Глава сто девятнадцатая,
в которой Нат путешествует через всю страну и упражняется в эпистолярном жанре, отсылая Карен Маршалл длинные письма...

С 12 мая 1866 года, по последнее письмо

В Тексаркану Нат приехал 3 мая, в четверг, и отсюда же отправил письмо миссис Маршалл. Уже 12 мая, в пятницу, примерно к обеду, почтовый работник привёз письмо Ната и передал из рук в руки хозяйке. Своим обычным ровным почерком, на желтоватой почтовой бумаге, без клякс и помарок, Нат писал:

"Миссис Карен Маршалл,

Городок, округ Ньютон, Техас.

Многоуважаемая миссис Маршалл!

Я благополучно добрался через Шривпорт до Тексарканы, и дальнейший путь намерен проделать на поезде, поскольку это быстрее, да и безопаснее. Мне пришлось выбрать именно такой маршрут, потому что удобнее всего попасть в Овенсборо через Нашвилл. А в Нашвилл удобнее всего попадать через Мемфис. Железнодорожная ветка из Шривпорта, которая идёт в сторону Монро и Джексона, и только оттуда поворачивать на Мемфис, примерно в полтора раза длиннее, чем если ехать в Мемфис от Тексарканы, через Литл-Рок. К тому же, дорога между Шривпортом, Джексоном и Мемфисом не в самом лучшем состоянии. Особенно та часть, которая пролегает через штат Миссисипи. Если бы я воспользовался ею, мне пришлось бы потерять от нескольких дней до недели.

До Шривпорта не происходило ничего интересного. Иногда мне попадались фермы, на которых кто-то живёт. Много участков заброшено, но я уверен, что жизнь здесь постепенно наладится. Рядом с рекой Сабин хорошая земля, и она непременно найдёт себе хозяев.

В Шривпорт я приехал 28-го, поздно вечером. Луна уже встала и я поехал бы дальше, не останавливаясь, но пожалел лошадь, и остался в городе на ночлег. Насколько я знаю, Шривпорт стал городом уже в 1835 году. Это не так давно, но на нашем континенте мало по-настоящему старых городов. Я слышал как-то мнение, что в Европе город моложе ста лет - это даже ещё и не город в полном смысле слова. А вот в Америке если город просуществовал тридцать лет - это уже даёт право сказать: тут он и останется. Место удачное - правый берег Красной реки, по которой при желании можно сплавиться до Батон-Руж, а оттуда рукой подать до Нового Орлеана. Я считаю, люди, которые поселились здесь - не прогадали. Если Шривпорт и не станет таким, как Нью-Йорк или Филадельфия, он всё равно останется важным городом Луизианы.

Ночь в Шривпорте прошла тихо, а вот рано утром меня ожидал небольшой "сюрприз": стоило мне выйти из гостиницы, как моей персоной заинтересовались некие странные джентльмены. Я даже подумал грешным делом, не произвожу ли впечатление человека, который прячет за пазухой миллион? Затевать ссору мои неожиданные "друзья" не рискнули, да и я проявил себя с самой любезной стороны, но потом я постарался от них отделаться и как можно быстрее выбраться из города. Первые несколько часов прошли спокойно, но где-то на середине пути между Шривпортом и Тексарканой мне показалось, что за мной кто-то едет. Я отыскал удобное место повыше, и огляделся. Действительно, за мной следовало человек пять, и я готов был поклясться, что трое из них - те самые мои новые знакомцы из Шривпорта. С ними явно был опытный следопыт, и они не боялись терять меня из виду.

Не знаю, чем именно этих джентльменов привлекла моя персона, но они следовали за мной, как привязанные. Пару раз я нарочно вернулся и пересёк свой собственный след, а потом находил удобное возвышение и смотрел, что они будут делать. И каждый раз один из этих людей останавливал остальных, изучал дорогу и выбирал верное направление. Они всё никак не отставали и явно ждали ночи.

Если бы мне не нужно было попасть в Тексаркану как можно быстрее, я бы отделался от своего сопровождения, запутав следы и пару раз перейдя реку, но я не хотел терять время, поэтому решил поступить по-другому. Я решил их переупрямить, ехал, не останавливаясь, всю оставшуюся часть дня, и даже тогда, когда стемнело, но на следующее утро обнаружил, что мои провожатые отстали не намного. У них был опыт преследования, из чего я сделал вывод, что скорее всего, это бывшие солдаты. Тогда и я решил вспомнить, что совсем недавно был солдатом. У меня было два пути: затаиться и пропустить их вперёд, а заодно посмотреть, кто это такие, либо попытаться от них оторваться, но уже по-настоящему. Если бы моей целью было искоренение бандитов на территории Луизианы, я пожалуй, пошёл бы первым путём, подстерёг их и постарался обезвредить. Но в этот раз у меня была конкретная цель, и я не стал рисковать.

Убегающий человек находится в выгодном положении, потому что убегать проще. Когда тебя преследуют, главное - это упорство. Нужно двигаться с максимально возможной скоростью, по самому кратчайшему пути, вперёд и вперёд, не останавливаясь и даже не оглядываясь, столько, сколько сможешь. Я почти всё время ехал галопом, а когда лошадь уставала - спускался с седла и бежал рядом. По счастью, у меня было достаточно воды в моей фляге и кое-что из еды, так что я поступил по способу индейцев делавэр: употреблял всё это на ходу. К вечеру, когда лошадь окончательно выдохлась, я наконец сделал маленькую остановку и с удобной точки оглянулся назад. Мои приятели отстали. Я решил не испытывать судьбу, и продолжал идти всю ночь, ведя лошадь в поводу. Наутро никаких признаков погони за моей спиной не было. Но самое чудесное ждало меня впереди: я приехал в Тексаркану почти на полсуток раньше, чем ожидал, и оказалось, что у меня есть два часа до отправления нужного поезда. Если бы я опоздал, мне пришлось бы ждать в Тексаркане минимум сутки!

Я мысленно поблагодарил тех ребят, что помогли мне сократить время в пути, успел устроить лошадь на платной конюшне, купить билет, и у меня ещё осталось время зайти на почту и написать Вам этот небольшой отчёт о своих наблюдениях.

Времени совсем не остаётся, но я обещаю, что и далее буду держать Вас в курсе своего передвижения. От всего сердца желаю Вам удачи. Надеюсь, что у Вас всё в порядке, и Ваши работники не доставляют Вам хлопот. Я же со своей стороны сделаю всё возможное, чтобы эта поездка стала успешной, и непременно вернусь, чтобы и впредь иметь возможность помогать Вам во всех Ваших делах.

С тем и остаюсь, искренне преданный Вам,

Натанаэль Ганн.

Тексаркана,

3 мая 1866 года".

Прочитав всё это, Карен задумалась. Письмо от мистера Ганна было милым и тёплым, словно он писал ребёнку и словно сам он находился в каком-то другом мире... Даже встреченные им опасности он описал так, будто это была глава приключенческого романа.

Но реальная жизнь на табачной плантации мало походила на добрую сказку. Со времени посещения её земли лейтенантом Такером прошло десять дней, но впечатления были ещё очень свежи. Ещё больше Карен напугало поведение янки у других землевладельцев. Несмотря на то, что война была формально закончена больше года назад, Карен казалось, что это - лишь условность. На самом деле в любой день мог объявиться какой-нибудь отряд янки и сделать с её плантацией всё, что только им заблагорассудится. Мир был слишком шаток и призрачен. Да и мира-то считай что вовсе нет - есть только произволение янки!..

Некоторых усилий Карен стоило заставить себя собраться с духом и вновь приняться за дела. Получив через Бэрри известие, что янки покинули Городок, Карен рискнула в понедельник забрать своё новое траурное платье. Но ещё несколько дней она никак не могла решиться оставить людей и плантацию и поехать в Луизиану, чтобы заявить о вступлении в наследство. Поездка, которая планировалась на понедельник, состоялась только в четверг.

Поскольку завещания не было оставлено, Карен, вернее нанятому ею мистеру Клинкеру, следовало найти и предоставить документальное подтверждение - свидетельство о смерти всех остальных, более близких наследников мистера Уильяма Маршалла. Это требовало времени, но это было на руку Карен, ведь пока право её собственности окончательно не оформлено, налоги с неё требовать никто не в праве. Она надеялась, что пока её поверенный Клинкер соберёт все нужные справки, вернётся мистер Ганн и, может быть, привезёт деньги.

Но как не отвлекали Карен новые хлопоты, всё равно, события прошедшей недели и обыск, учинённый Такером, не шли у неё из головы. В очередной раз она имела возможность убедиться в собственном бессилии, в том, что и она, и вверившие ей себя люди, находятся в полной зависимости от произвола янки. Такер решил на этот раз не устраивать показное наказание, а что будет в следующий раз?.. Ведь другой офицер-янки едва не расстрелял Тэренса Магваера. Карен могла себе представить, что Магваер с его характером способен довести кого угодно, но как бы тот человек себя не вёл - нельзя стрелять в спину безоружному!

Всё произошедшее в Городке оставило ещё и другой след в душе Карен. Для неё янки, северная власть, были огромной силой безжалостной и неумолимой, презирающей законы и любые моральные порядки. Но и Ганн был тоже янки... В очередной раз Карен задумалась, не слишком ли много она сотрудничает с ними и закончится ли это добром.

16 мая, в среду, миссис Маршалл получила ещё одно письмо от Ната. Он твёрдо решил писать ей при каждой возможности. Не только ради того, чтобы хозяйка не волновалась, но и для того, чтобы напоминать о себе. Нат совершенно серьёзно опасался, что пока его нет рядом, Карен забудет о нём, а потом явится какой-нибудь парень вроде Магваера, только поумнее, и она согласится выйти за него замуж. Она ведь нуждалась в помощи и защите, и где гарантия, что не найдётся кто-то ещё, способный ей всё это дать.

На этот раз письмо было из Мемфиса. Начало Нат написал чернилами на обычной почтовой бумаге, но большая часть письма была написана карандашом, на пронумерованных листках из его блокнота.

"Миссис Карен Маршалл,

Городок, округ Ньютон, Техас.

Многоуважаемая миссис Маршалл!

Любое, даже самое маленькое путешествие - состояние непредсказуемое. Я надеялся добраться от Тексарканы до Литл-Рок часа за четыре, но поезд преодолевал это относительно небольшое расстояние в 170 миль почти сутки. Не буду утомлять Вас описанием всех мелочей, которые оказались виной этой задержке. Скажу только, что в своё время мне пришлось участвовать в прокладке железной дороги по территории Северной Дакоты, и этот опыт существенно помог в организации починки железнодорожного моста через речку, которая, насколько мне известно, является одним из притоков Красной Реки, и которую непременно нужно было миновать, чтобы продолжить путь.

В Литл-Рок поезд почти не задержался, и я не успел отправить Вам письмо, поэтому решил, что буду продолжать вести путевые заметки в своём блокноте, а при случае отправлю их Вам из Мемфиса. Может быть, Вы найдёте их любопытными для себя. Я пронумеровал листки, чтобы не было путаницы.

Лист 1.

Начну непосредственно с Литл-Рок. С 1836 года этот город является официальной столицей штата Арканзас. Название городу дал какой-то француз-путешественник ещё в 1700-х годах. Маленькой скалы на берегу реки Арканзас, из-за которой город получил своё название, сейчас почти не видно из-за множества новых построек. Когда-то она служила ориентиром для переправы, но сейчас город значительно разросся, и это не единственное место, где можно попасть с одного берега реки на другой.

Я ни разу не бывал в этом городе раньше, и мало что знаю о его характерных особенностях. Но одну из самых печальных историй, связанных с этим местом, я слышал ещё во время своей короткой службы в форте Хемптон, в Аппалачских горах, в марте-апреле 1865 года. В нашем гарнизоне был один лейтенант, который волею судьбы оказался свидетелем событий и пересказал их мне. Здесь, в Литл-Рок, в январе 1864 года, федералы повесили 17-летнего паренька, Дэвида Додда, обвинив его в шпионаже на территории Союза. Громко об этом и сейчас никто не говорит, но Додд получил уже прозвание "мальчика-мученика Конфедерации". Родился он, по слухам, в Техасе, а во время войны доставлял письма и донесения через линию фронта. Попался он случайно: по ошибке забрёл на территорию, занятую Союзными войсками, и его задержал военный патруль. На суде он вёл себя мужественно, никого не выдал, хотя у него наверняка были свои связные в Арканзасе. Его казнь произвела впечатление не только на конфедератов, но и на многих солдат Союза. Лейтенант рассказывал, что мальчика заставили ехать к виселице, сидя в повозке на собственном гробу, но он не жаловался и не показывал страха. Он был невысоким и худеньким пареньком, и провисел в петле минут пять, прежде чем умер. Солдатам пришлось повиснуть на его ногах, чтобы прекратить его страдания. Говорят, что как раз в 16 лет легко умереть героем, потому что не успеваешь ещё привязаться к жизни. Но я знаю, что и в шестнадцать лет человек испытывает страх, неуверенность и чувствует боль, и юный возраст ничуть не умаляет подвига.

Простите за то, что пересказываю Вам эту печальную историю, но она здорово впечатлила меня в своё время, а город навеял воспоминание.

В целом, Литл-Рок не сильно пострадал за время войны, и сейчас выглядит вполне прилично. Много людей, много солдат. Поезд стоял такое короткое время, что я не рискнул покинуть территорию вокзала, и через полчаса уже ехал дальше.

Лист 2.

Пока поезд ехал среди однообразных и довольно безжизненных пейзажей в долине между реками Арканзас и Миссисипи, я размышлял о том, какие преимущества имеет пехота перед другими родами войск. Пока я уходил от погони из Шривпорта, мне приходило в голову, что на большое расстояние конный совершенно необязательно обгонит пешего. Посудите сами: пехотинец на марше проходит в день 19-20 миль. Конный за тот же день проезжает 30-35 миль. Если предстоит большой переход - человек будет идти на осознании необходимости, долга, повинуясь приказу, и может прошагать иногда тридцать и сорок миль за сутки, а у лошади осознания необходимости нет. Если лошадь выдохлась, а её заставили идти вперёд и вперёд, она рано или поздно встанет и не захочет двигаться дальше, или вовсе упадёт. Тут всё дело в упорстве, которое заставляет человека идти вперёд и делать невозможное, потому что он знает, ради чего совершает переход, терпит неудобства и усталость. А лошади неведомо, почему она непременно должна идти, если уже не в силах передвигать ноги.

Я уже упоминал об индейцах делавэр. Это племя проживает в Техасе и оно враждебно команчам. Делавэр ездят на лошадях, но в серьёзные походы, охоты или преследования, всегда идут пешком. Когда я в первый раз услышал, что пешие делавэры догоняют конных команчей, я не поверил. Но потом я сам, со своими разведчиками, пешком охотился за команчами, и мы догоняли их. Оказалось, что в этом нет ничего невозможного. Нужно лишь упорно двигаться к цели.

Теперь я признаюсь, откуда взялись у меня подобные мысли, пока я ехал и любовался равниной. Возвращаясь после похорон из Луизианы, когда мы стояли на берегу и ждали, чтобы спала вода, Вы сказали, что Вам не нравятся мои "пораженческие настроения". Я тогда говорил Вам, что Вы ничего не потеряете, даже если лишитесь "Жёлтой Долины", и Вы категорично возразили мне на это, что если уж браться за вторую плантацию, то непременно с тем, чтобы победить. Я почти дословно помню эти Ваши слова, и как Вы добавили: "А иначе и незачем браться!"

Вспоминая о том, как мне приходилось преследовать команчей, я наконец-то понял Ваши слова. Не просто понял, а воспринял их истинный смысл. Вы правы, за любое дело надо браться ради того, чтобы победить и довести его до конца. Или уж не браться за него вовсе. Я руководствовался этим принципом раньше, и мне не следует отступать от него сейчас, тем более, не следует призывать к этому Вас.

Миссис Маршалл! Надеюсь, Вы простите мне ту слабость. Я обещаю больше не допускать ничего подобного.

Лист 3.

Один из моих попутчиков сильно скучал, и жаловался на то, что в дороге совершенно нечем заняться. Не иначе, как благодаря его горячему желанию сделать дорогу веселее, где-то на середине пути между Литл-Рок и Мемфисом на поезд напали бандиты. Я думаю, что банды сейчас обычное дело для любого Южного штата. Кто-то недоволен капитуляцией и оказывается на положении преступника из-за конфликта с оккупационными властями, кто-то не хочет возвращаться домой, на Север, потому что считает, что ещё не использовал свою возможность помародёрствовать, а кто-то просто пользуется неразберихой и некоторым хаосом, надеясь на лёгкую добычу и возможность уйти от закона, пока непонятно, в чьих именно руках должен быть этот закон.

Бандиты по большей части не ставят себе целью ограбить свои жертвы любой ценой. Они делают ставку на внезапность и страх, который средний обыватель испытывает перед оружием. Если не сопротивляться и отдать то, что с тебя требуют - чаще всего бандиты спокойно уходят, никого не тронув. Ну, а если они встречают хоть мало-мальски серьёзное сопротивление - они тоже уходят, потому что никакие деньги не дороже собственной жизни.

Так получилось, что в вагоне кроме меня ехало ещё три весьма решительных джентльмена, которым не понравилось, что какие-то вооружённые люди останавливают поезд. Один из этих решительных джентльменов оказался капитаном кавалерии, другой воевал в Мексиканскую войну, а третий был простым коммивояжёром, но неробкого десятка и умеющим виртуозно обращаться с револьвером. Остаться в стороне, когда трое парней твёрдо вознамерились драться, я посчитал неправильным, поэтому я присоединился к этой компании, и мы попросту не дали бандитам войти в вагон. Наверное, мы так напугали их своей меткой стрельбой, что они забыли, зачем именно останавливали поезд, и предпочли уехать. По счастью, никто из пассажиров не пострадал: дам и детей мы заранее попросили опуститься на пол, а тех, кто не имел с собой оружия - присмотреть за дамами и детьми.

После этого небольшого происшествия, конечно же, мои попутчики стали делиться впечатлениями, и один из них, тот самый смелый коммивояжёр, рассказал, что он из Миссури, и как раз примерно в феврале этого года у них в городишке Либерти кучка молодчиков ограбила банк, который принадлежал бывшим офицерам республиканской милиции. По слухам, банду привели некто Фрэнк и Джесси Джеймсы, причём руководил ограблением младший - Джесси, которому едва исполнилось 18 лет. Как раз об этих двух братьях наш попутчик из Миссури и рассказал интересную историю, вполне логичную для нашего неспокойного времени.

Говорят, что Джесси Джеймс родился в семье богатого баптиста из Кентукки. Во время Золотой Лихорадки семья переехала в Калифорнию, но после смерти отца вернулась в Миссисипи, где с успехом содержала небольшую плантацию табака. Мать Джесси ещё дважды была замужем, и последний её муж погиб уже в эту войну от рук союзной милиции. Штат Миссури граничит с Северными штатами, так что во время войны на его территории шли тяжёлые бои. Большая часть миссурийцев поддерживала Конфедерацию, и один из старших братьев Джесси - Фрэнк - с началом войны вступил в народное ополчение штата, но почти сразу подцепил какую-то болезнь и вынужден был вернуться домой. В Миссури быстро рассредоточивались союзные войска, и когда Фрэнк выздоровел - он уже не смог присоединиться обратно к южной армии. Тогда он присоединился к партизанам.

Однажды на ферму отчима Джесси и Фрэнка заявилась союзная милиция, и потребовала выдать, где именно прячется Фрэнк. Эти люди вели себя совершенно не по-джентльменски, пытали главу семьи и под конец повесили его тут же, рядом с домом, а юного Джесси высекли плетьми.

Мне всегда казалось странным, когда люди действуют подобными методами. В своё время Санта-Анна казнил много техасцев, в надежде, что оставшиеся в живых испугаются и сдадутся. Но он добился обратных результатов, потому что многие из тех, кто не хотел с ним воевать, брались за оружие из желания отомстить, защитить свои семьи, освободить Техас от власти тирана, или просто из страха за свою собственную жизнь. Ведь нельзя было гарантировать, что Санта-Анна вдруг не надумает казнить всех поголовно. Так и в истории с Джесси Джеймсом: в том, что этот парень отправился воевать в самую отчаянную бригаду, а после войны пошёл грабить янки, нет ничего удивительного. Его вынудили к этому люди, которые наверное считали, что могут запугать мальчишку побоями, и казнью его отчима. Мне же эта история показалась поучительной, и я в который раз подумал, что уж если воевать - то делать это надо честно, и соблюдать своё собственное достоинство.

[Снова на почтовой бумаге, чернилами]

Несмотря на нападение бандитов, мы добрались до Мемфиса всего за пять часов, и 3 мая у меня наконец появилась возможность отправить Вам письмо.

Мемфис - не только большой город, но и речной порт на Миссисипи. Старожилы утверждают, что он был городом уже с 1819 года. Железная дорога от Мемфиса до Чарльстона уже налажена, так что Мемфис - шумный, людный, и очень важный город. Задерживаться в нём не входит в мои планы, поэтому письмо своё я заканчиваю. Если повезёт, следующая остановка ждёт меня в Нашвилле. Это ещё двести миль по железной дороге, через Джексон, но по мере того, как я продвигаюсь на Восток, становится спокойнее. Надеюсь добраться без сюрпризов, и по возможности отправить Вам ещё одно письмо.

С искренним уважением,

Натанаэль Ганн.

7 мая 1866 года".

Карен не ожидала, что мистер Ганн будет присылать ей так много писем. Они были таким мягкими и непосредственными, что это несколько разбивало образ беспощадного янки, в создании которого так постарался лейтенант Такер. Но прошло две недели со времени появления в Городке военных и с тех пор всё было спокойно и... наверное Карен ещё не полностью растеряла веру во что-то хорошее.

Она с большим вниманием прочитала очередное письмо Ганна. Для Карен вообще было неожиданностью, что управляющий захочет посылать ей такие обширные послания с дороги. Чтобы свободно писать такие пространные письма нужно было, во-первых, иметь большой навык письма, практику постоянной письменной работы. Необходимо было, если и не каждый день писать, то писать достаточно часто и много. Иначе рука отвыкнет следовать за мыслью, а на сам процесс написания будет уходить столько усилий, что сочинять и одновременно писать объёмистый текст, просто не захочется.

Во-вторых, нужно было уметь излагать свои мысли в письменном виде. Каллиграфические умения не всегда соответствуют хорошему владению эпистолярным жанром. Не всякий профессиональный писарь сможет занимательно и интересно составить рассказ о произошедших с ним событиях и изложить это в понятной и увлекательной форме.

Карен не могла представить, что Ганн, оказывается, где-то получил хорошее образование, а иначе как хорошим образованием и воспитанием она не могла себе объяснить способность её управляющего так много и увлекательно писать.

Сначала Карен предположила, что Ганну кто-то помогает. Например, первое своё письмо он прислал из Эст-Сабина, где встречался с Фланнаганом. Почему бы тому по старой дружбе не помочь своему товарищу? Но теперь, когда письма стали приходить с дороги, она уже не могла согласиться, что Ганну кто-то помогает.

Содержание писем тоже произвело на неё большое впечатление. Рассказ Ганна о городе Литтл-Рок и, главное, о событиях, произошедших в 1864 году, так впечатлил Карен, что некоторое время она не могла читать дальше. Описание чужой жестокости слишком хорошо переплеталось с воспоминанием последнего обыска здесь в Городке. Карен отложила чтение на следующий день, но подумав, что в письме может содержаться ещё что-то важное, пробежала глазами последний лист. Убедившись, что отправитель жив и здоров и держит путь дальше, она убрала письмо и вернулась к работе. По идее, рассказ о произволе и беспощадности военных никого не должен был сильно удивлять. Слишком много в окружающей жизни находилось тому иллюстраций. Но Карен не могла привыкнуть к такому - любое проявление насилия с каждым разом больше ранило её душу.

Остальную часть письма она читала уже на следующий день. В нём Ганн рассказывал о нападении бандитов на поезд и о банде Джесси Джеймса. И снова тут была история о безрассудной жестокости, которая, в свою очередь порождала жестокость других людей. Карен теперь не была уверена, что сможет выстоять во враждебном ей мире. Если уж она с таким неимоверным трудом смогла справиться со своей маленькой техасской плантацией и защитить людей, вверивших себя ей, как же она сможет возглавить огромную "Жёлтую Долину"? И дело даже не в кредите и не в деньгах! Там, в Луизиане, на них точно так же могут напасть янки и творить любой произвол, за всякое, даже самое малое, проявление неудовольствия, карая самым беспощадным образом!

Тут Карен вспомнила те слова, которые мистер Ганн сам напомнил ей в своём письме: "Если уж браться, то непременно с тем, чтоб победить! А иначе и незачем браться!" Слова красивые, но хватит ли у неё сил, чтобы победить в современном мире?

Карен внимательно прочитала всё ещё раз, потом вздохнула, сложила письмо и убрала его к предыдущим письмам - в тот кожаный мешочек, в котором хранились документы на плантацию, и задумалась. Эти письма Ганна были словно не из нынешнего мира, а из какой-то другой страны. Да, они рассказывали порой об очень страшных вещах, которые творятся и творились на Юге, но между тем они были пронизаны сочувствием к ней, они были очень милы и трогательны... Ранее Карен никогда и ни от кого не получала подобных писем. То есть, нет, она исправно получала поздравления с праздниками от родственников мужа или деловые письма от клиентов по поводу продажи табачного сырья и прочее. Но никто и никогда не писал ей писем просто так, ради того, чтобы написать Карен о себе и рассказать о своих делах.

Следующее письмо от Ната пришло только через десять дней, 26 мая. Судя по штемпелю, пунктом отправки был город Овенсборо, штат Кентукки - конечный пункт деловой поездки мистера Ганна. Нат писал:

"Многоуважаемая миссис Маршалл!

Любое событие несёт в себе как отрицательные, так и положительные стороны. Мне не удалось отправить Вам письмо из Нашвилла, зато я успел на дилижанс, который отправлялся буквально через полчаса после прибытия поезда. Благодаря такой поспешности, я уже 8 мая, в среду, был в Овенсборо. Сразу по приезде я не стал Вам писать. Понадеялся, что в ближайшее время смогу выяснить, как обстоят дела с тем вопросом, по которому я приехал, и уже тогда отчитаюсь перед Вами. Теперь спешу сообщить, что надежды мои оправдались, и после того, как я улажу все необходимые формальности, я тот час отправлюсь в обратный путь. А пока есть время - расскажу о том, как меня встретил родной город, который я последний раз посещал во время своего недолгого отпуска в 1856-м году.

Насколько мне известно, в этом месте, на излучине реки Огайо, ещё с конца прошлого века обосновались европейские поселенцы. Поселение сперва назвали Жёлтая Отмель. И действительно, на здешних берегах какой-то особенно жёлтый песок, который в детстве мне казался самым обыкновенным. Я просто не видел других рек, пока не покинул город и не записался в армию. Мне было не с чем сравнивать.

Говорят, что именно в Жёлтой Отмели останавливались на зимовку Люьис и Кларк. Это два путешественника, которые в начале 1800-х годов исследовали земли западнее Миссури, искали удобную дорогу через весь материк на побережье Тихого океана. Насколько мне известно, до океана они не добрались, но исследовали обширный участок, и привезли из своей экспедиции множество интересных материалов, карт, описаний, которые убедительно доказывали, что есть ещё много свободных земель и страна может рано или поздно занять всё пространство до тихоокеанского побережья. Сейчас о Льюисе и Кларке как-то подзабыли, но мне доводилось держать в руках брошюру с отчётом об этой экспедиции. Эти замечательные парни проделали большую работу, которой человек вроде меня, сам много где побывавший, может только восхищаться.

Однако вернусь к текущим событиям. Как только я более-менее разобрался с вопросом, ради которого приехал в Овенсборо, и у меня появилось немного свободного времени - я тут же отправился по тому адресу, по которому до недавнего времени жила моя покойная сестра Элизабет. Она овдовела перед самой войной, её муж был старше её на двадцать лет. Став вдовой, Элизабет продала дом и переехала к младшей дочери, которую как раз успела выдать замуж. Я был удивлён, обнаружив по указанному в письмах адресу солидный двухэтажный особняк. Улочка, которая десять лет назад казалась маленькой и убогой, превратилась в довольно оживлённую, и дотянулась практически до берега реки. Здесь стоят фонари, сделаны добротные тротуары, чтобы не нужно было месить грязь во время дождя. Я так увлёкся наблюдениями, что не сразу заметил, что на мой стук двери открыл самый настоящий лакей в сюртуке с галунами. Я представился, спросил хозяев, а потом случилось самое неожиданное: моя племянница Роуз не только узнала меня, но и была очень рада моему приезду.

Я познакомился с мужем Роуз, мистером Джеймсом Эллиотом. Он держит оптовый склад и несколько магазинов, дела его процветают. Как оказалось, моя сестра Элизабет все деньги, которые перечислялись с моего счёта на её имя, откладывала на приданое для Роуз, и благодаря этому смогла выгодно выдать её замуж. Помимо того, что мистер Эллиот любит свою жену, она принесла ему некоторую сумму, в которой он сильно нуждался для расширения своего бизнеса. Так что я оказался приятным гостем. Меня уговорили переехать из гостиницы в этот гостеприимный дом, и первым же вечером мистер Эллиот собрал несколько своих деловых знакомых, поужинать и провести время.

У меня сложилось впечатление, что северяне даже на дружеских вечеринках говорят только о двух вещах: о политике и о бизнесе. Впрочем, сильно скучно не было, потому что я познакомился с неким мистером Гроувом. Этот достойный джентльмен является владельцем небольшой табачной фабрики. Он закупает сырьё где-то на Кубе и подумывает о том, что следовало обосноваться на побережье, хотя бы в Бостоне, потому что тогда уходило бы меньше денег на перевозку сырья, которое доставляют морем, а потом по железной дороге в Овенсборо. Я признался, что имею некоторое отношение к табачным плантациям и намекнул, что попутно с прочими делами провожу разведку по поводу рынков сбыта. Этот милый человек тут же нашёл во мне благодарного собеседника, рассказал о своей продукции, и даже предложил прямо на следующий день побывать на его табачной фабрике. Я не стал отказываться, в результате чего провёл пару свободных часов с большой пользой. Вернувшись с фабрики, я, как хороший разведчик, составил подробный отчёт обо всём, что узнал и увидел, и рассчитываю привезти его на Ваш суд. Конечно, это нельзя рассматривать как руководство по работе табачной фабрики, но я подумал, что лучше на будущее иметь хоть какое-то представление о процессе. Тем более что на первый взгляд, в нём нет ничего особо сложного. Я рассчитывал, что смогу добавить к собственному отчёту какое-нибудь пособие, которое можно будет найти в книжных лавках, но, увы, такой специфической литературы в Овенсборо не нашлось.

Тем же вечером, когда я сидел за составлением отчёта, моя племянница принесла мне связку писем. Моих собственных писем, которые я писал её матери из армии. Я был поражён тем, что Элизабет хранила эти письма! Я в основном писал о военной службе, о мексиканской войне, о драках с индейцами. Мне больше не о чём было писать, потому что именно из подобных событий состояла вся моя жизнь. Оказалось, что после смерти сестры мои письма были прочитаны Роуз и её мужем на предмет того, следует ли хранить их дальше, и мистер Эллиот предложил мне издать всё это отдельной книжкой, или отослать в журнал. "Интересные наблюдения ветерана Мексиканской компании", - сказал он. Я, конечно, поблагодарил его за столь высокую оценку, и с разрешения Роуз забрал письма себе.

Я никогда не задумывался, насколько эта переписка была дорога моей сестре. Я даже не знал точно, сколько раз писал ей. Оказалось, что у неё скопилось двадцать восемь моих писем. Примерно два письма в год, если учесть, что я практически не писал ей во время последней войны. К сожалению, я не сохранил её ответы. Она писала мало и в основном о семье, о том, как растут дети, и лишь просила всякий раз в конце, чтобы я обязательно отвечал ей, хотя бы писал, что я жив и здоров. О чём она думала, когда два раза в год получала от меня письма, больше похожие на донесения командованию? Представить себе не могу.

Между тем, в том деле, по поводу которого я приехал, образовалась неожиданная загвоздка. По счастью, разрешимая, но виноват в ней, к сожалению, я сам. Я так торопился оформить в Эст-Сабине бумагу, подтверждающую мою личность, что не проследил за тем, как именно секретарь написал моё имя. Дело в том, что во всех документах начиная с рождения, в том числе и здесь, в Овенсборо, я значусь как Nathanael Gunn, а в документе эст-сабинский секретарь написал: Nathaniel Gunn. Разница в одной букве, но когда речь идёт о серьёзных делах, служащие солидных заведений предпочитают оставаться крайне педантичными. Тем более что ни моё имя, ни фамилия, не могут претендовать на особую редкость. По счастью, здесь достаточно людей, которые могут подтвердить мою личность, и мне нужно было лишь переоформить бумагу. И тут мне снова повезло, потому что Овенсборо почти что граничит с индейской территорией, и здесь достаточно военных заведений, в которые я мог обратиться. Я ещё подумал: если начну искать - наверняка найду кого-нибудь, кто знает меня по мексиканской войне, или по службе у Большого Солёного озера. И я оказался прав, потому что в гарнизоне встретил одного майора, который когда-то был лейтенантом в том же полку, в составе которого я воевал в 1847 году. Он помог мне, избавив от необходимости долго обивать пороги кабинетов армейского начальства.

Опуская подробности, скажу, что ещё парочка формальностей - и я смогу отправиться в обратный путь. С дороги я уже не буду писать Вам, потому что честно надеюсь добраться раньше почты. Так что письмо это заканчиваю.

До встречи!

Искренне преданный Вам,

Натанаэль Ганн.

Овенсборо,

15 мая 1866 года.

PS. Пришлось задержаться на несколько дней больше, чем я надеялся. Очень жаль, что не успеваю вернуться в намеченный срок".

Тем временем на плантации Маршалл начался сбор листьев табака. Сбор урожая обычно начинается через 2-3 месяца после высадки саженцев в грунт. То есть, это время приходилось на вторую половину мая - начало июня. Убирают листья табака руками. Есть другой, более быстрый, но менее качественных способ, когда всё растение срубается одновременно и сушится сразу. Но высококачественного сырья в таком случае не получится. Карен решила провести более трудоёмкую, зато более качественную уборку. Для этого в течение полутора - двух месяцев нужно было провести 5-10 ломок. Число ломок обычно совпадает с числом ярусов созревания. За одну ломку с одного растения убирают от 3 до 7 листьев.

Собранные листья следовало сразу сушить. Убранные листья складывали в пачки и отправляли в сушильный сарай, где их сортировали, нанизывали на шнуры длиной 5-6 м и сушили.

Сушка табака идет в две фазы: томление и фиксация (собственно сушка).

Томление проводят в сушильных сараях на специальных рамах - вагонах, на которые развешивают шнуры с нанизанными листьями табака. При томлении, наиболее полно проходящем при температуре 25-30 °С, растения еще дышат и испаряют влагу. В тканях листа происходит распад белков, превращение крахмала в сахар, разрушение хлорофилла. Содержание никотина в листьях при этом уменьшается, а ароматических веществ - увеличивается. Потери влаги при томлении достигают 6-7%, а сухого вещества - 10-16%. В результате томления листья становятся желтыми, качество их улучшается. Томление обычно продолжается 3-4 дня.

После томления проводится фиксация - окончательная сушка табака на солнце в течение 15-20 дней или в огневых сушилках при температуре в начале сушки 40-42° и в конце - 48-50 °С.

Карен очень волновалась перед началом работ. Из её работников, кроме старого Педро никто не знал, как и что делать. Кроме того, Карен теперь уже боялась, что в разгар такого ответственного и напряжённого занятия могут снова нагрянуть янки с каким-нибудь обыском или арестами не пойми за что...

Письмо мистера Ганна отвлекло и даже немного успокоило её. Слова о том, что у него всё сложилось хорошо, вселяли в Карен надежду. Даже не конкретно на то, что Ганн привезёт ей необходимые деньги, а в общей сложности, надежду на то, что у кого-то где-то дела могут складываться вполне успешно, а это значит, что дела могут сложиться успешно и у кого-то другого, и в частности у неё самой. Иными словами говоря, чужой успех поддерживал и её уверенность.

Беспокоила её обратная дорога мистера Ганна. Если его в Шривпорте просто так преследовали какие-то люди, явно с дурными намерениями, то, теперь, когда он должен везти крупную сумму денег, опасность увеличивалась.