Федор Кудряшов. Случай

Я окончил энергетический техникум в конце шестидесятых. Дух романтики тогда еще витал в уже, достаточно похолодевшем, воздухе и я был ему подвержен. Поэтому по распределению поехал на Таймыр, где два года проработал в хатангском линейном отряде. За эти два года мои романтические взгляды претерпели большие изменения, и я понял, что стезя, которую я выбрал, не для меня и, что надо поскорее отсюда сматываться.

Работа была трудная, но я работы не боялся. Пацаны были все сплошь гопники, но и это меня не страшило, у меня был первый всесоюзный разряд по боксу, и я с самого начала намекнул им об этом действием. К тому же бугром у нас в отряде был Петрович, мужик битый, резанный и отсидевший. Гопку нашу он держал твердо.

Смущал меня образ жизни, который мы вели. В двух словах: это был беспросветный каторжный труд и такое же беспросветное пьянство в свободное от работы время. К концу моего пребывания на Таймыре я и сам почувствовал, что сижу у змея на крючке и, что это становится для меня проблемой.

К окончательному решению меня подтолкнул один случай. Мы тогда закончили тянуть линию к какому-то военному объекту, и Петрович добыл у силовиков трехлитровый баллон гидролизного спирта высшей очистки крепостью 96,6. Помню, мы в казарме разогревали тушенку, кололи в нее яйца и резали хлеб, и в это время в соседней комнате раздался крик. Даже не крик, а вопль какой-то, словно человек в колодец провалился. Когда я вместе с другими пацанами вбежал в комнату, то увидал картинку: по полу хрипя катался один из наших, а изо рта у него било синее пламя. Я оцепенел, потому что никогда ничего подобного не видел, не слышал ни о чем подобном. Зато Петрович мгновенно оценил обстановку: расстегнулся и стал ссать погорельцу в рот. Но у него жидкости накопилось мало, и он заорал на нас, чтобы мы присоединялись. Короче потушили мы этого идиота и сдали в лазарет воинской части. Больше я его не видел.

Причиной возгорания стала обыкновенная жадность. Паренек не дотерпел, так ему приспичило, и, пока мы суетились в соседней комнате, налил себе кружку спирта и выпил, не запивая и не закусывая.

Короче, дотянул я срок до конца, рассчитался и уехал к себе на витебщину. Устроился главным энергетиком в районную сельхозтехнику. Стал жить нормальной жизнью оседлого человека. Не романтика. К концу семидесятых, началу восьмидесятых дела в сельском хозяйстве пошли хуже некуда. Председатели оправдывались тем, что не хватает рабочих рук, а имеющиеся в наличии, пьют беспробудно. Партийные органы стали искать средство и, как всегда, нашли. Началась компания по обучению городских жителей, изъявивших желание, смежным сельскохозяйственным профессиям. У меня были права на вождение колесных тракторов малой и средней мощности, и я весной и осенью привлекался на пахоту, сев, подкормку. Потом обучился искусству комбайнера. Один год проработал помощником, на следующий работал уже самостоятельно.

В тот год осень была дождливая и уборка затянулась. В нашем районе это усугублялось тем, что местность у нас пересеченная, поля малой площади по полтора-два гектара. Пять гектаров - это уже считается большое поле. Рабочие участки могут состоять из десятка и более таких полей. Но и это не главное, хуже всего наши почвы. Если выкопать разрез и посмотреть профиль нашей почвы, то сверху - это супесь связная или рыхлая. Потом идет прослойка песка, а затем, на глубине около метра, его сменяет моренный суглинок, который является водоупором для верховодки. После сильного дождя верхние слои такой почвы размокают и, пока верховодка из них не стечет в низину, соваться в такое поле нельзя, потому что тяжелый комбайн в ней непременно завязнет.

В ту ночь дождь лил без остановки до самого утра, а день выдался на редкость солнечный. Помню, мы с моим помощником и шофер ЗИЛа, который должен был принимать у нас зерно, сидели на обочине дороги, курили и ждали, когда просохнет почва, чтобы можно было начинать уборку. Радовались жизни, но тут черт, который не дремлет, подбросил нам этого Данилу.

Данила Иванович Кудрявец по части сельскохозяйственного производства считался ценным специалистом. В своей практической деятельности на этом поприще он успешно развалил два совхоза, после чего партийное руководство области стало подыскивать ему другую работу. Обычно таких специалистов сажают в кресла председателей сельсоветов, но в тот момент все синекуры были заняты и Данилу посадили на должность начальника технического отдела областного филиала проектного института сельскохозяйственного профиля. Там он тоже быстро проявил себя и его переместили на должность руководителя группы технической информации в том же отделе с сохранением оклада.

В группе, помимо Данилы, трудились под мудрым его руководством еще четыре таких же никчемных придурка, которые составляли компиляции из старых инструкций и выдавали их, как новые. Инструкции эти, естественно, никто не читал, поэтому группа Данилы никакого вреда никому не причиняла. Они даже пользу кой какую приносили, исправно производя в результате своей жизнедеятельности навоз, который на полях фильтрации превращался в компост столь необходимый нашим страдающим от недостатка гумуса бедным дерново-подзолистым почвам.

Вред он начинал приносить, как только начинались весенние полевые работы. При обкоме он числился внештатным сотрудником, специалистом по сельскому хозяйству. С началом посевной компании его вызывали в обком, отправляли в какой-нибудь район области с правами то ли контролера, то ли смотрящего. Районные власти обеспечивали его транспортом: уазиком с персональным водителем, и он с утра до ночи гонял по району, искал недостатки и огрехи в работе председателей, агрономов, зоотехников и пр. специалистов, находил их во множестве и строчил доносы и кляузы. Избавиться от него не было никакой возможности, потому что он совсем не пил и не брал взяток ни в рублях, ни в натуре: дорожил своей должностью. И вот в этот роковой день он нашел жертву в моем лице.

- Почему сидим? - Обратился он к нам, радуясь и сияя от того, что ему удалось выявить явный непорядок, - Зерно-то ведь из колосков вытекает и безвозвратно теряется.

Я начал было объяснять ему суть дела, но он остановил меня жестким вопросом: а не хочу ли я положить партбилет на стол.

- Я беспартийный, - говорю.

-А комсомольский билет?

Вообще-то я не платил комсомольские взносы с момента моего пребывания на Таймыре и поэтому считал себя автоматически выбывшим. Но я ему об этом говорить не стал, а опять начал объяснять почему мы сидим и ничего не делаем. Но он вдруг, изменившись в лице, начал орать: обструкция, саботаж, страна за золото закупает зерно, да вас под суд, немедленно начинайте уборку. Я начал. Проехал метров пятнадцать и закончил. Потому что комбайн мой завалился на левый бок так, что я едва не вылетел из кабины. Левое колесо утонуло в грязи, а правое наоборот повисло в воздухе и начало бешено вращаться. Я заглушил мотор, вылез из кабины с правой стороны, потому что резонно опасался, что с левой комбайн может завалиться на меня и задавить.

- Ну и, что теперь? - Спросил я его, - Я ведь предупреждал, что так и будет.

Вы думаете он смутился? Ничуть он не смутился.

- Доверяют технику балбесам. - Вот что он сказал.

Впрочем, в этом он был совершенно прав, потому что тех, кто слушается дураков и исполняет их указания, по-другому и не назовешь. Мимо проезжал трактор Беларус 80 с прицепом. Данила замахал руками, остановил его. Стал требовать от тракториста, чтобы он немедленно отцепил тележку и помог вытащить комбайн.

- Не, братачка, з маей тэхникай тута-ка не справицца. Тута-ка патрэбны гусенИчны. Вы званице да старшыни, хай ен вам гусенИчны прышлець. А не, дык два. Адзин хай збоку бярэцца, а други сзаду. Можа выцягнеце, як небудзь. А у мяне свае справы.

Данила стал было и на тракториста орать со слюной, как на меня, но тот, спокойно выждав паузу, сказал ему: "А пайшоу ты на фуй, дурань". Дал по газам и уехал. Ах, какой урок получил я тогда от этого тракториста! Жаль, что запоздалый. Данила, опять ничуть не смутившись, стал по рации вызывать председателя. Вообразите только, какая власть была у этого смотрящего болвана, что через полчаса приехал-таки гусеничный трактор. В нем сидели тракторист и рабочий. Оба пьяные и весьма. Некоторое время они ездили вокруг комбайна, о чем-то совещаясь. Вытоптали не меньше четверти гектара. Потом обмотали тросом задний мост - рулевой и так дернули, что вырвали его с мясом. Вы думаете, что кошмар на этом прекратился? Нет, не прекратился. Данила опять связался с председателем и потребовал бригаду сварщиков. И опять его требование было удовлетворено. Через полчаса приехала ремонтная бригада. Должен ли я и здесь повторить, что все они были пьяны. Да, так и было. Но зато они были полны энтузиазма и рабочего задора. Вы не поверите, но они-таки, приварили злосчастный этот мост, вытащили мой комбайн на сухое место и уехали допивать остатки.

- Ну, а теперь, - сказал Данила с видом стратега, выигравшего сражение, - начинайте наконец-то, работать.

Сел в уазик и уехал.

В невероятном душевном смятении поднялся я в кабину моего истерзанного комбайна, завелся и поехал. Но не прямо, а по дуге, потому что эти косорукие алкаши приварили мне задний рулевой мост вкривь и вкось.

Есть пределы и человеческого терпения и усталость техники. Испытывать их до бесконечности нельзя. Комбайн поставили на ремонт до конца уборки, делать мне в колхозе было больше нечего, и я наутро возвратился в родную райсельхозтехнику. Легко отделался. Комбайн вещь дорогая. Могли бы на меня повесить его поломку. Не расплатился бы до гроба.

НАВЕРХ