Глава шестьдесят девятая,
в процессе которой мистер Ганн говорит такие вещи, которые в трезвом состоянии не пришли бы ему в голову...

11 февраля 1866 года, вторник, день

Миссис Стенли чувствовала себя в доме мэра достаточно уверенно. Успела привыкнуть за последние несколько дней. К тому же, Фланнаган никогда не позволял своим "гвардейцам" без дела торчать в помещении. У них была своя казарма.

Не обратив на стоящего на крыльце охранника никакого внимания, миссис Стенли проводила Аббигейль и Джона внутрь, прямо в комнату помощника мэра. Это помещение тщательно проветривали, и сразу со входа ощущался лишь лёгкий запах карболки, которым обрабатывали рану при перевязке. У кровати сидела Люси, но она тут же поднялась навстречу вошедшим и осторожно улыбнулась. В присутствии леди Люси робела. Она ещё не успела привыкнуть, что теперь честные женщины от неё не отворачиваются, и иногда даже заговаривают. Шагнув навстречу, она поздоровалась полушёпотом:

- Добрый день! Хорошо, что вы пришли.

- Как он? - так же тихо спросила миссис Стенли.

- Спит, - коротко ответила Люси, робко взглянула на Аббигейль, и потупилась. - Я принесла свежей воды и прибрала тут.

- Хорошо, миссис Берри, идите, отдохните, - отпустила её жена священника. - Я сама тут всё объясню.

Всё так же робея, Люси кивнула гостям, бесшумно вышла и притворила за собой дверь.

- Миссис Берри - добрая девушка. Я рада, что она вышла замуж, - заметила Памела Стенли.

Нат лежал на кровати, под шерстяным одеялом, и никак не реагировал на вошедших. Вероятно, спал. Выглядел он примерно так, как и должен выглядеть человек, которому несколько дней назад прострелили грудь. Всё такой же бледный, похудевший, с тёмными кругами вокруг запавших глаз. Губы его казались серыми, в уголке рта запеклась кровь, проступившая от очередного приступа кашля. Люси сразу не заметила, что недостаточно хорошо вытерла следы крови, а потом, когда Нат забылся, побоялась его беспокоить.

Миссис Стенли предоставила Джону самому решать, чем заняться, взяла Эйбби за руку и подвела к столику рядом с кроватью.

- Вот тут в коробочке - порошки опиума, - пояснила она. - Если мистер Ганн проснётся и его будет мучить кашель - дайте один. Но только один. Доктор предупредил, что чаще, чем раз в семь-восемь часов опиум давать нельзя. Вода вот тут.

На столике кроме лекарств стояли кувшин, чашка с носиком, похожая на маленький заварочный чайник, плевательница, фарфоровая миска с водой, губка, лежали кучка салфеток и чистое полотенце. Всё, что касалось перевязочного материала и средств для обработки раны, хранилось в сторонке, на комоде. Наверное, мало за каким раненым ухаживали так тщательно, как за Натом. Жена священника поправила одеяло и посмотрела на Эйбби.

- Мне пора идти, - негромко сказала она. - Если вам что-то понадобится - можно позвать мистера Берри или Джека. Кто-нибудь из них всегда дежурит в холле. - Она пожала Аббигейль руку. - Ваша помощь сейчас очень кстати, миссис Фронтайн.

- Это наш с Джоном долг, миссис Стенли, - ответила Эйбби шепотом, пожимая руку жены священника в ответ. - Спасибо за объяснение.

Когда миссис Стенли вышла, оставив брата и сестру в комнате раненного, Джон шагнул к Эйбби.

- Я приду в пять, - пообещал он тихо. - Справишься?

И получив в ответ сдержанный кивок, поцеловал сестру в щеку. Наверное, при других обстоятельствах Риддон не был бы так предупредителен, но ему, как никому другому, было известно, что Аббигейль тяжело переносить вид чужой боли, хотя она и старается этого не показывать. А Ганн, судя по всему, действительно, умирал. Неизвестно почему Джон сделал такой вывод - не исключено, что бурое пятно у губ Ната напомнило ему военные годы и застреленных солдат, захлебнувшихся своей кровью. Впрочем, тогда, в Гражданскую, любое ранение в грудь или в живот считалось смертельным.

Вздохнув, Риддон вышел и тихо притворил за собой дверь. Он был достаточно великодушен, чтобы не запрещать сестре помогать тяжелораненому, но сама идея поездки в Городок ему не нравилась. Он не доверял разбойникам-служащим мэра. Джон не был особо злопамятным, но не забыл, что люди мэра, по пьяному делу, избил их с Марком. Поэтому он приехал лично проводить сестру до дверей комнаты Ната и забрать потом обратно. Иначе он просто не чувствовал бы себя спокойно.

После ухода брата, Аббигейль вздохнула и опустилась на стул. Некоторое время она с сочувствием смотрела на помощника мэра, и ей тяжело было видеть его в таком состоянии. Потом достала из кармана небольшой молитвенник. В отличие от Джона, Эйбби не считала, что мистер Ганн должен непременно умереть, она знала, что люди с такими ранениями выживают, да и врач объявил, что надежда есть...

Нат не спал. На него всё ещё действовала предыдущая доза опиума, и одурманенный мозг воспринимал окружающую действительность очень странно. Нат был уверен, что слышал голос Эйбби, но не мог заставить себя открыть глаза. Тело сопротивлялось, потому что вслед за возвращением в состояние бодрствования приходила боль. За несколько дней Нат очень устал от боли, и его сознанию приходилось одолевать сопротивление плоти, а плоть хотела только одного: чтобы мозг забылся, и как можно дольше не возвращалась боль.

Потом Нат осознал, что уже некоторое время в комнате абсолютно тихо, и заволновался. Вдруг Эйбби всё-таки приходила, но уже ушла? Под воздействием опиума он терял ощущение времени и почему-то подумал, что прошло уже несколько часов, а может быть, дней. На самом деле он лежал в тишине всего несколько минут. С усилием разлепив отяжелевшие веки, но не открывая глаза полностью, Нат попытался разглядеть, кто рядом с ним. Ещё недавно здесь сидела Люси. Нат ничего не имел против Люси, но он хотел сейчас видеть совсем другую женщину. Ту, чей голос он слышал в комнате. Неужели, он опоздал? Или всё-таки это были шутки опиумного дурмана? Постепенно зрение прояснилось, и Нат всё-таки разглядел ту, которую так жаждал увидеть. Губы пересохли, к тому же Нат знал, что для того, чтобы говорить, ему теперь не хватает воздуха. И каждый раз, когда он пытается что-нибудь произнести, возвращается кашель, а вслед за ним непременно накатывает боль. Но Эйбби сидела совсем рядом, и не ведала, как он рад, что она всё-таки пришла. Нат наверное не посмел бы просить, чтобы её позвали, но она явилась сама. Он не мог просто лежать и молчать, когда она так близко...

- Мисс Риддон, - прошептал он. Получилось слишком тихо, но опиум всё ещё действовал и кашель не спешил атаковать его пробитую пулей грудь. - Мисс Риддон! - повторил он всё так же шёпотом, но чуть громче. - Вы... пришли. Я так хотел, чтобы вы пришли...

На последние слова воздуха оказалось совсем мало, и он произнёс их едва слышно.

Услышав голос раненого, Эйбби сразу отложила книгу.

- Вам нельзя разговаривать, - остерегла она Ната, неодобрительно покачав головой. - Лучше отдохните.

Миссис Фронтайн предпочла бы, чтобы мистер Ганн заснул - не потому что не хотела с ним разговаривать, а потому что понимала, что во сне боли мучают не так сильно. Сказанные Натом слова, правда, несколько озадачили Аббигейль (мисс Риддон ее никто не звал уже давно), но она решила, что Нат бредит. Пребывающие в беспамятстве раненые часто звали родных, вспоминали какие-то события из далекого прошлого, не узнавали окружающих. Вздохнув, Эйбби решила ничего на слова Ната не отвечать, так как не была уверена, вспоминает ли он ее в девятилетнем возрасте или же призывает какую-то иную мисс Риддон. Другой вопрос, что бред часто являлся признаком лихорадки, а воспаления, равно как и темно-красных пятен возле раны, сигнализирующих о начале гангрены, Аббигейль научилась опасаться еще в госпитале. Поэтому, на всякий случай, она протянула руку и потрогала лоб больного, определяя, нет ли жара.

- Может быть, подать вам воды? - осведомилась она заботливо.

- Да, пожалуйста, - прошептал Нат.

Жажда мучила его постоянно. Нат потерял много крови, от раны его слегка лихорадило. Ньютонский доктор боялся, как бы ко всему прочему не развилась пневмония, потому что это убило бы Ната наверняка. Но пока его сильный организм справлялся. Настолько справлялся, что едва напившись, Нат продолжил шептать, несмотря на предостережение Эйбби:

- Мисс Риддон! - Он упорно называл её именно так, но тут дело было не в опиуме, а в желании Ната видеть в Эйбби дочь полковника Риддона, а не вдову какого-то неизвестного ему Фронтайна. - Я должен сказать вам... - Он говорил шёпотом, с паузами, и всё равно это очень тяжело давалось, да ещё и мысли путались. - Послушайте меня... Я не узнал вас... сразу... там, на ферме. Если бы узнал, никогда не сказал бы мистеру Джону... Я бы не посмел сказать... что хотел бы жениться на вас... Не посмел бы... даже думать так... Простите!

Нат вынужден был сделать паузу. Дышал он неглубоко и поверхностно, как бывает при травмах грудной клетки. Воздуха едва хватало, когда он молчал. А когда начал говорить, даже шёпотом, ему невольно пришлось дышать чуть более глубоко. Действие наркотика постепенно отступало и боль возвращалась гораздо быстрее, чем если бы Нат лежал спокойно и помалкивал. Он чувствовал, что долго так не продержится, но боялся лишь, что боль и кашель помешают ему говорить. А ему ещё так много надо было сказать! Вдруг Эйбби исчезнет, и больше не появится!..

Он посмотрел на женщину умоляющим взглядом, надеясь, что может быть, она подождёт пару секунд, а не сорвётся сейчас с места и не убежит после того, что он сказал, проникнувшись ужасом и омерзением. Но Эйбби и не собиралась исчезать. Если бы мистер Ганн, к примеру, разразился в ее адрес отборной бранью, Эйбби и то бы никуда не ушла. Она была терпеливой сиделкой и снисходительно относилась к людям, которых мучает нестерпимая боль. Конечно, огласи Нат свои признания в добром здравии, миссис Фронтайн отнеслась бы к ним куда серьезнее, но сейчас она сочла его слова горячечным бредом. Поэтому просто посмотрела на Ната с нескрываемым сочувствием. Судя по тому, что помощник мэра упрямо звал ее "мисс Риддон", он не вполне трезво оценивал происходящее, так что мог путать не только имя, но и события. Хотя, справедливости ради, этот рассказ вполне объяснял неприязнь Джона к мистеру Ганна, и его недомолвки, но всё же Эйбби сомневалась: услышав от янки, что он хочет жениться на его сестре, брат не позволил бы Эйбби общаться с ним и иметь какие-то дела.

- Успокойтесь, мистер Ганн, - сказала она ровным тоном, которым всегда разговаривала с тяжелобольными. - К чему вам что-то вспоминать? Лучше отдыхайте, тогда скорее поправитесь.

- Вы не понимаете... - Нат уже сосредоточился, чтобы говорить дальше. - Мисс Риддон! Я не думал... что встречу вас здесь. Поверить не мог, поэтому и не узнал вас...

Нат облизнул губы. Эйбби не убежала, она даже успокаивала его. Это обнадёживало. Лишь бы хватило сил досказать всё до конца... Будь Нат не под воздействием опиума, он задумался бы о том, что ему не следует цепляться за прошлое, в котором кроме мимолётной встречи после похорон Генри Риддона, у него не было ничего общего с детьми полковника. Но сейчас Нату хотелось только одного: как-то оправдаться.

- Я... согласился ехать... в Техас, чтобы это было... как можно дальше от... - Он постарался сделать лишний вздох, и продолжил ровно, чтобы по возможности как можно меньше сбивать дыхание: - От Саванны. Мне... было стыдно. Я боялся, что встречу вас. Ваш отец в последнем письме писал... - Нат чуть повернул голову, ища что-то глазами. - Да где же они...

Его коробочка с письмами, спрятанная в кожаный мешочек, висела тут же, в изголовье кровати. Нат как первый раз очнулся, так сразу же спросил, где она. По счастью, в этот момент рядом оказалась Люси, она не раз видела у Ната этот странный предмет, который он носил на длинном ремешке, чтобы не было заметно под одеждой, и очень берёг, не позволяя даже прикасаться к нему. Люси догадалась, о чём речь, и повесила мешочек так, чтобы Нат видел и знал, что он рядом.

- Мистер Джон... он читал их. Возьмите. - Нат показал глазами на свою "драгоценность". - Там последнее письмо вашего отца. Прочтите... Вы имеете право. Вы мне его отдали. Тогда... вы поймёте. - Нат торопился. Он сам бы подал письма Эйбби, но у него не было сил поднять руку, и он лишь слабо шевельнул пальцами. - Он хотел... помочь мне перевестись на Юг.

Нат прикусил губу, но всё равно не удержался и кашлянул. В груди тупо отозвалось болью. Нат закрыл глаза, сосредотачиваясь, потом снова открыл и прошептал едва слышно:

- Пожалуйста, прочтите... У меня... мало времени.

Аббигейль с тревогой смотрела на Ната. Она вообще не хотела ничего читать, считая, что все разговоры о прошлом и настоящем можно отложить на будущее. Но понимала, что мистер Ганн не отстанет и, скорее всего, будет настаивать, теряя последние силы и кашляя. Она взяла в руки мешочек с коробочкой, на которую указывал Нат, и положила себе на колени. Осторожно перебирая худыми пальцами старые пожелтевшие от времени листочки, Эйбби искала последнее письмо. Вообще-то она должна была помнить, как лично передавала его мистеру Ганну, но она этого не помнила. Разум порой бывает милосерден, стирая из памяти тяжелые и мрачные воспоминания, а потеря отца была для Аббигейль слишком тяжелым испытанием. Сейчас она даже не могла вспомнить ни самой церемонии похорон, ни поездки в Северную Джорджию к родственникам, куда их с Джоном отправили на время, пока будут улажены все дела с домом и опекой, ни лица того офицера, которому Аббигейль передала письмо отца. Она только помнила, что это был добрый человек и, пожалуй, всё. Хотя в словах Ната Ганна миссис Фронтайн не сомневалась. Тем более что почерк отца она знала очень хорошо - ровный и четкий даже в предсмертных записках...

Обнаружив последнее письмо (то, которое 1851 года, Эйбби читать не стала, поскольку это явно было не то), Аббигейль развернула его с некоторыми угрызениями совести. С того времени, когда избалованная малолетняя дочь полковника считала все бумаги отца своей безраздельной собственностью, прошло уже десять лет, так что теперь читать чужие письма, пользуясь не вполне трезвым состоянием их хозяина, миссис Фронтайн считала непорядочным. Но отступать было поздно, так что Эйбби принялась читать.

Содержание письма ее не шокировало. Аббигейль понимала отца куда лучше, чем брат, к тому же уважала его с таким же пылом, с каким патриот почитает полковое знамя. Поэтому ее не удивило ни доброе отношение отца к какому-то сержанту, ни помощь ему почти на смертном одре, ни желание перевести своего воспитанника поближе к себе, в тогда еще небольшую, южную армию. Другое дело, что вина Ната из тяжелой теперь превратилась и вовсе в непростительную, поскольку после такого открытого признания его южанином и почти сыном полковника, выступление на стороне янки было вопиющим преступлением. Всё равно, как если бы сын Риддона или его племянник стал солдатом армии Союза...

Миссис Фронтайн вздохнула, дочитав, и посмотрела на помощника мэра. Что она могла ему сказать? Что полковник не мог знать, что всё так обернется? Что он давал свои советы, не зная, что страну раздерет на части войной, и они станут противоречить друг другу? Эйбби не знала, что хотел ей сказать Нат, попросив прочитать последнее письмо полковника - может быть, что он просит прощения за свое отступничество? Но, к сожалению, прощение здесь мог дать только один человек - тот, который уже десять лет покоился в склепе Колониального парка на юге Саванны. Другие помочь ничем не могли.

Вернув коробочку с письмом на место, Аббигейль сказала, наверное, единственное, что можно было сказать в такой ситуации:

- Я думаю, отец бы вас понял. Он был человеком добрым и очень вас любил. И ему бы не понравилось, если бы вы загнали себя в могилу разговорами, - добавила она серьезно.

- Нет, мисс Риддон... Нет. Это не так... - Нату показалось, что в голове у него прояснилось, хотя наверное, это было совсем наоборот. - Я не смогу больше жить... с этим.

Наверное, следовало сказать: "Ну, жил же до сих пор!" Но то, с чем Натанаэль Ганн, находясь в трезвом уме, успешно справлялся, сейчас оказалось непосильным. Если бы Нат видел себя со стороны, он лучше бы застрелился, лишь бы Аббигейль не видела его таким и не выслушивала его бредовые признания. Но, к сожалению, остановить его было некому.

- Поймите... я должен был сделать то, что он хотел... Я пытался. Но каждый раз получал отказ. - Он заговорил быстро, каким-то чудом не сбиваясь на кашель. - Потом... я понял, что перевестись не получится. Я подал в отставку. Её не приняли. Я подавал снова и снова... Поймите, я не мог... не мог дезертировать. Я своими руками ловил дезертиров, я презирал их... Они нарушали присягу... своё слово. В последний раз, когда я подал прошение... меня арестовали, обвинили в нарушении субординации... в подстрекательстве, будто я... подрываю устои американской армии... бросили в тюрьму.

На самом деле, всё было сложнее, чем он говорил. Нат к тому времени уже несколько лет носил капитанский чин, ему подчинялись люди, к его слову прислушивались. И он действительно позволил себе агитировать солдат, что их ожидает неправедная война, и что чем участвовать в ней - лучше подать в отставку и уйти из армии вовсе. Но сейчас Нат был не в состоянии вдаваться в подробности давно минувшего дела. Мог лишь коротко перечислить события.

- Пять месяцев под следствием... - сообщил он миссис Фронтайн. - Я надеялся, что меня расстреляют, но... началась война. Меня разжаловали... Потом перебросили в другой полк - и сразу в бой...

Нат наконец-то закашлялся. Боль разрывала его грудь изнутри, не давая вздохнуть. Он сделал попытку повернуться набок или хотя бы приподняться, но тело не повиновалось, пальцы напрасно вцеплялись в край матраса, ища опоры. Никакая опора тут помочь не могла, пока израненное лёгкое не выбросило из себя очередную порцию скопившейся крови. Обессилев от этого приступа, Нат распростёрся на постели. Лицо его блестело от испарины, на губах пенилась кровь, скопилась в уголке рта и потекла струйкой по подбородку. Нат был близок к обмороку, все мысли и душевные терзания на какое-то время отступили.

Зато душевные терзания одолели Аббигейль. Приступ Ната вызвал в ней знакомую смесь чувства жалости и беспомощности, когда она была вынуждена наблюдать за чужими страданиями, не в силах ничем помочь. Конечно, Эйбби, несмотря на юный возраст, доводилось видеть зрелища и более душераздирающие - к примеру, ампутации, проводимые без наркоза, потому что хлороформ был контрабандным и очень дорогим, но в данном случае ко всем прочим переживаниям добавилось еще и чувство вины. Миссис Фронтайн вдруг отчетливо поняла, что если сейчас мистер Ганн умрет, это будет и ее вина. Зачем она вообще пришла? Присутствие другой сиделки, не дочери полковника, не навело бы Ната на мысль о давно умершем наставнике, не заставило бы говорить, вспоминая минувшую войну, и уж точно не внушило бы желания умереть. Аббигейль, конечно, понимала, что добрая половина сказанного помощником мэра - не более чем навеянный лихорадкой бред, но всё же предпочла бы его не слышать. Не стоило ей приходить и лишний раз тревожить раненого. Равно как и то, что не стоило ей тогда, десять лет назад, передавать сержанту Ганну злополучное письмо отца...

Осторожно поправив подушки, которые сместились от кашля Ната, миссис Фронтайн взяла губку и миску с водой. Обтирая лицо и шею больного влажной губкой, она сказала ровным тоном:

- Успокойтесь. Не надо себя корить. Отец всегда говорил, что если человек сделал всё, что мог, ему не в чем себя упрекнуть.

Эйбби не была уверена, что мистер Ганн ее слышит, может быть, он снова впал в беспамятство, и утешала, скорее, по привычке.

Нат слышал слова Аббигейль, но ответить не мог. Он просто лежал, закрыв глаза, часто и поверхностно дыша от боли. Ему хотелось, чтобы Эйбби дала ему опиум. Но что-то в его мозгу сопротивлялось этому желанию. Нат уже познакомился с действием опиума и понимал, что может не успеть высказать то, что осталось недосказанным. Внутренняя борьба между желанием получить лекарство и забыться, и волей, которая настойчиво сопротивлялась этому желанию, затянулась, и Нат просто лежал, почти не ощущая, как влажная губка касается его лица. Сколько прошло времени - Нат не мог понять, да и не пытался. Может быть, прошёл час, а может быть, несколько минут. Ему, наконец, удалось приоткрыть глаза и убедиться, что Эйбби всё ещё рядом с ним.

- Не всё... - прошептал Нат, совершенно не заботясь о том, что Аббигейль могла уже позабыть, что именно говорила ему в утешение. - Надо было... бежать. Мисс Риддон! - Он говорил совсем тихо. - Я... воевал честно. Это... меня... не оправдывает... но это так. - Ему приходилось разбивать фразы на маленькие отрезки, и при этом холодеть от предчувствия нового приступа кашля, который обязательно придётся пережить. - Потом... я знаю... почему встретил вас. Должен был... сразу понять, но... Я был слеп. Вы для него были всем... но его больше нет. А вы - есть. Обещайте, что ответите... Всего один вопрос... Умоляю... У меня... может не быть... другого шанса.

Крепко стиснув зубы, так что на похудевшем лице чётко проступили напряжённо застывшие мышцы, Нат попытался справиться с подступившим кашлем. При этом он не спускал глаз с Эйбби, будто боялся, что она может исчезнуть.

До прихода миссис Стенли Аббигейль никуда исчезать не собиралась. Но вот навязчивый кашель Ната ее обеспокоил - все-таки, чем больше раненый будет кашлять, тем больше будет тревожить рану и так она никогда не затянется. Значит, разговоры надо прекращать.

- Да, я, конечно, отвечу, - подтвердила она немного устало и добавила, - но тогда пообещайте мне, что потом примете лекарство и будете спать.

"Так долго, как только можно", - эту фразу Эйбби подумала, но говорить не стала. Наверное, в другое время миссис Фронтайн бы полностью согласилась с тем, что воспитаннику полковника Риддона нечего было делать в федеральной армии, но сейчас она молчала. Зачем подливать масла в огонь? Тем более, если Нат умрет, эти слова будут иметь не больше значения, чем капли дождя, стекающие по стеклу...

Нат с радостью принял бы лекарство прямо сейчас, но не поддался искушению. И, как это ни странно, сумел побороть подступающий кашель. Может быть, лучше было не бороться, выпить опиума, а потом спокойно заснуть. Он и так наговорил слишком много. Что он несёт? Зачем? И откуда только в голову лезет этот бред? Всё прошло, и война, и его служба. Его оправдания не нужны никому, ни ему самому, ни тем более, дочери полковника. Да и в чём оправдываться? В том, что не изменил слову и остался с той частью страны, которую тогда ещё считал своей?

- Простите... Не слушайте меня, - на всякий случай прошептал Нат, с трудом себе представляя, за что извиняется на этот раз. - Я хотел... Вы сказали, что могли бы... помирить меня с... мистером Джоном. А сейчас... вы бы это сделали?

Нат закашлялся, наконец, но не так сильно, как в предыдущий раз. Судорожно вцепившись пальцами в край одеяла, он некоторое время сражался с болью и недостатком воздуха. Приступ закончился примерно так же, но на этот раз Нат даже глаз не закрыл. Только чуть повернул голову и посмотрел на стол. Ему хотелось сплюнуть куда-нибудь скопившуюся во рту кровь, чтобы она не текла по подбородку, хотя Нат не был уверен, что сможет это осуществить. Для того чтобы плюнуть, как ни странно, тоже требовалось сделать более глубокий вдох и употребить некоторое усилие, на которое он сейчас был неспособен. Тогда Нат понадеялся, что Эйбби сжалится и даст ему глоток воды. Может, хоть это поможет...

О воде Эйбби, честно сказать, не подумала. Зато подумала о том, что мистер Ганн вполне может захлебнуться своей кровью, как это порой бывает с ранеными. Поэтому, оставив в сторону стакан, в котором она уже начала разводить порошок опия, Аббигейль взяла со стола плевательницу и поднесла ее к губам Ната.

- Выплюньте, - сказала она мягко, приподнимая голову больного так, чтобы ему было удобнее выпустить кровь изо рта, - а с Джоном я поговорю, если хотите. Он меня послушает.

Наверное, миссис Фронтайн стоило бы сказать, что если она пообещает брату не видеться с помощником мэра без крайней нужды и никак его не поощрять, Джон сменит гнев на милость и успокоится. Брат, конечно, вредный и подозрительный, но слову сестры поверит безоговорочно. Но подобное заявление прозвучало бы обидно, а обижать раненого и измученного человека Эйбби не желала.

Нат покорно попытался выполнить указание Эйбби. Получилось не очень хорошо, всё равно он испачкался собственной кровью и даже подумал отвлечённо: "если её так много вытекает, может, скоро вообще не останется?" Эйбби сейчас была очень близко от него, прикосновение её рук, когда она поддерживала его голову, Нат хорошо чувствовал. Это было ужасно, что Эйбби смотрит на него в таком жалком виде. Но пройдя через некоторое количество госпиталей, Нат привык к тому, что иногда приходится мириться со своей слабостью.

- Пить хочется, - признался он совсем тихо, и при этом ухитрился улыбнуться перемазанными в крови губами. - Вам будет жалко... если я... умру?

Наверное, Нат окончательно пришёл в себя от опиума. Самому Нату об этом говорила сильная боль в груди, из-за которой почти каждый выдох сопровождался едва слышным стоном. Это получалось непроизвольно, и Нат уже устал сопротивляться. Но помимо всех ощущений, и даже вопреки стыду, ему хотелось, чтобы Эйбби оставалась рядом. Нат даже готов был эгоистически попросить, чтобы она приходила ещё. Но он никак не мог сосредоточиться, чтобы высказать своё пожелание вслух.

- Не надо так говорить, - сказала Аббигейль укоризненно, подавая больному напиться. - Вы не умрете.

Эйбби не хотелось даже думать о его возможной смерти. Слишком многих ей пришлось похоронить за последнее время. Поэтому все так же аккуратно смывая следы крови с его подбородка, миссис Фронтайн выразилась по-другому:

- Не волнуйтесь, все ваши друзья, в том числе и я, молятся за вас, и ждут вашего выздоровления. Так что выпейте лекарство и спокойно спите.

Аббигейль взяла со столика стакан с опиумом. Размешав темно-коричневую жидкость, она вздохнула и поднесла стакан с губам Ната. Он не возражал. Особенно когда запах этой вожделенной, характерно пахнущей жижи, дотянулся до его носа. Опиум действовал быстро. Через несколько минут боль начала отступать, знакомое тепло разлилось по телу. А вместе с ним пришло успокоение, такое приятное, когда тревожные мысли отступают и растворяются, оставляя лишь предвкушение покоя, пусть временного, но очень желанного.

- Милая Эйбби, - прошептал Нат, уже ни о чём не заботясь. - Я буду беречь её, - пообещал он кому-то невидимому, закрывая глаза.

Наверное, полковника Риддона такое обещание бы растрогало, но его дочь приписала слова Ганна опиумной эйфории. Не исключено, что она была недалека от истины.

До пяти часов ничего особенного не произошло. Некоторое время Эйбби занималась грязной посудой, а потом читала, иногда посматривая в сторону больного, и наблюдая за его состоянием. Её брат Джон успел забрать на почте письма, прикупить кое-что в лавке и поболтать со знакомыми в салуне, и теперь стоял возле мэрии, поджидая миссис Стенли. Что-то задержало достойную леди, потому что она никак не появлялась. Зато вместо неё к калитке дома мэра подошли пятеро ребятишек миссис Присли. Самую младшую девочку старший мальчик тащил на руках. Заметив Джона, дети не нашли ничего лучшего, как подойти к нему.

- Здравствуйте, мистер Риддон, - поздоровались они практически хором. Только девочка промолчала, зато повернулась в руках своего старшего брата и уставилась на Джона любопытными глазёнками, на всякий случай не отцепляясь от братниной шеи.

- Я - Джек Присли, - доложил старший. Он исходил из того, что это взрослых дети знают хорошо, но вряд ли сами взрослые так же хорошо знают всех детей. Джек был уже подростком, хотя для четырнадцати лет выглядел тощевато, да и роста невысокого. Одиннадцатилетний Боб уже почти догнал его. Зато Джек уже подрабатывал и приносил домой деньги, чем весьма гордился. - Это мои братья: Боб, Рон и Тим. А это - Бетси, она у нас самая младшая. Бетси, поздоровайся с мистером Риддоном.

Девочка послушно кивнула и сунула палец в рот, разглядывая незнакомого дядю.

- Мистер Риддон! - продолжил Джек, спеша поскорее высказать, зачем они здесь. - Мы знаем, что ваша сестра, миссис Фронтайн, сегодня дежурит у мистера Ганна. - Джек оглянулся на остальных и ему дружно закивали, то ли подтверждая его слова, то ли подбадривая, чтобы говорил дальше. - Вот мы и хотели спросить: а миссис Фронтайн не пустит кого-нибудь из нас на минуточку?

- Мы очень беспокоимся за мистера Ната, - подсказал Рон, и Джек деловито кивнул, подтверждая слова младшего брата.

- Беспокоитесь? - с некоторым сомнением спросил Джон, разглядывая маленькую делегацию.

Он удивился тому факту, что дети знают по именам его, и его сестру, но, тем не менее, поздоровался в ответ на их приветствие и внимательно выслушал просьбу. Она показалась Риддону странной. Зачем юным отпрыскам семейства Присли видеть Ната? Но, понимая, что отношения помощника мэра с горожанами его мало касаются, Джон честно ответил:

- Думаю, что миссис Фронтайн не будет возражать, чтобы кто-нибудь из вас навестил мистера Ганна, только вот, - Риддон вздохнул и, бросив короткий взгляд на мэрию, продолжил, - он плохо себя чувствует и наверняка спит. Его нельзя будить.

Может быть, надо было вести себя строже, но Джону стало жалко этих ребятишек. Они ведь, кажется, были сиротами.

- Конечно, сэр, мы понимаем, - заверил Риддона Джек и оглядел братьев строгим взглядом.

- Джек! Можно, я схожу? - полушёпотом попросил девятилетний Рон. - Я тихонечко.

- А почему не я? - так же полушёпотом возмутился Боб. Семилетний Тим помалкивал, понимая, что ему не выдержать конкуренции. Единственное, на что он решился - это громко вздохнуть, чтобы привлечь внимание. Но Джек рассудил по-своему.

- Нет, - сказал он решительно. - Я сам схожу, а потом расскажу вам. Не надо беспокоить мистера Ната, а вы наверняка разревётесь. Боб! Держи Бетси. - Но девочка ещё крепче вцепилась в шею старшего брата, явно почувствовав, что её хотят оставить снаружи и не пустить к Нату. - Тебе туда нельзя, сестрёнка, - попытался убедить её Джек, пока младшие прятали ухмылки, понимая, что если Джек не хочет, чтобы разревелась Бетси, ему придётся остаться с сестрой на улице и успокаивать её. - Ну, ладно! - Джек решил, что не следует устраивать возню при мистере Риддоне (а то ещё передумает). - Сходи ты, Боб. Только веди себя тихо.

Боб чуть не подпрыгнул, но вовремя сдержался и пододвинулся к Джону Риддону, снизу вверх посмотрев на него в ожидании. Он понадеялся, что Джон проведёт его мимо охранника, которого Боб честно побаивался.

Бетси поняла, что Ната ей не видать, но вместо того, чтобы заплакать, полезла в кармашек своего пальтишка и вытащила оттуда какой-то кругляшок. Протянув ручонку к мистеру Риддону, она проговорила тихой скороговоркой, переходя на шёпот к концу каждого слова:

- Передайте пожалуйста мистеру Нату.

Кругляшок на поверку оказался самодельной пастилкой, к которой успели прилипнуть песчинки и крошки.

Джон невольно улыбнулся трогательному подарку девочки. Судя по всему, дети миссис Присли были привязаны к помощнику мэра. "Вот женился бы он на этой достойной вдове, и всё бы так хорошо устроилось", - подумал Риддон, но тут же выбранил себя за неуместные мысли. В конце концов, Ганн при смерти и выживет ли еще - неизвестно, а Джон думает, как бы от него избавиться. Некрасиво...

Забрав с ладошки Бетси гостинец, Риддон перевел взгляд на Боба:

- Пойдем, - позвал он мальчика за собой и пошел к дому мэра, показывая дорогу. Наверное, в другое время Джон бы мрачно подумал, что он становится слишком частым гостем в доме янки, но с учетом последних обстоятельств не мог не признать, что мэр и его помощник ведут себя более чем достойно. Наверное, будь они демократами, Риддон посчитал бы за честь быть знакомым с ними.

Открыв дверь в комнату Ната, Джон пропустил мальчишку вперед и негромко предупредил сестру:

- Эйбби! Это сын миссис Присли, он хочет повидаться с мистером Ганном.

Риддон бросил беглый взгляд на бледное лицо раненого, но не нашел никаких существенных изменений - ни в лучшую, ни в худшую сторону. Зато вид у сестры был измученный. "Не надо было разрешать ей приезжать", - подумал Джон, угрызаясь совестью, и положил пастилку Бетси на столик у кровати.

- Это передали те дети, что остались внизу, - пояснил он для Эйбби. - Я не стал впускать всех.

Миссис Фронтайн кивнула брату и поманила рукой Боба.

- Бери стул и присаживайся, - сказала она ему тихо. - Как тебя зовут?

Боб явно оробел в присутствии леди, но всё-таки выполнил указание и присел на стул рядом с Эйбби. Он во все глаза смотрел на Ната, но помощник мэра крепко спал, и разглядывать его, в общем-то, смысла не было.

- Меня зовут Боб, - представился мальчуган шёпотом, но сразу поправился, вспомнив, как представлялся его брат: - То есть, Роберт Пристли. - И он тут же задал самый главный вопрос, который его интересовал: - Мистер Нат ведь не умрёт?

Боб знал, что их отец погиб и больше никогда не появится. То же самое произошло со многими из Городка и с окрестных ферм. Конечно, Нат был янки, но дети безошибочно чувствовали в нём хорошего человека и тянулись к нему. Чада миссис Присли боялись, что его тоже не станет.

Эйбби не знала, что ответить ребенку. Что на всё воля Божья? Это правдиво, но не слишком ли жестоко?

- Нет, мистер Ганн поправится, Роберт, надо надеяться на лучшее. К тому же не очень-то хорошо с его стороны покидать вас, своих друзей. - Наверное, в другое время миссис Фронтайн, не задумываясь, сказала бы "нас", но сейчас чувствовала необходимость следить за словами, особенно в молчаливом присутствии брата. - Вы ведь с ним дружите? - уточнила она мягко.

Боб с готовностью кивнул и быстренько вытер рукавом нос.

- Мистер Нат добрый. Никогда не ругается, - признался он. - И помогает маме. И ещё он находит работу для Джека. Это наш старший брат. Мама говорит, что если бы мистер Нат не был янки, и если бы он не одевался, как разбойник, то он был бы очень порядочным человеком. И ещё, пока мистер Нат не приехал, мы жили плохо, и мама всё говорила, что придётся продать половину дома, если его кто-нибудь купит. - Боб набрался храбрости, и теперь излагал свои соображения последовательно и по существу. - Иначе сестрёнка Бетси заболела бы от голода. Мы-то уже большие, а она совсем маленькая и всё время плакала. А мистер Нат уговорил маму пойти работать к мистеру мэру. Так бы мама не взяла денег от янки. Она у нас очень гордая, - сообщил он.

Может быть, Боб ещё долго излагал бы свои соображения, но двери тихонько открылись, в помещение вошла миссис Стенли, и тут же заполнила своей энергией всё свободное пространство не такой уж большой комнаты. Увидев Джона, она очень обрадовалась и шагнула к нему, подавая свою мягкую, пухлую руку.

- Как хорошо, что вы ещё здесь, мистер Риддон, - тихо сказала она. - Нужно сделать перевязку, и нам потребуется помощь. Мистер Берри очень занят, а никому другому в этом доме я не доверяю. Боб! - Она заметила мальчика. - Тебя уже заждались. - Не обращая внимания на умоляющий взгляд ребёнка, миссис Стенли жестом указала ему на выход и повернулась к Эйбби. - Вы ведь умеете делать перевязки? Это не займёт много времени. Доктор обещал приезжать раз в неделю, и сказал, чтобы ему телеграфировали, если мистеру Ганну станет хуже. Но перевязку нужно делать дважды в день.

Боб тихо слез со стула, пробормотал: "До свидания, миссис Фронтайн", кинул встревоженный взгляд на Ната, и побрёл к выходу...