| ||
|
Те, которые находятся в безопасности в тихих гаванях, [1063] всегда стараются помочь обуреваемым среди моря, насколько они могут, двумя способами: или, как избежавшие бурь и помнящие о страшных волнах и о тех бедах, какие с ними случились на море, сожалеют страдающих, или, если они еще не были носимы бурею по волнам, как бы усвояют себе те опасности по той причине, что им надлежит плыть по тому же самому морю и, испытав те же самые беды от волн, точно так же стремиться к гавани успокоения; они стараются, при помощи бесчисленных средств, если возможно, спасти весь корабль; если же нет, то заботятся о сохранении в живых хотя бы нагими тех, кто потерпел кораблекрушение, и надеются получить за то от Бога праведное мздовоздаяние. Но мне, несчастному, подвергшемуся самому тяжкому кораблекрушению и обуреваемому — не говорю: среди моря, а в глубине морского дна, и подобно рыбе, силящейся из глубины всплыть на горнюю поверхность, старающейся освободиться от находящихся в глубине ядовитых пресмыкающихся, — никто не помогает, конечно, потому, что относительно нас держатся такого взгляда, что мы никогда не можем допустить чего-либо в подобном роде; оказались же мы теперь в таком положении, чтоб поучиться из того, что терпим. Итак, честные отцы, не проявляйте в отношении ко мне, падшему и уничиженному, тех чувств, чтоб не испытать того же самим, но, увидев мою рану, убойтесь! И что еще мне сказать? Разве у вас не оказывается бумаги, досуга двух дней, труда одного вьючного животного? Конечно, подобно тому, как опытнейшие из врачей, всякий раз, когда коснутся и взглянут на имеющих в скором времени умереть, то перестают давать врачебные средства, но с помощью живых приготовляют тому, кто скоро имеет отойти, относящееся в его погребению и объявляют друзьям о смерти больного, хотя он еще и жив, делаясь возвестителями ужасного горя, и не опасаясь промахов со стороны их искусства, но руководствуясь авторитетным мнением, высказываются против больного, — точно так и ваша святость удержалась от утешения, перестала увещевать, позаботилась о том, чтобы собрание братства рассеялось, и всем, живущим в этих именно пределах, возвестила о нашей смерти так, чтоб это было передано даже и тем, кто обитает за пределами нашей страны. И для богобоязливых и возлюбленных братьев отсюда — ужасная скорбь, а для тех, кто относится к вере иначе, веселие и радость. Вообще говорите: возгласи ряб** и собра, ихже не роди, творяй милость свою; в преполовении дний своих оставят его и на по- [1064] следок свой будет безумен (Иер. XVII, 11). Поэтому, увидев мою рану, честные отцы, убойтесь, и прежде всего постарайтесь вашими святыми молитвами упросить Благоутробного, чтоб человеколюбие Его дошло даже до нас, как выше сказано, упавших на дно морской глубины и в средину ада; потом не замедлите помочь и доброю беседою. Еще дерзаю надеяться на вашу любовь: брат от брата помогаем (Притч. XVIII, 19). Я знаю, что вы не досадите, но скорее помолитесь и, увидев мою рану, побоитесь. Но не подумайте, что я показываю опыт своих ораторских талантов или сочиняю поучение; нет, клянусь вашей любовью; примите же меня, как ощущающего боль от великой раны и страх вечного наказания, и желание вечных благ, о которых я и слышал, и которых вкусил, среди которых и прожил некоторое время прежде, чем я был ранен врагами. Увидев это, те коварные позавидовали и, положив западни со всякого рода хитростями, воздвигли победный трофей. Поэтому каждый из вас, увидев мою рану, пусть убоится, и проводящий жизнь среди благ, о которых сказано выше, имея кругом страшных и великих врагов, пусть замечает вокруг себя злоумышления, направленные к тому, что лишить его этого сокровища; а тот, кто еще не вкусил, но старается вкусить, — как имеющий многих и великих врагов, препятствующих ему, — пусть соблюдает осторожность. Но возвратимся к вопросу, подлежащему обсуждению, и испросим от вашей любви того, что полезно нам. Под влиянием удовольствия от речи мы понемногу воодушевились, хотя и не нанесли вреда бегущим, лучше же сказать — укрепили их. Ваша победа над врагом делает его более слабым, а нас побуждает, взяв оружие, опять идти на подвиги, не обращаясь в бегство из-за страха пред своей раной, но под влиянием веселого расположения духа, возбуждаемого вашею победою, устремляясь на ристалище более мужественно. Итак, опять, как уже часто я просил, и теперь отважился обратиться с просьбой к вашей богобоязненности, чтоб вы удостоили послать ваши молитвы, наподобие уды, в глубину морскую и там привлекли к себе смертную рыбу и ввели ее в невод, из которого сильными и ужасными волнами я был ниспровергнут на дно морское, — и чтоб, увидев мою рану, убоялись. Это я постарался написать для напоминания вашей любви, хотя и не говорю достойно предмета. О, если бы возможно было, чтоб я, став на оконечности высоких гор, вострубил своими устами и, наподобие грома, разослал бы по всему миру мой грех в триумфальном шествии и не оставил бы без внимания привлечения вселенной на помощь моему преуспеянию. Но это — дело невозможное, потому что я — человек, имеющий слабый голос, и недолговечен. Впрочем, увлекаемый словом, я осмелюсь припомнить божественные Писания, и сказать согласно с ними. Грешнику, говорит (Писание), рече Бог: вскую ты поведаеши оправдания Моя (Псал. XLIX, 16). Теперь поистине могу громко [1065] произнесть то пророческое изречение и сказать: кто даст главе моей воду и очесем моим источник слез? И плачуся о побиенных дщере людий моих (Иер. IX, 1). Если Иеремия людей, пораженных на войне в тела, считал достойными бесчисленных рыданий, то что́ мог бы иной сказать относительно столь великого несчастья души? Уязвленнии мои не мечми уязвлени, ниже мертвецы мои умврщвлени ратию (Иса. XXII, 2). Не о мертвых телах говорит он, но о жале истинной смерти, то есть, оплакивает тяжкий грех и раскаленные стрелы лукавого, варварски сожигающие души вместе с телами. Сильно стенают законы Божии вместе со святыми духами о столь великом страдании и взирая на меня. И для меня, друзья, конец тех сладких слов стал горек, и мне необходимо опять скорбеть о том, по поводу чего надлежало бы радоваться, так как, взяв члены Христовы, я сделал их членами блудницы. Кто при этом не сказал бы, заплакав: како бысть блудница град верный Сион? Ужасеся небо о сем и вострепета попремногу зело земля, глаголет Господь (Иса. I, 21; Иерем. II, 12). Но благоволите, честные и святые отцы, вспомнить о моем прекрасном исповедании, какое я проявлял пред лицом Бога и ангелов, и людей. Чуждые, войдя в дом, стараются возбуждать великие беспокойства, чтоб произвести забвение даже самого исповедания; но по молитвам вашей любви Господь Саваоф оставил нам семя воспоминания, по каковой причине память, потопляя сердце печалью, удерживает слово и падающая слеза ослабляет голос, всякий раз как придут мне на ум те ужасы, какие со мною приключились, всякий раз, как мне придет на ум, что, дав исповедание Христу, я оказался в подчинении у антихриста, всякий раз как мне придет на мысль, что, начав духовным, я соделался плотским. Горе мне уничиженному и отпавшему, горе из-за той печали, какою я терзаюсь, из-за стыда и безответной защиты! Рожденный для жизни я предан смерти. Окажите мне сострадание, милостивые отцы и врачи, окажите сострадание, возрыдайте обо мне и оплачте меня пораженного приманками ядовитой ехидны; возрыдайте обо мне и поскорбите о вас самих, прежде чем нанесен удар; слезы ваши да будут оплотами против того врага; уделите мне обильную слезу владеющие этим даром, так чтобы она вторглась в сердце и изгладила начертанные грехом законы. Ей! Прошу вас, очистите его для начертания в нем законов царских, законов духовных, законов небесных. Господь Саваоф оставил у меня семя веры для того, чтоб мне не сделаться совсем Содомом. Помолитесь же вместе со мной, милостивые и добросердечные отцы, чтоб я мог быть спасен покаянием вместе с ниневитянами. Пролейте обо мне слезы и восскорбите, подобно пророку Ионе — сделавшись для меня возвестителями. Тот не был лжецом, как и вы не лжецы, но благоутробие человеколюбивого Бога опечалило одного, дабы не погубить многих. Однако же, и тот был опечален не вследствие ненависти к людям, но из опасения, чтоб долю человеколюбия не превратить в клевету на Пославшего, как будто бы лжеца. Ваша же любовь не такова; но я знаю, что вы сорадуетесь, всякий раз как бывает на небе радость по причине раскаяния одного грешника, и непрестанно молитесь, чтоб человеколюбие Бога восприняло погибающие члены, так как вместе с ними страдают и все члены. Наконец, побеседую сам с собою и о том, что могло бы быть сказано со стороны вашей любви, как бы тайно получив слова от некоторой невидимой силы. Днем и ночью, держа в памяти дела утешения со стороны вашей любви, я стараюсь ободрить себя, имея в качестве помощи вашу молитву; и ежедневно увещание со стороны вашей любви, как бы возле находящееся учение, бывает для моей души утешением, доказывая пламенность вашей святой молитвы, — при чем блаженный Иезекииль упрекает меня [1066] и говорит, воспоминая о прежних благодеяниях: пройдох сквозе тя и видех тя: и се — время твое, и время потопляющих тебя, и прострох криле мои на тя и прикрых студ твой, и кляхся тебе, и внидох в завет с тобою, глаголет Адонаи Господь; и была еси Мне весьма прекрасна; и омых тя водою, и ополосках кровь твою от тебе, и помазах тя елеем, и облекох тя в пестроты, и обух тя в червлены, и препоясах тя виссоном, и возложих на тя трихаптон***, и украсих тя утварию, и возложих запястие на руце твои и гривну**** на выю твою, и дах усерязи на ноздри твоя и колца во ушы твои, и венец хвалы на главу твою; и украшенна была еси златом и сребром, и одежды твоя виссонны и трихапты, и испещрения; и семидал***** и мед, и масло яла еси, и была еси Мне добра зело зело. И изыде имя твое во языки в доброте твоей, зане совершенно бе лепотою в красоте, юже учинит на тебе, глаголет Адонаи Господь. Ты же уповала еси на доброту твою, и соблудила еси во имени твоем, и излияла еси блужение твое на всякого мимоходящаго, и взяла еси от риз твоих и сотворила себе кумиры сошвеныя, и соблудила еси с ними, и не внидеши, и не будет. И взяла еси сосуды хвалы твоея от сребра Моего и злата Моего, от них же дах тебе, и сотворила себе образы мужески, и соблудила еси в них (Иезек. XVI, 8 — 17). Блаженный же Иеремия взывает и говорит об этом: еда падаяй не востает, или отвращаяйся не обратится? Еда ритины****** несть в Галааде, или врача несть тамо (Иер. VIII, 4. 22)? Ибо рекох по внегда прелюбодействовати ему во всех сих: ко Мне обратися (III, 7). Но при этом я боюсь, чтоб ваша богобоязненность когда-либо не подумала, что мы излагаем как бы учение. Нет, клянусь вашей надеждой, которую имеете пред Богом; но подобно тому как мучимые ужасными страданиями, если поручат лечение своей болезни врачам, то надеждою на их врачебные средства утишают свои боли, точно так и я вследствие беседы с вашею любовью: раны как бы уже улучшены, стал более обнадеженным, потому что самая память о вашем утешении незаметно рождает в сердце свет. Поэтому прошу вас, божественное собрание христиан, святое сонмище, священный народ, помолитесь за меня ко Господу, так как я уже не выношу своего пребывания вне стада, вне невода, вне духовной ограды, но желаю быть внутри виноградника, внутри брачного чертога, внутри рая, чтоб в нем оказаться и вместе с вами. И, увидев мою рану, убойтесь; я не стыжусь признаваться, не ленюсь и часто говорить об этом; я стыдился, когда мне было стыдно. И, прочитав мое письмо, разошлите по всему братству, непрестанно молясь об обращении грешника с пути заблуждения, чтобы вам спасти и свои души и покрыть множество грехов. Здесь, наконец, положу предел своему слову. К тебе же, честнейший и боголюбезнейший брат и отец, у меня — речь потому, что я никогда не сомневался записать тебя в отцы, и воздать права старшинства, как брату. От тебя я домогаюсь несколько большего, чем от всего братства, подобно тому как юные дети, даже если и непристойно резвятся у груди отцов, никогда не опасаются быть прогнанными из отеческого сердца, полагаясь на преизбыток отческого расположения. Но для меня и здесь замедление, и я переношу, может быть, достойное наказание за дела; однако, вспомни обо мне сам, боголюбезнейший отец Златоустый, чтоб тебе как-либо не получить наказания за безжалостность у праведного Судии — Бога. Богу известно, как при воспоминании о твоей сладости слезы препобеждают рассудок и задерживают слово. Поэтому здесь я и прекращу речь. Бог же будет Судьею между мною и тобою, сладчайший и боголюбезнейший отец Златоустый, потому что Его одного только — слава и держава во веки веков. Аминь. ______________________ * Это и следующие творения, отнесенные в издании Миня к разряду Spuria, помещены в I т. этого издания. Так как они не вышли в I томе нашего издания, то мы и помещаем их в конце II-го тома. (Прим. ред. изд. 1896 г.)
______________________
Опубликовано: Творения Святаго отца нашего Иоанна Златоуста, Архиепископа Констанипольскаго, в русском переводе. Том 2, книга 2. СПб., Издание С.-Петербургской Духовной Академии. 1898.
Иоанн Златоуст (ок. 347 — 14 сентября 407) — архиепископ Константинопольский, богослов, почитается как один из трёх Вселенских святителей и учителей вместе со святителями Василием Великим и Григорием Богословом. | ||
|