Глава пятьдесят четвёртая,
из которой становится ясно, что одна единственная ночь может длиться очень долго, даже если рассказывать о ней почти что нечего...

Глубокая ночь с 14 на 15 января 1866 года

Майор Томас Майлз, несмотря на всю свою жесткость, всё же не обращался со своими людьми совсем уж плохо. По крайней мере, приказать разбудить какого-нибудь следователя ради счастья допросить с пристрастием Элмара Сайбера, вовсе не пришло ему в голову. Но обстоятельства сложились так, что дознаватель не спал сам. Лейтенант Френсис Стенли попался на глаза майору как раз в пустынном холле старого дома, служившего теперь зданием военной полиции. Вид у Стенли был малость помятый, он совсем недавно где-то спал. "Вот разгильдяй", - подумал про себя майор и строго осведомился у подчиненного:

- Что ты тут делаешь в такой поздний час?

Лейтенант мог бы задать майору тот же вопрос, но хамить начальству не был приучен, поэтом просто по привычке вытянулся в струнку и отрапортовал:

- Я ожидал ваших приказаний, сэр. Все-таки вам могла потребоваться помощь...

Майор чуть прищурил глаза, раздумывая, какими причинами, интересно, объясняется подобное рвение лейтенанта. Банальное желание выслужится, или не менее же банальное желание поиздеваться над теми, кто слабее тебя? Но сейчас Майлз был слишком утомлен сложным днем, своими мыслями и упрямством южанина, чтобы думать над этим вопросом. Он хотел просто вернуться домой и лечь спать.

- Мистер Сайбер не сообщил ничего полезного, поэтому я передаю его тебе, - спокойно сказал майор, никак не отметив ни рвение Френсиса, ни его замечание насчет помощи (изрядно самоуверенно прозвучавшее, кстати). - Может быть, тебе повезет больше. Доброй ночи!

Ни слова больше не говоря, майор усмехнулся и пошел прочь. Надо было отметить подчиненному, что бить не следует слишком сильно, но ладно, Стенли не маленький, сам должен это понимать.

Френсис, конечно, понимал. Он не был совсем уж дураком. И слова майора истолковал правильно. К тому же лейтенант не мог не догадываться о том, что дело об убийстве генерала довольно важное. Так что если ему удаться вытряхнуть из Сайбера что-то полезное, то это благотворно повлияет на его карьеру. Не говоря уже о том, что указать высокомерному южанину на его место было само по себе приятно. Так что, не теряя время зря, Стенли прихватил себе пару помощников и отправился в камеру Элмара. Естественно, допрос он собирался проводить, используя куда более увесистые аргументы, чем слова, но начал он как раз со слов.

- Ну что, конфедератский выродок? - осведомился лейтенант в своей обычной хамской манере, наблюдая за тем, как на Сайбера снова одевают наручники, сковывая руки за спиной, чтобы арестант не мог ими защищаться. - Помогла тебе на допросе твоя репутация "подлипалы"? Или майор тебя раскусил, как и я?

Когда наручники защёлкнулись на его запястьях, Элмар пристально посмотрел на Стенли. Посмотрел как на некое интересное животное, которое руками трогать не стоит, но вот изучить во всех подробностях лишним не будет. Элмар решил, что не станет отвечать на хамские выпады лейтенанта. Во всяком случае, очень постарается. Только пожалел про себя, что успел снять пальто. Надо было оставить. Хоть какая-то дополнительная защита, пусть и незначительная.

Элмар мало чего боялся в жизни, но сейчас в его душе шевелилось странное чувство, которое наверное было сродни страху. Он боялся не физической боли, он понимал, что ему придётся подвергнуться унижению, и этого не избежать. Помощи ждать неоткуда. Что бы ни произошло здесь, в тюрьме янки, полагаться надо только на себя. Даже с отцом и братьями у Элмара было оговорённое заранее соглашение: если он попадётся, его семья ничего не должна предпринимать. Выбираться будет его личное дело. Нельзя подставлять семью. Вот только когда Эл обсуждал с отцом, что делать в подобном случае, в глубине души он считал, что не попадётся, и их соглашение останется лишь чем-то условным, даже ненужным. Элмар был самоуверен, и сейчас ему предстояло испытать на деле эту свою самоуверенность. Но Элмар Сайбер не был бы Элмаром Сайбером, если бы его так легко было запугать и лишить воли.

Глядя в лицо янки, Эл снова подумал о матери. И почему-то на этот раз мысль о ней заставила Сайбера успокоиться, придала силы. Женщины его рода всегда гордились своими мужчинами, потому что мужчины Сайберов никогда не были предателями и слабаками.

- Скажи, лейтенант, твоя мама тебя любила? - спросил Элмар, понимая, что, скорее всего получит в ответ зуботычину. Но почему-то ему стало жаль этого янки, который наверняка не в состоянии постичь, что есть вещи более сильные, и более важные, чем ненависть или желание одержать верх над врагом.

Янки в ответ, действительно, ударил его наотмашь, по лицу. К сожалению, натура у Стенли была довольно грубой и не склонной к обдумыванию тонкостей собственной души, тем более не склонной к обсуждению ее с арестантами. Однако кое-что он всё же сказал:

- Я своей матери не знаю, - признался он без особых эмоций и посоветовал арестанту: - Но ты-то свою знаешь. Подумай лучше о ней.

Лейтенант, конечно, понимал, что ему приказано не разговаривать с проклятым Сайбером, но всё же не предложить задержанному рассказать всё по доброй воле, он не мог.

- Ты ведь понимаешь, что тебя сейчас будут очень сильно бить, южанин, - откровенно сказал Стенли, опершись плечом о холодную стену камеры. - Может, сразу во всем сознаешься? Тогда твоей матери не придется плакать.

- Как много слов, - с наигранным сожалением проговорил Элмар, выпрямившись и глядя в лицо Стенли. Удар его разозлил, и собственный гнев заставил позабыть о самосохранении. Да и что толку осторожничать, когда конец всё равно один?

- Боишься? - вкрадчиво спросил Элмар. - Поджилки трясутся? Во время войны мерзавцы вроде тебя не церемонились, обходились без речей, когда издевались над пленными в ваших концлагерях. Тогда ведь шла война, на неё можно было многое списать. Сейчас вы уже не знаете, чем оправдать ваш произвол? Ладно, лейтенант, я не буду жаловаться. Мне тебя жаль.

Он вёл себя дерзко, и может быть, даже глупо. Но на сегодня с него было уже достаточно уловок и вранья. Лицом к лицу с этим лейтенантом Сайбер уже больше себя не сдерживал.

Увы, Стенли тоже не отличался терпением. Особенно, когда ему в глаза говорили правду, столь же чистую, сколь и горькую. Поэтому лейтенант пришел в бешенство. Уязвленный обвинением в трусости, в настоящий момент Френсис был готов на всё - очень уж хотелось доказать наглому конфедерату (да и себе заодно), что он не трус. Это было глупо, но, обозлившись, лейтенант уже ни о чём не думал. Он снова с силой ударил арестанта по лицу, не заботясь о том, чтобы следы избиений были не заметны внешне, и думая лишь о том, чтобы выплеснуть охватившую его ярость. И тут же пользуясь тем, что Элмар не мог увернулся, схватил рейнджера за грудки.

- А почему ты так уверен, что выйдешь отсюда живым, Сайбер? - прошипел (иначе не скажешь), лейтенант, смотря арестанту прямо в глаза. - Думаешь, я побоюсь в случае чего просто пристрелить тебя, и сказать, что ты пытался бежать?

В истинности своих слов Стенли сейчас был уверен. Ему вполне хватило бы подлости заставить ненужного свидетеля молчать.

Элмар понимал, что угроза Стенли - вовсе не пустая бравада, но сейчас просто не в состоянии был до конца осознать её значимость. Он смотрел в разъярённое лицо янки, и в нём самом поднималась новая волна гнева, яростного и горячего. Удар лишь на пару мгновений ошеломил его. Чувствуя во рту привкус крови, Элмар не нашёл ничего лучшего, как плюнуть этой кровью прямо в лицо лейтенанту.

Утершись рукавом, правда, не очень тщательно, так что остались кровавые разводы, Френсис снова ударил арестанта, но теперь по ногам, чтобы уронить его на пол и продолжить избиение уже там. Солдат он пока не приглашал, да и вообще бил молча. Разговаривать с Элмаром дальше лейтенант счел излишним, равно как счел излишним контролировать свой гнев.

Вообще, Френсис обычно вёл себя более сдержанно, прочие подследственные тоже либо не обращали на его слова внимания, либо грубили в ответ более примитивным образом. Но, во-первых, Сайберов Стенли всей душой ненавидел, а во-вторых, своим хамством Элмар его вывел из себя. Поэтому лейтенант просто пинал поверженного противника, в настоящий момент даже не вспоминая, что это его подследственный, от которого нужны показания...

* * *

Элмар не знал, сколько прошло времени, даже не успел заметить, в какой именно момент в камеру вернулись остальные солдаты, сколько раз янки уходили и возвращались, и сколько ещё продолжалось избиение. Он просто лежал, скорчившись, на грязном полу, и пытался хоть немножко отдышаться. Как это случается, от боли и стресса его вырвало, спазмы в желудке не давали ни развернуться, ни нормально вздохнуть. Рёбра отзывались резкой болью на каждую попытку пошевелиться. Запястья горели, будто их жгли раскалённым железом, потому что пока солдаты швыряли его туда-сюда по камере, железо содрало кожу и сейчас давило прямо на раны.

Элмар представлял себе, что может наступить такой момент, когда тебе становится всё равно, как ты выглядишь, и что о тебе думают. Уходит и гнев, и гордость, и даже страх, потому что ощущения тела перевешивают любые попытки разума как-то реагировать на происходящее. И всё-таки где-то на глубине сознания Сайбера осталось нечто, что не давало ему скатиться к животному состоянию. Какая-то искорка, частичка его рода, гордого и своенравного, не сдающегося никакому насилию. Поэтому когда Элмар всё-таки отдышался и смог, наконец, различить, что вокруг всё ещё стоят солдаты, он попытался приподняться. Остатки гордости, которую не растоптать даже солдатскими сапогами, шевелились в сердце и толкали, не позволяя просто лежать и скулить от боли, как побитой собаке. Тело подвело и с первой попытки Элмару не удалось принять более подобающее положение. Он со стоном повалился обратно, но сделал ещё одну попытку и ухитрился переместиться на колени, упершись плечом в пол. Ещё усилие - и Элмару Сайберу удалось сесть. Волосы липли к мокрому лбу, кровь, идущая из носа, стекала по разбитой губе и капала с подбородка. Но, по крайней мере, Сайбер больше не лежал, скорчившись на заблёванном полу. Больше того: глаза его блестели тем живым огнём, который угасает только со смертью. Он поднял голову и пристально посмотрел на лейтенанта Стенли.

Некоторое время "полюбовавшись" видом непокорного южанина, лейтенант пришел к выводу, что на сегодня довольно. Иначе можно увлечься и забить арестанта до смерти. Времени на самом деле прошло порядочно, хотя Стенли успел выплеснуть свою ярость и успокоиться ещё в самом начале, и дальше уже предоставил солдатам отбивать кулаки и работать ногами. Они действительно пару раз делали перерыв, и выходили из камеры - не такая это лёгкая работёнка - кого-то бить. Впрочем, подходить к арестанту на расстояние плевка лейтенант уже не отважился, особенно после того, как поймал на себе осмысленный и не сулящий ничего хорошего взгляд Сайбера. Южанин даже растерзанный и избитый до полусмерти казался опасным.

- Ну что, мистер Сайбер? - спросил лейтенант абсолютно серьезно, стоя на расстоянии от задержанного. - Ничего не хочешь нового добавить в свои показания? Или нам завтра продолжить беседу? Завтра будет больнее, - сказал Френсис почти сочувственно и платком вытер с лица грязный пот.

На улице почти рассвело, и пора было идти спать, но не осведомится напоследок, нет ли у южанина что сказать, Стенли не мог. Он вспомнил, наконец, что всё-таки какой-никакой, а следователь.

Элмар ничего не ответил, только продолжал смотреть на лейтенанта Стенли теперь уже каким-то любопытным взглядом. Или так казалось из-за неровного освещения в камере? Подобрав под себя одну ногу, Эл вроде бы вознамерился сделать попытку встать, но, то ли передумал, то ли решил, что на это не хватит сил. Да так и остался сидеть посреди пола. Он сейчас ни о чём не думал, просто ждал, когда наконец всё закончится.

Однако заканчивать, не получив внятного ответа, лейтенанту тоже не хотелось. Он все-таки был намерен выяснить, какое впечатление произвела на арестанта проведенная экзекуция.

- Ты что молчишь, мятежник? - осведомился Стенли нетерпеливо и рискнул толкнуть Элмара ногой. - Язык от страха что ли отнялся?

Элмар не поддался на провокацию. Если до этого у него не было сил смолчать на оскорбления Стенли, то теперь только на то, чтобы молчать, силы и остались. Отвернувшись наконец от лейтенанта, Элмар уставился куда-то в одну точку, больше не реагируя на присутствие солдат вокруг себя.

С точки зрения Стенли, поведение арестанта было вызывающим, и в другое время он, безусловно, продолжил бы добиваться ответа на поставленный вопрос, но сейчас лейтенант устал уже сам. Все-таки он прошедший день сидел в засаде и почти не спал минувшую ночь. Поэтому, вздохнув, он сказал своим людям:

- Ладно, на сегодня хватит. Пусть посидит в одиночестве и подумает над своим положением.

Хамить заключенному напоследок Френсис не стал - он и так уже изрядно растратил свое красноречие на молчащего Элмара. Солдаты, которым тоже уже поднадоело торчать в камере, без особых церемоний сняли с Сайбера наручники и направились на выход вслед за начальником.

Не сказать, что лейтенант был очень уж доволен допросом - выбить из Элмара показания ему так и не удалось. Но, тем не менее, указать гордому конфедерату на его место тоже было довольно приятно. Так что спать Стенли отправился в благодушном настроении, невзирая на то, что утром придется докладывать майору о постигшей его неудаче. Но стыдно или страшно Френсису не было - его дело маленькое, он - исполнитель, а там пусть начальник думает, как поступить с упрямым арестантом.