А.М. Возлядовская. Клирос - это то место, где всегда хочется смеяться или Насколько можно доверять свидетельским показаниям

Клирос - место довольно-таки странное. С одной стороны, петь на клиросе - большая честь, которая даётся далеко не каждому, а потому порой вызывает ревность и прочие искушения. Но с другой стороны - это послушание и довольно таки трудное, ведь руководителю певчих (тому, кто регентует), нудно прийти перед службой, заранее, найти все тропари, стихиры кондаки, которые поются в данный день на данной службе. Неофиты, только что пришедшие в церковь иногда спрашивают: почему нельзя всё это записать на магнитофон и включать в нужные моменты? Нельзя. Потому, что каждый день в церкви празднуется память разных святых. Но даже если сделать 365 магнитофонных записей, то всё равно нельзя будет ими пользоваться на следующий год, ибо не совпадут дни недели, а в каждый день недели также почитаются особые святые: в понедельник - Бесплотные Ангельские силы, во вторник - Иоанн Предтеча, в среду предание Спасителя на распятие, в четверг - Святитель Николай Чудотворец, в пятницу - Страдания Господа Иисуса Христа, в субботу - почитание Богородицы и поминовение усопших, ну а воскресение - самый главный день недели. И всё это нужно учитывать при подготовке каждой службы. Также, по сравнению с предшествующим годом, не совпадают и многодневные посты: Великий и Петров пост, которые каждый год начинаются в разные дни, кроме того, не совпадают переходящие Двунадесятые и недвунадесятые праздники. Более того, каждый день празднуется память множества святых и необходимо знать иерархию: какие тропари и в каком порядке читать. В общем, всё это приводит к тому, что каждая церковная служба в какой-то мере индивидуальна. Особенно это хорошо видно на вечерних службах, когда читаются каноны святым и уж особенно всё это заметно на монастырских службах, где служба более подробная.

В то время, когда я была послушницей Колыванского Покровского Александро-Невского монастыря, литургию служили каждый день, а за вечерней службой, которую тоже, соответственно, служили каждый день, читали три канона святым, все полагающиеся тропари и кондаки, и все кафизмы, ничего не сокращая. Службы была длинная, но очень возвышенная, во всяком случае, я её воспринимала именно так.

В обычные дни пели на клиросе две насельницы монастыря: монахиня М., исполнявшая в тот период роль благочинной обители, и послушница Н., которая кроме того считалась сестрой-экономиссой. Обе были весьма серьёзного возраста - между сорока и пятьюдесятью годами, очень хорошо знали службу, долго до этого пели в других храмах. Пели они на два голоса, очень красиво, и мне жаль, что не осталось никаких записей их клиросного пения.

Вот как-то раз, вернувшись с послушания, я зашла в церковь. Вечерняя служба была в самом разгаре. Священник - где-то в алтаре, на клиросе - два наши любимые матушки, которые так хорошо поют. И вдруг, неожиданно происходит заминка. Немногочисленные прихожане, очнувшись от дремоты, все как один уставились на клирос и я, естественно, в их числе. Из-за высоких киотов икон, что стояли перед клиросом и скрывали певчих от взоров, доносились неясные звуки. Робкие попытки возобновить пение тут же терпели неудачу. Послышалась некоторая возня и тут из-за киотов показалась высокая, худая фигура монахини М., но лишь за тем, что бы в то же мгновение хлопнуться на четвереньки прямо посреди амвона. Монахиня, конечно же, была в своём монашеском одеянии - в длинном чёрном подряснике и с апостольником на голове и вот эта чёрная худая фигура, стоя на четвереньках, на глазах у всех молящихся, почему-то совершенно не спешила вставать, а напротив словно как-то устраивалась потверже и поудобнее, словно всю оставшуюся жизнь теперь намеревалась провести в таком странном положении.

Иеромонах Алексей П-н., служивший в ту пору в монастыре, услышав из своего алтаря вместо стройного клиросного пения какие-то сдавленные звуки заподозрил что-то неладное. Возможно, он предположил, не плохо ли кому, а то может "скорую" вызывать надо, а потому выглянул из алтаря. Посозерцав несколько секунд картину, которая открылась его взору гораздо лучше чем нам, он молча захлопнул дверь и больше не показывался. Монахиня М. наконец-то уползла обратно на клирос за заграждение из киотов, после чего оттуда послышалось с трудом выстраиваемое очередное песнопение...

Вечером после трапезы я спросила у послушницы Н., что у них там сегодня произошло. Но прежде чем привести её рассказ, нужно объяснить некоторые вещи. Собор сибирских святых не очень многочисленен. В Сибири вообще народа мало. Небольшой перечень, который читался при окончании службы, был у всех православных, что называется, на слуху: святитель Иоанн, митрополит Тобольский; святитель Иннокентий, епископ Иркутский; святитель Софроний, епископ Иркутский; святой мученик Василий Мангазейский; праведный Симеон Верхотурский и ещё несколько святых... До сих пор я помню этот перечень, произносимый сибирскими епископами и иереями, хотя уже много лет его не слышу, так как давно уехала оттуда. Но тогда, когда эти имена, произносимые вместе друг за другом, воспринимались, как часть божественной службы, они все соединялись в сознании в единое целое: нераздельный Собор святых нашей Сибири. Вот на этом-то ощущении слитности всего собора и попалась наша мать М.

Далее, как помню, привожу рассказ послушницы Н.:

Мать М. открывает Минеи на нужной странице и вдруг говорит:

- О! Завтра - праздник Иннокентия Иркутского! Владыко Софроний (наш владыко) - именинник!

"Я стою, - рассказывает послушница Н. - И ничего понять не могу: если завтра день памяти Иннокентия Иркутского, то какое отношение к этому имеет наш владыко Софроний?"

Мать М. поняв, что сморозила глупость и, видя растерянность на лице своей товарки, которая напряжённо пытается разрешить предложенную ей задачу, рассмеялась. Но смеяться-то на клиросе нельзя! Идёт служба, всё крайне серьёзно, иеромонах в алтаре читает положенные ему молитвы, прихожане тоже молятся, а тут вдруг мать М. посреди всего этого - смехом заливается!

Но, как вы сами понимаете, чем больше человек пытается удержаться от смеха, тем более смех одерживает над ним верх. В порыве своей борьбы со смехом мать М. треснулась об аналой с книгами лбом, после чего шарахнувшись от аналоя то ли запуталась в подряснике, то ли споткнулась о низенькую скамеечку, на которой были разложены ноты, но в результате она вывалилась из узкого пространства клироса и только и успела, что с амортизировать и шлёпнуться всё же не плашмя, а на четвереньки.

Нечего и говорить, что победа смеха над ней была полной. Теперь уже мать М. стояла на четвереньках не в силах подняться или даже просто двинуться с места, и все её силы уходили лишь на то, чтобы не расхохотаться во всё горло от комичности своего положения. Послушница Н., тоже подливала масла в огонь, давясь от хихиканья, но ей, во всяком случае, удалось хотя бы удержаться на ногах.

И в этот момент из алтаря выглянул иеромонах. Надо отдать ему должное, что он трезво оценил обстановку и понял, что любое его вмешательство может привести к тому, что с трудом сдерживаемый смех монахини может вырваться наружу. Он мудро закрыл дверь с другой стороны.

Вот, собственно и вся история, но у неё есть маленькое дополнение.

На службе среди прочих прихожан, присутствовала старенькая послушница, которая, по её словам, всю жизнь проработала агрономом и теперь, состарившись, решила пойти в монастырь, дабы не идти в Дом престарелых. После трапезы она назидательно рассказывала тем, кто не был на вечерней службе, что матушки на клиросе "спели что-то не так и батюшка рассердился, вышел из алтаря и заставил матушек класть перед ним земные поклоны!" И старенькая послушница авторитетно заявляла, совершенно непререкаемым тоном, что всё это она видела своими глазами.

P.S. Прошло двадцать лет с тех пор, и я тоже теперь уже не могу поручиться за то, что записала сейчас этот рассказ абсолютно точно.

P.P.S. Выражение: "Клирос - это то место где всегда хочется смеяться" принадлежит не мне, а монахине Марии (О-вой).

:)

НАВЕРХ