешла к его сыновьям.

______________________

Наблюдаемое в нашей истории постоянное образование новых местных линий князей указывает на значительное тяготение нашей древности к отчинному порядку, за который высказываются и вечевые собрания. Даже свободолюбивый Новгород Великий признавал своих отчичей.

Это начало отчины проводилось и княжескими распоряжениями на случай смерти, к которым теперь и переходим.

IV. Распоряжения владетельных князей

Весьма естественно, что владетельные князья не были равнодушны к тому, кто займет их стол по их смерти. Волю свою по этому предмету они выражали в завещаниях и договорах.

Одних завещательных распоряжений было недостаточно. При отсутствии верховного суда, который охранял бы силу таких распоряжений, исполнение их зависело от доброй воли князей, переживших завещателя. Мы уже знаем, что и князья-сыновья, в пользу которых писались завещания, изменяли последнюю волю родителей во вред своим сонаследникам. Так поступили три старшие Ярославича, так же поступил и Великий князь Тверской, Иван Михайлович. Отец его, чувствуя приближение смерти, разделил свою отчину между сыновьями: старшему Ивану дал Тверь, Зубцев, Радилов и другие города; следующему Василию и внуку Ивану Борисовичу дал части в Кашине; последнему сыну Федору городки Микулины с волостями. Восемь лет спустя Великий князь Иван нарушил это распоряжение, изгнал племянника из отказанной ему части Кашина и присоединил ее к своим владениям. Если такие близкие завещателям лица, как их сыновья, не затруднялись нарушать последнюю волю своих родителей, то родственники более отдаленных степеней стеснялись еще менее духовными завещаниями умерших князей.

Такая необеспеченность последней воли от нарушений делала необходимым попытки укрепить ее еще при жизни. Средствами такого укрепления являются опять договоры; их надо было заключать не только с другими князьями, но и с народом.

В 1141 г. скончался волынский князь Андрей Владимирович. Желая передать свой стол сыну Владимиру, он заключил договор с братом Юрием об ограждении наследственных прав своего сына. Вот как сам Юрий говорит об этом договоре Владимиру Андреевичу:

"Сыну! яз есмь с твоим отцом, а с своим братом Андреем, хрест целовал на том, яко кто ся наю останет, то тый будеть обоим детемь отець и волость удержати. А потом к тобе хрест целовал есмь, имети тя сыном собе и Володимира ти искати. Ныне же, сыну, аче ти есмь Володимира недобыл, а се ти волость" — и дал ему Дорогобуж, и Пересопницю, и все Погориньския городы" (Ипат. 1157).

Это своего рода взаимное страхование с целью обеспечения участи детей.

Около того же времени киевский князь Всеволод Ольгович замыслил передать свой киевский стол брату Игорю. Для осуществления этого намерения ему надо было заручиться согласием своих ближайших союзников. С этою целью он приглашает в 1145 г. в Киев родного своего брата Святослава, двоюродного — Владимира Давыдовича и князя Владимировой линии, Изяслава Мстиславича. Когда князья собрались, Всеволод обратился к ним с речью, из которой, к сожалению, уцелело только заключение:

"...Володимир, — говорил Всеволод, — посадил Мьстислава, сына своего, по собе в Киеве, а Мьстислав Ярополка, брата своего; а се я молвлю: "оже мя Бог поиметь, то аз по собе даю брату своему Игореви Киев". И много замышлявшу Изяславу Мьстиславичю, нужа бысть целовати хрест. И седшим всей братьи у Всеволода на сенех, и рече им Всеволод: "Игорю! целуй крест, яко имети братью в любовь; а Володимир, и Святослав, и Изяслав целуйте крест ко Игореви, что вы начнеть даяти, но по воли, а не по нужи". И целоваша на всей любви крест" (Ипат.).

Из этого уцелевшего места летописца видно, что Всеволод оправдывает волю свою ссылками на прецеденты. Он назначает преемником своим брата, потому что и предшественники его тоже назначали себе преемника, кто сына, кто брата. Изяславу Мстиславичу это не понравилось, он много спорил и, конечно, потому, что был отчичем Киеву, а Ольговичи этого преимущества на своей стороне не имели. Несмотря, однако, на свои отчинные притязания, Изяславу пришлось уступить и целовать крест Игорю на всей любви, т.е. отказаться в его пользу от Киева, обещать единство против врагов и т.д. Изяслав не выговорил в свою пользу даже никаких территориальных уступок, а обещал довольствоваться тем, что Игорь даст ему добровольно.

Соглашения с этими тремя князьями, однако, было еще недостаточно; надо было, чтобы и народ признал Игоря своим князем. С этою целью Игорь созвал киевлян на вече в следующем году и предложил им признать брата своего князем. Они согласились и целовали крест (выше, с. 17).

Подобно этому ростовский князь Юрий, желая передать свою волость меньшим сыновьям, скрепляет свою волю предварительным соглашением с ростовцами, суздальцами и владимирцами, которые целуют ему крест "на меньших сыновьях".

О предсмертном распоряжении Мстислава Изяславича летопись сохранила такое известие:

"Того же лета исходячи, разболеся князь Мьстислав Изяславич в Володимери, бе же ему болезнь крепка. И начася слати к брату, Ярославу, рядовы деля о детех своих. Урядився добре с братом и крест целовал, яко же ему не подозрети волости под детми его, преставися князь Мьстистав месяца августа в 19" (Ипат.).

Ярослав Галицкий, назначив свое княжение младшему сыну Владимиру, скрепил свое распоряжение "клятвами мужей галицких" и старшего сына Олега, которые обещались не нарушать его воли (Ипат. 1187).

В договорах московского времени условия о переходе владений от отца к детям составляют обыкновенное явление.

Теперь посмотрим, кому же князья отказывали свои владения.

Родителей и детей соединяют самые тесные узы любви; поэтому первая забота родителей состоит в передаче своих владений детям. Отсюда возникает и известное уже нам начало отчины. Тем не менее передача владений детям есть дело любви, а не право детей. Родители, если не желали, могли и не назначать сыновей своими наследниками. Волость могла быть назначена боковому родственнику помимо сына. Право отца назначить себе преемника помимо сына ясно выражено галицким князем, Львом Даниловичем. В 1289 г. сын Льва Юрий, занял Берестье, город, отказанный волынским князем Владимиром своему двоюродному брату Мстиславу. Когда Мстислав, не желавший потерять Берестье, стал угрожать Льву войной и пригласил уже к себе татар на помощь, последний отправил к сыну посла с такими речами:

"Поедь вон из города, не погуби земле: брат мой послал взводить татар. Не поедешь ли вон, яже ти буду помочник брату своему на тя. Аже ми будеть смерть, по своем животе даю землю свою всю брату своему Мьстиславу, а тобе не дам, аже мене не слушаешь, отца своего" (Ипат.).

То же начало проявилось и в духовной грамоте еврейского князь Михаила Андреевича, отказавшего свою отчину Великому князю Ивану Васильевичу, помимо сына Василия (Рум. собр. I. №№ 118, 121).

Если с точки зрения князей сыновья их не имели права на участие в наследстве, а наследовали по их доброй воле, то понятно, что князья наделяли не всех сыновей и далеко не поровну. Князь Юрий Владимирович отказал свою Суздальскую волость меньшим сыновьям, а старшего, Андрея, исключил. Сын Юрия, Всеволод Большое Гнездо, наделил только четырех старших сыновей: двум младшим удела не назначил, а поручил их попечению второго сына, Юрия, Великого князя Владимирского. Уделы старших были далеко неравны, особенно мало досталось четвертому, Владимиру, (Сузд. 1213).

Ввиду приведенных фактов мнение наших историков о том, что каждый Рюрикович имел право на участие во владении Русской землей, представляется весьма сомнительным. Можно допустить только то, что каждый Рюрикович сам считал себя призванным владеть Русской землей, но чтобы это субъективное сознание о своем княжеском призвании было общепризнанным правом, этого никак нельзя утверждать. Даже отцы не признавали за своими детьми такого права.

Хотя сыновья и не имели права на наследие отцов, тем не менее, в силу родительской любви, они обыкновенно назначались наследниками во всех тех случаях, когда могли быть устранены, путем договоров или иными средствами, все другие претенденты. Ближайшими конкурентами их являются, в силу неопределенности отчинного преемства, дяди-отчичи. Чем более таких претендентов, тем труднее передать отчину сыну; чем их менее, тем легче. В этом вся разница между Киевской и Московской Русью. Назначение наследниками сыновей имеет место и в домосковской Руси. Так поступает Ярослав Мудрый; но чтобы обеспечить наследство за своими детьми, ему пришлось заключить родного своего брата в тюрьму, продержать его в неволе 17 лет и закованного в цепи передать с наследством своим сыновьям. Сыновья Ярослава так запутали установленный отцом их порядок, что о спокойной передаче ими владений своим детям не могло быть и речи. Но внук Ярослава, Владимир Мономах, передает киевское княжение своему старшему сыну Мстиславу, а Переяславскую отчину — второму, Ярополку. Младшие сыновья Владимира Мономаха, Андрей и Юрий, заключают между собою договор об обеспечении их владений за их детьми, и в этом смысле, следовательно, они имели намерение сделать распоряжение на случай смерти и, по всей вероятности, сделали.

Хотя у Ярополка сыновей и не было, тем не менее в момент его смерти число киевских отчичей, а следовательно, и конкурентов на киевский стол, было так велико, интересы их так мало примиримы между собой, что киевское княжение во все продолжение XII и в XIII веке переходило не по духовным завещаниям, а бралось с боя счастливейшим и искуснейшим из соискателей. В гораздо лучшем положении были московские отчичи, на что было уже указано (с. 248). В течение двух столетий (1303-1505) Москва переходит от отца к сыновьям в силу завещательных распоряжений ее князей. В сознании народа при виде этого длинного ряда князей-отчичей, последовательно занимавших московский стол, утверждается мысль о наследственности власти московских государей. Но всякий определенный порядок ограничивает предержащую власть; московские же государи никаких ограничений не любили. Поэтому-то Великий князь Московский Иван Васильевич и отвечал псковичам на их просьбу, чтобы в Москве и Пскове был один государь: "Разве я не волен в сыне или внуке? Кому хочу, тому и даю царство".

Таким образом, и в сознании московских государей XV и XVI веков не выработалось еще идеи наследственности Московского государства в строгом смысле этого слова. Они наследуют своим отцам в силу последней их воли, а не закона; воля же эта никакому порядку не подчинена, она руководствуется усмотрением. Она может призвать второго сына, помимо внука от первого, а может призвать и этого внука помимо сына. Это, как и в старину, дело любви, а не права. А если ни один сын любви не заслуживал? В Москве такой вопрос не был поставлен; но его поставил Петр и ответил: "Лучше чужой хороший, чем свой непотребный". Это тоже в духе старины.

Возникает вопрос, как поступали князья, когда у них было по несколько сыновей и они хотели наделить их всех или некоторых из них? Выше (с. 167) мы указали уже на то, что в этих случаях старая практика состояла в том, что лучший стол назначался старшему. Это преимущество старейшинства. В дополнение скажем, что и это преимущество не выработалось в непререкаемый обычай, а держалось по доброй воле князей и по их усмотрению могло быть нарушено. Галицкий князь Ярослав имел двух сыновей: старшего и законного Владимира и младшего незаконного Олега. Старший "не ходил в его воли", и потому он не дал ему Галича, а назначил небольшой удел в Перемышле; Галич же отказал Олегу Настасьичу, который "был ему мил". С этим распоряжением согласились и "мужи галицкие" и обещали поддерживать его. Подобно этому и Всеволод Юрьевич свой владимирский стол отказал второму сыну Юрию, а не старшему Константину, оказавшему сопротивление воле отца. Константин увидал в этом нарушение своих прав старейшинства и начал с братом войну. Кто же был прав: отец, не признавший за непокорным сыном права на лучший стол, или сын, не признавший за отцом права распорядиться своими владениями? Хотя Константин и нашел сторонников среди современных ему князей, но мы думаем, что прав был отец. Право старейшинства больших сыновей возникло из того, что отцы давали им лучший стол; а давали они лучший стол потому, что старшие сыновья были им особенно милы, а не в силу их права. Самое право отцов — оставить уделы сыновьям — обусловливалось то соглашением с народом, то соглашением с другими князьями. Сам Всеволод получил Владимирское княжение в силу избрания. Откуда же могло возникнуть безусловное право на Владимир у старшего его сына? Насколько наследственные права сыновей зависели от доброй воли их отцов, показал Великий князь Московский Иван Васильевич. В 1498 г. он положил опалу на сына своего Василия, а внука от старшего сына, Ивана, объявил наследником и венчал на царство. В 1502 г., наоборот, сын Василий посажен был "на Великое княжение Володимирское и всеа Руси самодержцем", а венчанный на царство внук заключен в тюрьму, где и умер.

Некоторые из старых князей еще при жизни своей и задолго до смерти имели обыкновение назначать своих детей правителями отдельных княжений, состоявших под их властью. Так поступил Святослав Игоревич, так поступил и сын его, Владимир. В таких назначениях надо видеть распоряжение на случай смерти.

Оставляли ли домосковские князья свои столы в общее владение сыновей, как это сделал Иван Данилович Калита с Москвой? Наши сведения о завещательных распоряжениях князей киевского времени чрезвычайно скудны, и мы заметили только один такой случай. Владимир Мономах отказал Переяславль двум старшим сыновьям, Мстиславу и Ярополку*. Случаи отдельного наделения сыновей встречаются чаще. Святослав Игоревич, Владимир Святославич, Ярослав Владимирович наделяют своих сыновей каждого особо. Ярополк Киевский передал свой переяславский стол по договору с братом Мстиславом старшему его сыну, а не всем пяти. Юрий, обязавшийся блюсти отчину брата Андрея под его сыновьями, по смерти Андрея целовал крест о доставлении Владимирской волости опять только старшему его сыну, а не обоим. Можно думать, что в древности преобладало такое начало: единству волости соответствует один князь.

______________________

* В Ростове по смерти Глеба Васильковича († 1278) сидят два князя, Дмитрий и Константин Борисовичи, родные племянники умершего; но мы не знаем, как это случилось, по завещанию или захватом. Но братья недолго насидели вместе. В 1281 г. они поссорились, и Константин уехал к Дмитрию Александровичу Владимирскому, который свел их опять в любовь. В 1286 г., по увеличении Ростовской волости присоединением Углича, Борисовичи садятся в разных городах: Константин остается в Ростове, а Дмитрий переходит в Углич.

______________________

Переходим к вопросу о том, как поступали князья, когда у них сыновей не было? В этих случаях они назначали свои владения тому из родственников, кто был ближе к ним по чувствам любви, вне всякой зависимости от степени родства и старшинства; дальнейший родственник мог быть назначен помимо ближайшего. Если можно было обходить сыновей, то тем более братьев, племянников и т.д. Волынский князь Владимир Васильевич отказал свою волость младшему из своих двоюродных братьев Мстиславу, помимо старшего Льва. Лев, конечно, не был этим доволен и подсылал к Владимиру сына своего и епископа, чтобы получить хотя один город из богатого наследства, но все было напрасно. Переговоры, происходившие по этому поводу, так живо рисуют эпоху, что я приведу их целиком. Переговоры начал сын Льва, Юрий.

"Присла Юрьй Львовичь посол свой ко строеви своему, князю Володимеру, река ему: "господине, строю мой! Бог ведает и ты, како ти есмь служил со всею правдою своею, имел тя есмь, аки отца собе, абы тобе сжалилося моее службы. А ныне, господине, отець мой прислал ко мне, отнимаеть у мене городы, что ми был дал, Белз, и Червен, и Холм; а велит ми быти в Дорогычине и Мелнице. А бью челом Богу и тобе, строеви своему, дай ми, господине, Берестий, то бы ми сполу было". Володимер же рече послу: "сыновче, рци, не дам. Ведаешь сам, оже я не двоюречю, ни я пак ложь был, а Бог ведаеть и вся поднебесная, не могу порушити ряду, что есмь докончал с братом своим Мьстиславом: дал еемь ему землю свою всю и городы и грамоты есмь пописал", с теми словы отряди посла сыновца своего... Приела же потом к Володимеру Лев епископа своего Перемышлескаго, именем Мемнона. Слуги же его поведаша ему: "владыка, господине, приехал". Он же рече: "который владыка?" Они же поведоша: "перемышлеский, ездить от брата, ото Лва". Володимер же, бе разумеа древняя и задняя, на што приехал, посла по него. Он же войде к нему и поклонився ему до земле, река: "брат ти ся кланяеть". И веле ему сести. И нача посолство правити. "Брат ти, господине, молвить: "стрый твой, Данило король, а мой отец, лежить в Холме, у святей Богородици, и сынове его, братьа моа и твоя, Роман и Шварно, и всих кости туто лежать. А ныне, брате, слышим твою немочь великую, абы ты, брат мой, не изгасил свече над гробом стрыя своего и братьи своей, абы дал город Берестий: то бы твоя свеща была!" Володимер же разумея притче и темно слово и повестив со епископом много от книг, зане бысть книжник велик и филосф, акого же не бысть во всей земли и по нем не будеть, и рче епископу: "брате, рцы, Лве княже! ци без ума мя творишь, оже бых не разумел сей хитрости ци мала ти, рци, своя земля, оже Берестья хочешь, а сам держа княжения три; Галичкое, Перемышльское, Бельзское, да нету ти сыти! А се пак мой, рци, отець, а твой стрый лежить во епископьи у святой Богородици в Володимере, а много ли есь над ним свечь поставил? Что есь дал, который город, абы то свеча была? Оже, рци, просил еси живым, а аже пак мертвым просиши! Не дам, не реку города, но ни села не возмешь у мене. Разумею я твою хытрость, не дам". Володимер же, одарив владыку, отпусти и, зане бысть не бывал у него ни колиже" (Ипат. 1288).

По смерти Владимира Юрий занял было Берестье; но ввиду решительного намерения Мстислава отстаивать неприкосновенность отказанной ему волости вынужден был уступить его дяде.

Подобно Владимиру и переяславльский князь Иван Дмитриевич отказал свою волость младшему дяде, Даниилу Московскому, помимо старшего, Андрея Владимирского: "того бо паче всех любляше", как объясняет летописец это предпочтение. Очень вероятно, что этот отказ был также результатом предварительного соглашения, так как Даниил Московский и Иван Переяславльский находились в союзе единения и в войнах помогали друг другу — Андрей не менее Льва желал увеличить свои владения открывшимся наследством и поспешил было по смерти Ивана занять Переяславль своими наместниками; но они "сбежали" при приближении наместников Даниила, за которым и остался этот город.

Из этих случаев следует, что завещательные распоряжения князей не ограничивались правами родственников ближайших степеней.

V. Родовое старшинство

Выше (С. 167 и след.) была уже речь о разных видах княжеского старшинства. Первоначальный смысл слова старейшина сводится, конечно, к старшинству лет. Старшинство лет без всяких других признаков — делает уже старейшиной. Это старейшинство очень относительное. В таком же весьма относительном значении назывался старейшиной и старший брат в семье по отношению к младшим; он был их старше, а потому он и старейшина. Города тоже различались по старшинству, и древнейшие тоже именовались старейшинами. Князь Всеволод говорит о Новгороде, что он имеет старейшинство пред всеми другими княжениями. Это старейшинство переносилось и на князей, сидевших в старших городах. По древности города они тоже старейшины. Так как старейшинству подобает особый почет, то понятно, почему возник еще особый вид договорного старейшинства: князья договариваются о том, кому быть старейшим братом, кому молодшим. Такого рода старейшинство встречается уже в Древней Руси, но особенно развивается в Московской.

Все эти виды старейшинства не представляют ничего исключительного. А потому в одно и то же время может быть много старейшин и по семейному положению, и по городам, и по договорам, и по одному старшинству лет.

Преимущество старейшинства имеет, однако, и свою оборотную сторону. Оно может служить побуждением ко всякого рода притязаниям и требованиям не одного внешнего почтения, но и всяких уступок со стороны молодших в пользу старейшин. С такого рода требованиями нередко и встречаемся. Последствия их бывают очень различны. Молодшие князья то делают уступки требованиям старейшин, то отвергают их. Это обусловливается и личным характером молодших, и степенью уважения, внушаемого им старейшинами, и требованиями политики.

Таковы многочисленные виды старейшинства, о которых идет речь в наших летописях. Другие виды старейшинства им неизвестны. В них не встречается указаний на старейшинство по родословному древу всех Рюриковичей и о каких-либо его последствиях. Это и неудивительно. Признание братства всех князей, лежащее в основе их политических отношений и выраженное во всех княжеских договорах, и появление договорного старейшинства — стоят в прямом противоречии со старейшинством по родословной лествице. По родословной лествице — нет равенства князей, там все один другого меньше. По княжеской же практике все князья — братья, т.е. все князья равные между собой, они все братья и различаются только, как старшие и младшие братья; среди них нет ни дядей, ни племянников, ни дедов, ни внуков. Дяди и племянники, деды и внуки тоже — братья. Началом братства князей отрицается их старшинство по лествице.

Тем не менее в нашей литературе идет речь о старшинстве князей по месту, занимаемому ими в общем родословном древе Рюриковичей, о родовом их старшинстве, старшинстве по лествице.

Писатели очень различных направлений одинаково признают, что преемство столов определялось родовым старшинством претендентов. Такое мнение встречаем и у Неволина. В самом лучшем исследовании по занимающему нас вопросу, принадлежащем перу названного ученого, читаем: "До последней четверти XII столетия родовое старейшинство принималось главным основанием к замещению киевского престола" (ПСС. VI). О преемстве великокняжеского киевского престола (617). Но Неволин — образец строгого ученого, нелегко поддающегося увлечениям; выводы его отличаются чрезвычайной осторожностью. Родовое старейшинство признает он главным, но не единственным основанием, и то только до последней четверти XII века. На следующей странице Неволин подробнее развивает свою мысль. "Родовое старейшинство, — говорит он, — не действовало исключительно и безусловно. Преемство престола, основанное на родовом старейшинстве, было наследием по закону. Но этот порядок преемства власти нимало не исключал других видов преемства, которые основаны были на иных началах и в те времена имели преимущество пред законным порядком наследия".

Итак, по Неволину, были разные виды преемства, а среди них "главным основанием к замещению киевского престола принималось родовое старшинство"; родовое старшинство приравнивает он далее к наследию по закону. Для разъяснения этого и до наших дней очень спорного вопроса есть только одно средство: пересмотреть все случаи перехода киевского стола с древнейших времен до последней четверти XII века, когда, по мнению Неволина, прекращается действие родового старшинства.

Начнем с сыновей Святослава Игоревича; он отдал свой старший стол старшему сыну Ярополку; следующего, Олега, посадил в Древлянской земле; а младшего, Владимира, взяли у него к себе новгородцы. Но Ярополк не ограничился тем, что дал ему отец: он напал на владения Олега и присоединил их к своим. Что надо было, при этих обстоятельствах, делать Владимиру Новгородскому? Весьма натурально, что он усомнился в своей безопасности и бежал за море. Опасения его подтвердились, так как Ярополк воспользовался его отсутствием и захватил Новгород. Вот почему Владимир, возвратившись из-за моря с варягами, объявил войну старшему брату, убил его и сделался князем киевским и новгородским. История княжеских отношений начинается борьбой родных братьев и победой младшего. Борьба эта вызвана стремлением старшего расширить свои владения и самообороной младшего. Ее следствие — уничтожение старшей линии и выступление на первый план младшей. Где тут черты законного порядка наследования? Дело начинается распоряжением отца и оканчивается усмотрением сыновей и удачей младшего.

В 1015 г. скончался Владимир, родоначальник младшей линии Святославичей. Вот что рассказывает летописец о замещении киевского стола по его смерти:

"Святополк же седе Кыеве по отци своем, и сзва кыяны, и нача даяти им именье. Они же приимаху, и не бе сердце их с ним, яко братья их беша с Борисом. Борису же взвратившюся с вой, не обретшю печенег, весть приде к нему: "отець ти умерл". И плакася по отци велми, любим бо бе отцем своим паче всех... Реша же ему дружина отня: "се дружина у тобе отня и вой; пойди, сяди Кыеве на столе отни". Он же рече: "не буди мне взняти рукы на брата старейшаго! Аще и отець ми умре, то сей ми буди в отца место" (Лавр.).

Итак, по смерти Владимира Киев занимает его старший сын, но своею волею, а не по завещанию отца, который не оставил никакого на этот случай распоряжения. Владимир не любил Святополка, и наши историки не без основания думают, что он имел намерение отдать Киев младшему сыну, Борису, а не старшему*. Что же касается дружины Владимира, то она прямо высказалась в пользу младшего брата. Ее поддержали и те из киевлян, которые находились в войске, высланном против печенегов. Итак, дружина и народ ни во что ставят права старшего брата, Святополка, и желают возвести на киевский стол младшего. Но этот младший сам не желает идти против старшего: Борис с уважением относится к старшему. Святополк спешит привлечь к себе расположение народа подарками**.

______________________

* Соловьев. История отношений между русскими князьями Рюрико-вадома. С.58.
** Так же смотрит на этот случай и Неволин. "Это предложение дружины, — говорит он, — показывает, что одного права старейшинства Святополку было недостаточно для того, чтобы он мог воссесть и утвердиться на киевском престоле. То же показывают и другие обстоятельства. Лица, окружавшие Владимира во время его кончины, считали возможным устранить Святополка от киевского престола, утаивши на некоторое время смерть великого князя. Занявши престол, для утверждения на нем, Святополк почитал необходимым приобрести расположение киевлян раздачею сокровищ и даже прибегнул к братоубийству" (590).

______________________

Борис не решился поднять руку на старшего брата, но Святополк не затруднился убить Бориса и Глеба для увеличения своих владений. Последствия были те же, что и по убийстве Ярополком Олега: Ярослав в целях самозащиты начал войну со старшим братом, убил его и сделался киевским князем. Опять в Киеве утверждается младшая линия, и опять по вине старшей.

В этом занятии киевского стола Ярославом по устранении Святополка наши историки видят случай преемства по порядку родового старшинства. Так — даже Неволин. Но Ярослав занял Киев после победы над Святополком и еще при его жизни. Это, конечно, не есть случай законного наследования по порядку старшинства, это отрицание старшинства, и притом отрицание необходимое, ибо оно вызвано правом самообороны.

Ярослав, с которым во второй раз киевский стол переходит в младшую линию Святославичей, завещал Киев старшему сыну, Изяславу. Это случилось в 1054 г., а в 1067 г. киевляне изгоняют Изяслава и сажают на его место полоцкого князя Всеслава. Преемство по завещанию народ считает для себя обязательным только до тех пор, пока назначенный князь ему нравится. В противном случае он заменяет его первым попавшимся под руку.

Ярослав разделил свои владения между сыновьями. Но у него был брат, Судислав. В порядке законного наследования по родовому старшинству он, конечно, должен был получить свою часть. Что же он получил? Ярослав заключил его в тюрьму, где он оставался долгое время и после его смерти. Ярослав хорошо знал отношения дяди, Ярополка, к Олегу и брата, Святополка, к Борису и Глебу, а потому имел основание бояться Судислава. Он устранил его для своей личной безопасности и безопасности своих детей. Таково положение членов Рюрикова рода. Они опасны, их надо устранять. Кто может, тот это и делает. С этого началась история княжеских отношений, этим она и кончилась. Принадлежность к дому Рюрика, конечно, дает право, но она ведет и в тюрьму, и убивает.

Княжение в Киеве младших братьев Изяслава, сперва Святослава, а потом Всеволода, Неволин опять приводит как случаи наследования по старшинству рождения (618).

Это, конечно, обмолвка, так как Святослав занял Киев еще при жизни Изяслава и продержался там до своей смерти, а по его смерти в Киеве сел Всеволод, опять при жизни Изяслава. Это все случаи отрицания прав старшего брата, вызванные опасением за неприкосновенность собственных владений; но на этот раз опасение было, может быть, только предлогом, а настоящая причина заключалась в стремлении предприимчивого Святослава Черниговского к расширению своих владений на счет соседей. Святослав действовал уже в духе Ярополка Святославича.

По смерти старшего сына Изяслава Ярославича, Святополка, княжившего в Киеве с 1093 г. по 1112, киевляне, нисколько не стесняясь ни завещанием Ярослава, ни родовым старшинством князей, ни постановлениями княжеских съездов, избирают себе князем Владимира Мономаха, представителя младшей линии Ярославичей. По смерти своей Владимир Мономах оставляет Киев сыну своему, Мстиславу, а не старшим в роде Ярослава, которыми были сыновья Святополка Изяславича и сын и внуки Святослава Ярославича Черниговского.

Такие же столкновения младших братьев со старшими, разрешаемые судом Божиим, находим и в истории северовосточных княжений. Вскоре после смерти Великого князя Владимирского Ярослава Всеволодовича великим княжением удалось завладеть не старшему его сыну, Александру, а младшему, Андрею. Только четыре года спустя старший сын добыл себе в Орде великое княжение под младшим братом и прогнал его при помощи татар. Войны родных братьев повторились и при сыновьях Александра Ярославича. В 1276 г. владимирский стол занял старший сын его Димитрий. Пять лет спустя младший брат Димитрия, Андрей, отправился в Орду добывать Великое княжение Владимирское под старшим братом. Орда удовлетворила его желание и так же, как отцу его, дала помощь для изгнания старшего брата. Борьба сыновей Александра Невского возобновилась в 1282 г. и с перерывами продолжалась в течение целого десятилетия.

Князья XIII века употребляют новые средства для достижения своих эгоистических целей, в их руках татарская сила, но суть дела та же: политика князей, стремящихся к расширению своих владений. Первые опыты собирания Руси начались еще при сыновьях Святослава Игоревича, но политические условия были тогда неблагоприятны для успеха этого дела. Московское время представляло больше удобств.

Такого же рода столкновения встречаем и в отношениях племянников к дядьям. Выше было указано на то, что дяди и племянники, в известных случаях, могут считать себя одинаково призванными занять известный стол в силу начала отчины. Эта общая дядьям и племянникам отчина и есть та среда, в которой права дядей и племянников сталкиваются. Не подлежит сомнению, что начало отчины дает право и дяде, и племяннику искать обладания отчиной. Но у кого больше прав? Это всегда было спорно и осталось спорным даже в пятнадцатом веке. Спорный вопрос этот разрешался в каждом отдельном случае либо ратью, либо миром. Такое решение вопроса открывало широкое поле энергии и искусству князей, их умению пользоваться обстоятельствами и привлекать на свою сторону союзников и народ. История с древнейших времен одинаково представляет примеры как торжества дядей над племянниками, так и обратно. Счет случаев, когда победили дяди, а когда племянники, невозможен, так как летописи записали очень немногие из них, и преимущественно для Киева; но если бы их и можно было сосчитать, это ни к чему бы не повело, потому что перевес случаев свидетельствовал бы не о преимуществе права дядей или племянников, а только о большей силе и большем искусстве тех или других в борьбе с противниками. О лучших правах дядей могли бы свидетельствовать выражения, подобные тем, какие у нас сложились в древности в пользу лучших прав старшего брата и которые я привел выше (с. 167). Но в пользу лучших прав дядей древность не выработала никаких ходячих выражений: ясный знак, что эти права не пользовались даже и таким признанием, какое выпадало на долю прав старшего брата.

Рассмотрим древнейшие случаи столкновения прав дядей и племянников.

Первый такой случай относится к первому появлению в нашей истории дяди и племянника. Ярослав Владимирович раздал свои владения сыновьям и ничего не оставил брату Судиславу, которого задолго еще до своей смерти лишил свободы и заключил в тюрьму. Через 5 лет по смерти отца сыновья Ярослава освободили дядю из заключения, но только затем, чтобы он переменил тюрьму на монастырь. Этот древнейший случай встречи дяди с племянниками говорит не в пользу преемства по родовому старшинству. История отношений дядей к племянникам начинается, таким образом, торжеством племянников. Но киевские племянники были в то же время дядями, у них тоже был племянник, полоцкий князь Всеслав. Этот племянник был слишком слаб для того, чтобы постричь в чернецы своих киевских родственников и лишить их владетельных прав; но напасть на далекий от Киева Новгород он считал делом хорошей политики. Что делают дяди? Они воюют с племянником, заключают с ним мир, гарантируют ему неприкосновенность его владений и личную безопасность, а потом обманом заманивают к себе, хватают и сажают в тюрьму, владения же его присоединяют к своим. На этот раз восторжествовали дяди. В лице киевских князей одновременно торжествуют и племянники, и дяди. Но все это дело политики, а не принципиальной борьбы в области родового старейшинства.

Два приведенные случая весьма различны; но сопоставление их и сравнение считаю возможным и полезным для разъяснения вопроса об отношениях князей-родственников Рюрикова дома.

Судислав, как сын Владимира, имел, конечно, отчинное право на часть его владений. По сказанию некоторых летописцев, Владимир еще при жизни своей дал ему Псков. Он, стало быть, такой же владетельный князь, как и старший брат его, Ярослав; владения отца для него такая же отчина, как и для Ярослава. Если Ярослав, победив Святополка, завладел Киевом, то мог то же сделать и Судислав по отношению к Ярославу. Отсюда недоверие Ярослава к Судиславу и поимка его; отсюда же и желание сыновей Ярослава, чтобы Судислав отказался от благ мира сего и постригся. Это столкновение на почве отчинных прав.

Иначе был поставлен вопрос между Ярославичами и полоцким князем. Полоцкий князь не имел отчинных притязаний на владения Ярославичей, а Ярославичи не имели отчинных притязаний на Полоцк. Но притязания князей не определялись одним только отчинным началом. В видах округления и безопасности своих владений они постоянно выступают из пределов отчинных прав. В этой внеотчинной среде и произошло столкновение Всеволода с Ярославичами.

Почва, на которой действуют князья, различная; но суть столкновения одна и та же. И тут, и там определяющий мотив деятельности — опасение за безопасность своих владений; последствия тоже совершенно одинакие: и псковский, и полоцкий князь одинаково попали в тюрьму.

Чем более возрастало число владетельных князей, тем более возрастало число поводов ко взаимным столкновениям. Победителем из этих столкновений должен был выходить тот, кто более был к ним подготовлен, кто был лучше вооружен. При всех других равных весьма натурально, что дяди, как старшие возрастом, могли быть лучше приготовлены к борьбе, чем племянники, сравнительно младшие. Старый князь (дядя) мог уже пользоваться доброй славой у народа, тогда как молодому (племяннику) надо было ее еще заслуживать; старый князь мог уже стоять в центре целой сети договоров с другими князьями и направлять силы своих союзников согласно со своими видами, тогда как молодой только что приступал к примирению своих личных интересов, вновь выдвигаемых им в княжескую среду, с интересами других князей и к приисканию себе союзников. Этою относительно лучшею подготовкою старших князей к борьбе и надо объяснять встречающиеся в летописях случаи занятия столов дядями перед племянниками, а не голым фактом их старшинства, которому не усвоялось лучших прав; им усвоялся только больший почет.

Наши летописи слишком скупы на известия, а потому мы и не можем в каждом отдельном случае перехода стола от одного князя к другому объяснить настоящую причину такого перехода. Многие писатели довольствуются голым фактом перехода стола от брата к брату, чтобы заключить к преимущественному праву дяди перед племянником. Так поступает даже Неволин. Выше (с. 157 и след.) я указал несколько случаев перехода столов от брата к брату, в которых он видит торжество начала родового старшинства, тогда как в действительности они являются его отрицанием. Трудность вопроса в том и заключается, что не всегда видны настоящие причины перехода. Оставим сторонникам преемства по родовому старейшинству те факты, о причинах которых ничего нельзя сказать положительного, и рассмотрим те, которые допускают объяснение.

В 1076 г. умер киевский князь Святослав Ярославич и стол его занял следующий за ним брат, Всеволод, а не сыновья умершего. Старшим в поколении Ярослава был не Всеволод, а брат его Изяслав, находившийся еще в живых. Занятие Всеволодом Киева есть единовременное отрицание и прав старшего брата, и прав племянников, сыновей последнего киевского князя. По какому же праву занял он Киев? Он занял его не по праву, а с нарушением всяких прав, путем захвата. Киев в руках Всеволода является счастливой добычей, и только. Очень понятно, что мысль о захвате Киева осенила голову Всеволода. Он был деятельным соучастником Святослава в изгнании Изяслава из Киева. Святослав добыл Киев под старшим братом и оставался спокойным его обладателем до самой смерти своей. Почему было не попытать счастья и Всеволоду? И он попытал.

Но Изяслав, узнав о смерти своего главного врага, Святослава, решил возвратиться в Русскую землю и отыскивать отцовское наследие. Всеволод выступил было против него с войском, но предпочел мир неверному исходу брани и уступил Киев старшему брату.

Мир с Изяславом был очень выгоден для Всеволода. Он состоялся на условии полного единения братьев: они поделили между собой Русскую землю с исключением племянников. Всеволоду досталась при этом Черниговская волость. На каком основании? Это опять захват. Но сын умершего черниговского князя, Олег, не захотел отказаться от отчины. Он соединился с другим обделенным племянником, Борисом Вячеславичем, и при помощи половцев разбил Всеволода.

Потерпевший поражение черниговский князь бежал в Киев, где был обласкан Изяславом, который обратился к нему с такими словами утешения:

"Брате! не тужи... Аще будет нама причастье в Русскей земли, то обема, аще лишена будеве, то оба; аз сложю главу свою за тя" (Лавр. 1078).

Эти слова дают превосходный комментарий условию договоров "быти за один".

Изяслав как сказал, так и сделал: он немедленно выступил на помощь Всеволоду и был убит в начале сражения. Битва кончилась, однако, поражением Олега, который бежал в Тмутаракань. По смерти Изяслава Всеволод занял Киев; сыну своему Владимиру он дал Чернигов, а племяннику, Ярополку Изяславичу — Владимир и Туров. На каком основании произошло такое распределение Русских волостей? Сторонники закона преемства по началу родового старейшинства видят в занятии Всеволодом Киева осуществление их взглядов. Это мнение можно было бы принять, если бы Всеволод, во-первых, не соединился в 1073 г. со Святополком и не прогнал старшего брата из Киева; во-вторых, если бы он по смерти Святополка предложил Киев Изяславу, а не занял его сам и не уступил старшему брату только тогда, когда тот пришел на него с оружием в руках. При наличности же указанных фактов во Всеволоде очень трудно видеть провозвестника начал преемства по родовому старшинству. Он служит не родовым началам, а своим личным интересам. С точки зрения этих личных интересов, он помогает младшему брату против старшего, захватывает Киев по смерти Святослава, уступает его Изяславу, когда тот приходит на него с войском, а по его смерти занимает снова. Это опять захват сильного, а не торжество родового порядка. Так смотрели и современники. Летописец говорит:

"Всеволод же седе Кыеве на столе отца своего и брата своего, переима власть Русьскую всю" (Лавр. 1078).

Перенять — значит перехватить власть. Этот перехват чужой власти не мог не возбудить неудовольствия и протеста. По завещанию Ярослава Киев должен был оставаться в потомстве старшего его сына Изяслава, у которого были сыновья. Всеволод, обобравший всех своих племянников, сделал исключение только для старшего сына своего верного союзника, Изяслава, которому дал Владимир и Туров. Несмотря на это значительное наделение, Ярополк Изяславич в 1085 г. задумал поход на Всеволода. Летописец, по обыкновению, чрезвычайно краток и не объясняет причин, побудивших владимирского князя восстать на сильного дядю. Он говорит только, что Ярополк послушал злых советников. Можно думать, что злые советники объяснили своему князю, что он имеет более прав на Киев, чем его дядя; вот почему он и собрался войной на него.

Всеволод до смерти своей княжил в Киеве, но должен был сделать некоторые уступки обобранным им племянникам и внукам. Внукам Ростиславичам он дал Перемышль и Теребовль, а племяннику, Давыду Игоревичу, по смерти Ярополка — Владимир; Туров дал брату Ярополка, Святополку.

По смерти Всеволода († 1093), захватившего в свои руки к отцовскому наследию, Переяславлю, Киев, Чернигов и Смоленск и лишившего всякого участия в отчине сыновей своего прежнего союзника и друга, Святослава, снова возник вопрос, кому сидеть в Киеве? На этот раз начальный летописец позволил себе редкую роскошь: он записал раздумье старшего сына Всеволода, Владимира, сидевшего в Чернигове.

"Володимер же, — говорит он, — нача размышляти, река: "аще сяду на столе отца своего, то имам рать с Святополком взяти, яко то есть стол прежде отца его был". И размыслив посла по Святополка Турову, а сам иде Чернигову, а Ростислав Переяславлю" (1093).

Чрезвычайно характерное рассуждение, свидетельствующее о том, до какой степени хищническая политика сыновей Ярослава спутала всякие понятия о каком-либо определенном порядке занятия столов. Владимир оказался в положении сказочного путника, очутившегося на перекрестке трех дорог. Можно пойти и направо, и налево, только везде будет плохо. Можно занять и Киев, занимали же этот город без всякого права и дядя его, и отец. Но в этом случае придется выдержать войну со Святополком, в силу начала отчины. Владимир не хочет этой войны; он уступает Киев Святополку, а сам идет в Чернигов. Но разве на Чернигов его права были лучше? Нисколько. Чернигов был отказан Святославу, и, следовательно, дети Святослава имели более прав на Чернигов, чем дети Всеволода. Заняв Чернигов, Владимир продолжал неправду своего отца. Но почему же он не уступил Чернигов сыновьям Святослава, как уступил Киев сыну Изяслава? Разное отношение Владимира к Киеву и Чернигову объясняется различием фактического положения дел. Святополк был недалеко от Киева, в Турове, и до Владимира могли дойти слухи о его желании искать своей отчины; Олег* же Святославич был далеко, в Тмутаракани, и Владимир мог быть в полной неизвестности относительно его намерений. Он захватил Чернигов в надежде на безнаказанность. Только через год пришел Олег из Тмутаракани искать своей отчины и обложил Чернигов при помощи половцев. Владимир, признавший уже отчинные права Святополка, не мог отказать в таком же признании и Олегу. Он уступил ему Чернигов, а сам отправился в свою отчину, Переяславль.

______________________

* Где находился в это время Давыд, старший сын Святослава, по летописям не видно.

______________________

Таким образом, после двадцатилетних (1073-1094) хищений восстановлено было благодаря уступчивости Владимира Мономаха распределение владений, сделанное в завещании Ярослава. Князья-внуки, наученные тяжелым опытом, хотели увековечить этот порядок и с этою целью съехались в Любече и заключили договор, в котором за основание распределения волостей было принято начало отчины.

По смерти Святополка последовало новое нарушение и Ярославова завещания, и договора в Любече, но на этот раз по воле киевлян. Они избрали на киевское княжение не сына Святополка, как бы следовало и по завещанию Ярослава, и по соглашению князей в Любече, а Владимира Мономаха. По смерти Владимира Мономаха киевский стол занимает старший сын его, Мстислав, который далеко не был старейшиной по родословному древу. Старейшинами были сыновья Святополка Изяславича, Брячислав и Изяслав, и дядя их, сын Святослава Ярославича, Ярослав Черниговский. Но Мстислав занял Киев, и не в силу торжества своих отчинных прав; еще лучшие отчинные права были у его троюродных братьев, сыновей Святополка, и у двоюродного дяди, Ярослава Черниговского. Он занял киевский стол потому, что отец его был достаточно силен, чтобы передать ему этот стол, да и сам Мстислав был довольно умудрен опытом, чтобы удержать за собой Киев; в год смерти отца ему было 49 лет.

Но Владимир Мономах не только передал свой стол сыну, он позаботился и о дальнейшей участи киевского княжения, и об участи внуков своих, сыновей старшего сына Мстислава. Вот относящееся сюда место начальной летописи.

"Преставися Мстислав, сын Володимер, месяца априля в 14 день, и седе по нем брат его Ярополк, княжа в Киеве, людье бо, кыяне, послаша по нь. В тоже лето Ярополк приведе Всеволода Мстиславича из Новагорода и да ему Переяславль, по хрестьному целованью, якоже ся бяше урядил с братом своим Мстиславом, по отню повеленью, ако же бяше има дал Переяславль с Мстиславом" (1132).

Чрезвычайно любопытное место. Оно дорисовывает портрет Владимира Мономаха. Этот князь ничего не делает с плеча: он во все вдумывается и внимательно взвешивает все обстоятельства дела. По смерти отца он "размышляет" о том, где ему сесть, в Киеве или Чернигове. После утверждения в Киеве им овладевает новая дума о том, что будет после него, и он принимает меры к упорядочению отношений между сыновьями своими и внуками. Эта озабоченность будущим весьма понятна. Все смуты печального прошлого происходили на его глазах. Мономаху было 20 лет, когда дядя его, Святополк, в союзе с его отцом прогнал старшего брата Изяслава из Киева и лишил его и детей его отчины. В изгнании Святославичей из Черниговской волости он сам был деятелем, так как с 1088 г. по 1094 г. сидел в черниговском княжении. У Владимира было пять взрослых сыновей. Опыт прошлого не мог не пугать его. Сыновья Святослава и Владимира Святого убивали друг друга, сыновья деда Ярослава воевали друг с другом и обирали племянников. Не та же ли участь ожидает и его потомство? Но его потомство было еще в худшем положении. Ему предстояло иметь дело и с князьями старших линий, Изяслава и Святослава. Права сыновей Владимира Мономаха на Киев не были прочны. У потомков Изяслава права были лучше. Мономах занял Киев в нарушение этих лучших прав. Не заключалось ли в этом поощрения для властолюбия потомков Святослава последовать примеру деда и занять Киев под Мономаховичами? Эти соображения должны были беспокоить Владимира Всеволодовича и вызывать на предохранительные меры. Что же он сделал?

О мерах, принятых Мономахом для обеспечения участи своих потомков, летописец рассказывает под 1132 г., семь лет спустя после смерти Мономаха; а сколько лет спустя после принятия этих мер, об этом мы и гадать не можем с какою-либо точностью. Рассказ этот делается по поводу смерти сына Владимира Мономаха, Мстислава, и последовавших затем событий. Мы не имеем никакого права думать, что летописец передает нам все распоряжение Мономаха. В высокой степени вероятно, что Владимир Мономах входил или пытался войти в соглашение по этому предмету с киевлянами и князьями, Изяславичами и Святославичами; а своих сыновей он, конечно, должен был всех привести в свою волю, а не двух только старших. Летописец ничего об этом не говорит. Да и то, что он говорит, так отрывочно и кратко, что далеко не передает все, что было в действительности.

Он говорит, что киевляне послали за Ярополком, а об участии Мстислава и Владимира в этом событии не упоминает. Но действительно ли они не принимали в этом никакого участия? Это чрезвычайно сомнительно. Молчание начальной летописи исправляет Ипатьевский список, который говорит, что сам Мстислав оставил княжение свое Ярополку, "ему же и дети свои с Богом на руце предаст". Тут нет противоречия. Воля киевлян и воля Мстислава равно участвовали в возведении Ярополка на киевский стол. Но об участии в этом деле Владимира Мономаха ничего не говорит и Ипатьевский список летописи. А между тем передача Киева по смерти Мстислава Ярополку, а не сыновьям Мстислава произошла по воле Мономаха. Это следует из вышеприведенного места начальной летописи.

Еще при жизни своей Владимир дал Переяславль двум старшим сыновьям, Мстиславу с Ярополком. На случай смерти Мстислава он обязал Ярополка передать Переяславль сыновьям Мстислава. При чем оставался Ярополк? Он получал Киев. Итак, переход Киева по смерти Мстислава к Ярополку есть результат согласной воли Владимира Мономаха, сыновей его и киевлян.

Сторонники законного преемства в порядке родового старшинства видят в этом переходе торжество своей мысли. Но так ли это? Нам это кажется очень сомнительным. Во Владимире Мономахе так же трудно, как и в отце его, видеть провозвестника родовых начал. На Любецком съезде он высказался за отчинный порядок; в 1113 г. он последовал призыву киевлян и занял Киев с нарушением родового старшинства; преемником своим в Киеве он назначил сына своего также с нарушением родового старшинства. По смерти Мстислава Владимир Мономах предоставил Киев брату умершего, а не сыновьям его; зато Переяславль он предоставил сыновьям Мстислава, а не следующему брату, Вячеславу, как бы следовало по закону предполагаемого родового старшинства и по лествичному восхождению. Владимир Мономах в одно и то же время высказывается и в пользу дяди против племянника, и в пользу племянника против дяди! Какому же началу он служит? Его занимают не начала, о которых спорят наши ученые, а близкие лица. Он хочет обеспечить сыновей и внуков своих, насколько это возможно при данных обстоятельствах. Он следует указаниям современной политики, и только.

Оставить Киев сыновьям Мстислава было неполитично, потому что при молодости их и неопытности им трудно было удержать этот город за собой. Киев давно уже сделался целью княжеских притязаний. С сыновей Владимира Святого родные братья борются уже из-за Киева. Мстиславичи могли иметь против себя не только родных дядей, но и Святославичей черниговских. Вот почему Владимир предназначает Киев взрослому и опытному Ярополку. Но он желает устроить и сыновей Мстислава и назначает им Переяславль, с устранением старейшины, своего третьего сына Вячеслава, который должен был оставаться в своем Турове. Никакого передвижения князей к Киеву по лествице родового старейшинства Владимир Мономах, значит, не знает*.

______________________

* Назначение Переяславля племяннику помимо дяди не укладывается в рамки родовой теории лествичного восхождения, а потому Соловьев старается ослабить значение этого факта таким рассуждением:

"Мстислав уговорился с братом и преемником своим Ярополком, чтобы тот, перейдя из Переяславля в Киев, отдал прежний стол старшему сыну Мстислава, Всеволоду, тогда князю Новгородскому, под незаконным предлогом, что Мономах отдал Переяславль им обоим вместе, Мстиславу и Ярополку" (История отношений между русскими князьями Рюрикова дома. 140).

К счастью, автор в сноске приводит текст летописи, напечатанный у нас на с.272, из которого видно, что самая передача Переяславля Всеволоду совершилась "по отню повелению" и что ни о каком незаконном предлоге и речи быть не может.

______________________

Летопись ничего не говорит о том, были ли приведены другие сыновья Владимира к соглашению, состоявшемуся между двумя старшими, или нет. Мы знаем только, что четвертый сын Владимира, Юрий, восстал против передачи Переяславля племяннику и выгнал его из этого города в самый день водворения его там. Юрий мог это сделать, если бы даже и был приведен волею отца к соглашению со старшими братьями; прогнал же дед его, Всеволод, Изяслава из Киева, хотя отец и связал его клятвой не переступать предел бра-тень.

Но почему Юрий прогоняет племянника? Сторонники преемства по родовому старейшинству опять увидят здесь торжество своей мысли. Если бы мы и уступили им этот случай, выигрыш их был бы очень невелик. Владимир, Мстислав и Ярополк находят возможным дать Переяславль племяннику перед дядей; ясно, кажется, что мысль о преимуществе дяди перед племянником не пользуется их признанием. Но мы не можем уступить и этого случая. В силу родового старейшинства притязания на Переяславль мог заявить не Юрий, а старший его брат, Вячеслав. Вячеслав же никаких притязаний не заявляет. Убедившись в невозможности исполнить волю отца и старшего брата, Ярополк сам вступил в соглашение с младшими братьями и передал спорный город Вячеславу. Но Вячеслав не просидел там и года и ушел в свой Туров. Тогда Юрий, прогнанный Ярополком из Переяславля, снова заявил притязания на этот город, но на этот раз мирно. Он предложил Ярополку за Переяславль значительную часть своей Ростовской волости. На этот обмен Ярополк согласился.

Теперь можно ответить на вопрос, почему Юрий прогнал племянника? Юрий был предприимчивый князь, он хотел во что бы то ни стало завладеть Переяславлем и, наконец, получил его в обмен на другие свои владения. Здесь опять мы имеем дело с борьбою личных притязаний, а не начал родового старшинства.

Ярополк княжил в Киеве до своей смерти, несмотря на то, что ему пришлось выдержать упорную борьбу с черниговским князем Всеволодом, на сторону которого перешли и недовольные дядею Мстиславичи. Опасения Владимира Мономаха оправдались: среди его потомков пошла та же рознь, которой он и сам был постоянным свидетелем и участником в лучшие годы своей жизни.

В 1139 г. Ярополк скончался, не оставив детей. Кому быть преемником? Право на Киевскую волость по началу отчины имели сыновья Владимира Мономаха и сына его, Мстислава. Киевский стол занял на этот раз дядя, Вячеслав. Но он недолго нацарил в матери городов русских. Не прошло и двух недель с его вокняжения, как к Киеву подступил черниговский князь, Всеволод Ольгович, и потребовал, чтобы Вячеслав выходил "добром" из города.

"Он же, — говорит летописец о Вячеславе, — не хотя крови пролити, не бися с ними, и смири я митрополит, и утверди я крестом честным, и иде опять Турову, а Всеволод вниде в Кыев" (Лавр.).

Всеволод имел так же мало прав на Киев, как и его дед, Святослав; но он занял его благодаря удаче. Митрополит, которому было все равно, кто бы ни княжил в Киеве, царствовал бы только мир на земле, принял на себя посредничество между соперниками, убедил Вячеслава к уступке и утвердил честным крестом отказ его от отчины. В том же году Всеволод успел заключить мир и с другим отчичем, Изяславом Мстиславичем, который также признал его киевским князем.

Потомки Владимира Мономаха лишились Киева. Всеволод Ольгович благодаря искусной политике и многочисленным договорам умел удержаться в нем до своей смерти. Он сделал даже более: он сумел устроить на случай своей смерти переход Киева к брату своему Игорю. Ему удалось получить согласие на такой переход и народа, и князей, своих союзников. В числе согласившихся находился и киевский отчич, Изяслав Мстиславич. При дальнейшей удаче Ольговичи могли навсегда вытеснить Мономаховичей из Киева. Но воля народная снова возвратила Киев младшей линии Ярославичей в лице Изяслава Мстиславича.

Сделаем небольшой перерыв, чтобы взглянуть на порядок наследования в Черниговской волости, откуда вышел князь Всеволод. В Чернигове родовое старшинство пользуется не большим вниманием, чем в Киеве. По смерти Всеволода Ярославича приходит оспаривать черниговский стол у Владимира Мономаха не старший сын Святослава, а второй, Олег, который благодаря миролюбию Владимира Мономаха и утверждается на столе отца своего в 1094 г. Старший брат Олега, Давыд, выступает на первое место только с 1097 г., но на чем братья сошлись и как поделили между собой Черниговскую волость после Любецкого съезда, этого мы не знаем. Очень, однако, вероятно, что Давыд как старший сел в Чернигове. Давыда пережил только один брат, Ярослав, который в силу начала отчины и занял черниговский стол после смерти старшего брата († 1123). Но Ярослав просидел в Чернигове всего 4 года. В 1127 г. на него напал известный уже нам племянник его, Всеволод Ольгович, и прогнал из Чернигова. По какому праву? Это чистейшее насилие и ничего больше. Оно у него наследственно от деда и отца, который занял Чернигов с нарушением прав старшего брата, Давыда.

Как же отнеслись Ярослав и его союзники к этому незаконному захвату? Ярослав не думал мириться с племянником и обратился к союзнику своему, Мстиславу Киевскому, требуя объявления войны Всеволоду. Мстислав готов был выступить в поход, но в дело вмешалось духовенство и освободило Мстислава от связывавшей его клятвы. Благодаря этому Всеволод утвердился в Чернигове в прямое нарушение прав дяди и старших двоюродных братьев. Князь этот наследовал предприимчивость отца и деда и передал ее сыну своему Святославу, которому впоследствии также удалось овладеть Киевом. Все это — случаи борьбы не родовых начал, а политики расширения своих владений. Предприимчивые князья добывают себе все то, что только в силах добыть. Предприимчивый Всеволод еще при жизни Ярополка хотел добыть себе Киев и с этою целью начал было с ним войну; но продолжению ее воспротивились черниговцы, и Всеволод принужден был заключить мир с Ярополком.

Возвратимся к киевским событиям. По смерти Всеволода Изяслав Мстиславич, нарушив крестное целование к Игорю и вступив с ним в борьбу, искал Киева не себе, а дяде своему, Вячеславу: они оба были отчичи Киеву, и Изяслав сделал в этом случае уступку своему старейшине. По словам Вячеслава:

"Изяслав, еда биться с Игорем, тако молвить: яз Киева не собе ищу, но он отець мой Вячьслав, брат старей, а тому его ищу" (Ипат. 1151).

Но киевляне не обратили никакого внимания на волю Изяслава; они желали иметь своим князем его, а не Вячеслава. Изяслав подчинился народной воле и занял Киев. Изяслав был младшим не только в роде Ярослава, но и в линии Владимира Мономаха. Что же делают родовые старейшины при этом нарушении приписываемых им прав?

Вячеслав Владимирович, узнав об утверждении племянника в Киеве, поспешил занять те города, которые отнял у него Всеволод, овладев Киевской волостью, и только. Летописец говорит, что Вячеслав сделал это, надеясь "на свое старшинство", не объясняя, какое это старшинство. Можно сомневаться, что ему известно какое-либо другое старшинство, кроме старшинства лет. Итак, "старшинство" Вячеслава легко удовлетворяется захватом нескольких неважных городков и не думает притязать на Киев. Но летописец не находит возможным одобрить и эти скромные притязания старейшины. Он осуждает старейшину за то, что тот "не приложил чести" к племяннику и без его дозволения занял принадлежавшие к Киевской волости города. Изяслав на этот раз тоже не желает делать уступок дяде и отбирает у него город Туров. Это случилось в 1145 г., а в 1148 г. Вячеслав оказывает Изяславу помощь в войне с черниговскими князьями (Ипат.). Дядя, следовательно, остался доволен племянником и признал все приобретенные им права.

Владимир и Изяслав Давыдовичи, старшие в роде Святослава Ярославича, еще прежде Вячеслава примирились с новым киевским князем. Они признали права Изяслава на Киев, а в вознаграждение выговорили себе его содействие для борьбы с двоюродным братом, Святославом Ольговичем.

Только этот Святослав, родной брат Игоря, не хотел мириться с Изяславом, нарушившим крестное целование к Ольговичам. Не находя союзников в ближайших родственниках, Давыдовичах, которые составили план отобрать у Ольговичей их отчину, Святослав обратился к помощи суздальского князя, Юрия Владимировича, вызывая его овладеть Киевом и обещая свое содействие.

Кто же восстал на младшего родича Изяслава? Не старшие, которые вошли с ним в сделку и примирились, а младшие. Ясно, кажется, что борьба идет не из-за старшинства, а совершенно по иным побуждениям. Святослав, инициатор войны, ведет ее за брата Игоря и за свою отчину, отнятую у него Изяславом и Давыдовичами.

Я не буду следить за ходом этой борьбы, которая велась и с переменным военным счастьем, и с переменными союзниками. Я остановлюсь только на некоторых явлениях, характерных для княжеских отношений.

В войну Изяслава со Святославом Ольговичем был вовлечен и ростовский князь Юрий. Но в первые два года войны он не выказал большой энергии. Его помощь союзникам была так слаба, что в 1148 г. Изяславу удалось заключить союз единения не только с Давидовичами, но и с Ольговичами. Только после того, как Изяслав поссорился со старшим сыном Юрия и лишил его данных ему в Русской земле городов, Юрий начал энергически действовать против племянника*. Вступив с многочисленным войском в Киевскую волость, Юрий обратился к Изяславу с таким предложением:

______________________

* Столкновение Ростислава с отцом и киевским князем весьма знаменательно, но никак не с точки зрения патриархальности начал нашей древней жизни. Старший сын Юрия, Ростислав, поссорился с отцом своим тоже из-за владений и перешел на сторону противника своего отца. Вот как рассказывает об этом летописец:

"Пришел бе Гюргевичь старейший, Ростислав, роскоторався с отцем своим, оже ему отець волости не дал в Суздальской земли, и приде к Изяславу Киеву, поклонився ему, рече: "отец мя переобидил и волости ми не дал. И пришел есмь, нарек Бога и тебе, зане ты еси старей нас в Володимирих внуцех, а за Русскую землю хочю страдати и подле тебе ездити".

Изяслав был в это время в войне с Юрием и предложение ему услуг сыном Юрия является со стороны последнего изменой не только государю, но и отцу. Изяслав ласково встретил Ростислава и дал ему несколько городов в Русской земле. Но впоследствии Ростислав навлек на себя гнев Изяслава, который и отнял у него эти города. Тогда беглец возвратился к отцу и стал подбивать его к войне с Изяславом, говоря, что его хочет вся Русская земля. Юрий принял сторону сына и пошел войной на племянника. "Тако ли мне части нету в Руськой земле и моим детем!" — говорит он. Чрезвычайно своеобразная семья. Сын переходит на сторону врагов отца, потому что отец плохо наделил его. Отец радуется успеху непокорного сына, которому удается получить часть в Русской земле, и принимает к сердцу обиду этого сына, когда его за вину лишают этой части. В этой семье все держится на расчете и не остается, кажется, ни малейшего места самым обыкновенным родственным чувствам; в ней не видно ни сына, ни отца, видны какие-то бездушные, жадные добытчики волостей, для которых чувства семейной любви и привязанности не имеют никакого смысла.

______________________

"Се, брате, на мя еси приходил и землю повоевал и старейшинство еси с мене снял! Ныне же, брате и сыну, Рускыя деля земля и хрестьян деля, не пролейве крови хрестьяньскы, но дай ми Переяславль, ать посажю сына своего у Переяславли, а ты седи царствуя в Киеве! Не хощеши того створити, а за всим Бог" (Ипат.).

Чрезвычайно знаменательные слова. Юрий несомненно старейшина Изяславу, это признает и сам Изяслав. В своем обращении к сыну Юрия, Ростиславу, он говорит: "Всех нас старей отець твой, но с нами не умеет жити". И что же, этот несомненный старейшина и не думает предъявлять притязаний на Киев, ни для себя, ни для старшего своего брата, Вячеслава. Он уступает Киев младшему, а себе требует второстепенной волости, Переяславльской. Но это не значит, что он отказывается от старейшинства. Совершенно наоборот. Он остается в сознании своего старейшинства и жалуется на то, что Изяслав "снял с него старейшинство". Что же означает это нарушенное старейшинство? Старшинство лет и родства, которое требует к себе почтения и которое Изяслав нарушил тем, что повоевал землю дяди.

Итак, и Юрий начал войну не за обладание Киевом, а за свою обиду.

Но Изяслав, отуманенный целым рядом удач, не хотел сделать ни малейшей уступки дяде. Юрию пришлось воевать. Естественно, у него возникает вопрос, кто же должен занять Киев в случае поражения Изяслава? У Юрия был жив старший брат Вячеслав; как старший брат, он имел более прав на Киев, чем Юрий. Очень понятно, что Юрий предложил теперь Киев Вячеславу (Ипат. 1151). Возбужденная Изяславом война кончилась не в его пользу, он потерпел поражение и принужден был в 1149 г. заключить мир, по которому отказался от Киева в пользу Юрия, а Юрий обязался возвратить ему захваченные им новгородские дани и исполнить другие требования Изяслава, которых летописец точно не обозначает.

Уладившись с племянником, Юрий приступил к передаче Киева старшему брату Вячеславу и послал к нему приглашение занять киевский стол (Ипат. 1150). Этот поступок, совершенно согласный с существовавшими прецедентами, встретил противодействие среди бояр Юрия. Они говорили своему князю:

"Брату твоему не удержати Киева; да не будет его ни тобе, ни оному" (Ипат. 1150).

И в глазах бояр политика берет перевес над старшинством. Что же делает Юрий? Он следует совету бояр, удерживает за собой Киев, а у миролюбивого Вячеслава отбирает даже Пересопницу и Дорогобуж, оставляя за ним один Вышгород (Ипат. 1151). Так поступает счастливый победитель со своим несомненным старейшиной.

Война Юрия с Изяславом этим не кончилась. Юрий не исполнил принятых им на себя по отношению к племяннику обязательств и тем вызвал с его стороны новые враждебные действия. На этот раз удача была на стороне Изяслава, и Юрий вынужден был бежать из Киева. Вячеслав, узнав об этом, поспешил приехать в Киев и сесть на столе Ярослава. Он мог это сделать как старший сын Владимира Мономаха и как князь, которому предлагали Киев и племянник Изяслав, и брат Юрий. Но киевляне по-прежнему не хотели иметь его своим князем и предпочли ему племянника; они говорили Изяславу:

"Гюрги вышел из Киева, а Вячьслав седить ти в Киеве, а мы его не хочем... Ты нашь князь, поеди же к святой Софьи, седи на столе отца своего и деда своего" (Ипат. 1150).

Возбуждение киевлян против Вячеслава было очень сильно, некоторые предлагали даже Изяславу напасть на дядю, перехватить его дружину, а самого лишить свободы. Это не соответствовало намерениям Изяслава, он отвечал:

"Не дай ми того Бог, яз не убийца есмь братьи своей; а се ми есть яко отець, стрый свой; а яз сам полезу к нему" (Ипат. 1150).

Умудренный опытом, Изяслав не питал к кроткому дяде, который не раз оказывал ему помощь, ни вражды, ни пренебрежения. Предвидя продолжение войны с Юрием, он хотел и на будущее время пользоваться его содействием и с этою целью был не прочь заключить с ним договор. Но настоящий момент народного возбуждения был неудобным для докончания, а потому Изяслав, придя к дяде, сказал ему:

"Отце! кланяютися. Нелзе ми ся с тобою рядити. Видиши ли народа силу, людий полк стояща? А много ти лиха замысливають. А поеди же в свой Вышегород, оттоле же ся хочю с тобою рядити" (Ипат. 1150).

Старый Вячеслав обиделся этим вежливым приглашением уехать из Киева; но делать было нечего, он уступил Киев племяннику, упрекнув его, однако, тем, что он сам звал его в Киев, и уехал в свой Вышгород.

В том же году Изяслав поехал к дяде в Вышгород и вступил с ним в переговоры. Изяслав хорошо понимал, что кроткий и уступчивый Вячеслав не может быть ему опасен, а пользу принести может, предоставив в его распоряжение свою дружину. Он сделал поэтому дяде великодушное предложение — сесть в Киеве. Все хорошо знали, что Вячеслав не может держаться в Киеве, и потому Изяслав, приглашая бездетного дядю в Киев, решительно ничем не рисковал. Вся власть по-прежнему оставалась в его руках, дядя получал только почет. Предлагая дяде поехать в Киев, где никто его не желал видеть, Изяслав просил, чтобы Вячеслав дал ему свой полк для предстоящей войны с Юрием. Вячеслав с удовольствием согласился на все эти предложения и вступил в дружественный союз с племянником.

"Что, сыну, — говорил он племяннику, — у мене дружины моея, вси с тобою пущаю". Изяслав же, — продолжает летописец, — приеха в Киев, и тако ударя у трубы, сзва кыяны, и пойде из Киева полкы своимы противу Владимиру, тако река: се ми есть ближе, к тому пойду переже" (Ипат. 1150).

Из приведенного места видно, что в Киеве распоряжается не Вячеслав, а Изяслав. Так установилось двоецарствие в Киевской волости, о котором мы имели уже случай говорить выше. Действительная власть вся осталась в руках младшего князя, несмотря на то, что он обязался иметь Вячеслава отцом себе. Установление двоецарствия в такой форме свидетельствует, конечно, не о господстве родовых начал в нашей древней истории, а лишь о политической изворотливости князя Изяслава. Когда он находил возможным обходиться без помощи дяди, он не только не предлагал ему Киева, но даже отбирал города, принадлежавшие к его уделу. С переменой обстоятельств он оказывает ему почет, нисколько, впрочем, не умаляющий собственной его роли и значения.

Новым союзникам пришлось выдержать весьма упорную борьбу с Юрием Владимировичем. В 1151 г. им удалось, однако, восторжествовать над ним и принудить его к миру, по которому Юрий обязался "Киева под Вячеславом и Изяславом не искати" (Ипат.). Таким образом, в небольшой промежуток двух лет одни и те же князья заключили два мирных договора на совершенно противоположных началах. По миру 1149 г. Изяслав отказывается от Киева в пользу Юрия, по миру 1151 г., наоборот, Юрий отказывается от Киева в пользу Изяслава. И дядя, и племянник, следовательно, одинаково хорошо могут занимать киевский стол, и при этом дядя, уступающий Киев племяннику, продолжает оставаться старейшиной. Борьба велась не из-за прав родового старейшинства, а из-за материальных выгод. Юрий двинулся на юг, желая приобрести Переяславль; цель своей борьбы с дядею Изяслав объясняет сам в словах, обращенных к войску, которое жаловалось на затруднительность своего положения: с тыла угрожал войску Владимир Галицкий, а с фронта — Юрий.

"Изяслав же рече дружине своей: "вы есте по мне из Рускые земли вышли (войско находилось в Волыни), своих сел и своих жизний лишився, а яз вам пакы своея дедины и отчины не могу перезрети: но любо голову свою сложю, пакы ли отчину свою налезу и вашю всю жизнь. Да же мя постигнет Володимер с семи, а с тем суд Божий вижю, а како Бог разсудить с ним; пакы ли мя усрящет Гюрги, а с тем суд Божий вижю, како мя с ним Бог разсудить" (Ипат. 1150).

Изяслав доискивается для себя своей отчины, а для преданных ему лиц — их отчин в Киевской волости. Он достигает своей цели и остается киевским князем до смерти своей. Приведенные слова сказаны Изяславом уже после того, как он заключил союз с Вячеславом и предоставил ему право сесть в Киеве. Текст этого союза не дошел до нас, но из приведенных слов видно, что Изяслав не отказался от своей отчины, Киева и Переяславля; он не уступил своих отчинных прав дяде, а продолжал оставаться киевским князем и после "ряда" с ним. Что Вячеслав не служил прикрытием для Изяслава от притязаний Юрия, это видно из того, что война Юрия против племянника продолжалась и после того, как Вячеслав сделался соправителем Изяслава.

Установленное Изяславом двоецарствие продолжается и после его смерти. В 1154 г., как только скончался Изяслав, сейчас же возник вопрос о новом князе на его место, так как

Вячеслав сам собою не мог держаться в Киеве. И Вячеслав, и мужи княжие, и кияне все единогласно сошлись на Ростиславе Мстиславиче как преемнике Изяслава.

"И посадиша в Киеве Ростислава киане, — говорит летописец, — рекуче ему: "яко же брат твой Изяслав честил Вячеслава, тако же и ты чести, а до твоего живота Киев твой" (Ипат. 1154).

Эти слова бросают яркий свет и на положение Изяслава в Киеве. Как теперь киевским князем становится Ростислав, так перед тем был им Изяслав. Вячеслав тоже считался киевским князем, но для него это было только почетное звание, а не действительное княжение. Надо отдать справедливость племянникам добродушного старейшины, Вячеслава, они так были к нему почтительны, что он в самом деле думал, что распоряжается в Киеве. Вот с какой речью обратился он к Ростиславу:

"Сыну! се уже в старости есмь, а рядов всих не могу рядити. А, сыну, даю тебе, якоже брат твой держал и рядил, тако же и тобе даю. А ты мя имей отцем и честь на мне держи, яко же и брат твой, Изяслав, честь на мне держал и отцем имел. А се полк мой и дружина моя, а ты ряди".

На это Ростислав почтительно и не без лести отвечал:

"Велми рад, господине отце, имею тя отцом господином, яко же и брат мой Изяслав имел тя и в твоей воли был" (Ипат. 1154).

Итак, по смерти Изяслава киевским князем делается по воле киевлян и второго киевского князя младший брат умершего, Ростислав. Это опять преемство не по родовому старшинству. Таким старейшиной в это время был черниговский князь, Изяслав Давыдович. Получив весть о смерти Изяслава Мстиславовича, он подъезжал к Киеву под предлогом "оплакать гроб умершаго". Но этого старейшину не пустили в Киев, опасаясь, что он сядет на столе.

Старше Ростислава был и дядя его Юрий, но о нем не вспомнили ни киевляне, ни родной брат его, Вячеслав, ни вновь избранный на киевский стол племянник, Ростислав. Вспомнили о нем черниговские князья, Изяслав, которого только что не пустили в Киев поплакать над гробом умершего родственника, и Святослав Ольгович, старинный союзник Юрия. Они послали за ним в Суздаль; но для них Юрий был не старший, а младший. Они звали его как союзника для борьбы с киевскими князьями. Сын Юрия, Глеб, действительно, немедля напал на Переяславль. Как и при Изяславе, Вячеслав оказывает пользу Ростиславу не старшинством своим, которое нисколько не удерживает Глеба от войны с киевскими князьями, а дружиной.

В самом начале этой войны Вячеслав умер, а Ростислав был разбит соединенными силами Изяслава Давыдовича и Глеба Юрьевича и принужден бежать в свой Смоленск. Киев, недавно имевший двух князей, оказался вовсе без князя, а у ворот его стояли половцы, приведенные сыном Юрия. Медлить было некогда, надо было спешить приглашением князя-защитника. Изяслав Давыдович предложил Киеву свои услуги.

"Они же, — рассказывает о киевлянах летописец, — боячеся половець, зане тогды тяжко бяше кияном, не остал бо ся бяше у них ни един князь у Киеве, и послаша кияне епископа Демьяна Каневьского (к Изяславу), рекуче: "поеди Киеву, ать не возмуть нас половци, ты еси наш князь, а поеди" (Ипат. 1154).

Изяслав не заставил себя долго ждать и занял киевский стол. В лице его сел, наконец, старейшина*, но не в силу своего старшинства, а благодаря призванию киевлянами. Чтобы утвердиться в Киеве, Изяславу надо было удовлетворить Юрия. Он вспомнил его притязания на Переяславль и поспешил отдать эту волость сыну его, Глебу. Но с тех пор, когда Юрий впервые заявил притязания на Переяславль, прошло много времени, и ему удавалось не раз садиться в самом Киеве. Обеспечив себя выгодными союзами со Святославом Ольговичем, племянником Ростиславом и Святославом Всеволодовичем, Юрий отправил к Изяславу посольство с требованием очистить Киев. "Мне отчина Киев, а не тебе", — приказал он сказать Изяславу.

______________________

* Изяслав был старейшиной среди потомков второго и третьего сына Ярослава, которым и принадлежала первая роль в Приднепровье. Но старее его был правнук старшего сына Ярослава, Юрий Ярославич. Этот действительный старейшина не играл, однако, соответствующей его старшинству роли. Мы даже не можем сказать, чем он в это время владел. Летопись упоминает о нем под 1149 г. Он находился тогда в войске Юрия и вместе с сыном последнего, Ростиславом, противился заключению союза с Изяславом.

______________________

"Изяслав же, — продолжает летописец, — присла к Гюргеви, моляся и кланяяся, река: "ци сам есмь ехал Киеве? Посадили мя кияне! А не сотвори ми пакости! А се твой Киев" (Ипат. 1155).

Эти переговоры очень знаменательны; они показывают, из-за чего у князей идет борьба. Сторонники родовой теории говорят, что князья воюют из-за родового старшинства. Изяслав Мстиславич и Юрий доискиваются не старшинства, а отчины. Ссылаясь на начало отчины, Юрий отнял Киев у старшего по лествице князя и княжил там до смерти своей.

Но Изяслав Черниговский хотя и не был отчичем Киеву, тем не менее не хотел мириться с утратой этого города. Княжил же там его младший двоюродный брат, Всеволод Ольгович, тоже не отчич. Изяслав стал составлять союзы против Юрия. Ему удалось склонить на свою сторону Ростислава Мстиславича, недавнего киевского князя, и Мстислава Изяславича, отчича и дедича Киеву. Новые союзники собирались уже выступить к Киеву, как получено было известие о смерти Юрия († 1159). Киевляне, оставшись без князя, снова пригласили к себе на стол Изяслава Давыдовича. На этот раз летописец не объясняет мотивов, какими они руководствовались, но мотивы эти ясны и без объяснения: Изяслав был уже киевским князем; Киевское княжение очень ему понравилось, и хотя он вынужден был уступить его Юрию, но вскоре затем сумел составить союз с целью добычи Киева; наконец, на его стороне были даже и киевские отчичи и дедичи. Начав свое княжение в Киеве при столь благоприятных условиях, Изяслав скоро потерял его, и по своей собственной вине. Он вмешался в галицкие дела с целью доставить стол Галицкой волости покровительствуемому им Ивану Берладнику. Это произвело разделение среди его союзников. Большинство из них отказалось поддерживать его. Он потерпел поражение и бежал с поля битвы, а главный его противник, галицкий князь Ярослав, соединившись с прежним его соперником Мстиславом Изяславичем, дядею его, Владимиром Мстиславичем, вновь доставил Киевское княжение Ростиславу, призванному народом в Киев еще в 1154 г. В лице Ростислава Киев снова перешел к младшей линии Ярославичей и к младшему родственнику в этой линии. Изгнанный Изяслав Давыдович приходился дядей Ростиславу.

По смерти Ростислава на Киев в силу начала отчины могли предъявить притязания: Святослав Всеволодович, Владимир Мстиславич, Глеб Юрьевич с братьями и их племянники, Изяславичи и Ростиславичи. Киев достался, однако, не старейшему по лествице, не дяде, а одному из племянников, Мстиславу Изяславичу. Это случилось по желанию киевлян и князей, союзников Мстислава Изяславича, к которым, между прочим, принадлежали дяди его, Владимир Мстиславич и Владимир Андреевич, родной брат Ярослав и двоюродные братья Ростиславичи. Но князья-родственники, между которыми были и старейшины, хотели дорого продать новому киевскому князю свое содействие. Летописец говорит, что они заключили между собой особый союз с целью взять у Мстислава волости по своей воле. Новое указание на то, что старейшины во Владимировом племени не всегда ищут себе Киева, а нередко довольствуются и простым придатком к своим собственным уделам. Мстислав принял меры предосторожности: он послал к другим своим "ротникам", к Ярославу Галицкому, к ляхам и к Всеволодовичам (сыновьям Всеволода Мстиславича), извещая их об измене братьи и прося помощи. При содействии этих союзников Мстиславу удалось уладиться с остальными, и он целовал с ними крест "о волостях". В чем состояло это соглашение, мы не знаем; но можно думать, что не все участники были удовлетворены. Первый стал замышлять против Мстислава дядя его, Владимир Мстиславич. Но попытка эта не удалась. Он не нашел сочувствия ни среди князей, ни среди бояр своих, которые отказались поддерживать его в войне со Мстиславом. Владимир вынужден был искать убежища в далекой Рязани. После бегства Владимира Мстиславича для нового киевского князя наступил момент спокойствия. В это время "в его воли были" даже черниговские Ольговичи, старшие его родственники по лествице, среди которых состоял и киевский отчич, Святослав Всеволодович. Но спокойствие это было непродолжительно. Со Мстиславом разыгралась история, весьма напоминающая ту, которая повела к изгнанию из Киева его прапрадеда, Изяслава Ярославича. Как тогда Святослав Черниговский возбудил Всеволода Переяславльского против старшего брата, послав сказать ему, что Изяслав "мыслит на наю", так теперь Давыд Ростиславич послал сказать брату Рюрику: "Мьстислав хочеть наю яти". Мстислав, ничего не замышлявший против братьи, согласился еще раз целовать крест в доказательство своей невинности и просил выдать ему людей, которые своими изветами вызвали подозрение Ростиславичей. Давыд отказал, говоря: "Если я этих выдам, кто тогда мне что-нибудь скажет?" Несмотря на новое крестное целование, недоверие к Мстиславу продолжало смущать Ростиславичей. "Сердце их не бе право с ним", — говорит летописец. У других соперников Мстислава были свои причины неудовольствия. Дядя его, Владимир Андреевич, стал припрашивать у него волости. Мстислав отказал, ссылаясь на то, что недавно еще наделил его. Это неудовольствие ближайших соседей и ротников киевского князя выразилось, наконец, в образовании против него обширного союза южных и северных князей. В этом союзе приняли участие все Ростиславичи, Роман, Рюрик, Давыд и Мстислав, дядя Мстислава, Владимир Андреевич, Олег и Игорь Черниговские и сыновья Юрия, Андрей, Глеб и Всеволод. Мстислав не мог справиться с такой коалицией и принужден был очистить Киев, где союзники посадили Глеба Юрьевича. Этот Глеб был отчичем Киеву, но далеко не старшим. Старше его был родной брат его, Андрей*; старше Андрея — Владимир Мстиславич и Владимир Андреевич; старше их Олег и Игорь Святославичи Черниговские; всех же старше был Святослав Всеволодович Черниговский, не принимавший участия в коалиции. За исключением Владимира Андреевича и двух Святославичей, все эти старшие князья были в то же время и отчичами Киеву. Несмотря на то, что права их нисколько не хуже прав Глеба, все они уступили Киев младшему отчичу.

______________________

* Годы рождения сыновей Юрия в летописи не означены, но старшинство Андрея следует из того порядка, в каком они перечислены по случаю раздачи им городов в Приднепровье. Они перечислены в такой последовательности: Ростислав, Андрей, Борис, Глеб, Василько (Ипат. 1149).

______________________

Мы проследили все случаи перехода Киевской волости с древнейших времен до 1171 г. Это и есть то время, когда, по мнению Неволина, лишь до этого времени (последней четверти XII столетия) "главным основанием к замещению киевского престола принималось родовое старшинство". Приведенные факты не оправдывают такого заключения. Мнение Неволина остается недоказанным. Но оно и само по себе неприемлемо. Кто утверждает, что столы переходят по родовому старшинству, должен указать порядок преемства по родовому старшинству. Он этого не делает. И неудивительно, — это труд безнадежный, что, конечно, не могло скрыться от его наблюдательности. Этот порядок определил другой историк. Я разберу его теорию в последней главе этой книги.

VI. Заключение

Нашей древности был совершенно неизвестен какой-либо определенный порядок преемства столов. Столы распределялись под влиянием весьма разнообразных начал: народного избрания, распоряжения царствующего князя, начала отчины, договоров и даже старшинства лет, но ни одно из этих начал не было настолько сильно, чтобы могло осуществляться само собой и наперекор другим. Для проведения одного из этих начал в действие необходимо было, чтобы другие содействовали ему или, по крайней мере, не мешали. В противном случае между разнородными началами возникала борьба и торжествующим выходило то, представители которого в данном случае были фактически сильнее.

Реальная сила этих начал была далеко неодинакова. Народное избрание и распоряжение царствующего князя всегда имели за собой некоторую действительную силу. Но и они могли встретиться с более мощной силою и быть вынужденными уступить ей. В 1146 г. Изяслав Мстиславич занял Киев по народному избранию; но в 1149 г., когда обстоятельства изменились и Юрий начал одолевать Изяслава, те же киевляне стали просить своего избранника уступить Киев Юрию. Дед этого Изяслава, Владимир Мономах, еще при жизни своей сделал распоряжение о преемстве своих владений: старшему сыну его, Мстиславу, в Киеве должен был наследовать второй сын, Ярополк; а сыновья Мстислава должны были получить Переяславль. Владимир был силен и мог приказывать своим детям. Но исполнять волю его пришлось после его смерти. Младший его сын Юрий не подчинился воле умершего отца и прогнал племянников из Переяславля. Ярополк хотел настоять на исполнении воли завещателя, но это ему тоже не удалось, и он уступил Переяславль Юрию.

Вследствие этого народу и царствующим князьям мало было выразить свою волю, им надо было скрепить ее предварительным согласием наивозможно большего числа других факторов нашей древней политической жизни. Так, Всеволод Ольгович Черниговский, желая по смерти своей передать киевский стол брату своему Игорю, заручается предварительным согласием киевлян и князей, в числе которых находились лица, притязания которых на Киев были сильнее притязаний Игоря.

Начало отчины и старшинства лет имеет за собой еще менее реальной силы, чем воля народа и воля царствующего князя. Можно представить себе отчича в пеленках. Какие же у него шансы осуществить свои отчинные права? Сами по себе права эти не действуют, а суда, перед которым можно было бы искать признания их, не было. Положение таких князей-сирот было в древности так мало обеспечено, что их приравнивали к изгоям. У старейшины также нельзя предполагать непременно наличность необходимой реальной силы для осуществления каких-либо наследственных притязаний. У Вячеслава была дружина, но совершенно отсутствовала энергия. Это все знали, и когда Юрию пришла в голову мысль уступить ему Киев, княжие мужи восстали, указывая на то, что последствием этого будет утрата Киева, и ничего больше. Отчичи и старейшины для осуществления своих желаний нуждались еще в большей мере, чем народ и царствующие князья, в наличности таких благоприятных условий, каких действительность могла и не представить.

Таким образом, те начала, которые влияли на распределение столов, в действительности нередко оказывались совершенно бессильными, и князья занимали столы не в силу этих начал, а наперекор им. Так, Святослав Ярославич, прогнав из Киева брата Изяслава, нарушил этим не только распоряжение отца, но и начало старейшинства; Владимир Мономах, заняв Киев по народному избранию, нарушил распоряжение деда и постановление Любецкого съезда, признавшего начало отчины; те же начала нарушил и Всеволод Ольгович, изгнавший из Чернигова дядю Ярослава, и пр. и пр. и пр.

Как же рассматривались у нас в древности такие случаи?

Случаи эти неодинаковы. Лучшие из них те, когда князь, занимая известный стол, имел за себя хотя бы одно из начал, определявших распределение столов; худшие, когда он ничего не мог привести в свою пользу, кроме насилия.

Наша древность легко примирялась даже с худшими. Вопиющий пример представляет Всеволод Ольгович, изгнавший дядю, Ярослава Святославича, из Чернигова в Рязань. Ярослав был отчичем Чернигова и находился в спокойном обладании этим городом, который он наследовал по смерти старшего брата Давыда. Всеволод, с точки зрения того времени, не имел никаких обычных притязаний на Чернигов, которые давали бы ему право искать этот город под дядею. Тем не менее он был всеми признан черниговским князем. Еще менее прав имел он на Киев, но также был всеми признан киевским князем, княжил там до смерти и получил согласие даже отчичей Киева на передачу этого княжения своему брату Игорю. А многим ли лучше этого Всеволода был Святослав Ярославич, прогнавший своего старшего брата из Киева? Если ему действительно угрожала опасность со стороны Изяслава, тогда он находился в состоянии обороны и, конечно, мог сделать то, что сделал. Но был ли он в состоянии обороны? Это ничем не доказано и представляется весьма сомнительным.

Наши старые летописцы, хотя очень робко, но осуждают такие хищнические захваты волостей. Осуждение это проявляется в том, что они иначе и объяснить их не могут, как дьявольским внушением. Описанию распри Ярославичей начальный летописец предпосылает такое замечание: "вздвиже дьявол котору в братьи сей". Так же точно и описанную выше измену союзников Мстислава Изяславича летописец объясняет тем, что "искони вселукавый дьявол, не хотяй добра всякому христианину и любви межи братьею" и т.д. Но политика того времени легко мирилась со всеми этими насилиями и хищениями. Мирилось с ними даже и духовенство, которое брало на себя грех клятвопреступления. Оно руководствовалось при этом самыми лучшими побуждениями, но не могло устранить роковых последствий примирения с неправдой. А последствия эти состояли в том, что всякий неправильный захват с последовавшим затем примирением с заинтересованными в нем лицами обращался в правильно приобретенное владение; возможность же такого способа расширения своих владений разжигала хищнические инстинкты князей и подталкивала их к насилиям. Распределение князей по столам переходило, таким образом, в борьбу князей из-за волостей*. Эту борьбу должны были вести даже и те князья, которые имели на своей стороне одно или даже несколько из указанных выше обычных притязаний на стол. Изяслав Мстиславич был отчичем Киева и Переяславля и народным избранником, но и ему пришлось воевать из-за обладания этими городами и с черниговскими князьями, и с Юрием Владимировичем. Изяслав сам понимал, что он сделался обладателем этих городов не столько в силу права, сколько в силу уменья, а потому он и говорит о себе "добыл есмь головою своею Киева и Переяславля" (Ипат. 1149). Но добыть Киев можно было и без всяких законных оснований, одним уменьем. Так добыл его Всеволод Ольгович Черниговский.

______________________

* Автор "Истории отношений между русскими князьями Рюрикова дома" отлично знал летописи, тем не менее он утверждает, что захват волости, благодаря силе и удаче, есть новое московское явление. Этому трудно поверить, но так у него написано. Рассуждая на с.439 о захвате сыновьями Юрия Москвы, он говорит: "Их право не было старинное право старшинства, но право новое, право силы и удачи".

______________________

Эта свободная деятельность "добывания" столов проходит чрез всю нашу историю и выражается в различных терминах. Кроме слова "добывать" было еще в употреблении выражение "искать". Всеволод Ольгович Черниговский, овладев Киевом, должен был поделиться со своими родными братьями, но не умел прийти с ними в этом отношении к соглашению. Они хотели получить прирезку к своим владениям в Черниговской волости, а он предлагал им киевские города. Они отвечали ему так:

"Ты нам брат стариший, аже ны не даси, а нам самем о собе поискати" (Ипат. 1142; см. еще 1159).

И затем между братьями началась война, этот обыкновенный способ искания волостей.

В этом же смысле употреблялось и слово "налезать". Владимир Мономах с такою речью обращается к Олегу Святославичу:

"Аще бы тогда свою волю створил и Муром налезл, а Ростова бы не заимал..." (Лавр. 1096; см. еще Ипат. 1213).

И вот в таком-то хаотическом состоянии и находился вопрос о распределении столов между князьями во все домосковское время и перешел в московское. Наше древнее право в Москве переродилось, но рассматриваемый вопрос подвергся в ней сравнительно небольшим изменениям. Самое крупное из них состоит в том, что с исчезновением веча избрание народное отпало. Но затем московское правительство не регулировало преемства никаким общим законом и осталось при старых средствах, распоряжениях на отдельный случай. При возросшей власти московских государей распоряжения эти имели, конечно, большую силу, чем распоряжения киевских князей, но и московские государи еще при жизни своей договаривались с соседями о будущем своем преемнике. Условие такого рода находим в договоре Дмитрия Ивановича с серпуховским князем Владимиром Андреевичем:

"Тебе, брату моему молодшему и моему сыну, князю Володимиру Андреевичу, держати ти подо мною и под моимь сыном, под князем под Василием, и под моими детми княжение мое великое честно и грозно" (Рум. собр. I. № 33).

Такое договорное признание наследника встречаем даже в царствование Великого князя Московского Ивана Васильевича в самом конце XV века.

Благодаря целому ряду счастливых случайностей (см. выше, с.248) начало отчины в прямой нисходящей линии получает в Москве почти беспрепятственное применение. Но причина этого заключалась не в выработке новых начал преемства, неизвестных домосковской России, а единственно в отсутствии конкурентов-отчичей. Как только появились такие конкуренты, московские князья оказались совершенно в том же положении, в каком нередко бывали и их отдаленные предшественники, князья киевские. Великого князя Московского Василия Дмитриевича пережили сын и родные братья, отчичи великого княжения. По примеру предков своих он хотел оставить свой стол сыну. Но как обеспечить за ним великое княжение от притязаний братьев? В его руках были только те же средства, какими пользовались князья киевские. Для этого надо было или устранить конкурентов, или войти с ними в соглашение.

Василий Дмитриевич избрал последний путь, но не мог склонить на свою сторону всех братьев. С ним согласились только Андрей и Петр, которые и заключили договор на условии не искать под Василием и его детьми того, чем благословил их отец. Юрий и Константин не присоединились к такому соглашению. В первой духовной грамоте Василия Дмитриевича, в которой он передает свою отчину сыну, находим такое место:

"А о своем сыне и о своей княгине покладаю на Бозе и на своем дяде, на князи на Володимере Ондреевиче, и на своей братьи, на князи на Ондрее Дмитреевиче и на князи на Петре Дмитреевиче, по докончанью, как ся имут печаловатися" (Рум. собр. I. № 39).

Как Мстислав Киевский около трехсот лет тому назад передает заботу о своих детях брату Ярополку, так и московский князь поручает сына печалованию братьев и дяди. Причина та же, соглашение, к которому присоединился на этот раз и дядя Владимир Андреевич. Во втором завещании, написанном после смерти старшего сына Ивана в пользу следующего за ним Василия, печалование возложено и на младшего брата, Константина; старшего же Юрия и здесь нет. Ясно, он продолжал упорствовать, не желая признать прав племянника на великое княжение и считая себя отчичем. Он занял совершенно то же положение, как и отдаленный его родич и соименник, Юрий Владимирович, не хотевший признать прав сыновей Мстислава сперва на Переяславль, а потом и на Великое княжение Киевское. После смерти Василия Дмитриевича Юрий Дмитриевич обнаружил свои замыслы, начав войну с племянником из-за обладания Великим княжением Московским. На стороне Василия Васильевича стояли союзники, доставленные ему еще покойным отцом, родные дяди, Андрей, Петр и Константин, и дед по матери, литовский князь Витовт. Силы Юрия были слабее сил его противников; в 1428 г. он был вынужден заключить с Василием мир, по которому, наконец, обязался не искать под ним наследия его отца. Но Юрий недолго оставался верен этому вынужденному соглашению. В конце 1430 г. он возобновил спор о великом княжении, возвратил Василию крестную грамоту и поехал в Орду, думая привлечь на свою сторону татар.

Русский летописец называет ордынского хана царем. Русские князья из рук этого царя получали свои владения и били ему челом обо всяких делах, в которых сами не могли управиться. Так поступил теперь и князь Юрий, он бил челом царю о великом княжении. Царь нарядил суд из своих князей и повелел им судить князей русских. Истец, князь Юрий, и ответчик, Великий князь Василий, находились налицо и защищали свои интересы пред татарским трибуналом. "И многа пря бысть меж ими", — говорит летописец. К сожалению, он передает прения сторон в слишком кратком изложении.

"Князь велики, — читаем у него, — по отчеству и дедству искаше стола своего; князь же Юрьи летописци и старыми списки и духовною отца своего, Великаго князя Дмитрия" (Воскр. 1432).

Великий князь ссылается в свою пользу на то же основание, на какое ссылались и князья XII века. Юрий, со своей стороны, тоже ничего не приводит нового; он ссылается на старые прецеденты, записанные в "летописци" и старые списки. Мы уже знаем, что там были записаны и случаи перехода отчин от брата к брату с устранением племянников. Эти случаи, конечно, и приводил в свою пользу Юрий. Итак, в XV веке вопрос о наследовании в княжеских отчинах так же был спорен, как и в XII, и разъяснялся прецедентами старого времени.

Кроме ссылки на старину, Юрий приводит в свою пользу и завещание отца. Распределив владения свои между детьми, Дмитрий Иванович в своей духовной грамоте написал:

"А по грехом отымет Бог сына моего князя Василья, а хто будет под тем сын мой, ино тому сыну моему княж Васильев удел, а того уделом (т.е. уделом второго сына) поделит их моя княгиня".

Эта статья, действительно, говорит в пользу Юрия. Великий князь Василий Дмитриевич умер, за ним следовал Юрий, он и должен получить великое княжение. Так написано.

Но в самом ли деле Дмитрий Иванович хотел так написать? Это очень трудно допустить, ибо результат получается совершенно несогласный с обычаями старины и сам по себе нелепый. Юрий переходит на великое княжение, а его удел делится между братьями, — что же получают сыновья Василия? Ровно ничего, точно так же, как и сыновья Юрия, если бы и он умер на великом княжении, ибо по аналогии следующий за ним брат получил бы великое княжение, а удел этого следующего разделился бы между другими братьями и т.д. В конце концов великое княжение и все остальные владения Дмитрия Ивановича, или почти все, сосредоточились бы в руках того из младших его сыновей, который пережил бы своих старших братьев, и его потомства, с полным устранением потомства старших сыновей, умерших ранее этого младшего. Такого порядка вещей не мог желать Дмитрий Иванович. Почему его внуки от старших сыновей должны были лишиться всякого участия в наследстве? Очевидно, в завещании описка. Дмитрий Иванович, оставляя после себя очень еще молодых сыновей, думал о бездетной их смерти. Его мысль следовало выразить так:

"А по грехом отымет Бог сына моего Василья, а не будет у него детей, а кто будет под тем сын мой" и т.д.

Надо полагать, однако, что аргумент Юрия, основанный на букве завещания, показался советникам Василия весьма опасным, потому что они переменили тактику и от прецедентов обратились к лести ордынскому царю.

"И тогда, — продолжает летописец, — рече боярин вел. князя Василия Дмитреевича царю и князем его, сице глаголя: "государь, волный царь, освободи молвити слово мне, холопу великого князя! Наш государь, Великий князь Василий, ищет стола своего великого княжения, а твоего улусу, по твоему цареву жалованью и по твоим девтерем и арлыком, а се твое жалованье перед тобою. А господин наш, князь Юрий Дмитреевичь, хочет взяти великое княжение по мертвой грамоте отца своего, а не по твоему жалованью волного царя. А ты волен в своем улусе, кого всхощеш жаловати на твоей воли! А государь наш, князь великий Василей Дмитреевичь, великое княжение дал своему сыну, Великому князю Василию, по твоему жалованию волнаго царя, а уже, господине, которой год седит на столе своем, а на твоем жаловании, тебе, своему государю, волному царю, правяся, а самому тебе ведомо" (Воскр.).

Василий Дмитриевич выиграл дело и получил великое княжение; но какою ценой? Ценой лести и отказа от всей старины.

В только что приведенной речи боярин его, известный И.Д.Всеволожский, вовсе не настаивает на наследственных правах своего государя и решение спора ставит в зависимость исключительно от воли царя; даже завещание деда своего государя называет он мертвой грамотой! Этого не следует, конечно, принимать буквально. Речь боярина есть образчик судебного красноречия XV века, и только. При спорности вопроса с точки зрения прецедентов и буквы завещания обращение к безусловной воле царя, который как бы уже одобрил переход великого княжения к сыну покойного князя, представлялось весьма ловким ораторским приемом. В данном случае победила не идея наследственности, действительно упрочившаяся в Москве, а признание абсолютной власти хана.

Но начало отчины в прямой линии делает успехи не в одной Москве, а также и в уделах московских, и в других великих княжениях. Оно торжественно гарантируется самими великими князьями московскими в многочисленных договорах, заключенных ими с соседними великими и удельными князьями. Как же случилось, что эти наследственные владения соединились все с Москвой? В силу древнего начала добывания, для которого в московское время возникает новое название "примысла". Московские государи примышляют себе и московские наследственные уделы, и соседние наследственные великие княжения. Примышляли и киевские князья, но их примыслы по смерти их всегда распадались на свои составные части. Дмитрию Ивановичу Московскому принадлежит великая заслуга, он вводит начало нераздельности великого княжения. Этому новому началу мы и обязаны образованием неделимого государства. Относящиеся сюда статьи княжеских завещаний приведены и разобраны в т. I "Древностей русского права" (с. 135 и след.).

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Служебные князья

Не все князья Рюриковичи были владетельными. Многие из них поступали к владетельным князьям в качестве их служилых людей и составили особый класс служилых, или служебных князей. О таких служилых князьях находим известия с половины XIII века. Под 1258 г. летопись упоминает "служилых князей" Даниила Галицкого; в 1281 г. у во-лынского князя Владимира находим воеводу князя Восло-нимского (Слонимского) (Ипат.). В московское время число таких служилых князей достигает значительного развития.

Существование особого класса служебных князей возбуждает массу вопросов. Первый из них заключается в том, как случилось, что прирожденные Рюриковичи перестали быть братьями владетельных князей и стали их слугами. Затем идут вопросы о видах служилых князей и их отношениях к владетельным.

Известия домосковского времени по всем этим вопросам чрезвычайно скудны. Лишь московские памятники второй половины XV века проливают на них некоторый свет.

Среди служилых князей необходимо различать два вида: князей, ровно ничего не имевших, и князей, обладавших наследственными отчинами.

Уже с глубокой древности мы встречаем князей без владений. Причины такого факта очень различны, но главным образом сводятся к политическому соперничеству владетельных князей и стремлению их лишить владений своих соседей. Так, Ярополк Киевский лишает владений брата своего, новгородского князя Владимира; Ярослав Мудрый делает то же по отношению к своему брату, псковскому князю Судиславу; то же делают и сыновья его, Святослав и Всеволод, по отношению к старшему их брату, Изяславу, князю Киевскому, и т.д. Примеры бесчисленны. Положение таких лишенных своих отчин князей чрезвычайно различно. Некоторые из них вместе с владениями теряют и свободу; так, Ярослав Мудрый заключил Судислава в тюрьму; так же поступил со своим братом Андреем и Великий князь Московский Иван Васильевич. Другие спасают свою свободу бегством, переживают свое безвременье, скрываясь у родственников и приятелей, а затем, при изменившихся в их пользу обстоятельствах, появляются вновь на политической сцене, отыскивают отчины и утверждаются в них. Так, Владимир Святой не только возвратил себе Новгород, но и добыл все владения старшего брата Ярополка. От московского времени имеем любопытную договорную грамоту двух таких лишенных своих отчин князей, Ивана Андреевича Можайского и сына Василия Ярославича Серпуховского, Ивана Васильевича. Эти князья заключили между собой договор "доставати своих отчин и дедин" (АЭ. I. № 70. 1461). Наконец, бывали и случаи поступления на службу таких обделенных отчичей к владетельным князьям, от которых они ожидали за свою услугу всяких милостей, а прежде всего, конечно, помощи для восстановления их нарушенных прав. Пример этому дает Давыд Всеславич, линии полоцких князей. По смерти Всеслава Полоцкого († 1101) среди сыновей его возникли весьма обыкновенные споры из-за наследства. Один из Всеславичей, Давыд, был обделен и поставлен в необходимость искать покровительства у Ярославичей. В 1103 г. мы встречаем его в войске внуков Ярослава во время похода их против половцев. Это была, конечно, служба его Ярославичам. В следующем году Ярославичи предприняли поход к Минску, где сидел брат Давыда, Глеб; Давыд принимал участие и в этом походе против своего родного брата. Это общее предприятие Ярославичей против одного из полоцких князей можно рассматривать как акт их содействия Давыду в отыскании отчины. При дробности владений домосковских князей и малом развитии их поземельной собственности награда за службу служилых князей, по всей вероятности, обыкновенно и состояла в содействии к возвращению утраченных ими владений. Но уже в Киевской Руси встречаемся со случаем награждения служилого князя городами. Мы имеем в виду назначение Изяславом Киевским племяннику своему, Ростиславу Юрьевичу, нескольких городов на Волыни. Летописец (Ипат. 1148) чрезвычайно краток и не сообщает никаких подробностей относительно условий этого назначения. Но совокупность всех обстоятельств дела дает повод думать, что для Ростислава Юрьевича не удел был выделен на Волыни, а он получил там города в кормление. Ростислав, обиженный отцом, приехал к Изяславу с предложением услуг: потрудиться на пользу Русской земли и подле него ездить. Ростислав не требует себе волости, он предлагает только услуги. Изяслав принимает услуги и дает Ростиславу волость. На каком условии? Надо полагать, на условии верной службы. Изяславу не было никакой надобности давать больше, чем у него просили; наделять Ростислава уделом и вступать с ним в союз единения, как самостоятельным князем, и тем связывать свободу своих действий не было причины.

Московские великие князья охотно принимали к себе на службу не только обделенных Рюриковичей, но и Гедиминовичей, и татарских царей и царевичей. Насколько такие выходцы были им приятны, можно судить по тем богатым пожалованиям, которыми они награждались. Особенно щедро одарен был литовский князь, Свидригайло Ольгердович. Он приехал служить Василию Дмитриевичу не один, его сопровождали брянский владыка, Исакий, и шестеро князей: Патрикей и Александр Звенигородские, Федор Путивльский, Семен Перемышльский, Михаил Хотетовский и Урустай Менский. С этими князьями приехало множество бояр: черниговских, брянских, стародубских, любутских и рославльских.

"Князь же великий, — говорит летописец, — приат его с честию и дасть ему град Володимер с всеми волостми и с пошлинами, и с селы, и с хлебом, также и Переславль потому же, и Юрьев-Польский, и Волок-Ламский, и Ржеву, и половину Коломны" (Воскр. 1408).

Но и летописец начала XV века не объясняет, на каких правах получил Свидригайло это громадное пожалование. Надо полагать, что в то время это было всем хорошо известно, а потому и не нуждалось в объяснении. Карамзин думает, что Свидригайло получил Владимир и другие города "в удел" (V. 109). Это очень сомнительно. Ближе, кажется нам, к истине Соловьев, который видит в этом пожаловании кормление (PV. 40). Можно, однако, думать, что здесь больше чем кормление. Свидригайло дана не только доходная должность, но и села с хлебом, т.е. ему пожалована земля. И то и другое дано, конечно, условно, пока Свидригайло будет служить великому князю.

Можно себе представить, какой переполох должно было произвести в среде великокняжеских служилых людей это вторжение литовских пришлецов, пожалованных лучшими городами и многочисленными волостями и селами в ущерб им, старинным слугам!

Немало получали и татарские цари и царевичи. Махмет Аминь, посаженный Иваном Васильевичем на Казанское царство, вынужден был в 1469 г., блюдяся измены от своих князей, бежать из Казани. Он "выбежал" к покровителю своему, московскому государю, и получил от него "Каширу, да Серпухов, да Хотун с всеми пошлинами" (Воскр. 1496). Это известие еще короче предшествующего. Оно говорит только о назначении Махмету Аминю городов, конечно, в кормление, но не упоминает о пожаловании ему земель; а он и земли получил, которыми не только пользовался на себя, но и дарил другим*.

______________________

* Из акта, напечатанного у Федотова-Чеховского, видно, что он пожаловал Троицкому-на-Песках монастырю лес с правом перезывать крестьян на льготах. № 57.

______________________

Такие крупные пожалования кормлениями и землями объясняются важностью пожалованных лиц. Свидригайло — родной брат польского короля, Ягайлы, и соперник Витовта, Великого князя Литовского; Махмет Аминь — бывший и будущий казанский царь. При наделении их, конечно, предусматривалось, что это щедрое пожалование дается на время, а не навсегда. Так оно и было в действительности.

Другой литовский выходец, князь Александр Нелюб, приехавший в 1406 г. со множеством литвы и ляхов служить Дмитрию Ивановичу, получил от него Переяславль. Князю Федору Ивановичу Вельскому, вынужденному так поспешно оставить Литву, что он и жены своей не успел захватить, Иван Васильевич дал город Демон "в вотчину" да Мореву со многими волостьми (Воскр. 1406, 1482).

Относительно формальностей, какими сопровождалось поступление на службу таких безудельных князей, мы не встретили в источниках никаких указаний. Можно думать, что при их принятии соблюдался тот же порядок, какой имел место и при поступлении на службу вольных слуг (о чем была речь в т. 1 "Древностей", с. 414 и след.), т.е. они целовали крест на верность службы, а владетельный князь обещал любить их и жаловать. Нет основания думать, чтобы это могло быть иначе. Некоторое подтверждение этому предположению о единстве условий служебного положения вольных слуг и безземельных князей можно видеть в духовной грамоте Василия Васильевича, в которой князья, бояре и дети боярские, получившие от князя села в жалованье, ничем не различены между собой; о них речь идет как об одном и том же разряде слуг.

Возникновение служилых князей-вотчинников, надо полагать, относится ко времени более позднему, чем возникновение разряда безземельных служилых князей. В силу начала преемства по отчине уже в глубокой древности должны были появиться очень мелкие владетельные князья-отчинники. При господстве хищнической политики в междукняжеских отношениях Древней Руси положение таких мелких отчинников было очень трудное. В домосковское время не было столь крупных владений, князья которых могли бы оказывать мелким владельцам постоянное покровительство и помощь, а потому им ничего не оставалось, как искусно лавировать среди опасностей и поддерживать неприкосновенность своих владений союзами единения с соседями. С возникновением Литовского государства на западе и Московского на северо-востоке положение дел изменилось. В руках Великих князей, Московского и Литовского, соединилась уже достаточная сила для того, чтобы они могли оказывать покровительство и защиту мелким князьям-отчинникам. Возможность такого покровительства и вызывала поступление их на службу к Великим князьям Московским и Литовским. Положение таких служилых князей-вотчинников существенно отличается от положения безземельных служилых князей. Они поступают на службу не с голыми руками, не лично только, но и со своими отчинами. Отчины их присоединяются к территории владетельного князя, на службу которого они поступают, но владетельный князь оставляет в их руках суд и управление в этих отчинах и гарантирует им наследственное ими владение. Развитие этого института в Московском государстве шло очень медленно. У Дмитрия Ивановича есть уже служебные князья, ему служит воеводой волынский князь, Дмитрий Михайлович; но нет указаний, чтобы эти князья имели свои отчины. Из этого надо заключить, что князей-вотчинников на службе Дмитрия Ивановича или вовсе не было, или что число их было крайне незначительно. Первое указание на служилых князей с отчинами относится к царствованию Василия Дмитриевича. Они упоминаются в его договоре с Тверью. Мелкие тарусские и новосильские князья были в его время еще владетельными и состояли с великим князем в договоре единения и любви, что, впрочем, нисколько не мешало ему думать о приобретении Тарусы (Рум. собр. I. № 36).

В договорах Ивана Васильевича и его сына встречаем уже постоянные указания на служилых князей с вотчинами.

Летописные известия очень отстают от договоров. Их первые сведения о служилых князьях с вотчинами не восходят далее 1490 г. В этом году

"Приеде служити к Великому князю Ивану Васильевичу на Москву князь Дмитрей Федоровичь Воротынский и с своею отчиною от литовскаго короля Казимира. Того же лета приехаша от короля Казимира к Великому князю Ивану Васильевичу служити князь Иван Михайлович Перемышльской и с своею отчиною и князь Иван Вельской с своею братьею и с своими отчинами" (Воскр.).

Поступление на службу с отчиной есть акт добровольный. Князь-отчинник, желающий служить владетельному князю, бьет ему челом о принятии его на службу вместе с отчиной. Владетельный князь изъявляет свое согласие и "жалует" челобитчика его же отчиной. Свободная от служебных обязательств отчина становится с этого момента владением условным, принадлежащим прежнему отчичу до тех только пор, пока он служит. Отчина служилого князя превращается, таким образом, в поместье.

Необходимым следствием такого превращения вотчины в поместье является ограничение права распоряжения таких новых вотчинников своими вотчинами и соответствующие изменения в порядке наследования по закону. В случае бездетной смерти служилых князей вотчины их поступали в распоряжение правительства; они не могли быть отчуждаемы владельцем посторонним лицам. Эта мысль высказана, хотя и не очень точно и ясно, послами короля Казимира Ивану Васильевичу:

"Предком нашим, великим князем, тых князей (служилых с вотчинами) предки докончали и присягу дали служити к Великому князству Литовскому и с своими отчинами не отступно. А по которым делом Божиим, естли бы их детей не было отрода, ино их отчинам земли не отступите от Великого князства Литовскаго" (Сб. Имп. Рус. ист. о-ва. XXXV. 48).

Подобного рода ограничения встречаются и в московских памятниках, но гораздо более точные и ясные. Законными наследниками княженецких вотчин признавались в Москве только сыновья владельцев. Если сыновей не было, вотчины умерших поступали к государю. Жене своей умерший мог отказать вотчину, но только по ее "живот"; в пользу дочерей ничего нельзя было завещать из вотчин; в пользу боковых родственников — только с соизволения государя. Хотя о приведенных ограничениях речь идет в указах XVI века, но надо думать, что они возникли гораздо ранее, и если не единовременно с возникновением самого класса служилых людей с вотчинами, то никак не позднее царствования Великого князя Ивана Васильевича. Ограничения эти совершенно совпадают с теми, которые были установлены этим князем для наследования в нисходящей линии его младших сыновей (Древности. T.I. С. 156), а потому трудно думать, чтобы он не принял соответственных мер и по отношению к отчинам служилых князей, если только при первом их возникновении положение их не было определено с достаточной подробностью и точностью.

Первоначально акт поступления на службу облекался в форму договора с обоюдным крестным целованием. Владетельный князь обязывался блюсти отчину служилого и жаловать его, служилый — служить ему неотступно.

Так было в Литве. В 1490 г. в Москву прибыло посольство от короля польского и Великого князя Литовского Казимира. Послу, между прочим, приказано было сказать Великому князю Московскому от имени короля:

"Князь Иван Василевич Белевски, також и князь Иван Михайлович Воротынский нам служили иссвоими отчинами и докончание и присягу нам дали служить им нам к нашому панству, к Великому князству Литовскому и с своими отчинами неотступно по тому, как их отцы с нами докончали и присягу нам дали, и держали то, аже до своей смерти" (Сб. Имп. Рус. ист. о-ва. XXXV. 47).

В словах королевского посла главное внимание обращено на обязанности служилых князей; обязанности короля остаются в тени. Из дальнейших слов посла видно, что князья литовские награждали таких слуг "из ласки в службу" городами и вотчинами. Но делали ли они это по доброй своей воле или потому, что обязывались "жаловать", этого не видно. Для пополнения картины сделаем выписку из грамоты служилого князя Семена Федоровича Воротынского к Великому князю Литовскому Александру, в котором он объясняет причины своего отъезда в Москву:

"...служил есми отцу твоему, государю своему Великому князю Казимиру, и был есми, господине, у твоего отца, государя моего, у крестном целованьи, а отец твой, господине, был у мене у крестном целованьи на том, што было отцу твоему, осподарю нашему, за отчину за нашу стояти и боронити от всякаго. Ино, господине, ведомо тебе, что отцина моя отстала. И отец твой, господине, государь наш, за отчину мою не стоял и не боронил; а мне, господине, против моей отчины городов и волостей мне не измыслил... И твоя милость, господине, меня не жаловал, города не дал и в доконченья не принял" (Сб. Имп. Рус. ист. о-ва. XXXV. 84).

Итак, обе стороны принимают на себя обязательства и скрепляют их присягой. Служилые князья, недовольные литовскими государями, отъезжают в Москву. Надо думать, что они меняли худшее на лучшее; а это приводит к заключению, что московские великие князья также принимали на себя обязательства блюсти их отчины и жаловать и целовали к ним крест. К счастью, до нас дошел и один полный договор служилого князя с владетельным от половины XV века (Рум. собр. I. № 80). Мы разумеем договор суздальского князя Ивана Васильевича с Великим князем Московским. Он отличается всеми указанными признаками договоров служилых князей-отчинников с владетельными.

Еще в 1390 г. Великий князь Московский, Василий Дмитриевич, овладел под детьми и законными наследниками суздальского князя Дмитрия Константиновича всем его княжением в составе городов: Суздаля, Нижнего-Городца, Вятки. Во время борьбы Дмитрия Шемяки с Василием Васильевичем был момент, когда Шемяка признал наследственные права на Суздаль за правнуками Дмитрия Константиновича, Василием и Федором Юрьевичами (Рум. собр. I. № 62). Но это признание едва ли имело какое практическое значение. Сын Василия Юрьевича, Иван, отказался от наследственных прав на Суздальское княжение, выдал Великому князю Московскому все ханские ярлыки на Суздаль, Новгород Нижний, на Городец и на все Нижегородское княжение, какие только у него были, и бил челом великому князю на службу. Вот при этих-то обстоятельствах и был заключен договор, о котором мы только что упомянули. Договор написан в форме двух грамот и скреплен присягою обеих сторон. Но это договор слуги и господина, а не равноправных князей-братьев. Условия о братстве поэтому нет; суздальский князь не называет даже братом Василия Васильевича, а только господарем, как и в вышеприведенной грамоте князь Воротынский. Он отказывается от всяких самостоятельных сношений с другими князьями и обязывается служить великому князю неотступно. В случае нарушения этого условия суздальский князь вперед отказывается от удела и вотчины, чем его великий князь пожаловал, в пользу великого князя и его детей. За такую неотступную службу великий князь жалует его частью его наследственной отчины, обещает блюсти эту часть под ним и под его детьми и предоставляет ему право суда и управления, даже военного, в пределах этой отчины.

Лично Иван Васильевич Суздальский сохраняет полную свободу, он может даже отъехать от московского князя. Этим он нарушает свою клятву, а потому будет подлежать ответственности пред духовною властью, которая наложит на него "тягость церковную, неблагословение". Но перед светским судом он не ответствен лично, а только имущественно: он теряет свою отчину. Это и значит "служите с отчиной". Вот почему в договорах владетельных князей мы постоянно встречаем условие о неотъезде служилых князей с их вотчинами:

"А князей ти моих служебных, — читаем в договоре Василия Васильевича с дядей Юрием, — с вотчиною собе в службу не примати; а который имут тобе служити, а им в вотчину в свою не вступатися"*.

______________________

* Рум. собр. I. № 43, ср. еще №№ 49, 52 — 53, 61, 64, 91, 133 и др.

______________________

Это условие является, таким образом, только отголоском особого соглашения, состоявшегося между владетельным князем и служилым.

Служебные князья с вотчинами поступали на службу, кажется, только к великим князьям, а не к удельным. На такое заключение наводит то обстоятельство, что в договорах удельных князей с великими только первые берут на себя обязательство служилых князей князя великого с вотчинами не принимать. Если бы служебные князья с вотчинами были и у удельных, это обязательство должно было бы быть двустороннее, что, действительно, и имеет место в договорах великих князей московских с великими князьями тверскими*. Указанная особенность легко объяснима. Так как служилые князья отказываются от своей независимости из-за покровительства и жалованья, то понятно, что им следовало поступать на службу к великим князьям, которые могли оказать им и то, и другое, а не к удельным, которые сами нуждались и в покровительстве, и в жалованье**.

______________________

* Рум. собр. I. №№ 43, 49, 52 — 53, 61, 64, 76, 91.
** Мы утверждаем только, что служилые князья с вотчинами обыкновенно поступали на службу великих князей, а не удельных; а не то, что удельные князья права не имели принимать на свою службу князей с вотчинами. Этому мнению нашему не противоречит договор Василия Дмитриевича с Михаилом Тверским (ААЭ. I. № 14). По этому договору тверской князь обязывается не принимать служебных князей с вотчинами Великого князя Московского и его братии. Здесь служилые князья предполагаются и у удельных. Случай, конечно, возможный, но насколько такие случаи были редки, видно из того, что в договоре с Тверью преемника Василия Дмитриевича о служебных князьях с вотчинами у князей удельных уже не упоминается (Рум. собр. I. № 76). Иван Васильевич отказывает едва ли не всех своих служилых князей с вотчинами старшему сыну, Василию, к его великому княжению (Рум. собр. I. № 144). На с.393 ему отказаны служебные князья в Московской и Тверской земле, на с.390 — князья Новосильские, Одоевские и Белевские со своими детьми и вотчинами; кроме того, ему же отказаны — арские князья в Вятской земле и мордовские тоже с вотчинами.

______________________

Условие о неприеме слуг с вотчинами включалось и в договоры великих князей московских с литовскими*. Но оно, как и многие другие условия договоров, плохо соблюдалось, особенно в тех случаях, когда нарушение его требовалось по соображениям политики. Иван Васильевич охотно принимал к себе литовских выходцев с вотчинами. Он считал нужным только формально заявлять об этом Великому князю Литовскому. В 1493 г. послы его заявили о переходе в Москву разом пяти князей с вотчинами: Семена Воротынского, Андрея и Василия Вельских, Михаила Мезецкого и Андрея Вяземского. Но служилые князья литовские отъезжали в Москву не только со своими вотчинами, но и с жалованьем литовских князей, которое получили от них "из ласки в службу". Так поступили князья Воротынские, Можайский и Шемячич. Безудельные московские князья, Семен Иванович, сын Ивана Можайского, и Василий Иванович, внук Шемяки, отъехали в Литву и были ласково приняты литовскими князьями, наделившими их городами и волостями. В 1500 г. оба они ударили челом Ивану Васильевичу в службу "с вотчинами", как называет летописец пожалованные им города и волости. Челобитчики были недовольны притеснениями в греческом законе. Несмотря на вопиющую неправду этого челобитья, великий князь милостиво принял челобитчиков с вотчинами, послал разметную грамоту литовскому князю и поспешил захватить Брянск и Путивль, где, вероятно, находились пожалованные им города и волости (Воскр. 239).

______________________

* Сб. Имп. Рус. ист. о-ва. XXXV. 48. Московские беглецы могли, конечно, отъехать, но не имели никакого права бить челом московскому государю пожалованными им из ласки вотчинами.

______________________

Служилым князьям, по всей вероятности, очень хорошо жилось в Московском государстве. Они проводили время в своих вотчинах, где пользовались обширными правами по суду и управлению и даже имели в своем распоряжении местную военную силу. Летописец, описывая под 1507 г. нападение татар на белевские и одоевские места, говорит, что их отразили воеводы великого князя, и прибавляет:

"А и своих отчин служилые князи, князь Василей Одоевской да князь Иван Воротынской, ходили за ними да их побили..."

Целая картина в двух словах! Служилые князья живут в своих наследственных отчинах, судят, рядят, имеют своих слуг и свое войско, и сами им предводительствуют, когда оказывается нужным помогать воеводам великого князя.

Таково первоначальное положение служилых князей с вотчинами. С течением времени оно подверглось некоторым изменениям. Первое изменение произошло в порядке поступления их на службу. Двусторонняя клятва заменилась односторонней, которую приносил служилый князь. Произошло это, можно думать, во второй половине XV века. Из приведенной выше грамоты князя С.Ф. Воротынского видно, что он был в обоюдном целовании с отцом Великого князя Литовского Александра; но сам Александр в докончание его не принял. Здесь мы и усматриваем перелом в отношениях служилых князей к владетельным. Великий князь Александр, надо думать, отказался целовать крест Воротынскому; это и значит "в докончание его не принял". Около того же времени, по всей вероятности, произошла такая же перемена и в Московском государстве. Очень трудно допустить, чтобы Иван Васильевич сам целовал крест к служилым князьям. От времени же царствования сына его имеем и довольно ясное указание на то, что он приказывал приводить к присяге служилых князей, а не вступал с ними в докончание.

"Toe же зимы, — рассказывает летописец под 1508 г., — отъеха от короля, от Жидимонта, князь Михайло Глинской и прислал бити челом в службу Великому князю Василию Ивановичю всеа Руси. И князь велики пожаловал его, принял к себе с вотчиною и послал к нему диака своего, Губу Моклокова, и к целованию его привел на том, что ему служити и добра хотети во всем государю, Великому князю Василию Ивановичу всеа Руси" (Воскр.).

Это, конечно, одностороннее целование, но оно не исключает обещания от имени великого князя блюсти вотчину нового слуги и жаловать его. Перемена произошла больше в форме, чем в существе дела. Нет указаний, чтобы владетельные князья целовали крест к своим вольным слугам, но они обещали же любить их и жаловать, иначе не было бы и повода к поступлению на службу. Но изменение формы должно было повлиять и на самое существо дела, что и случилось.

В царствование Великого князя Ивана Васильевича можно уже наблюдать некоторое дальнейшее изменение исконных прав служилых князей с вотчинами. Ему, по всей вероятности, не нравилась наличность значительного количества слуг, пустивших глубокие корни в почву и состоявших в старинной и тесной связи с местным населением. В его духовной можно найти указание на то, что он переводил таких старинных отчинников на новые места. У князя Михаила Мезецкого он выменял Мещовск на Алексин. Иван Васильевич чрезвычайно последователен; это та же мера выселения, которая с таким успехом была применена к новгородцам.

Из той же духовной видно, что он ограничивал и юрисдикцию служилых князей. Князь Мезецкий получил Алексин без права суда, которое было предоставлено сыну и наследнику Великого князя Василию Ивановичу.

Служебные князья обоих рассмотренных разрядов, с вотчинами и без вотчин, составили новый слой служилых людей при дворе московских государей. Ранее их двор этот наполняли уже бояре и всякие вольные слуги. Несмотря на сравнительно позднее появление свое в рядах служилых чинов московских государей князья сразу заняли там первое место. Перечисляя людей разных чинов, которые окружали московских великих князей, летописец называет, обыкновенно, князей впереди бояр*. Положение служилого князя в XIV и в начале XV века гораздо почетнее положения боярина. Сочинитель жития Дмитрия Донского не находит лучшей похвалы боярам, как наименование их князьями. По его словам, Дмитрий Иванович, воздавая на смертном одре хвалу своим боярам, говорил им: "Вы не назывались у меня боярами, а князьями земли моей"**.

______________________

* В Переяславле Вел. кн. Василия Васильевича встретили "мати его Вел. кн. Софья и его Вел. кн. Мария, и сынове его, кн. Иван и кн. Юрий, и вси князи, и бояре его, и дети боярския, и множество двора его от всех градов". На Димитрия Шемяку к Галичу он отпускает "князей своих и воевод, а большой бысть воевода кн. Вас. Ив. Оболенский". На Казань Иван Васильевич посылает "князя Юрия, князя Андрея Большого, да князя Василья Михайловича (Верейского), да с ними воевод своих, князя Ивана Юрьевича и всех князей служилых и двор вел. князя". В 1471 г. вооружается на новгородцев: "вел. князь, такоже и братия его, и вси князи его, и бояре, и воеводы, и вся воя его". В 1472 г., когда миновала опасность татарского нашествия, вел. князь "распусти братию свою по своим отчинам, такоже и князи своя и воеводы и вся воя своя". То же и в Твери. В 1486 г. во время осады Твери к вел. князю приезжают бить челом в службу "князи и боляре тверские" (ПСЛ. VIII. 114, 122, 157, 161, 174, 216).
** В 1447 г. пришли из Черкасс с татарами два царевича, Махметовы дети, Касим да Егуп, послужить Вел. кн. Василию Васильевичу "за прежнее его добро и хлеб; много добра его было до них". В 1451 г. Ягуп-царевич с малолетним сыном вел. князя поставлен уже во главе войска, отправленного против Шемяки; брат его Касим в 1450 г. послан на татар, а под ним воевода К.А. Беззубцев; в 1468 г. он же послан к Казани во главе войска, а под ним пошли воеводами князья Рюриковичи. Фед.Ив. Бельский, выбежавший из Литвы в 1482 г., в 1499 г. занимает место первого воеводы в большом полку в походе на Казань. В 1492 г. выехал из Литвы кн. Семен Воротынский с вотчиной и в том же году послан на Литву во главе войска. В 1500 г. выехали из Литвы кн. С.И.Можайский да В.И.Шемякин; в 1502 г. они посланы воевать Литву, а под ними пошли кн. Ан.Вл. Ростовский, боярин С.И.Воронцов и др. В 1508 г. Василий Иванович принял к себе на службу Мих. Глинского с отчиной, а в 1514 г. послал его во главе войска к Смоленску (ПСЛ. VIII. 107, .120, 123, 125, 152, 225, 237, 2391 240, 257; Рус. лет. V. 218).

______________________

Особое покровительство московские государи оказывали литовским выходцам, даже безземельным, и также безземельным татарским царевичам. Назначая их ратными воеводами, они нередко ставили этих пришлых людей во главе войска и впереди других князей и бояр, среди которых были и более старые и заслуженные слуги . Новое доказательство тому, что служилые чины московских государей не представляли большой замкнутости. Они постоянно восполнялись новыми элементами. Если возвышение Рюриковичей в первые ряды служилых людей объясняется памятью о братстве их с великими князьями, то предоставление первых мест литовским и татарским выходцам надо объяснять политикой. Их ласкают для поощрения дальнейших переходов на сторону Москвы. Это делают Василий Васильевич, его сын и внук. Таким образом, еще задолго до Ивана Грозного* началось у нас, из видов объединительной политики, предпочтение чужих своим, новых слуг старым.

______________________

* Валуев (Синб. сб. С.21), утверждая, что Иван Грозный безземельных азиатских царей и царевичей ставит выше всех древних родов, говорит совершенную правду, но отодвигает это явление к слишком позднему времени. То же делали отец, дед и прадед Грозного.

______________________

Возникновение и упрочение лестницы придворных чинов московских государей должно было вызвать служилых князей из их отчин в Москву. Чтобы не захудать по службе, служилые князья должны были оставить свои деревни для двора московских государей и домогаться там назначения в стольники, окольничие и бояре. Князь — не боярин, князь, служивший с городом, а не по разряду, стоял в XVII веке неизмеримо ниже князя-боярина.

ГЛАВА ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ
Княжеские отношения и порядок преемства столов с точки зрения теории родового быта

Историческая наука давно уже отметила тот факт, что все культурные народы прошли через стадию родового или патриархального быта. Не может подлежать сомнению, что русские славяне не представляют в этом отношении исключения. Но вопрос в том, как долго сохранился у них этот быт, какие черты его наблюдаются в историческое время и какое влияние оказал он на княжеские отношения X, XI и XII веков? Некоторые исследователи нашей старины отводят чрезвычайно видное место влиянию родового быта на нашу древнюю историческую жизнь. Первое место среди писателей этого направления, бесспорно, принадлежит Соловьеву, так много и с такою пользою потрудившемуся в области исследования исторических судеб нашего Отечества. Господство родового быта в России продолжается, по его мнению, до XII века; только со второй половины XII века замечает он "начало перемены" в этом исконном порядке вещей (История. T. I. Предисловие). Господство родового быта не ограничивается частной, семейной сферой, а с не меньшей силой проявляется и в государственном устройстве Русской земли. Вот как изображает он отражение начал родового быта в княжеских отношениях: "Князья не теряют понятия о единстве, нераздельности своего рода; это единство, нераздельность выражались тем, что все князья имели одного старшего князя, которым был всегда старший член в целом роде, следовательно, каждый член рода, в свою очередь, мог получить старшинство, не остававшееся исключительно ни в одной линии. Таким образом, род князей русских, несмотря на свое разветвление, продолжал представлять одну семью — отца с детьми, внуками и т.д. Теперь из слов летописца, из слов самих князей, как они у него записаны, нельзя ли получить сведения об отношениях князей к их общему старшему, этому названному отцу? Старший князь, как отец, имел обязанность блюсти выгоды целого рода, думать и гадать о Русской земле, о своей чести и о чести всех родичей, имел право судить и наказывать младших, раздавал волости, выдавал сирот, дочерей княжеских, замуж. Младшие князья обязаны были оказывать глубокое уважение и покорность, иметь его себе отцом вправду и ходить в его послушании, являться к нему по первому зову, выступать в поход, когда велит" (История. II. 3).

Соловьев — большой знаток источников нашей истории и ничего не утверждал, чего нельзя было бы подтвердить ссылкой на подлинные выражения памятников. Выписанное мнение он также подтверждает ссылками на памятники, но в данном случае пользование памятниками нельзя назвать правильным, потому, во-первых, что некоторые выражения источников взяты отрывочно, вне связи с другими свидетельствами тех же источников, которыми необходимо было воспользоваться для уяснения их действительного смысла; во-вторых, частные определения отдельных договоров приняты автором за обычаи родового быта.

Рассмотрим каждое из приведенных выше положений в отдельности.

"Старший князь, — утверждает приведенное мнение, — имел обязанность думать и действовать (блюсти, думать и гадать) за младших князей". Чтобы существовала обязанность думать и действовать за кого-либо, необходимо, чтобы известное лицо само не имело права думать и действовать за себя и чтобы другому была предоставлена власть думать и действовать за него; в противном случае неизбежно столкновение двух дум и двух действий. Из фактов, приведенных в книге VI наших "Древностей", мы знаем, что каждый князь думал и действовал сам за себя, кроме того случая, когда он по договору обязывался быть в чьей-либо воле, что, впрочем, относилось к одной только внешней политике. Теория родового быта разумеет не это подчинение одного князя воле другого, возникающее из договора, а подчинение всех князей воле одного, старшего, и не в силу договора, а в силу обычаев родового быта. Чем же доказывается существование таких обычаев? В подкрепление высказанному положению автор "Истории" приводит только одно место источников.

"Так Ростиславичи, — сказано в примечании к разбираемому месту, — в 1195 г. говорили Всеволоду III: "А ты, брате, в Володимери племени старее еси нас, а думай, гадай о Русской земли и о своей чести, и о нашей". Действительно, Рюрик и Давыд Ростиславичи обратились с приведенными словами к Всеволоду Юрьевичу. Но чтобы судить об их отношениях к этому князю и делать заключение о характере княжеских отношений вообще, приведенного места мало. Для этого надо было взять и другие свидетельства, характеризующие взаимные отношения тех же Ростиславичей к тому же Всеволоду, если таковые есть. По счастью, мы имеем два таких свидетельства; они не оставляют ни малейшего сомнения относительно действительного смысла приведенных слов. За указанным обращением Ростиславичей ко Всеволоду последовала война этих князей с черниговскими Ольговичами. В 1196 г. Всеволод вознамерился заключить с ними мир, но без сношения с Рюриком Ростиславичем. По мнению Соловьева, он мог это сделать, ибо был обязан думать и действовать за всех. Но мог ли в действительности? Давыд Ростиславич, действовавший заодно со Всеволодом, пытается удержать его от такого одностороннего действия, напоминая ему ряд его с Рюриком. Слова Давыда заключаются следующим знаменательным предостережением: "А ныне без его думы (т.е. без думы Рюрика) хочем мириться! а, брате, поведаю ти, сего мира не улюбит брат мой Рюрик". Рюрик, действительно, не улюбил этого мира и в наказание отнял у Всеволода те города в Русской земле, которые был вынужден дать ему в 1195 г. Повторяем наш вопрос, мог ли Всеволод думать и действовать за Ростиславичей? Конечно, нет, ибо Ростиславичи ясно сознают свое право — думать и действовать самим за себя; Всеволода же, наоборот, они считают обязанным действовать в известных случаях не иначе, как по думе и по соглашению с ними. Итак, примером Всеволода нельзя доказать того положения, что старший князь был обязан думать и действовать за всех остальных.

Какой же действительный смысл того места летописи, которое дало повод к этому неправильному заключению? В 1195 г. Рюрик Ростиславич только что занял киевский стол по смерти Святослава Черниговского. Опасаясь, чтобы брат Святослава, Ярослав, не стал искать под ним Киева, Рюрик заключил оборонительный союз со Всеволодом. Вскоре затем зять Рюрика, Роман, обиженный тестем, перешел на сторону черниговских князей и стал звать Ярослава Всеволодовича на киевский стол. Таким образом, для Рюрика возник повод требовать от Всеволода условленной помощи. Свое требование Рюрик облекает в возможно вежливую форму, как и подобает между добрыми друзьями. "Ты старей нас всех во Владимирове племени, — говорит он ему (т.е. старей летами), — а думай, гадай о Русской земле и о своей чести и о нашей!". Итак, это не что иное, как вежливое обращение к старшему летами, и притом к человеку, который нужен и может помочь в беде.

О том, чтобы Всеволод был старший член в целом роде Рюриковичей (собственно Ярославичей), здесь нет и речи; здесь говорится только о старшинстве Всеволода в Володимировом племени. Старший же в целом роде был, по всей вероятности, Ярослав Всеволодович Черниговский, правнук Святослава, второго сына Ярославова, против которого и был направлен союз Владимировичей, потомков третьего сына Ярослава, Всеволода, или Юрий Ярославич (если только он был жив в это время), старший правнук старшего сына Ярослава, Изяслава, почти вовсе лишенный участия во владении Русской землей (Ипат. 1149 и 1155).

Далее разбираемый автор утверждает: "Старший князь имел право судить и наказывать младших". В доказательство того, что старшему князю принадлежало право суда над младшими, он приводит только одно место источников, а именно — слова, сказанные Ростиславом Юрьевичем Изяславу Киевскому: "Ты меня старей, ты меня и суди". Если из этого места можно вывести чье-либо право суда, то — одного только Изяслава над Ростиславом, а никак не старшего в целом роде над всеми остальными. Изяслав Мстиславич, к которому обращены эти слова, не только не был старшим в целом роде, но даже и не считал себя за такового: "Всех нас старей, — говорит он Ростиславу Юрьевичу, — отец твой, да не умеет с нами жити" (Ипат. 1148). Итак, из указанного автором места ровно ничего нельзя вывести о правах старшего в целом роде Рюриковичей князя. "Старее" сказано здесь в самом тесном смысле; Изяслав был только старее Ростислава, который говорит ему: "Ты меня старей". Над Изяславом же поднималась еще целая лествица старших в роде Рюрика князей, из которых каждый был старее его. Старей Изяслава был его дядя Юрий, старее Юрия — его старший брат Вячеслав. Еще старее этих князей, правнуков Ярослава от третьего сына Всеволода, были, по всей вероятности, его правнуки от второго сына, Святослава, Владимир и Изяслав Давыдо-вичи и Святослав Ольгович, также находившиеся в живых.

Какой же смысл приведенного известия? Ростислав был многим обязан Изяславу: он получил от него волость, а во время войны Изяслава с отцом Ростислава, Юрием, был оставлен им на юге "стеречь Русской земли". По возвращении из этого похода Изяслав узнает, что в его отсутствие Ростислав замышлял на него и хотел овладеть Киевом. Пригласив его к себе, Изяслав напомнил Ростиславу все добро, которое ему сделал, и затем передал взводимое на него обвинение. На это обвинение Ростислав отвечал: "Брате и отче! ни в уме ни в сердце моем того не было! но если кто на меня наговаривает, ты меня старей, ты меня с ним и суди". Все, что можно вывести из этих слов, заключается в следующем: Ростислав признает над собой в данном случае суд Изяслава, и только. Основание подсудности в этом случае заключается в личной воле Ростислава, а не в том, что Изяслав его старее; иначе пришлось бы допустить, что право суда принадлежало каждому князю относительно старшему летами над всеми другими, которые его моложе.

Но мы имеем и положительное доказательство в пользу того, что даже старшему в целом роде князю не принадлежало право суда над всеми остальными. В 1097 г. таким старшим был — Святополк-Михаил Киевский. Вместе с Давидом Игоревичем он ослепил Василька. Узнав об этом, младшие князья посылают сказать ему: "Чему еси слепил брат свой? аще ти бы вина кая была на нь, обличил бы и пред нами". Итак, младшие в роде не сознают за старшим права суда, а говорят, что он должен был явиться в качестве обвинителя пред их судом.

Что касается до права старшего в целом роде князя наказывать остальных, то, поскольку это право есть необходимое следствие права суда, оно также не принадлежало старшему князю, как и это последнее. Но так как в случае нарушения договоров князь, пострадавший от этого нарушения, подвергал виновников его таким неудобствам, каким только мог, то, если только такие случаи можно рассматривать как проявление права наказывать, право это принадлежало каждому князю: младшему наравне с самым старшим. Мы только что привели случай наказания старшего князя младшим: Рюрик Ростиславич отнял у Всеволода Юрьевича данную ему волость за неисполнение договора. Соловьев в подтверждение высказанного положения о праве старшего в целом роде князя наказывать остальных приводит два места источников. Одно из них (о Мстиславе Владимировиче, поточившем полоцких князей в греки) относится к помянутым случаям саморасправы за неисполнение договора и совершенно уравновешивается указанным нами примером такой же саморасправы младшего князя со старшим. Впрочем, и эта ссылка автора выбрана не совсем удачно. В данном случае наказывает не старший в целом роде князь. Наказывает Мстислав Владимирович, а старее его были: правнуки Ярослава от второго сына, Ольговичи и Давыдовичи; еще старее тех и других были правнуки старшего брата Ярослава, Изяслава Полоцкого, Давыд, Ростислав и Святослав Всеславичи. Именно эти-то Всеславичи, самые старшие из Рюриковичей, и потерпели в данном случае наказание от Мстислава. Второе место, приводимое автором, вовсе не относится к наказанию старших, а только к исполнению приговора младших князей (Лавр. 1097), возложенного ими на старшего, причем старший исполняет волю младших.

Далее Соловьев утверждает, что старший в роде князь раздавал волости. В подтверждение этого положения автор не приводит ни одной ссылки. Так как старшим был всегда один в целом роде, то выписанное положение надо понимать так: старший в целом роде князь держал в своих руках все русские волости и по своему усмотрению раздавал их кому хотел. В источниках, действительно, нет ни одного места, которое оправдывало бы такой взгляд. Но можно утверждать, что князья вообще, как старшие, так и младшие, по требованию обстоятельств уступают друг другу свои волости. Так, например, младший князь, Рюрик Ростиславич, уступил в 1195 г. старшему князю, Всеволоду Юрьевичу, волость в Русской земле; а в 1196 г. отнял ее у него.

За перечислением прав старшего в целом роде князя автор переходит к перечислению соответствующих им обязанностей младших князей. В доказательство обязанности младших князей — являться на зов старшего — делается ссылка на требование Владимира Мономаха, обращенное к Ярославу Святополчичу и основанное на только что заключенном этими князьями мирном договоре; таким образом, частному случаю, возникшему из договора между двумя данными князьями, дается значение общего обычая родового быта. В доказательство обязанности младших ходить в послушании старшего приводится желание Ростислава, чтобы известные князья ходили в его послушании; таким образом, то, что желательно и чего еще нет, но что может возникнуть в силу соглашения между известными князьями, принимается за действующий и общий обычай. В доказательство обязанности младших князей выступать в поход по приказу старшего приводится следующее место летописи: "Посла Ростислав к братьи своей, веля им совокупитися у себя со всеми полками своими". Выше, на с.205, мы имели уже случай сказать, что от повелительной формы речи нельзя еще заключать о праве повелевать.

В том же сочинении и на той же странице находим еще следующую характеристику прав, приписанных старшему в целом роде князю. "Но все эти определения прав и обязанностей, — так продолжает автор после сделанной выше выписки, — точно такого же рода, как и те, какие мы видели в завещании Ярослава: ...все права и обязанности условливались родственным чувством, родственною любовью с обеих сторон...". В Ярославовом завещании не говорится ни слова о правах старшего князя над младшими. Там нет ни малейшего намека на право Изяслава судить своих младших братьев, наказывать их, распределять между ними русские волости по усмотрению, приказывать выступать в поход и пр.; а потому его нельзя приводить в пояснение высказанного автором взгляда. В завещании говорится, правда, о послушании младших братьев старшему, но там же говорится и о послушании их друг другу и, следовательно, о послушании старшего младшим. На второй странице того же сочинения, после изложения содержания Ярославова завещания, автор сам восклицает: "Ни слова о правах младших братьев, об их обязанностях, как подчиненных владельцев, относительно старшего, как государя всей страны...". Действительно, ни слова, и понятно почему: государя всей страны еще не было.

Неправильное представление о старшем князе богато последствиями: оно повело к неправильному представлению о порядке перехода столов, о князьях-изгоях и проч.

Так как старший князь является главою всего рода Рюриковичей, и он один на всю Россию, то, понятно, преемство столов есть вопрос не отдельных волостей, а целой России, а потому должен существовать один общий порядок, благодаря которому князья достигали старшинства. Родовая теория думает, что она открыла этот порядок. Передадим, в чем состоит он, собственными словами автора "Истории России с древнейших времен": "...когда семья княжеская, семья Рюриковичей, стала многочисленна, то между членами ее начинают господствовать родовые отношения, тем более, что род Рюрика, как род владетельный, не подчинялся влиянию никакого другого начала. Князья считают всю Русскую землю в общем, нераздельном владении целого рода своего, причем старший в роде, великий князь, сидит на старшем столе; другие родичи, смотря по степени своего старшинства, занимают другие столы, другие волости, более или менее значительные; связь между старшими и младшими членами рода чисто родовая, а не государственная: единство рода сохраняется тем, что когда умрет старший, или великий князь, то достоинство его вместе с главным столом переходит не к старшему сыну его, но к старшему в целом роде княжеском; этот старший перемещается на главный стол, причем перемещаются и остальные родичи на те столы, которые теперь соответствуют их степени старшинства. Такие отношения в роде правителей, такой порядок преемства, такие переходы князей могущественно действуют на весь общественный быт Древней Руси, на определение отношений правительственного начала к дружине и к остальному народонаселению, одним словом, находятся на первом плане, характеризуют время". Эта картина, взятая нами из предисловия к первому тому (с.VII), пополняется во втором томе еще следующими штрихами: "Но мы видим иногда, что некоторые князья и целые племена (линии) княжеские исключаются из родового старшинства, и это исключение признается правильным. Каким же образом могло произойти подобное явление? Для решения этого вопроса должно посмотреть, каким образом князь достигал старшинства, приближался к нему? Первоначально род состоял из отца, сыновей, внуков и т.д.; когда отец умирал, его место для рода заступал старший брат; он становился отцом для младших братьев, следовательно, его собственные сыновья необходимо становились братьями дядьям своим, переходили во второй, высший ряд, из внуков в сыновья, потому что над ними не было более деда, старшина рода был для них прямо отец: и точно, дядья называют их братьями, но другие их двоюродные братья оставались по-прежнему внуками малолетними, потому что над ними по-прежнему стояли две степени: старший дядя считался отцом их отцам, следовательно, для них самих имел значение деда; умирал этот старший, второй брат заступал его место, становился отцом для остальных младших братьев, и его собственные дети переходили из внуков в сыновья, из малолетних в совершеннолетние, и таким образом, мало-помалу, все молодые князья, чрез старшинство своих отцов, достигали совершеннолетия и приближались сами к старшинству. Но случись при этом, что князь умирал, не будучи старшиною рода, отцом для своих братьев, то дети его оставались навсегда на степени внуков, несовершеннолетних: для них прекращался путь к дальнейшему движению; отсюда теперь понятно, почему сын не мог достигнуть старшинства, если отец его никогда не был старшиной рода: так понимали князья порядок восхождения своего к старшинству; они говорили: "Как прадеды наши лествицею восходили на великое княжение киевское, так и нам должно достигать его лествичным восхождением". Но когда в этой лествице вынималась одна ступень, то дальнейшее восхождение становилось невозможным; такие исключенные из старшинства князья считались в числе изгоев" (6-7).

Это — целая теория преемства княжеских столов, чрезвычайно последовательно проведенная. Киев — единый центр Русской земли. Там княжит всегда старший в роде. Если он умирает, место его занимает следующий за ним брат, а при отсутствии брата — старший сын умершего. Перед тем этот второй старший в роде занимал второй по старшинству стол в Русской земле. С переходом его на первый — на второй стол перемещается третий по старшинству родственник, уступая свое место четвертому, и т.д.; таким образом, все князья делают шаг вперед по направлению к старшинству. Старший сын, занявший место отца, становится отцом для младших братьев и т.д. Считать кого-либо себе "в отца место" — это не почетное только наименование, а действительное отношение, имеющее силу переместить родственников одной степени, низшей, на высшую, из внуков, например, возвести их в сыновья, т.е. из третьей во вторую степень.

"Начало перемены в означенном порядке вещей, — читаем в "Истории России с древнейших времен", — мы замечаем во второй половине XII века, когда Северная Русь выступает на сцену; замечаем здесь, на севере, новые начала, новые отношения, имеющие произвести новый порядок вещей, замечаем перемену в отношениях старшего князя к младшим, ослабление родовой связи между княжескими линиями, из которых каждая стремится увеличить свои силы на счет других линий..." (T.I. Предисл. C.VII).

Итак, ослабление родовой связи замечается только со второй половины XII века; с этого времени начинают проявляться эгоистические стремления князей к увеличению своих сил (т.е. владений) на счет других и, следовательно, возникает пертурбация в порядке преемства, а до тех пор все идет согласно родовой теории.

Любопытно взглянуть на факты; укладываются ли они в рамки этой стройной теории? Если только с половины XII века начинается ослабление родового быта, то, конечно, чем далее в глубь веков от XII века, тем беспрепятственнее должен был проявляться в жизни порядок преемства по началу лествичного восхождения к старшинству, тем большим признанием должен был он пользоваться как со стороны старших, так и со стороны младших князей. Так ли это было в действительности?

Начнем нашу проверку с самого древнего времени.

По смерти Святослава старший его сын получает Киев: младшие — один Древлянскую волость, другой Новгород. По теории, Ярополк делается отцом своих братьев, — младшие его братья, Олег и Владимир, — его сыновьями. Но действительные отношения этих князей совершенно не соответствуют такому предположению. Ярополк начинает войну с Олегом и присоединяет волость брата к своим владениям. За этим Владимир начинает войну с Ярополком, изменнически приказывает его убить при входе в свой дворец и завладевает всеми его владениями. Это ли господство родового быта в среде князей, это ли общее, нераздельное владение Русской землей целым родом Рюриковичей? По смерти Владимира старший его сын, Святополк, делается киевским князем и также вступает в братоубийственную борьбу с братьями из-за владений. Где же тут отец и дети? Победителем выходит Ярослав. Он переживает всех своих братьев, за исключением Судислава, но и он не может терпеть подле себя брата, а по родовой теории — сына. Он заключает его в тюрьму и раздает все свои обширные владения сыновьям, ничего не оставляя брату, тогда как, по теории, брату следовало дать первое место. Отчего же устранен Судислав от общего, нераздельного владения Русской землей? Может быть, он изгой в том смысле, как понимает это слово родовая теория? Нет, его отец сидел в Киеве, и, с точки зрения теории, он имел несомненное право на старейшинство после Ярослава. Он устранен был потому, что наши древние князья и не подозревали о существовании теории родового распределения столов.

Свое мнение о князьях-изгоях, как исключенных из старшинства, потому что отцы их умерли, не будучи старшиною рода, теория подкрепляет ссылкой на место из устава, приписываемого новгородскому князю Всеволоду (оно приведено и разобрано в т.1 "Древностей". С.345) и толкует совершенно произвольно. Устав причисляет к изгоям всех князей-сирот, и очень понятно почему. Князья-сироты в эпоху господства в междукняжеских отношениях политики эгоизма находились в жалком положении, а потому и могли быть приравнены к изгоям. Родовая же теория разумеет под князьями-изгоями только таких князей, отцы которых умерли, не княжив в Киеве. К такому ограничительному толкованию нет ни малейшего основания. Из неправильного положения и следствия выводятся неправильные: "Отсюда понятно, говорит теория, почему сын не мог достигнуть старшинства, если отец его никогда не был старшиною рода: так понимали князья порядок восхождения своего к старшинству". Но Всеволод Ольгович достиг же старшинства, хотя отец его и никогда не сидел в Киеве? С согласия князей Владимировичей Всеволод княжил в Киеве до своей смерти и даже передал свое Киевское княжение брату Игорю, отец которого тоже никогда не сидел в Киеве. На эту передачу согласились и князья, и граждане Киева. И это не единственный случай. В Киеве сидел и Изяслав Давыдович, отец которого никогда не был старейшиной в смысле родовой теории. Права его были признаны не только черниговскими князьями, но и Мономаховичами, киевскими отчичами и дедичами. Стало быть, и этого правила родовой теории никто не знал в древности.

Чем же доказывает родовая теория лествичное восхождение к старшинству? Доказательства ее очень немногочисленны и несильны. Первое доказательство такое: "Когда умер четвертый сын Ярослава, Вячеслав, княживший в Смоленске, то эта волость не перешла в наследство к его сыновьям, но отдана была братьями пятому Ярославичу, Игорю, княжившему прежде на Волыни: ясный знак отсутствия наследственности волостей и движения князей из одной волости в другую по старшинству, лествичным восхождением" (II. 7). Факт перевода Игоря из Владимира в Смоленск несомненен, но почему это сделали старшие братья, летописец не объясняет. Родовая теория пользуется этим фактом в свою пользу. Это было бы еще до некоторой степени возможно в том случае, если бы мы точно знали, кто четвертый, кто пятый сын Ярослава, а мы этого не знаем. Начальная летопись записала только год рождения Вячеслава, она относит его к 1036 г. Год рождения Игоря сообщает Татищев, он относит его к 1036 г., а рождение Вячеслава к 1034 г. Это свидетельство трудно принять за несомненное, так как оно противоречит начальной летописи. Другое основание для определения старшинства двух младших Ярославичей, это порядок, в каком они перечислены в завещании Ярослава. Но в большинстве списков имя Игоря опущено; только в Троицком он упомянут, но не на пятом месте, как бы нужно было для родовой теории, а на четвертом; по этому свидетельству он старше Вячеслава. Если принять свидетельство Троицкой летописи, то будет доказано совершенно противное тому, чего желает родовая теория: старший брат окажется переведенным на место младшего и получится движение не к старшинству, а в обратную сторону. Можно ли что-нибудь основывать на таких шатких данных? Но мы поставим такой вопрос: можно ли видеть в сыновьях Ярослава верных проводников патриархальных начал и всякое действие их объяснять стремлением к выполнению правил родовой теории? Это очень сомнительно. Святослав и Всеволод не затруднились же прогнать из Киева своего старшего брата и овладеть его княжением. А этот старший брат в союзе со Всеволодом не затруднился обобрать своих племянников, сыновей Святослава и Вячеслава. Ввиду этих хищнических свойств сыновей Ярослава мы склонны думать, что они перевели младшего брата в Смоленск вовсе не для того, чтобы открыть ему радужные перспективы Киевского княжения, а чтобы поделиться его волостью, а его самого удовлетворить наследием малолетнего Бориса Вячеславича, который явился в этом случае изгоем в настоящем смысле слова, ибо по малолетству совершенно был обобран своими дядями.

"Потом, — продолжает теория родового быта свои доказательства, — когда Святослав Ярославич, по изгнании брата, получил старшинство вместе с главным столом киевским, то следующий по нем брат, Всеволод, княживший прежде в Переяславле, переходит на место Святослава в Чернигов". В доказательство господства преемства по родовому старшинству берется факт вопиющего нарушения этого старшинства. Два младших брата прогоняют из Киева старшего, т.е. своего отца, и производят новое между собой распределение и добычи, и прежних своих владений, и это хищничество должно служить нам примером патриархальных порядков родового быта!

Этим ограничиваются доказательства, и автор переходит к объяснению условий, при которых возникают наследственные владения в княжеских линиях.

Самое выражение "лествичное восхождение" не выдумано автором теории родового быта, оно взято им из Никоновской летописи и принадлежит XVI веку. Неизвестный нам составитель Никоновской летописи не ограничивается простой передачей того летописного материала, который он нашел в старых списках летописей. Он заинтересован смыслом описываемых событий и иногда не может отказать себе в попытке объяснить эти события. Но он делает это не со стороны, не от своего имени, он влагает свои объяснения в уста действующих лиц. Вот именно в таком-то сочиненном самим составителем месте и идет речь о лествичном восхождении. Составителя Никоновской летописи заинтересовал и нас занимающий вопрос о том, на каком основании происходило в древности преемство столов. Он начал вдумываться в него и решил, что они достигают Киева лествичным восхождением. Но он не написал об этом особого исследования, как сделали бы люди нашего времени. Он воспользовался приводимым в старой летописи спором князей из-за обладания Киевом и заставил черниговского князя в своем ответе киевскому высказать свою собственную мысль о древнем порядке преемства. Составитель летописи, конечно, был совершенно убежден в правдивости своего объяснения, а потому и не затруднился заменить старый текст, по всей вероятности, мало ему понятный, своим сочинением. Мы привели выше оба текста (с. 160 и 161). Если Соловьев отдает в этом случае предпочтение тексту Никоновского списка перед списками более древними, это прискорбное недоразумение и только.

Корень ошибочного толкования источников родовой теории заключается в том, что она отправлялась от предположения наличности строго выработанного порядка преемства для такого времени, когда люди действовали не столько по правилам, сколько в меру своей силы. Родовая теория заплатила этим дань своему времени: мы понимаем пользу правового порядка; мы говорим: всякий закон лучше произвола; мы думаем, что без закона жить нельзя. Родовая теория перенесла эти воззрения в отдаленную древность. Она была не в состоянии представить себе жизни без точных правил, а наша древность не успела еще выработать эти правила. Наши летописи говорят о старейшинстве князей, но предвзятость теории помешала разглядеть, какое это старшинство. Это — старшинство лет, старшинство по городу, по договору, а она везде видела родовое старшинство, принадлежащее единому старейшине во всем роде Рюриковичей, занимающему киевский стол. По отношению к этому старейшине все другие князья — младшие и ему подчинены. На такого старейшину в наших источниках нет ни малейшего намека.

Том второй. Книга третья Том второй. Книга пятая


Впервые опубликовано под названием: "Русские юридические древности". Т. 1. 1890; Т. 2, вып. 1, 1893; Т. 2, вып. 2, 1896.

Василий Иванович Сергеевич (1832-1910) русский историк права, профессора Московского и Санкт-Петербургского университета.


На главную

Произведения В.И. Сергеевича

Монастыри и храмы Северо-запада