М.В. Гуминенко. Л. Улицкая, "Весёлые похороны". Несколько критических замечаний о "чернушном" направлении в современной литературе

Для начала надо определиться с терминологией. Женская проза - это не "дамский роман". Под "дамским романом" обычно подразумевают лёгкое чтиво для домохозяек, любовной направленности, часто гламурное, в романтическом духе. То, что не занимает голову и позволяет приятно расслабиться, а по прочтении чаще всего так же легко вылетает из головы.

К женской прозе относятся произведения современных женщин-писательниц, и объединяются понятием "женская проза" произведения достаточно различных жанров, от трагедии до фарса. Женская проза разнопланова по отношению к "дамскому роману", который является единым жанром. Как писал в своём исследовании К.Д. Гордович: "... выделение "женской прозы" из общего массива современной литературы обусловлено сочетанием факторов: автор - женщина, центральная героиня - женщина, проблематика так или иначе связана с женской судьбой. Существенную роль играет и видение мира с точки зрения женщины, с учетом женской психологии" (Гордович К.Д. Русская литература конца XX в. - СПб.: Изд-во "Петербургский институт печати", 2003. - С. 33).

1. Л. Улицкая (краткая справка)

Л.Е. Улицкая - одна из известных ныне представительниц направления литературы, которое объединено под определением женской прозы.

Людмила Евгеньевна Улицкая родилась в России, в 1943-м году. Прозаик, сценарист кино и телевидения, По образованию Л.А. Улицкая биолог-генетик, по совместительству - прозаик, сценарист кино. Три года она работала завлитом в Еврейском театре. На рубеже 1980-х и 1990-х годов вышли два фильма, снятые по сценариям Л. Улицкой: "Сестрички Либерти" и "Женщина для всех". Широкую известность писательница приобрела в 1992 году после появления в "Новом мире" ее повести "Сонечка". В 1996 году в том же "Новом мире" был опубликован роман Людмилы Улицкой "Медея и ее дети". Книги Л. Улицкой переведены на 17 языков.

Некоторые критики относят произведения таких, как Л. Улицкая, к так называемой "чернухе". Поэтому прежде чем продолжать, вспомним, что это за направление в культуре конца ХХ века.

Из определения следует, что "чернуха" - это культурное течение в советском и затем российском кино и литературе конца 1980-х годов. Появилось это течение благодаря тому, что советские времена и сопутствующий им строгий контроль над культурой закончились и в России наступил период "перестройки" и "гласности".

О цензуре советского времени сказано много. Социалистический реализм - жанр самый "правильный" и идеологизированный, был самым желанным жанром художественной литературы. Многие писатели находили свои способы устоять против железного молота цензуры. Кто-то уходил в литературу для детей, кто-то прибегал к аллегоричности. Существует мнение, что именно цензурный гнёт дал русской литературе советского периода замечательную образность и аллегоричность, которая проходила незамеченной мимо цензора, но многое говорила умному, понимающему читателю. Однако в открытую, никто бы не смог и даже не стал попытаться издать книгу, рисующую откровенно махрово-чёрным цветом самые негативные стороны жизни, делая это открыто и гротескно.

И поскольку в советское время нужно было как можно более красиво преподносить "советскую действительность" и ни в коем случае не пропускать то, что было в окружающей жизни негативного, к этому самому "негативному" прежде всего и обратилась некоторая часть писателей и кинематографистов.

Для "чернушного" направления характерно выставление на первый план различных жизненных явлений негативного характера, таких как жестокость, аморальное и деструктивное поведение, порнография, проституции, наркомания, преступность. Поскольку людям вообще свойственно кидаться в крайности, с "развенчанием" идей социализма и "построения светлого будущего" всё, что говорилось о человечности, достоинстве, красоте, стало восприниматься как некий остаток советской пропаганды. И наоборот, вынесение в своём творчестве самых уродливых сторон жизни видимо казалось авторам протестом против советского строя. Иными словами, наконец-то разрешили говорить всё - и оказалось, что под "всем" подразумевается вовсе не стремление человека к лучшей жизни, не желание наконец-то зажить по человечески, а демонстрация "изнанки": алкоголиков, проституток, уголовников.

Марк Липовецкий в "Новом Мире" писал о данном течении: "Чернухой - для тех, кто забыл или не знал - в советское время называлось всякое "изображение мрачных сторон социалистической действительности", а в постсоветское, в первые годы "гласности", этот ярлык был наклеен на широкий фронт неонатуралистической прозы, раскрывшей читателю глаза на существование бомжей, проституток, лимиты, армейской дедовщины, тюремных ужасов и многих других социальных явлений" (Липовецкий М. Растратные стратегии или Метаморфизы "чернухи". // Новый мир., N 11, 1999).

По мнению Липовецкого, в "чернухе" перестроечного периода, в детальном описывании тех явлений, с которыми человек и так знаком достаточно хорошо по окружающей его жизни, был некий "особый смак". И когда появилась возможность вынести на уровень художественной литературы, издать в журнале или выпустить книгу, в которой говорилось бы о проститутках, бомжах, армейской дедовщине, сексуальном надругательстве, алкашах и преступниках, многие авторы тут же бросились это делать. Ещё одна причина, по которой перестройка породила множество примеров такого рода литературы - это желание заменить хоть чем-то идеологию, которая главенствовала в литературе советского периода. Лучше писать о бомжах и проститутках, лишь бы не было никакой идеологии. Хотя, как раз идеология содержится и во всём "чернушном" жанре. Идеология борьбы против идеологии социализма. И в том, что "чернушный" жанр опускает литературу до описания отправления физиологических потребностей, тоже содержится идеология. Во всяком случае, данная литература совершенно не свободна по своей сути. Она создана скорее в противовес, в протест. Поэтому свободной быть не может. Стремление авторов "чернушного" направления "вскрыть гнойники" и показать всему миру "язвы" социального общества часто переходит в писание "физиологии" ради "физиологии".

Таково мнение критика. Есть другое мнение, в котором говорится, что человек с психическими нарушениями часто воспринимает реальность и вымысел очень нечётко и граница между тем, что есть на самом деле и тем, что является выдумкой авторов художественных произведений (кино, книги) очень непрочна. Такие люди, склонные к психическим нарушениям, но не являющиеся психическими больными, получают дополнительный толчок к преступлениям, когда читают книги "чернушного" жанра или смотрят фильмы этого же жанра. С этим мнением невозможно не согласиться, потому что даже на человека с нормальной, устойчивой психикой, произведения, описывающие насилие, сексуальные извращения и домогательства, убийства и издевательства, оказывают негативное впечатление. Так что говорить о людях, психика которых склонна к срывам?

Теперь перейдём собственно к произведению Л. Улицкой "Весёлые похороны".

2. Произведение "Весёлые похороны"

Повесть Л. Улицкой "Весёлые похороны" первый раз была опубликована в журнале "Новый мир", в конце 1990-х. Сама Л. Улицкая в интервью говорит об этом произведении: "Эта повесть связана с довольно значительным куском моей жизни. Мои дети 10 лет прожили в Америке, и я из года в год приезжала и проживала вместе с детьми - очень отрывчато и очень избирательно - американскую иммиграцию. Общалась с одними и теми же людьми, десятилетие наблюдала развитие отношений, сюжетов, судеб..." (Георгадзе М. Интервью с Л. Улицкой. // НаСтоящая литература. - 2003. - Май).

Итак, перед нами произведение, в котором автор рисует перед нами образы русской эмиграции в Америке.

Повесть начинается с описания жаркого дня, американской квартиры - помеси мастерской и слада, умирающего Алика и голых женщин, окруживших его истаивающее, бессильное тело. Женщин, которых Алик так или иначе "осчастливил" за свою жизнь, либо сделав своими любовницами, либо просто непонятно зачем присовокупив к своему окружению. Видимо, на память должен приходить знаменитый анекдот: "А это - кружки моего члена"... Учитывая подобное анекдотичное впечатление, а так же откровенные комментарии про "подбритые лобки" и "груди в красной упаковке" (одна из героинь по причине большой груди не может ходить без лифчика), с самого начала повести не настраиваешься на серьёзный лад. Зато сразу же приходишь в некоторое недоумение. И недоумение это постепенно, в течение повествования, переходит во вполне определённое чувство гадливости ко всему происходящему.

Если вдуматься в ситуацию, то никакого повода для насмешек или анекдотов в ней нет. Нормальный человек в здравом уме и трезвой памяти не будет шутить над умирающим. Но возможно, никаких шуток здесь и не подразумевалось. И Улицкая всего лишь хочет подчеркнуть, что все голые женщины, которые собрались вокруг умирающего, просто на столько ему близки и на столько при нём не имеют причин ничего стесняться (Чего стесняться-то? Всех он видел по много раз), что вертятся вокруг него голышом. Тем более, им очень жарко и они предпочитают не тратить время на то, чтобы одеваться и раздеваться, бегая в душ. Правда, трудно себе представить, чтобы все остальные люди, сколько их есть в упоминаемом американском городе, несмотря на жару бегают дома голышом и так же голышом принимают гостей. Это почему-то делается именно в доме Алика.

Но присутствие голых женщин вовсе не означает, что их никто посторонний кроме Алика не может видеть. По ходу повествования в дом к умирающему приходит очень много людей. Улицкая на первой же странице подчёркивает: "А дома у них был проходной двор" (Здесь и далее цит. по: Улицкая Л. "Весёлые похороны"). В течение всего повествования приходят сюда друзья Алика, хозяин дома, православный священник, еврейский раввин. Лифт, на котором приезжают гости, открывается прямо в мастерскую, которая оборудована из бывшего склада табака и которая является основной комнатой и основным местом действия. Правда, жена Алика - алкоголичка Нинка - всё-таки натягивает время от времени чёрное кимоно, когда прибывает очередной гость. Но наверное всё-таки от него впоследствии избавляется, потому что в конце повести, когда Алик умирает и его друг Фима сообщает всем собравшимся в его квартире эту новость, мы читаем такую фразу: "Все стали почему-то одеваться". То есть, получается, что от начала до конца повествования, несмотря на толпы народа, женщины Алика продолжали оставаться голыми? При друзьях Алика, при посторонних людях, при священнике, при раввине - женщины так голышом и бегали? На память приходит бал, описываемый в "Мастере и Маргарите". Или женская баня, в которую почему-то периодически заходят представители противоположного пола.

Стремление Улицкой создать впечатление некой распущенности и совсем уж "простецких" отношений не совсем понятно. Но конечно же, это не самое главное в повести. Ещё интереснее, чем описание обнажённых обитателей квартиры, личность главного персонажа, вокруг которого собирается весь народ - умирающего Алика. И сразу же читатель узнаёт, что Алик - человек необыкновенный, загадочный и невероятно популярный. В чём же состоит его "необыкновенность" и "загадочность". К примеру, в том, что он не платит за квартиру. не зарабатывает деньги и совершенно не заботится о "хлебе насущном", который для него доставляют другие. Алик только долги умеет исправно делать.

Вот как пишет об этом критик Е. Зафрин: "О стране: "Долги в Америке растут быстро и незаметно как плесень на сырой стене". Долги, значит, как плесень - явление отрицательное. И что же, сами они растут? Ну, кроме самих долгов, Америка вполне конкретно упоминается. Значит, Америка-то и порождает эту плесень. Получается старинная совковая позиция: во всём виновата "система", а нормальным пацанам поделать с этими долгами ничего невозможно. Система хомутает тебя долгами, система же тебя выплатами по ним и мучит. Алик, ну просто как Пушкин: после смерти оставил внушительное количество долгов. Значит он - наш. Которые на Уолл Стрите - самые низшие рабы. И только гениальный и творческий Алик, ставший в стороне от системы, достоен любви всей Америки великой пришедшей на его похороны" (Зафрин Е. Улицкая, "Весёлые Похороны". // Самиздат. - 22.03.2005).

Не могу не согласиться с критиком. По Улицкой получается, что "творческого" Алика просто обязаны были содержать на всём готовом, всячески ему помогая. И те люди, которые по повести платят за его квартиру, покупают ему всё необходимое - они тоже "чужие"? Ведь они, в отличие от Алика, могут заработать себе на жизнь и даже Алика и его женщин содержать вместе с его квартирой-мастерской. Почему-то, читая про Алика, сразу возникает образ обычного бездельника, который предпочитает сидеть на чужой шее, изображая из себя "кризис непризнанного гения". То, что он - гений - Улицкая передаёт через коротенькое упоминание о его "творческих метаниях": воспоминание о том времени, когда Алик ещё мог двигаться и вся его квартира была завалена полусгнившими плодами граната вперемешку с эскизами этих самых гранатов. Такая милая, привычная для советского человека "картина творческих поисков", за которой часто стоит герой-неудачник, предпочитающий "искать" нечто никому не понятное, вместо того, чтобы заботиться о своей семье.

На память приходит рассказ Герберта Уэлса "Искушение Херрингея", в котором художник замалевал всё полотно краской цвета воробьиного яйца и показывал в доказательство того, что его с его гениальной картины искушал бес. Особенно интересна концовка: "Таков рассказ Хэррингея, и я за него ответственности на себя не беру. Как вещественное доказательство он показал небольшое полотно, двадцать четыре дюйма на двадцать, сплошь покрытое светло-зеленой эмалевой краской, и добавил к этому свои клятвенные уверения. Кроме того, известно, что Хэррингей не создал ни одного шедевра и, по убеждению своих самых близких друзей, никогда ничего выдающегося не создаст" (Уэллс Г. Искушение Херрингея. // По: Герберт Уэллс. Собрание сочинений в 15 томах. Том 1. - М.: Правда, 1964).

А в "шедевры" Алика читатель должен верить, потому что так сказала Л. Улицкая. Рисовал же он гранаты, мучился - значит, гений. И значит, все окружающие должны оплачивать за него его долги.

Другой характеризующий Алика пример: бывшая жена Алика Ирина, которая никак не может отсудить у галереи деньги за картины Алика, делает вид, что деньги получила и приносит их Алику, живущему уже с другой женой - алкоголичкой Нинкой. Алик и Нинка нуждаются в деньгах и Ирина не может оставить в беде бывшего супруга, который бросил её (с ребёнком), потому что Нинка, по его мнению, без него бы пропала, а вот Ирина, смелая и более решительная - может и сама свою жизнь устроить. Правда, от алкоголизма Алик Нинку не вылечил, да и не пытался. Но Ирина прощает и приносит свои деньги под видом того, что это - деньги за картины Алика. И на что тратит деньги "благодарный" Алик? Тут же покупает жене совершенно ненужную в Америке дорогостоящую шубу, а остаток денег они с Нинкой растранжиривают единым махом. Ирине обидно за то, что Алик и его жена так бесполезно тратят деньги, на которые могли бы прожить достаточно продолжительное время. Но тем не менее она и тут не бросает Алика, видимо продолжая оставаться под каким-то непонятным его обаянием, заставляющим продолжать его любить несмотря на всё его ничтожество.

В чём состоит обаяние Алика - совершенно непонятно от начала повести до самого её окончания. Почему "Алик был кумиром женщин едва ли не от рождения, любимцем всех нянек и воспитательниц еще с ясельного возраста"? Из-за чего "перед его обаянием не устояла даже инспекторша курса в театрально-художественном училище, по прозвищу "змеиный яд": четыре раза его выгоняли и три, хлопотами влюбленной инспекторши, восстанавливали"?

По поводу непонятной "обаятельности" Алика и его странного влияния на людей Е. Зафрин пишет: "В похоронном бюро никогда не было такого скопления народа, да ещё столь разношёрстного. Профессор Колумбийского Университета почему на поминках взахлёб разговаривал с водителем мусорного грузовика? Похоже, дух Аликов над ними витал, других причин не видно. Смерть его всех объединила: американцев с русскими, евреев с христианами, богатых с бедными, чёрных с белыми. И жить завещал в мире и согласии. Конечно, жертвоприношение Исуса воплощалось не в одной художественной работе. Тем более, хотелось бы какого-нибудь оригинального использования этого материала" (Зафрин. Там же).

Никакого оригинального использования материала в повести нет. Улицкая не стремится объяснить читателю, почему же всё-таки Алик пользуется такой любовью и уважением всех и вся, кроме "подлых буржуев", которые заочно олицетворяют в повести "отрицательных", некой "злой силы", которая одна и не может понять и оценить по достоинству "гений" Алика. А "наши", хорошие люди, Алика просто любят - и всё. За что - непонятно. За что, к примеру, его так любят женщины? Все описания его взаимоотношений с женщинами у Улицкой урывочны, ни одно даже близко не объясняет мотивы этой странной любви. Да, Алик испугался за Ирину, когда она вдруг, обидевшись на него, встала на руки и прошлась по краю крыши, по горлышкам бутылок и Алик за это ударил её по лицу. Да, есть описание похода на рыбный рынок, когда Алик знакомит со своеобразием американского образа жизни новую любовницу - Валентину. Хотя впечатление создаётся, что походы их были недолгими, и закончилось всё быстро, тем, что Алик регулярно приходил к Валентине, стучался в окно, она его пускала и всё остальное время они занимались сексом.

Недоумение по поводу того, что же именно такого находят в Алике окружающие его женщины, заставляет читать повесть дальше и дальше. Может быть, вот сейчас, когда речь пойдёт о совместном прошлом Алика и бывшей артистки цирка, ныне бизнес-леди Ирины, станет хоть что-то понятно?

И действительно, один странный момент всё-таки есть. Алик каким-то непостижимым образом за несколько минут "излечил" Тишорт (пятнадцатилетнюю девочку, дочку Ирины, страдавшую с пяти лет аутизмом). И с тех пор для Тишорт Алик почему-то является единственным "нормальным взрослым", с которым она общается и которого она уважает. Но почему уважает? Как исцелил? Заставил с собой спорить до хрипоты? Допустим, но почему за это он удостоился уважения Тишорт? Вряд ли он единственный, с кем бы готова была поспорить девочка за свои 15 лет жизни. Но никакого другого объяснения Улицкая не даёт. Наверное, хочет оставить в области загадочного и непонятного, предоставляя читателю самому додумываться. Критик Зафрин тоже выделяет этот эпизод, как единственный в своём роде, хоть что-то поясняющий: "Показать бы это американцам, которые на лечение своих аутичных детей тратят по 10 тысяч долларов в месяц. Ступиды. Пошли бы к Алику, он бы им всё сделал, да ещё забесплатно наверное, он же Исус" (Е. Зафрин. Там же).

Увы, даже с этим эпизодом исцеления Тишорт так ничего и не объясняет Улицкая по поводу поголовной влюблённости в Алика. Более того, не хочется в него влюбляться и верить на слово, что он "гениальный" и его надо любить. А может быть, Улицкая просто не в состоянии объяснить, поэтому и не пытается даже, и "целительный" разговор девочки и Алика упускает, оставляя "за кадром". Читатель обязан принять гениальность Алика как свершившийся факт. И чтобы этот факт подчеркнуть, в произведении внезапно мелькает поэт Иосиф Бродский, который с Аликом "на короткой ноге". Бродского Улицкая предлагает читателю в качестве доказательства, чтобы читатель вразумился и понял, что Алик - гениальный и это не обсуждается, а принимается на веру, как вера в коммунизм при советском строе. Но в отличие от Алика Бродский в эмиграции не женщин совращал, предаваясь блаженному ничегонеделанию и творческим метаниям, а работал, преподавал, зарабатывал себе на жизнь.

Одного Бродского маловато. И в конце книги, видимо тоже в качестве доказательства гениальности Алика, вдруг оказывается, что галерейщики оценили-таки по достоинству его произведения и готовы заплатить за них большие деньги. Но вот объяснения тому, почему же Алика все так любят и что он сам лично сделал в жизни для окружающих его людей, так и не находится. И впечатление создаётся, что читаешь плохую анкету к ролевой игре, где вместо логично обоснованного характера персонажа игрок пишет: "Как только я выхожу на улицу, всем тут же становится добрее и светлее, потому что не может никто пройти мимо меня, не увидев, какой я гениальный, красивый, неотразимый и обаятельный..."

Вся повесть построена на манер пропаганды советской идеологии. Человек должен слепо верить в то, что ему описывают действительно гениального и достойного всяческого уважения человека, точно так же, как в застойное время люди обязаны были слепо верить, что они живут хорошо, и с каждым днём всё лучше и лучше, даже если на самом деле они живут впроголодь и не имеют даже самого необходимого. Если отбросить идеологию и слепую веру - никакого уважения к Алику и его "гению" не возникает. Зато повесть полна противопоставлений. Так "гениальный" Алик противопоставляется скучным, но деловым американцам. С некоторым презрением автор даёт портрет нового мужа Ирины. Даже не портрет, а всего лишь намёк, зарисовка на тему половой жизни. Время, отведённое на секс, отмеряется по минутам, "диван, стакан, лимон" - и больше ничего. При чём противопоставляется именно секс, а не что-то другое, потому что как можно понять из повести, Алик и здесь должен был всех превзойти. Недаром же его верные женщины с такой любовью относятся к предмету мужской гордости Алика, пусть и бессильному уже, но бережно запечатлённому в самом центре общей фотографии, где Алик в окружении своих голых женщин, тоже голый и, к сожалению, уже умирающий. Можно предположить, что кроме секса, которым он безусловно одарил всех своих женщин, Алику просто нечем сравниться с новым мужем Ирины.

Противопоставления, однако, продолжаются. Противопоставляются Нинка - алкоголичка, способная только сидеть на постели, напиваться с утра и к полудню превращаться в "растение", но при этом так торжественно выглядящая в сцене похорон и безусновно поразившая всех, кто её видел и Ирина - бывшая циркачка, пробившаяся в люди (самостоятельно, без помощи Алика и даже без его поддержки) и ставшая "дорогостоящим" адвокатом. Разумеется, противопоставление не в пользу Ирины. О её карьере Улицкая говорит теми же словами, как говорила бы о проститутке, не подчёркивая её способности или образование, а обронив лишь слово "дорогостоящий", как до этого в начале произведения писала о её "художественно подбритом" лобке и "совершенно новой" груди, "сделанной не знающими колебаний американскими хирургами ничуть не хуже старой". Уничижение достоинств Ирины, содержащей Алика и его непутёвую жену-алкоголичку, сквозит у автора, видимо, из-за того, что Ирина посмела стать удачливой и найти своё место среди "буржуев-американцев". А могла бы подобно Нинке спиваться или подобно Алику предаваться ничего не деланию...

Воистину русские, с размахом, поминки противопоставляются сухому, неспособному понять сути происходящего домовладельцу-ирландцу, который давно в праве выкинуть Алика из квартиры, но всё ему это не удаётся сделать. Не желающий работать Алик, за которого платили все его знакомые, ухитрился заключить какой-то "выгодный контракт", и здесь проявил странную и необъяснимую "гениальность", или удачливость, так что даже сам хозяин его квартиры не может против него ничего сделать.

Выходит, что все противопоставления не в пользу тех, кто умеет работать или тех, кто готов содержать "гениального" Алика. И даже на своих собственных похоронах он ухитрился подчеркнуть лишний раз, как на самом деле он всех присутствующих превосходит в своих выдумках и своей предусмотрительности. Алик оставляет "посмертное послание" всем присутствующим, как бы незримо присутствуя на собственных поминках. Правда, критик назвал приём с аудиокассетой в конце повести - дешёвым и много раз заезженным. Поспорить с критиком можно было бы, потому что вовсе необязательно в каждом произведении изобретать нечто новое и доселе неслыханное и ни в коем случае не использовать того, что используют другие. Но каждый приём должен быть оправдан. Под конец, когда дочитываешь до сцены поминок и записи, сделанной Аликом накануне своей смерти ради того, чтобы на поминках прозвучал его голос, недоумение по поводу того, чем собственно всем дорог Алик, мешает воспринять правильно этот авторский приём. Хочется задать вопрос тем людям, которые собрались огромной толпой на поминки: "Что вам в этом человеке? Бездельник, развратник, испортивший жизнь нескольким женщинам, ничтожество, каких везде полно. Что в нём такого?". И искусственность, притянутость этой всеобщей любви к Алику и всеобщей скорби по нему, заставляет закрыть книгу с чувством зря потраченного времени.

Теперь вернёмся к "чернухе", поскольку произведение Л. Улицкой с полным основанием можно отнести к данному жанру. Улицкая рисует в своей повести в образах главных героев бездельника и алкоголичку, неудачников, неспособных устроить свою жизнь и не портить жизнь окружающим их людям. Неприкрытая пошлость и сексуальная подоплёка перемежаются с матами. Видимо, Автор произведения гордится своей смелостью, вводя в текст ненормативную лексику. Критик А. Молчанов по этому поводу пишет: "И, между прочим, я совсем не в восторге от того, что ненормативной лексики в произведениях Улицкой с годами стало больше. И также больше стало шокирующих (по замыслу, по факту сегодня уже никого и ничем шокировать нельзя) сексуальных подробностей. В "Сонечке" например, мата вообще не было, а натуралистических деталей - ровно столько, сколько требовал сюжет и образы героев. В "Веселых похоронах" появился знаменитый "PIZДЕЦ!" на майке (и не только) - не Бог весть какой оригинальный языковый изыск, ставший почему-то гордостью автора. А дальше - больше. Зачем? Дань моде? Да вроде мода уже прошла. Веление времени? Тоже нет. Время как раз вопиет о возрождении "великого и могучего", о спасении погибающих классических традиций, о возвращении к истокамв??" (Молчанов А. Настоящая женская проза или Феномен Людмилы Улицкой. // Людмила Улицкая. Сквозная линия; Авторский сборник. - М: Эксмо, 2002. - С. 3-10).

Как тут не согласиться? Да, Улицкая создаёт картину достаточно неприглядную. Человеческое тело отнюдь не всегда голое выглядит красиво. И голые женщины, из которых всего у одной более-менее спортивная фигура, и голый Алик, тело которого уже превратилось в нечто среднее между скелетом и алебастровым слепком с этого скелета, вряд ли возбудят сексуальные фантазии. Зато вызовут отвращение. Правда, персонажи, посещающие квартиру Алика, на это внимания не обращают. Видимо привыкли. К чему это всё пишет Улицкая? К тому, что русские люди, попадая за границу, считают своим долгом вести себя как можно более развязно и грубо? К сожалению, подобное поведение считается признаком "крутости". Что может толкать русских так вести себя за границей: месть к американцам? Или они руководствуются мотивом: "если я не могу заработать денег, то должен своим видом показывать, что деньги мне не нужны, так как я хочу жить как скот"? (Т.е. денег у русского нет не потому, что он их не может заработать, а потому что не хочет заработать, потому что ему так больше нравится). А может быть, русские таким образом пытаются продемонстрировать американцам свою раскомплексованность?

Но приходит в голову и другое объяснение: может быть, не в крутости дело, а в том, что опустившимся, живущим как попало людям всё равно до окружающих, равно как и всё равно, что про них подумают какие-то там американцы, евреи, ирландцы, да и весь мир в придачу. Бомжам же всё равно, как на них смотрят, когда они копаются в помойке.

3. "Загадочная русская душа"

Все мы очень часто, может быть почти каждый день, сталкиваемся в жизни с отрицательными её сторонами. Все мы видели алкоголиков, все мы слышали мат в достаточном количестве. Всем нам знакомы вонючие, загаженные кошками подъезды и разваливающиеся без капитального ремонта, текущие трубы канализации. Что нового может сказать автор, пишущий так называемую "чернуху", когда выводит эти и другие подобные "прелести жизни" в своих произведениях? Может быть, писателю кажется, что он "открывает Америку", точнее, "открывает глаза" другим людям на явления, которые им незнакомы? Но кому автор собрался открывать глаза? Где в современном обществе он найдёт человека, который был не видел алкашей, не встречал бездельников, сидящих на чужой шее, никогда не слышал бы матов? Где наша Улицкая найдёт такое существо, выросшее в полностью изолированных от современного общества условиях, которому можно было бы "открыть глаза"? И возможно ли с помощью "чернушного" направления в литературе вылечить застаревшие социальные "гнойники"? Мне это видится очень сомнительным и я скорее соглашусь с мнением психиатров: новые "язвы и гнойники" с помощью такого жанра, как "чернуха" общество заполучить может, а вот вылечить те, которые уже есть - мало вероятно.

А может быть, Улицкая вовсе и не пыталась "вскрывать" какие-то там "гнойники общества". Может быть, она просто пыталась в очередной раз призвать читателя подивиться "загадочной русской душе", о которой так много было сказано до неё. И Алик - воистину типичный представитель той русской "загадочности", которая непонятна никаким американцам, да и вообще никому в целом мире. Наверное, Л. Улицкая старалась по мере сил создать впечатление этой русской загадочности. Вот только получается, что на поверку вся "загадочность русской души" по Улицкой - это алкоголизм, лень и беспорядочные половые связи. Такое опримитивливание русских и ожидание, что за подобные качества "гениального" Алика и ему подобных будут считать чем-то выдающимся - не делает автору чести. Потому что всё, что действительно можно внушить к русским людям подобными произведениями - это неуважение и гадливость.

Наверх