СОДЕРЖАНИЕ

<Вступление к III тому>

Книга шестая. Древности русского землевладения

Глава первая. Своеземцы, государство, крестьянские общины

Конфискация новгородских земель — Новгородские своеземцы — Размеры их владений — Изменения в их положении после конфискации — Следы своеземства по всей Русской земле — Государственные имущества — Землевладение крестьянских общин

Глава вторая. Деревня, двор, село, погост

Деревня-двор — Размеры старых деревень — Население деревни — Складники — Деревни своеземцев — Их общие деревни — Сябры — Село — Погост-округ — Погост-место — Погостские церкви

Глава третья. Хозяйственное пользование землями

Размеры владений новгородских своеземцев — Собственное хозяйство своеземцев — Какими средствами велось — Собственное хозяйство помещиков — Арендное хозяйство своеземцев — Крестьяне-съемщики, их хозяйство — Количество снимаемой ими земли — Господский доход — Хозяйство духовных учреждений — Хозяйство помещиков — Хозяйство великого князя — Возникновение общинных крестьянских земель — Сдача земель непашенным людям — Поземщики — Бобыли новгородские и московские — Сельские управители — Захребетники и подворники — Аграрные беспорядки в Пскове — Недовольство фермерской системой хозяйства и переход к барщине путем закрепления крестьян — Указ Василия Шуйского 1607 г. — Указ 1642 г. — Выход и вывоз крестьян

<Вступление к III тому>

Писцовые книги заключают в себе богатый материал для изучения нашего древнего быта. Они проливают яркий свет на исконную древность частной поземельной собственности, сельской и городской, на возникновение зависимого владения, как явления вторичного, на хозяйственное пользование землей, на доходы владельцев, их повинности и порядок обложения их недвижимостей государственными сборами. Древнейшие писцовые книги (новгородские) дают возможность наблюдать возникновение общинных крестьянских земель и угодий, позднейшие (московские) — дальнейшее развитие возникшего в Московском государстве общинного землевладения. Писцовые книги дают ясное представление о том, что такое деревня, село, погост, из коего состояло население деревень, в чем заключались промыслы деревенских жителей, каковы были размеры их земельных участков, сколько высевали они хлеба и какого именно, сколько косили сена и, наконец, насколько сильно было перемещение сельского населения из места в место. Но все вопросы, на которые дают ответ писцовые книги, и перечислить нельзя.

В выпускаемом ныне в свет томе "Древностей" я делаю попытку разъяснить некоторые из этих вопросов. Входящие в него статьи печатались в "Журнале Министерства народного просвещения" с сентября 1900 г. по декабрь 1902 г. В настоящем издании они появляются с необходимыми поправками и дополнениями.

28 января 1903 г.

КНИГА ШЕСТАЯ
Древности русского землевладения

ГЛАВА ПЕРВАЯ
Своеземцы, государство, крестьянские общины

В октябре 1477 г. Великий князь Иван Васильевич выступил в поход против Новгорода. До вооруженного столкновения дело, однако, не дошло; мирные переговоры начались немедленно вслед за приближением Московского войска к Новгороду. В начале января следующего года новгородцы подчинились воле великого князя на основании особого "целовального списка". Список этот был составлен в стане московского государя согласно с пунктами, предложенными новгородцами и удостоенными его одобрения. По приказу великого князя список был переписан дьяком новгородского владыки, скреплен его подписью и печатью и печатями от пяти концов Новгорода.

Этот знаменитый документ не сохранился и нам неизвестен. Мы можем, однако, составить себе понятие о его содержании по переговорам царских бояр с новгородскими послами и на основании собственных слов Ивана Васильевича, сказанных представителям Новгорода.

Отменяя вечевое устройство, государь порадовал свою отчину, обещал не вступаться в земли и воды новгородцев, не наряжать их на службу в Низовскую землю, оставить в Новгороде суд по старине и не увеличивать дани выше установленной этим соглашением нормы.

В этом обещании заключалась большая уступка новгородским требованиям и существенное ограничение власти великого князя. Первоначальное намерение великого князя было иное, он хотел "государствовать на своей отчине, Великом Новегороде, так, как государствовал в Низовской земле, на Москве". Можно поэтому сомневаться в искренности окончательного решения московского государя. Он не скрепил обещаний своих крестным целованием и не разрешил сделать это ни боярам своим, ни будущему новгородскому наместнику. Политика Ивана Васильевича отличается чрезвычайной настойчивостью, дальновидностью и цельностью, а вместе с тем и великой осторожностью. Он не любил резких мер, избегал насилия и кровопролития. Он предпочитал поставить в такое положение своего противника, чтобы тот понял невозможность сопротивления и уступил сам. Отмена новгородского веча была достигнута без единого выстрела. Государь удовольствовался этим успехом и отложил все остальное до более благоприятного момента. Надо было дать новгородцам время успокоиться и освоиться с новым порядком вещей. На первый раз великий князь ограничился тем, что велел захватить и свезти в Москву: Марфу Борецкую с внуком, Ивана Кузьмина Савелкова, Окинфа с сыном Романом, Юрия Репехова, Григорья Арзубьева и Марка Панфилиева. Имущества их были конфискованы. В чем заключалась вина этих людей, летописец не говорит. Надо полагать, они составляли зерно партии, противной московским порядкам.

До 1484 г. государь Московский остался верен своему слову и не касался земель и вод новгородских. Под этим же годом в летописи записано:

"Тоеже зимы поимал князь велики блших бояр новгодцкых и боярынь, а казны их и села все велел отписати на себя, а им подавал поместиа на Москве; а иных бояр, которые коромолю држали от него, тех велел заточити в тюрмы по городом".

Поиманием Марфы Борецкой с семью товарищами, значит, крамола не была уничтожена. В 1484 г. оказались новые крамольники. Но дело не ограничилось наказанием виновных. С московской точки зрения, виноват был весь Новгород. В нем удержались порядки, не соединимые с дальнейшим развитием Московского государства. Новгородцы, на основании соглашения 1478 г., служили только в пределах Новгородской волости, а в службе нуждалось все Московское государство. Размер новгородской дани определялся тем же соглашением, а не постоянно возрастающими нуждами государства. Иван Васильевич, конечно, не мог примириться с такими ограничениями своей власти. Надо было слить Новгород с Москвой, и надо было сделать это основательно. Чтобы уничтожить гнездо старых новгородских преданий и порядков, созданных "целовальным списком" 1478 г., у Ивана Васильевича нашлось подходящее средство: вывод новгородцев из Новгородской волости в Москву и водворение на их местах новых московских людей. Начало такому слиянию Новгорода с Москвой Иван Васильевич и положил в 1484 г. Мера решительная, и осуществлена была она в больших размерах. В 1484 г. было выведено из Новгорода более семи тысяч житьих людей. Да кроме того, государев наместник, Яков Захарьич, многих еще пересек и перевешал; на них пало подозрение в желании убить его. В 1489 г. последовал новый вывод новгородских бояр, житьих людей и гостей; в этом году перевели в Москву более тысячи человек. Им дали поместья во Владимире, Муроме, Нижнем, в Ростове и других городах.

Это перемещение новгородцев в Москву, а москвичей в Новгород повело к составлению чрезвычайно важного памятника древнего новгородского землевладения, писцовых новгородских книг конца XV века. Возникновение переписи земельных владений относится к очень глубокой старине. Древнейшие указания на перепись Неволин находит в памятниках начала XII века. Такая крупная мера, как замещение новгородских владельцев московскими, потребовала составления новой переписи. К ней должны были приступить с началом переселения. Древнейшие из дошедших до нас новгородских писцовых книг составлены не в эту первую перепись, а в одну из позднейших, надо думать, вторую*. Но они содержат в себе данные и более древней переписи, которая называется в них "старым письмом". Это "старое письмо" и есть, по всей вероятности, первая по покорении Новгорода перепись. Писцовые книги конца XV века, называя новых владельцев, переведенных из Москвы в Новгород, приводят и имена старых, у которых земли эти были отобраны, например:

______________________

* Мы имеем в виду писцовые книги: Вотской пятины второй половины, издана Беляевым в XI и XII кн. "Временника" за 1851 г.; Деревской пятины, Вотской — первой половины и части Шелонской изданы Археографической комис. 1859—1886 гг. Все эти книги составлены в самом конце XV века, 1495—1500 гг. Что перепись Деревской пятины есть именно вторая, на это указано на с.226. После описания деревень Богд. Трубицына, отданных в поместье детям Фед. Шалимова, там сделана такая приписка:
"А се те деревни, которые сажал вел. князя староста, Ивашко, на трубицынских же землях после первых писцов".

______________________

"В Болотовском погосте великаго князя волостка Лукинская Толстого с Варяжой улицы за Андреем Микитиным сыном Заболотцкаго в поместив".

"В Бологовском же погосте великаго князя деревни Пантелеевские Олисова с Иворовы улицы за Федьком, Ивановым сыном Волынскаго, в поместие".

"В Бологовском же погосте великаго князя деревни Киприановские Арбузьева на Святом озере за Костею, за Власовым в поместив".

Так как отобрание это совершилось не в один прием, а последовательно, то писцовые книги различают "новосведеных бояр" от "старосведеных", не обозначая, однако, когда именно кто был сведен. В момент составления этих книг не все новгородцы были сведены; в книгах описываются и владения этих еще оставшихся на своих землях владельцев. Они дают, таким образом, материал для изучения не нового только поместного владения, введенного Иваном Васильевичем, но и старинного новгородского. Черты старинного новгородского землевладения наблюдаются не на одних только землях уцелевших на своих местах новгородцев, но и на землях новых помещиков. Перемена коснулась только хозяев, а хозяйство осталось старое, новгородское. И в каких-нибудь 10—12 лет ему и нельзя было существенно измениться. Новые хозяева водворились в домах старых бояр, в их комнатах и на их кроватях, и стали, на первых порах, совершенно в то же отношение к хозяйству, в каком были "старо- и новосведеные бояре". Опись их сел и деревень пестрит указаниями на новгородский хозяйственный быт. Приведем несколько примеров.

Деревня Ветка, принадлежавшая Ивану Петрову Чашникову, была отобрана на великого князя и пожалована новгородскому владыке еще "до перваго письма". В описании ее читаем: "А стараго дохода шло Ивану Петрову (Чашникову) три борана, а из хлеба треть".

В Болотовском погосте великий князь конфисковал село Медведево, принадлежавшее братьям Шалимовым. Вслед за описанием дворов и обеж этого села читаем: "Стараго дохода не было, пахал их Степан (Шалимов) с братом своими людьми на себя".

Село Честово на реке Мсте было отдано в поместье А.М.Сарыхозову с детьми. С него также в новгородское время дохода не было, потому что "в нем жили сами бояришки"*.

______________________

* Новг. писц. кн. III. 23; I. 100.

______________________

Писцовые книги конца XV века дают нам, таким образом, картину старинного новгородского землевладения. Из них мы можем узнать, кто мог владеть землей и на каком праве, в каких отношениях находился владелец к населению земли, как вел хозяйство, какие получал доходы.

Начнем с первого вопроса, вопроса о том, кто мог владеть в Новгороде недвижимостями?

В Новгороде недвижимостями могли владеть как лица физические обоего пола, так и лица юридические. В числе сведенных владельцев встречаем: бояр, купцов, посадских людей, крестьян, владыку, его слуг, попов, монахов, монастыри и церкви*.

______________________

* Новг. писц. кн. I. 128, 147, 296, 318, 886; II. 150, 449, 453, 485, 550; III. 5, 14, 23, 358, 444, 680, 727, 756, 876.

______________________

В Новгороде, как и во всей Древней Руси, термин боярин означал всех состоятельных людей, к которым принадлежала и весьма широкая масса землевладельцев; весьма понятно, что эти состоятельные люди очень различались по своему богатству, что и выражалось в предикатах: большие бояре, великие, нарочитые и в противоположность им — меньшие. Это различие оставило свой след и в писцовых книгах, но несколько в иной форме. Небольшие земельные владения называются в них "боярщинками", а прежние их обитатели "бояришками"; о более же крупных владениях выражаются так: "Ивановская боярщина", "из старины был двор боярский". Имения купцов тоже называются боярщинами*. Описание конфискованных новгородских сел и деревень ведется в таком порядке. Сперва описываются конфискованные села и деревни, оставленные государем за собой или отданные в поместья, а в конце каждого погоста описываются деревни "своеземцев". Кто эти своеземцы? Ответ на этот вопрос чрезвычайно прост: он дается самим содержанием описания. Перед своеземцами описаны земли, конфискованные государем и розданные в поместья. Помещики сидят на пожалованных им государем землях, они не своеземцы. Кто же своеземцы? Это остаток новгородцев, у которых земли еще не конфискованы. Они продолжают еще сидеть на этих землях, они — своеземцы. У кого земли отобраны, старо- и новосведенные бояре и бояришки, тоже были своеземцы, да перестали ими быть: их испоместили на московских землях, и они стали помещиками, а были своеземцами.

______________________

* Новг. писц. кн. I. 54: "В Посонском же погосте великаго князя деревни Кононовские Офромеева, купетцкия, с Лубяницы"... А в итоге: "и по старому писму в обеих боярщинках" и т.д.

______________________

"Своеземец" — вот типическая форма древнего новгородского землевладения. Новгородец сидел на своей земле. Он собственник, он наследует эту землю и распоряжается ею. Земля своеземца-попа называется его отчиной (Новг. писц. кн. III. 444).

Иван Васильевич начал конфискацию с земель крупных бояр, как более опасных противников московских порядков. Более мелкие своеземцы остались пока на своих отчинах. Но это вовсе не значит, что владения их пользуются привилегией неприкосновенности. Это временный порядок и только. Полное слияние с Москвой должно было совершиться и по отношению к ним. Это вопрос времени и обстоятельств, не более. В погосте Виньевском своеземцу Мите Онтипину принадлежала деревня Новина в один двор и в одну обжу. Владение очень небольшое, крестьянское; но и оно оставалось за ним только до 1500 г. В этом же году деревня эта была конфискована и отдана трем братьям, князьям Кропоткиным, Ивану, Федору и Тимофею Александровичам, конечно, для округления их поместий. То же случилось и с своеземцевской деревней вдовы Оринки. По переписи конца XV века она отобрана на государя, но оставлена за Оринкой и ее детьми из платежа оброка; а в 1499 г. взята у Оринки из оброка и отдана в поместье Ушакову. В писцовой книге Деревской пятины 1581 г. находим такое место: "Были деревни своеземцевы, а ныне за государем"* . Вывод новгородцев продолжается и в XVI веке.

______________________

* А случалось и так. Одни из лиц известной фамилии сводились в Москву, а другие той же фамилии оставались на своих местах и показаны среди своеземцев. У Алексея Спенцына деревня конфискована на государя и отдана в поместье, а Якуш, Дмитрий и Гридя Спенцыны описаны вместе со своеземцами. Все эти Спенцыны живут в одном погосте и, конечно, родственники, но один сведенный бояришек, а остальные своеземцы (Новг. писц. кн. I. 35—38, 248; II. 242—243; Неволин. О новгородских пятинах. Прил. IX. 274).

______________________

Познакомимся несколько ближе с этим последним остатком новгородских своеземцев, в их прежнем еще состоянии.

Среди своеземцев мы находим: купцов, посадских людей, иконников, конюха, попа, крестьян, словом, лиц всевозможного положения*.

______________________

* Новг. писц. кн. III. 50, 105, 550, 581, 879; IV. 36, 127; Временник XII. 4 и след. — Русская правда говорит только о княжеских конюхах и конюших. Но они, конечно, были и у частных лиц. О конюхе-своеземце, упоминаемом в III кн., 50, сказано, что он с Развазжи улицы. Это, может быть, конюх частного человека, у которого был свой дом на Развазжей улице.

______________________

Городские жители тоже владеют землей, как своеземцы. Корельские посадские люди суть своеземцы, они имеют земли в Ровдужском погосте Вотской пятины. Купец, Ивашко Холопец, живет в Ивангороде, а в Буряжском погосте имеет три деревни. У новоторжца, О.М.Филина, есть деревня в Ясеновичском погосте, а у М.Боборыкина, с Буяны улицы, там целых три деревни. У новгородца Ф.М.Воронкина, с Добрыни улицы, есть деревня в Гдицком погосте, а сам он живет в Копорском уезде*.

______________________

* Временник. XII. 5 и 104; Новг. писц. кн. I. 69; III. 36, 65. После описания владений и дохода Воронина в писцовой книге приписано другой рукой: "И се по старине".

______________________

Городские места принадлежат новгородцам тоже как своеземцам, на правах собственности. В городе Кореле на посаде есть своеземцовы дворы. В городе Яме горожане имеют свои своеземцевские дворы на посаде и внутри города.

Своеземцы распоряжаются своими землями как собственностью. Они дают их в приданое за дочерьми, меняются ими и пр. (Новг. писц. кн. I. 8; III. 76 сл.).

К своеземцам относятся и те монастыри и церкви, у которых старинные их владения не были отобраны, а также и сам владыка. И действительно, такие старинные владения духовных учреждений описываются иногда под рубрикой своеземцев непосредственно вслед за своеземцами, то есть тоже как своеземцы. Такой порядок нередко встречается в описи Вотской пятины. К рубрике своеземцев отнесены, например, монастырские земли в погостах Городенском, Сакульском, Кирьяжском, Иломанском, Лузском, Тесовском, Спаском и др*.

______________________

* Временник. XII. 30, 64, 139, 178; Новг. писц. кн. III. 22, 51, 65, 78, 104, 276, 276.

______________________

Посмотрим теперь на размеры владений последних новгородских своеземцев. Они очень различны. Владения самых бедных ограничиваются одной деревней и одним двором. Но нередки владельцы 7 и 8 деревень, а встречаются и более богатые. У Никиты Павловича Рогульского в двух погостах было 10 деревень, ржи высевалось на землях, им и его крестьянами, до 400 пудов; у брата его, Исаака Павловича, было 12 деревень, ржи высевалось тоже до 400 пудов; у Степана Кузьмича Гаврилова было 10 деревень, ржи высевалось до 300 пудов; Иван Кузьмич Орефин жил в сельце Иванове, к которому тянуло 12 деревень, у него высевалось до 480 пудов ржи. Это все очень состоятельные люди*. Самый маленький из них, С.К.Гаврилов, по теперешнему высеву в С.-Петербургской губернии (от 9 пуд. до 12 на десятину), должен был иметь от 25 до 33 десятин в поле, а в трех полях от 75 до 99 десятин одной пахотной земли. К этому надо прибавить соответствующее количество земли на двор, выгон, огород, луга и леса. Такой участок при 33 дес. запашки будет превосходить тот размер поместья, с которого в половине XVI века служилый человек должен был выступать в поход на коне и в полном доспехе, а в дальний поход и на двух конях. А Орефин был богаче Гаврилова более чем на целую треть. Однофамилец этого Орефина и, конечно, родственник, Михаил Орефин, имел село и к нему 18 деревень; он сведенный бояришек. Село и деревни его достались князьям Кропоткиным, двум Андреям да Василью Александровичам (I. 429).

______________________

* Временник. XII. С. 17 и след, и 47 и след.; Новг. писц. кн. I. Стб. 555.

______________________

Наряду с такими, можно сказать, богатыми своеземцами встречаем и весьма бедных. Владения некоторых не переходят за пределы обыкновенного крестьянского участка, который они и обрабатывают своими руками, например:

"В Турнах деревня (своеземца) Омельяникова Панкратова, деревня Матвеевское: двор сам Омельянко Панкратов, сеет ржи 2 коробьи, а сена косит 20 копен, обжа". Или: "Деревня Дуплево (своеземца) Лучкина да Федкова да Иевлева, Орефиных детей Дорофеева. Двор сам Лучка да Иевко да сам Федко, сеют ржи 6 коробей, а сена косят 50 копен, 2 обжи".

В первом случае на владельца приходится от одной до двух десятин; во втором — на трех своеземцев, родных братьев, живущих в одном дворе, — от 3 до 4 десятин в поле. Что это за своеземцы? Это, конечно, крестьяне-собственники, которые сами пашут, сеют, косят.

Итак, последние новгородские своеземцы представляют чрезвычайно широкий класс, который внизу начинается крестьянами-собственниками, и восходят до людей, могущих жить доходами со своих земель, не прикладывая к ним собственных рук.

Зажиточные своеземцы сдают свои земли в аренду крестьянам и имеют своих людей (рабов), силами которых и пользуются для обработки собственной запашки*. Это те же "бояришки".

Своеземец назывался иногда сокращенно — земец**.

______________________

* Временник. XII. 13, 30; Новг. писц. кн. I. 319; II. 236. На с.20 "Временника" итог дворов, людей и обеж подведен неправильно, он показан выше действительного. Такие ошибки нередки.
** Наши историки давно заметили новгородских своеземцев, но они видят в них некоторый определенный класс людей. Первый высказался в этом смысле И.Д.Беляев. У него своеземцы то же, что в других местах помещики, то есть лица, обязанные за землю, которую получили от новгородского веча, нести военную службу (Рассказы. II. 68). К этому мнению присоединился г-н Чечулин (Города. 126); но у него, кажется, остались некоторые сомнения относительно правильности принятого им мнения. Заключаем это на основании тех сетований о скудости дошедших до него известий о своеземцах, которые он высказывает и на с.43, и на с. 125. Но раньше Беляевым было высказано другое мнение, хотя только в виде предположения. "Вероятно, — говорит он в исследовании о поземельном владении, — это старинные новгородские вотчинники". Совершенно верная догадка, хотя слово "старинные" придает односторонний, а потому и неверный признак. Нельзя не пожалеть, что в "Рассказах" он стал на другую точку зрения. Г-н Соколовский думает, что "своеземцы были владельцы небольших участков, которые, кажется, не были собственниками своих участков" (Очерк истории сельской общины. 10). Ближе к истине г-жа Ефименко. Она видит в своеземцах мелких собственников, которые, однако, с точки зрения права, ничем не отличались от крупных (Крестьянское землевладение на Крайнем Севере. 1884. 196). Профессор Владимирский-Буданов считает своеземцев сельскими тяглыми частными собственниками, но видит в этом редкий и исключительный случай. Близко к этому и мнение А.С.Лаппо-Данилевского (Прямое обложение. 100).

______________________

Итак, тип первоначального новгородского владельца представляет своеземец, то есть частный собственник. Таковы бояре, начиная с больших и оканчивая мелкими бояришками, таковы купцы, посадские люди, крестьяне, владыка, попы, монахи, монастыри и церкви. На таких владельцах-собственниках не лежало никаких служебных обязанностей по отношению к Новгороду и князю, они платили только некоторый налог с каждой обжи владеемой ими земли, так называемую обежную дань. Зависимое владение в Новгороде впервые вводится Великим князем Иваном Васильевичем после 1477 г. Отобранные у новгородцев земли он раздает своим служилым людям на поместном праве. Остаток состоятельных своеземцев также обращается им в людей, обязанных службой. Переселяя больших бояр и бояришек в Москву и обязывая их службой, московское правительство не могло оставить свободными от службы и последних своеземцев. Указания на их обязанность служить находим уже в писцовых книгах XV века. В Шегринском погосте великий князь имел деревню в общем владении со своеземцем, Данилкой Фоминым. Вот описание участка Фомина.

"Двор Данилко Фомин, своеземец, двор — подворник его, Петрушка Гридин, сеют ржи 3 коробьи, а сена косят 13 копен, обжа... И Данилко служить не может. И ныне оброку положено на ту обжу денгами две гривны ноугородские, опричь обежные дани" (II. 142—143).

На деревню вдовы Оринки тоже был положен оброк "тото деля, что служите не может" (II. 242).

Надо думать, что при описи конца XV века писцы производили разбор описываемых своеземцев, и тех, кто был годен в службу, записывали в службу, кто не был годен, облагали оброком сверх обежной дани. Что это новость, это видно из приведенного места, где сказано: "и ныне положено оброку".

Писцовые книги XV века хотя и предполагают службу своеземцев, но помещиками их еще не называют. И это понятно, они служат со своих земель, как и московские вотчинники. Но в новгородских писцовых книгах конца XVI века говорится уже о поместьях за своеземцами, например:

"В Васильевском же погосте пустоши, что были деревни за детьми боярскими и за своеземцы в поместье" (Неволин. О пятинах. Прил. VI. 143).

Надо думать, что в XVI веке некоторые своеземцы наделялись уже поместьями из конфискованных великими князьями в Новгороде земель.

В памятниках XVI века об этих служилых своеземцах речь идет уже наряду с новгородскими помещиками. В наказе новгородскому наместнику от 1 ноября 1555 г. читаем:

"Писали есмя к вам наперед сего да и грамоты во все пятины к ноугородским помещиком и к (свое) земцем к вам послали, а велели вам те грамоты к ним разослати, да и от себя вам велели к ним грамоты послати, чтобы они с людьми, и с конми, и с доспехом, на нашу службу были готовы... А (свое) земцом послали к вам роспись, и вы б по той росписи однолично тем земцом нашу службу нарядили"... (Д. к АИ. I. 66).

Служилым своеземцам были уже составлены особые списки (росписи), и они приглашались на службу вместе с помещиками. От таких служилых надо отличать более мелких своеземцев, которые, как мы видели, облагались не службою, а оброком. Московские порядки вводят этим существенное различие между своеземцами, неизвестное новгородской древности. Оброком в пользу казны великого князя облагались и крестьяне тех старо- и новосведенных бояр, земли которых не были розданы в поместья, а остались за великим князем. Мелкие своеземцы, таким образом, вводятся в разряд крестьян великого князя, а более зажиточные в разряд его служилых людей.

Новгородское землевладение мало-помалу переходит в московское поместное и черное.

Старинная поземельная собственность новгородцев носила наименование "волости". Например: "Волость Казимировская да Богдановская Норовова", и затем идет описание сел и деревень, составлявших волость Казимира Норовова и брата его Богдана. Или "волость Яковлевская Коробова, Москорици, отдана Федору Филипову сыну Нащокину". Если же это небольшое владение, оно называется волосткой: "волостка Настасьинская Ивановы жены Григорьева".

Если на крестьянах, сидевших на боярской земле, лежала натуральная повинность косить сено господское, в таком случае говорилось: косят волостью.

Слово волость, обозначающее в древности всякий административный округ и даже целое княжение, употребляется здесь для обозначения собственности потому, конечно, что и собственность состояла под властью собственника, как административный округ под властью администратора, хотя власть эта и неодинакова по своему содержанию.

Возникает вопрос, представляет ли новгородское землевладение особенность Новгорода, или оно было некогда и московским, а, следовательно, общерусским.

Новгородское землевладение было общерусским?

Относящиеся к этому свидетельства московских памятников восходят к более глубокой старине, чем новгородские писцовые книги. На первом месте здесь стоят духовные завещания московских князей, из которых древнейшее написано в первой половине XIV века. В завещаниях князей постоянно упоминаются купленные ими у частных людей села и деревни. Иван Калита купил одно село в Новгороде на Улале, другое на Володимире — Борисовское, пять сел на Масе, одно на Кержаче, одно в Ростове и еще два без обозначения места их нахождения. Продавцы не все названы, князь упоминает лишь о каком-то Юрьеве, Афинее, игумене Прокофье да митрополите, у которого он выменял половину села. Сын Калиты, Семен, упоминает в своем завещании 7 сел, из которых четыре он купил в Переяславле у Ивана Овцы, два у Ивана Дрюцкого в Костроме и одно у Семена Новосильского. Итак, в начале XIV века у московских князей те же способы приобретения недвижимостей, что и у частных лиц, а частные собственники были во Владимире, Ростове, Переяславле, Костроме, Дмитрове и, надо думать, везде; у них князья и покупали себе земли. Даже в самом городе Москве не все принадлежало князьям. Там были дворы и земли, принадлежавшие частным лицам и потом уже перешедшие к князьям. Удельный князь Владимир Андреевич дает на Москве своим детям: Терехов сад, Зворыкин двор, Игнатьев двор, Бутов сад, Марьин двор, Чичанов сад. Василий Васильевич отказывает своей жене дворы у св. Рождества, принадлежавшие родным братьям Петру, Ивану и Никите Константиновичам, а сыну Борису — дворы Марьи Федоровны. Все эти дворы и сады принадлежали частным лицам: Терехову, Зворыкину, Игнатьеву и т.д. Они могли быть куплены князьями, а могли быть и конфискованы. Совершенно то же, что и в Новгороде. Поместная система в это время только зарождается. Иван Калита упоминает в своем завещании лишь одного помещика, Бориску Воркова, которому он дал купленное им в Ростове село. Для широкого развития поместной системы надо было иметь под руками какое-нибудь иное средство приобретения земель, кроме покупки. При помощи одних купель нельзя было сломить старину.

Поместная система существенно изменила древнее землевладение, но не уничтожила его. Совершенно ясные остатки древности находим еще в XVI веке, в писцовых книгах того времени. В смысле новгородского своеземца в этих книгах мы встречаемся с термином — вотчинник, который противополагается помещику. В писцовых книгах XVI века встречаем описание и вотчинных земель, и поместных. На основании этого описания можно составить себе ясное представление о том, кто владел в Москве вотчинами и на каком праве.

В Московском государстве XVI века, как и в древнем Новгороде, право владеть недвижимостями принадлежало как физическим лицам обоего пола, так и юридическим. В перечислении отдельных видов этих лиц встречаем, однако, особенность, малоизвестную Новгороду. В княжеской России появляется у князей множество мелких слуг; все эти мелкие слуги, как лица свободные, тоже могли быть вотчинниками.

Московские писцовые книги в числе вотчинников называют: бояр, детей боярских, гостей, торговых людей, посадских, епископов, монахов, попов, монастыри, церкви, а из слуг: дьяков, подьячих, конюхов, псарей, поваров*. В книгах приведены и документы, на основании которых они владеют. Это всякого рода акты распоряжения недвижимостями: купчие крепости, закладные, данные, рядные и т.д. Итак, московским вотчинникам принадлежит право распоряжения.

______________________

* Писц. кн. XVI века под ред. Калачова. I. 59, 83, 84, 102, 128, 233, 607; II. 161, 163, 169, 177, 203.

______________________

Владея на праве собственности, вотчинники, как и новгородские своеземцы, не были обязаны службой. Они могли служить, если хотели, и кому хотели, а могли и вовсе не служить. Это хорошо известно из княжеских договорных грамот, свидетельства которых приведены нами в т. І "Древностей". Что права вольных слуг, утверждаемые за ними княжескими договорами, были живою действительностью, а не мертвой буквой, это подтверждается и писцовыми книгами.

Чрезвычайно интересные указания на это находим в древнейшей из писцовых книг, напечатанной Калачовым*. Это книга тверских волостей: Захожья, Суземья, Микулинского уезда и волости Воловичей. Опись этих волостей обилует подробностями, не встречающимися в других книгах. Здесь указано, состоят ли вотчинники на службе, и кому именно они служат. Всего вотчинников в этих волостях насчитывается до 574 человек. Из этого числа на службе великого князя состояло только 230 человек; владыке Тверскому служили 60 вотчинников, Рязанскому— I, частным лицам — 65, никому не служили — 150, о 68 ничего не сказано. Некоторые из этого последнего разряда состояли, однако, на службе великого князя, как, например, все князья Микулинские, а некоторые из не служивших не служили по малолетству. Таким образом, число лиц, служивших частным лицам, составляет 50 % того числа, которое было на службе великого князя.

______________________

* Т. II. С. 141 и след. Издатель отнес составление этой книги к концу XVI века. Г-н Милюков считает ссылки этой писцовой книги на грамоты 1588 г. описками и полагает, что она составлена летом 1555 г. Он основывает свое мнение на том, что упоминаемый в грамоте в числе владельцев князь Дмитрий Иванович Микулинский умер в 1556 г. Если бы книга была составлена позднее этого года, Дмитрий Иванович Микулинский не был бы назван в числе наличных владельцев (Спорные вопросы. 38). Заключение совершенно верное. Но в книге упоминается в числе наличных владельцев и князь Василий Андреевич Микулинский (163, 196, 197, 204), а он умер в 1540 г. (Шереметевская боярская книга). Это дает возможность отодвинуть назад составление писцовой книги еще лет на шесть, к 1539 г. Этому противоречат, однако, несколько ссылок на поместные грамоты 1547—1548 гг. Надо думать, что здесь такая же описка, как и в грамотах 1588 г. Указанию на год прихода татар к Рязани мы не придаем значения, так как лицо, сославшееся на то, что татары сожгли его деревню, могло иметь в виду мелкий набег татар, не оставивший никакого следа в памятниках. Для нашей цели, однако, совершенно безразлично, в 1555 г. или в 1539 г. написана эта книга; наши выводы нисколько не пострадают даже и в том случае, если бы она была написана в конце XVI века, что, впрочем, трудно допустить.

______________________

Мы можем даже сказать, чьими послуживцами были эти частные вотчинники. Всего больше их было у князя Дмитрия Ивановича Микулинского; число его слуг достигает 30 человек. А этот Микулинский не значится даже среди московских придворных чинов; в 1522 г. он был только одним из воевод левого полка при осаде Казани*. У брата его, Семена Ивановича, введенного боярина с 1549 г., таких слуг было 11 человек. У жены Василия Андреевича Микулинского, княгини Анны, — 5 человек. Кроме Микулинских, тверские вотчинники служили: боярину Михаилу Яковлевичу Морозову, окольничему Ивану Федоровичу Карпову, князьям Ивану Федоровичу и Борису Дмитриевичу Оболенским, Григорию Тимофеевичу Борисову, Пятому Новошину и Андрею Яхонтову; у каждого из них было по одному слуге. Итак, до половины XVI века и в Москве вотчинники еще не утратили своих старинных прав — свободного владения недвижимостями.

______________________

* Микулинская летопись, составленная по древним актам от 1354 г. до 1678 г. (М., 1854).

______________________

Что касается размеров владений частных и княжеских слуг, между ними нельзя провести резкой границы. Среди великокняжеских встречаются очень мелкие люди, с 8 четями в поле (4 десятины), владения частных слуг достигают 46 четей в поле. Точно так же и размер владений лиц, которые никому не служат, не представляет каких-либо резких особенностей; некоторые достигают 40 четей в поле.

Итак, еще в половине XVI века служба вотчинников Великому князю Московскому еще не была обязательна; они могли никому не служить и не теряли своих вотчинных прав. Они продолжали жить в своих вотчинах, наследовать в них и распоряжаться ими по усмотрению. Но, понятно, большинство из них служило великому князю; эта служба вела к награждению поместьями, доходными должностями, а потому была очень привлекательна.

Великий князь Иван Васильевич находил, однако, этот порядок частной службы неудобным и по завоевании Новгорода отобрал у некоторых князей и бояр их служилых людей и поместил их на конфискованных у Новгорода землях в Вотской пятине*. Мысль великого князя пошла и дальше. В завещании его находим несколько распоряжений об обязательной службе вотчинников. Они касаются служебных князей, которые имеют вотчины в Московской и Тверской земле, и бояр и детей боярских ярославских. Эти лица обязаны служить преемнику великого князя и теряют свои вотчины, если от него отъедут. Но это мера специальная, касается только некоторых служилых лиц, не простирается на всю территорию государства и, как исключение, подтверждает только общее правило о вольной службе вотчинников, которая и при Великом князе Иване Васильевиче не перешла еще в обязательную.

______________________

* Послужильцы были отобраны: у Тучковых, у Ивана и Василия, —17 семей, у князя Семена Ряполовского — 6, у Шереметевых — 9, у Кузмина — 1, у Есипова — 4, у Травина — 8, у Обрамова — 2 семьи (Карамзин. VI. Пр. 201). Слуги частных лиц были очень разного состояния. Наряду с вотчинниками среди них могли быть и лица, которые ровно ничего не имели. Из памятников XVII века узнаем, что послужильцы оставляют дворы своих господ и рядятся в крестьяне и бобыли (Дьяконов. Акты тяглого населения. I. №№ 41 и 44. 1646—1648). Эти послужильцы ничего не имели, кроме свободы и права располагать своим трудом. Какого рода люди были послужильцы, которых Иван Васильевич испоместил в Вотской пятине, это трудно сказать. Он вывел их "из княжеских и боярских дворов"; они, следовательно, жили не у себя, а в господских дворах. Но это не значит, что они не могли иметь своих вотчин. Если государь обратил на них внимание, то, конечно, потому, что это были люди состоятельные, а не голь перекатная.

______________________

Только в половине XVI века Иваном Грозным установлена была уложенная служба со всех вотчин наравне с поместьями. С этого времени уклонение от службы могло вести к отобранию вотчины. Здесь окончилась домосковская старина.

Из памятников домосковского времени укажем на завещание волынского князя Владимира Васильковича 1286 г. У него тоже было купленное село, которое он и отказывает своей жене (Рум. собр. II. 4—5). Итак, ни на севере, ни на юге России князья не были владельцами всех недвижимостей и приобретали их теми же способами, как и все частные люди.

Мы указали выше, что рядом с физическими лицами в древности были собственниками и лица юридические: монастыри и церкви. А государство и крестьянские общины — были они собственниками? Ответ на этот вопрос начнем с Новгорода.

В Новгороде уже в очень глубокой древности появилась потребность образовать особые земельные участки, которые можно было предоставлять в пользование постоянно сменявшимся там князьям. Эти участки не составляли собственности какого-либо частного лица: у князя они находились во временном пользовании и с удалением его переходили в пользование его преемника. Это и есть первый пример возникновения на Руси государственной собственности. Это собственность государя Новгорода Великого. Древнейшее указание на нее находим в первом дошедшем до нас договоре Новгорода с Великим князем Тверским Ярославом Ярославичем.

"А пожне (луга), княже! — сказано в договоре, — что пошло тебе и твоим мужем, то твое; а что был отъял брат твой Александр пожне, а то ти, княже, не надобе" (Рум. собр. І. № 1.1265).

Так как в том же договоре есть статья, воспрещающая князю и его боярам приобретение в Новгороде недвижимостей, то под пожнями в приведенной статье надо разуметь не купли князя и его мужей, а земли, отведенные в их пользование Новгородом.

Дальнейшие указания на наличность в Новгороде государственных имуществ находим в писцовых книгах конца XV века. В них речь идет о селах и деревнях, состоящих из старины за наместниками ямскими, ореховскими и др*. Эти села и деревни не собственность того или другого наместника, они переходят от одного наместника к другому; это собственность Новгорода.

______________________

* Временник. XI. 117; Новг. писц. кн. III. 885.

______________________

Как возникла государственная собственность в Новгороде? Прямых указаний на это нет, но можно сделать догадку. Мы знаем, что в Новгороде была особая государственная казна, средства которой шли на выкуп новгородских недвижимостей, проданных людям иных княжений, в том случае, когда сам продавец не мог выкупить этих земель. Такой порядок существовал в Новгороде уже в самом начале ХIV века. В договоре с тем же Великим князем Тверским читаем:

"А что, княже, сел твоих, и владычных, и княгининых, и бояр твоих, и слуг твоих на Новогородской земли, которое село зашло без кун, то без кун пойдет к Новугороду; а кто купил, а тый знает своего истьца или дети его. Истца ли не будет, ни детей его, целовати ему крест, како истьца неведаеть. Взяти ему колико будет по исправе, а земля к Новугороду" (Рум. собр. 1. № 6. 1035).

Тверичи не должны покупать в Новгороде земель. Но могло случиться, что они купили. На этот случай и написана приведенная статья. Она предписывает возвратить продавцу землю и получить с него деньги. Но продавца может не оказаться (а можно добавить: у продавца может не оказаться денег); в этом случае выкупает Новгород и земля идет ему. У Новгорода есть, следовательно, государственная казна. Думаем, что земли, предоставляемые князьям и наместникам, покупались на средства этой казны.

Эта новгородская казна могла иметь очень длинную историю, нам неизвестную. Древнейшее указание на нее можно видеть в известии, относящемся к княжению Владимира Святого, когда в Новгороде посадничал сын его Ярослав. Летописец говорит, что Ярослав платил дань отцу в Киев по 2000 гривен в год и раздавал в Новгороде гридям (мечникам) по 1000 гривен. Едва ли Ярослав платил эти деньги из своих собственных средств; можно думать, что уже тогда была новгородская казна. Весьма вероятно, что дань в Киев тяжелым бременем ложилась на эту казну. В 1015 г. Ярослав прекратил посылку 2000 гривен в Киев. Владимир стал собирать рать на Новгород и приказал готовить путь, но заболел и умер. Этим была предупреждена война отца с сыном.

Можно допустить, что в период господства вечевых порядков и в других княжениях, где происходила частая смена князей, могли быть недвижимости, предоставляемые в их временное пользование и принадлежавшие не князю, а княжению. Там же, где утверждалась одна линия князей, и стол переходил в течение более или менее продолжительного времени от отца к сыну, такие отведенные князю земли легко переходили в наследственное владение княжеского дома и обращались в его частную собственность. Такая именно случайность выпала на долю Москвы. Со смерти Ивана Даниловича на московском престоле утверждается линия его нисходящих. Были или нет в Московском княжении какие-либо недвижимости, предназначенные для обеспечения потребностей князя, мы не знаем; но если и были, они должны были слиться с недвижимостями царствующего дома. Вот почему ни в Московском уделе, ни в Великом княжении Владимирском, в котором утверждается та же московская линия князей, ни в Московском государстве мы не находим ни малейших указаний на наличность государственных имуществ, которые отличались бы от имуществ князя. В Москве есть только земельные имущества великого князя, а не государственные. Земли великого князя различаются на черные и дворцовые; последние приписаны к дворцам и несут особые повинности на их содержание: но и те и другие одинаково принадлежат государю и даже повинностями не всегда различаются. Великий князь одинаково распоряжается как теми, так и другими. Черные земли могут быть приписаны ко дворцу, а дворцовые отписаны в черные. И те и другие могут быть розданы в поместья и вотчины, могут быть назначены сыновьям, княгиням, дочерям, монастырям и т.д. Наши источники не делают никакого различия между куплями государя, конфискованными им у частных людей землями и другими его владениями, способ приобретения которых остался нам неизвестен. Все это безразлично называется государевыми землями и управляется на одинаковых основаниях.

Совершенно правильная точка зрения на отсутствие различия в Москве между частным княжеским имуществом и государственным давно уже высказана в нашей литературе; но так же старо и противоположное мнение о том, что черные земли составляют государственную собственность. Первое мнение принадлежит Б.Н. Чичерину, второе И.Д. Беляеву.

Последнее мнение высказывается нередко и в новых трудах*.

______________________

* "Опыты по истории русского права" Чичерина. 1858. С.256; Временник. XI. "О поземельном владении в Московском государстве" Беляева. 1851. С.З. Наличность государственных имуществ в Москве и теперь признается проф. Ключевским (Рус. мысль. 1880. № I. С.63); проф. Платоновым (Очерки по истории Смуты. 1899. С. 163) и многими другими.

______________________

С прекращением дома Рюриковичей и с избранием на московский престол Бориса Годунова мог возникнуть вопрос о принадлежности тех громадных имуществ, которые были накоплены потомками Ивана Калиты в течение ХIV, XV и XVI веков. Для Бориса Годунова они не составляли наследственных владений его предков. Но такого вопроса не возникло, он не был по плечу государственным людям того времени, и в XVII веке продолжается прежнее безразличие государственных и частных владений государя.

На почве этого безразличия и возникло, кажется нам, мнение о вотчинном периоде русской истории, впервые высказанное Кавелиным. Но Кавелин только намекнул на эту мысль, не развив и не доказав ее. Несмотря на это, брошенный им намек имел большой успех. Последователи его говорят о вотчинном периоде как о твердо установленном научном факте; в действительности это только неосторожное обобщение, совершенно, впрочем, понятное в статье столь общего содержания, как "Взгляд на юридический быт древней России" Кавелина.

"С этого времени (после Андрея Боголюбского), — говорит он, — все начинает принимать у нас новый вид. Сознание родового единства между князьями исчезло... Они становятся простыми вотчинными владельцами, наследственными господами отцовских имений... Княжения обращаются в их собственность, которую они делят между детьми... Когда князь стал вотчинником, господином своих владений, и дружинники его сделались мало-помалу его слугами... Лицо князя вырастает... Общинное начало сходит со сцены. Веча теряют государственный характер. Утверждается постоянная, близкая власть князей, владеющих уделами наследственно, как вотчинами"*.

______________________

* Соч. Изд. 1859.1.343—355.

______________________

Вот и все. Здесь смешение частной вотчины с вотчиной-государством и только. И государство, и деревня называются отчиной, если достались от отца; и государство и деревня могут быть отказаны детям и между ними разделены. Но этим и ограничивается сходство. Передавая детям села и деревни, князья передают им свою частную собственность; передавая им княжения или части их, они передают им свою правительственную власть, право собирать тамгу, мыто и другие пошлины, право судить и оберегать людей от воров и разбойников. На территории княжения, которую князь наследует от отца и передает своим детям, не все принадлежит ему в частную собственность; там есть и другие частные собственники, но у них нет ни права тамги, ни права суда, ни других прав государственной власти. Этих прав государственной власти нельзя выводить из частной собственности. Автор сделал излишнее обобщение и ничего больше. С указанной им точки зрения решительно ничего не произошло нового после Андрея Боголюбского. То, что он считает новым, практиковалось всегда. Древнейший случай наименования княжения вотчиной относится ко времени Владимира Святого. Почти за сто лет до Боголюбского эти вотчины делились уже между детьми вотчинника. На Любецком съезде (1097) князья решили сидеть в своих отчинах. На основании этого определения три сына Святослава Черниговского должны были довольствоваться черниговской отчиной своего отца, т.е. поделить ее между собой. Это делают и московские князья до самого конца XVI века. Итак, или вотчинный период, начавшись при первых князьях, не прекращался до XVII века, или его никогда не было. Сторонники же рассматриваемого мнения отводят вотчинному периоду определенное время: у них он возникает после Андрея Боголюбского и начинает уступать первое место зарождению государственных начал только во второй половине XV века. Но в XVI веке Московское государство есть отчина московских государей никак не менее, чем она была ею в ХIV и XV веках; а с другой стороны, московские князья ХIV и XV веков также судили и рядили свою землю, как и их преемники, то есть они были не только вотчинники, но и государи.

Переходим к вопросу о землевладении крестьянских общин. Новгородские писцовые книги проливают и на него яркий свет. К сожалению, не все эти книги сохранились, а напечатано их и того менее, чем сохранилось. Есть достаточное основание думать, что в конце XV века были описаны все новгородские пятины. Из имеющихся налицо переписей напечатаны описи Деревской, Вотской и частью Шелонской пятины. Неволин в исследовании о пятинах и погостах новгородских, на основании писцовых книг XV и XVI веков, делает подсчет погостов во всех пятинах. В Деревской их было —67, в Вотской —60, в Шелонской —69, в Обонежской —81 и в Бежецкой—92, а всего—369 погостов и волостей. Из этого числа нам известны по напечатанным описям все Деревские и Вотские погосты, а из Шелонских — 45, всего нам известно—172 погоста, неизвестно—197*. Деление на пятины, как думает Неволин, не старое новгородское, а новое, возникшее, по всей вероятности, в конце XV века и в интересах московской администрации. Это мнение надо принять. Новгородские пятины не обнимают ни Двинской земли, ни Устюжской, ни Торжка с уездом. Несмотря на это, границы Новгорода в пределах пятин были еще весьма значительны. С востока на запад они занимали пространство более 500 верст, с юга на север более 700.

______________________

* Описание сел и деревень в писцовых новгородских книгах, если судить по рубрикам описания, а не по содержанию его, ведется по погостам. Содержание же описания часто выходит из пределов погоста, стоящего в заголовке, и соединяет вместе владения одного помещика, находящиеся в разных погостах, то есть ведется по владельцам. Этим, может быть, и надо объяснять то, что действительное число погостов пятины превышает показанное в оглавлении. По оглавлению в Деревской пятине, например, 61 погост, а в действительности Неволин насчитывает их 67. Лишние погосты суть: Теребуновский, Устьянский, Рамышевский, Петровский, Налючский и Черенчинский. Все они в писцовой книге упоминаются, но в других погостах. Для самостоятельного описания в них, может быть, ничего не осталось.

______________________

На основании напечатанных писцовых книг мы знаем, кому принадлежали новгородские земли почти в половине общего числа новгородских погостов (в 172). Собственниками были: бояре, крупные и мелкие, купцы, посадские люди, крестьяне, попы, церкви, монастыри, владыка и сам Великий Новгород, но ни одного клочка не показано за крестьянскими общинами.

Этот факт первостепенной важности хорошо известен и защитникам древности общинного владения крестьян, но нисколько их не смущает. Они указывают на обширные земли черносошных крестьян в Обонежской пятине и думают, что эти земли составляли исконную собственность крестьянских общин*.

______________________

* Соколовский П.А. Очерк истории сельской общины на севере России. 1877. С. 19, 27, 28. Правильно оценивает этот факт г-жа Ефименко (Крестьянское землевладение на Крайнем Севере. 1884. 196).

______________________

По исследованиям Неволина, Обонежская пятина также была описана в конце XV века, но эта опись до нас не дошла. Сохранилась опись этой пятины конца XVI века (1582— 1583), которою Неволин и пользуется. Эта позднейшая опись несколько отличается от более древних. В описях конца XV века везде указаны прежние владельцы, у которых земли отобраны для раздачи московским служилым людям. В переписях первой половины XVI века такие указания есть, но неполные. Неполнота в этом отношении переписей конца XVI века еще значительнее, и понятно почему. Это не первая и не вторая перепись по конфискации, а четвертая, а может быть, пятая или шестая. Шелонская пятина описывалась: в 1498, 1515, 1524, 1539, 1545, 1552, 1570, 1573, 1576, 1582 гг. Очень понятно, что в первых описях можно и даже должно было называть старых владельцев, бывших у всех в памяти, и имена которых отмечали владение всем известной приметой, а что могли значить имена их через 60—80 лет, когда владение успело упрочиться за новым владельцем или перейти через много рук? Ровно ничего. Вот почему в писцовых книгах 1582 г. старые новгородские владельцы обозначаются очень редко и отписанные у них на государя земли называются коротко: "царя и великаго князя села и деревни черные оброчные". Можно ли отсюда заключать, что эти села и деревни искони принадлежали крестьянской общине? Конечно, нет.

К счастью, для торжества исторической истины и в Обонежской писцовой книге 1582 г. сохранилось несколько указаний на то, что черные оброчные земли были конфискованы у частных владельцев, и ни одного, свидетельствующего о том, что они составляли собственность крестьянских общин.

Приведем первые.

"Погост Ильинский. А в нем деревни и пустоши и селища и займища, что были царя и великаго князя оброчныя, а ныне в пусте, что были Михайловские Фомина".

"В Рожественском же погосте на Олонце села и деревни и починки и пустоши и селища и займища царя и великаго князя дворцовые, что преж сего отписаны у наугородцкаго архиепискупа Пимина..."

"В Выгоозерском же уезде Соловетскаго монастыря деревни старыя Марфинския боярщины Исаковы в Вирше реке... И всех Соловетских участков, что им дал царь и великий князь, 38 участков".

Старую боярщину Марфы Борецкой царь и великий князь дал монастырю, и она стала участком его владений; а если бы он оставил за собой, она была бы — "селами и деревнями царя и великаго князя черными оброчными".

"В Молвотицком же погосте, что были деревни Николского монастыря с Соколнич, а ныне пустоши и лесом поросли, стоят за государем не в роздаче"*.

______________________

* Из приложений к вышеприведенному исследованию Неволина. С. 142, 153, 169, 278. Еще сохранилось указание на прежних частных владельцев на с. 137.

______________________

Эти данные мы можем пополнить фактами из древнейших еще не напечатанных писцовых новгородских книг конца XV века. В напечатанных книгах иногда говорится, что государевы дворцовые земли писаны особо. Такие ссылки возбуждают особое внимание исследователя. Не причислены ли ко дворцу земли, принадлежавшие крестьянским общинам? Может быть, поэтому их и писали особо? Хранящаяся в Московском архиве Министерства юстиции копия с писцовой новгородской книги дворцовых земель дает возможность ответить на этот вопрос самым определенным образом. Ко дворцу были приписаны земли, конфискованные тоже у частных владельцев; между дворцовыми волостями также нет ни одного клочка земли, принадлежавшего крестьянским общинам. Составление особых книг для этих земель объясняется тем, что они состояли в ведомстве дворецкого, которому и сообщалась опись дворцовых волостей*.

______________________

* Эта копия содержит в себе списки с шести описей дворцовых земель, составленных в разное время, в конце XV, в XVI, а одна в XVII веке. Расположены они не в хронологическом порядке. Сперва идет список с книги 7009 г. на листах 1—35, потом 7059 г. на листах 36—55, за этим списком следуют книги: 7086 г. — л. 56—102, 7128 г. — л. 103—160, 7032 г. —л. 161—250 и, наконец, 7007 г. —л. 251—274. Обе книги конца XV века принадлежат письму Матвея Валуева, того самого, который в 1598 г. описывал всю Шелонскую пятину. Приведем из этой древнейшей описи интересующие нас места.
Книга 7007 г., л. 251. "Погост Коростынской вопче великому князю с помещиком, с Митею Трусовым, а на нем церковь великии Никола, за великим князем на Матрунинском участке Кривого, да на Федосеевском участке Мыльникова, да на Онаньенском участке Иванова, да на Благовещенскаго монастыря участке, — во дворе Захар Дмитров" и т.д. идет перечисление дворов, отписанных на великого князя. Л. 253. "Селцо пустошь, что было Благовещенскаго монастыря", Л. 253 об. "Да в том же селце на Захаровском участке Мастерова, да на Павловском Бычкова безпашенные люди, что давали Мите Трусову да Рошку Харламову позем"...
В конце итог деревень и дворов "сведеных бояр и что были монастырские", и доход по старому письму и по новому.
Также с поименным перечислением прежних владельцев, сведенных бояр и монастырей, описаны погосты Буряга и Сумерский.
Книга 7009 г. л. I. "В Новгородском уезде в Паозерьи великаго князя село у Троицы в Паозерьи Офросиньинское Федоровы жены Самсонова, да Матрунинское Божина, да Оксентьевское Щоткина, а в нем церковь Троица". Двор великаго князя Офросиньинской, а в нем конюх".
"А пашни великаго князя в том селе" и т.д.
Л. 4 об. "Да к Троецкому селу приписал Матфей Валуев великаго князя деревни сведеных бояр в Паозерьи же и в Повережьи и в Завережьи".
А далее поименованы эти сведенные бояре:
"В Паозерьи великаго князя деревни Алексеевския Васильева сына Лошакова, да Ивановския Ананьина сына Голинскаго, да Федоровские, Семенова сына Берденева, да Григорьевские Тучина, да Лукинские Толстого" и т.д., а затем идет опись сел, деревень и крестьянских дворов, причем иногда опять упоминаются имена перечисленных уже старых владельцев, сведенных бояр.
На л. 12 перечисляются сады сведенных бояр и их пожни, а на 13-м купли великого князя у монастырей, которые тоже поступили в дворцовые.
На л. 21 приведен итог в такой форме: "И всех деревень во всех боярщинах и что были монастырских по старому письму 32, а дворов 55, а людей 62, а обеж 77, а стараго дохода" и т.д.
На об. л. 22 показаны тони, состоявшие тоже в частном владении отдельных лиц.
Л. 30 об. "Великаго князя волость Боротна Ивановская Кузмина сына Савелкова. Погость Боротна". А далее идет описание церкви на нем, дворов нетяглых, деревень тяглых и пр.
На л. 33 после итогов: "А стараго доходу с тое волости шло Ивану Кузмину денег" и т.д. Любопытное указание. Старый доход, по всей вероятности, всегда обозначает доход сведенных новгородских бояр.
На след. л. 34 встречаем описание волостки того же владельца, Ивана Кузмина Савелкова. Но при исчислении старого дохода не сказано, что он шел ему. Это, конечно, само собой разумеется.
Таково содержание двух древнейших писцовых книг 7007 и 7009 гг.
В более новых книгах описываются иногда те же самые погосты. Но в позднейших книгах не всегда встречаются указания на прежних владельцев. В книге 7032 г. описаны погосты Корыстынский и Бурягинский. При описании Корыстынского погоста указаны те же сведенные бояре, которые перечислены и в описи 7007 г. и нами выше приведены. В той же старой описи 7007 г. сказано, что погост Буряга, великого князя волость, был прежде Варварского монастыря с Черницыны улицы (л. 262). В описи же 7032 г. это указание опущено (л.241). Это, впрочем, редкий случай. В этой книге постоянно указываются старые владельцы, для примера см. л. 161, 166, 168 об., 169 об., 171, 176, 192, 201, 213, 215, 220, 228, 236, это все сведенные бояре и монастыри.
Погост Корыстынский описывается и в самой поздней книге 7128 г. В этом описании можно узнать тот же Корыстынский погост, описанный еще в 7007 г.: на нем та же церковь Николы, к нему тянет то же сельцо Пустошь; несмотря на тождество описываемых мест, писец 7128 г. не нашел нужным упомянуть прежних новгородских владельцев, сведенных бояр, подробно перечисленных в описи Матвея Валуева 7007 г. К 1620 г. о них, конечно, успели забыть. Благодаря этому пропуску и могло сделаться неясным, какого происхождения эти дворцовые земли, для нас, конечно, а люди XVII века, по всей вероятности, еще знали это.
Все копии переплетены в одну книгу, на корешке которой написано: Список с писцовой книги Новогородскаго уезда. 7009, 7032, 7205 гг. И ниже: Н. 706. Книга 122. В печатной описи содержание книги разнесено по годам.

______________________

Отсутствие указаний в новгородских писцовых книгах на землевладение крестьянских общин имеет решающее значение по вопросу о земельной собственности крестьянских общин. Если ни в одном из 172 погостов, подробно описанных в древнейших книгах, не было ни одного клочка, принадлежавшего крестьянским общинам; если в книгах конца XVI века сохранились указания на конфискацию частной земельной собственности и ни одного на принадлежность земли крестьянским общинам, то потому, надо думать, что таких собственников в Новгороде и не было. А в Новгороде было все, что было в остальной Руси. Надо думать, что и в остальной Руси собственность крестьянских общин не принадлежит к исконным явлениям нашей истории.

Землевладение крестьянских общин возникает, следовательно, уже на глазах истории, и в Новгороде, как увидим, несколько позднее, чем в Москве. В Новгороде возможность землевладения крестьянских общин открывается с конфискации земель частных владельцев в пользу царя и великого князя московского. В писцовых книгах можно наследить и зародыши такого возникновения общинных земель и вод.

Конфискация земель частных владельцев произвела громадную перемену в положении крестьян, переведенных на оброк и записанных за великим князем. Крестьяне эти стали называться крестьянами царя и великого князя, а земли и воды, отписанные на великого князя, стали предоставляться в их непосредственное пользование и владение и облагаться оброком в государеву казну взамен прежних повинностей в пользу землевладельца. Так возник тот своеобразный вид поземельных отношений, о котором крестьяне в памятниках конца XV и XVI века говорили: "то земля царя и великаго князя, а нашего владения". Те же земли назывались еще: волостными, тяглыми, черными.

Изучение писцовых новгородских книг делает совершенно ясным отсутствие у нас в древности земельной собственности крестьянских общин; все крестьянское землевладение возникло у нас из земель, отписанных на государя. Все конфискованные Иваном Васильевичем земли составляют его собственность и предоставляются им или в условное владение помещиков, или в оброчное владение крестьян, которые и прежде сидели на них по порядным, заключенным с прежними собственниками. О хозяйственном устройстве этих крестьян мы будем говорить после, а теперь остановимся на вопросе о том, какие же права принадлежат им на эти княжеские земли?

Древние поземельные отношения не всегда можно мерить нашею мерою и объяснять юридическими понятиями нашего времени.

В XV, XVI и даже XVII веках никому и в голову не приходило определять права крестьян на государевы земли. Всем было ясно, что они не своеземцы, не собственники. Что же касается правительства, то оно определяло только повинности крестьян с этих земель. Крестьяне состояли на казенном оброке до тех пор, пока правительство не находило нужным назначить землю, на которой они сидели, кому-либо в поместье или отдать монастырю и пр. С этого момента помещик становился владельцем земли на поместном праве, монастырь на основании жалованной грамоты и пр., а крестьяне сидели на земле того или другого помещика или монастыря, согласно с теми условиями, которые предъявлял им новый землевладелец; а не нравились условия, они могли уйти. Хотя крестьяне получили в свое владение боярские земли по доброй воле великого князя, а не в силу своей просьбы, тем не менее владение их может быть названо прекарным, так как имеет все его свойства.

Возникает вопрос, кому принадлежало это прекарное владение, целой общине или отдельным крестьянам? Даже это не было определено. По писцовым книгам отдельные участки показаны за отдельными крестьянами; они, надо полагать, и суть владельцы этих участков, а не община. Но в это же время впервые появляются и некоторые сословия, при наличности которых может зародиться мысль о правах целой общины на земли и воды царя и великого князя. Прежние повинности землевладельца переводятся на оброк в государеву казну, но этот оброк определялся не на каждую деревню или двор, как определялся доход господина, а огульно на все имение. Раскладка нового оброка между отдельными членами становится делом всех крестьян, т.е. общины, а вместе с этим должна зародиться и мысль, что и земля — общинная. Что же касается угодий, принадлежавших прежним господам, например, озер, то они прямо записываются за всеми крестьянами подлежащего имения. В писцовых книгах читаем:

"Озеро Сяберо вопче великаго князя христьяном Ондреевским Олешинскаго с поместщики, с Гаврилом Неплюевым" и др.

"Озеро Вердуга вопче великаго князя христьяном Яковлевским Коробова с поместщики, с Иваном Нащокиным" и др.

"Озеро Пелюго вопче великаго князя христианом Феодоровским Секирина с теми же поместщиками" и др*.

______________________

* Новг. писц. кн. IV. 81 и след.

______________________

Озеро Сяберо состояло в общем владении Андрея Олешинского с другими новгородскими своеземцами; озеро Вердуга — состояло за Яковом Коробовым, а озеро Пелюго за Федором Секириным — также в общем владении с другими лицами. Все эти владения конфискованы, некоторые из них отданы помещикам, другие остались за государем. Доли участия во владении озерами и, следовательно, рыбными промыслами, принадлежавшие этим прежним владельцам, переданы теперь их крестьянам, т.е. сельским общинам, которые и как административные-то единицы теперь только и возникают.

Итак, и отдельные крестьяне, и целые общины могут и действительно считают себя владельцами государевых земель. Но эти общины первоначально образуются из совокупности крестьян, сидевших на землях одного определенного своеземца: Коробова, Секирина, Олешинского и пр.

Общины, имеющие участие в озере, могут сдавать свое право в аренду; общины, обложенные одним огульным оброком, могут сдавать запустевшие участки новым пришельцам для пополнения своих платежных сил; наконец, прямой интерес общин защищать свои владения на суде. Они все это и делают. А прежде эти права принадлежали Олешинскому, Коробову, Секирину и др.

Но и отдельные члены общины имеют гораздо более одного права пользования государевой землей. Они передают ее в порядке законного наследования и распоряжаются ею: продают, дарят и пр. Это несогласно с правами общины и может нарушать ее интересы. Но вновь зарождающиеся права общин еще недостаточно созрели, чтобы противодействовать таким распоряжениям отдельных членов общины; а с другой стороны, такие действия отдельных членов и не всегда нарушали интересы общины. На эту неразмежеванность прав общины и отдельных ее членов мы имели уже случай указать (Древности. Т.1. С.308 и след.), и эти указания и теперь остаются в силе.

Что касается правительства, то у него не было поводов вмешиваться в хозяйственные и иные распоряжения крестьян и их общин предоставленными в их пользование и владение землями, если только с этих земель исправно поступали наложенные на них повинности. До нас дошли только распоряжения московского правительства на случай перехода этих земель к лицам, пользовавшимся льготами от тягла черных людей. Эти распоряжения восходят к концу XIV века. Правительство предписывает таким людям или тянуть тягло с черными людьми, или возвратить им земли даже даром. В XVII веке такие продажи и вовсе запрещались.

Помимо этого, правительству было решительно безразлично, как переходят черные земли от одного лица к другому, как и кто ими распоряжается. Оно не находило даже надобности принимать участие в судебных спорах о черных землях в качестве стороны, хотя эти земли и составляли его собственность. На суде участвовали только крестьяне — то как представители общины, то как частные владельцы, и спорные земли отходили по определению суда в частное владение без запроса представителя казны*.

______________________

* Древности. Т.І. 310. К приведенным там фактам можно добавить судное дело конца XV века. Истцы — староста и все крестьяне, ответчик — Сергиев монастырь, предмет спора — тяглая, черная, волостная земля. Интересы казны никем не были представлены. Дело решено в пользу монастыря (А. до юр. б. I. № 52. III). Тогда же волость, староста с крестьянами, отводят лес великого князя во владение трех крестьян Словенского Волочка (АЮ. № 6. Около 1490).

______________________

Итак, землевладение крестьянских общин в новгородских пятинах возникает не ранее конца XV века. Оно появляется на конфискованных в пользу государя землях и представляет некоторые особенности, которые не вполне соответствуют нашим понятиям о собственности, владении и пользовании.

Такого же происхождения, надо думать, и землевладение крестьянских общин в Вятской, Двинской земле и в Пскове. Вятская и Двинская земля присоединены к Москве тем же Великим князем Иваном Васильевичем, и нет ни малейшего основания сомневаться, что к ним были применены и те же меры присоединения, что и к Новгороду, т.е. значительные землевладельцы были выселены, а земли их сделались черными, оброчными. Относительно Вятки есть и прямое известие летописи, относящееся к самому году ее взятия. На предложенное вятчанам условие — выдать виновных "в неисправлении" — они отвечали отказом; тогда воеводы великого князя взяли Вятку (1489), а лучшие люди были выведены и помещены в московских городах (Воскр.). Нет основания думать, что на их место были посажены московские служилые люди. Все их земли сделались государевыми черными, оброчными. Этим объясняется значительное число государевых черных, оброчных земель, которое сохранилось в этих окраинах Московского государства и так радует сторонников незапамятной древности нашего общинного землевладения. Псков был присоединен к Москве сыном Ивана Васильевича, Великим князем Василием. Этот город оказал великому князю еще менее сопротивления, чем Новгород; тем не менее московский государь приказал взять за пристава посадников и лучших бояр, всего 300 семей, и перевезти их в Москву (Псков. I. 1510). С этого времени и в Пскове могли образоваться царя и великого князя черные, оброчные села и деревни.

В Московском государстве была произведена социальная реформа великой важности, едва ли достаточно отмеченная нашей историей: поземельная собственность из рук бояр и бояришек перешла в руки рабочего населения.

Василий Иванович шел по стопам своего отца. А Иван Васильевич, применивший систему конфискации в таких громадных размерах ко всем новгородским пятинам, к Вятке и Двине, неужели не имел предшественников? Это не только трудно, но и невозможно допустить. Ничто новое не возникает в истории разом, в таком всеоружии, как колоссальная конфискация Ивана Васильевича. И он имел своих предшественников.

Всякая война и из самой глубокой древности вела к конфискации земель побежденного противника. Но при незначительности размеров древних княжений, приблизительном равенстве сил противников и необходимости, при этих условиях, в компромиссах, эти конфискации не могли достигать больших размеров, а земли, так добытые, предоставляться в пользование крестьян. Хорошо, если их было достаточно для нужд самого князя-победителя и его ближайших помощников. Только с успехами московского объединения открывается возможность оставлять конфискованные земли в непосредственном пользовании и владении крестьян. Образование черных, оброчных земель идет параллельно с развитием территории Московского государства. Московские государи с половины ХIV века вступают на путь широких земельных приобретений, они присоединяют к Москве села и волости, и целые уделы и княжения, причем земли опасных и неугодных им лиц, конечно, конфискуются и передаются верным слугам или оставляются за крестьянами, как это было в Новгороде. Так, надо думать, еще до покорения Новгорода возникли черные волостные земли в Белозерском уезде, Вологодском и других приобретениях Москвы, о которых говорят памятники XV и XVI веков.

В духовных завещаниях московских князей весьма нередко содержатся распоряжения селами и деревнями, которые называются именами их старых владельцев. В числе сел и деревень Великого князя Дмитрия Ивановича упоминаются Жирошкины деревни в Московском уезде, земли какого-то Ивана Васильевича в Гремичах и село Ивана Хороброва. Серпуховскому князю Владимиру Андреевичу принадлежало в Московском уезде село, бывшее Дмитрия Воронина. Жирошкины деревни Василий Дмитриевич получил от отца и передал их своему сыну, а жене своей назначил села, бывшие Онтоновские в Бежецком Верее. Ему же принадлежат бывшие Головинские деревни и многочисленные села и деревни Федора Свиблова, которые находились и под Москвой, на Яузе, и на Устюге, и на Вологде. Также были многочисленны села и деревни Петра Константиновича, которые упоминаются в завещании Василия Васильевича. Они лежали за Волгой по Шексне, на Истре и в Юрьеве. Своей жене великий князь назначает село Михаила Данилова, что на Костроме. О приобретении этих сел и деревень покупкой нет и намека. В завещаниях московских князей не раз идет речь и о куплях, но то другие имения, а не перечисленные. Наименование этих сел и деревень по имени прежних владельцев так и переносит нас ко времени составления новгородских писцовых книг, где также все села и деревни обозначаются именами старых владельцев. Новгородские новшества конца XV века, очень может быть, составляют московскую старину ХIV века.

Все землевладение крестьянских общин возникло у нас на землях, составляющих собственность московских государей. Государи приобретали эту собственность самыми разнообразными способами: путем войны с соседями, куплями и конфискацией. Все эти способы были известны с самой глубокой древности. Колоссальных размеров конфискация достигает лишь в царствование Великого князя Ивана Васильевича. Но она не им началась, не им и кончилась. Значительные конфискации происходят в XVI веке, еще большие в XVII веке. По Уложению приказано было отписать на государя все вотчины и поместья, которые сошлись близко с городскими посадами. Таких земель, конечно, было очень много. Но о порядке исполнения этой статьи мы не имеем сведений*.

______________________

* Уложение. XIX. 8 и 9. На продолжающуюся конфискацию частных владений в царствование Ивана Грозного находим указания в писцовых книгах XVI века. При нем были розданы в поместья вотчины, конфискованные в Московском уезде у кн. Марии Воротынской, у Вас. Бор. Кутузова, у кн. Ив. Келмамаева, в Веневском — у кн. Ив. Фед. Мстиславского, в Белозерском — у Новинского монастыря и пр. (Калачов. I. 122 и след.; II. 414. 1537 и след.). Еще сведения о конфискациях в XVI веке: АИ. I. №№ 164, 222. 1556—1588). В писцовых книгах Рязанского края конца XVI века находим указания на раздачу в поместья вотчин Сем. Дм. Константинова, Ив. Сем. Вельяминова, Ив. Коробьина (Сторожев. I. Вып. I. 42, 261 и след.). Во втором выпуске того же издания читаем: "А преж того то село Гавриловское и ухожьи были Спасские, что Спас в городе Переяславле; и князь Федор Васильевич взял то село у Спаса..." (С.419).

______________________

Такое из ряда вон выдающееся вмешательство правительства в частную собственность, продолжающееся целые века, должно было значительно подорвать свойственную всякому собственнику мысль о неприкосновенности его владений. А с другой стороны, должна была возникнуть идея о принадлежности правительству, по крайней мере, всех никем не занятых земель. В начале XVI века пять человек двинян нашли в Двинском уезде на речке Юре соленые ключи. Поселения там не было, и земля и вода никому не принадлежали. Но они не решились занять их, начать строить дворы и распахивать землю. Они нашли нужным обратиться к правительству с просьбой о разрешении ключи соленые чистить, леса сечь, дворы ставить, людей к себе звать, пашню пахать. Правительство разрешило. От того же времени встречаемся даже с просьбами о разрешении купить у кого-нибудь землю. В 1518 г. дмитровский князь Юрий Иванович разрешил своему дворецкому купить в Кашинском уезде деревни у разных лиц. В конце грамоты сказано, что покупщик волен, если пожелает, куплю эту продать, променять и даром отдать. Это право отчуждения, конечно, всегда принадлежало собственнику и само собой разумеется. Но в Москве права частной собственности сильно поколеблены, а потому не мешает запасаться правительственным разрешением и на покупку, и на продажу*. Что дозволено правительством, то и крепко.

______________________

* АЭ. I. № 385. 1524; № 165. 1518.

______________________

Древности домосковские и московские одинаково наши русские древности, но они очень мало друг на друга похожи. До Москвы господствующий тип землевладельца — своеземец-собственник, в Москве господствующий тип землевладения — зависимый от правительства землевладелец, каждый шаг которого нуждается в разрешении и утверждении правительства, иначе права его будут неясны и нетверды. На почве конфискации частной земельной собственности, произведенной в громадных размерах, возникает как поместное владение, так и неизвестное Древней Руси землевладение крестьянских общин, которое, однако, ежеминутно может превратиться в землевладение служилых людей, а крестьяне-общинники из государевых черносошных людей стать крепостными.

В XVIII веке начинается обратное движение к выработке чистого типа земельной собственности. Мы теперь ближе к домосковским древностям, чем к московским. Перемещение поземельной собственности из рук своеземцев в руки помещиков и крестьянских общин, производившееся московскими государями в течение многих веков, служило им могучим средством для укрепления своей власти и объединения Русской земли. Это была политическая и социальная реформа необыкновенной важности. Великий князь Иван Васильевич хорошо знал, что говорил, когда говорил новгородцам в 1477 г.: "Селом быть, волостем быть".

ГЛАВА ВТОРАЯ
Деревня, двор, село, погост

Размеры старых деревень и число входящих в них дворов очень разнообразны. В общем можно сказать, что старые деревни были невелики. Восемь-девять дворов на деревню — это наибольший размер, какой мы заметили; встречается он, однако, нечасто. В большинстве случаев на деревню приходилось три, два, полтора двора. Один двор — тоже составлял деревню*. В московских писцовых книгах XVI века встречаются деревни с гораздо большим числом дворов; но и в XVI веке рядом с деревнями в 25, 33, 36 и более дворов было немало деревень в 3 и 2 двора; даже один двор продолжает составлять деревню**. Ясно, что в древности под деревней разумели совсем не то, что разумеем под этим словом мы, наследники XVIII века и первой половины XIX века. В наше время человек, владеющий одним крестьянским двором, никогда не скажет, что у него есть деревня; в древности же это было самое обыкновенное выражение: отдельные пашенные дворы и были тогда деревни.

______________________

* Приводим для примера несколько важных без выбора итогов деревень, и в них числа дворов и людей.

Новогор. писц. книги. Т. I. Деревская пятина.

______________________

Что же такое древняя деревня? Деревня имеет свою длинную историю. Но мы наблюдаем деревню не в первый момент ее возникновения, а сравнительно в позднее время, когда первоначальный тип деревни находился уже в периоде разложения и перехода к тому порядку вещей, который мы наследовали от Москвы. Памятники XV и XVI веков сохранили, однако, указания на первоначальный облик деревни, который на основании их свидетельств может быть восстановлен.

Первоначальная деревня есть не что иное, как отдельный пашенный двор с хозяйственными постройками и принадлежащей к нему землей. Каждый самостоятельный землевладелец (своеземец) устраивался своим хозяйством на своем дворе с прилегающими к нему полем и угодьями. Это и была его деревня. По его смерти деревня переходила к его наследникам. Если их было двое, каждый получал по полдеревни или по полдвора, что то же. Но каждый мог жить в особой избе, при которой в таком случае были и свои хозяйственные постройки, и своя земля. Если наследников было не два, а более, деревня делилась не на половины, а на некоторое число больше двух. Части, получавшиеся в результате такого деления, назывались — долями, жребиями.

Из деревни, разделенной на две половины, которые назывались полудворами, — легко могла образоваться деревня с двумя дворами. Полдвора — это идеальная часть, которой в действительности нередко соответствовала особая изба с хозяйственными постройками и с правом на половинную часть земли. Доли и жребии, меньше половины, могли тоже выразиться особыми хозяйствами с частью земли, особой избой, сенником, мыльней и пр. и могли дать начало деревням с тремя и более дворами.

Переходим к разбору свидетельства памятников, которые дают возможность утверждать то, что мы сказали.

Что один двор составляет деревню, это можно видеть почти на каждой странице новгородских писцовых книг. Например:

"Деревня Занкино, двор Онанка Харин сеет ржи под 3 коробьи и т.д. Деревня Жихново, двор Гридка Куземкин да Назарко, сеют ржи и т.д. Деревня Фалюшкино, двор Гридка Басков, сеет ржи и т.д. Деревня Долотово, двор Бурец Осташев, сын его Филип, сеют ржи и т.д. Деревня Бутурлине, двор Тимошка Данилков да Ивашко Климков, сеют ржи" и т.д. Все это взято с одной только страницы описи Деревской пятины (I. 30).

Перечисленные деревни принадлежат одному владельцу; они стоят рядом, но не соединяются в одну деревню с пятью дворами.

Отдельный двор и есть целая деревня. В купчих и иных актах приобретения недвижимости подробно описываются составные части деревни. В 1571 г. Николаевский Корельский монастырь предъявил иск к Онисиму Васильеву в том, что он "отнял у монастыря деревенку, в Курзине курьи, двор и дворище, и пашет сильно". В доказательство своих прав истец представил отступную грамоту, в которой читаем:

"Се аз, Антоний, Нечай да Иван, Стефановы дети Карзина, оступилися еси земли великаго князя, а своего владенья, в Лисестрове, в Курзине курьи, Тимофею да Гавриле Барсану, Селиверстровым детем, и двора, и дворища, и орамых земель, и пожен, и с притеребы, и с рыбными ловищи, и со всеми угодьи, где что ни есть изстари потягло к той деревни... Взяли есмя собе на посилье на том дворе, и на дворищи, и на земли, и на пожнях, и на всех угодьях десять Рублев московских" (АЮ. № 23).

Из этой отступной чрезвычайно ясно, что такое деревня. Это двор, дворище и земля. Деньги взяты за двор, дворище и землю, которые и составляют деревню. Земля тянет ко двору и образует с ним целое пашенное хозяйство. Отдельный двор с постройками и землей — деревня, то есть деревня есть отдельное пашенное хозяйство.

Городские жители тоже владели иногда пашенною землею, и она тянула к их городским дворам. В судном деле конца XV века читаем: "По то, господине, место наше земля городская, моего двора выть" (АЮ. № 7. 1491). Выть моего двора — значит здесь участок моего двора. Здесь также земля ко двору, это отдельное хозяйство.

Богатые землевладельцы могли иметь много таких хозяйственных участков, дворов с землей и угодьями или деревень. Они сдавали их крестьянам. Поэтому крестьянские порядные пишутся на деревни:

"А се порядились у игумена Феодосия, яже о Христе, и с братьею крестьянин Федор Кононов сын с братьею, на старую свою деревню, на обжу земли с четвертью"*.

______________________

* АЮ. № 177. 1556 г.; Рус. ист. б-ка. XIV. Стб. 91. № 58. 1573—1590; Дьяконов. Акты. I. №№ 20, 59, 1632—1665.

______________________

Если крестьянин селился на новом месте, на пустоши, где не было построек, он обязывался, обыкновенно, устроить деревню; это значило поставить хоромы: избу, клеть, сени, мыльню, распахать поля, расчистить покосы. Устроить деревню значит — устроить пашенное хозяйство.

Каждая деревня, составляя отдельное хозяйственное целое, отгораживалась от соседей особой изгородью. Крестьяне, рядившиеся на деревни, обязывались "изгороди около поль городить". Из судных дел знаем, что завладение соседней землей сопровождалось введением ее в свою ограду. Савво-Сторожевский монастырь, предъявляя иск к некоему Ивану в завладении монастырской землей, говорит:

"Поорал Иван моего селища полосу и межи, и в поле к собе пригородил"*.

______________________

* АЮ. № 7. 1491 г.; Рус. ист. б-ка. XIV. № 58. 1573—1590; Дьяконов. I. № 29. 1642.

______________________

Старые наши деревни и их поля представляли совсем иную картину, чем та, которую мы теперь наблюдаем: они все были огорожены.

Каждая такая деревня имела свое собственное имя. Эти названия они получали или от местных урочищ, гор, рек, озер, или от имен лиц, которые их устроили. В Ситенском погосте среди деревень, принадлежавших новгородцу Андрею Мартемьянову Бубаркову, находим деревню Андрейково; в ней всего два двора, и первый из них принадлежит Андрейке Куземкину, а второй Данилке Тимохину. Весьма возможно, что этот Андрейка Куземкин один или в товариществе с Данилкой Тимохиным и был устроителем этой деревни. В Деревской пятине, в деревне Семендяево, принадлежавшей новгородцу Никите Моисеевичу Бабкину, было два двора; в одном из них жил Степанко Семендяев, в другом Фомка Семендяев. Можно ли сомневаться, что деревня эта была устроена их предком, отцом или дедом, по которому и названа? Того же, конечно, происхождения и другие именные названия деревень. Все эти Гаврилы, Анисимы, Захарки, Иванки, Емельяны и пр.,* по именам которых названы деревни, были их устроителями. В момент описания эти устроители могли умереть или выбыть в другое место, а потому при перечислении наличных крестьян их имена и не всегда встречаются. Деревня с их именем могла перейти к их детям или и к совершенно посторонним лицам, а название осталось. То же наблюдаем и в названиях больших новгородских имений (волостей). В писцовых книгах XV века и даже начала XVI века они называются по прежним владельцам, которые давно уже переселены в Низовые земли.

______________________

* Для примера см.: Новгор. писц. книги. Т. I. Стб. II. 561—570.

______________________

Деревни распадаются на части при дележе, например, между наследниками. Разделить деревню — значит разделить целое определенное хозяйство. А так как это хозяйство называется и двором, то памятники говорят о половинах двора как результате деления деревни. Но это не значит, что и хоромы, стоявшие на дворе, делились на материальные части. Изба, сенник и пр. — делились на идеальные части. Если сонаследник не оставался жить в общем дворе, он строил себе особые хоромы: избу и проч., и надо думать, получал с другого наследника, остававшегося в старом дворе, соответствующее пособие. Если же он оставался жить в общем дворе, в его руках была не действительная половина двора, а идеальная. В этом смысле, конечно, памятники говорят, например, о половине бани.

Половины и более мелкие части деревень или дворов, доли и жребии, наследуются, продаются, дарятся, как и целые дворы. В судном деле 1571 г. читаем:

"И ищея Истомка тако рек: во се, государь, у нас на ту полдвора данная. И судьи велели данную чести. И в данной пишет: Се аз Семен... дал сию данницу по той земли, по Омосовской, на ту пол двора в дом Святыя Пречистыя".

Здесь полудвором названо полдеревни. В судном деле 1532 г. читаем:

"Отняли, господине, у меня полдеревни двора и земли Борисовской, в Лялине курьи"... (АЮ. № 23. 19).

Части деревни, полудворы, доли, жребии, составляя новое целое, могут быть снимаемы в аренду. Крестьяне не непременно арендуют целые деревни, они арендуют и части. Лука Юрьев, вольный человек, порядился у Спасова монастыря в крестьяне на половину деревни, где жил крестьянин Исачко Житников*. В данном случае половина деревни и до прихода Луки Юрьева составляла уже самостоятельное хозяйство.

______________________

* Дьяконов М. Акты. I. № 14. 1629. В одной порядной часть деревни названа костью: "порядился в деревни на кость земли" (№ 52. 1649).

______________________

Этими свидетельствами раскрывается первоначальное значение деревни: это отдельное пашенное хозяйство. Двор с постройками составляет центр этого хозяйства, а потому деревня метафорически может быть названа двором, а полдеревни полудвором. Но двор имеет и свое собственное значение. Это пространство земли между хозяйственными постройками и самые постройки. При дележе деревни на части каждый участник мог устроить себе для жилья особый двор. Таким образом, возникают деревни с двумя, тремя и более дворами. Такие деревни с несколькими дворами вторичное явление. Остатки еще более древнего порядка вещей можно, однако, наблюдать даже в самом конце XVI века. В описи дворцовых крестьян села Марьина встречаем деревню Бортниково-Теряево. В этой деревне в полудворе живет Гришка Игнатьев, а другая полдвора пуста, а прежде жил в ней Родка Тимофеев, у которого были и свои особые хоромы: изба, а наверху сенник да сенница*. Тут полудворы, а не отдельные дворы. Полудворы еще не перешли в отдельные дворы.

______________________

* Писцовые книги XVI века, под ред. Калачова. II. 291.

______________________

В новгородских писцовых книгах мы наблюдаем деревни с одним двором и с несколькими. В эпоху их составления рядом с первичными явлениями значительное развитие получили и вторичные. Но деревня с несколькими дворами продолжает еще составлять некоторое единство. Хотя бы в деревне было и несколько дворов, хозяйство их описывается не по отдельным дворам, а совокупно для целой деревни. После описи числа дворов и людей в них, если дворов несколько, обыкновенно читаем: сеют ржи столько-то, сена косят — столько-то; то есть все дворы. Затем в обжи, для платы государственных повинностей, положены — не отдельные дворы, а каждая деревня, как особое целое; исключения из этого порядка обложения весьма редки. Наконец, в громадном большинстве случаев доход владельца исчисляется с каждой отдельной деревни, а не с отдельных дворов.

Все это говорит в пользу того, что первоначальный тип деревни — отдельное пашенное хозяйство с отдельным двором, что появление нескольких дворов — есть результат деления основного двора, а потому некоторые черты первоначального единства сохраняются и при нескольких дворах*.

______________________

* Г-жа Ефименко совершенно правильно признает, что .деревня какая-то законченная, довлеющая самое себя земельная единица" (Крестьянское землевладение на Крайнем Севере. 1884. 204 и след., 214). Но в понимании этой единицы и выводах дальнейших следствий она стоит на совершенно иной точке зрения, чем мы. Ниже мы укажем на особенности ее взгляда.

______________________

Но с возникновением в деревне отдельных дворов надо предполагать и возможность возникновения отдельных хозяйств. Мы уже видели, что части деревень отчуждаются всеми возможными способами; совладельцами деревни, следовательно, могут быть совершенно посторонние люди, из которых каждый, конечно, вел свое особое хозяйство. И в настоящее время слово двор означает целое хозяйство. Крестьянин, говоря "взять зятя во двор", разумеет взять его в свое хозяйство. Но это не исключает возможности допустить и в такой разделенной деревне наличность общих лугов, лесов и других угодий, которыми отдельные дворы могли пользоваться сообща. При деревнях бывали луга, которыми отдельные дворы пользовались без раздела, а с переменою по годам*.

______________________

* Рус. ист. б-ка. XII. № 109. С.450.
В памятниках XVII века находим совершенно ясные указания на отдельное хозяйство каждого двора деревни. Мы берем эти указания из исследования г-жи Ефименко о крестьянском землевладении на Крайнем Севере. В руках почтенной исследовательницы находятся "веревныя книги". "Они писались самими крестьянами с целью распределить податные тягости между собою. За единицу обложения они принимали не деревню, а двор, поэтому мы имеем в веревных книгах самое точное описание земли каждого двора" (212). Из приводимых г-жой Ефименко выписок видно, что каждый двор имеет свой участок земли. Но этот участок находится не в одной меже, а в разных местах и межах. Дворовый участок, таким образом, состоит из массы мелких участков, весьма разбросанных. Из наименования этих участков или клочков земли видно, что каждый двор деревни имеет по клочку в каждом сорте земли и в каждой особой местности. Если была горная земля, то каждому двору деревни дано по клочку горной; была запольная или по нижнему ручью — каждому дано по клочку запольной и по нижнему ручью и т.д. Ясно, что при дележе земли первоначальной деревни-двора между новыми дворами положение наследников старались уравнять наделением их не только одинаковым количеством земли, но и одинакового качества. Крайняя же дробность клочков объясняется тем, что на Крайнем Севере, при наличности массы болот, лесов и неудобных земель, земли, годные для хлебопашества, заключались в небольших и разбросанных участках. Веревные книги, хотя принадлежат началу XVII века, совершенно, однако, совпадают с изложенным в тексте взглядом на деревню и двор. Г-жа Ефименко делает из них иные выводы. Об этом речь будет в конце этой книги.

______________________

Размеры деревень, по новгородским писцовым книгам, были очень неодинаковы. Перевести эти размеры на единицы нам понятной меры чрезвычайно трудно, а сделать это точно и едва ли возможно. Но чтобы не остаться в совершенной темноте относительно того, как были велики эти деревни, занимали ли они десятки или сотни десятин, мы сделаем нижеследующее сближение.

Для выяснения размеров новгородских деревень не представляется возможным отправляться ни от числа дворов и людей, ни от числа обеж. Число дворов не стоит ни в каком определенном отношении к количеству занимаемой земли. Обжи суть искусственные единицы обложения, которые нельзя перевести на знакомые нам меры. Только количество высеваемой ржи можно перевести, хотя и далеко не точно, на известные нам меры. Мы отправляемся от предположения, что крестьяне и в старину так же сеяли, как они делают это теперь. Некоторую фактическую основу этому предположению дает сравнение посева в уездах Белгородском, Елецком, Ливенском и Оскольском в начале XVII века и в настоящее время. Профессор И.Н.Миклашевский в приложении к своему исследованию о хозяйственном быте Московского государства печатает ряд выписок из книг сошного письма начала XVII века. Из этих книг видно, что в Белгороде высевали тогда ржи на десятину от 1 четверти до четверти с половиной. Полагая тогдашнюю четверть весом в 6 пудов, получим высев от 6 до 9 пудов; в настоящее время преобладающий посев крестьян в Белгородском уезде — 8 пудов. В Ельце и Ливнах в XVII веке давали на посев десятины по 2 четверти, что составит 12 пудов, если только все выданное было высеваемо. Теперь преобладающий высев там же 8—9 пудов, но доходит и до 10. В Осколе давали по полутора четверти, то есть по 9 пудов, теперь преобладающий высев — 8 пудов, а доходит и до 12. Итак, количество посева начала XVII века колеблется в тех же пределах, как и конца XIX века. Полагаем, что и новгородские посевы конца XV века и начала XVI века колебались в пределах современных посевов той же местности, а потому, считая новгородскую коробью равною московской четверти начала XVII века, будем класть для уездов Новгородской губернии от 8 до 10 пудов на десятину, а Петербургской — от 9 до 12*.

______________________

* Данные о современном высеве берем из Сельскохозяйственных статистических сведений по материалам, полученным от хозяев. Вып. VIII. Густота посева. 1898. Издание отдела сельской экономии и статистики Министерства земледелия и государственных имуществ.

______________________

За единицу сравнения возьмем деревню в один двор. Такие деревни высевают очень разное количество ржи. Есть деревни с посевом одной коробьи, и есть деревни с посевом 12 коробей, в одной и той же местности и у того же владельца. Но оба приведенные случая встречаются редко (III. 39). Средний посев — 4, 6, 8 коробей.

На основании указанных данных деревня с посевом в 4 коробьи в Новгородской губернии будет иметь в поле от 2 2/5 десятины до 3 десятин, а в трех полях от 7 1/5 до 9 десятин; если прибавить на двор, огород, выгон и луга от 5 до 10 десятин, то получим небольшой средний участок мерою от 12 до 19 десятин. Для Петербургской губернии, при большом высеве, получится немного менее. Но если принять для коробьи вес в 7 пудов, что тоже допускают некоторые исследователи старых мер, то участок получился бы для обеих губерний на 1/7 больше.

По этому расчету легко себе составить представление и о размерах деревень с высевом в 1, 2, 6, 8 и т.д. коробей.

Деревни с 2—3 дворами высевают нередко те же 4, 6, 8 коробей, что и деревни с одним двором; но есть деревни с 4 и 5 дворами, которые довольствуются 3—6 коробьями; рядом с ними другие с тем же числом дворов и душ высевают до 10 и даже 15 коробей. Одна деревня с 9 дворами высевала 17 коробей, одна с 4-мя — 20, другая такая же — 35, одна с 3-мя — 20, наконец, мы видели деревню с 9 дворами, которая высевала 40 коробей. По сделанному выше расчету эта деревня имела одной пашенной земли в трех полях от 72 до 120 десятин. Мы не имеем, однако, основания утверждать, что в момент описи каждая деревня распахивала все то количество земли, которое годно было к распашке. А потому к исчисленному количеству надо еще прибавить землю под лесом да эту нераспаханную, которая состояла как бы в запасе. Из приведенных данных видно, что количество дворов не стоит ни в каком определенном отношении к размерам хозяйства. И 1, и 2, и 3, и 4, и 5, и 6 дворов высевают по 6— 8 коробей; но есть деревни в 2 двора, которые довольствуются посевом в 2 1/2 коробьи, и в 4 двора с посевом в 3 коробьи; а с другой стороны, деревни в 4 и даже в 3 двора высевают по 16 и 20 коробей. Не число дворов определяет размеры деревенского хозяйства, а лучшая приспособленность к хозяйству населения этих дворов. Этот вывод подтверждает прежде сказанное о деревне и дворе. Если с большим числом дворов не соединяются непременно и более крупные размеры хозяйства, то потому, конечно, что новые дворы нарастают не извне, а появляются из нутра старой деревни, в результате деления первоначального хозяйства на части по числу наследников.

Весьма интересен вопрос о населении деревень, его количестве и родстве членов двора и целой деревни. К сожалению, источники наши очень скудны по этим вопросам. Писцовые книги не имеют целью описать население. А во-вторых, наши крестьяне и теперь не имеют фамилий, а в древности не только крестьяне, но и бояре очень часто именовались только по имени и по отчеству. В писцовых книгах фамильные имена крестьян почти не встречаются, поэтому проследить их родство далее отца и брата не представляется возможности. Мы встретили наименования: отца, сына, брата, один раз племянника; из свойственников: пасынка, шурина, зятя; но не заметили ни одной семьи, во главе которой был бы назван дед. Прадеды и деды или совсем не упоминаются, или так редко, что их и заметить трудно. Необходимо, однако, допустить, что были дворы, во главе которых стояли и деды, но такие факты не занесены в писцовые книги, и они дают нам в этом отношении очень неполную картину.

В писцовой книге Деревской пятины, в "волостке Пречистыя Щилова монастыря", находим деревню с чрезвычайно характерным названием, это деревня "Федоров двор". Можно ли сомневаться, что этот Федор сам устроил тот двор, по имени которого названа деревня? Во время описи в этой деревне был уже не один двор, а 9; в каждом из этих дворов указано по одному крестьянину, но они не имеют фамильных имен и, судя по описи, не состоят ни в какой родственной связи с Федором, между ними нет даже ни одного Федоровича. В самом деле это все новые люди или это все потомки Федора, о чем писцы не нашли только нужным упомянуть? Можно допустить и то и другое, но мы склоняемся на сторону последнего предположения и думаем, что родственных связей между жителями одной и той же деревни было гораздо более, чем можно заключить из буквы описания. В большинстве случаев однодеревенцы, конечно, были родственники.

Допуская большую родственную связь между членами одной деревни, чем можно думать на основании описи, мы, однако, далеки от мысли, чтобы наш древний крестьянский быт имел много общего с задружным бытом южных славян.

Южнославянская задруга представляет большую семью, которая состоит из 20, 30 и даже большего числа членов, находится под главенством одного из них и ведет общее хозяйство, с весьма точным определением деятельности отдельных членов, их доли в общей прибыли и их особного имущества. Члены этой большой семьи могут, однако, выделиться и завести свое частное хозяйство, если жизнь в семейной общине им не нравится. Эти семейные общины, следовательно, ни для кого не обязательны, а возникают в силу желания отдельных членов семьи принять в них участие.

Члены русской семьи также могли делиться по смерти отца. Об этом праве их говорит уже Русская правда. По смерти отца дом его делится между всеми детьми, а дом в деревне и теперь означает избу со всем хозяйством, что в XV веке соответствовало двору и, наконец, целой деревне.

При праве раздела южные славяне предпочитали, однако, не делиться, а жить большими семьями, что и повело к образованию задружного хозяйства. У нас наблюдаем обратное явление, преобладающую наклонность к дележу и жизни своим двором. Но прежде, чем идти далее, необходимо выяснить, имена каких крестьян заносят писцы в свои описи. Этих имен очень немного. Из напечатанной на с.40— 42 таблицы видно, что на каждый двор приходится по одному человеку с ничтожной дробью. Просматривая самые описи, мы действительно находим в громадном большинстве дворов только одного крестьянина, в очень немногих двух, еще реже — трех, а четырех мы ни разу не встретили. В числе двух встречаем и посторонних лиц, и родственников, в числе трех только родственников, это все отцы с сыновьями и братья. Спрашивается, всегда ли описывается сын при отце и брат при брате, или описываются только некоторые сыновья, а другие пропускаются, и в наличности мужское население было выше того, которое обозначено в итоге?

Надо думать, что в описях обозначаются не все мужчины-родственники. В книге Деревской пятины описана волостка новосведенного новгородца Никиты Моисеевича Бабкина. В этой волостке 23 двора, и ни в одном дворе не упомянуто ни одного сына. В той же пятине описана Спасская волость Футынского монастыря. В этой волости 139 дворов, и на 139 дворов при отцах оказывается всего 4 сына. В этой волостке было еще 5 сыновей, но они жили в особых двоpax*. Итак, на 23 двора ни одного сына, а на 139 дворов при отцах всего только 4 сына! Не может быть сомнения, что во дворах описывается не все мужское население, не все сыновья, не все братья и племянники, а только некоторые. Кто же описывается? Так как мы не имеем наказов писцам этого времени, то на поставленный вопрос можем отвечать только догадкой.

______________________

* I. Стб. 11, 41.

______________________

Для изучения этого вопроса надо воспользоваться крестьянскими порядными. Упоминаемые в описях крестьяне совершенно сходятся, по числу и качеству, с крестьянами, которые заключают с землевладельцами сделки на аренду их земель. В писцовых книгах во дворах мы встречаем: или одного крестьянина, или двух, много трех. Это множественное число образуется или из родственников, число которых доходит до трех, или из посторонних лиц, которых, обыкновенно, бывает два. То же и в крестьянских порядных, они пишутся то от одного, то от нескольких; в числе нескольких встречаем сыновей, братьев и посторонних людей. Число родственников доходит до трех, посторонних до двух. Земли, значит, нанимаются то отдельными домохозяевами, то небольшими товариществами: из 2—3 лиц. До трех число членов таких товариществ достигает, обыкновенно, только в тех случаях, когда товарищами являются отец и его сыновья. Если это посторонние люди, число товарищей не идет дальше двух*. Эти товарищи суть хозяева предприятия, они домовладыки; писцы имеют с ними дело, их имена они и записывают.

______________________

* Крестьянские порядные в АЮ. №№ 176—178, 180, 182—183, 186. 1547—1590; Рус. ист. б-ка. Т. XIV. №№ 38, 57, 58. 1572—1590, 1660.

______________________

В описи Вотской пятины два таких товарища, не родственника, чрезвычайно характерно названы приятелями: "Деревня Горка, двор Исачко Спица да приятель его Стешко". Из порядных узнаем, что такие товарищи суть выходцы одного и того же места: в одном месте родились, мальчиками вместе играли и пасли скот, а как выросли, пошли вместе искать счастья и вместе сняли деревню. Это и есть приятели.

В той же описи такой товарищ назван "складником"*. Что такое складник? Самое слово может навести на мысль, что это люди, образовавшие складочный капитал, на который и устроили какое-либо общее предприятие; в данном случае общее сельское хозяйство. Так многие ученые и думают. В действительности, однако, дело не так просто. Складник, о котором идет речь, живет в одном дворе с другим крестьянином на конфискованной у новгородского боярина земле. Это арендатор чужой земли. Для найма же чужой земли не требуется никакого капитала, нужны только руки. Хозяин земли может дать и семена, и лошадь, и даже денежную помощь, и нередко действительно дает и то, и другое, и третье. Итак, относительно этого складника не может быть никакой речи о складке капитала на общее предприятие. Мы имеем еще три-четыре десятка документов, в которых складниками называются крестьяне, живущие не в одном, а в разных дворах одной и той же деревни; называются в них складниками и не крестьяне, например, монастыри. Значение этих документов для определения того, что такое складник, неодинаково. Некоторые из них употребляют слово складник, как всем хорошо известное, и не дают ни малейшего указания на то, почему складники называются складниками и что они складывают. Мы уже знаем, что крестьяне, жители одной и той же деревни, могут вести разное хозяйство и иметь свои отдельные земли. Что же они складывают? К счастью, совершенно удовлетворительный ответ на этот вопрос дает документ, напечатанный в актах Холмогорской епархии. Из этого документа узнаем, что государев писец, князь Василий Звенигородский, написал тяглом в "одну сошку" четыре монастыря: Корельский, Архангельский, Кирилловский и Соловецкий. По этому письму все четыре монастыря верстались меж себя во всех промыслах повытно, а в нынешнем году (1592) Соловецкий и Кирилловский монастыри на государеву службу, на Каянские немцы, с этой сошки (соха — единица обложения), со своих промыслов, ратных людей, и лошадей, и всякого оружья по расчету не дали. Эту недоимку доправили с Корельского да с Архангельского монастырей. Вот почему эти монастыри и пишут, что "им в складстве с Соловецким и Кирилловским монастырем быть не мочно для того, что им от них обида чинится великая" (№ 74). Отсюда ясно, что такое складство. Это не складчина капитала для общего предприятия, а положение в одну податную единицу (соху) для исчисления государева тягла.

______________________

* Временник Имп. О-ва ист. и др. Т. XI. С.41, 56.

______________________

А вот и еще документ, имеющий в этом отношении тоже решающее значение. В 1641 г. поселыцик Троицкого монастыря, старец Ефрем, да ключник того же монастыря били челом земскому судье на складника своего Михаила, Яковлева сына Ногаева, в том, что у них есть при деревне Истоке общий с ним покос, который они косят с ним погодно; в нынешнем году их очередь (то есть монастырская) косить, а Ногаев вспахал этот покос и пшеницу посеял. Ногаев на суде отвечал: сенной покос, действительно, Троицкого монастыря, но пшеницу он сеял на своей земле, а не на общем покосе. Представители монастыря обвиняли Ногаева еще в том, что он и лен, и рожь сеял на общей земле, не поделя. Ногаев отвечал, что он сеял и лен, и рожь на своих участках, против которых есть монастырские участки, где и им можно сеять. Что это такое? Это спор владельцев общей деревни. Пашенные земли у них в разделе, а пожни нет, они в общем владении, их косят погодно. Из-за этого и возник спор. Ответчик назван складником, в каком смысле? Тут нет никакого общего предприятия. Даже общие луга пашутся не сообща, а по очереди. Почему же монастырь и Ногаев складники? Они складники как владельцы "вопчей" деревни, они складываются для платежа государева тягла. Но как они сделались владельцами общей деревни? Из документа этого не видно. Но нет ни малейшего основания предполагать, что монастырь и Ногаев купили эту деревню на складочный капитал и потому называются складниками, хотя и не ведут общего хозяйства. Они складники в тягле и только. В этом же смысле надо понимать и все другие документы, в которых речь идет о жителях одной деревни, которые называют себя складниками.

Приведем еще два документа. В 1606 г. крестьянин Степан Тимофеев подал властям явку на складника своего, Ермолу Иванова, да на сына его Бутору, на разбойника, вот в чем. После Прокофьева дня, устюжского чудотворца, в первый четверг, приходили на него этот Ермола да сын его, разбойник, с топорами, и били его и увечили. Степан Тимофеев насилу от них вырвался и заперся в клетишко свое. Тогда они стали его ругать всякими неподобными речами и угрожать поклепом, убийством, подметом, а под конец сказали: "Нынеча ты, детина, у нас ушол, а потом ты у нас не уйдешь, будешь ты у нас и без головы, а в деревне с нами не жить". В чем тут дело? Надо выжить из деревни неприятного содеревенца, и вот для этого прибегают к побоям и угрозам. Участника в общем предприятии нельзя так удалить. У него есть гражданский иск. Здесь об общем предприятии и общем капитале ни слова. Дело идет только о побоях, тогда как был достаточный повод указать на договор товарищества. То же самое случилось в 1652 г. с крестьянином Злобинской деревни, Захаром Елфимовым. Стал он делить в копнах сено со складником своим Иваном Козминым, а тот стал его бить и увечить насмерть, "выживая его с повытьишка (то есть с его участка) своим насильством". И в том и другом случае дело идет о государевых крестьянах, которым стало тесно на данных им землях, и вот они насмерть бьют друг друга. При этом они складники, но, конечно, не в смысле общего предприятия, а в смысле платежа общей подати с деревни. Но складники не только дерутся между собой; как владельцы в общей деревне, они нередко весьма мирно пользуются общими лугами, разводят их в отдельное владение, даже соединяются для покупки земель и т.д. Все это они делают, как однодеревенцы, как соседи, как близкие по месту жительства люди*.

______________________

* Рус. ист. б-ка. Т. XII. № 44.С.217; Т. XIV. №242. С.570; №357. С.763. И это не единственные случаи дикой расправы складников друг с другом. В т. XIV "Рус. ист. б-ки" напечатано не менее 35 документов, в которых встречается слово складник. Из 35 документов 32 суть явки, то есть заявления правительственным органам о том, что такой-то складник завладел землей другого складника, покосил его луг, перебил его скот, пограбил его дом, побил его насмерть, изувечил, подал на него кляузную жалобу и т.д., с просьбой оградить пострадавшего. Ясное дело, что здесь под складником разумеется не товарищ предприятия, а крестьянин-однодеревенец. Иначе было бы совершенно непонятно, как это товарищи общего предприятия только и делают, что нападают друг на друга. Приводим для любознательного читателя №№, свидетельствующие об этих характерных отношениях складников; 130, 232, 233, 235, 242, 247, 248, 250, 251, 256, 262, 266, 277, 294, 296, 304 (2), 310, 312, 323, 324, 328, 333, 348, 350, 353, 355, 357, 358, 362, 377; Б. 31. И только три документа встретили мы без уголовщины: А. 68 и 74 и Б.8.

______________________

Итак, складники не приятели, не товарищи общего предприятия, а однодеревенцы, земли которых могут находиться в их общем владении, например, луга, а могут быть и разделены. Называются они складниками потому, что складываются в одну обжу, соху, тягло, так как они однодеревенцы. Они однодеревенцы, а потому и складники, а не наоборот*.

______________________

* Г-н Н.Рожков в приложении к своему труду "Сельское хозяйство Московской Руси в XVI веке" напечатал раздельную грамоту складников: "Се яз и т.д. поделили между собою землю... на четверо... А что у нас лес., по Еловке в верх... и то, что у нас вопче у всех складников, ... а лес сечь... где кому любо"... и т.д. (494). Здесь, может быть, складники не крестьяне, сидящие на чужих землях, а своеземцы, но это ничего не меняет. Монастыри своеземцы, а тоже складники. Они делят общее владение. Г-жа А.Ефименко (Крест, землевл. на Крайн. Севере. 222) говорит, что у ней "есть один любопытный документ начала XVII века (1602 г.), из которого видно, что складство проникло даже в семейный союз, порождая интересный образчик договорной, искусственной семьи. Один крестьянин продает другому половину своей деревни. При продаже он заключает договор складства на 10 лет, чтобы в течение этих 10 лет им составлять одну семью: "Пить и есть вместе, и платье и обувь держать из вопчего живота, и та нам своя деревня пахать, сеять и орать вместе же за едино, и в промысла ходить и посылать из вопчаго живота".
Документ, действительно, любопытный, но очень жаль, что он не приведен целиком. То, что приведено, представляет собою договор общего хозяйства. Весьма вероятно, что все крестьяне, жившие в одном дворе, имели общее хозяйство. Но это еще не значит, что они составляли одну семью: жена и дети, надо думать, у каждого были свои. Что они образуют одну семью, этого в документе не сказано, это домысел г-жи Ефименко. Семья — это союз мужа и жены, родителей и детей, а не то, что пьют и едят вместе и вместе на охоту ходят. У автора, кажется, на этот счет есть некоторые недоразумения. Также ничего не говорится в документе о складстве, это опять домысел автора. Документ в том виде, как приведен, к складству вовсе не относится. Ввиду несоответствия заключений автора с приводимым им местом документа мы и сожалеем, что документ напечатан не целиком.

______________________

Возвращаемся на прежнее.

Братья, конечно, те же приятели и товарищи, если они вместе снимают деревню. А сыновья? На этот вопрос отвечать труднее. Надо думать, что патриархальность нашего древнего быта и соединенное с нею безусловное подчинение детей родителям не шли у нас так далеко, как некоторые любят это утверждать. Отеческая власть, по всей вероятности, имела свои пределы. Мы не скажем, что она ограничивалась по общему правилу, но скажем, что она могла ограничиваться возрастом и самостоятельным характером сыновей. Малолетние — до возраста, а слабые духом и нерешительные и до смерти отца оставались под его властью и беспрекословно исполняли его приказания; люди же решительные могли оставить отца и завести свое самостоятельное хозяйство. Эта возможность потерять деятельного члена семьи должна была сдерживать родителей. А с другой стороны, и сами отцы могли находить целесообразным снизойти с высоты отеческой власти и стать на равную ногу с сыновьями, заявившими энергию, предприимчивость и хорошие хозяйственные способности. Вот при каких условиях сыновья, с согласия, конечно, отца, принимали участие в его сделках, как его товарищи. Близкие родственные связи, конечно, могли модифицировать до некоторой степени эти товарищеские отношения, тем не менее отец и сын принимали на себя обязательства за общею ответственностью; по отношению к третьим лицам они являлись товарищами в настоящем смысле этого слова.

В заключение надо указать на то, что и женщины не были в древности лишены права стоять во главе дворов и управлять хозяйством. Писцовые книги не раз упоминают во дворах вдов: "двор вдова Марья, двор Анна", может быть, тоже вдова. А в деревне одного своеземца находим "двор Федковой жены Грихнова, Устинки". Как она, при живом муже, стала хозяйкой, не знаем; а может быть, она тоже вдова. Этот порядок вещей держится и в XVI веке. В волости Захожье Тверского уезда была черная деревня Новая Роспашь. Она вся состояла из одного двора, и двор этот принадлежал вдове. В дворцовой деревне Бортниково-Теряево было два двора, и один из них принадлежал вдове, которой была дана льгота на несколько лет от государевых податей*.

______________________

* Новгор. писц. кн. III. 7. 582; Писц. кн. XVI века, под ред. Калачова. II. 49, 291. В недавно вышедших текстах Белозерских книг и выписей, под ред. С.А. Шумакова, в сотной с писцовых книг 1543—1544 гг. в числе деревень А.И.Нащокина находим деревню Дряблово всего с одним двором, принадлежащим Ульянке Суворовской. Опять не вдова.

______________________

Таков личный состав наших старинных хозяйственных дворов. В большинстве случаев мы имеем дело с одним семейством, во главе которого стоит отец; иногда это две, много три семьи родных братьев, иногда это семьи отца и его сыновей. Два последних случая представляют семейную общину, но весьма различную по числу членов и по организации от южнославянской задруги, как она представляется по материалам, собранным г-ном Богишичем. Большого числа членов мы не можем допустить в этих общинах потому, что все дело ограничивается соединением двух, много трех семей. Да и это случаи довольно редкие. У нас преобладало стремление к дележам. Имеем многочисленные указания, что из двух-трех братьев, оставшихся по смерти отца, каждый заводит себе особый двор, то есть по смерти отца не образуется никакой семейной общины, а происходит дележ. Надо сказать даже более. Сыновья еще при жизни отцов выделялись из семьи и устраивали свое самостоятельное хозяйство в особых дворах. Зятья тоже нередко живут в особых дворах. Таким образом, натуральная семья легко распадалась, так были мы далеки от сложных семей южных славян. Этими дележами, может быть, и надо объяснять то, что в крестьянских семьях у нас не удерживались родовые названия, а только отеческие. На ту же немногочисленность семей указывает и весьма распространенный обычай товарищества двух посторонних людей для найма деревни. В этом чувствуется потребность соединения сил для хозяйства, но родственные силы идут врознь; в восполнение этого недостатка люди соединяются не с родными, а с посторонними, с "приятелями". Давно замечаемое стремление крестьянских семей к разделам не есть явление нового времени. Весьма возможно, что в период господства крепостного права оно сдерживалось волею помещиков, а с освобождением стремление каждого к самостоятельности направилось по своему естественному руслу, по пословице: щей горшок да сам большой*.

______________________

* Проф. Лучицкий утверждает, что в некоторых местах Малороссии в половине XVIII века большие семьи хотя и не давали главного тона жизни, но и не представляли исключения. "Нередки дворы, в которых мы насчитываем по 3, 4, 5, 6, 7 и более семей, состоявших не только из родных братьев, но и братьев двоюродных, братаничей, дядей, теток, племянников, зятьев, деверей" и т.д. (Сев. вести. 1889. № 1. С.77). По нашим памятникам этого не видно.

______________________

Устройство наших семейных общин тоже мало похоже на южнославянские задруги. Там один большак, который всем и распоряжается; у нас договор о найме земли заключается не только от имени двух-трех братьев, но даже сыновей и отца. Младшие братья и даже сыновья тоже хозяева. Наша семейная община — многоначальная, югославянская — единоначальная.

Говоря о деревне и дворе, мы постоянно имели в виду деревню и двор вообще, но приводили памятники, в большинстве случаев касавшиеся крестьян, сидевших на чужих землях. В дополнение приведем несколько свидетельств, касающихся своеземцев.

У них также деревня состоит из двора, дворища, земель и угодий. В купчей 1517 г. читаем:

"Се аз Анфал, Никитин сын, купил еси у Максима у Андреева, у Попова у Смышляева, деревенку, что его владение, орамыя земли и пожни и притеребы, и в морьских пожнях участок, и поездная ловля, и путики, и ловища, и неводная ловля, и со всеми угодьи, и двор и дворище, что из старины тянет к той деревне, где што пришло".

Эти деревни тоже составляют целое хозяйство; в результате деления получаются части деревни.

"Се купил Лука, Евсеев сын Прощолыкин, у Панфила, у Нефедьева сына, землю на Лодме, Панфилов участок весь, в Часовенской деревне, Нефедьевской пятой участок весь: и в дворе, и в дворище, и в орамых землях, и в пожнях, и в поскотине, и в перевесищах, и в притеребах, и в путиках, и во всяких угодьях — пятой участок"*.

______________________

* Рус. ист. б-ка. XIV. № 5. 1517; № 9. 1523.

______________________

В пределах таких владельческих деревень и возникали, конечно, крестьянские деревни. Если владельческая деревня значительная, и в ней появлялось много крестьянских деревень, она получала название волостки и даже волости. Крестьянская деревня и двор в миниатюре представляет владельческую деревню и двор. Владельческий двор именуется большим, боярским, крестьянский — просто двор.

Но между господской и крестьянской деревней есть и разница, кроме размеров. В крестьянское хозяйство не входят угодья. Крестьянам сдается только пашенное хозяйство с тем, что к нему принадлежит: луга и выгоны. Рыбные ловли, бортные урожаи, путики и другие угодья состоят при господской деревне. Они тоже могут быть сданы в аренду, но это особая статья.

Есть отступные крестьянские грамоты, в которых крестьяне продают не только земли, но рыбные ловли и другие угодья. Эти акты совершают крестьяне великого князя, сидящие на его землях. А мы уже знаем, что такие крестьяне получили и угодья бывших владельцев.

Мы только что привели случай продажи владельцем принадлежавшей ему пятой части деревни. В новгородских писцовых книгах описывается множество деревень, части которых принадлежат разным владельцам. Эти деревни называются "вопчими". Число таких общих владельцев в одной деревне весьма различно; мы встречали и 3, и 4, и более, до 9. В одной деревне, в Заверяжье, за своеземцем состоял шестнадцатый жеребий деревни. Но это не значит, что всех владельцев было именно 16 человек. Один мог иметь 1/16, другой 4/16 и пр. То же при 3, 4 и т.д. владельцах. Владельцами общих деревень являются всевозможные лица: владыка, бояре, большие и маленькие, крестьяне-своеземцы, попы, монастыри, церкви и пр. С момента конфискации таким совладельцем является и сам Великий князь Московский. У него общие деревни со своеземцами, владыкой, монастырями и пр.

Возникает вопрос: эти общие владельцы владели деревней сообща и имели некоторый вид общего хозяйства, или земли деревни между ними были разделены? В большинстве случаев, надо думать, каждый из них вел свое особое хозяйство, и земли были между ними разделены. Заключаем это на том основании, что в новгородских писцовых книгах, при описи "вопчих" деревень, обыкновенно, указываются дворы, принадлежавшие отдельным владельцам, дворы, находившиеся на их жеребьях. В этих случаях, значит, каждый имел в общей деревне свой особый участок, который и сдавал от себя крестьянам. Это, конечно, не исключало возможности бытия каких-либо общих угодий, которые не были разделены, а состояли во владении погодно или распределялись как-нибудь иначе.

Рядом с такими указаниями на раздельное хозяйство общих владельцев, но реже, есть указания и на то, что они владеют своим участком сообща. Субъектами такого нераздельного владения, обыкновенно, являются братья. Не видим препятствия допустить такое же нераздельное владение и между посторонними лицами. Оно могло возникнуть в том случае, если брат-совладелец продавал свою долю до дележа.

В новгородских писцовых книгах для обозначения такого владения существует только один термин — "вопчее", это "вопчие" деревни.

В других памятниках мы встречаемся с термином сябры (шабьры) и думаем, что он именно обозначает таких общих владельцев*.

______________________

* Слово сябр и теперь значит: соучастник, товарищ, пайщик, односум (Даль).

______________________

Братья Чевакины, Иван и Василий, купили у братьев Сасиных тоню "половину половины", то есть половину их жеребья, четверть тони. Продавцы в купчей названы сябрами. Другая половина тони принадлежит каким-то Ивановым детям. Родственники они Сасиным или нет, это неизвестно; также неизвестно, родственник им Иван Чевакин или нет. Мы имеем здесь дело с угодьем, тоней, которая составляет собственность разных лиц и состоит в общем их владении. Сасиным и Ивановым принадлежит по полтони. Ивановых трое, Сасиных еще больше. Тоня, конечно, не разделена, все Сасины и Ивановы владеют сообща и делят результат улова. Лов у них может быть общий, а может быть и по годам. Сасины продают половину своей половины. С этого момента прибавляется третья линия совладельцев — Ивана Чевакина и брата его Василия. Собственники распоряжаются своими долями по собственному усмотрению; согласия на продажу со стороны других совладельцев не требуется (АЮ. № 71. V. XIV—XV вв.).

Этот документ дает прекрасную иллюстрацию к тому, что выше было сказано о "вопчих" деревнях.

Имеем и другой подобный документ, но в нем речь идет не о частной собственности, а "о великаго князя варнице". Кто владеет этою варницею, из документа не видно. Там приведены имена владельцев, но не сказано, кто они, крестьяне, во владении которых осталась варница после конфискации, или новые владельцы из своеземцев, которым крестьяне успели уже продать свои участки. Ясно только, что владельцы тянут государево тягло, и что это тягло так тяжело, что они, не будучи в состоянии его тянуть, продают свои доли. Такими владельцами могут быть и крестьяне, за которыми остались конфискованные варницы, и позднейшие покупщики; но это для нас безразлично. Для характеристики "вопчего" владения важно то, что продавцы владеют двенадцатою частью варницы и эту свою часть продают. А в конце отступной говорят:

"А в сябрех та варница с Григорьевыми Кологривова, да с Туваем и с Орлом, Ивановыми детми Дорофеева, и с иными сябры".

Что такое "а в сябрех та варница"? Полагаем — это означает "в совладении" и ничего больше. Одну двенадцатую продают семь человек; все они происходят от Ивана Сухова, из них двое его сыновья и пять внуков. Эти семь человек владеют сообща одной двенадцатой долей варницы; одиннадцать двенадцатых состоят в таком же владении других лиц. Этих лиц так много, что они все даже и не перечислены. Перечислены, по всей вероятности, крупнейшие участники. Покупщиком у Суховых является один из Кологривовых, Семен, которые состоят уже сябрами. Не перечисленные, по всей вероятности, владеют очень небольшими долями.

Из приведенного документа видно, что сябры владеют неравными участками. Семен Кологривов купил себе одну двенадцатую часть, которая до того была во владении семи сябров. Но доля Семена этим не исчерпывается. Он состоял уже сябром в доле со своими братьями. У него более одной двенадцатой. Это доли идеальные, как и в предшествующем случае. Продаются они по усмотрению дольщика; согласия других сябров не нужно (АЮ. № 135. 1550).

Соляные варницы — угодья поземельных владений. Это принадлежность деревень. Разбор приведенного акта также дает результаты совершенно согласные с тем, что сказано о деревнях выше.

Приведем и еще один документ. В 1483 г. в Пскове перед князем, посадниками и соцкими происходил суд. Истец, игумен Снетогорской обители, так говорил на суде:

"Господин князь, и посадники, и соцкие! Тому, господине, Юрью соцкому, старосте Егорьевскому, и Ортему, и Ильи, и всем их сябром: игумену Лаврентию кузмодемьянскому и всем старцом кузмодемьянским, пять частей в Перерве реке, а нам, господине, шестая часть в Перерве реке, проезду деля. И ныне, господине, Юрьи, и Ортем, и Илья, и все сябры их: игумен Лаврентий и старцы кузмодемьянские, нас шестой части в Перерве реке лишают, проезду нам не дают. А у нас, господине, в той Перерве реке на шестую часть грамота купчая".

Суд присудил истцу, чего он искал, одну шестую в Перерве-реке, а чтобы впредь не было спора, велел выделить ему на проезд шестую часть реки (АЮ. № 2). Здесь сябрами являются два монастыря и крестьяне. У всех у них идеальные части. Эта Перерва-река, надо полагать, — есть угодье той деревни, в которой они "вопчие" владельцы. Они владеют рекою без раздела. В результате суда получается раздел. Снетогорскому монастырю выделяют в натуре его шестую часть; а остальные сябры продолжают владеть рекою сообща.

В этом же смысле общего владельца слово сябр употребляется и в памятниках XVII века. Берем у профессора И.Н.Миклашевского две архивных выписки, извлеченные из одного и того же документа.

"А пашня Ивану Скобельникову пахать с своими сябрами, с Парфеном Чернышевым да с Алексеем Коневым, через десятину". — "А пашня ему, Василью, пахать и сено косить, и в леса въезжать, и всякими угодьи владеть со старыми помещиками, своими сябрами (два имени), вопче по своим дачам"*.

______________________

* К истории хозяйственного быта Московского государства. Ч.І. Заселение и сельское хозяйство южной окраины XVII века. 1894. 199 и след.

______________________

Профессор И.Н. Миклашевский в своем труде дает картину иных поземельных явлений, а не тех, которыми мы занимаемся. Он исследует поместное хозяйство на отведенных от казны землях. Но это все равно; нас занимают теперь не особенности поместного владения, а значение слова сябр; слово же сябр и в XVII веке означает то же, что и раньше. Это совладелец, у него "вопчее" владение и ничего больше. Осуществляться это общее владение могло очень различно. В древнее время, о котором мы говорим, у своеземцев оно осуществлялось согласно воле совладельцев; в XVII веке, на поместных землях, порядок совладения предписывался правительством. Ивану Скобельницыну с его сябрами предписано было пахать "через десятину". Г-н Миклашевский объясняет, как это делалось, но для нас это не имеет значения, и мы не воспроизводим его объяснения*.

______________________

* В том же смысле слово это употреблялось и на юге России. У проф. Лучицкого в статье о сябрах читаем: "В Малороссии XVII века под словом сябр разумели простого пайщика, члена, участника в общем владении" (Сев. вести. 1889. I. С.75).

______________________

Термин сябр встречается и в старых законодательных памятниках — в Псковской и в Новгородской судных грамотах. Содержание двух статей Псковской судной грамоты чисто процессуальное.

Слово сябр употребляется в них как общеизвестное. В дополнение к тому, что мы знаем уже о сябрах, эти статьи дают очень немного. Статья 92 говорит об исках "сябренаго серебра" и предоставляет ответчику право первому целовать крест (очистительная присяга). Сябреное серебро, по всей вероятности, есть общий капитал, составленный несколькими лицами для какого-либо общего предприятия. Но статья исключает купецкие и гостебные дела. Что же остается? Если исключить торговые дела, то останутся такие общие предприятия, как покупки недвижимостей. В приведенном выше случае два брата Чевакины сообща купили четверть тони. Употребленный ими на покупку капитал и будет, по всей вероятности, "сябреное серебро"*.

______________________

* Иначе объясняет этот термин проф. Энгельман. Он видит в нем долю из общей прибыли, приходящуюся на каждого из сябров в отдельности". Для такого ограничительного толкования нет основания: здесь может идти речь и о капитале, и о прибылях (Гражд. законы Псков, суд. гр. 144).

______________________

Другая статья (106) той же грамоты опять говорит о сябрах как общих владельцах. Из нее можно сделать только один вывод. Она относит к сябрам и владельцев разделенных уже участков. Надо думать, что в ней речь идет о владельцах "вопчих" деревень, которых в Новгороде, а вероятно, и в Пскове, было великое множество. Вначале у них могли быть и земли общие, по наследству, по купчим и пр., а потом они разделились, и у каждого свои дворы и свои земли. Они тоже сябры*.

______________________

* Статья 106 представляет для понимания едва ли преодолимые трудности. Несмотря на это, некоторые ее выражения, очень малопонятные, служат иногда основанием для выводов. Ввиду спорности возбуждаемых статьей вопросов считаем нелишним привести ее. Статья говорит:
"А кто с ким ростяжутся о земли или о борти, да положат грамоты старыя и купленую свою грамоту. И его грамоты зайдут многых бо сябров земли и борти. И сябры все станут на суду в одном месте, отвечаючи ктож за свою землю или за борть, да и грамоты пред господою покладут, да и межников возмут. И тои отведут оу стариков по своей купной грамоте свою часть. Ино ему правда дати на своей части, а целованию быти одному, а поцелует во всех сябров. Ино ему судница дать на часть, на которой поцелует".
Профессор Энгельман в своем юношеском труде, обладающем большими достоинствами, высказывает мнение, что статья предполагает одного истца и нескольких ответчиков, а потому исправляет текст и предлагает читать "положит" вместо "положат", то есть положит истец. Думаем, что составителям грамоты не было никакой надобности предполагать то или другое число тяжущихся. Сколько бы их ни было, это ничего не меняет. Но исследователю грамоты это предположение понадобилось для того, чтобы объяснить, кто же те сябры, о которых говорится ниже, которые тоже кладут грамоты. В этих сябрах он видит ответчиков. Эти сябры "станут на суду в одном месте отвечаючи". Отвечают — значит ответчики. "Но они, — говорит г-н Энгельман, — отвечают все вместе, а не каждый в отдельности за себя" (129). Место очень трудное. Согласимся на минуту с автором, что истец один, а ищет он с нескольких сябров, совладельцев. Совладельцами могут быть случайные лица, например, сонаследники; или несколько сонаследников и один покупщик, купивший долю одного или нескольких сонаследников. Что значит, что они "отвечают все вместе"? Это совершенно непонятно. Может быть, автор хотел сказать: один отвечает за всех? Это тоже невозможно, ибо они случайные совладельцы, и один может найти для себя выгодным продать остальных. Общего ответа не допускает и текст. В грамоте написано: "отвечаючи ктож за свою землю или за борть". У каждого сябра, значит, своя земля, а не общая, за нее он и отвечает. На этом основании мы и делаем вывод, приведенный в тексте. В конце встречаем не менее трудное место: "а целованью быть одному, а поцелует во всех сябров". Автор дает такое объяснение: "Так как ответчики отвечают все вместе, то и истец присягает только один раз против всех; его присяга опровергает всех сябров вместе". По этому толкованию выходит: поцеловать за всех это то же, что поцеловать против всех. Это едва ли. Псковская судная грамота дошла до нас в одном списке, да и тот пропал. Мы имеем только копию, изданную с этого списка. И список мог заключать в себе описки, и копия могла их еще увеличить. Положение толкователя при этих условиях очень трудное. Хорошо еще, что он не отказался ответить на предложенную задачу.
Несколько иначе выходит из затруднения проф. Владимирский-Буданов. Он полагает, что ответчиком является товарищество, что статья предоставляет первую присягу истцу; что в случае его отказа от присяги право присяги переходит к ответчику, а так как ответчик — товарищество, то один присягает за всех. Это толкование тоже трудно принять. Что ответчиком является товарищество, это ниоткуда не следует. Предположение это понадобилось только для объяснения целования одного за всех. Что первый целует истец, это несогласно с правилом статьи 92.
Нам в статье понятно не все. Вот что нам ясно. Она не определяет ни числа истцов, ни числа ответчиков: искать и отвечать могут и один, и много. Тяжущиеся кладут грамоты в доказательство своих прав. При рассмотрении этих грамот на суде выяснилось, что спорные земли зашли за земли других совладельцев. Для разъяснения вопроса оказалось нужным спросить этих совладельцев. Это и суть те сябры, о которых речь идет в средине статьи. Они не стороны, а свидетели. Статья не определяет, в каком порядке целуют крест; это уже определено в ст.92: первый целует ответчик, а если не хочет, то передает свое право истцу. Статья говорит только, что целует один, а не многие. Что бы это значило? Кто эти многие, которые не должны целовать? К делу привлечены многие совладельцы. Может быть, на суде возникал вопрос и о их присяге? Так как они в деле не участвуют и из его решения не могут ни проиграть, ни выиграть, то им нет надобности присягать в качестве участников. Статья, может быть, вот этот случай и разумеет и говорит: "целует один во всех сябров", то есть из всех один. Кто же? Один из тяжущихся, ответчик или истец, кому придется по суду; ему и выдается судница на ту часть, на которой он поцелует. — Выражение "встать в одном месте" нам совершенно непонятно. "Отвечаючи" не непременно указывает на ответчика. На суде отвечает всякий, кого судья спрашивает. Он спрашивает и свидетелей, и они отвечают.

______________________

Упоминает сябров и Новгородская судная грамота, но чрезвычайно коротко. Случай, по которому они упоминаются, совершенно тот же, что и в статье 106 Псковской грамоты. Возник поземельный спор, и во время суда оказалась необходимость вызвать "шабьров"; статья определяет время приостановки суда для их вызова. Вот и все. Вызов сябров, конечно, обусловливается тем же, чем и в Псковской грамоте: межи тяжущихся зашли за межи других владельцев общей деревни.

Заключаем: сябрами называются не только владельцы общих земельных участков и угодий, но и все владельцы "вопчих" деревень, хотя бы они разделили свои общие участки. В этом надо видеть новое свидетельство о том, что понятие деревни, как одного целого, продолжает жить.

Таков первоначальный характер деревни. С течением времени она перестала представлять одно целое пашенное хозяйство и перешла в совокупность дворов, из которых каждый мог иметь свое особое хозяйство. Так возникли те небольшие деревни в несколько дворов, которые мы наблюдаем в новгородских писцовых книгах и в московских XVI века. Они сохраняют еще некоторые черты своего исконного единства. С конца XVI века начинается образование больших деревень, которые не имеют уже ничего общего с первоначальной деревней-двором. Можно думать, что эта последняя перемена стоит в связи с прикреплением крестьян и с развитием господского хозяйства в форме барщины. Господское хозяйство было и в Новгороде в XV веке, было, конечно, и раньше; но, сколько можно судить по писцовым книгам, оно не достигало больших размеров. С прикреплением крестьян оно развивается; это барщинное крепостное хозяйство должно было разложить и последние остатки исконного двора-деревни.

Переходим к вопросу о том, что такое село. Древнее село тоже не похоже на наше. Мы привыкли с понятием о селе соединять представление о поселении, в котором находится церковь. Нет церкви — это деревня, а не село. В новгородских писцовых книгах встречается масса сел и селец, в которых нет церкви. Заключаем это из того, что она не описывается; если бы была церковь, она непременно была бы указана, а причт переписан.

В 1546 г. московское правительство осведомилось, что жители Верхнего Слободского города "садились на лесу после больших писцов". Согласно их просьбе великий князь разрешил им: "лес сечь, дворы ставить, пашню пахать, людей призывать". Кто садится, тот сел, отсюда село, поселение. Но и деревня поселение. Совершенно верно; поэтому село употребляется в том же смысле, как и деревня. В одной купчей читаем:

"Се купи Василей Филимонович... село земли, двор и дворище, орамыя земли, и с притеребы, и пожни, и путики того села, и перевесица, и полешии лесы, и бобровыя ловища, и в тони участок, со всеми угодьи".

Здесь слово "село" занимает то место, какое в других купчих принадлежит слову "деревня". Удельный князь Иван Андреевич дал Ферапонтову монастырю деревню Крохинскую, а его брат, князь Михаил Андреевич, в своих жалованных грамотах называет этот дар то деревней, то селом. Если село та же деревня, то села, как и деревня, делятся на половины и на жеребьи. В спорном деле 1532 г. одна и та же земля называется то полдеревней, то полселом. В писцовых книгах Коломенского уезда находим "жеребьи" сел, как и в новгородских. Села также состоят из дворов, как и деревни*.

______________________

* АЭ. I. № 210; АЮ. № 5. 1490; № 71. X. № 19. 1532; Дьяконов М. Акты. II. №2. 1514; Писцовые книги XVI века, под ред. Калачова. I. 82, 372, 379, 390; Новг. писц. кн. 1. Стб. 808, 809.
В писцовых книгах нередко деревни называются селами, но село в данном случае играет роль собственного имени, например: деревня Селцо, деревня Селище, деревня Кривое селище. Характерны и такие названия: Селцо Дворище, деревня — Большой двор, Старый двор, село — Великий двор. На единство села и деревни указано уже г-жой А.Ефименко (Крест, землевл. 204). Нам непонятно только, почему она утверждает, что в Новгороде слово деревня водворяется лишь с московского владычества, когда и вытесняет новгородское слово село. Слово деревня столь же новгородское, как и московское; а слово село вовсе не вытеснено словом деревня.

______________________

Несмотря на полное соответствие слов село и деревня, в новгородских писцовых книгах они употребляются с некоторым различием. Термин село употребляется очень редко. На 100 столбцов не придется и 7 сел, тогда как деревня встречается чуть не в каждой строке. Село упоминается редко, но почти всегда на первом месте, а за ним идет перечисление деревень. Упоминание села среди деревень — встречается редко. В т. І новгородских писцовых книг мы насчитали 54 села. При этом оказалось, что в 52 селах имелись боярские дворы старых владельцев, в которых теперь живут новые помещики; если же не жили старые, более редкий случай, то живут новые. Второй том мы просмотрели до стб. 201, и результат оказался тот же: на стб. 201 — оказалось 11 сел, и в каждом из них живет владелец или его ключник. Полагаем, что на основании этих данных можно сказать, что селом называлось поселение, в котором жил сам владелец или его представитель. Этим объясняется, почему для нас понятие села сливается с представлением о церкви. Теперь нет села без церкви, а в старину не было села без владельца, но владельцы там и строили церкви, где сами жили. Этим же объясняется и выражение тех же писцовых книг "деревни к селу". Деревни тянут к селу в смысле управления: они управляются владельцем из села и в село приносят владельцу доход. В этом же смысле о монастырских деревнях говорилось: "А к монастырю деревни"*.

______________________

* Писцовые книги Рязанского края, под ред. В.Н. Сторожева. Вып. ІІ. 421.

______________________

Но владельцы имели свои дворы и в деревнях. Это, может быть, были их вторые дворы, а не дворы их первоначального поселения. Число дворов в селах достигало иногда значительных размеров. Есть села в 20 и даже 30 дворов, но это редкие случаи*.

______________________

* Для примера: "Временник" Имп. Моск. о-ва ист. и древ. XI. С. 117, 118; Новг. писц. кн. III. С.756 сл.
Указанное значение села можно наблюдать и в московских писцовых книгах XVI века. В описи Полоцкого повета 1570 г. читаем:
"За Иваном за Калитиным селцо Шерепинское... а в нем двор помещиков, Иванов... Того же селца деревни" и т.д. (II. 462).

______________________

Переходим к погостам. Древнейшее известие о них восходит ко временам Великой княгини Ольги. Летописец говорит, что она "уставила на Мсте погосты и дани и по Лузе оброки и дани".

Известие это так кратко, что на нем трудно построить что-нибудь определенное. Ясно только, что погосты Ольги имеют какое-то отношение к повинностям: они стоят рядом с данями и оброками. В исследовании Неволина о пятинах и погостах новгородских приведена вся литература этого вопроса и древнейшие указания памятников на погосты. Мы не будем повторять, что им хорошо сказано, а прямо перейдем к описанию погостов в древнейших новгородских писцовых книгах. Они дают совершенно достаточный материал для решения вопроса о том, чем были погосты в XV веке, а следовательно, и много времени ранее. Новгородские погосты не создание законодательства, а бытовое явление, а потому в Новгороде XV века они старина.

Неволин уже сказал, что погосты были правительственными округами (85). Это совершенно верно. Описание сел и деревень происходит в пределах погостов. О каждой деревне говорится, что она в таком-то погосте. Так ведется все описание. Например:

"В Шегринском погосте вел. князя деревни Павловские Мануйлова за Олешкою за Квашниным", идет опись деревень. А потом: "В Шегринском же погосте вел. князя деревни Захарьинския Овинова за Гордеем за Семеновым сыном Сарыхозина", идет опись деревень. А потом опять — "В Шегринском же погосте деревни" и т.д.

Погост есть округ. Но какой? Не судебный, ибо судом погосты тянут к городам. Это хотя и не всегда, но много раз обозначается. Например:

"А в Налючском погосте в Курском присуде", "В демонском присуде в Полоновском погосте", "в Курском присуде в Устьянском погосте", "в Буховском погосте в Ноугороцком присуде" и т.д.

Древняя администрация вся исчерпывалась вопросами суда и повинностей, а потому на долю погостов, как административных округов, остаются одни повинности. В этом смысле о деревнях иногда пишут: "тянут к погосту Спасскому", т.е. платежом повинностей.

Итак, все села и деревни погоста составляют мелкую податную единицу. Для этого должны быть на месте какие-либо учреждения. В этом предположении Неволин и говорит, что погост, кроме округа, означает еще и главное место такого округа. Это совершенно естественное предположение нашими источниками изображается в его действительных размерах. Древнейшие писцовые книги не содержат никаких указаний на какие-либо правительственные центры в погостах; мы не заметили ни одной погостской избы, на которые есть указания в писцовых книгах позднейшего времени, и никто не указывает таких изб*. Надо думать, что погостская финансовая администрация была сведена до своего минимума; это была самая примитивная деревенская организация.

______________________

* В писцовых книгах XVI века (Калачов. Т. II. 305) мы встретили такое место при описании Андреевского села в Тверском уезде: "двор безпашенной, а приходят на него Ондреевскаго села крестьяне" (дворцовые).
К другим заключениям по этому вопросу пришел г-н Папков (Рус. вести. 1898. XI и XII). Он полагает, что в погосте, как главной местности округа, "находились дворы начальствующих лиц, как выбранных самими погощанами, так и назначенных правительством или же посаженных помещиками в качестве их управителей" (XI. 69). Что на погостах иногда находились дворы правительственных органов, волостелей и их тиунов, и ключников частных лиц, это не подлежит никакому сомнению и совершенно доказывается местами писцовых книг, приведенными автором. Но это не погостские власти, а власти или правительственных волостей, или частновладельческих. Следовало бы доказать наличность в погостах — погостских властей, чего автор не сделал.

______________________

Мы нашли только одно указание на административный погостский орган. В описании Каргальского погоста Вотской пятины один из своеземцев назван старостой. Думаем, это и есть погостский финансовый орган. Он не крестьянин, арендатор чужой земли, а землевладелец-собственник, хотя и очень небогатый. Призвание его в органы администрации очень понятно: в обжи положены не одни только земли, на которых сидят крестьяне, но и господские.

Что указания на старост так редки*, это неудивительно. Писцы описывали хозяйства, а не должности, а при том старосты, по всей вероятности, менялись ежегодно; это, следовательно, признак очень непостоянный и к делу не идущий. И дела, по всей вероятности, у старост было не очень много. Число обеж определяли писцы, а не местные органы. У местных органов оставался один сбор с раскладкой, а и в этом им могли помогать землевладельцы и сами крестьяне**.

______________________

* Мы еще встретили старосту в волости, бывшей купца Шалимова (I. 100). Но эта волость осталась за великим князем, а потому здесь староста мог заменить господина и был, может быть, волостной, а не погостский.
** Г-н Папков значительно преувеличивает правительственное значение погостов. В доказательство своей мысли о весьма широкой деятельности выборных погостских властей он приводит документы XVI и XVII веков, а не XV века. Вот приводимый им наказ новгородским дьякам о сборе податей с новгородских пятин.
"...Велено во все пятины разослати грамоты, чтобы князи и дети боярския, и все служилые люди, и игумены и попы и дьяки, и старосты и сотские и пятидесятские и десятцкие, и все крестьяне выбрали из пятин по сыну по боярскому, по доброму, да из пятин же выбрали человека по 3 и по 4 лучших людей, да из погоста по человеку, а из малых погостов из дву или из трех по человеку, а велено тем старостам выборным собирати наши ямския и приметныя деньги, и за посошные люди, и за емчюжное дело, и всякия подати, по писцовым книгам, и привозить к вам в Новгород"... (Д. к АИ. I. 94. 1556).
Этот документ можно приводить в доказательство того, что в XVI веке погостские власти не удовлетворяют московское правительство и заменяются выборными из целых пятин, а никак не в доказательство широкой их деятельности.
Дело идет о сборе повинностей и о доставлении их в Новгород. Это представляется местным выборным. Кто их избирает? Все жители пятины и местные власти: старосты, сотские и пр. Пятины состоят из погостов, местные власти суть, конечно, погостские. И вот эти погостские власти не годятся для сбора, они только избиратели сборщиков. При этом маленькие погосты соединяются в один. Погосты исчезают, следовательно, в более крупной единице, в пятине. В XV веке деревни тянули сборами к погосту, а теперь и этого нет; произошло объединение сборов на всю пятину. Правительственное значение погостов, невеликое и в XV веке, в XVI веке еще более падает. Маленькие погосты, по 2 и по 3, соединяются в один для выбора пятинного сборщика, а не погостского.
Из других документов мы знаем, однако, что правительственное значение некоторых погостов, в указанном нами смысле, сохраняется еще и в XVII веке. Из писцовой книги Обонежской пятины, Заонежской половины, видно, что деревни Оштинского погоста тянут к этому погосту податями и всякими мирскими разметами и что старосты и целовальники погоста раскладывают на деревни и выставки эти повинности (Неволин. О пятинах. 107 и след.).
Г-н Папков с большой любовью относится к нашим древним погостам и наделяет их такими качествами, каких они вовсе не имели. "Из истории возникновения погоста, — говорит он, — мы знаем о его исстари торгово-промышленном значении, а потому особенно любопытно выяснить тот торговый характер погоста, который за ним сохранился в позднейшую эпоху, именно с конца XV века по XVII век включительно" (XI. 66). И затем автор приводит указание на существование в погостах торговых помещений и ярмарок. Что на погостах живали торговые и промышленные люди, что там были их амбары и лавки и устраивались ярмарки, в этом нет ни малейшего сомнения. Но это не составляет необходимого признака погоста. В новгородских писцовых книгах гораздо чаще встречаются погосты, в которых не было ни торговых людей, ни торговых помещений, и все население которых состояло из 3—4 дворов, в которых жили: поп, дьяк, проскурница и церковный сторож. Переписная книга второй половины Вотской пятины (Временник. XI и XII) описывает 20 погостов, и только на одном из 20 жил один торговый человек (в Никольско-Ижорском); в остальных никто не жил, кроме причта, просвирницы и иногда сторожа. А тем не менее это были погосты. Итак, "торговый характер" не есть принадлежность погоста.

______________________

Но погост, кроме округа, означал еще и место. Что это за место, это хорошо объяснили Д.В. Китаев да Н.Ч.С. Моклоков, описывавшие в 1500 г. первую половину Вотской пятины. В их описи есть любопытная особенность. Они начинают описание каждого погоста с указания на то, есть в нем погостская церковь или нет. Например:

"Погост Григорьевский-Кречневский. А церковь того погоста владычная, а писана во владычне волости в сем же погосте".

А вот описание самого погоста-места:

"В Кречневском же погосте деревни владычни. На погосте церковь Григорий Богослов, да на погостеж: двор поп Ермола, двор дьяк церковный Грихно Степанков, не пашут; а хрестьян (следует перечисление пяти дворов), а дохода владыце сто и 20 яиц, а из хлеба треть".

Место, где находится погостская церковь, и называется в описях погостом и описывается особо со всем тем, что "на погосте" находится. Эти места-погосты и навели Неволина на мысль о погосте как главном месте округа.

Что такое погостская церковь? Это приходская церковь для всего погоста-округа и при ней кладбище для похорон погостских людей. И теперь у народа "погост" означает сельский приход и церковь с кладбищем (Даль). В погостах встречаются еще частные церкви в селах и даже деревнях отдельных землевладельцев; но это их собственные церкви, они могут быть закрыты для публики; хоронить умерших около них тоже нельзя без дозволения господина. Эти церкви можно приравнять к современным домовым.

Устройство погостских церквей было чрезвычайно разнообразно. В большинстве случаев они находились на владельческих землях: бояр, бояришек, владыки, монастырей и церквей (городских). В этих случаях на том же погосте, кроме домов причта, иногда был дом господина, его людей, крестьян, поземщиков.

При описании волости известного нам И.В.Захарьина-Лятцка прежде всего читаем:

"На погосте церковь Великий Архангел Михаил; на погосте же двор поп Павел, двор церковный дьяк Олферко, сын его Ивашко, двор пономарь Офонаско, двор проскурница Анна, сеют ржи 6 коробей, а сена косят 40 копен, 2 обжи" (II. 263).

Здесь на погосте никого нет, кроме причта. А на погосте в деревнях известного нам Зах. Овинова живет сам новый помещик и его люди, а прежде жили люди Овинова (II. 196).

Погостские церкви строились в деревнях не одних богачей, они встречаются и на землях небогатых своеземцев. Своеземцу Ивашке Миронникову принадлежало всего четыре деревни, а на его земле была погостская церковь, и на том же погосте, кроме дворов причта, было два двора его крестьян (II. 321).

Весьма много погостских церквей встречается на землях владычных и монастырских. На таких погостах весьма нередко были и дворы владычных и монастырских крестьян и непашенных людей; встречаются там и владычные и монастырские дворы*.

______________________

* I. 71. 451, 612, 652, 684, 753; II. 393 411, 465, 494, 578.

______________________

Встречаются погостские церкви и на землях, общих нескольким владельцам. При этом также бывают на погостах господские и крестьянские дворы какого-либо из совладельцев, а иногда и каждого из них*.

______________________

* Для примера: I. 946; II. 198, 498.

______________________

Мы не можем останавливаться здесь на вопросе, как и чем обеспечивалось содержание погостских церквей и причта. Это выходит за пределы нашей задачи. Укажем только на то, что иногда причту отводились местными владельцами земли, которые им и возделывались. Очень может быть, что именно таким образом, то есть путем частного пожертвования, возникли погостские церкви, о которых писцы говорят, что у них пашня на церковной земле. Обыкновенно на таких погостах никто, кроме причта, не живет*. Это указывает на то, что эти церковные земли были невелики и сдавать в аренду было нечего. Они возделывались руками причта.

______________________

* Для примера: III. 411, 569, 637, 680, 712, 726.

______________________

Если на погосте жил сам владелец или его ключник, то о принадлежащих ему деревнях говорится, что они тянут к погосту, то есть тянут к месту жительства господина платежом дохода.

Предоставление частными владельцами своих земель под устройство церквей и кладбищ и для помещения причта, а иногда и пахотных для него земель является делом усердия; а со стороны владыки и монастырей такое пожертвование входит даже в круг их христианских обязанностей по распространению и поддержанию веры. В конце XV века эта деятельность духовных учреждений и частных лиц не была, однако, на высоте задачи. Встречаются погосты, в которых не было ни церкви приходской, ни погоста (места). Писцы иногда так и пишут: "Погост Заверяжье. А церкви погостския нету, ни погоста". В Вотской пятине таких погостов без погостских церквей — пять на 36 погостов. В Деревской пятине положение дел было еще хуже. На 54 погоста (мы исключаем города и волости) в 15 не было ни погостской церкви, ни погоста (места)*. Не берем на себя решать, как удовлетворялись духовные потребности населения в этих случаях. Но ясно, что в таких погостах-округах вовсе не было "главнаго правительственнаго места округа".

______________________

* Новгор. писцов, книги не имеют указателей, а потому для проверки наших наблюдений мы считаем нелишним назвать те погосты, в которых мы не нашли погостских церквей. В Деревской пятине погостских церквей нет в погостах: Посонском, Бологовском, Млевском, Михайловском, Городенском, Великопорожском, Боровицком, Пиросском, Налесском, Яжелобицком, Локотском, Островском, Морозовском, Холовском и Новолоцком.
В Посонском пог. — погост-место не описывается, но там есть сельцо Погост, в котором есть и церковь, в этом селе живет владелец. Это, следовательно, частная церковь, а не погостская. То же в Бологовском погосте, там есть сельцо Бологое с церковью, в селе живет владелец. Думаем, что и это частная церковь, а не погостская.
В пог. Михайловском то же; там есть сельцо Тимофеевское, в нем живет владелец и есть церковь во имя Николы. Это тоже частная церковь, а не погостская.
В описании Городенского пог. упоминаются дворы "у Николы на погосте", но этот Никольский погост находится в Вельевском погосте, где и описан.
В остальных погостах нет никаких церквей.
В Вотской пятине нет погостских церквей в погостах: Завережье, Антоновском, Каргальском, Городенском, в Ладожском уезде и Городенском в Кореле.
Два последних погоста находились около городов Ладоги и Корелы, а потому Неволин думает, что приходские церкви их были в городах. Если это и принять, результат остается тот же: оба погоста своей церкви не имели.
Но мы не имеем всех описей новгородских пятин, а потому кто-нибудь скажет: погостские церкви, которых не оказалось в дошедших описях, могли находиться в недошедших. Такого возражения нельзя сделать потому, что, если церковь погостская находилась где-нибудь в другом месте, писец ее не описывал, но всегда упоминал о ней, например: "Погост Никольский с Городища, а церковь того погоста в Обонежской пятине, за Волховым, на Городище" (Временник. XI. 107).

______________________

В Вотской пятине на Дмитриевском-Городенском погосте было две церкви. В Деревской пятине, кроме погостских церквей, мы встретили еще 15 церквей частных; но распределены они были по погостам очень неравномерно: в некоторых погостах было по две церкви, и приходская и частная, а в других ни одной.

Итак, ни погостская церковь, ни погост-место не составляют необходимой принадлежности погоста-округа. Он может быть и без церковки приходской*.

______________________

* Г-н Папков не в меру преувеличивает и церковное значение древних погостов. "Жители погостов, по его мнению, были связаны в одно живое целое для совместного отбывания церковных и гражданских повинностей". "Погосты в качестве церковно-административных округов составляли обычное явление". "На сколько в старину твердо было проведено то начало, что храм в главном селении погоста составлял просветительный центр церковной и общественной жизни всего округа, и что цельность прихода должна быть по возможности сохранена..." и т.д. (XI, 59, 61, 79). Как все это могло быть, когда значительное число погостов не имело ни погоста (места), ни церкви?

______________________

Заключаем: погост-округ состоит из некоторого количества владений частных лиц; погост-место, если таковое есть, — из приходской церкви, кладбища, дворов причта, а иногда и из нескольких дворов частных владельцев и их крестьян и поземщиков. Ни в погосте-округе, ни в погосте-месте, во всех 172 погостах, полное описание которых мы имеем, не встречается ни одного клочка земли, который до конфискации состоял бы во владении крестьянской общины.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Хозяйственное пользование землями

Новгородские писцовые книги конца XV века представляют единственный в своем роде материал для изучения боярского и крестьянского хозяйства. В них подробно описано и то и другое, указано, сколько в каждой деревне высевалось хлеба, сколько косилось сена, что крестьяне платили владельцу за предоставленную в их пользование землю — деньгами, хлебом, мясом и пр. Встречаются указания и на количество прислуги свободной и несвободной. В писцовых книгах позднейшего времени такие сведения совершенно отсутствуют. Уже в новгородских книгах 1539 г. помещичий доход показан только в итогах для целых имений, а не по отдельным деревням. В московских писцовых книгах XVI века помещичий доход вовсе не показывается, и даже пашня господская не отделяется от крестьянской. Есть описи, в которых не только дворы и их население не указано, но и деревни приведены только общим числом*.

______________________

* И старые новгородские книги не всегда одинаково писаны. Встречаются деревни, в которых доход не указан, например, в I т. на с. 93, 147, 150, 208, 451 доход не указан в монастырских деревнях, на с.612, 652, 684, 756, 781 — у владыки, 152 — у своеземцев. Причины такого различия нам неясны; это, может быть, описки. В пример чрезвычайной краткости московских описей можно указать на список платежной книги Медынского уезда (I. 832). Но московские описи писались с разными целями, а потому очень различны по своему содержанию. В описях дворцовых и монастырских деревень встречаем даже указание на господский доход, но очень краткое, в итогах только. Писцовые книги Рязанского края, изданные под редакцией В.Н. Сторожева, также очень кратки, доходы не указываются, помещичья земля не отделена от крестьянской; есть описи, в которых дворы и люди не указаны.

______________________

Новгородские порядки не были хорошо известны в Москве. Для переселения в Новгород московских служилых людей оказалось нужным выяснить доходность новгородских деревень. Этим и объясняется, может быть, указанная особенность старой новгородской описи.

Мы уже имели случай говорить о том, что новгородские писцовые книги описывают новгородское хозяйство, хотя в момент описи в новгородских деревнях жили новые хозяева, москвичи. Что мы имеем дело с новгородским хозяйством, это не может подлежать ни малейшему сомнению. Рядом с деревнями новых помещиков описываются деревни старых своеземцев. Эти описи ничем существенным между собою не различаются, потому, конечно, что новые помещики хозяйничают по-старому, как хозяйничали своеземцы. Старый доход, который постоянно указывается в описях, есть доход сведенных в Москву своеземцев; новый — доход новых владельцев, но он тот же, что и старый, и отличается от него лишь некоторыми прибавками, и то не всегда. Во множестве случаев новые владельцы живут в тех же домах, где жили старые, пашут ту же землю и получают тот же доход. Некоторые новости хозяйства московских людей всегда легко распознать; они будут в своем месте отмечены.

Остановимся прежде всего на размере владений новгородских своеземцев. Минимум их определяется легко: это одна деревня в один двор и в две коробьи посева ржи, что составит, при весе коробьи в 7 пудов*, от одной до двух десятин в поле**. Максимальный же размер владений не пред ставляется никакой возможности определить. Богатые люди владели землями не только в разных погостах, но и в разных пятинах, а мы не имеем описи и половины всех погостов и пятин. Ограничимся указанием размеров владений 2—3 богатых владельцев, случайно попавших нам на глаза***.

______________________

* В определении веса новгородской коробьи мы следуем покойному проф. Никитскому: "К вопросу о мерах Древней Руси" (ЖМНП. 1894. Апр.). К другим заключениям пришел по этому вопросу проф. Ключевский (Русский рубль //Чтения. 1889.1). Он различает новгородскую и московскую четверть. Новгородская четверть XVII века, по его мнению, весила 12 московских пудов (14 нынешних); старая же новгородская четверть была наполовину меньше, она весила, следовательно, 6 пудов, а коробья— 12. Никитский подвергает заключения московского профессора тщательному разбору. Мы находим его возражения достаточно убедительными. Нельзя, однако, сказать чтобы все свидетельства памятников о древних мерах были совершенно разъяснены.
**Полагаем, что в период составления новгородских писцовых книг в Новгороде применялась уже трехпольная система хозяйства, хотя, может быть, и не везде. Вот наши основания. В 1462 г. Московский митрополит Феодосий пожаловал игумена монастыря Святого Михаила в Суздале, освободил от своих пошлин его пашни и "с нынешнею парениною": в половине XV в. в Суздальской земле есть уже паровое поле. В судном деле 1481—1503 гг. один из тяжущихся говорит: "У Бисеровскаго села третье поле" (А. до юрид. б. № 173. I и № 103. 11). В грамоте Великого князя Василия Ивановича от 1512 г. на Белоозере также говорится о трех полях (АЭ. I. № 156). В московских писцовых книгах конца XVI века упоминание трех полей дело весьма обыкновенное. В новгородских писцовых книгах выражения "три поля" мы не встретили. Но в новгородских пятинах возделываются озимые и яровые хлеба. Мерою запашки служит указание на посев ржи. В описании каждой деревни говорится, сколько высевается ржи и сколько собирается сена. Этих двух данных было совершенно достаточно для определения платежной способности деревни. За указанием посева ржи и числа копен сена всегда следует определение количества обеж. О количестве посева ярового хлеба нигде не говорится. Думаем, потому, что оно определялось посевом ржи, а потому и было известно. При двух полях, озимом и яровом, по всей вероятности, было и третье, паровое.
*** Новгородские писцовые книги до сих пор не имеют указателей. Они представляют, таким образом, очень недостаточно подготовленный для ученых работ материал.

______________________

Квашнин Алексей владел сельцом и 43 деревнями в одном погосте, в Боровицком уезде; это была волость его имени. Ржи, господской и крестьянской, высевалось на его землях 178 коробей, что составит на нашу меру от 103 до 155 десятин в одном поле.

Купец Шалимов Степан владел в трех погостах, в уездах Валдайском и Крестецком, селом и 48 деревнями с посевом до 280 коробей, что составит от 163 до 245 десятин в поле.

Овинов Захар владел в одном месте, в Боровицком уезде, 49 деревнями с посевом 288 коробей, что составит почти то же.

Есипов Василий в трех погостах, в уездах Вышневолоцком и Валдайском, владел двумя селами и 59 деревнями с таким же посевом 289 коробей.

Ив.Вас. Захарьин-Лятцк в трех погостах, в Крестецком уезде, владел двумя сельцами и 97 деревнями с посевом в 452 коробьи, что составит около 300 десятин в поле.

Наконец, самым богатым из встретившихся нам владельцев является Иван Овинов, сын вышеприведенного Захара. Владения его находились в двух пятинах, в уездах Новгородском, Вышневолоцком, Крестецком и Петербургском, и состояли из села и 132 деревень с высевом в Петербургском уезде — до 2600 пудов, а в остальных — до 3500, что составит для Петербургского уезда от 216 до 288 десятин в поле, а в остальных от 291 до 388, а вместе от 507 до 676 десятин в одном поле обработанной земли*.

______________________

* I. 78, 100, 321. 333, 577, 604, 814; II. 10, 15, 198, 211, 263, 273, 276, 279, 413, 452; III. 375, 423, 445, 489, 622, 658, 877; Временник. XI. 364, 394, 399.

______________________

Приведенное количество пахотной земли надо утроить и прибавить к итогу еще некоторое количество земли на луга, леса, выгоны, огороды, и все же мы будем далеки от действительных максимальных размеров владений новгородских бояр, ибо они могли иметь еще столько же в других пятинах, опись которых до нас не дошла.

Хозяйство во всех новгородских имениях велось по одному общему шаблону. Громадное большинство земель сдавалось в наем крестьянам, а рядом с этим владельцы имели и собственное хозяйство. Начнем с последнего.

Каждый владелец имел в одной из деревень свой дом, для жилья, а очень многие из них, если не все, вели и свое особое сельское хозяйство в этой деревне. Это особое хозяйство было невелико. В большинстве случаев оно ограничивается хозяйством одной деревни, в которой жил сам хозяин и земля которой пахалась на него. На землях известного уже нам своеземца, Ивана Куз. Орефина, во всех деревнях пахалось под рожь от 50 до 65 дес. Он сам жил в сельце Иванкове, где имел свой двор; кроме этого двора, в сельце было еще три двора; в них жили его люди, которые на него и пахали. Рожью засевали они от 6 до 8 десятин, всего, следовательно, господской запашки в трех полях было от 18 до 24 десятин. Сена косилось на господина 30 копен. Вот типический образец всех новгородских господских хозяйств. Богатые от более бедных различаются только тем, что имеют деревни со своим хозяйством в разных местах, но они очень редко выходят из типа однодеревенского или дворового хозяйства. В разных местностях у них бывает по одной деревне со своим хозяйством. Но встречаются и такие среди мелких своеземцев владельцы, которые не считают нужным оставлять за собой целую деревню, а довольствуются ее частью. В Сеглинском погосте Деревской пятины жили своеземцы братья Фомины, Иван и Якуш. В их общем владении состояло 7 деревень с посевом от 18 до 23 десятин в поле. Младший брат, Якуш, вел свое хозяйство в целой деревне с посевом от 5 до 7 десятин в поле; а старший довольствовался половиною деревни того же размера, другую же половину сдавал крестьянину, с которого получал доход (I. 479).

Нам встретилась только одна деревня, в которой жил старый владелец, но своей запашки не имел. Это Петруша Кипров. Он жил в сельце Дворище, которое было населено не его людьми, а крестьянами, с которых он получал доход (I. 285). Собственного хозяйства, значит, у него здесь не было. Но, конечно, могло быть в другом месте. Ввиду того, что плата зерном и другими сельскими продуктами за аренду земли была чрезвычайно распространена, следует, однако, допустить, что могли быть такие владельцы, которые хотя и жили в деревне, но своего сельского хозяйства не вели: они все необходимое могли получать от крестьян.

Московские помещики въехали в новгородские деревни и разместились в домах прежних владельцев. Писцы дошедших до нас книг описывают хозяйство именно этих новых помещиков и только упоминают о старых и их прежнем доходе. Но это старое хозяйство в большинстве случаев, по крайней мере, не успело еще очень измениться. По размерам нового господского хозяйства и по его отношению к крестьянскому — оно еще старое, новгородское.

Мы имели случай привести владения купца Степана Шалимова. Великий князь взял на себя его волость в Болотовском погосте. Вот описание села, в котором жил сам Степан:

"Село Медведево: двор староста Ф.Басков, за тем отд. 5 дворов крестьян, сеют ржи 10 коробей, а сена косят 100 копен, 8 обеж. Стараго дохода не было: пахал их Степан с братом своими людьми на себя".

С селом Медведевым произошла громадная перемена.

Прежде тут было господское хозяйство. В селе жили сам Степан, его брат и их люди. Государь свел Степана с братом, и они захватили с собой своих людей. Село опустело. Великий князь не отдал его никому в поместье, а оставил за собой, т.е. предоставил в пользование сидевших в деревнях Шалимова крестьян из платежа оброка. На готовые места немедленно нашлись жильцы: в доме боярском, по всей вероятности, поместился староста, в людских дворах крестьяне. А размер хозяйства в селе Медведево остался тот же: крестьяне пашут те же 8 обеж, которые прежде пахал для себя Степан Шалимов с братом.

То же надо сказать о селах и деревнях, перешедших к помещикам.

Деревни Артемия Яковлевича Плотцова перешли к князю Семену Дмитриевичу Приимкову. В описи читаем:

"Село Ильинское, а в нем двор кн. Семенов, а в нем сам живет; а людей его — 6 дворов, на князя сеют ржи 6 коробей, а сена косят 200 копен, 3 обжы. Стараго дохода не было, жил в нем Артемий Плотцов".

Из далее приведенного в описи итога узнаем, что Артемий Плотцов пахал на себя те же три обжи. Размер собственного хозяйства и здесь не изменился (I. 35).

Иногда бывают и перемены, но это особенно в описи оговаривается. Волость известного уже нам А.В. Квашнина отдана князю Бор. Сем. Горбатову. Он водворился в сельце, где жил Квашнин, и в его доме, а людей своих поместил во дворах, где жили люди Квашнина. Но он не ограничился его запашкой, а припустил к селу еще две деревни. Тут произошло расширение хозяйства, слитие трех деревень в одну. Появление новых людей, следовательно, приводило иногда к некоторому увеличению господской запашки. Это расширение выражалось двояко: во-первых, присоединением к господскому селу или деревне одной или двух смежных деревень, что носило наименование припуска, во-вторых, помещением своих людей на крестьянских участках в деревнях, которые до того сдавались крестьянам*. Но это редкие случаи. Да и в этих случаях едва ли можно видеть московскую новость. Новгородские бояре, по всей вероятности, делали то же. Если оказывалось нужно, они увеличивали свою запашку присоединением соседних деревень; а если крестьянские деревни пустели, они пахали их наездом или сажали там своих людей для пашни на себя. Итак, новые помещики ведут хозяйство по типу новгородских своеземцев, к которым и возвращаемся.

______________________

* I. 118, 252, 546, 575; II. 25, 31, 57, 211, 248, 558; III. 99. Здесь и случаи господской пашни наездом в опустевших деревнях.

______________________

Мы сказали, что собственное хозяйство своеземцев, бояр и бояришек, вращается, за ничтожными исключениями, в пределах деревни. Они оставляют за собой одну, две, много три деревни в разных местах. У Степана Шалимова, при 163 — 245 десятинах запашки в поле, за ним оставалось только одно село с запашкой на него от 11 до 17 десятин в поле. Василий Есипов оставил за собой два села и в каждом из них имел по двору, но собственное его хозяйство в обоих селах не шло далее 15—22 десятин в поле. У И.В.Захарьина-Лятцка, при общей запашке, простиравшейся до 300 десятин в поле, собственная запашка только вдвое превышала запашку Орефина. Наконец, у Ивана Овинова, при общей запашке от 500 до 676 десятин в поле, собственное хозяйство ограничивалось одним селом, где на него пахали от 7 до 10 десятин.

Нельзя, однако, сказать, что защищаемое нами положение, что большинство землевладельцев, если не все, имели свое пахотное хозяйство, так и бросается в глаза при чтении писцовых книг. Там можно встретить множество волостей, при описании которых вовсе не упоминается о собственном хозяйстве владельца. Это объясняется рассыпанностью владений отдельных лиц. Имения Есипова описываются на стб. 131, 321, 333 и 814 т. I; его же собственное хозяйство упоминается только в двух местах, на стб. 321 и 814; имения Плотцова Артемия описываются на стб. 339 и 358, а его собственное хозяйство только на 358; имения Доможирова Михаила описываются в четырех местах (550, 551, 606, 704), а собственное его хозяйство было только в одном месте (606).

То же надо сказать и о других владельцах; а так как у нас есть не все описи, то собственного хозяйства мы можем у многих из владельцев и вовсе не отыскать. Но если и можно допустить, что некоторые владельцы не имели своего пашенного хозяйства, — они все имели деревенские дворы, в которых и жили. Эти дворы были центром управления и местом, где хранилось зерно и другие сельские продукты, доставляемые крестьянами за аренду земель. На это указывает и термин "сведеные" бояре и бояришки. Откуда они сведены? Они сведены со своих имений, где жили. Но это, конечно, не значит, что они жили там безвыездно. Мы уже знаем, что некоторые имели свои дворы не в одном, а в двух-трех местах; другие имели городские дворы в Новгороде: на Варяжской улице, Иворовой, Нутной, Разважжи, Кузмодемьянской и проч. и в других городах и разделяли свое местопребывание между городом и деревней.

Новые владельцы, понаехавшие из Москвы, повели хозяйство по новгородскому образцу. У каждого из них был свой двор в деревне со своим хозяйством*. В большинстве случаев это были старые боярские дворы, но некоторым пришлось обзавестись своими новыми. Это потому, что число новых владельцев не совпадало с числом старых, и между новыми владельцами надо было произвести новое распределение земель, может быть, более уравнительное. Эти вновь заведенные дворы всегда легко узнать. При их описании не упоминается о том, что прежде там жил старый владелец, и что дохода с деревни ему не шло, а наоборот, указывается доход, который он получал; деревня, следовательно, прежде была отдаваема крестьянам внаем.

______________________

* Но и между помещиками мы встретили одного, который имел в сельце Болоболове свой двор, но своего сельского хозяйства не вел (I. 346). Это тоже редкий случай. Трудно понять, как некоторые исследователи утверждают, что "особеннаго хозяйства не было у помещиков". См. об этом у П.А.Соколовского. Очерк истории сельской общины. 33.

______________________

Переходим к вопросу о том, какими средствами велось собственное хозяйство старинных бояр и бояришек. В писцовых книгах есть совершенно ясные указания на то, что старое хозяйство велось руками холопов. В описях нередко говорится, что в деревне, где теперь живет помещик, прежде жил такой-то "со своими людьми". "Свои люди" это холопы. О купце Шалимове написано: "стараго дохода не было: пахал 8 обеж своими людьми на себя". Старый доход идет с крестьян, в этом же селе крестьян не было, земля обрабатывалась на господина его людьми. То же сказано о деревне Кузьмы Космынина, отданной Ивашке Кудрину: "жил в ней Куземка со своими людьми". Так же жил в своей деревне со своими людьми Федор Селезнев, Дмитрий Плотцов и другие (I. 241, 799, 867). В этом же смысле надо понимать и более краткие выражения писцов: "стараго дохода не было, был из старины двор боярский", или: "стараго дохода не было, жил сам такой-то". Эти выражения имеют тот же смысл: земля внаймы не отдавалась, крестьян в деревне не было, там жил владелец со своими людьми, хотя, может быть, своей запашки и не имел.

Спрашивается, работали ли крестьяне на господских запашках? Отвечать на этот вопрос нелегко, потому что писцам не было случая говорить об этом. Но при описании хозяйства новых помещиков, чем они, собственно, и заняты, им приходится указывать и на крестьянские работы. Из описания этого нового хозяйства видно, что помещики обрабатывают свои запашки тоже холопами, как делали новгородцы*, но что встречается и крестьянская барщина, хотя довольно редко и в небольших размерах. Например:

______________________

* I стол. 27, 56, 88, 107, 118, 131, 191, 252, 263, 265, 285 и пр.

______________________

"Селцо Гарусово, а в нем двор Андреев (помещик), а в нем живет сам; а христьян 3 двора, сеют ржи на Андрея с сыном 8 кор.; сеют ржи на себя 3 кор.; стараго дохода гривна..., а новаго дохода 5 денег..."*.

______________________

* I. 18, еще такие же свидетельства: 52, 138; IV, 113, 120.

______________________

Здесь есть барщина на помещика. Но была ли барщина на сведенного боярина? Надо думать, что нет. Он сам в этом сельце не жил и получал с него доход. Оно сдавалось, значит, крестьянам. Новый владелец поселился сам и завел свое хозяйство, к которому привлек 3 двора крестьян, так как своих людей у него не было. Но за это ему пришлось уменьшить денежный оброк с гривны до 5 денег.

Итак, у новых помещиков встречается барщина. К ней обыкновенно привлекаются крестьяне той деревни или сельца, где живет владелец. Встретили мы один случай привлечения к барщине и целой волости. Вот этот случай.

"Селцо Великой Двор на озере на Коломне. Двор сам Ивашко Трубицын (помещик) с братиею, двор их же человек Никонец, сеют ржи 13 коробей.., а пашут на них то село волостью; а дохода с него не было: из старины был двор боярской" (I. 78).

В этом селе земля никогда не отдавалась в аренду, там всегда жил боярин, а потому дохода с нее не было. Если была господская запашка, то она производилась холопским трудом. А может быть, и прежний владелец привлекал целую волость к обработке своей запашки? На этот вопрос нельзя отвечать отрицательно. Это вещь возможная.

Но вот случай, в котором барщина при сведенных боярах выступает совершенно ясно.

"В деревне в Налцех, в вопчей, на дву жеребьях на Гридинском да на Матвеевском, Ивановых детей Налесских (сведеные бояре): двор сам Петрушка (помещик), а хрестьян — 2 двора, сеют ржи на Петрушку 9 коробей, на себя 8 коробей; стараго дохода не было, а жили сами Гридко да Матвейко; а дохода ныне с хрестьян гривна денег..." (1. 523).

Доход на крестьян положен ныне только; эти крестьяне, значит, и прежде тут жили, но дохода не давали. Надо думать, что они несли одну барщину за арендуемую ими землю, а новый владелец обложил их еще и доходом. Другой такой случай встречаем в "Феклинской деревне, Ивановской жены Маркова"; там тоже, по всей вероятности, была барщина, так как при прежней владелице в ее деревне жили крестьяне, а дохода ей не давали*.

______________________

* I. 507—509. В т. III на с.31 встречаем одно сомнительное свидетельство: "Деревня Горки вопче (вел. князю) с Вежытцким монастырем, на великаго князя половине: двор, в большом Давыдовском Митя Ильин (крестьянин)...; а стараго дохода не шло: пахали на Давыда; а новаго доходу давали оброком"... Здесь дело идет об общей деревне Давыда Нерадова с монастырем, отобранной на великого князя. Старого дохода не было, пахали на Давыда. Но кто пахал? Судя по описи, крестьянин Митя Ильин и др. Митя Ильин живет в большом дворе прежнего помещика. Это новый жилец. Прежде там, конечно, жил сам Давыд со своими людьми; и на него пахали, конечно, его люди, а потому и дохода не было. Писец очень сократил свою опись, а вследствие этого и вышла неясность. Но в итоге он поправился. Там сказано: "А с 4 обеж доход не шол, пахали на стараго боярина да и его люди". Проф. И.Д. Беляев, издавший вторую половину описи Вотской пятины, говорит: "почти во всей книге нет образцов, чтобы крестьяне возделывали землю на владельца" (Временник. XI. 79). Свидетельств, действительно, немного, но возделывание надо допустить.

______________________

Итак, можно думать, что барщина на помещиков не есть новость. Была барщина и у новгородцев, но очень небольшая. Большой и не могло быть ввиду незначительности господской запашки.

Новые люди, таким образом, чрезвычайно легко вошли в новгородские порядки. Но можно ли утверждать, что эти порядки были для них совершенно новые, что в московских землях в конце XV века сельское хозяйство строилось совсем по другому образцу? Московских писцовых книг конца XV века мы не имеем. Книги же XVI века чрезвычайно скудны хозяйственными сведениями. Но кой-где и в них можно найти указания, совершенно переносящие нас в новгородский быт. В описи волости Захожья (в Тверском уезде) читаем:

"За Андреем да за Иваном да за Михайлом за Васильевыми детми Ломакова село Лукьяновское, а в нем двор боярской пуст, а людей Ломаковых 5 дворов, пашни в поле 52 чети... К тому же селу деревни: деревня Бортниково, во дворе сам Андрей, во дворе люди его, пашни... Деревня Осиник, во дворе сам Иван Ломаков, во дворе его люди, пашни..." За тем идет 14 деревень, в которых живут крестьяне, а не люди, а потом: "Деревня Станищо, во дворе сам Михайло, во дворе люди его, пашни..." В конце еще четыре деревни с крестьянами.

Это совершенно то же, что и в Новгороде: господское хозяйство ограничивается отдельными деревнями. У каждого владельца по деревне, населенной его людьми (у Михайлы — две), эти люди и пашут на своих господ с прибавкой, может быть, крестьянского труда. В остальных деревнях крестьяне. Доход с них не указан. Но весьма вероятно, что они пашут на себя и дают Ломаковым доход, как и в Новгороде, а может быть, и помогают их людям в работе (I. 41— 42). Новгородские порядки не оставляли новости для московских людей. Весьма вероятно, что это были общие порядки для всей Русской земли и удержались и после падения Новгорода.

Итак, древнейшее собственное сельское хозяйство богатых людей, о котором мы имеем точные сведения, было незначительно и велось главным образом невольным трудом.

Переходим к обзору хозяйства путем сдачи земель внаймы. Здесь надо различать два случая: 1) сдачу крестьянам пашенных участков и 2) сдачи отдельных мест только под дворы без пашенных земель.

Сдача внаймы крестьянам деревень (или их частей) составляла главный способ эксплуатации новгородских поземельных владений. Для собственной обработки владельцы удерживали одну, много две, три деревни, все остальное сдавалось крестьянам. Эта сдача происходила непосредственно от землевладельца в руки крестьян-работников. Не имеем ни малейших указаний на существование каких-либо крупных съемщиков, которые играли бы роль посредников между собственниками и крестьянами. Каждый крестьянин брал у землевладельца столько земли, сколько ему было нужно, и заключал с ним порядную. До нас не дошло ни одной порядной времени древнейших новгородских писцовых книг. Но порядные XVI века пишутся и на целую деревню, и на ее части. Полагаем, то же было и ранее. Поэтому деревня не представляла непременно одно целое крестьянское хозяйство. Но, конечно, были деревни, в которых велось одно общее хозяйство, несмотря на то, что там был не один, а несколько дворов. Таковы деревни, в которых сидели крестьяне-родственники, или и посторонние лица, но снявшие деревню вместе, для общего хозяйства. Деревни, в которых сидели крестьяне-родственники, можно думать, составляли большинство тогдашних небольших деревень. Для крестьян-родственников весьма можно допустить, если и не всегда, то в значительном числе случаев, общее хозяйство, особенно в небольших деревнях, в два, три двора, а таких большинство.

Но и крестьяне-родственники далеко не всегда вели общее хозяйство. Интересный пример отдельного хозяйства однодеревенцев крестьян-родственников дает опись Вотской пятины. В погосте Климецком-Тесовском описана деревня Веряжкино. Она принадлежала двум фамилиям, Кречетниковым и Веряжским. Кречетниковы были представлены тремя семьями: родными братьями Гаврилкой да Минкой Кузмиными, да Матюхом Ивановым, вероятно, двоюродным их братом, тоже Кречетниковым. Фамилия Веряжских была представлена шестью семьями: Андрейкой Ивашкиным, Алексейкой Прокоповым, Тимохой, Федкой и Миней Матюшкиными да Дмитрохом Перфуровым, все Веряжские. Это редкий случай, где, кроме личных имен и отчества, писец привел и фамилии. Все трое Кречетниковых, конечно, родственники; то же и Веряжские, среди них есть три родных брата — Матюшкины, все остальные, по всей вероятности, двоюродные. Деревня — Веряжкино — носит фамильное наименование Веряжских. Ее устроил, надо думать, предок теперешних владельцев, может быть, их дед, по его имени она и названа. Кречетников, дед настоящих владельцев, по всей вероятности, был его товарищ. Девять поименованных владельцев — сидят на своей земле, они своеземцы, но они сами пашут, а потому они те же крестьяне. Вот почему порядок их владения может бросить свет и вообще на крестьянское деревенское владение.

Как же владели эти родственники, сидя в одной и той же деревне? Каждый из них имел свой двор, и потому в деревне было 9 дворов. Это большая деревня. Каждый из родственников, за исключением двух, вел свое особое пашенное хозяйство. Это видно из того, что каждый двор положен в обжи отдельно от других, кроме Федки да Минки: у них особые дворы, но оба положены вместе в одну обжу. Они, по всей вероятности, ведут общее хозяйство; все другие разное и различное по величине: Матюх и Дмитрох сидят на одной обже каждый, Андрейко и Алексейко на полугоре каждый, Тимоха, Гаврилка и Минка на двух каждый (III. 78). Ясно, что и родственники, живя в одной деревне, могут вести разное хозяйство; тем скорее посторонние люди. Итак, старая деревня не представляет непременно общего хозяйства, хотя таковое и можно допустить и, может быть, во многих даже случаях.

Приведем еще случай отдельного крестьянского хозяйства дворов одной и той же деревни. На земле своеземца Фомки, Иванова сына Микулина, было три крестьянских двора, они были положены в две обжи, но господский доход каждая обжа платила отдельно и разный (I. 810). Ясно, три двора не составляли одного хозяйства. Надо думать, что одну обжу составлял один двор, а другую — два. Эти последние вели общее хозяйство, но отдельное от первого двора.

Эта новгородская старина живет и в XVII веке. На Крайнем Севере конфискованные у новгородцев земли не были розданы в поместья, а остались за крестьянами. Из хранящихся в Московском архиве Министерства юстиции писцовых книг по Кеврольскому уезду видно, что крестьяне владеют своими участками "по деловым актам" с братьей своей, что они продают, закладывают и даже завещают свои участки. Сыновья по смерти отца делят свои участки и составляют особые "деловыя" записи, по которым и владеют. Это, конечно, исключает общее хозяйство даже таких близких родственников, как родные братья. Но где такого раздела не сделано, там может быть общее хозяйство*.

______________________

* Берем эти сведения из статьи г-на Иванова "К истории крестьянского землевладения на севере в XVII веке", помещенной в "Трудах" Археолог. комис. Имп. Моск, археол. общества. Т. I. Вып.ІІІ. 44. Почтенный автор из приводимых им сведений делает такой вывод: "Субъектом, основанием владения которого служили старина, писцовые книги и крепости, был двор, под которым понимался не один только наличный состав живущих в нем семей и товарищей, а ряд преемственно связанных поколений родственников". Нельзя сказать, чтобы этот вывод хорошо согласовался с приводимыми автором данными. Если братья могут делиться и продавать свои участки посторонним лицам, то при чем же тут "ряд преемственно связанных поколений родственников"? Несмотря на совершенную неожиданность выводов и полное их несоответствие с документами, автор имеет уже последователей. См. об этом "Обзор истории рус. права" проф. Владимирского-Буданова (556).

______________________

Для пополнения картины древнего землевладения прибавим еще одну подробность. Минка Кречетников, обрабатывавший своими руками наследственный участок в две обжи в деревне Веряжкино, имел в том же погосте деревню Гривско в один двор с посевом в четыре коробьи, которую и отдавал в аренду крестьянину Тарасову (III. 77). У Тимохи Веряжского, кроме наследственной доли в деревне Веряжкино, была еще доля в деревне Куболе, которую он тоже сдавал в аренду. Крестьяне, как и бояре, сдают свои земли внаймы; крестьянское землевладение отличается от боярского только размерами. Крестьяне, как и бояре, могут иметь поземельную собственность; как и бояре, они завещают ее, делят, продают и т.д. Это их личная собственность.

Несмотря на то, что жители деревни могли вести и отдельное, и общее хозяйство, посев ржи и доход в деревнях, обыкновенно, показывается для всей деревни вместе, а не порознь для каждого отдельного хозяйства. Надо думать, что это делается в удобствах писцов, для облегчения их труда, а не потому, чтобы каждая деревня, сколько бы дворов в ней ни было, непременно имела общую запашку.

Показание посева ржи и дохода особо для каждого двора чрезвычайно осложнило бы дело писца. По всей вероятности, крестьяне каждой деревни говорили ему уже в готовых итогах число дворов и людей, свой посев, доход помещика и число обеж, он это и записывал. Для его цели большие подробности и не были нужны. Надо было указать доход старого владельца, а это достаточно определялось итогом дохода с деревни. В московских писцовых книгах и этого не писали. Вышеприведенный случай деревни Веряжкино и Фомки Иванова, где обжи показаны не для всей деревни, а для каждого двора, очень редкий. Но посев ржи и для этих деревень показан в общих итогах, хотя отдельные дворы имеют разный посев, а потому и положены в разное число обеж. Только в общих деревнях, т.е. деревнях, принадлежавших разным собственникам, крестьянское хозяйство описывается по отдельным дворам, а не в итогах для целой деревни. Крестьяне разных владельцев, хотя бы жили и в одной деревне, никогда не ведут общего хозяйства. Таких примеров множество.

Иногда, но очень редко, посев и доход указывается не для одной, а для двух и даже трех деревень. Думаем, что и это есть дело удобства писца, а не свидетельство об общем хозяйстве двух или трех деревень. Когда несколько деревень составляют одно хозяйство, тогда писцы говорят: такая-то деревня припущена в поле к такой-то. Такое соединение деревень встречается, как мы видели, в господском хозяйстве, но могло быть и в крестьянском. В хозяйстве крестьян мы действительно заметили один такой случай (I. 509). Он произошел с согласия помещика и является увеличением количества арендуемой крестьянами земли.

Итак, в этом пункте новгородские писцовые книги не вполне соответствуют действительности. Они показывают в общем итоге посев и доход и для таких деревень, дворы которых вели разное хозяйство и вносили разные платежи на пользу владельца земли.

С этою оговоркою переходим к описанию отношений съемщиков пахотных участков к землевладельцам. Оно будет сделано не по отдельным крестьянским хозяйствам, а по целым деревням, которые, однако, во многих случаях представляют не разные, а одно хозяйство*.

______________________

* Архимандрит Сергий (Тихомиров) в чрезвычайно детальном исследовании Новгородского уезда в пределах Вотской пятины по писцовой книге 1500 г. делает подсчет дворов, приходящихся на одну деревню. Из 1073 селений, оказавшихся в этой части пятины, до 280 селений имели только по 1 двору, до 300— по 2, до 150— по 3. Итак, до 730 деревень из 1073 состояли из 1,2, редко 3 дворов. Надо думать, что во многих случаях эти дворы родственников, отца с сыновьями и родными братьями; надо думать, что весьма часто они ведут общее хозяйство; а следовательно, во многих случаях опись писца совершенно соответствует действительности. Исследование архим. Сергия напечатано в "Чтениях" за 1899 г.

______________________

По количеству снимаемой земли деревни представляют очень разные величины даже в одной и той же местности и у одного и того же владельца. Рядом стоят деревни, высевающие 14 и 77 пудов ржи, 21 и 119; есть деревни с посевом до 280 пудов. Даже деревни, имеющие одно и то же число дворов, обрабатывают разное количество земли. Деревня с одним двором высевает то 7 пудов, то 14, 27, 56 и даже 84.

Землевладение одного крестьянского двора превышает владение другого от 2 до 14 раз.

И такая разница встречается в одной и той же волости, т.е. в одном месте и у одного владельца*. Ввиду вольного найма земель отдельными земледельцами эти различия совершенно понятны: каждый брал, что ему нужно.

______________________

* Такие разнообразные данные читатель легко может найти в новг. писц. книгах. Лишь для примера крайности указываем: I. 63—волость Щилова монастыря; III. 39—волость, что была за владыкою, 113— волость Настасьи Григорьевой, 157—волость Якова Коробова, 329— волость Александра Самсонова.

______________________

Как различна мера снимаемых крестьянами участков, так различна и наемная за них плата. Эта плата носит наименование "дохода". Книги различают старый доход и новый. Старый доход — есть доход прежних владельцев, сведенных бояр и бояришек. Что старый доход есть доход сведенных бояр, это следует из приведенного выше выражения: "а стараго дохода не было, пахали на Степана"; а иногда так прямо говорится: "а стараго дохода шло Ивану Петрову три барана" и т.д., а этот Иван Петров и есть сведенный бояришек, Чашников*. Новый доход — есть доход в момент описи.

______________________

* III. 23. В т. I на С.322 старым доходом, кажется, назван доход, установленный помещиком, но не настоящим, а его предшественником, переведенным на другое место.

______________________

Надо различать два вида господского дохода: обыкновенный и чрезвычайный. Сперва о первом.

Начнем с обозначения тех предметов, которыми взимался доход обыкновенный. Он взимался: 1) деньгами, 2) хлебом и 3) разными другими предметами крестьянского хозяйства, которым усвояется наименование "мелкаго дохода".

Денежный доход определялся в новгородской валюте. Писцовые книги знают — денгу. Это серебряная монета весом в 18 долей. Четырнадцать таких монет составляют гривну; 210—рубль. Кроме денег, гривен и рублей, новгородским писцовым книгам известны еще полденги и четверецы*.

______________________

* Писцы делают иногда ошибки в итогах, как деревень, дворов и обеж, так и денег, а потому у них не всегда приходится на рубль 210 денег.

______________________

В доход хлебом шла часть урожая всех возделываемых в местности сортов хлеба. Писцовые книги говорят о доходе рожью, овсом, пшеницей, ячменем, горохом, коноплей. Мера этого дохода определялась различно. Во-первых, некоторым количеством зерна, определяемым в существовавших тогда мерах сыпучих тел. В Новгороде в это время были в ходу следующие меры: коробья (полкади или окова), которую можно считать в 7 пудов веса для ржи, полкоробьи (четверть кади) и четверка коробьи или четка (осьмина кади). Такой хлеб носит наименование "посопнаго" хлеба, а способ его уплаты — "поспом": "а хлеба послом 5 коробей ржи", т.е. насыпом зерна.

В новгородских писцовых книгах встречаем такие цены зерна: коробья ржи — 10 денег, овса — 5, ячменя — 7, пшеницы и хмеля — 1 гривна (III. 84, 346). Эти цены указаны на случай замены деньгами дохода "поспом", а потому их можно считать нормальными. Коробья гороху и коробья конопли (вместе) ценились в 2 гривны 4 деньги (I. 11).

Другой способ дохода хлебом состоял в предоставлении землевладельцу известной части урожая. Эта часть определялась различно, самую малую меру составляла пятина (1/5), затем шла: 1/4, 1/3 и, наконец, 1/2, половье. При этом, надо думать, часть урожая уплачивалась не зерном, а снопами, которые отсчитывались на поле, до своза во двор. В крестьянских порядных XVII века встречаем особое условие:

"Во всяком хлебе давати пятый сноп, а к выделу и к замолоту мне его, помещика, звать, а до выделу ни какова хлеба не свозить"*.

______________________

* Дьяконов. Акты. I. № 15, 29, 32, 1629—1644. В последнем документе крестьянин обязывается церковный пятинный хлеб обмолотить прежде своего. Может быть, и в старину молотьба лежала на крестьянах. Это весьма вероятно.

______________________

Это превосходная иллюстрация новгородских порядков конца XV века.

Мелкий доход слагался из всех остальных предметов крестьянского хозяйства в самом широком смысле слова; сюда входило и ткачество, и рыболовство, и охота, и другие промыслы. Среди предметов мелкого дохода встречаем: печеный хлеб — ковригами, масло — ковшами, мед, сыр, мясо — говяжье — окороками и лопатками, бараны — целиком и частями, части свинины, куры — целиком и половинами, яйца — десятками, от одного до 12, пиво — бочками, овчины — целые и половины, пряжа, полотно, топоры, косы, сошники, сковороды, дрова и лучина — возами, сено, лен — пятками, а пяток составлялся из пяти горстей, хмель — коробьями, солод, рыба, тетерева и зайцы. Некоторые из предметов мелкого дохода встречаются чрезвычайно редко. Тетеревов и зайцев мы видели только один раз (II. 199). Доход топорами, косами, сошниками и другими изделиями из железа взимался только там, где была добыча железной руды, и с крестьян, занимавшихся ее разработкой и выделкой. В писцовых книгах они называются кузнецами. Разработкой железной руды тогда занимались в погостах Вотской пятины: по верховьям Невы, по реке Назье, впадающей с юга в Ладожское озеро, по Финскому заливу, в пределах Ямбургского уезда, и по реке Талдоге, впадающей в реку Суму. Пряжа и полотно принадлежат также к очень редким предметам дохода. Чаще всего встречаются: сыр, масло, бараны, овчины, куры, яйца, лен.

Для предметов мелкого дохода мы нашли в новгородских писцовых книгах такие цены: баран — 4 деньги, пяток льна — 5 денег, копна сена — 1 1/2 деньги, бочка пива — 1 гривна, калач — 1 деньга, хлеб — 1/2 деньги, лопатка баранья — 1/2 деньги, 100 яиц — 3 деньги, полоть мяса — 7 денег*.

______________________

* I. 11; II. 736; III, 167, 306, 346. В новг. II, 736 встречаем некоторые различия: баран оценен в 7 денег, воз сена тоже в 7 денег. Это, вероятно, описка. Сыр по Онежской грам. 1536 г. стоил — 1 деньгу.

______________________

Переходим к вопросу о том, чем определялась наемная плата и как она была велика для отдельных деревень. Плата отдельных деревень имеет крайне индивидуальный характер. Она бывает различна при одних и тех же условиях. Число дворов в деревне на размер платы, кажется, не имело никакого влияния. Но можно заметить связь между размером платы и размером деревенского хозяйства, которое было тем зажиточнее, чем было больше количество высеваемого хлеба. Плата, обыкновенно, возрастает с возрастанием количества высеваемого хлеба. Это очень понятно. Но и здесь встречаются уклонения, которые мы объясним ниже. Войдем в некоторые подробности.

Мы выше перечислили виды крестьянских повинностей. В отдельных случаях встречаются то все виды, то только некоторые из них. Есть деревни, которые платят и деньги, и посопный хлеб, и часть урожая, и мелкий доход. В других — отпадает то часть урожая, то посопный хлеб, то деньги, то мелкий доход. Есть деревни, которые платят только долю урожая и мелкий доход. Иногда весь доход господина ограничивается одной долей урожая, это встречается при половьи; но и это не общее правило, ибо и половники иногда платят и деньги, и мелкий доход, а иногда и посопный хлеб, и мелкий доход. Наконец, некоторые деревни обложены только деньгами*.

______________________

* Доказательства можно найти чуть не на каждом столбце писцовых книг. Приведем только более редкие случаи. Доля урожая и посп с другими видами — I. 62; II, 74, 357. Одни деньги — I. 13; II. 68; III. 313, 329. Половники — только половье — I. 508; II. 34,37; III. 83, 156, 166; половники — деньги и мелкий доход — III. 10; они же — посопный хлеб и мелкий доход— III. 183, 213.

______________________

Размер платы при одном и том же числе обеж, дворов и количестве высеваемых коробей ржи — нередко был неодинаков, и не только в разных местностях, но в одной и той же местности и даже в одной и той же волости, т.е. у того же владельца. Для примера возьмем деревни в 1 обжу, в 1 двор и в 3 коробьи посева и ограничимся тремя погостами Вышневолоцкого уезда.

У Никиты Бабкина крестьянин с такой деревни платил 4 деньги, четку ржи и четку овса; переведя все на деньги, получим — 8 денег. Никифор Хмелев за то же получал: 7 денег, из хлеба пятину, четку ржи, четку овса, солод, 1/2 барана, лопатку баранью, курицу, сыр, 1/2 овчины, 3 1/2 горсти льна. Денег будет 17, да кроме того, 1/5 урожая, курица и 1/2 овчины, для перевода которых на деньги данных не имеем. Разница более чем вдвое. Известный нам Овинов, сын, получал еще больше. За деревню тех же размеров ему платили: 7 денег, коробью ржи и овса и полчетки пшеницы, что составит 24 деньги; со вдовы Федорки он получал то же, но при меньшем посеве (в 2 1/2 коробьи). А Зиновов получал еще больше. При тех же деньгах и после он брал еще сыр да три горсти льна, что составит 27 денег с 1/2. Разница крайних случаев доходит почти до четверной платы за участок земли той же меры*.

______________________

* Т. I. 11—12, 58, 80, 90.

______________________

Неодинакова плата и у одного и того же владельца; разница достигает здесь иногда также весьма значительных размеров. В Настасьинской волости, жены Ивана Григорьева, две деревни платили только деньги и поровну, по 2 гривны с 1/2, а между тем одна имела посев в 4 коробьи при одном дворе и была положена в одну обжу, а другая высевала 8 коробей при 3 дворах и была положена в две обжи. Хозяйства очень различны, государственные повинности — тоже, а наемная плата одинакова. Рядом с этими деревнями была деревня с 15 коробьями посева при 4 дворах и 5 обжах; она платила: 2 грив., хлеба послом 6 кор. ржи, 1/2 кор. пшеницы, 3 четки ячменя, 2 барана, на деньги всего 9 гривн. 8 ден. Между двумя крайними платежами и средним нет ни малейшего соответствия: деревня в 8 коробей посева обложена несоразмерно легко. В других случаях разница бывает ничтожна: при всех равных одна деревня дает целую курицу, другая половину и т.д.*

______________________

* Т. 1. 72; III. 113. Приведем несколько примеров деревенских платежей, расположив их по мере возрастания количества высеваемых коробей ржи. Волость Степ. Шалимова в Болотовском пот. Деревской пятины I. 100.

______________________

Откуда все эти различия? Порядные описанных в конце XV века крестьян, конечно, были заключены ими в разное время, некоторые из них могли быть заключены еще их дедами и прадедами. А в разное время, конечно, были и разные условия спроса и предложения земель. Отсюда и различия. Хотя право свободного перехода и могло смягчать эти различия, но, надо думать, на практике оно встречало значительные препятствия в привычке к насиженному месту и в выгодах и удобствах, представляемых благоустроенным хозяйством, а потому крестьяне и мирились с указанным неравенством. Самые же крупные случаи неравенства могут иметь особый источник. Вновь приходящие крестьяне садились, обыкновенно, на льготе и первое время ровно ничего не платили. В писцовых книгах так и обозначается: "стараго дохода не было: сели ново". Можно думать, эти новоселы не сразу входили в свой полный платеж, а начинали с уменьшенного. В имении Д. Козонского была деревня в 5 дворов и в 11 коробей посева. Они старого дохода не платили, потому что сели ново. Новый доход с них уже шел, но всего в размере четверти урожая из хлеба и хмеля. А старые крестьяне, при посеве в 2 1/2 коробьи, в этом имении платили при той же четверти еще 7 денег и мелкий доход (II. 34). Весьма вероятно, что и сведенные бояре поступали так же; так и могла возникнуть та несоразмерность платежей с размерами хозяйства, на которую мы указали.

Общее правило найма земель, по всей вероятности, было такое: чем больше снималось земли, тем была выше и плата. Но в разное время, смотря по спросу и предложению, плата за землю определялась различно; новоселы же не сразу входили во всю плату, а постепенно.

Рядом со светскими своеземцами, о хозяйстве которых до сих пор шла речь, владеют землями духовные учреждения: владыка, монастыри, церкви. Хозяйство их представляет некоторые незначительные особенности.

Несмотря на богатство владыки и некоторых монастырей и на то, что к описанию их владений, находившихся в разных погостах и разных пятинах, писцам приходилось обращаться по многу раз, мы не встретили ни одного указания на существование собственного сельского хозяйства у духовных учреждений, за исключением самых бедных церквей, владения которых не выходили за пределы одной деревни. У монастырей были по деревням свои дворы, в которых жили их ключники, но они не вели пашенного хозяйства за счет монастыря. Некоторые из них вовсе не занимались пашней, другие пахали, но на себя, а не на монастырь. Такие дворы встречаются в деревнях Хутынского монастыря, Коневского, Валаамского, Николая Чудотворца и др.; их дворы — все без пашни; пашенные же все у крестьян. В деревнях владыки встречаются также дворы его посельских, но собственной запашки мы не видали и у него*.

______________________

* Временник. XI. 193, 251; XII. 64, 69; Новг. писц. кн. I. 17, 708; III. 28, 65.

______________________

Только самые бедные церкви имели собственное сельское хозяйство. Мы разумеем деревенские церкви на погостах и в монастырских и владычных волостях. К этим церквам приписывалось небольшое количество земли, где клир и хозяйничал. Но хозяйство это не походило на господское. Поп, дьякон, пономарь, сторож, просвирня — сеяли и пахали собственными руками*. Но немало было и таких церквей, клир которых не имел надобности пахать.

______________________

* Новг. писц. кн. I. 321, 346, 612; III. 82, 471; Временник. XII. 179.

______________________

У владыки и монастырей было, однако, значительное скотоводство. Писцовые книги упоминают о их конюшенных дворах, о дворах их коровников и об особых пожнях, которые косят для них крестьяне барщиной*.

______________________

* III. 8, 28, 453, 454.

______________________

Из молчания писцовых книг о собственном сельском хозяйстве духовных учреждений следует ли заключать, что такого хозяйства у них и вовсе не было? Это — едва ли.

Памятники ХIV века говорят уже о собственном хозяйстве монастырей и даже о крестьянской барщине на их землях. Из грамоты митрополита Киприана Константиновскому монастырю видно, что у монастыря было свое пахотное хозяйство и что монастырские крестьяне не только возделывали "игуменов жеребий земли", но строили монастырские хоромы, ставили стену вокруг монастыря, оплетали его сады, забивали ез, ходили с неводами и проч. (АЭ. I. № 11. 1391).

Если мы не находим в новгородских писцовых книгах сведений о собственном сельском хозяйстве духовных учреждений, то, может быть, только потому, что до нас дошли не все книги. Во всяком случае, если такое хозяйство и было, оно не могло быть велико, как и хозяйство частных лиц. Оно также должно было иметь однодеревенский тип и, по всей вероятности, ограничивалось одной-двумя деревнями, ближайшими к учреждению.

Именно такой характер имеет собственное хозяйство духовных учреждений по московским писцовым книгам, конца XVI века. В одной из напечатанных описей земель Троице-Сергиева монастыря, в Ярославском уезде, в монастырской волости Черемхе и Закоторском стане монастырю принадлежало 49 деревень и починков да 3 займища живущих (пустошей не считаем) с запашкой в 979 четвертей земли. Собственное же хозяйство монастыря велось только в одном селе Коприно, на Волге, и всего на 20 четях.

Чудов монастырь, по описи 1573 г., в Васильцове стане Московского уезда, в трех местах имел 4 сельца и 10 деревень, крестьянской пашни с перелогом там было 2221 четверть, свое же хозяйство монастырь имел только в двух селах, в одном пахал 118 четей, в другом 25, а всего 143 чети на 2221 четь крестьянской запашки.

Могло быть такое же однодеревенское хозяйство и у духовных учреждений Новгорода.

При слабом развитии собственного сельского хозяйства духовные учреждения извлекали доход из своих земель сдачею их внаймы. В этом отношении они следовали тому же порядку, какой наблюдался у частных лиц. Писцовые книги дают богатейший материал для изучения меры обложения крестьян светскими лицами и духовными учреждениями и степени зажиточности тех и других крестьян. Он давно напечатан и ждет разработки.

По особенностям жизни светских и духовных лиц многие предметы мелкого дохода, которые мы перечислили, совсем не были нужны для лиц духовного звания, а потому их мелкий доход должен отличаться от дохода светских лиц. Так, кажется, было и в действительности. Мы встретили массу деревень духовных учреждений, которые вовсе не платили мелкого дохода; другие платили, но далеко не все его виды были в употреблении. Нередко в доход поступали: лен, сыр, сено; чаще и по значительному числу — яйца; но встречаются бараньи лопатки и пиво.

Доход с владычных земель шел владыке, с монастырских — монастырю, а с церковных не церкви, а попу. Такова была точка зрения и плательщиков, и писцов, и так и писалось в книгах. Особенно велик был доход архангельских попов на Городище. В Деревской пятине в двух погостах им принадлежало две волости одного и того же имени Смерда; в этих волостях числилось 288 деревень. В доход архангельским попам шло: 2 р. 5 гр. и 4 деньги, 256 коробей ржи, 94 коробьи овса, 250 хлебов, 250 бараньих лопаток и 30 пятков льна. Эта городищенская церковь представляет, однако, исключение. Владения других церквей далеко не достигали таких размеров. Иван Васильевич взял обе волости на себя и отменил доход архангельских попов.

Кроме перечисленных видов дохода, встречаются еще некоторые, которые мы, по редкости их, называем чрезвычайными. Они немногочисленны. Сюда относятся: поклон и дар.

Под "поклоном" надо разуметь приношение, делаемое с особым почтением, с поклоном. В каких случаях оно делается, это не всегда ясно. Но вот случай, допускающий удовлетворительное объяснение. В писцовой книге Вотской пятины читаем:

"А стараго доходу шло: две денги, поклону за сыр пол денги, пяток льну" и т.д.

Сыр стоит деньгу, здесь же он заменен — половиной деньги, за это, по вероятности, и делается поклон.

"Даром" называлась некоторая приплата к обыкновенному доходу. Перечислив старый доход, писец продолжал: "дару: четка гороху, четка конопель, 6 копен сена" (I. 9). В каком случае прибавлялся этот дар, неясно. Но несомненно, что он еще более увеличивал разнообразие повинностей, на которое мы указывали. Одни деревни давали дар, другие нет. Дар брали и монастыри:

"А опричь того (обыкновеннаго дохода) давали игумену со всее волости дару полтину новогородскую, а слугам шло дару две гривны новогородския"*.

______________________

* I. 11,40; II. 805; III. 213.
В конце второй половины писцовой книги Деревской пятины находим несколько волостей, описание которых представляет особенности. В них не указано прежних владельцев, сведенных бояр, а деревни разделены там на десятки. Таким особым способом описаны волости Морева и Велела и погост Холмский. Эти волости и погост составляли вотчину литовского выходца, князя Фед. Ив. Бельского. Он прибежал в Москву в 1482 г. (Воскр.) и тогда же, по словам летописца, получил в вотчину город Деман да Мореву и со многими волостьми. Город Деман в писцовых книгах не описан, а потому и нельзя сказать, в чем выразилось здесь господство литовского князя; но волости описаны, и след его пребывания виден. В момент второй описи данные князю Ф.И.Бельскому деревни ему уже не принадлежали, они были отобраны на великого князя; часть их он удержал за собой, а другую раздал в поместья. О старом доходе говорится, что он шел князю Ф. Бельскому. В волости Велеле на погосте остался еще его двор, в который и въехал новый помещик. Дальнейший след хозяйства князя Бельского сохранился в указанном делении деревень на десятки. Какое они имели при нем значение, этого не видно, но в момент описи десятки уже распались. Одни деревни Погостского и Жабенского десятка великий князь удержал за собой, а другие раздал в поместья (703, 721 и 737); деревни других десятков розданы разным лицам в поместья. Сохранилось только наименование деревень по десяткам. Деревень с хозяйством князя Бельского не видно; все деревни были в аренде у крестьян, которые платили ему обыкновенный доход. В одном только итоге упоминается неизвестный нам вид дохода "коневщина" (735). Разделение деревень на десятки, по всей вероятности, и было причиной, почему при их описании не упоминаются старые новгородские владельцы. Данные князю Бельскому волости, конечно, принадлежали разным и очень многим владельцам. Приводя деревни в десятки, он нарушил их старое распределение по владельцам, а потому десятки и заменили прежних владельцев в дошедшей до нас описи. Это единственный пример описи, где не упомянуты имена старых владельцев, сведенных бояр и бояришек.

______________________

Описав пашенное хозяйство светских и духовных собственников, мы можем теперь спросить, как владели крестьяне предоставляемой в их пользование землей, было у них общинное землевладение или нет? Общинное землевладение, сомнительными благами которого наши крестьяне пользуются еще и теперь, предполагает наличность общины, члены которой имеют равное право на пользование общинной землей. В описываемое нами время, как мы видели, крестьянской общины в частных владениях не существовало. Были только отдельные крестьяне, которые, по особому договору, и занимали господские земли. Это вне всякого сомнения. А если это так, то не может быть и речи об общинном пользовании землями.

Но крестьяне не непременно в одиночку снимали господские земли, они могли соединяться для этого в товарищества, человека по 2, по 3, а может быть, и более. Такие товарищи могли вести общее хозяйство. Общее хозяйство могло возникать и другим путем. Крестьянин мог один снять деревню. Таких деревень множество. Но по смерти его у него могло остаться 2—3 и более сыновей. Сыновья могли продолжать жить в старой деревне, разделиться и вести каждый особое хозяйство, а могли вести и общее. Итак, однодеревенцы могли вести раздельное и общее хозяйство, но ни в каком случае не общинное, ибо не было общины. Общинное и общее не одно и то же. В общине каждый член имеет равное право на пользование землей; при общем — не непременно равное. Умер отец, у сыновей равное право наследства, если отец не распорядился иначе; он мог ведь оставить детям и не поровну. Но если дети получили и поровну, во втором поколении непременно возникнет неравенство, ибо нельзя рассчитывать на то, что у каждого сына будет одинаковое число наследников. Но если бы это и случилось, это будет равенство случайное, в общине же оно необходимое. То же надо сказать и о долях товарищей. Вначале они могли быть равные, но не непременно; при детях же равенство это легко нарушалось. Общинное владение обязательно, общее — дело свободы. Итак, в старых деревнях могло быть частное и общее хозяйство, но никогда не общинное. Этот вывод предполагается всеми описанными порядками.

Как велось это общее хозяйство, этого мы не знаем. Источники не входят в такие подробности, не имеющие значения для той цели, для какой составлялись писцовые книги. Можно, однако, думать, что оно велось тогда совершенно так же, как ведется и теперь. Если наследники и товарищи были приятели, любили друг друга и жили дружно, они могли вести общее хозяйство в самом широком смысле этого слова и даже жить в одном дворе и есть из одной чашки. Если они не уживались вместе и ссорились, они, конечно, делились и оставляли в общем владении самое необходимое, выгоны, а иногда луга, разделяя сено в копнах или пользуясь ими погодно, примеры чему мы уже видели. В старое время жили либо в любви, либо в ненависти, как мы делаем это и теперь. Любовь во все времена порождает и поддерживает согласную жизнь и общее владение; ненависть всегда ведет к разделению. Общинное владение одною цепью сковывает и любовь, и ненависть.

Мы уже знаем, что сельское хозяйство, которое вели новгородские бояре, не составляло новости для новых людей, переведенных из Москвы в Новгород. Весьма многие из них удержали новгородские порядки по сдаче свободных земель в аренду без всяких изменений и получали тот же доход, какой шел их предшественникам. Писцы очень часто, перечислив старый доход, говорят: "А новый доход по тому ж". Некоторые увеличили размер старого дохода. Это увеличение делалось в мере чрезвычайно различной. Иногда оно достигало очень больших размеров. Приведем два примера. Старая собственница, Настасья, жена Ивана Григорьева, брала с деревни в 4 двора и в 15 коробей посева— 10 гривен, а с другой деревни в 3 двора и в 20 коробей посева — 9 гривен с полуденьгой; новый помещик, Григ. Вас. Картамазов, стал получать с первой деревни — 17 грив, и 3 ден., со второй— 19 грив, и 2 1/2 деньги (III. 113). Громадное увеличение, достигающее 100%; несмотря на это, крестьяне остались на своих местах. Весьма вероятно, что 3 и 4 двора, составлявшие эти деревни, были населены родственниками и людьми зажиточными, которые вели общее хозяйство. Чтобы не ломать хорошо обставленного хозяйства, они и согласились на прибавку. Свободой перехода пользовались далеко не так легко, как это может показаться людям, стоящим далеко от крестьянского дела. И теперь есть поговорка: три раза переехать с квартиры все равно, что раз погореть. А переехать с крестьянского хозяйства во много раз труднее. Чем крестьянское хозяйство богаче, тем переход труднее. Вот почему в писцовых книгах конца XV века и не заметно сколько-нибудь чувствительного перехода крестьян. Весьма распространенное мнение о бродяжничестве крестьян при свободном переходе их — далеко не соответствует действительности. Для точного ответа на вопрос о передвижении крестьян вообще и по случаю перемещения владельцев новгородские писцовые книги дают богатый материал, который тоже ждет еще разработки.

Для полноты картины заметим, что 2—3 помещика ввели новые виды чрезвычайных доходов. Васюк Григ. Чехов ввел какой-то новый сбор за повоз. О нем писец говорит:

"А Васка взял впервые лета 7004 с 20 обеж за повоз, с обжи по 4 денги" (I. 55).

Ивашка Широносов и Ивашка Корсаков брали со своих крестьян доход за какое-то "постоание". (II. 312, 313). Вот и все новости московских людей. Трудно думать, что новгородское хозяйство не было их собственным хозяйством.

Но Великий князь Иван Васильевич не все раздавал помещикам, значительную часть конфискованных имений он оставил за собой. В хозяйстве этих деревень произошли большие перемены, имеющие важные последствия. В имениях, оставленных за великим князем, новый доход определяется не по деревням, а для всей волости сведенного боярина. Этот новый доход называется "оброком" и почти всегда переводится на деньги. Великий князь получает только деньги, к нему не идет ни посп, ни доля урожая, ни мелкий доход. Из этого порядка встречаются исключения, но очень редко. Крестьяне платят "оброком", отсюда и волости стали называться оброчными. К этому оброку иногда причитаются обежные деньги, иногда нет. При сличении оброка со старым доходом цифры иногда почти сходятся, иногда оброк меньше старого дохода, иногда больше*. Но не величина оброка важна в данном случае, а иной способ его исчисления: оброк назначается огульно на целое имение. Этим создается у нас впервые крестьянская волостная община. Как бы ни был оброк по сумме близок к старому доходу, он всегда другой или потому, что в имении изменилось число дворов, или потому, что к оброку прибавлена обежная плата, которая прежде вовсе не входила в доход. Угодья старых владельцев записываются теперь за их крестьянами и облагаются особым оброком тоже огульно, на всю волость. Во всех этих новостях крестьянам надо разобраться. Прибавки надо как-нибудь распределить по дворам, угодья тоже, пустые дворы тоже. Это все новые вопросы, которые должны быть теперь разрешены всеми крестьянами волости сообща. Прежде не было таких общекрестьянских вопросов. Теперь они появляются. Иван Васильевич создал в Новгороде крестьянскую общину. Она появляется здесь впервые в самом конце XV века.

______________________

* Вот для примера несколько старых доходов, переведенных в оброк. Имение в 8 деревень приносило старого дохода 13 гривен, новый оброк 14 1/2 грив, и со включением обежной дани. Имение в 3 деревни, считая доли в общих деревнях, старый доход 8 грив., оброк и с обежной данью — 6 1/2 грив. Имение в 2 деревни, старый доход 3 грив. 2 д., оброк и с обежной данью 2 1/2 грив. Имение в 37 деревень, старый доход — 9 1/2 руб., 1 грив, и 2 д., оброк 5 руб. 2 грив. 1 д., но без обежной дани. Имение в 181 деревню, старый доход. 10 1/2 руб. 11 грив. 10 1/2 денег, оброк 18 руб. 2 1/2 грив. 1 1/2 д. без обежной дани. Имение в 50 деревень, старый доход 4 руб. 2 1/2 грив., оброк — 9 1/2 руб. и 6 д. со включением обежной дани, так платили до первой описи, а по настоящей назначено 11 руб. с причислением сюда и платы за рыбную ловлю. Имение в 74 деревни, старый доход — 12 руб. 4 1/2 грив.; оброк — 11 1/2 руб. 1 1/2 грив, и 5 д. без обежной дани (I. 40, 130, 157, 216, 394).

______________________

Что же это за общины, как они велики? Каждое конфискованное имение или, как тогда говорили, каждая волость и волостка составили особую общину. Были большие общины в 50, 70, 100 и более деревень, и маленькие в 2 — 3 деревни. Иногда несколько боярских волостей соединялись в одну волость великого князя. В момент составления вторых описей, которые находятся у нас в руках, уже появились и земли, и воды, которыми пришлось распоряжаться крестьянским общинникам, и появилась необходимость распределять между собою платежи с этих земель и вод. Но до общинного землевладения, которое составляет такую гордость наших общинников, дело еще очень далеко. Обязательного надела землей не было, и каждый крестьянин брал участок таких размеров, какие ему были нужны. Повинности определялись по земле и угодью, а не земля нарезалась для платы повинностей*.

______________________

* Вот пример нового порядка крестьянских платежей. В Вотской пятине, в погосте Никольском-Будковском, несколько боярщин соединено вместе в одну волость. По описании отдельных деревень с обозначением старого дохода читаем: "И всего оброку положено на ту волость деньгами и за хлеб и за наместнич корм 19 рублев с полтиною и 4 гривны и пол четверти деньги, то и с поземщиком, опричь обежныя дани". А далее: "А пустошей и селищ и лугов в той волости разных же бояр: (следует перечисление), а даны тое же волости крестьяном в тот же оброк". Наконец: "А великаго князя оброк в той волости всех боярщин крестьяном, денги и хлеб разметывати меж собе по пашне" (III. 278—291).
Здесь мы наблюдаем случай: 1) создания великим князем новой волости из разных боярщин, 2) наделения крестьян этой волости землями и угодьями прежних бояр, 3) обложения этих крестьян, которые прежде ничего не имели общего, оброком в общей сумме, который они должны сами раскладывать между собой по пашне. О равенстве возделываемых участков нет речи. До введения этих новых порядков владельческие волости, а только такие и были, не имели никаких общих дел. Единственное общее дело, какое создавали себе волости в старое время, состояло в найме пустых деревень. Но и это встречается чрезвычайно редко. Мы заметили два случая, и то в монастырских и церковных волостях (I. 176, 210). Деревни же всегда имели одно общее дело: раскладку обежной дани. Обежная дань клалась на целую деревню, а в деревне могли быть дворы, которые вели особое хозяйство, могли быть поземщики, которые хотя пашни не имели, но пользовались выгоном, землей под огороды и дворы, а потому могли быть тоже привлекаемы к платежу. Раскладка обежной дани составляла общее дело всей деревни. За указанным исключением, мы отрицаем какие-либо общие дела волостных крестьян по землевладению, а не по управлению вообще. Необходимо отличать вопросы общего управления и землевладения. В области управления крестьяне, может быть, имели какие-нибудь общие дела. Они могли участвовать на суде, избирать каких-либо целовальников, раскладывать повинности и т.д. Но все это возможно и без поземельной общины.

______________________

Кроме оброчных великого князя крестьян, в новгородских пятинах появились в то же время дворцовые крестьяне. Они называются так потому, что приписаны ко дворцу великого князя и состоят в особом управлении. Их ведал дворецкий, которому и сообщались переписные книги этих крестьян. Вот почему дворцовые земли и не описывались вместе с оброчными, с отданными в поместья и с своеземцевыми землями.

Некоторые из волостей, приписанных ко дворцу, существенно отличались от оброчных. Это те, которые работали на великого князя, пахали на него особую пашню. Но эта барщина не освобождала крестьян и от оброка; они платили и оброк. У дворцовых барщинных крестьян возникло, таким образом, еще свое особое общее для всей крестьянской общины дело: распределение общих работ. Но пашню пахали не все дворцовые крестьяне, некоторые оставались на одном оброке. А потому и дворцовые крестьяне называются "оброчными". Как оброчные, так и приписанные ко дворцу населенные крестьянами земли раздаются в поместья*.

______________________

* Приводим несколько выписок из рукописной книги дворцовых волостей, содержание которой мы привели в первой главе.
4 с. А пашут те крестьяне (дворцовые) на великаго князя 24 десятины. А оброку на них за обежную дань и за хлеб 3 1/2 руб. новогородских.
36 об. Царя и великаго князя села и деревни дворцовыя, которые царя и великаго князя пашут и которыя не пашут.
45 об. В Корыстынской волости села и деревни великаго князя дворцовыя оброчныя.
251. Книги дворцовых волостей Шелонской пятины письма Матв. Ив. Валуева, лета 707, которыя приписаны ко дворцу ново.
248. Обжи, приписанныя ко дворцу, пожалованы в 7048 г. Якову и Андрею Квашниным к их старому поместью.

______________________

Таковы нововведения для крестьян, оставленных великим князем за собой. Эти нововведения были новостью для новгородских крестьян, но не для крестьян великого князя вообще. К конфискованным имениям эти нововведения, конечно, давно уже применялись; они не были выдуманы для Новгорода. Применение к княжеским деревням того порядка, какой существовал в господских имениях, было очень неудобно: этот порядок отличался крайней сложностью и очень затруднял контроль. Правительству легче было иметь дело с общинами, чем с отдельными хозяйствами, и оно, конечно, заменяло этот порядок новым, как только в руках его стали сосредоточиваться значительные владения. Поэтому первые зародыши общин крестьянских в волостях великого князя могут восходить даже к ХIV веку.

Новгородские дворцовые села и деревни были очень удалены от Москвы. Это удаление должно было отразиться и на сборах с них; сборы эти были здесь очень упрощены. В дворцовых имениях, ближе расположенных к Москве, они гораздо более приближались к обыкновенному господскому доходу. Вот для примера доход с дворцового имения Тверского уезда:

"А оброку крестьянам платити в великаго князя казну, в Дворцовый приказ, 6 руб. и 7 алт. с денгою, да посопнаго хлеба 55 четьи ржи, 23 четьи овса; да мелкаго доходу платить во дворец; с выти по барану, по полтю мяса свинаго, по 2 сыра кислых, по 2 гривенки масла коровья, по 2 куров, по 40 яиц, по сажени дров, по копне сена" и т.д. (II. 293).

Знакомая нам картина. Московский государь получает со своих крестьян совершенно такой же доход, какой получали и новгородские своеземцы. Тут и деньги, и посп, и мелкий доход, только исчисляется он иначе, он идет не с деревень, а с вытей. Но о вытях речь будет после. Здесь же нас интересует только то, что и в Москве княжеское хозяйство конца XVI века имеет все свойства новгородского боярского XV века. Могло ли быть построено на иных началах хозяйство московских вотчинников, тверских и иных уделов? Это очень сомнительно. Домосковская старина везде одна и та же. Она далеко заходит и в московское время.

Крестьянские деревни могли пустеть и в силу права свободы крестьянского перехода, и по другим причинам. Спрашивается, что делали владельцы с такими опустевшими деревнями? Пользование такими пустыми деревнями было очень различно. Иногда владельцы пахали их на себя — наездом, т.е. не заселяя их, а посылая на эти земли в рабочее время своих людей. Такие известия имеем о помещиках, но то же, по всей вероятности, делали и новгородские бояре*. Случалось, что владельцы отдавали такие деревни желающим крестьянам, которые тоже пахали их наездом**. Духовные учреждения также отдавали пустые деревни крестьянам***.

______________________

* I. 546—547; II. 385, 797, 866.
** 1. 546 и след.; II, 488, 738. В описи Деревской пятины находим такое известие: "Деревня Трофимово, двор Родивоник Прокошев, пашет половину той деревни...; а другую половину той деревни пашет Якимко Лахнов наездом" (I. 536).
Якимко Лахнов снимает в этой же волости целую деревню Федосьино, где у него двор, в котором он живет, и 3 коробьи посева ржи. Но ему этого мало, и он снимает еще пол соседней деревни. Новое доказательство того, что даже в небольших деревнях крестьяне ведут не общее, а разное хозяйство. И этого Лахнову мало. При описании следующей деревни читаем: "Селище Жатово а пашут его те же крестьяне на розъем"... Те же крестьяне, Прокошев и Лахнов, пашут деревню на разъем. Это значит, деревня пуста и возделывается жителями соседних деревень "на разъем", т.е. кто себе что взял. Это тоже пашня наездом, ибо Лахнов живет в дер. Федосьино, а Прокошев в Трофимово, где у них свои дворы. Лахнов и Прокошев и в дер. Трофимово, и в селище Жатово ведут разное хозяйство, а не общее, и каждый из них платит особо за наем земли, а между тем эта плата показана для обоих в общем итоге. Ясное указание на то, что писцы складывают вместе разные хозяйства. Г-н Рожков в своем труде о сельском хозяйстве Московской Руси высказывает такое мнение о пашне наездом. "Пахать землю наездом значило эксплуатировать ее нерасчетливо, хищнически, без правильного севооборота, истощая почву. Что такое понимание этого выражения правильно, это всего лучше доказывается отношением правительства к наезжей пашне: она вся причисляется в писцовых книгах к пашне, лежащей впусте, не подлежащей обложению налогами... Кроме того, нередки и прямые указания источников на пахоту наездом, как явление регрессивное с хозяйственной точки зрения. Ограничимся одним примером: по акту 1501 г. один монастырь владел в Переяславском уезде 13 деревнями; эти деревни "запустели небрежением прежних игуменов, потому что прежние игумены те монастырские земли пораздавали в оброк приказным людям, сокольникам и конюхам; и те приказные люди те деревни пахали наездом и от того те их села и деревни позапустели" (64). Все это рассуждение, хоть оно вошло уже в научный оборот и приводится в назидание читателя почтенными критиками г-на Рожкова, есть плод недоразумения, проистекающего от неправильного понимания источников. "Пашня наездом" вовсе не обозначала некоторого регрессивного способа обработки земли. Крестьянин Лахнов, конечно, совершенно так же обрабатывал землю в дер. Трофимово и Жатово, как и в дер. Федосьино. Разница в том, что дер. Федосьино он нанимал целиком и там жил, а в двух других деревнях он брал только участки земли и там никто не жил, они были пустые, а потому и могли быть разобраны по частям и возделываемы наездом. Деревни запустели не потому, что там было регрессивное хозяйство, а потому, что крестьяне ушли. Регрессивное же хозяйство могло быть и не в пустых деревнях, а при наличности крестьян, если они плохо возделывали землю. К пашне, лежащей впусте, писцы причисляют не плохо возделанную, а ненаселенную; она могла быть и хорошо возделываема, да теперь брошена и не населена. "Приказные люди пахали монастырские деревни наездом и от того они запустели". Совершенно верно, но только это значит не то, что думает автор. Приказные люди взяли на оброк уже пустые деревни и не переехали в них жить, так как они имели уже определенное место жительства; они наезжали только для обработки земли. Вот это и значит деревни "позапустели". Этого бы не случилось, если бы они поселили там крестьян, хотя бы эти крестьяне работали и хуже приказных людей, пахавших наездом.
*** Архангельские попы, которым принадлежали две волости Смерда, в одной из них сдавали пустую деревню крестьянину соседней деревни, Исаку Ескину; тут же обозначен и доход, который они получали с него; а в другой волости сдавали 8 пустых деревень — всей волости (I. 504, 176). Воскресенский монастырь сдавал в небольшой волости в 7 деревень — одну пустую деревню тоже всей волости (I. 210). Вяжитский-Никольский монастырь сдавал свою пустошь не всей волости, а двум деревням (III. 56).

______________________

Это все, надо полагать, новгородская старина. Старину, может быть, представляет и следующий случай. Князь Юр. Конст. Оболенский между разными волостками получил и волостку Кузьмы Перебатого; в одной из деревень этой волостки прежде жил сам Кузьма. Она не понадобилась князю Оболенскому для житья, и он велел пахать ее на себя "згоном крестьян" (I. 356). Половину другой деревни пахал на себя наездом крестьянин той же волостки. Это, впрочем, единственный случай, где мы встретили "сгон" крестьян. Не надо ли под сгоном понимать крестьянскую "помочь", и теперь хорошо известную?

Второй способ извлечения дохода землевладельцами заключался в сдаче небольших участков земли под дворы лицам, не занимавшимся хлебопашеством. Такими съемщиками были люди очень разных профессий и очень различного социального положения. Мы встречаем здесь торговых людей и разных промышленников и ремесленников: рыболовов, епанечников, кузнецов, кровопуска, солеваров, сапожников, а рядом с ними и людей, не имевших никакого определенного занятия, например, казаков*. Так как эти люди занимались своими промыслами и ремеслами, а не хлебопашеством, то в писцовых книгах они, обыкновенно, обозначаются под именем "непашенных людей", причем не всегда, однако, говорится, чем же собственно они занимаются; даже чаще не говорится. Их отличительная черта в том, что они непашенные люди. Занятие же каким-либо ремеслом или промыслом не составляло существенного их признака: теми же промыслами и ремеслами занимаются и пашенные крестьяне. Среди них мы даже заметили большее разнообразие ремесел; между крестьянами мы встретили: кузнецов, бочечников, швецов, ведерников, гончаров, овчинников, деготников, лучников, седельников, ямщиков и домников (от домница — печь). Полагаем, что это различие случайное. Писцам не было надобности обозначать, чем именно занимается пашенный или непашенный человек. Непашенный человек более чем пашенный нуждался в каком-нибудь промысле, ибо он должен был и прокормить себя, и заплатить за наем земли, а между тем писцы весьма редко обозначают этот промысел.

______________________

* I. 457, 816; II. 686, 751; IV. 125, 536; Временник. XI. 33—42, 130, 341.

______________________

Включая в себя, с одной стороны, торговцев, рыболовов, соледобытчиков и подобных им, а с другой — казаков, не имевших определенных занятий и существовавших, может быть, сельскими работами на соседних господских и крестьянских землях, беспашенные люди представляли очень пестрый класс; между ними были и весьма состоятельные, и очень бедные. В писцовой книге Шелонской пятины читаем:

"Да за Митею же (помещик, Татищев) живут худые люди без пашни, на поземе: двор Якуш Степанов, сапожник, двор Ивашка Миних, казак, двор Лукерка проскурница".

В обществе, где все ходят в лаптях или на босу ногу, сапожник, конечно, не мог очень разбогатеть.

Но худые или нет были беспашенные люди, они все платили владельцу за наем земли; эта плата носила наименование позема, дворы их — назывались поземными, а сами они поземщиками (III. 279, 290). Плата, обыкновенно, определялась деньгами и с каждого двора особо, но приводилась в общем итоге для всех дворов. Худые поземщики помещика Татищева платили ему за 3 двора 7 денег. А были и хуже их: Фекле Марковой поземщики платили по 1 деньге с двора. Помещику Ст. Прохорову четырнадцать дворов платили позему 4 гривны 6 денег, с двора по 4 1/2 деньги; это уже значительная плата. Надо думать, что у этих поземщиков был же какой-нибудь промысел, а писцы вовсе не нашли нужным сказать, чем они занимались (III. 424). Фил. Логинов, торговый человек, сел на церковной земле без пашни; за свой двор он платил попу позему две гривенки темьяну; да еще с рядовичами, что на реке на Ижоре, давал в их оброк две деньги (Врем. XI. 341). У Феодоры, жены Вас. Глазоемцева, в одной деревне, кроме крестьян, было 4 беспашенных двора, в которых жили кузнецы. Они платили за дворы 5 грив. 10 денег, с двора по 1 грив. 6 денег. Крестьяне той же деревни, с посевом в 5 коробей на двор, платили с двора только на 9— 10 денег больше этих беспашенных людей (III. 503). Кузнецы, жившие в деревне г-жи Глазоемцевой, были очень зажиточные люди, богаче многих крестьян. — Поземщики занимались иногда и пашней. В Деревской пятине, на погосте у св. Егория, на земле, конфискованной великим князем у Ивана Маркова, было 8 дворов поземщиков, за эти дворы они платили великому князю позем. Но, кроме того, они пахали соседнее селище на разъем, т.е. сколько кому было нужно (I. 412).

Для полноты картины заметим, что поземщики в обжи не клались; это потому, что в обжи кладется пахотная земля, а они люди непашенные. Но это не значит, что они не несут повинностей. В писцовых книгах о поземщиках-рыболовах не раз говорится, что они обложены оброком на великого князя "за обежную дань"*.

______________________

* Временник. XI. 33, 42; XII. 74.
На С. 344 (Временник. XI) читаем:
"Великаго князя рядок у Клетей, на реце на Ижоре, от Невы 7 верст, а живут в нем торговые люди, пашни у них нет (идет перечисление 8 дворов), а оброку давали по старому писму 12 грив. А новаго оброку положено на них за обежную дань и за наместничь корм полтина".
На с. 181 "Временника" XII непашенные рыболовы положены в луки, а луки те же обжи. В Шелонской пятине в погосте Опоцком на конфискованной великим князем у Ростокина монастыря земле сидело 12 дворов непахотных людей. Они промышляли торгом и извозом. Еще до конфискации за дворы они платили в монастырь позем, а за промысел давали великому князю 2 гривны (IV. 162).

______________________

Из того, что писцовые книги не всегда говорят о платеже беспашенными людьми оброка вместо обежных денег, еще не следует, что они не участвуют в платеже этих денег. Обежные деньги платила деревня, и деревенские дворы, конечно, сами распределяли между собой эту тягость. Дворы беспашенные стояли на землях деревни, пользовались выгонами и, разумеется, имели огороды. Некоторые из поземщиков были богаче крестьян. Почему бы такие сравнительно богатые люди не привлекались однодеревенцами к участию в платеже обежной дани? Так как беспашенные рыболовы со своих промыслов платили даже особый оброк вместо обежной дани, то мы не видим причины, почему бы население деревни должно было освобождать достаточных владельцев непашенных дворов от участия в уплате обежной дани. Между непашенными были и очень бедные; если эти "худые люди" и не привлекались к платежу обежной дани, что возможно, это не составит все-таки отличительного признака беспашенных людей, так как и крестьяне освобождались от тягла, если приходили в худое состояние.

Московские писцы половины XVI века, переписывая те же новгородские земли, начинают наряду с "непашенными людьми" и "поземщиками" употреблять новое слово "бобыли". Что бобылями они называют тех же непашенных людей, это видно из того, что их бобыли, как и поземщики, дают господам "позем" (IV. 288, 293). Но так как в этих позднейших книгах доход по деревням не указывается, а только в итогах, то и о бобылях в большинстве случаев говорится коротко: а бобылей дворов столько-то, без пашни. Итак, бобыль — это новое московское наименование для тех же беспашенных людей, которые нанимают землю под дворы. Среди этих бобылей мы встречаем знакомых уже нам кузнецов, рыболовов и пр. (IV. 416, 478, 509).

Эти позднейшие книги дают возможность несколько пополнить наши сведения о непашенных людях. Между ними и теперь есть люди достаточные. Опоцкому монастырю бобыли платят по 1 грив, с двора. Эти монастырские бобыли люди непашенные, но они берут у монастыря землю из оброку и пашут ее наездом*. Это значит, что они живут не на нанятой земле, а в монастырской деревне; а на взятую в оброк землю только наезжают для сельских работ. То же делают и крестьяне, принанимая землю в чужих деревнях; по занятиям бобыли иногда те же крестьяне. Чем занимаются монастырские бобыли в деревне, где живут, этого, к сожалению, писец не говорит.

______________________

* Неволин. О пятинах и погостах. Прил. С.116.

______________________

Из только что приведенного свидетельства видно, что бобыли занимаются пашней; а с другой стороны, конечно, и крестьяне могут нанимать дворовые места, оставаясь крестьянами*.

______________________

* Любопытное указание на такое соединение крестьянства и бобыльства в одном лице находим в напечатанной В.Н.Сторожевым "Сотной" грамоте дворцового села Вологодского уезда 1592 г. Там описаны сперва пашенные крестьянские дворы; в числе владельцев одного такого двора показан Олешка Терентьев. А затем идет описание дворов, мест дворовых и огородов, но без пашни. Одно такое место дворовое и одно место огородное показаны за тем же Олешкой Терентьевым. Он в одно и то же время и крестьянин, и бобыль (Волог. губ. вед. 1898. № 23). В этой "Сотной" речь идет о непашенных дворах, с них берут позем, термин бобыль не употребляется, все это — как в новг. писц. книгах конца XV века. Я никогда не видал "Волог. губ. вед." и, конечно, ничего бы этого не знал, если бы почтенный В.Н.Сторожев любезно не сообщил мне оттиска напечатанной им грамоты.

______________________

В писцовых книгах московских уездов XVI века встречаем оба термина, и непашенных людей, и бобылей. Под этими названиями появляются те же ремесленные и промышленные люди, что и в Новгороде: швецы, сапожники, кузнецы, пастухи, калачники, земские дьячки и даже кабатчики, а между ними и бедные вдовы.

В описях дворцовых крестьян XVI века встречаем указания и на обложение непашенных людей повинностями. Например:

"Село Борки... двор непашенный, а живет в нем сапожник, а оброку с него в год гривна; пошлин денга" (II. 313).

При описании села Лотошина Микулинского уезда находим и любопытное разъяснение порядка обложения непашенных людей:

"И писцы... те непашенные дворы пооброчили, потому что в сошном письме не пригодятся, и прежде сего были в оброке ж, а платили оброку на год по 46 алтын по 4 денги, а ныне оброку им платити в великаго князя казну, в Дворцовой приказ, за ямския и за приметныя денги, и за мелкий доход, и за иныя за всякия подати на год по 2 руб. и 13 алт. и по 5 ден., с двора по гривне, да пошлин дворецкаго и дьячих 4 алт. с полуденгой, с рубля по 10 ден.; а с волостными им людми, с пашенными крестьяны, с сельчаны и с деревенщики, не тянути... а разводити им тот оброк меж себя самим по животом и по промыслом и по двором" (II. 335).

На бобылях лежат и ямские и приметные деньги, и некоторые другие подати, как и на крестьянах, но раскладываются иначе: не по сохам, ибо у них нет земли, а по животам, и промыслам, и по дворам. Полагаем, то же делалось и в Новгороде с обежною данью. Это делается и в XVII веке. По "Сотной" 1627 г. крестьянам черных волостей предписывалось верстаться "по пашне и по угодью", а бобылям "по промыслом и по животом" (Неволин. Прил. 131).

Но почему писцы XVI века стали заменять старые термины, непашенные люди и поземщики, совершенно определенные и ясные, новым — бобыли, и что значит бобыль? Бобыль и в старину, конечно, имел то же значение, что и теперь, это — одинокий, бедный человек. Применение такого термина для обозначения непашенных людей вообще —свидетельствует о некоторой неточности писцов XVI века. Непашенные люди не были же непременно одиночками; они конечно, имели семьи, а многие из них были богаче крестьян. Как же пришли писцы к такому не совсем правильному обобщению? Писцы были московские люди, а потому возникает вопрос, не имело ли какого особого значения в Москве слово бобыль? На этот вопрос проливают довольно яркий свет документы, напечатанные г-ном Дьяконовым в выпуске 1 "Актов, относящихся к истории тяглого населения в Московском государстве". Эти документы составлены в XVII веке, но порядок, о котором они свидетельствуют, не новый, а старый; они говорят намеками об отношениях, всем хорошо известных и, конечно, давно установившихся. Мы имеем в виду порядные в бобыли. Это удивительнейшие документы.

В Москве человек мог сделаться по договору бобылем, в бобыли там поступают и для этого дают на себя "бобыльскую оброчную запись", по которой обязываются "жить в оброчных бобылях", вести себя тихо, смирно, корчмы не держать и т.д., бобыльский оброк платить и государевы всякие подати, по раскладу, тоже платить, и "всякое сделье бобыльское с бобыли делать вместе" (№ 35. 1644).

Ясно, московский бобыль совсем не то, что новгородский поземщик. Тот нанимает под двор землю, на которой и живет, вот и все; он съемщик участка земли под дворовое строение. Московский бобыль обязывается всякое сделье делать и оброк еще платить. Это не наем участка земли, а поступление в услужение, да еще с обязанностью платить оброк. До сих пор все ясно. Но тут же начинается и неясность. За что бобыль обязывается и служить, и платить? Об этом ни слова ни в одной порядной! Сколько он должен платить оброка? — тоже не говорится. Какое он должен делать сделье? В приведенной порядной и об этом ничего не сказано. "С бобыли делать вместе" — вот какое сделье. Нам это непонятно; а тогда это было всем понятно и потому, конечно, что дело шло об отношениях давно сложившихся, которые и надобности не было определять ближе.

Удивительные отношения: все обязанности на стороне бобыля, а на стороне господина только права. Положение хуже кабального. Тот получает деньги, а за % с них обязывается только служить; бобыль ничего не получает, зато обязывается и служить, и оброк платить — и все это бессрочно; но господин не обязывается его держать, стало быть, может прогнать, когда захочет.

Другие порядные прибавляют к указанным новые черты. Из № 37 узнаем, что бобыль живет у господина во дворе. Это много разъясняет. Бобылю, значит, дают пристанище, его кормят, одевают. Но вместе с тем он еще далее отходит от новгородского поземщика. Жить во дворе господина — значит жить на чужих хлебах; новгородские же поземщики, хотя живут на чужой земле, но своим хозяйством. Для помещения московских бобылей у господ при их дворах были даже особые бобыльские дворы, в которых бобыли и жили (№ 23). Отсюда, вместо того, чтобы сказать "бью челом в бобыли", можно было сказать: "бью челом во двор". Так и говорит Федька Иванов, сын крестьянский, что он "бил челом во двор ко князю Ивану Елецкому", а из последующего видно, что он порядился к нему в бобыли (№ 51). Из того же № узнаем, что бобыли делают "пашенное и всякое господское дело". Итак, московский бобыль — слуга в самом широком смысле этого слова: он и пашет, и косит, и лошадей стережет, и во дворе служит и т.д., он делает всякое господское дело, а делу этому конца нет. Как же он еще оброк платит? Откуда взять денег на оброк, если все время отдано господину, а сам бобыль ничего не имеет: живет в господском дворе и ест господский хлеб? В № 51 находим выражение, которым можно воспользоваться для ответа и на этот — практически чрезвычайно трудный вопрос.

№ 51 очень сложен по содержанию. Федька Иванов, поступивший уже в бобыли к князю Ив. Елецкому, бьет ему челом во крестьяне, на крестьянский участок, и по этому поводу говорит:

"А пока места я, Фетка, за ним, за князь Иваном, живу в бобылях... и пойду от него, князя Ивана, из двора, и мне, Фетке, давать на всяк год з бобылства по полтине денег оброку за пашенное и за всякое ево дело".

Это все объясняет.

Оброк является здесь только в виде неустойки на тот случай, когда бобыль уйдет со двора господина и перестанет на него работать. Теперь все понятно. Итак, условие об оброке, который бобыль обязывается платить, в действительности есть только предоставление господину права, в случае ухода бобыля, требовать с него ежегодной платы! Это неустойка, но в форме чрезвычайно невыгодной для бобыля. Она дает господину право сделать из бобыля все, что угодно: он может заставить его работать, а может и на оброк посадить, а может требовать и того, и другого.

Надо думать, что на таких условиях в бобыли поступали очень бедные люди.

Но в бобыли поряжаются и мастеровые. В 1649 г. к Бог. Ив. Самарину порядился в бобыли Ив. Иванов, портной мастер. Его порядная интересна в том отношении, что в ней приняты некоторые меры к ограждению прав бобыля. Он обязывается "за оброк" шить четыре недели в году, с Покрова Богородицы, на Самарина и его сына. Оброк здесь заменен работой и совершенно определенной не только по роду и времени, но даже и по лицам, в пользу которых работа совершается: он шьет только на Самариных, отца и сына. Затем бобыль выговаривает себе свободу промышлять, где желает "рукоделием портнаго мастерства" (№ 45). И здесь не сказано, за что он будет четыре недели работать на Самарина. Но ясно, что и он работает вместо оброка, т.е. если не будет работать, то должен будет платить оброк. Оброк — опять неустойка.

Порядная другого портного, а вместе с тем и плотника, написана без всяких оговорок каких-либо его прав: он обязывается и оброк платить, и всякое сделье с бобылями делать (№ 36).

Вот что такое московские бобыли. Это слуги, находящиеся в худшем положении, чем кабальные люди. Но есть и черта сходства между ними. Кабальные, в силу указов конца XVI века, остаются в зависимости только по смерть господина. То же и бобыли. Они дают "бобыльскую оброчную запись" известному лицу и, конечно, со смертью его освобождаются от принятых обязательств. Тут нет займа, а потому нет и основания оставаться в зависимости от наследников.

Надо теперь выяснить, что же заставляет московских бобылей ставить себя в такие тяжелые условия? Причины этому разные, по различию людей, поступающих в бобыли. В бобыли поступают бедные люди, которым пить, есть нечего; и небедные, например, ремесленники, которые могут себя прокормить. Бедные люди, по безвыходности своего положения, поступают на полную волю господина. Но они сами выбирают господина; они знают, к кому поступают; они, стало быть, имеют уверенность, что за избранным господином им будет все же лучше, чем на свободе. Вот почему они и отдаются на всю его волю.

В другом положении ремесленные и мастеровые люди. За что они продают свою свободу? Как люди ремесленные, а не пашенные крестьяне, они принадлежат, по всей вероятности, к какому-нибудь рядку, посаду, городу и должны нести все повинности наряду с посадскими, денежные и натуральные; эти последние повинности, состоявшие в службах по кабацким, таможенным делам и проч., были очень обременительны. Поступая на службу частного господина, бобыли не освобождаются от платы государевых податей и, как мы видели, в своих записях берут на себя обязанность платить их по раскладке, но они уходят от служб. Вот за что, надо думать, портной Иван Иванов принимает на себя обязанность работать на г-д Самариных четыре недели в году. Остальное время у него все свободно; его не пошлют ни в рогаточные сторожа, ни в кабацкие целовальники, ни в таможни, ни в проводники с подводами и т.д. потому, что он живет в бобылях в господском дворе.

Мы имеем еще один удивительнейший документ. "Три посадских человека города Ярославля поручились в том, что бобыль стряпчаго Лар. Андр. Тихменева, Фома Матвеев, будет, за их порукою, жить в Ярославле, никуда не съедет, ни за кого не заложится, а господину своему (Тихменеву) будет платить по шести рублей оброку в год" (№ 65). Он будет платить за то, что будет жить в Ярославле! Чистейший обход закона и ничего больше. Бобыль Фома Матвеев будет жить в Ярославле, делать все, что ему угодно, но какое он будет тянуть тягло и по какой раскладке будет платить государевы подати, это не будет зависеть от ярославцев, потому что он бобыль Тихменева. Вот за что он будет платить стряпчему Тихменеву шесть рублей ежегодно. Надо полагать, в этом бобыльстве скрывается запрещенный институт закладничества.

С прикреплением крестьян и с развитием барщины, которая в XVII веке должна была сделать большие успехи, было положено начало к совершенному смешению крестьян с бобылями: бобыль пашет на господина, и крестьянин делает то же. Последствием этого явились порядные в бобыли и в крестьяне безразлично. В 1645 г. архиепископский стряпчий

"Положил перед владыкой порядную запись и поставил за записью жонку, вдову, с детьми, и сказал: та вдова с детьми порядилась жить в Троицкой вотчине в бобылях или во крестьянех, где ей великий господин преосвященный псковский и изборский укажет" (№ 34. 1654).

А вот еще документ. Старинный крестьянин рядится на старую свою деревню в бобыли и обязывается пашню пахать, пожни косить, подати государевы платить и т.д., все, как крестьянин. А в конце говорит: "И впредь я в бобыльстве и во крестьянстве крепок" (№ 18. 1630). В силу развития господской власти уже в половине XVII века теряется различие между крестьянином и бобылем: господин может сделать из бобыля крестьянина, а из крестьянина бобыля. А так как непашенные люди подати платят не с сошного письма, а по животам и промыслам, а эти животы и промыслы могут быть у бобылей очень невелики, то господам при переписи выгодно показывать крестьян бобылями. Правительство обратило на это внимание еще в начале XVII века и в дозорных книгах 1628 г. предписывало новоприбылых крестьян и бобылей класть в живущее тягло и в четвертную пашню; "кому на чем мочно впредь жити и государевы всякия подати платити" (Неволин. Прил. 375).

Московское бобыльство оказывается явлением весьма сложным. Почему же новгородские писцы XVI века стали так называть поземщиков? Надо думать, что в жизни между теми и другими были черты сходства. Юридически это два совершенно разных состояния: поземщики нанимают небольшие клочки земли, московские бобыли суть слуги, они обязываются ко всяким услугам и к платежу оброка. Бедные новгородские поземщики, жившие в господских деревнях, по всей вероятности, нанимались в работы сельские и всякие другие к владельцам земли. Эти работы делались по особому договору, а не в силу того, что поземщики снимали небольшие участки земли, но тем не менее они работали на господина. Вот факт, сближающий поземщиков с московскими бобылями: и те, и другие работают на господина земли. Ввиду такого чисто внешнего сходства московские писцы и применяли к непашенным людям термин бобылей.

Наконец, укажем и на то, что в XVII веке слово бобыль употреблялось и в обыкновенном разговорном смысле бедняка, которому есть нечего. О таком бобыле говорят дозорные книги Деревской пятины 1620 г., он "кормился в мире", т.е. он жил на счет общины*.

______________________

* У Неволина. 369.
Непашенные дворы бобылей упоминаются еще и в описях XVII века. И.Н.Миклашевский делает извлечения из описи Успенского монастыря (1652), в которой упоминаются "58 дворов непашенных бобылей", и в их числе дворы: иконника, чеботарей, гончаров, кожевников, бондарей, овчинника и даже мясника" (135). Трудно сказать, кто это, непашенные люди в смысле поземщиков или московские бобыли-слуги. Скорее последнее. Но в описях даже конца XVII века можно встретить бобылей совершенно в смысле новгородских поземщиков конца XV. В переписной книге Толвуйского погоста 1671 г. читаем:
"Деревня Николщина, а в ней живут бобыли непашенные (2 двора), пашни нет, кормятся работою".
Явления новгородского быта конца XV века без всяких изменений доживают до конца XVII. Московские писцы называют их только своим словом, это бобыли, а в старину писали "непашенные люди". А. до ю. б. № 139. С.242. Приведенное сведение берем из описи земель Никольского Вяжицкого монастыря, которые в 1671 г. были конфискованы на великого государя. Конфискация новгородских земель продолжается и в конце XVII века.

______________________

Выяснив положение бобылей в XVII веке, остановимся ближе на двух-трех записях писцовых книг XVI. Из них можно видеть, что бобыли XVII века существовали в Новгороде и в Москве уже в XVI веке. В описании сельца Гористова, где жили сами помещики, братья Шишкины, читаем:

"А бобылей: двор человек их, дьяк Семенка, двор Ивашко повар, без пашни".

Что это за бобыли? Это, несомненно, прислуга Шишкиных, их дьяк и повар; но они не рабы, а свободные люди, бобыли; полагать надо, они поступили в бобыли, дали на себя оброчную бобыльскую запись. У помещика Пустошкина также в деревне, где он сам жил, были 2 двора "людей его: двор человек его Васюк, двор Власка бобыль". Люди — это холопы, человек Васюк — холоп; Власка же отмечен эпитетом бобыль, он, следовательно, не холоп, а служит по бобыльской записи: но так как он "слуга", то писцы и его отнесли к разряду "людей" помещика.

В описи села Великого князя Семена Бекбулатовича Тверского, где он сам жил, читаем:

"За ручьем пять дворов: сокольника, мельника, тонкопрядицы, конюха, разсыльщика, а живут в крестьянских дворех, а пашня тех дворов была припущена в великаго князя пашню".

Это тоже беспашенные люди; они бобылями не названы, но они тоже слуги великого князя, хотя и не были его холопами. На каком же основании они служат? Можно думать, тоже по бобыльской записи*. В описи Шелонской пятины конца XVI века (1581) находим свидетельство о том, что на монастырской земле было дворов беспашенных 24 двора, что они дают оброку с двора по гривне, а делают в монастырь пять дней в году. Здесь и оброк, и дело, как в XVII веке, но дело очень небольшое. Эти бобыли гораздо ближе к поземщикам XV века, чем к московским бобылям XVII (Неволин. Прил. 116).

______________________

* Новг. писц. кн. IV. 316, 407; ср. еще 257, 408, 430; Писцовые книги XVI века, под ред. Калачова. II. 360.

______________________

Для пополнения этой небольшой картины старинного сельского хозяйства необходимо остановиться несколько ближе на его деятелях. Мы уже знаем, что собственное хозяйство новгородцев, и в значительной мере новых владельцев, московских помещиков, велось главным образом руками холопов. Что такое холопы и каково их положение, об этом была речь в другом месте. Здесь нас интересует вопрос о числе холопов и их деревенской деятельности. Новгородские сведенные бояре и бояришки увели с собою в Москву своих людей, а потому писцовые книги не сохранили сведений ни о числе их, ни о деятельности. Описывая старое, они говорят коротко: "жил такой-то с своими людьми", или "на такого-то пахали его люди" да при перечислении старого дохода приводят доход ключников, вот и все. Более подробные сведения дают они о людях новых владельцев. Мы ими и воспользуемся; существенных различий тут быть не могло.

Наша древность отличается очень незначительным развитием рабства. Мы уже имели случай указать в другом месте на это явление. Московские князья, умирая, обыкновенно, отпускают на волю всех своих холопов. Факт невозможный, если бы богатство князей обусловливалось рабским трудом. Не отличается большим развитием и рабство у частных владельцев. Весьма нередко весь холопский состав хозяйства новгородских помещиков ограничивается одним-двумя дворами. Если считать на двор по 5 человек, получим на хозяйство от 5 до 10 холопов, считая стариков и детей. Иногда число людских дворов возрастает до 5, 6, 8. У князя Семена Приимкова было 6 дворов, у князя Ивана Пужбальского — 8, у князя Дмитрия Приимкова тоже 6, но это в двух местах, да у сыновей его, Баламута да Воина, по одному двору. Так невелик состав холопов даже у лиц княжеских фамилий.

Право иметь холопа принадлежало всякому свободному, и мы встречаем холопов не только у помещиков, но у посадских и даже у крестьян. В Шелонской пятине у помещиков Самариных-Квашниных, Григория и Степана Ивановичей, была деревня Песцово, в два двора, в одном дворе жил крестьянин Ивашко Якимов, а в другом его человек, Митка. Но если у самих помещиков людей было немного, то у крестьян это случай чрезвычайно редкий. Он встречается, однако, и на московской территории в XVI веке. В черной волости Тверского уезда была деревня Якимцовои в 4 двора, в одном жил крестьянин Бориско, а в другом "Борисковы люди".

Это небольшое число слуг было призвано к самой разнообразной деятельности. Они служили в доме господина, вели его переписку, управляли его деревнями, они же пахали, сеяли, косили. У помещика Сома Линева в числе слуг были: дьяк, повар, садовник. К сожалению, такие отметки писцов очень редки. Может быть, они скупы на них потому, что в описываемое время не было специализации должностей. Дьяк, повар, садовник не только делали свое дело, писали, разводили сады, стряпали, но в рабочую пору пахали и косили. О перечисленных трех именно сказано: "сеют ржи на Сома 14 коробей". В числе холопов были, конечно, и люди, годные только для сельских работ; они отмечаются словом "страдник", но и это нечасто*.

______________________

* I. 27, 56, 88, 107, 118, 131, 194, 252, 263, 285, 353, 358, 470, 546, 574; II. 19, 30, 43, 198; III. 725; IV. 437; Временник. XII. 13; Дьяконов. Акты. II. № 70. 1642. Холопы называются страдниками и в московских писцовых книгах (Калачов. II. 126).

______________________

Самое высокое положение среди слуг занимали ключники, они же посельские, а иногда называются и тиунами. Ключники и тиуны известны уже Русской правде. По общему правилу это несвободные люди. Они назначаются для сбора доходов с крестьян, хранения сельских продуктов и других хозяйственных действий. Живут они в особых дворах, нередко пашенных, и занимаются сельским хозяйством, но на себя, а не на господина. Они не облагаются никаким сбором в пользу господина, а за свой труд по управлению получают с крестьянских дворов особый доход. Некоторые владельцы имели только одного управляющего, ключника или посельского, другие и ключника, и посельского. Ключник, надо думать, стоял в этих случаях выше, у него — ключи; посельский, может быть, был нужен для разъездов по деревням — и сбора повинностей на местах. Доход этих управителей был очень различен. У новгородца Григ. Секерина ключник получал с двора с большим посевом 2 бараньих лопатки и 2 овчины, с меньшим по одной; у купцов Шалимовых ключник и посельский получали с больших посеbob — по 1 и 3/4 коробьи ржи и овса, по 4 сыра, по 2 бараньих лопатки, по 4 горсти льна. В описях встречается немало деревень, в которых этот доход вовсе не показан. Вероятно, там не было ни ключников, ни посельских; а может быть, крестьяне исключали в своих рядных этот расход. Иногда прямо пишется "поселья нет".

Ключники и посельские, где они были, не непременно назначались в каждую волость, их назначали и одного на несколько волостей. В таких случаях для них устраивались особые дворы для приезда*.

______________________

* I. 26, 641, 708, 484, 851; III. 28; Временник. XI. 132.

______________________

Малое развитие рабства делало необходимой ту фермерскую систему хозяйства, которая была у нас в древности преобладающей. За небольшим исключением 2—3 деревень, все земли сдавались внаем крестьянами. Наряду со свободными людьми, которые вели полное крестьянское хозяйство на арендованных землях, были и такие, которые довольствовались наймом небольших участков земли под дворы и огороды и кормили себя торговлей, ремеслами и промыслами. Живя в тех же селах и деревнях, где жили и землевладельцы, они своим трудом и услугами пополняли недостаточно развитой рабский труд. Это поземщики и бобыли. Поземщики работали в качестве наймитов, известных еще Русской правде. Она называет их закупами.

Крестьяне, которые снимали чужие земли, также нуждались иногда в помощниках. Они тоже могли обращаться к рабскому труду, но это очень редкие случаи. Гораздо чаще находим указания на обращение их к труду свободных людей, которые сами не были в состоянии вести своего самостоятельного хозяйства. Эти свободные люди, работавшие в чужом хозяйстве, встречаются в новгородских писцовых книгах под именем захребетников.

Термин "захребетник" чрезвычайно выразителен. Он указывает на человека не самостоятельного, а живущего за чужим хребтом. Но что такое этот чужой хребет? Эго символ человека, который живет своим хребтом, т.е. гнет спину на работе, живет трудами рук своих. Это крестьянин или поземщик, но не своеземец, который живет доходом с земли, не прикладывая к ней рук. Согласно с этим мы встречали захребетников только у крестьян да поземщиков, а не у помещиков. Смотря по достатку крестьянина, захребетник его живет или в одном с ним дворе, или в особом. Но не всегда крестьянин, нуждавшийся в подспорном труде, был в состоянии иметь своего отдельного захребетника. Нередки случаи, когда несколько дворов имеют одного общего захребетника. В таких общих захребетниках надо видеть несомненное указание на то, что эти дворы ведут общее хозяйство. Эти общие захребетники всегда живут в особых дворах*.

______________________

* I. 2, 10, 18, 42, 52, 53, 56, 64; II. 707, 725, 728, 771; IV. 162. Обыкновенно, писцы, назвав двор крестьянский или несколько дворов, продолжают так: "а захребетник его" или "а захребетник их". Но иногда захребетник называется без обозначения, чей он. Это, конечно, недописка. Захребетник всегда у кого-либо за хребтом.

______________________

Захребетники, конечно, жили у крестьян по порядным; они те же наймиты. Но ни одна из таких порядных не дошла до нас, а потому подробности условий их найма остаются неизвестными.

Кроме захребетников, встречаем еще подворников. Это что-то очень пестрое. Они были и у крестьян, и у своеземцев, и у помещиков.

Подворники крестьян, надо думать, то же, что захребетники, только иначе названы. Они живут и в одних дворах с крестьянами, и в особых, и состоят при одном хозяине и при многих. В монастырской волостке была деревня Захаров двор. В этой деревне было два двора, Васки Якутова да Федки Захарова, и у них пять подворников, которые жили с ними в одних дворах. Федор Захаров, конечно, устроитель деревни, которая по его имени и названа; Василий Якушов — его товарищ. Они ведут общее хозяйство, и довольно большое, у них 98 пудов посева ржи, это составит для Деревской пятины от 8 до 12 десятин в поле. Их подворники, конечно, у них работают по найму, это те же захребетники.

С таким же характером являются подворники и у некоторых своеземцев, например, в деревне Исаково живут своеземцы Аверкиевы, 4 брата, в одном дворе, а другой двор занимает их подворник, Палка, сеют они ржи 11 коробей. Их подворник, конечно, сеет на них. Но есть своеземцы, у которых подворники пашут на себя и дают своеземцам доход, как и крестьяне. Есть монастырские дворы, в которых живут подворники и сеют на себя; другие подворники живут в помещичьих дворах и своеземцевых и платят им позем*.

______________________

* I. 13, 37, 215, 345, 681, 808, 810 и след.; II., 600.

______________________

Связать все эти факты в одно целое довольно трудно. Но кое-что ясно. У крестьян подворник только другое название для захребетника. Почему захребетнику можно дать это другое название? Захребетник, хотя бы он жил и в особом дворе, работает на своих хозяев не только в поле, но и в их дворе, работает у них по двору, отсюда он подворник.

Подворники своеземцев и помещиков, которые сеют, пашут и дают доход и позем, могут быть поражаемы и к работам по двору, в этом их различие от крестьян и поземщиков в собственном смысле слова; по этому признаку они и могут называться подворниками*.

______________________

* От подворников надо различать дворников. Эти последние встречаются в старых новгородских писцовых книгах при описании городов, но не сел и деревень. Для уяснения их роли характерно описание города Орешка. Там есть дворы своеземцев на посаде, в которых живут сами своеземцы. В этих дворах дворников нет. А есть там же 19 дворов своеземцевых же, но своеземцы в них не живут, они, по всей вероятности, живут в деревнях; в этих дворах живут дворники. Итак, эти дворники XV века совсем не то, что петербургские XIX века. Они не для работ по двору, а живут во дворе и охраняют этот двор в отсутствие хозяина. Кто они? Они могут быть и холопы, и свободные. При малом развитии рабства они в большинстве случаев свободные люди. А житье свободных промышленных людей в чужих городских дворах может подрывать промыслы тех, кто живет в своем доме. Они могут выдавать себя за зависимых людей, за рабов, и не отбывать городского тягла. Вот почему об этих дворниках в писцовых книгах говорится: "А дворники с горожаны тянут" (Времен. XI. 113). Новг. писц. кн. I. Стб. 153 упоминает дворника в волости великого князя в старом боярском дворе. Это место неясно. В писцовых книгах XVI века упоминаются дворники в монастырских дворах в деревнях (Калачов. II. 328). Это то же, что ореховские дворники.

______________________

Рядные подворников до нас тоже не дошли.

Можно сомневаться, чтобы в новгородских писцовых книгах были обозначены все захребетники и подворники, которые были в действительности. Точному обозначению количества населения деревни писцами, кажется, не придавалось значения. В опись деревни входит описание дворов, как хозяйственных единиц, количества посева, обеж, дохода владельца, а не населения деревни, которое коротко представляется наименованием одних домохозяев. При таком характере описи не было особой надобности вводить в нее захребетников и подворников, особенно тех, которые жили в одних дворах с хозяевами. В действительности и захребетников, и подворников, надо думать, было больше, чем в книгах указано.

Обращение крестьян к найму работников можно наблюдать и в XVII веке. Из одной псковской порядной в бобыли, составленной в 1628 г., узнаем, что "мужик", порядившийся в бобыли, жил перед тем некоторое время у крестьянина. Как же он у него жил? Конечно, как захребетник или подворник*.

______________________

* Дьяконов. Акты. I. № 7.

______________________

Теперь хорошо было бы выяснить доходность новгородских имений и тягость или относительную легкость крестьянских платежей. К сожалению, мы не в состоянии этого сделать. Мы указывали размеры (приблизительно) крестьянских участков и падающие на них платежи. Платежи эти, за исключением некоторых статей, легко перевести на деньги в тогдашней валюте и на вес серебра. Эти указания нетрудно и значительно увеличить: материал для них дает каждая страница писцовых книг. Но идти далее мы не можем. Мы не находим возможности сказать, какую современную ценность представляла тогдашняя гривна или рубль и этим перевести на понятные нам величины крестьянские повинности XV века. Попытки, сделанные для перевода ценности старинного рубля на наши, представляются нам недостаточно убедительными*.

______________________

* См. об этом статью проф. Ключевского "Русский рубль XVI— XVIII веков в его отношении к нынешнему" (Чтения. 1884. Кн.1).

______________________

Крестьянские повинности были чрезвычайно неравномерны. Даже у одного и того же владельца и в одной и той же местности одни крестьяне платили много, другие, при том же количестве земли, мало: одним было тяжело, другим легко. Эта разрозненность крестьянских интересов, может быть, и была причиной, что до нас не дошло от того времени никаких жалоб на тягость крестьянских повинностей. По крайней мере, в настоящую минуту я не могу припомнить никаких данных в этом смысле.

Недовольство же землевладельцев своим положением оставило свой след в летописных записках конца XV века, т.е. как раз в то время, когда составлялись новгородские писцовые книги. Но оно было высказано не новгородцами, а их ближайшими соседями, псковичами.

В 1485 г. в Пскове произошло острое столкновение между крестьянами (смердами) и землевладельцами. Из рассказа летописца об этом, к сожалению, слишком краткого, можно, однако, вывести, что причиной столкновения было желание землевладельцев установить урочные работы, т.е. барщину. Надо думать, что имелось в виду определить эти работы общим постановлением и дать крестьянам "урок", т.е. законное определение. Против этого восстали крестьяне. Некоторые из них были схвачены, биты, один, а может быть, и более, казнены, многие заключены в тюрьму. В это столкновение, по вызову псковичей, должен был вмешаться сам Великий князь, Иван Васильевич. Он выслушал обе стороны и решил дело в пользу крестьян. Послам от бояр он высказал свое неудовольствие, велел им схваченных смердов отпустить и "жить по старине". Жить по старине — т.е. без урочных работ, а так, как жили в Новгороде и везде.

Что введение урочных работ, т.е. барщины, было поводом к столкновению, это мы выводим из следующего рассказа летописца. После того, как великий князь "отдал псковичам вины их о смердах, нелюбье отложил и велел жить по старине", вот какой случай, по рассказу летописи, произошел во Пскове.

"И потом, по мале времени, прилучися некоему попу у норовских смердов чести грамоти, и найде тую грамоту, како смердам из веков вечных князю дань даяти и Пскову и всякий работы урочный по той грамоте им знати; а о той грамоте смердьи всей земли смятенье бысть, что они, потаивши грамоти, не потягнуша на своя работы, а псковичем не сведущем о них, како от начала бысть, а они обольстиша князю великому, и о том все по криву сказаша. И таковую грамоту смерд исторже у попа из рук и скры".

Вследствие этого поповского открытия законченное было столкновение бояр со смердами снова разгорелось.

Что псковичи не знали, "како от начала бысть", т.е. каковы были старинные отношения крестьян к землевладельцам, это, конечно, дело невозможное. Весь этот рассказ — есть сочинение сторонника боярской партии, желавшей установить барщину. Но с какою целью надо было сочинить такой невероятный рассказ? Это очень ясно. Великий князь, выслушав крестьян и увидав, что требование землевладельцев есть новшество, велел жить по старине. Сторонники урочных работ захотели доказать, что барщина есть старина. Отсюда — открытие "некоего попа", имеющее целью доказать, что урочные работы существуют "из веков вечных по грамоте". Только эта грамота в руки не далась, смерд ее изорвал. Об открытии "некоего попа" все-таки было доведено до сведения великого князя. Но он остался при прежнем мнении.

"И князь великий, ярым оком воззрев, рече: давно ли аз вам о смердах вины отдах? а ныне на тоже наступаете"?*

______________________

* Псков. II. 1485. Мы имели уже случай коснуться этого столкновения в т. I "Древностей", но с другими целями.

______________________

Тем и кончилось столкновение. Время для всеобщей барщины еще не наступило.

С установлением обязательной службы для своеземцев и вотчинников и с точным определением размеров этой службы особенно сильно должны были почувствоваться землевладельцами неудобства описанных хозяйственных порядков. Свои люди оказались нужными не только для пашни, работ и услуг по дому, но и для сопровождения в походах; а их и для одного хозяйства было немного. Далее, фермерская система пользования землями была менее выгодна, чем барщинная, но перейти на барщину, при свободном крестьянстве, не зависело от воли землевладельца. У кого было много земель, тот мог легко справиться со своими служебными обязанностями; но людям малоземельным приходилось очень тяжело. Такое положение дел должно было вызывать жалобы на недостаток рук, на неудобства свободного перехода крестьян и стремление к его ограничению и совершенной отмене. Прикрепление крестьян и переход от подворной аренды к большим деревням с барщинным хозяйством мог быть желателен и для крупных собственников, но особенно стремиться к нему должны были мелкие владельцы.

Этот мотив прикрепления крестьян ясно слышится в указах, в которых речь идет об ограничении крестьянской свободы. В указе царя Василия Шуйского читаем: "Царь Федор Иванович, по наговору Бориса Годунова, не слушая совета старейших бояр, выход крестьян заказал"*. "Старейшие бояре" были, значит, против запрещения свободы выхода; могли быть против этой меры и все находившиеся в их положении, т.е. все сильные люди. В чью же пользу были закреплены крестьяне? В пользу мелких служилых людей, которые составляли ядро войска. Голос этих мелких служилых людей ясно слышится в указе 1642 г. В их челобитьи от 1641 г. написано:

______________________

* Карамзин первый высказал сомнение в подлинности этого указа "по слогу и выражениям необыкновенным в бумагах того времени" (X. Пр. 349). Но это сомнение не мешало ему вместе с Татищевым признавать отмену правительством Юрьева дня, и именно в царствование Федора Ивановича. Погодин, приписывая отмену Юрьева дня обстоятельствам, а не Борису, допускает возможность указа, но вступление к нему считает подложным (Рус. беседа. 1858. № 129). Вот это вступление:
"Лета 7115 (1607) марта в 9 день государь царь и Великий князь Василий Иоаннович всея Руси с отцом своим Гермогеном патриархом, со всем Освященным собором и со своим царским синклитом, слушав доклада Поместной избы от бояр и дьяков, что переходом крестьян причинялися великия кромолы, ябеды и насилия немощным от сильных, чего де при царе Иоанне Васильевиче не было, потому что крестьяне выход имели вольный; а царь Федор Иоаннович, по наговору Бориса Годунова, не слушая совета старейших бояр, выход крестьянам заказал, и у кого колико тогда было, книги учинил, и после от того началися многия вражды, кромолы и тяжи. Царь Борис Федорович, видя в народе волнение велие, те книги оставил и переход крестьяном дал, да не совсем, что судьи не знали, како по тому суды вершити, и ныне в том учинились распри и насилия, и многим разорения и убивства смертныя, и многие разбои, и по путем грабления содеяшася и содеваются" (Судебник по рукописи Татищева. С.240).
Таков доклад Поместного приказа, а далее следует царский приговор, но не в духе доклада: запрещение Юрьева дня, причина стольких бедствий, не только не отменяется, но для сыска крестьян назначается более продолжительный срок, чем тот, какой был прежде, а именно — 15 лет.
Противником Карамзина и Погодина выступил Костомаров и превосходно разъяснил неосновательность сомнений и полную недоказанность мнения о подлоге вступления. В этой же статье автор приводит ряд совершенно верных соображений о том, что указ 1597 г. о пятилетней давности сыска беглых крестьян непременно предполагает отмену Юрьева дня (Архив ист. и практ. сведений. 1859. Кн. II). Мы вполне присоединяемся к его мнению и очень сожалеем, что эта превосходная статья имела так мало влияния на последующую литературу. Незаметно даже, чтобы сторонники противоположного мнения, в таком обилии появившиеся в конце XIX века, были хорошо с нею знакомы. — Язык указа 1607 г., действительно, может быть подновлен и испорчен. Но противоречие доклада указу ничего не говорит против подлинности какой-либо части памятника. Доклад составлен в Поместном приказе, и есть мнение его членов. Указ же выражает волю государя, который мог руководствоваться совершенно иными соображениями. Не повторяя так хорошо сказанного Костомаровым, прибавим только одно соображение.
Если Погодин утверждает, что вступление есть акт подложный, то, надо думать, оно написано не членами Поместного приказа, а какими-либо другими лицами. Совершая этот подлог, составители вступления, конечно, не шутили, писали не для забавы, а для достижения какой-либо выгодной для них цели. С какой же целью они совершили этот подлог? Что есть во вступлении такого, что могло бы иметь практическое значение и вести к достижению какого-либо интереса для учинителей подлога? Составители доклада весьма настаивают на ябедах, насилиях, вражде, тяжбах, убийствах и разорениях, причиняемых "переходом крестьян", т.е. существующими правилами о переходе. Эти указания свидетельствуют о том, что они не были сторонниками последних правил, им не нравилась отмена Юрьева дня, и только. Что отмена Юрьева дня могла быть причиной волнений и беспорядков, в этом едва ли можно сомневаться. Но какая может быть цель подлога в утверждении всем известного факта? И придумать нельзя. Далее, они утверждают, что волнение, вызванное отменой Юрьева дня, вынудило Бориса дать переход, но не всем. Это частичное восстановление перехода повело, по их мнению, еще к большим замешательствам, и судьи не знали, как решать возникающие из указов Бориса споры. Что Борис восстановил в 1601 и 1602 гг. переход крестьян, это подтверждается его указами; что эти указы произвели на практике замешательство, это весьма вероятно, так как в новых указах Бориса действительно нелегко было разобраться. Здесь опять нет никакого умысла, который объяснил бы необходимость подлога. Остается ссылка на Бориса, утверждающая, что он провел отмену Юрьева дня, не обращая внимания на мнение старейших бояр. И в этом невозможно видеть побуждения к подлогу. Убедил Борис царя Федора отменить Юрьев день или нет, это совершенно безразлично для составителей подложного вступления. Ссылкой на этот факт не достигаются решительно никакие цели — ни добрые, ни злые. Итак, нет ни малейших оснований думать, что вступление есть акт подлога: для такого действия обстоятельства дела не представляют ни малейшей почвы. Остается думать, что оно написано членами Поместного приказа и содержит в себе совершенно достоверные факты. Все приведенные в нем факты действительно верны, и члены Поместного приказа, сочувствующие свободе перехода, действительно могли их привести, чтобы побудить царя к соответствующей мере. Но это им не удалось. Сочинять же это вступление лицам посторонним и после совершившегося уже факта не имеет ни малейшего смысла, к этому нет ни малейшего побуждения.
Распоряжение следующего за докладом указа о 15-летней давности для сыска беглых крестьян ничего не представляет собой невероятного и тоже прекрасно разъяснено Костомаровым. Мы прибавим только, что установленная указом давность не представляется исключительной. В указе 1642 г. встречаем ту же 15-летнюю давность для сыска вывозных крестьян (АИ. III. С. 111).
Еще менее вероятно предположение проф. Беляева. Он думает, что подделка совершена в XVIII веке (Крестьяне на Руси. 103). Кому и какой мог быть интерес сочинять в XVIII веке указ об ограничении крестьянского выхода для XVII века? Считая весь указ подложным, проф. Беляев в доказательство своего мнения, между прочим, указывает на то, что указ будто бы смешивает крестьян с холопами. Такого смешения в указе нет.
К.П. Победоносцев не отрицает подлинности указа 1607 г., но полагает, что он оставался без исполнения и потерял силу (Ист. ис. и ст. 13). Это возможно.

______________________

"Бегают из-за них старинные их люди и крестьяне в государевы дворцовыя и в черныя волости и села, и в боярския поместья и вотчины, и в патриарши, и в митрополичьи, и в архиепискупли, и в епискупли, и в Троицкие и в иных разных монастырей, и за бояр, и за стольников, и за стряпчих, и за дворян московских, и всяких чинов за помещиков и за вотчинников, на льготы. И те многие помещики и вотчинники и монастыри их беглым людем и крестьяном на пустых местах слободы строят, а их поместья и вотчины от того ставятся пусты. И теж их беглые люди и крестьяне, выжив за теми людьми урочные годы и надеясь на тех сильных людей, где кто учнет жити, приходя из-за тех людей, и достальных людей и крестьян из-за них подговаривают, и домы их поджигают и разоряют всяким разорением. Да на тех же их беглых крестьян и бобылей, хотя укрепити их вперед за собою, имали на них судныя записи и всякия крепости в больших ссудах и займех, и иные поместными и вотчинными землями и всякими угодьи, и людьми, и крестьяны завладели насилством" (АИ. III. № 99. П. XXXIII).

Это чистейшая хозяйственная война сильных людей со слабыми. Сильные люди, имея и денег много, и земель, побеждают слабых и переманивают от них крестьян. Такая война могла происходить и до отмены Юрьева дня. Очень понятно теперь, почему "старейшие бояре" были против предложения Бориса царю Федору.

Последствием этого челобитья была очень важная мера. Все ссудные записки и всякие крепости в ссудах и займах, выданные перешедшими крестьянами, объявлены ничтожными и взысканию не подлежащими: "не принимай чужих крестьян, не давай им ссуды". Маленькие люди просили большего. Они просили о полной отмене урочных лет. Это ходатайство их не было удовлетворено. Указ 1642 г. назначает 10-летнюю давность для иска беглых крестьян.

Неудобства от свободы крестьянского выхода испытывались не одними только мелкими служилыми людьми, но и государевыми богомольцами. Жаловались и они. Правительству нельзя было не обратить внимания на эти жалобы, они затрагивали весьма существенные для него интересы. И вот уже с XV века начинается ряд распоряжений, которыми право выхода крестьян в пользу некоторых владельцев ограничивается, а иногда даже и вовсе отменяется. Самый древний известный нам случай отмены свободы крестьянского выхода сделан в пользу Троице-Сергиева монастыря. Великий князь Василий Иванович дозволил этому монастырю не выпускать наличных (в момент указа) крестьян из села Присек, Белозерского уезда, и из всех монастырских сел Углицкого уезда (АИ. I. № 59. 1455).

Судебники установляют один срок крестьянского выхода; это существенное ограничение крестьянской свободы; но выход и после этого, по общему правилу, остается правом крестьян. Только в конце XVI века отменяется Юрьев день, но и это не было еще окончательным закреплением крестьян, оставались еще урочные годы. Этот последний обломок крестьянской свободы был отменен только в половине XVII века. Обо всем этом мы имели случай говорить раньше и подробнее (Древн. I. С.327 и след.). Не повторяя сказанного, мы воспользуемся теперь только данными таких памятников, на которые нам не пришлось раньше указывать.

Общий срок крестьянского выхода впервые установлен Судебником 1497 г., но правительство применяло его к решению частных случаев и раньше. В 1466—1478 гг. игумен Троице-Сергиева монастыря, Спиридоний, жаловался великому князю на то, что монастырские крестьяне вышли "сей зимы о Сборе". Великий князь приказал посадить их по старым местам, где кто жил, до Юрьева дня до осеннего.

В Судебниках дана общая норма порядка крестьянского выхода. Что этот общий закон действует повсеместно, за исключением лишь тех сел и деревень, для которых действие его отменено специальными правительственными распоряжениями, это видно из следующих памятников.

В 1555 г. крестьяне черных станов Ржевы Пустой били челом государю и сказывали, что дети боярские Ржевские и иных присудов "вывозят за себя во хрестьяне" крестьян из черных деревень "не по сроку, а по вся дни, безпошлинно".

Наша старина знает "выход" и "вывоз" крестьян. Юридически тут нет никакого различия; фактически же большое. Выход — дело трудное, и мы видели, что новгородские крестьяне остаются на своих местах, несмотря на значительное увеличение их повинностей. Чтобы выйти, надо приискать новое место, надо явиться с предложением своего труда при неизвестности, как это будет принято. Время же, для приискания новой деревни или части ее, дается небольшое, всего две недели. Вывоз же совершается по инициативе желающего поместить у себя крестьянина. Место готово, крестьянин нужен господину, он сам предлагает ему переезд, сам за ним приезжает, помогает ему. Это гораздо удобнее для крестьянина. Случалось даже, что землевладельцы вступали в бой из-за крестьян: новый господин является вывозить, старый не пускает, дело доходит до драки. Приведенный документ дает прекрасную картину таких столкновений:

"А как деи изо Ржевских из наших деревень, продолжают крестьяне свое челобитье, приедут к ним (к детям боярским) отказщики с отказом в срок крестьян из за них отказывати в наши черныя деревни, которыя христьяне похотят идти жити в те наши черныя деревни, и те деи дети боярские тех отказщиков бьют и в железа куют, а хрестьян деи из за себя не выпущают да поймав деи их мучат, и грабят, и в железа куют, и пожилое деи на них емлют не по Судебнику, Рублев по пяти и по десяти. И отказать деи им крестьянина из за тех детей боярских не мочно".

Судебники определяют один срок в году для отказа крестьян, уплату пожилого и за повоз, и пошлин государевых: "Покаместа была рожь в земли, платить со ржи". Вот и все, никаких других условий для выхода не требуется. При этих условиях может уйти всякий крестьянин. Такова и практика. Крестьяне черных деревень жалуются на то, что крестьян вывозят не в срок и беспошлинно, и только. Вывозить в срок и с уплатой пошлин, значит, можно. Под пошлинами они, по всей вероятности, разумеют всякие платежи и пожилое, если приходилось его платить.

На приведенное челобитье последовало такое распоряжение. Велено было дать:

"Подьячего или кого пригоже, и велели ему с выборными головами из за тех детей боярских и из за (свое) земцев крестьян в наши черныя деревни отказывать по сроку, а выход бы тем крестьянам платить по указу".

Крестьянский выход поставлен здесь под охрану особого чиновника и без всяких ограничений, кроме указанных в Судебнике. Это в 1555 г.

В 1558 г. удельный князь Владимир Андреевич дает судную грамоту крестьянам Замосковской волости в Вохне. Это акт законодательства удельного князя. В этой грамоте повторяется, с некоторым изменением, статья Судебника о крестьянском выходе. Удельный князь опускает прибавку второго Судебника о сборе за повоз. Эта статья, значит, имеет силу не только в пределах великого княжения, но и в уделах; в уделе Владимира Андреевича, однако, с уменьшением поборов с выходящих крестьян.

В 1561 г. игумен Соловецкого монастыря с братиею дал грамоту крестьянам села Пузырева в Бежецком Верхе. В этой грамоте написано:

"А по грехом, кому не поживется, и похочет пойти из волости вон, и на том имати похоромное сполна, а его выпущать по сроку".

Московские писцовые книги XVI века сохранили драгоценные указания на выход крестьян согласно Судебнику из дворцовых волостей Тверского уезда. Эта книга написана между 1579 и 1581 гг. При описи некоторых деревень писцы обозначают вышедших крестьян, но различно. Об одних говорится "выбежал", о других "вывезли", о третьих "вышел". О тех, которые вышли, встречаются такие определения:

"Титко да Митко вышли по сроку, пошлины имал Юрья Карманов у ржи, да Михалко Васильев вышел за Никиту за Романовича в Турчино по отказу, пошлины платил Юрью Карманову".

Это выход по Судебнику, тут и срок, и отказ, и пошлина у ржи. Выбежавшие — это ушедшие без соблюдения правил Судебника. Что касается вывезенных, то и они в данном случае, кажется, все были вывезены без соблюдения правил, ибо ничего не говорится ни о сроке, ни об уплате пошлин. Правила Судебника действуют 25 лет спустя по его издании и накануне отмены Юрьева дня*.

______________________

* Доп. к АИ. № I. 56, 1555; АЭ. 1. № 83. 1466; № 257. 1558; № 258. 1561; Калачов. II. 291, 300. Издатель относит эту книгу к концу XVI века; это совершенно верно; первая страница дает возможность определить и более точно время ее написания: после 1579 и до 1581 г.

______________________

Итак, статья Судебников о крестьянском выходе не мертвая буква; это действующее право во всех тех местах, которым не дано особых, специальных указов. Правительство не остановилось на первом определении порядка крестьянского выхода, появившемся в Судебнике 1497 г. При издании второго Судебника оно нашло нужным несколько изменить эти правила. Изменение произошло в пользу господ. Размер пожилого был увеличен, и установлен новый сбор с выходящих крестьян за повоз. И на этом правительство не остановилось. Прибавочный сбор за повоз оно нашло, надо думать, излишним. В грамоте великого князя крестьянам Переяславского уезда от 1556 г. статья Судебника повторяется, но с опущением прибавки о повозе. Итак, общее правило свободы крестьянского перехода не исчезло и во второй половине XVI века. Правительство неоднократно повторяет правило первого Судебника, дополняя и изменяя его. Правило это, как мы видели, осуществляется на практике в самом конце XVI века. Окончательное прикрепление крестьян совершилось в силу распоряжения двух памятников, последовавших почти единовременно: Писцового наказа 1646 г. и Уложения. В ст. 3 гл. XI Уложения находим распоряжение о том, что беглых крестьян и бобылей, по суду и сыску, должно отдавать с женами и детьми и со всеми животы и с хлебом стоячим и молоченым — тем господам, от кого они бежали. "Но владения за тех крестьян на прошлые годы до сего Уложения не указывать", т.е. не взыскивать денег за все то время, которое беглые жили за другими господами и причинили тем убыток своим настоящим господам. Почему?

"Потому, — отвечает та же статья, — что о том по нынешний государев указ государевой заповеди не было, что никому за себя крестьян не приимати, а указаны были беглым крестьяном урочные годы".

Такова точка зрения редакторов Уложения. До самой половины XVII века не было запрещения принимать чужих крестьян и, стало быть, не было и полного прикрепления, а были урочные годы, которые могли покрыть уход крестьянина. Так смотрят редакторы Уложения, а наши ученые конца прошлого века утверждают, что крестьяне были прикреплены еще в половине XVI века. Полагать надо, что они очень ошибаются.

Мысль о крестьянской свободе жива еще в половине XVII века и даже в семидесятых его годах. Отмена крестьянского выхода повела к новому порядку поступления в крестьянство. Свободные крестьяне в старину рядились во крестьянство. Едва нет выхода, порядная не имеет смысла. Поэтому Уложение установляет записку в крестьяне. Желающий жить за кем-либо в крестьянах обращается в установленные для этого учреждения. Его расспрашивают, кто он? Если окажется, что его можно отдать во крестьяне, его записывают за известным господином и отдают ему в крестьянство (XI. 30).

Несмотря на этот новый порядок, крестьяне и в XVII веке продолжают рядиться во крестьянство. Они не только рядятся, но рядятся на срок, на 10 лет, и это в 1665 г.; другие рядятся до смерти господина. Эти крестьяне ровно ничего не знают о крепости по писцовым книгам. Но о воспрещении выхода они знают, а потому и вносят в свои порядные новое условие. В старых порядных срок не обозначался, жили, пока нравилось. Выход по старым порядным отменен, и вот новая практика вносит поправку, порядная пишется на срок, а по истечении срока, конечно, крестьянин свободен: так думает крестьянин, порядившийся на срок.

Есть и такие порядные, в которых сами господа признают за крестьянами право уйти, "если им не поживется", или если они (господа) будут дурно с ними обращаться. Одни владельцы предоставляют такое право ухода крестьянину на условии посадить на свое место другого, другие и без такого условия.

Крестьяне знают об отмене выхода, но они думают, что это временная мера, и верят в то, что последует вновь разрешение выхода. Поэтому они пишут порядные, в которых обязываются сидеть на земле господина "до государевых выходных лет", не далее! Будет, значит, такое время, когда последует разрешение выхода. Государь запретил выход, но он может и разрешить его.

Не одни крестьяне помнят волю крестьянскую и выговаривают ее в своих порядных; есть и господа, которые стоят на той же точке зрения. У Семена и Бориса Семеновичей Нелединских жил исстари в крестьянах Рычко, Тимофеев сын, Бураков. В 1676 г. ему не ложилось у них ("прижилось", т.е. наскучило, надоело), и он пошел от них вон. Нелединские дают ему грамоту, в которой предоставляют идти, куда хочет, на все четыре стороны, и обязываются дать ему скосить посеянную им рожь, и скрепляют свое обязательство неустойкой в 30 рублей.

Заключим этот экскурс в XVII век изложением содержания любопытнейшего документа от 22 апреля 1670 г. За Воскресенским монастырем в Андреевской деревне Московского уезда живет в крестьянах в течение 16 лет Ивашко Якимов, с женой и детьми. 22 апреля 1670 г. он взял у монастыря ссуды 10 рублей и обязался

"Жить с женой и детьми за монастырем в Андреевской деревне, той ссуды не снесть и ни за кого не заложиться. А буде он, Иван, жить не учнет или за кого заложится и ссуду снесет, тогда волен монастырь ту ссуду на нем взять, а крестьянство и впредь крестьянством".

Что это такое? Это не ссуда, а продажа себя с женою и детьми старым крестьянином в вечные крестьяне монастырю. Старый крестьянин, живший за монастырем 16 лет, непрочен монастырю; чтобы укрепить его, надо взять с него особую запись. Мы не имеем порядной, на основании которой Иван Якимов сел в 1654 г. на монастырскую землю. По всей вероятности, там была как-нибудь оговорена его свобода; и вот последствия этого остатка старины, не гармонирующего с новым порядком вещей. Крестьянин, под видом ссуды, продается в крестьяне. Очень многие прямо с этого начинают. Берут ссуду и отдаются вечно в крестьяне. Ссуда получает здесь совершенно новое значение, неизвестное старине*.

______________________

* Любопытные документы, на которых основано предшествующее изложение, напечатаны г-ном Дьяконовым в его "Актах". I. №№ 24, 26, 31, 42, 48, 50, 59, 60, 69 и др.; II. 37. Тут же и ссуды в новом смысле: №№ 49, 56, 58, 62, 63, 64, 68 и др.

______________________

Возвратимся на прежнее.

Из документов XVI века мы знаем, что крестьяне, садясь на владельческие земли, брали у землевладельцев и подмогу. Старые новгородские писцовые книги тоже упоминают "подможныя деньги", хотя редко. Деньги эти были даны новгородцами. При конфискации земель эти крестьянские займы, по всей вероятности, были великим князем уплачены сведенным боярам и бояришкам. Говорим это на том основании, что великий князь дарит новым помещикам эти перешедшие к нему крестьянские долги, определяя и %, какой они должны получать с должников. Этот % невелик, в одном случае он 5 с небольшим, в другом — 6. В XVI веке подмога была беспроцентным долгом и погашалась не уплатой занятой суммы, а исполнением принятых на себя крестьянином обязательств; заем же денег был долг процентный, погашавшийся уплатой занятой суммы. Было ли такое различие в Новгороде, это неясно. Задолженность новгородских крестьян, ввиду редкости случаев, в которых упоминается подмога, была ничтожная*.

______________________

* II. 36; III. 601, 803.

______________________

В новгородских писцовых книгах XVI века и других памятниках того же времени встречается слово "жилец". Этим словом обозначаются все живущие и где бы то ни было. Помещики — суть жильцы, крестьяне, посадские тоже. В Москве живет немец, он тоже жилец. Не то ли же самое означает более древний термин: житьи люди?

Впервые опубликовано под названием: "Русские юридические древности". Т. 1. 1890; Т. 2, вып. 1, 1893; Т. 2, вып. 2, 1896.

Василий Иванович Сергеевич (1832-1910) русский историк права, профессора Московского и Санкт-Петербургского университета.